КОЛЯДА — РОЖДЕНИЕ СОЛНЕЧНОГО ГОДА
О ДУХЕ ТОЧКИ
ОПИСАНИЕ ТОЧКИ
Коляда славян, Каледас балтов, Ноль скандинавов, Юл англосаксов — все это имена праздничной точки, отмечающей день зимнего Солнцестояния и ближайшее к нему время. Столь великую роль играет Солнце для всех рожденных под ним, что буквально все народы Европы отмечают точку прибавления светового дня как момент возрождения всей природы. Хотя собственно на самое точку Коляды прирост дня едва ли заметен, а впереди еще не одна неделя суровой зимы, но время после Солнцестояния неизменно почитается как время торжества Света.
Скандинавское (вернее, общегерманское) название праздника произносится как Йоль, это соответствует кельтскому Yule, происхождение которого идет от общего корня Yoke — ярмо (коромысло, упряжь) года — самая низкая, балансирующая точка положения солнца в солнечной «упряжке».
Во всех традициях Йоль являлся скорее периодом, чем единичным праздником, начинаясь на собственно точку зимнего Солнцестояния, и продолжаясь около двух недель. В более поздние времена, когда двенадцатимесячный солнечно–лунный календарь вытеснил почти во всей Европе память о восьмичастном годе, празднование Рождения Солнца в течение 12 дней осознавалось как заклинание на 12 солнечных месяцев — призывание удачи на весь «круглый» год.
Коляда для славян (приблизительно в той же степени, как и Самайн для кельтов) — величайший праздник темной половины года, знаменующий рождение Солнца и Богов. Эта точка — нижняя переломная точка года, тот самый «темный час перед рассветом». Глубоко сакральным для славян является прохождение Корочуна — самой длинной ночи, апофеоза и торжества порождений хаоса. Две недели следующих за ней празднеств — постепенное восстановление солнечного творящего начала, в котором соединяются дух людей и таинственная мощь обитателей Мира Мертвых. Но не разрушительными духами Самайна приходят они на этот раз на земли своих потомков, а вестниками жизнетворящей силы, которая обеспечит живущих благом и удачей на весь солнечный год. Облик их, при всем при том, остается страшен и чужевиден, а поступки не всегда понятны.
Для наших соседей–балтов смысл данной точки практически полностью аналогичен таковому у славян. Сдвоенные литовские праздники Kildios и Kaledas знаменуют собой, соответственно, окончание «времени духов» и рождение нового солнца, а с ним — и нового года.
Дух праздника, сердцевина его смысла — обновление. Ни один другой праздник настолько не проникнут духом отмирания устаревшего начала и зарождением нечто совершенно нового. Этот смысл праздника зимнего солнцеворота сохранили не только народы Северной Традиции, но и многие другие, живущие с ними бок о бок и так же следящие за переменами в солнечном круге. Р. Грейвс, приложивший немало трудов к раскрытию архетипического, смыслового диалога кельтской и античной Традиции, приводит в своем «Календаре деревьев» такие данные, передающие дух праздника у островных кельтов и солнцепоклонников–эллинов:
«Именно в это время года, судя по британскому фольклору, красногрудый Робин–малиновка, как Дух Нового Года, выходит с березовым прутом убить своего предшественника, королька золотоголового, Духа Старого Года, который прячется в плюще. Сэр Джеймс Фрэзер показал в «Золотой ветви», что предрождественский народный обычай охотиться с березовыми прутами на королька, сохранившийся в Ирландии и на острове Мэн, когда‑то был известен в Риме и Древней Греции.
Орнитологам отлично известно, что в зимний период королька легко отыскать в зарослях плюща. Говорят, Робин–малиновка «убил своего отца», естественно, из‑за его красной грудки. Это имеет прямое отношение к истории в «Angar Cyvyndawd» Гвиона: «Keingyddym Eidduw Bum i arweddawd» (я спрятался в плюще, но меня отыскали). Юноши–корольки в Ирландии иногда прячутся в падубе, а не в плюще, так как падуб — соперник, убивший короля- дуба летом. В другое время года королька защищают от посягательств, и не повезет тому, кто возьмет его яйца. Одно из имен королька в Девоншире — «воробей Брана», а в Ирландии его отождествляют с вороной или вороном Брана как пророчествующей птицей…
…Едва начинаешь немного разбираться в элементарной грамматике и морфологии мифа, составляешь небольшой словарик, научаешься отделять сезонные мифы от исторических и иконотропических, не перестаешь удивляться, насколько близко к поверхности лежат забытые с послегомеровских времен объяснения легенд, все еще благоговейно сохраняющихся как часть нашего европейского культурного наследия. Например, есть несколько легенд о зимородке, который, подобно корольку, в греческой мифологии ассоциируется с зимним Солнцестоянием. В каждом году было четырнадцать «дней зимородка», из которых семь предшествовали Солнцестоянию, а семь наступали потом: это были мирные дни, когда море становилось тихим, как пруд, и курочка- зимородок устраивала плавучие гнезда для высиживания птенцов. Плутарх и Элиан сообщают о другом поверье — о том, как она несет на спине через море своего мертвого супруга, а потом оплакивает его на редкость жалобной песней.
Число «четырнадцать» — лунное число, дни удачной первой половины месяца. И легенда (которой нет оснований в естественной истории, потому что зимородок совсем не строит гнезд, а откладывает яйца в ямках на берегу) явно говорит о рождении нового священного царя во время зимнего Солнцестояния после того, как его мать, богиня луны, перенесла тело прежнего царя на остров блаженных. Правда, зимнее Солнцестояние не всегда приходится на определенную фазу луны, так что «каждый год» надо понимать как «каждый Великий год», в конце которого солнечный и лунный календари примерно совпадают и заканчивается время священного царя. Гомер соединяет зимородка (halcyon) с Алкионой (Alcyone), титулом Мелеагровой жены Клеопатры (Илиада, IX.562), и более ранней Алкионой, которая была дочерью Эгиалы (та, которая прогоняет ураган) и Эола, эпонимического предка эолийских греков…
…Гомер объясняет связь между Мелеагровой женой Алкионой и зимородком следующим образом: когда Аполлон отнял ее мать Марпессу у аргонавта Идаса, ее возлюбленного супруга, она оплакивала потерю так же горько, как первая Алкиона оплакивала Кейка, из‑за чего и дала своей новорожденной дочери Клеопатре имя «Алкиона». Все это чепуха. Жрица по имени Клеопатра, которую взял в жены настоящий Мелеагр, носила священный титул «Алкиона». Однако похоже, что Алкиона звалась дочерью Марпессы (похищенная), потому что Марпесса была Белой Богиней, как Старая Свинья, которая правила зимой, и потому что дни зимородка приходятся на середину зимы. Это могло бы объяснить, почему Плиний советовал высушенные и растертые в порошок гнезда зимородка в качестве «чудесного лекарства» против проказы. Молоко свиньи, считалось, вызывает проказу (о связи Белой Богини с проказой будет подробно рассказано в главе двадцать четвертой), а Алкиона как любимая дочь Марпессы была защищена от болезни. Преследование Аполлоном Марпессы в Мессении и Дафны (кровавая) в Дельфах — события давней племенной истории греков: захват святилищ–оракулов ахейскими приверженцами Аполлона…» .
Кроме того, по Грейвсу, точка зимнего Солнцестояния, равно ассоциированная как со смертью, так и с рождением, связана с двумя деревьями: тисом (дерево смерти) и пихтой (дерево жизни):
«Я ставлю тис на последний день года, канун зимнего Солнцестояния. Ailm, пихта рождения, и Idho, тис смерти, — сестры: они стоят рядом в годовом круге, и у них почти одинаковые листья. Пихта по отношению к тису, как серебро по отношению к свинцу. Средневековые алхимики, следуя традиции Античности, считали серебро металлом Луны как покровительницы рожениц и новорожденных, а свинец — металлом Сатурна, который властвовал над смертью, и оба металла они извлекали из одной руды» .
Само астрономическое значение этой точки раскрывает ее двойственную природу. С одной стороны, в самую длинную ночь года, к тому же в разгар суровой северной зимы, достигает полной мощи темная сторона бытия, сила Сна и Смерти. С другой стороны, в отличие от летнего Солнцестояния — темного праздника «Смерти в Жизни», когда посредине жаркого лета наступает поворот года в смерть и холод, Коляда — исключительно светлый праздник, освещенный радостью прибывающего дня, праздник «Жизни в Смерти».
Смысл Колядских обрядов — наведение моста для весны, облегчение пути новорожденному Солнцу (Богу), это праздник единения людей вокруг домашнего очага, ночь, в которую не должен погаснуть священный огонь, чтобы наутро могло взойти новое солнце. И вместе с тем Коляда — второй праздник ряженых: окрутничество в лохматых лесных и иных духов символизирует полную безнаказанность всяческой нечисти в ночь Корочуна, единственной защитой от которой является мудрость Вещего и яркое пламя домашнего очага или иного костра, запаленного от священного огня солнца.
Знак Йоля у северных европейцев, по Пеннику, — круг с точкой внутри, символизирующий зерно в земле или людей в убежище. Ноль также ассоциируется с руной Иер (Jer) — завершенность.
МИФОЛОГИЯ ТОЧКИ
Праздник зимнего Солнцестояния у славян и скандинавов выражен в большей степени, чем у кельтских народов. Потому мы в нашей книге упоминаем этот праздник преимущественно под славянским именем — именно в новогодней и рождественской обрядности разноименных славянских народов наиболее полно выражен дух этого праздника, максимально широко представлены оттенки его мифологического значения.
Миф зимнего Солнцестояния выражен не столько в оформленных сказаниях, сколько в праздничных песнях, в обряде и мистерии, даже в «рождественских» традициях современного мира.
Из множества известных славянских колядских песен выходят и предстают перед нами ведущие архетипы–символы, приоткрывающие перед нами сакральное содержание праздника:
- мост, который строится над неведомой рекой (и неизвестно, над рекой ли вообще);
- сосна, которую надобно срубить, чтобы построить указанный мост;
- всадник, едущий по этому мосту, или скачущий издалека по неторной дороге;
- гости, приходящие по этому мосту, или просто из нездешнего края.
В содержании мифов без труда можно выделить три основные содержательные линии, общие для всех северных традиций. Первая из них — это огромное количество мифов, связанное с рождением и возрождением животворящего начала, уснувшего или умершего осенью.
Но КТО рождается на Коляду?
Рождение Солнца — самое очевидное с календарной точки зрения, но не всегда раскрытое буквально в сказаниях и поверьях. Солнце в русских волшебных сказках — всегда зрелый муж, о его происхождении и тем более времени рождения говорится немного. Фольклор других северных народов также не слишком подробно повествует о тех временах, когда Солнце было ребенком.
Может быть, правильно будет говорить о Рождении Бога, вместе с которым рождается–возрождается уснувший на зиму мир. Балканские славяне в эти дни поднимают чару «За старого Бадняка, за молодого Божича!». Если Бадняк — огромное дубовое бревно, сгорающее в домашнем очаге — символизирует уходящую силу старого года, проходящую через огонь, чтобы возродиться, —то Божич не может быть ничем иным, как юной силой нового года, бог–дитя, едва народившийся и не обретший еще мощи противостоять силам холода и мрака. Но само его рождение означает надежду.
Тот же архетип в несколько ином аспекте, не связанном с рождением на свет, — убийство и оживление «демона года», такого существа, которое служит олицетворением самого года, точнее, проживающей полный цикл природы. Этот сюжет более ярко выражен не так в нордической, как в античной традиции, где смерть и воскресение демона года празднуют в конце месяца Посидеон (конец декабря) большими играми, жертвоприношением Дионису посвященного ему козла. На Балканском полуострове и Солнце, и природа умирают и воскресают одновременно! Но подобный сюжет можно встретить и в славянских песнях, посвященных Коляде, где такой «демон» присутствует в образе Козы:
В этих песнях по преимуществу погибает и оживает Коза — существо женского рода. Ниже, при знакомстве с мистериями Коляды, мы увидим, что женская сила, женская, рождающая сторона природы как бы отдыхает в это время, принеся плод. Мужская же сила, оставшись «без присмотра», беснуется, наливаясь яростью и дикостью, сбрасывая ту агрессию, которая в теплое время года трансформировалась в производящее начало, а после Самайна оказалась заперта внутри. Отметим также, что отнюдь не юное, новорожденное божество повергает Козу, это делают совсем другие силы: Старый Дед или непонятные «стрельцы».
Вторая группа мифов описывает явление в дом странного гостя (или группы гостей), приходящих из далекого края и чем‑то обязательно отличающихся от обыкновенных гостей. Они либо приходят незваными, либо очень поздно, после захода солнца, и обыкновенно не открывают своего имени или лица. Странное поведение и облик этих гостей противоречат всем людским обычаям и выдают происхождение гостей из Иного Мира, но для гостеприимного хозяина приход странных посетителей оборачивается благом — на время праздников, на будущий год, на грядущую жизнь. Сказаний, описывающих приход гостей из Иного Мира именно зимой, накануне самой короткой ночи, нами пока не найдено. Зато необычайно подробно та мифологема раскрыта в бесчисленных народных обрядах, знаменитых ряжениях. Ниже, в части, посвященной обрядам, мы увидим, как в пестрых костюмах ряженых проступают облики почитаемых духов, а иногда и великих богов.
Случается, что герой встречается с Иным Миром не на своем дворе, а в недоступном для людей месте. Пример — западнославянская сказка о Двенадцати Месяцах, послужившая основой для глубоко мистериальной пьесы С. Я. Маршака.
Сказка Маршака, как и другие его драматические произведения, обладает собственным архетипическим значением. Казалось бы, что в ней выходит за рамки благодушного святочного рассказа? Добро победило, злые Мачеха и Дочка наказаны собственной жадностью, легкомысленная Королева получает урок на всю жизнь, а трудолюбивая Падчерица — княжеские подарки, и вдобавок… обручальное колечко от Апреля–месяца. Что произойдет дальше? Куда поведет ее судьба через условленные три года? Где, в каком мире станет возможным ее брак с Апрелем? И кем она при этом станет? Впрочем, возможно, ответы на эти вопросы найдутся в главе, относящейся ближе по времени к Апрелю–месяцу, а именно «Бельтан»…
Третья группа, самая «нестрашная» и потому наиболее прочно укоренившаяся за пределами традиционного быта — сказания о могущественном хозяине праздника, который за время праздника навещает каждый дом и которому в эту ночь доступно любое чудо. Это не новорожденный Бог, его облик во всех народах — облик старого старика. Это и не просто гость из Иного Мира, скрывающий свое лицо под маской или звериным обликом — он не отмечен никаким уродством и не несет разрушения.
Если вспомнить все, что рассказывают про св. Николая, Санта- Клауса или Деда Мороза, праздник которого наступает за 5 дней до Солнцестояния, а образ четко связан с Рождеством и Новым годом, то за этим образом просматривается сильное и многоликое божество. Даже вполне благообразное христианское имя святого Николая Мирликийского, которое этот персонаж носит последние несколько веков, не может скрыть его божественных, и вполне традиционных, отличительных черт.
Что о нем известно — и по Руси, и по Европе, кроме того, что он кладет подарки под елочку? Николай покровительствует водной стихии — мореходам и рыбакам, помогает студентам — ученикам мудрости, тако ж и ворам, странникам и прочим гулящим людям. На Руси Николай пользуется особенным почетом, «народное православие» ставит его на третье место после Христа и Марии, едва ли не на более важное, чем Бога–отца. О популярности скульптурного изображения Николы с саблей в одной руке и миниатюрной церковкой в другой мы упоминали отчасти в главе «Самайн». Среди героев народного месяцеслова Никола также выделяется из ряда тем, что ему, одному из немногих, посвящены два праздника: зимний и летний, вернее, весенний.
Никола — белый старец, который приходит на помощь героям былин, когда богатырская сила и отвага становятся недостаточны против коварства Иного Мира (например, «Михайло Потык») или создает испытательные ситуации для моральна неустойчивого персонажа (авторская сказка М. Х. Кочнева «Миткалевая метель»). Именно Никола приходит на помощь Садко — гусляру, легко преобразившемуся в купца и морехода, но сохранившему талант и опыт певца. Никола приносит богатство, но ему же посвящены декабрьские братчины–николыцины — своего рода «заигрыш» настоящей Коляды, когда достойным считается «промиколиться», пропиться до последнего гроша. Тогда‑де весь год деньги так же легко будут приходить, как сейчас уходят.
Итак, что мы видим? Старец с седой бородой, скрывающий под невзрачным обликом немалое могущество. Даритель богатства, помощник гуслярам — людям Искусства, помощник против сил смерти, помогающий не столько чудесами, сколько хитростью. Если намекнуть, что один весьма схожий образ можно встретить в Традиции древних скандинавов, то нетрудно будет назвать и имя, состоящее всего из четырех букв.
Хотя очерченный нами лик несколько сложнее, вернее, не во всем совпадает с образом Предателя Воинов, зато более соответствует тому, что мы знаем о великом славянском боге Велесе. Вспомним об обычае на Святки рядиться в шкуры и волохатые маски. Один — прославленный мастер смены обликов, одно из самых известных его имен — Гримнир, «Скрывающийся‑под–маской», но к скотоводству не слишком причастен, а Велес славен едва ли не в первую очередь как покровитель скота.
Один, Велес, Рождественский дед — седобородый, могущественный, обитатель Зимы, сородич Смерти, проводник нехоженых троп и повелитель беспутных духов. Он приходит из Иного Мира, он уходит в него, будучи убитым в шутовском поединке, и возвращается с благом для живых. Он правит смертоносным буйством обесчеловеченной мужской силы, он сам олицетворяет это буйство, которое с концом магических ночей канет в ледяную — мертвую — воду. Он стар, он без возраста, ибо нет возраста в обиталище умерших, он проводит силу волохатой (устар.), дикой стороны весь год, а наипаче теперь. В эти темные ночи, когда дикий мир подходит к самым окнам, он всемогущ — но он лишь строит мост, или же скорее сам становится мостом—для рожденного нового Бога, для обладающего возрастом, которому суждено прожить полный круг жизни, — под новым Солнцем, на просыпающейся от зимнего сна Земле.
Собрать сумму мифологии Коляды в одном произведении кажется почти невозможным, так как трудно объединить в один сюжет несколько мифологем, каждая из которых сама по себе необычайно содержательна. Тем не менее в Приложении к этой главе помещаются два опыта сложения единого колядского мифа—прозаический, созданный славянской общиной «Коляда Вятичей» в 1999—2000 гг., и поэтический, ставший основой дня песни «Былина», написанной для группы «Календарь» в эти же годы.
МИСТЕРИЯ, ОБРАЗ, ОБРЯДЫ
Коляда, то есть зимнее Солнцестояние и следующие за ним две недели — самый мистериальный период года, практически повсеместно отмечаемый ряжением, представлением игровых и кукольных драм, мистериальными обрядами в доме и во дворе. Именно на Коляду, да еще, пожалуй, на весеннее Равноденствие, сохранился даже в поздних традициях обычай мистериальной игры. Мистерия и обряд этой точки настолько сильно переплелись между собою, что если рассматривать обряд отдельно от мистерии, то останется совсем немногое.
Вся мистерия Зимнего Солнцестояния — в любой интерпретации — связана с рождением: нового года, нового Солнца. В ней присутствуют элементы всего — всех 12 месяцев будущего года, всех обитателей дома, смешения «дневных» и «ночных» обитателей мира, когда дозволяется запретное, потому что его еще не успели запретить. Если на Самайн познается судьба, то на Солнцестояние она лепится. Бесчинства, знаменующие разрушение мира (или ускоряющие его?), и сложные обрядовые последования, направленные на его возрождение, тесно переплетаются между собой.
Скандинавская обрядность
Йоль — Юл северных германцев
По данным этнографии, собственно Иоль праздновался исландцами через 13 дней после Солнцестояния.
На пирах Йоля воины давали клятвы и обеты, подчас смертельно опасные, но не исполнить их — означало расстаться со своей удачей. В «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» рассказывается о подобном обете и его исполнении. На Йоль же обменивались дарами — задолго до того, как в Северную Европу пришла легенда о «Дарах волхвов».
21 декабря, в современной обрядовости — Праздник Матери (Mother's Day) у скандинавов, самый священный праздник Асатру, посвященный Одину, Ингу и Эрде, и продолжающийся через современные праздники Нового года вплоть до последней 12–й ночи, когда украшения Ноля по традиции снимаются. В современных и более старых неевропейских религиях точку начала Иоля напрямую ассоциировали с днем рождения Бога: Иисус, Митра, Дионис родились 25 декабря — старое значение даты Зимнего Солнцестояния.
Славянская обрядность
По всей славянской территории Зимнее Солнцестояние празднуется не менее двух недель — от Рождества до Крещения с Новым годом в середине. Отстав от Солнцестояния на две недели вместе со «старым стилем», праздник сохранил и устройство, и двухчастное деление.
Впрочем, есть сведения, что на Руси в XVIII веке Святки начинались за неделю до Солнцестояния — на Николу Зимнего (Капица, с. 168). Это вполне согласуется с ролью Николы как преемника Велеса в роли хозяина праздника Коляды, о которой мы говорили выше.
Несмотря на прихоти юлианского календаря, в народном месяцеслове отмечена и собственно точка Солнцестояния. В день св. Спиридония — «Спиридон Солнцеворот» — 25 декабря н. ст. зажигали костры, в знак того, что день прибыл на куриный скок, пугали и подбрасывали курицу.
Большая часть огненного и солнечного символизма все же связана с Рождеством — костров и огней на этот день известно множество. Это один из трех сроков добывания «нового огня» — по всем славянским землям он зажигается в ночь на Рождество и горит, не угасая, в домашнем очаге все две недели Святок.
В этом огне сгорает «бадняк» — огромная дубовая плаха, которая едва прогорает за 12 дней — подобие 12 грядущих месяцев. Наиболее широко бадняк распространен среди балканских славян, но схожие обряды с огнем встречаются по всей Европе, до самых Британских островов. Символизм обряда несложен: бадняк, принесенный из леса в канун ночи Солнцестояния — дар Иного Мира, средоточие несущей жизнь и смерть силы Богов, проявлением которой является «дикая» природа. Соприкасаясь с живительным огнем, бадняк сам преображается в пламя — источник жизни для людей и всего их упорядоченного мира.
Вариантов обряда с бадняком известно великое множество. Немало известно и таких, когда бадняк горит в очаге не все время Святок, а только в рождественскую ночь. Полное сгорание бадняка до рассвета — еще один залог успешного течения наступающего солнечного года. За деревом для бадняка отправляются в лес накануне праздника, причем хозяин провожает добытчиков особыми благопожеланиями. Бадняк торжественно встречают из лесу всем семейством, украшают лентами и нарядной тканью, прорезают «рот» и торжественно угощают пивом. Когда бадняк торжественно вносят в дом, его, как посланца Иного Мира, нельзя касаться голой рукой, за бадняк берутся в рукавицах или через ткань. В некоторых местах бадняк делят на две части: меньшая часть сгорает в рождественскую ночь в домашнем очаге, большая — на большом костре во дворе дома .
Высшая точка обряда достигается тогда, когда бадняк загорается целиком. В это время старик, ведущий обряд, торжественным тоном задает вопрос: «Веселяк ли наш бадняк?» — то есть весел ли он сам, весело ли сгорает. Домашние громко отвечают: «Веселяк!» — после чего желают бадняку «перегореться–перевеселиться, да еще много лет на наш очаг ложиться». В архаичных славянских говорах слово «веселый, веселиться» означало не просто хорошее настроение, как в современном русском, но нечто большее — духовную радость, восхищение при соприкосновении с Неведомым, своего рода миг Силы. Если бадняк веселится, превращаясь в огонь в самую мрачную ночь года — то и всем, кто согревается у его пламени, в наступающем году будет вдосталь и животворного тепла, и веселья — радости от сопричастности к Богам.
Общая составляющая во всех краях — семейный пир, на который приходят ряженые с благопожеланиями. Ряжение многолико — в зависимости от местных обычаев, в дом могут ввалиться дети с бумажной звездой, или ряженые тремя старцами, или «медведь» или «коза» с вожаком, или «старуха» с «молодухой», которые пытались хозяйничать и наконец затевали шутейную драку, или просто ряженые кто во что горазд, целью которых было внести побольше беспорядка, но у всех у них обязательным является мешок для сбора даров. Как ты даешь колядовщикам, так и тебе будет в грядущем году дано судьбой.
Кроме ватаг ряженых, которые с песнями и прибаутками носятся по всей округе, на пиру в ночь солнцеворота соблюдается также обычай «последнего гостя». Гость, пришедший на праздник последним, именуется «полазник» или «положайник», эту роль обычно берет на себя по уговору кто‑то из «знающих» людей, но отмечено, что в некоторых местах выбор, кому быть полазником, доверялся случаю. Явившись, когда «громада», большая семья или община уже села за стол, полазник становится как бы посланцем Иного Мира. До тех пор, пока его не угостят хлебом и солью и не поднесут чарку, он не произносит ни слова. На пиру полазнику принадлежит важная задача — произнесение благопожеланий на будущий год всем, кто собрался за столом, особо отмечая хозяев, а также всему скоту и живности. Там, где обычай с полазником не распространен, эту волшебную роль берет на себя хозяин дома.
О делении святочных игр надвое нет единого мнения ни в науке, ни в Традиции. Все признают, что две недели праздников делятся на «Святые вечера» и «Страшные вечера», но в одних местах «Святые вечера», когда славят Рождество и Христа, длятся неделю и сменяются неделей «Страшных», в других — строго наоборот, в третьих «Святым» именуется только вечер самого Рождества, все остальные не именуются никак, но созвучны «Страшным» тем, что сплошь посвящены ряжениям.
Страшные вечера — разгул неведомой силы, которая может растоптать любого встречного, но может и оказаться полезной, от нее можно получить, при условии правильного поведения, чудесный дар или узнать грядущее. На Страшные вечера (а в иных местах — на все Святки) происходят гадания: девичьи — о суженом, старшего поколения — о жизни и смерти членов семьи, о судьбе урожая в будущий год. Мужеская половина проводит эти дни в ряжениях, гадательных играх и ритуальном бесчинстве.
По славянству известны многие примеры не только ряжения с традиционным набором масок и запасом святочных песен, но и более сложно организованные действа, когда «дружины», где у каждого вместе с личиной есть и своя роль, играют перед домохозяевами священную игру. Рядятся, как правило, в животных — целые дружины «медведей» (болгарские сурвакары), в волков (польские «волчьи карнавалы»), — в «старцев» — предков или иных гостей с той стороны, Известна македонская игра в «Старика», где в ватаге непременно участвуют два старика, старуха, молодуха и несколько музыкантов. На посиделках играли в игры с открыто плодородным подтекстом — «быка», что пытается боднуть девку ниже пояса, «умруна», которого оплакивают, пока тот не начинает гоняться за девицами, и т. п.
По окончании Святок ряженые, временно отождествленные с неведомой силой — пусть и с добрыми целями, — должны были очиститься — омыться в роднике или в крещенской проруби. Крещение, то есть последний день Святок — повсеместно праздник воды, а на Руси — еще и время наиболее сильных заклятий на скот, во время которых домохозяин выступает в волохатой шубе в роли Велеса, а второй мужчина дома — с топором, в роли Перуна.
Крещенская вода, наряду с щепкой или пеплом от бадняка и крошками обрядового хлеба, почитается самым сильным оберегом и для дома, и для его обитателей, двуногих и четвероногих. Она обладает чудесным свойством храниться весь год.
На «день рождения года», когда человек может вмешаться в еще не написанную судьбу новорожденного, творились благопожелания на всех членов семьи и все стороны хозяйства, но хлеб — основу жизни — стремились заклясть прежде всего. Множество видов обрядового печенья, обряды с пирогом, из‑за которого не видно хозяина, обсыпание зерном, рассыпание зерна под скатерть, и многое другое. Обрядовое печенье «коровки» и «козульки», которое пекли для себя и для раздачи колядовщикам, призвано было привлечь благо также и на скот.
Отмечая небывало плотной обрядностью рождение нового Солнца, наши предки не забывали и о счастливо разрешившейся Матери. Второй день после Рождества на Руси, от юга до севера, был праздником повитух. Будущие матери, кому предстояло родить в ближайшее время, поздравляли пиром и дарами повивальных бабок, а местами затевалась общая братчина в честь Богоматери — «Бабьи каши». Большинство сведений о различных формах славянских обрядов зимнего Солнцестояния собраны в книге Б. А. Рыбакова «Язычество древних славян», материал которой организован так, чтобы максимально полно передать все их многообразие. И недаром, так как именно Коляда дает нам наиболее яркие примеры славянского обрядового творчества за многие века.
Обрядность балтов
У наших балтских соседей, при очевидной схожести обрядовой традиции зимнего солнцеворота с таковой у славян, сохранилось множество мелких практических деталей, придающих празднованию ощущение глубины и истинной традиционности.
Подготовка к празднику начинается с первого дня зимы — дня, когда медведь залегает в спячку; в этот день взрослые ставят в воду ветку вишни, которая как раз даст корни к празднику. Дети готовятся к празднику, играя в игры, изображающие сев (разбрасывание зерна); перед самым праздником все торжественно парятся в бане и надевают все чистое, прощают врагов и благодарят родных и друзей.
Первым празднуется так называемый Kucios — праздник окончания «времени духов» и проводов старого года (аналог славянского Корочуна) — ночной праздник, основную часть которого занимает пир. Тем же словом Kucios обозначается ряд священных обрядовых блюд, по сути дела представляющих собой каши из различных зерновых — пшеницы, ячменя, овса, бобовых, семян мака и конопли, смешанных с орехами и медовой водой (сравните с нашей кутьёй — обрядовой кашей с орехами и медом). Этими блюдами, вместе с солью и хлебом, накрывается стол «для мертвых» и душ предков, которые призываются присоединиться к живым за пиршественным столом, для чего жгутся свечи и вывешиваются священные «картины» — птицы из веток, соломы и яичной скорлупы, окружающие соломенное же «солнце». Стол застилается сеном, на который сверху кладется льняная скатерть; в прежние дни сеном устилались и полы; на столы ставятся предметы, символизирующие жизненную силу, в частности — снопы ржи, которыми на следующий день будут обвязывать стволы плодовых деревьев.
Пиршество, начинающееся с момента восхождения на небе первой звезды, открывает хозяин дома, который, в высоких черных башмаках, широком черном кушаке и шляпе, трижды обойдя усадьбу, стучится в дом от имени «Дорогого Бога», что просит пустить его на праздник. На пиршественном столе — всевозможные яства, в священном числе 13, по числу лунных месяцев; бобовые, зерновые, рыба и морепродукты, овощи; исключение составляют мясо и молоко. Участники трапезы возносят хвалу богу домашнего очага и его богине–жене хлебом и пивом, благодаря за дары минувшего года и призывая дары в году грядущем.
По традиции, все животные в этот день делили трапезу с людьми, что по сию пору осталось в традиции фермеров, на Kudios собирающих в пищу домашнему скоту остатки с праздничного стола.
После трапезы приходит время гаданий: дети тянут соломины со стола, предсказывая длину своей будущей жизни. Все участники желают друг другу добра в следующем году, принося зерном жертву домашнему очагу, на период праздника почитающемуся священным.
Kaledas — аналог славянской Коляды — праздник дневной, всецело посвященный встрече и празднованию рождения нового Солнца (года). Солнце возвращается в короне из жемчуга, в колеснице, запряженной девятью северными оленями. Его приветствуют радостными песнями, с которыми ходят по дворам, поздравляя друг друга и желая самого наилучшего, ибо то, что желается на Kaledas, сбудется обязательно. Праздничная трапеза включает мясо, пироги и рябиновые настойки и морсы.
Так же, как и в славянской традиции, присутствует аналог бадняка — березового бревна, которое сжигается как символ ушедшего года и уносит с собой все плохое, что было в этом году. Вечером Kudios сжигается домашнее полено, в домашнем очаге, а также его щепки, которые каждый может отломить и отдать огню от себя, желая избавиться от дурного; днем Kaledas специальная группа женщин и мужчин ходит по всему городку или деревне и носит по дворам Blukis, полено, которое будет сожжено вечером в присутствии всех жителей как символ ушедшего года. У латышей Blukis также сжигается накануне, в ночь Kucios, который называется у них Bluka vakars.
ЛИТЕРАТУРНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
КОЛЯДА
(М. Грашина. «О календарях»)
…Что такое холод — некое состояние Земли или просто отсутствие тепла? Что такое Смерть — трансформационный переход или просто отсутствие Жизни? Что есть любовь — движение сил или просто вечная борьба против охлаждающего безразличного забвения?..
Тепло можно обрести, просто разведя огонь или в небольшом замкнутом пространстве сплетя десяток живых человеческих тел. Жизнь можно ощутить, опустившись на землю и всмотревшись в микромир вечно снующих, неповторимых мельчайших существ. Как обрести, как остановить уходящую любовь, что, как морозные рисунки на окнах, застывает прекрасными линиями ледяной воды в остывающем сердце?..
Я открыла сегодня все двери и окна в этом доме, чтобы впустить сюда холод. Я включила весь свет, это лживое мерцание желтоватых круглых шаров мертвого огня. Я сделала так, что Молчание и Одиночество встали за нашим плечом въяве, я не могла больше ждать, когда оно решит случиться само, и я ждала, что ты придешь и рассеешь сгущающееся ощущение наплывающего безразличия, но ты растворился в нем, как будто именно здесь наконец обрел свой дом. С миром Земли, приближающейся к точке вечного покоя, могла ли я рассчитывать на то, чтобы сберечь искру трепещущей Жизни?
Смерть не страшна, ибо является всего лишь переходом. Страшно замереть вместе с заснувшим миром, обратившись в НЕЖИВОЕ, нечто, чему изначально не присуща Жизнь. Страшно поверить в то, что Солнца не было и не будет никогда, что все, что было с нами — даже не сон, а краткий миг пробуждения от одного Холода к другому. Необъяснимая игра Мира, блеск радужных паутинок на ресницах глаз, открывающихся навстречу вечности, которая всегда была и которой никогда не было…
Мой дом, стены и крыша, мой Род и мои Боги — были ли они когда‑либо в действительности, ушли ли они, оставив мир осиротелым, вернутся ли когда‑нибудь — все это уже не имеет значения, потеряв свой смысл в леденящем неподвижном круге высшей магической силы — силы Неживого…
СИМ РАЗОМКНЕМ ВРАТА, СВЯЗЫВАЮЩИЕ МИРЫ, И ВЫПУСТИМ НА СВОБОДУ ДУШУ УХОДЯЩЕГО ГОДА…
…Над потерявшейся, смерзшейся, утратившей веру землей разгорается первый луч чистой, как застывшие капли росы, первой зимней зори…
ПРИЛОЖЕНИЯ К ГЛАВЕ 3
Большой зимний костер. Литературное описание
(Туве Янсон. «Волшебная Зима»)
— Хочешь послушать песню о Туу–тикки, которая сложила большой зимний костер?
— Пожалуйста, — добродушно согласился Мумми–тролль.
Тогда Туу–тикки начала медленно топтаться в снегу и петь:
— Хватит с меня черной ночи! — воскликнул Мумми–тролль. — Нет, не хочу слушать припев. Я замерзаю. Мне грустно и одиноко. Хочу, чтобы солнце вернулось!
— Но как раз поэтому мы и зажжем нынче вечером большой зимний костер, — сказала Туу–тикки. — Получишь свое солнце завтра.
— Мое солнце! — дрожа повторил Мумми–тролль.
Туу–тикки кивнула и почесала мордочку.
Муми–тролль долго молчал. А потом спросил:
— Как ты думаешь, заметит солнце, что садовая скамейка тоже горит в костре, или нет?
— Послушай‑ка, — серьезно сказала Туу–тикки, — такой костер на тысячу лет старше твоей садовой скамейки. Ты должен гордиться, что и она сгорит в этом костре.
Спорить с нею Мумми–тролль не стал.
«Придется объяснить это маме с папой, — подумал он. — А может, когда начнутся весенние бури, море выбросит другие дрова и другие садовые скамейки».
Костер становился все больше и больше. На вершину горы кто‑то тащил сухие деревья, трухлявые стволы, старые бочки и доски, найденные кем‑то, не желавшим показываться на берегу. Но Мумми–тролль чувствовал, что на горе полно народу, но ему так никого и не удалось увидеть.
Малышка Мю притащила свою картонную коробку.
— Картонка больше не нужна, — сказала она. — Кататься на серебряном подносе гораздо лучше. А сестре моей, кажется, понравилось спать на ковре в гостиной. Когда мы зажжем костер?
— Когда взойдет луна, — ответила Туу–тикки.
Весь вечер Мумми–тролль был в ужасном напряжении. Он бродил из комнаты в комнату и зажигал свечей больше, чем всегда. Иногда он молча стоял, прислушиваясь к дыханию спящих и слабому потрескиванию стен, когда мороз крепчал.
Мумми–тролль был уверен, что теперь все таинственные, все загадочные существа, все, кто боится света, и все ненастоящие, о которых говорила Туу–тикки, вылезут из своих норок. Они подкрадутся еле слышно к большому костру, зажженному маленькими зверюшками, чтобы умилостивить тьму и холод. И наконец‑то он их увидит!
Мумми–тролль зажег керосиновую лампу, поднялся на чердак и открыл слуховое окошко. Луна еще не показывалась, но долина была залита слабым светом северного сияния. Внизу у моста двигалась целая вереница факелов, окруженная пляшущими тенями. Они направлялись к морю и к подножию горы.
Мумми–тролль с зажженной лампой в лапах осторожно спустился вниз.
Сад и лес были полны блуждающих лучей света и неясного шепота, а все следы вели к горе.
Когда он вышел на морской берег, луна стояла над ледяным покровом моря белая как мел и ужасно далекая. Что‑то шевельнулось рядом с Мумми–троллем, и, нагнувшись, он увидел сердитые светящиеся глаза малышки Мю.
— Сейчас начнется пожар, — засмеялась она. — Мы спалим весь лунный свет.
Ив тот же миг над вершиной горы взметнулось ввысь желтое пламя.
Туу–тикки зажгла костер.
Он занялся мгновенно. Взвыв, как зверь, костер вспыхнул снизу доверху багровыми языками пламени: отблески его трепетали на зеркальной поверхности почерневшего льда. Коротенькая сиротливая мелодия пронеслась у самого уха Мумми–тролля — то мышки- невидимки, опоздав, спешили попасть на эту зимнюю церемонию.
Их маленькие и большие тени торжественно скользили по вершине горы. И вот начали бить барабаны.
— Твоя садовая скамейка тоже пошла в ход, — сказала малышка Мю.
Ну ее, эту скамейку! — проговорил Мумми–тролль.
Спотыкаясь, он карабкался вверх на оледенелую гору, сверкавшую в отсветах огня. Снег таял от жара костра, и теплые струйки воды стекали Мумми–троллю на лапы.
«Солнце вернется, — возбужденно подумал он. — Конец темноте и одиночеству. Можно будет посидеть на веранде на солнцепеке и погреть спину…»
Он уже взобрался на вершину горы. Вокруг костра было жарко.
Мышки–невидимки затянули новую, какую‑то неистовую мелодию.
Но пляшущие тени исчезли, а барабаны били уже по другую сторону костра.
— Почему они ушли? — спросил Мумми–тролль.
Туу–тикки поглядела на него своими спокойными голубыми глазами.
Но видела ли она его на самом деле? Он не был в этом уверен. Скорее она всматривалась в свой собственный зимний мир, живший из года в год по своим собственным, чужим для Мумми- тролля законам. Ведь зимой он всегда спал в теплом доме семейства мумми–троллей…
Праздник Коляды 1999—2000 гг.
(Дом Ясеня, Коляда Вятичей, Родолюбие, группа «Календарь» и другие)
Первая Коляда или Велесов день — Корочун
Сия первая Коляда чествуется у теплого очага за твердыми стенами, дабы доброе семейство славянское, собравшись во един круг, не убоялось хлада, мраза, морока и жженопятиков поганых, ибо сами погани языци суть, но во всеоружии дровами, хлебом и пивом — дарами Сивова Яра, Вещего Водителя нашего, замкнуло коло уходящего лета, чая о возвращении великих наших богов, что в Светлом Ирии ныне обновляются.
Наипаче же всего чествуется Солнечный Свет — Святой наш Дед, коего возвращение на небосклон ожидаемо в конце сей ночи, в году длиннейшей. И тому деянию благополучного конца весь круг хором пожелает, чтоб нам, внукам солнечным, вслед за ним из мрака и холода ко свету и теплу выйти. Того ради возгласим согласно: «Сивка под горку — Бурка на горку, Солнце на лето — зима на мороз!», мороза же не убоимся — не век ему дан, но малая година.
Колядования, скотопожелания, заклинания на урожай, добрые потехи и вопрошания о судьбе, коими наступающее лето встретити велит нам обычай предков, да будут в изобилии на второй Коляде, ежели сообщество приговорит оную справить.
Место — дом с печью.
Время — с 21 на 22 декабря, четверг
Состав — своя семья.
Последование
Аз. Приготовление дров да трапезы. Украшение дома — мехами, скотьими бубенчиками. Божница — чуры и сноп стоят на соломе, рушником прикрытой. Очаг, место хозяина, место полазника. Зерно, каша для мороза, топоры али пилы — бадняк валити, и иные орудии сельского труда. Во дворе сложен костер.
Буки. Солнечный знак на столе рассыпается зерном, поверх него скатерть 5елая и на ней — пир горой.
Сие действие уже начинает обряд. И быть ему где‑то за час до заката.
Хозяин прячется за сложенную гору и спрашивает: «Видите ли меня?»
Ему отвечают: «Не видим, батько!» И так три раза. А он, что бы ему ни ответили: «Так дай боги, чтоб в будущем году такая гора была, что не увидели бы!»
Первая трапеза, легкая. Из того, что в гору не поместилось. Настоящая братчина еще впереди. За круговой чарой сведущие люди сказывают легенду–сказ и сущность праздника.
Веди. На закате — идут зачин стояти. Дом населенный, хранимый слаиити, Солнце светлое и богов великих в обрат на землю звати. И страшной кощуне внимати.
В дом вернувшись, прислушиваются — не идет ли кто? Из леса доносится вой.
Глаголь. У двери страж встречает гостя дальнего. Гость, войдя в дом, привечается самим хозяином. Благопожелание и засевание. Kpyг и богам слава, кою гость произносит, пуская «Большого Сирина»
Добро. Уходит гость с выбранными смельчаками по бадняк. Пилят ею так, чтобы ни в коем случае голой рукой не коснуться.
Вносят бадняк на двор с песнями, встречают его с присказками, украшают кто чем может. Делят надвое. Малый, по печке, вносят в дом. Большой — приставляют к стене.
Есть. В избе народ полуколом вокруг очага. Малый бадняк украшают лентами–тесьмами, но так, чтобы голой рукой опять‑таки не коснуться. Гость бадняку уста отверзает, хлебом–пивом жертвует и провожает в печь — на небо. И за стол — трапезу кончати. Доели, допили, ропели, проводили.
Живете. Во дворе, где большой огонь сложен, собирается коло. Прежде зажжения огня кормят кашей мороз. Зажигается огонь, и у него славится весь круг богов светлых, да будут все с нами в этом году.
Зело. Идет Коляда — шествие с большим бадняком. Круг костра его обносят с песнями. Большой бадняк украшают, как прежде и малый, — не касаясь голой рукой. Над ним и хлебочестие творят.
Уста бадняку отверзают, хлебом кормят, пивом поят и на огонь кладут.
Когда разгорится, выбивают из него искры с благопожеланиями.
Земля. А после сего набегают окрутники в небольшом числе и всем дают жару.
И после того в положенный миг рядятся все без никакого исключения в заранее приготовленные личины. И отправляется ход круг всея деревни с факелами и шумством.
Далее праздник течет вольно, кто пить, кто петь, кто спать. Но прежде того — избирается один герой и уходит в лес — за Солнцем. Он же утром народ поведет рассвет встречать.
Иже. Желающие и окруты имеющие идут в лес, на камлание, гадание и пляски звериные.
И. А на рассвете — пробуждаются Солнце встречать. Избранный отправляется первым и готовит место. Идем в гору, в поле или на перекресток. Кто в округах был — их снимают, умываются снегом или водой, встречают Солнце песней, зажигают на снегу солнечный знак. На разгоревшемся Солнце заклинают–заговаривают дом, двор и весь белый свет на доброе лето.
Сказание о Коляде (Рассказано Добромиром)
Так было в давние времена. Тогда светлые боги жили на земле, и земля под их руками цвела, плодоносила и радовалась. Они научили людей возделывать землю, строить дома и слагать песни. Люди трудились, а боги давали им свет, тепло и живую воду.
И люди собирали урожай и славили богов долей урожая и песнями. А боги учили их заботиться о земле, которую они создали.
Когда урожай был собран, и боги и люди устали. И люди пошли в свои дома, а боги отправились за голубую твердь в Светлый Ирий. Там в небесной кузне их Отец перековывал их со старых на молодых, и их силы обновились.
А кроме них были еще существа сродни богам, которым не было дела до людей. Они не жаловали света и тепла, и потому их звали темными. Эти боги не потеряли столько силы, как светлые, и не пошли обновляться в Ирий, а остались на земле.
Их было много, но они ничего не могли сделать для людей, так как не знали ряда и не все даже имели имена. Им не нужны были пути богов, так как они желали носиться где захотят.
Морена была самая сильная из них и знала пути, но не могла ими править. И начали они ходить без пути и, играя, смешали боговы дороги. Ряд нарушился, и по земле стало опасно ходить.
Тогда Морена накрыла землю белым снегом, чтобы сохранить ее, и наслала повсюду сон и забвение.
Земля заснула, холод и мрак овладели Средним миром, и забылись дороги богов. А Золотой Солнечный Конь бегал по окраинам без всадника, и не стало света и тепла.
Только один из великих богов тоже не ушел в Ирий, потому что сила его обновлялась от земли и воды, и он сам менял свой облик.
Вода хранила его память, и он не забыл, где пролегали дороги.
Он ходил по самому краю Среднего мира и охранял лес и реку, через которые ведет путь в Светлый Ирий и другие обиталища. Через реку был наведен мост.
По этому мосту боги ушли в Ирий, и с тех пор он сильно обветшал. Вещего бога носил ветер, и он мог пройти по мосту. Но даже он не мог восстановить мост в одиночку, а другие боги еще не пришли.
А люди остались среди снега, холода и жестокого ветра. Им было трудно, так как беспутные обступили их со всех сторон, и казалось, что небо смешалось с землей, а холмы стоят вершинами вниз. А света дневного было все меньше и меньше, и стало не различить ночь и день.
Все‑таки они не растерялись. У них остались дары богов, и они помнили, как с помощью богов сделали землю устроенной и плодоносящей. Потому часть силы богов пребывала с ними.
Но люди не знали, придут ли боги вновь. Они запаслись дровами, собрались вместе и сели пировать, славя богов и призывая их.
Вещий услышал их песни и понял, что у людей осталась часть боговой силы.
И ему открылось, что с этой силой люди помогут ему навести мост и восстановить боговы пути.
Он позвал их, но беспутные подняли вой и люди не услышали слов Вещего.
Тогда он взял горсть семян и искорку света и сам отправился к людям, и беспутные приняли его за одного из них, так как он был в мохнатой шкуре. Люди же узнали шкуру зверя, принесенного ими в жертву Вещему, и не обманулись.
Вещий достал горсть семян и спросил: «Что это?»
Люди ответили:
Это зерно, что дали нам боги, когда мы еще не знали, как сеять хлеб.
«Они придут и снова дадут вам зерно».
Он показал им свет и спросил: «Что это?»
Это Свет, что светил и согревал нас.
«Свет вернется к вам».
Люди сложили во дворе костер и зажгли его от принесенного огня. И беспутные разбежались, так как не любили яркого света.
А некоторые из них увидели, что люди пируют, и подошли поближе. И сказали: «Накормите и нас».
Но Вещий сказал: «Вас накормят, если вы подчинитесь богам и вместе с ними поможете людям хранить Землю».
И те, которые уже не были беспутными, спросили его, что им делать. Он сказал им: «Охраняйте землю людей и их жилища от беспутных, а люди положат вам требу, как клали ее богам».
А после того Вещий позвал людей с собою. Самые смелые, которые не боялись беспутных, взяли топоры и отправились в лес. А остальные пели им вслед, чтобы тем было радостно идти.
Вещий указал им могучее дерево и сказал: «Срубите его». Люди засомневались: «Как мы сгубим его, ведь это наш брат!» Но Вещий ударил по нему, и люди поняли, что оно сухое.
«Это дерево богов. Боги закончили его жизнь, но они дадут ему другую жизнь. Из него мы построим мост, и боги вернутся в мир».
Люди срубили дерево и построили мост. А от моста пролегла тропа до самого их жилища, и мост был живой, как все созданное богами. Люди проливали на него пиво, а Вещий осыпал зерном, как жениха.
И сказал: «По этому мосту боги придут к вам. Их дорога долга, ждите их через три месяца».
Люди стали просить его, чтобы боги поскорее привели к ним Солнце. И Вещий ответил, что Солнце скоро придет.
Но Вещий не мог его привести прямо к людям, так как охранял мост. И навстречу Солнцу отправился один из людей.
А Вещий стал на мосту и запел. Услыша его песню, очнулся в Ирии от зимнего сна Светлый Бог, который правил на небе Солнечным Конем и на нем приносил миру свет.
И понял, пробудившись, что сила вернулась к нему, и что он в силах разогнать мрак.
Тогда он отправился ловить своего Солнце–Коня. А изловив, оседлал и поскакал прямо к небесной дороге.
И у самого моста остановился в раздумье, так как беспутные смешали дороги, и он не узнал мест, где скакал раньше.
Но у моста стоял Вещий и указал Светлому Богу его путь. А избранный из людей указывал ему место, где люди, стоя у костра, ждали его.
И когда Солнце–Всадник проскакал по небу, люди встретили его с великой радостью. А так как они звали Солнце Колом, то и дню, когда его встретили, дали имя — Коляда.
А Вещий пел, и вслед за Солнцем восставали от сна и другие боги. И с обновленными силами собирались в путь, чтобы снова вернуться на оживающую землю, которая ждала нового семени и живой воды.
Были на земле и снег и холод, но люди уже ведали, что боги придут. И ждали их.
Диалог с полазником
Ты кто будешь, гость дорогой? Какого ты прозвища–имени, из какого роду–племени?
Роду я старова, мать моя корова. (Под ветром я родился, в море омылся.) Росой омытый, ветром повитый. В доме у нас три брата да три сестры, да я — ни сестра ни брат, а из‑за елки хват. Звали меня то сивым, то бурым, на полудне чуром, на полуночи туром, и котом–котишкой, и еловой шишкой, а как по вашим по лесам вас поискал–полазил, так прозвали полазником.
А из какой ты земли, из какой орды? Откуда ты идешь- шествуешь?
Иду я с горы высокой, из‑за реки широкой, из‑под древа стоячего, что выше облака ходячего. Шел я лесами темными, дорогами неторными. Не путем не бродом, а мышиным ходом. Перешел три каменных гряды да четыре потока воды, замочился до самой бороды.
При этих словах хозяин, прежде чем сесть за стол, бросал об стену три горсти семян.
При походе по бадняк хозяин провожает уходящих
А при возвращении с бадняком шествие поет песню с таким припевом:
(С этими припевками катали с горы колесо, а после сжигали его над прорубью в реке.)