Надя Филатова два дня не являлась в школу.

— Рогузин, ты не знаешь, почему ее нет?— спросила Мария Петровна.— Материал трудный, потом догонять придется.

— Не знаю,— буркнул Костыль,— я ее не пасу.

— Но ты же в одном доме живешь, мог бы поинтересоваться.

— У меня глаза сквозь стенку не видят. Могла бы сама зайти и сказать.

Простудилась Филатова, заболела,— подал голос Кунюша. — Я вчера уносил ей мякину ноги парить.

Костыль чуть слышно присвистнул.

— Где достал?— съехидничал он, но на него недовольно зашикали.

— Надо обязательно ее навестить,— наставительно сказала Мария Петровна.— И объяснить то, что мы проходили.

Нам стало неловко, и вечером мы отправились к Филатовым.

Надя лежала на единственной кровати за жарко натопленной печью. Щеки ее пылали, губы обметало, раскосые глаза ввалились и потускнели.

Младшие Надины братишки и сестренки — а их было у нее еще семеро,— возились и громко визжали в комнате на кошме, которая служила им и постелью.

— Извините, у нас народу много, а квартира маленькая,— вдруг застыдилась Надя. —- Вы отвернитесь, я сейчас оденусь, приберусь малость.

— Да лежи ты, мы разве не понимаем,— остановил ее Генка. — Лекарства-то какие нибудь пьешь?

— Николай Голощапов пошел к Глафире, чего-нибудь принесет. Вчера ноги парила, а сегодня картошкой дышала.

— А я тебе жарехи принес таежной,— достал я из кармана сверток. — Охотник у нас есть один знакомый. Да ты ведь Борьку Цыренова знаешь, это его отец.

Генка вытащил луковицу, свеклу и большую репу, положил рядом со свертком.

— Да что вы, ребята, спасибо,— совсем застеснялась Надя.— Я ведь от простуды лежу, не от голоду.

В сенях скрипнула дверь, и в избу бочком втиснулся Вовка Рогузин. Он неловко потоптался около, кровати и сел на пол, подогнув под себя длинные ноги.

— Ты что, не могла мне в стенку постучать? — грубовато поприветствовал он соседку. Посмотрел на ее пышущее жаром лицо и просительно выдавил: — Только ты меня больше не заводи, ладно?

Он посидел еще несколько минут, а потом спохватился:

— Может, вам дров наколоть? Так я побежал, это у меня быстро, раз, и готово.

Вовка без шапки опрометью выскочил за дверь, и вскоре со двора раздалось монотонное «тук-тук».

Пришел Кунюша. Он принес сверточек с таблетками и порошками. Достал листок бумаги и протянул Наде.

— Читай, тут Глафира все обозначила, что когда надо глотать. Завтра сама заскочит. А это я тебе хлеба достал. — И, довольно оттопырив губу, вытащил из-за пазухи целую краюху хлеба.

Потеплевшие было Надины глаза вдруг снова сузились и погасли.

— Спасибо, Коля, но есть я совсем не хочу,— и она решительно отодвинула ароматную краюху и закрыла глаза.

Скулы у Кунюши дернулись, видно было, как у него нервно заходил кадык.

— Думаешь, это не мой, да? Ты так подумала?

Надя ничего не ответила.

— Ну, так я пойду,— загробным голосом сказал Кунюша, сутулясь и нахлобучивая рваную шапку.— Уроки надо сделать да дров напилить... — Сглотнув слюну, он незаметно положил краюху на край расстеленной на полу кошмы и вышел. Ребятишки голодными галчатами набросились на хлеб и радостно защебетали.