«А что же будет послѣ?» спрашивают нас иногда наши противники, когда нам удастся, наконец, показать им недостатки нашего современнаго общественнаго строя и выяснить, что никакая реформа невозможна при его существованіи, что самыя лучшія из них неизбѣжно, в силу самых существующих учрежденій, обращаются против своей первоначальной цѣли и только ухудшают положеніе эксплуатируемых; что всякая реформа, способная дѣйствительно улучшить положеніе рабочаго, должна для этого измѣнить существующія учрежденія в самых их основах, а так как правящіе классы никогда на это не согласятся, то для ея осуществленія все равно придется прибѣгнуть к революціи.

Но эта революція пугает многих связанными с нею потрясеніями, а потому, вполнѣ признав болѣзненное состояніе общества, они останавливаются перед этим средством к его измѣненію.

«Конечно», говорят они, «может быть вы и правы: общество, дѣйствительно, плохо устроено и должно измѣниться. Что касается революціи, то... пожалуй, я ничего не имѣю против нея... но что же будет дальше?»

«А дальше», отвѣчаем мы, «личностям будет предоставлена полная свобода и полная возможность удовлетворенія своих физических, умственных и нравственных потребностей. Раз власть и собственность будут уничтожены, раз общество будет основано уже не на борьбѣ интересов, а, наоборот, на самой тѣсной солидарности, раз людям не придется дрожать за будущее и постоянно думать о том, чтобы скопить копѣйку на черный день, – они перестанут смотрѣть друг на друга как на врагов, каждую минуту готовых перегрызться из за куска хлѣба или возможности работать на какого-нибудь эксплуататора. Причины борьбы и вражды исчезнут, а вмѣстѣ с тѣм в обществѣ воцарится согласіе.

Будет, конечно, существовать соревнованіе между различными группами – соревнованіе в достиженіи лучшаго, в достиженіи той или другой идеальной цѣли, которая будет все больше и больше расширяться по мѣрѣ того, как стремленія личностей будут находить себѣ удовлетвореніе. Но это соревнованіе будет вполнѣ мирным, потому что к нему не будет примѣшиваться никакого торгашескаго или правительственнаго интереса; тѣ группы, которыя отстанут от других, всегда смогут воспользоваться плодами дѣятельности болѣе передовых.

В наше время существованіе бѣдности зависит от того, что торговые склады переполнены товарами, так что, пока они не найдут сбыта, очень многіе рабочіе остаются без работы и голодают; это одно уже ясно показывает нам всю ненормальность современнаго общественнаго строя.

В том обществѣ, к которому мы стремимся, будет происходить обратное; чѣм в большем изобиліи окажутся продукты, тѣм легче установится всеобщее согласіе, потому что людям не придется высчитывать размѣров своего потребленія; чѣм быстрѣе научатся они производить, тѣм больше будет введено усовершенствованных машин, тѣм меньше будет количество труда, на долю каждаго, и тѣм скорѣе этот труд сдѣлается тѣм, чѣм он должен быть, т. е. необходимой гимнастикой для упражненія мускулов.

В разумно устроенном обществѣ труд должен перестать быть для человѣка тягостью и страданіем, каким он является, благодаря своей чрезмѣрности, в нашем эксплуататорском строѣ. Он должен сдѣлаться ничѣм иным, как одним из занятій в ряду всевозможных других развлеченій и работ – физических и умственных, – которыя люди будут выбирать себѣ сообразно своим склонностям и без которых они постепенно превратились бы в простые пищеварительные мѣшки, что не преминуло бы случиться с буржуазіей, если бы ей удалось упрочить свое господство, и. что уже случилось с одним видом муравьев, которые потеряли способность сами кормиться и умирают с голоду, если возлѣ них не окажется рабов.

«Конечно», возражают наши противники, «все это очень хорошо и ваш идеал, несомнѣнно, – высшій идеал, к какому только может стремиться человѣчество; но что вам ручается за то, что все пойдет так гладко, как вы думаете, что сильные не захотят угнетать слабых, что не найдется лѣнтяев, которые предпочтут жить на счет чужого труда? Если напор толпы не будет сдерживаться никакой плотиной, то кто знает, не окажется ли революція шагом назад, вмѣсто того, чтобы быть шагом вперед? А если она будет побѣждена, то не приведет ли это к застою в идеях на какіе-нибудь двадцать, тридцать, пятьдесят, а может быть и больше, лѣт?

«Если же вы побѣдите, то развѣ вы сможете помѣшать отдѣльным случаям мести? разве вы сможете всегда сдержать толпу? И с той, и с другой стороны тогда разгорятся дикія, животныя страсти, свойственныя человѣку, вернувшемуся к состоянію зверя».

Мы отвѣтим на это, что все окружающее неизбѣжно ведет нас к этой революціи; и все обостряющійся экономическій кризис, и все большая трудность жизни, и политическія затрудненія, все усиливающіяся и заставляющія терять голову людей держащих «бразды правленія». Мы придем к этому самой силой вещей, а потому единственное, что нам остается, это – быть готовыми к участію в событіях, чтобы по возможности повернуть их в пользу раздѣляемых нами идей.

Но страх перед неизвѣстностью так упорно сидит в людях, что, вполнѣ согласившись с логичностью и правильностью наших выводов, наши противники все таки продолжают возражать: «Все это так, но все таки лучше было бы дѣйствовать с осторожностью. Прогресс совершается мало-по-малу и сильных потрясеній лучше избѣгать; может быть удастся и так вынудить у буржуазіи кое-какія уступки».

Если бы это говорили только люди упрямые, нечестно относящіеся к дѣлу, сознательно не желающіе убѣдиться, то мы бы просто бросили всякій спор с ними. Но, к несчастью, между ними есть и люди в высшей степени добросовѣстные, но просто захваченные вліяніем среды, воспитанія и привычки видѣть повсюду дѣятельность власти, – люди, которые думают, что все погибло, как только эта власть исчезла с горизонта. Не находя никаких новых возраженій, они тогда невольно возвращаются к первому своему аргументу – что нельзя себѣ представить такого общества, гдѣ не было бы ни законов, ни судей, ни полицейских и гдѣ люди жили бы без всякой борьбы, мирно помогая друг другу.

Что сказать им в отвѣт? Они требуют доказательств того, что общество будет функціонировать именно так, как мы думаем; мы приводим им доказательства, почерпнутыя из логики фактов, из сравненія и разбора их, но что касается доказательств болѣе осязательных, то их может дать только опыт, а чтобы его продѣлать, нужно прежде разрушить существующее общество!

Нам остается тогда отвѣтить им слѣдующее:

Мы доказали вам, что современный строй вызывает бѣдность и голод, что он держит в невѣжествѣ цѣлый – и наиболѣе многочисленный – класс народа, что он мѣшает развиваться цѣлым поколѣніям, передавая им по наслѣдству всевозможные предразсудки и ложныя понятія.

Мы доказали, что вся современная общественная организація ведет только к эксплуатаціи массы в пользу привиллегированнаго меньшинства.

Мы доказали и то, что как недостатки общественнаго устройства, так и развитіе новых стремленій среди рабочих, неизбѣжно ведут нас к революціи. Что же мы можем прибавить еще? Если нам все равно придется сражаться, то будем же лучше сражаться за то, что кажется нам лучшим и справедливѣйшим.

Окажемся ли мы побѣдителями, или побѣжденными? Этого никто предсказать не может. Но если мы будем ждать с нашими требованіями до тѣх пор, когда будем увѣрены в побѣдѣ, то наше освобожденіе может отдалиться на цѣлые вѣка. Да и не в наших силах управлять обстоятельствами: по большей части, наоборот, они увлекают нас за собою и единственное, что мы можем сдѣлать, это – постараться предвидѣть их, чтобы не быть застигнутыми врасплох. А раз борьба начнется, дѣло анархистов – приложить всю свою энергію для того, чтобы своим примѣром увлечь за собою массу.

Что в готовящейся революціи будут отдѣльные случаи мести, будут убійства, будут даже проявленія дикости – это очень вѣроятно и этого слѣдует ожидать; но можем ли мы эти случаи предотвратить?

Им не только никто не может помѣшать, но даже и не должен мѣшать. Если толпа пойдет дальше самих пропагандистов – что-ж! тѣм лучше. Лучше пусть она разстрѣляет тѣх, кто захочет проявить излишнюю сантиментальность, чѣм даст оставить себя ради спасенія нѣскольких жертв: иначе она, пожалуй, позволит удержать себя и тѣм, кто захочет сдѣлать это с цѣлью усмирить революціонный дух или помѣшать ей разрушить нѣкоторыя учрежденія, которыя должны исчезнуть, или ради желанія спасти кое-что из того, что должно быть уничтожено. Раз борьба началась, чувствительность нужно оставить; пусть лучше толпа не довѣряет разным сантиментальным фразерам; пусть она неумолимо разрушит все то, что захочет стать ей поперек дороги.

Все, что мы можем сдѣлать, это – теперь же заявить, что исчезновеніе той или другой личности не должно имѣть значенія для рабочих, что предметом их разрушительной работы должны быть учрежденія, что именно их нужно вырвать с корнем и окончательно уничтожить, не оставив ничего такого, что дало бы им возможность вновь возродиться под другим названіем.

Буржуазія сильна только благодаря своим учрежденіям, да еще благодаря тому, что ей удалось внушить эксплуатируемым, что они заинтересованы в сохраненіи этих учрежденій, и заставить их сдѣлаться их вольными или невольными защитниками. Предоставленная самой себѣ, она не сможет сопротивляться революціи, да и много ли найдется среди нея людей, которые сдѣлают этого рода попытку? Вот почему отдѣльныя личности сами по себѣ не представляют для нас никакой опасности.

Но если найдутся в момент революціи такія, которыя явятся препятствіем, пусть тогда революціонная буря унесет их; если встрѣтятся отдѣльные случаи мести, то виноваты в этом будут тѣ, кто вооружил против себя массу. Должно быть эти люди сдѣлали много зла, если ненависть к ним не успокоилась на уничтоженіи их класса, на отмѣнѣ их привиллегій; пусть же тѣ, которые хотят их защищать, выпутываются из этого положенія, как им будет угодно. Толпа никогда не идет слишком далеко, хотя это иногда и говорят нѣкоторые из ея вожаков, боящіеся нравственной или фактической отвѣтственности.

Отбросим же в сторону глупый сантиментализм – даже если и случится, что гнѣв толпы обратится на болѣе или менѣе невинную голову. Чтобы заглушить в себѣ чувство жалости, нам достаточно будет вспомнить, сколько тысяч жертв поглощает теперь ежедневно пасть общественнаго минотавра ради выгоды сытой буржуазіи. И если окажется, что нѣсколько буржуа будут повѣшены гдѣ-нибудь на фонарѣ, убиты на улицѣ или брошены в воду, то они только пожнут то, что сами посѣяли. Тѣм хуже для них! Кто не с толпой, тот против нея.

Для нас, рабочих, положеніе дѣл очень ясно: с одной стороны – настоящее, современное общество со всѣми его бѣдствіями, с неувѣренностью в завтрашнем днѣ, с лишеніями и страданіями без всякой надежды на улучшеніе, общество, в котором мы задыхаемся, гдѣ наш мозг глохнет, гдѣ мы должны подавлять в себѣ всякое стремленіе к добру, к красотѣ, всякое чувство справедливости и любви к людям; с другой – будущее, идеал свободы, счастья, умственнаго и физическаго удовлетворенія, одним словом – полный расцвѣт нашей личности. Колебаній в выборѣ у нас быть не может. Какова бы ни была судьба будущей революціи и что бы с нами не случалось, ничто не может быть для нас хуже настоящаго положенія. Современное общество стѣсняет нас, мы должны его низвергнуть, и будь что будет с тѣми, кто окажется раздавленным под его тяжестью! Они сами виноваты в том, что хотѣли укрыться у его стѣн, удержаться за его гнилыя подпорки, вмѣсто того, чтобы стать на сторону разрушителей.