Прежде, чѣм продолжать изложеніе наших взглядов, не лишнее будет разсмотрѣть тѣ учрежденія, к уничтоженію которых мы стремимся, тѣ основы, на которых покоится современное буржуазное общество, и объективную цѣнность этих основ; вмѣстѣ с тѣм мы увидим, почему нельзя преобразовать общество, не измѣнив всей его организаціи цѣликом и почему, пока это измѣненіе не совершится, никакое улучшеніе в нем не будет дѣйствительно. Мы увидим вмѣстѣ с тѣм, какія именно причины заставили нас сдѣлаться анархистами и революціонерами.

Защита частной собственности и ея передача по наслѣдству – вот основы современнаго общественнаго строя. Из нея вытекает правительственная власть, современная семья, судебная власть, армія, – всѣ эти гнетущія и разоряющія нас учрежденія. Есть еще религія, но мы не будем заниматься ею: наука, хотя и буржуазная, уже убила ее. Оставим мертвых в покоѣ.

Мы не имѣем в виду дать историческій обзор развитія собственности: соціалисты всѣх фракцій уже дѣлали это много раз и вполнѣ доказали, что она есть ничто иное, как результат воровства, обмана или пользованія правом сильнаго. Нам остается только привести нѣкоторые факты в доказательство ея несправедливости и показать, что именно от нея происходят всѣ тѣ бѣдствія, от которых мы страдаем. Вмѣстѣ с тѣм, мы увидим, что всѣ предложенныя реформы – не болѣе как приманки, способныя только усыпить эксплуатируемых, и что для устраненія существующаго зла нужно уничтожить его в самом его источникѣ – собственности и капитализмѣ.

Современная наука показала нам, что земля образовалась из космическаго вещества, отдѣлившагося от солнечной туманности. Вслѣдствіе вращенія вокруг своей оси и вокруг центральнаго свѣтила это ядро сгустилось и, как дѣтище солнца, начало, подобно произведшему его свѣтилу, свѣтить собственным свѣтом в видѣ маленькой звѣзды среди млечнаго пути. Позднѣе, масса его охладилась, перешла из газообразнаго состоянія в жидкое и полу-жидкое, а затѣм, все больше и больше уплотняясь, стала совершенно твердой. При этом газы, находившіеся в раскаленной массѣ, образовали между собою различныя соединенія и дали начало тому основному матеріалу, который входит в состав земли – минералам, металлам, атмосферным газам.

По мѣрѣ того, как земля все больше и больше охлаждалась, дѣйствіе воды и атмосфернаго воздуха на минералы давало начало слоям почвы; вмѣстѣ с тѣм, соединеніе водорода, кислорода, углерода и азота произвело, в глубинѣ вод, нѣчто вродѣ органической студенистой массы, не имѣвшей ни опредѣленной формы, ни органов, ни сознанія. Эта масса обладала однако способностью двигаться, выпуская из себя отростки в том направленіи, в котором она хотѣла перемѣщаться, или, вѣрнѣе, в котором на нее дѣйствовало извѣстное притяженіе, и способностью ассимилировать захваченныя ею постороннія тѣла и ими питаться; наконец, у нея была еще одна способность: дѣлиться, по достиженіи извѣстной ступени развитія, на двое и, таким образом, давать начало новому организму, вполнѣ сходному с первым.

Таково скромное начало существованія человѣчества – настолько скромное, что лишь гораздо позднѣе, послѣ долгой эволюціи, послѣ образованія цѣлаго ряда типов в цѣпи живых существ, стало возможным отличить животное от растенія. Прослѣдить здѣсь весь ряд форм до человѣка значило бы изложить тот ход эволюціи, который современная наука объясняет так ясно и так понятно для всякаго непредубѣжденнаго человѣка. Нам остается только отослать к ней читателя, а самим воспользоваться лишь нѣкоторыми фактами для доказательства той мысли, что часть земли была произвольно захвачена группой личностей, обративших ее в свою собственную пользу и в пользу своих потомков, в ущерб, как менѣе благопріятно поставленным личностям, так и будущим поколѣніям.

Очевидно, что такое объясненіе появленія человѣка на землѣ разрушает всѣ чудесные разсказы о его сотвореніи. В нем нѣт мѣста ни богу, ни какой бы то ни было другой творческой силѣ; человѣк есть ничто иное, как продукт эволюціи жизни земли, которая сама есть результат извѣстнаго соединенія газов, а эти газы, в свою очередь, прошли через цѣлый ряд превращеній, прежде чѣм, соединившись при надлежащей плотности и в надлежащих пропорціях, дать начало первому проявленію жизни. Но если мы устраним таким образом представленіе о сверхъестественном происхожденіи человѣка, то точно также теряет под собою почву и представленіе о божественном происхожденіи общества в том видѣ, в каком оно существует, с его раздѣленіем на богатых и бѣдных, на управляющих и управляемых. Государственная власть, столько времени опиравшаяся на легенду о своем сверхѣестественном происхожденіи и державшаяся по меньшей мѣрѣ постольку же этой легендой, поскольку и грубой силой, уже подается под напором критики и грозит разрушиться; в настоящее время ей приходится уже прятаться за всеобщее избирательное право и закон большинства. Она могла существовать только до тѣх пор, пока не подвергалась критикѣ, а теперь, как мы увидим ниже, держится только благодаря силѣ. Мы можем поэтому сказать, что под вліяніем этой критики собственность и власть постепенно умирают: то, что обсуждается, уже не пользуется авторитетом; то, что опирается только на силу, может точно также и быть разрушено силою.

Растеніе питается на счет минеральнаго міра и атмосферы, животное – на счет растенія и уже гораздо позднѣе – на счет других животных, но во всем этом нѣт никакой заранѣе изобрѣтенной іерархіи живых существ, никакого плана, созданнаго Творцом міра или Природой; взятой в отвлеченном смыслѣ. Никѣм не предустановлено, чтобы растеніе должно было служить в пищу животному, животное и растеніе – в пищу человѣку, а одна категорія людей – быть слугами другой и доставлять этим избранным возможность наслаждаться жизнью. Во всем этом нѣт ничего кромѣ эволюціи, совершающейся под вліяніем естественных законов: сгущеніе газов дало начало минералам; питаться этими минералами мог только растительный мір, который, превращая их в органическія вещества, сдѣлал возможным впослѣдствіи развитіе жизни животной.

Если же мы признаем это эволюціонное происхожденіе человѣка, то для нас станет очевидным, что и послѣ появленія на землѣ первых мыслящих существ, для облегченія их дальнѣйшаго развитія не нужно было содѣйствія никакого Провидѣнія, никакого высшаго существа, которое дало бы в удѣл одним власть над своими ближними, другим – собственность на землю, а большинству – нужду и лишенія, повиновеніе своим господам и, как единственную функцію – работу в пользу этих послѣдних.

Но дѣло в том, что борьба за существованіе была вначалѣ единственною основою жизни; единственной заботой человѣка было съѣсть другого, чтобы не быть съѣденным самому. Когда же люди начали безсознательно пользоваться иным, гораздо болѣе высоким принципом, – принципом ассоціаціи для совмѣстной борьбы, – то в образовавшемся таким образом обществе должно было неизбѣжно проявиться стремленіе к борьбе и господству, переданное человѣку по наследству от предыдущих поколеній. Личности, у которых это стремленіе было сильнѣе, взяла верх над тѣми, у которых оно было слабѣе. Установившаяся таким образом власть видоизмѣнялась затѣм сообразно развитію человѣческаго ума; общественный строй подвергался различным превращеніям соотвѣтственно тому, царили ли в обществѣ сила, религіозный дух, или коммерческій разсчет. В этих разнообразных формах власть удержалась до наших дней и будет держаться до тех пор, пока человѣк не избавится от своих ошибок и предразсудков, не завоюет себе независимость и не перестанет порабощать других, из боязни быть самому порабощенным болѣе сильными.

Когда легенда о божественном происхожденіи власти и собственности оказалась разрушенной самой буржуазной наукой, буржуазія постаралась дать им другую основу, более прочную и более естественную. Политико-экономы возвели в «естественные законы» тѣ факты общественной жизни, которые в дѣйствительности происходят от плохой организаціи общества, приняли их за причину того, чего они в сущности являются лишь слѣдствіями, и украсили всѣ эти нелѣпости названіем науки. Чтобы узаконить самыя безобразныя общественныя преступленія, самую страшную эксплуатацію со стороны капитализма, они хотѣли свалить всю вину в существующей бѣдности на самих же бѣдняков; они возвели в закон самосохраненія общества самый уродливый эгоизм, который, как мы видѣли выше, может вести лишь к общественным столкновеніям, к тратѣ сил и общественному регрессу, – если только он не смягчается другим, болѣе развивающим и болѣе гуманным началом – солидарностью.

Буржуазное общество основано на капиталѣ, а этот послѣдній является в формѣ денег; но, чтобы замаскировать ту исключительную роль, которую он играет в производствѣ и обмѣнѣ, политико-экономы включают в понятіе о капитале все. Человѣк, который женится и производит на свѣт дѣтей, затрачивает капитал, но вмѣстѣ с тѣм и создает его вновь, потому что ребенок, когда он выростет, сдѣлается в свою очередь капиталом! Мышечная сила, которую рабочій тратит в производствѣ есть капитал! Замѣтим, что помимо своих рук рабочіе всегда вносят в свою работу – какова бы она ни была – и извѣстное количество умственнаго труда, часто превышающее соотвѣтственный труд предпринимателя; но так как, в таком случаѣ, пришлось бы считать на долю рабочих двойную пропорцію капитала, а это стеснило бы политико-экономов в их разсчетах, то они и обходят этот факт молчаніем.

Но так как сведеніем всей человѣческой дѣятельности на понятіе о капиталѣ все таки нельзя объяснить происхожденіе капитала, то они и изобрѣли слѣдующее: «капитал – это та доля пріобрѣтеннаго трудом, которую предусмотрительные люди не потребили сразу, а сберегли в виду будущих потребностей. » И вот здѣсь-то интересно сдѣлать нѣкоторый разсчет.

Всякій капитал, пущенный в оборот, говорят политико-экономы, должен принести: 1) извѣстную сумму, равную затраченной, чтобы цѣликом возстановиться, и 2) извѣстную прибыль, представляющую как бы страховую премію за риск, которому подвергается капитал. А так как рабочій, которому платят за его труд, ничѣм не рискует, то он имѣет право лишь на первую долю, которая даст ему возможность возмѣстить потраченный им капитал, т. е. питаться, одѣваться, имѣть помѣщеніе и вообще возстановлять свои силы. Имѣть дѣтей он должен не больше, чѣм позволяет ему избыток его заработка.

Что же касается хозяина, то это – дѣло совсѣм другое. Он вносит прежде всего первоначальный капитал, который идет на плату рабочим и на необходимыя покупки и представляет собою сумму тѣх удовольствій, которых он лишал себя в прошлом. Как и капитал рабочаго, этот капитал должен прежде всего возстановить самого себя и кромѣ того принести еще страховую премію за риск; эта премія составит прибыль эксплуататора. Кромѣ того, если дѣло идет о промышленном предпріятіи, то в него вкладывается еще и стоимость построек и машин, которая также должна вернуться капиталисту и принести ему страховую премію. Мало того: его ум, тоже представляет собою капитал, и капитал не малый. Капиталист должен сумѣть выгодно помѣстить свой капитал, должен умѣть управлять своими дѣлами и самим собою узнавать, какіе предметы выгоднѣе производить, гдѣ существует на них спрос и т. под. Этот третій капитал тоже должен быть возвращен ему из его предпріятія. Прибавьте к этому, что, если предприниматель – инженер, ученый, врач, то вознагражденіе должно быть еще гораздо больше, потому что для образованія этого капитала потребовалось много затрат, а слѣдовательно, и возстановленіе его стоит дороже.

Затѣм, раз только это тонкое различіе между различными элементами, участвующими в производствѣ, установлено, то существующее распредѣленіе оказывается вполнѣ справедливым: капиталист получает свои три доли из общаго продукта – вот и все. Вѣдь рабочій получил свою часть, чего же ему еще нужно? Пусть тоже сберегает, а затѣм вложит свои сбереженія в какое-нибудь промышленное предпріятіе; тогда он тоже будет получать тройную долю. Если он хочет чего-нибудь добиться, пусть прежде всего научится ограничивать себя! Пусть не тратит безсмысленно своих денег по кабакам! Пусть не производит на свѣт так много дѣтей! Борьба тяжела и человѣк должен умѣть отказывать себѣ в удовольствіях в настоящем, если хочет увеличить их в будущем!

Рѣшаются ли господа экономисты, толкующіе нам об умѣ капиталистов, утверждать, что тот, кто наживает милліоны биржевой игрой, спекуляціями и монопольным захватом, тратит в милліон большую умственную силу, чѣм – я не говорю уже рабочій, котораго можно считать артистом своего дѣла, – но даже самый простой рабочій, в самом обыденном ремеслѣ? Возьмите любого рабочаго – из тѣх, кому судьба наиболѣе благопріятствует, кто получает сравнительно хорошую заработную плату, никогда не остается без работы, никогда не болѣет. Сможет ли этот рабочій жить той широкой жизнью, которою должны были бы пользоваться всѣ, сможет ли он удовлетворять, продолжая работать, всѣм своим физическим и умственным потребностям? Да что об этом говорить: он не сможет удовлетворить даже сотой доли своих потребностей, если даже онѣ будут у него самыя ограниченныя, а если он захочет сберечь себѣ хоть что-нибудь на старость, то ему придется еще больше сокращать их. И все таки, как бы он ни был бережлив, ему никогда не удастся скопить столько, чтобы имѣть возможность жить не работая. Сбереженій, сдѣланных в производительную пору его жизни, едва хватит на пополненіе того дефицита, который принесет с собою старость – если только он не получит наслѣдства или, вообще, в его жизни не произойдет какой-нибудь счастливый случай, не имѣющій ничего общаго с трудом.

А сколько на одного такого привиллегированнаго рабочаго приходится бѣдняков, никогда не имѣющих возможности утолить свой голод! Развитіе машин дает возможность эксплуататорам уменьшить свои рабочій персонал; безработных рабочих, которые понижают заработную плату и увеличивают безработицу, становится все больше и больше; кромѣ того, заработок уменьшается еще вслѣдствіе болѣзней, так что, в конце концов, рабочій, пользующійся достатком, все больше и больше обращается в миѳ: он не только не может разсчитывать выбраться из нужды, но если буржуазное общество продержится еще долго, ему предстоит все глубже и глубже погружаться в нее.

Представим себѣ теперь случай, когда такой достаточный рабочій, вмѣсто того чтобы продолжать откладывать свои сбереженія в видѣ денег, заводит, накопив нѣкоторую сумму, собственное предпріятіе. Это точно также дѣлается все менѣе и менѣе осуществимым, потому что примѣненіе машин требует соединенія очень больших капиталов и не дает возможности существовать отдѣльному предпринимателю; но допустим, что это возможно и что наш самостоятельный рабочій-хозяин работает один. Если политико-экономы правы, говоря, что всякая человѣческая способность представляет собою капитал, вложенный в предпріятіе и обогащающій ея обладателя, то мы видим здѣсь человѣка, вложившаго и денежный капитал, и капитал в видѣ рабочей силы, и капитал умственный; а так как ему при этом не с кѣм дѣлиться, то очевидно его капитал должен скоро удесятериться, а сам он – сдѣлаться милліонером.

В дѣйствительности же рабочих, которые бы работали одни, сами на себя, почти не существует, а мелкій хозяин, нанимающій двух или трех человѣк, живет лишь очень немногим лучше своих рабочих, причем он должен работать столько же, как и они, если не больше, потому что ему постоянно грозят различные платежи; он не может разсчитывать ни на какое улучшеніе своего положенія и должен считать себя счастливым, если ему удастся удержаться на высотѣ своего сравнительнаго благосостоянія и избѣгнуть банкротства. Большіе доходы, крупныя состоянія, широкая жизнь составляют привиллегію только крупных собственников, крупных акціонеров, крупных фабрикантов, крупных спекуляторов, которые сами не работают, а нанимают цѣлыя сотни рабочих. Это ясно показывает, что капитал – дѣйствительно накопленный труд, но только труд других, собравшійся в руках одного грабителя.

Самым лучшим доказательством основного недостатка нашей общественной организаціи является тот факт, что машины – этот величайшій шаг вперед, результат всѣх накопленных знаній, переходивших из поколѣнія в поколѣніе, машины, которыя должны были бы пойти на пользу всѣх человѣческих существ, которым онѣ облегчают жизнь, увеличивая их производительную силу и уменьшая труд – в дѣйствительности приносят рабочим только усиленіе их нужды и лишенія. Из употребленія машин извлекают пользу одни капиталисты, потому что машины дают им возможность сокращать рабочій персонал и, кромѣ того, вслѣдствіе розни, устанавливающейся благодаря безработицѣ между занятыми и незанятыми рабочими, понижают заработок первых, так как нужда заставляет их соглашаться на всякую предложенную плату, даже если она ниже суммы, необходимой для пропитанія их самих и их семьи. Так называемые естественные законы оказываются, таким образом, нарушенными благодаря их же собственному дѣйствію, а это показывает, что если даже это и «законы», то, во всяком случаѣ, не законы «естественные».

С другой стороны, очевидно и то, что при всѣх своих капиталах, при всѣх своих машинах, капиталисты не могли бы ровно ничего производить без помощи рабочих, тогда как рабочіе, если бы они согласились между собою и соединили свои силы, могли бы отлично обходиться без капиталистов. Но дѣло не в том. Мы хотим сдѣлать из сказаннаго только тот вывод, что раз капиталисты не могут ничего достигнуть без помощи рабочих, то из этого слѣдует, что самым важным фактором в производствѣ являются именно эти послѣдніе и что им должна была бы доставаться наибольшая доля продукта. Отчего же происходит, что эта доля идет, наоборот, капиталистам, что чѣм меньше они работают, тѣм больше получают, тогда как рабочіе чѣм больше производят, тѣм больше усиливают безработицу и уменьшают свои шансы стать потребителями? Каким образом происходит, что чѣм больше магазины ломятся под тяжестью продуктов, тѣм больше производители умирают с голоду, и что, богатство, которое должно было бы быть источником всеобщаго довольства, становится, наоборот, причиной бѣдности того, кто его создал?

Из сказаннаго мы видим, что частная собственность доступна только для того, кто эксплуатирует других. Исторія человѣчества показывает нам, что эта форма собственности не существовала в первых человѣческих обществах, а начала выдѣляться из общей собственности рода или клана лишь на гораздо болѣе поздней ступени эволюціи – одновременно с выдѣленіем семьи из первоначальнаго смѣшенія полов. Это, конечно, не могло бы считаться аргументом против ея законности, если бы только она не была основана на произволѣ; мы хотим только показать этим, как мало цѣны имѣют аргументы защитников буржуазіи, утверждающих, что собственность существовала всегда в таком видѣ, как теперь.

Да кромѣ того, развѣ тѣ люди, которые теперь так возмущаются против анархистов, собирающихся отобрать у них силой их собственность, церемонились сколько-нибудь в 1789 году, когда они отбирали собственность у дворянства, или когда они обманывали надежды крестьян, которые взялись за дѣло и стали вѣшать аристократов-помѣщиков, разрушать замки и завладѣвать помѣстьями? Развѣ цѣлью всѣх этих конфискацій и продаж – фиктивных или по непомѣрно дешевым цѣнам – не было ограбить в свою пользу как прежних собственников, так и крестьян, разсчитывавших также получить свою долю? Развѣ это не было простым проявленіем права сильнаго, которое они только прикрывали законными формами? Развѣ это лишеніе собственности не было еще болѣе несправедливым, чѣм наше – даже если бы признать, что наше несправедливо, что совершенно невѣрно? Оно совершалось не в пользу коллективности, а ради обогащенія нѣскольких торгашей, которые поспѣшили объявить войну нападавшим на замки крестьянам и начали разстрѣливать их как разбойников. Поэтому, когда буржуазію хотят заставить отдать свою собственность, ей нечего жаловаться, что ее грабят: сама эта собственность есть продукт кражи.