«ДАРЬИН САД»

Вообще-то мы хотели в Париж.

Но на выезде из Новосибирска Алексу позвонили.

– Разве аэропорт Толмачево теперь уже не западнее?

– Какая разница, если мир спятил? – ответил Алекс и развернул машину.

Может, и нет разницы.

Дождь над Сибирью моросил всё лето.

Низкие облака, плоское небо, сводку новостей подбирают дебилы.

А сегодня с утра активно обсуждалась ситуация в небе – поменяла Луна орбиту или нет? Удачливые наблюдатели из Австралии и Южной Америки не дремали: клялись, что визуально Луна выглядит несколько меньше, чем раньше. Серьезные ученые, впрочем, помалкивали, а у сумчатых и наследников апартеида свои взгляды на мир…

Сообщалось, что приливы и отливы меняют налаженный тысячелетний ритм, приливные энергостанции одна за другой выходят из строя, магнитное поле Земли прыгает, суда сбиваются с курса…

В «Российской газете» появилась заметка о дельфинах, якобы пытавшихся что-то сообщить людям. Короткая заметка, без комментариев. Зато «Комсомольская правда» разразилась длинной чудесной басней об Атлантиде, посланцами которой выступают вышеназванные дельфины…

В Новосибирске любители-астрономы устроили пожар в Академгородке, выжидая на площадке перед университетом долгожданного появления луны…

В Чебоксарах госпитализировали подростков, устроивших ночную рыбалку на Волге. «Так и не дождались появления небесного тела». Искитимские дрозды, по сообщениям орнитологов, зимовали нынче не в Индии, а в дельте Нила. Там же оказались заблудившиеся гуси из Беломорья…

Одна за другой наваливались на материки новые модификации свиного и птичьего гриппа, Сахалин и Камчатку трясли землетрясения, Венеция, как всегда (только еще быстрее), уходила под воду, ураганы крушили поселки Австрии и Словакии. (Полный список катастроф см. в открытой печати.)

В конце апреля в США полностью отменили паспортную систему. А уже в мае примеру американцев последовала Европа. На улицах городов появились поблескивающие никелем автоматы-ксероксы. «Вы в шоке от перемен? Жизнь кажется вам пресной? Жить без документов, удостоверяющих ваш пол, личность и знания, не можете? Запускайте нашу программу! За небольшие деньги наш автомат в считаные минуты выдаст вам любой, какой захотите, документ. Правда, он вам нигде и никогда больше не пригодится…»

Кстати, в Ленинском районе Новосибирска объявилась столетняя (так она сама утверждала) бабка, обещающая каждому нагадать такое будущее, какое он лично заслуживает. Но очереди к бабке не наблюдалось.

Облака, облака, облака. Серые, низкие. На подъезде к плотине Новосибирской ГЭС вырубились вдруг придорожные фонари. Стало темнее, пошел дождь. На этот раз уверенный. Отправиться в Париж еще месяц назад предложил Алекс, но он же теперь в очередной раз разрушил идею, повернув на юг. А нам требовалось уединение. Мы собирались написать веселую книжку о полярных богах, которые по-братски делят своих олешков с соседями и занимаются любовью даже при минус двухстах градусах по Цельсию!

Нужны поводы для веселья?

Албанцы ссорятся с ЮАР (к счастью, не из-за Косово).

Гаагский суд распущен, судей выдали тем странам, которые больше других пострадали от правосудия. Канадский лосось, закольцованный ихтиологами, идет нереститься на Курильские острова (видимо, российские условия кажутся им комфортнее). Правда, в Греции и Калифорнии горят леса, в дельте Меконга выпал снег, на Кубани тучные урожаи привели к столь резкому увеличению численности грызунов, что пришлось составами ввозить на Кубань веселых неприхотливых сибирских лис. Даже добродушные мальгаши ни с того ни с сего прогнали с президентского поста своего симпатичного, похожего на лемура лидера. А в селе Покровка мы с Алексом увидели тучного (как кубанский урожай) батюшку в рясе и с бородой. Он стоял на обочине, его обдавало мокрой дорожной пылью; злыми синими губами батюшка кастовал какое-то затейливое проклятие.

Теперь Алекс, наконец, сообщил причину резкого поворота.

Попросил Алекса поменять маршрут его старый приятель майор Мухин, следователь. Жила в его вещдоках некая снайперская винтовка – опытная, со стажем, с хорошей оптикой, но приговоренная комиссией к списанию. Чудесно пахла ружейным маслом, благородной гарью, в специальном чехольчике лежал кусочек замши, всё как у людей. Готовясь к списанию, неделю назад, объяснил Алекс, майор Мухин, косоротый, кривой, веселый, пригласил близких друзей на старый танковый полигон – отдать винтовке последние почести. Пили самогон домашнего изготовления («гребёнку»), стреляли по пластиковым бутылкам с водой, развешанным в листве огромного тополя. Развешивал бутылки юркий лейтенантик с двойной фамилией – то ли Смирнов, то ли Суконин, а может, всё вместе. Прыгал по веткам, как белка, разносил слухи, травил старые анекдоты, давал добрые советы, – странно, что Алекс промахнулся, а майор вообще не попал в парня. Понятно, бывший полигон выглядел сиротливо. Когда-то по нему гоняли танки, теперь мощные колеи заросли травой, в них стояла мутная, желтоватая от цветочной пыльцы вода. «Вольво» Алекса и «калдина» майора стояли метрах в двадцати от мангала, сквозь непрекращающуюся морось несло дымком; прохожих на полигоне в принципе не предполагалось. Тем не менее на другой день тугой на голову майор не обнаружил винтовки, запертой в багажнике.

Вот жила себе в вещдоках и вдруг ушла в другое место.

– Она же списанная!

– Но висит пока на майоре.

– Он что, взял ее без разрешения?

– Улавливаешь мысль, – одобрил мою прозорливость Алекс. – И не дай бог, она теперь где-нибудь выстрелит.

– А ушла с чьей помощью?

– Вот это майор и выясняет. Пять часов на полигоне, двадцать минут – во дворе Управления, потом еще два часа возле мухинского дома… При этом в машине неотлучно находился водила, багажник на замке, а надо же – исчезла!.. Водила стопроцентно не при чем, а Смирнов-Суконин и булку не украдет…

Алекс пустил одну из своих замечательных многообещающих улыбок и предупредил следующий вопрос. Нет, нет, ему самому такое мощное оружие ни к чему. Он бы и за деньги не взял снайперскую винтовку. А майор начальству пока не сообщил, ждет, когда включится на винтовке им же до того временно выключенный радиомаячок.

– Догадываюсь. Маячок включился!

– Точно! – кивнул Алекс. – И винтовка эта движется сейчас в сторону Алтая.

– Если известно, куда и с какой скоростью она движется, почему ее не перехватят?

– Да как-то хитро движется. Сперва отлеживалась в Новосибирске, потом выбралась на федеральную трассу М 52. На какое-то время задержалась в Усть-Семе, может, перевозчик раздумывал, не перебраться ли ему через Катунь? Нет, не стал перебираться, поехал через Чепош, там снова задержка. После Чепоша двинулся в сторону Унзеня, и дальше через Элекмонар – на Чемал. Вот майор и попросил меня помочь. Быть неподалеку… Ну, если что…

Так мы попали в «Дарьин сад».

Анар, хозяин гостиницы, понял нас с полуслова.

Ну да, собирались в Париж, выехали в аэропорт, а оказались у него на Чемале.

Ясный пень, это судьба. Да и где еще по-настоящему отдохнешь? До самой Ташанты, до монгольской границы не найдете такого места, чтобы и тихо, и река, и все удобства. Только в «Дарьином саду». Ну а дождь моросит, так его и в Париже не меньше.

На узбека Анар не походил. В трехкомнатном номере (всё же – хозяин) царил сиреневый полумрак от нежного китайского фарфора, вывезенного из Золотого треугольника. Чудесный круглый стол из черного дерева, неподъемные стулья, в узком простенке – портрет принцессы Укока. Копия портрета – внизу, на стене бара. Недоуменно склоненная женская головка, зачесанные назад волосы, три косы, одна спускается между голых лопаток. На плече, смуглом, как у Анара, стилизованные олешки, что-то вроде узора на счастье; нос с горбинкой. В Москве и в Питере Анар сдавал в аренду несколько собственных квартир, одну даже на Малой Дмитровке – греческому послу (для неофициальных встреч), но сам жить предпочитал на Алтае. Выписывал из Бийска и Барнаула обученных работников, а случалось, пользовался гастарбайтерами. Бывший военный – любил дисциплину, никаких этих «комбат-батяня»; он, собственно, из Москвы уехал из-за чудовищной необязательности москвичей. Назначишь встречу на три часа, а приезжают к пяти, так нельзя, пунктуального Анара это сводило с ума.

Черная футболка, защитного цвета шорты, сандалии на босу ногу.

Два трехэтажных коттеджа, бревенчатая банька по-черному для любителей, деревянные телеграфные столбы с матовыми фонарями над вымощенной камнями набережной. Большая часть фонарей не подключена, но это никому не мешает, особенно бронзовой женщине на бронзовой скамье, поставленной у парапета, под которым вода свирепо ввинчивается под каменные завалы, кипит, шипит в воронках, как в чайнике.

– Катерина Калинина, – представил Анар бронзовую женщину. – Бывшая жена. Всесоюзного старосты.

Бывшие жены самого Анара жили тут же.

Они занимали первый этаж западного коттеджа.

С одной Анар говорил только по-китайски (обсуждал проблемы других), а с русскими наоборот – обсуждал проблемы китаянки. По набережной и по диким берегам Чемала, как туманом укрытым желтой куриной слепотой, носились веселые выпестыши Анара – Венька, Якунька, Кланька и Чан. Вода в реке пронизана яростью зелени, кристальной беспощадной зелени – только у отмелей она желтела, становилась прозрачной, билась о складки камня, облизанные, поджатые, как губы, выплескивалась на россыпи кварцитов, таких снежных, что взгляд обжигало холодом. Выпестыши гоняли по камням мяч, ругались на всех языках, кроме алтайского. На языке принцессы Укока Анар ругаться детям запрещал. Причины? А местный шаман накамлал ему личную встречу с принцессой Укока. Удивляетесь? Принцесса давно умерла? Да какая разница для высокого человеческого духа? Главное, не гневить принцессу.

Выпестыши, кстати, занимались исключительно восточными языками.

– А французский? Немецкий? Английский?

– Эти без надобности, – заверил Анар, приглашая нас в бар. – Европа расползается. Ее скоро дождями смоет. Над нею уже луны не видно.

И одобрил:

– Вы правильно сделали, завернув ко мне на Чемал. Лучше болтать с моими бывшими женами, чем торговаться с лягушатниками из-за паштета. Там у них всё пропахло бензином и лекарствами, а у меня – трава, цветы. Весь край – как эдельвейс. – Он не стал пояснять приведенный образ. – У меня, – он обвел рукой круг такой широкий, что в него точно попали не только Алтай, но и часть Монголии с Казахстаном, – у меня тут людям не тесно. До ледникового периода на Алтае вообще жилось просторно, а после ледникового периода живется еще просторнее. – Анар прищурился, вглядываясь во мглу времен. – Древние римляне в домах только ночевали, греки тоже не знали, что такое настоящий дом, в Европе до сих пор каждый клочок земли кровью пахнет, а у меня – вечность, тишина. Приехали археологи, разок копнули, и вот вам, пожалуйста, принцесса в ледяном саркофаге! Если ее, правда, вернут из Новосибирска на родину предков, я сам устрою пышные, как тысячи лет назад, похороны. Приглашу Колю Чепокова, пусть напишет новый портрет принцессы. Образования у Коли никакого, а пишет посильнее французов. Таракай, так себя зовет. Дескать, он – нищий, бродяга. Еще ребенком его подбросили в лукошке к детскому дому. «коля чепоков кумандинец помогите родился в январе». Что еще сказать о хорошем человеке?

Номера нам с Алексом достались необычные. Чуть не треть каждого занимали скальные выступы, на которые, собственно, было посажено здание. Это же Алтай, не Европа, где экономят каждую пядь. В холле, кстати, висела еще одна, третья, копия ископаемой принцессы. «Такой край, – покачал головой Анар. – Шаман мне так и накамлал, вот умру на руках принцессы».

Мне показалось, Анар говорил именно о принцессе Укока.

То, что она умерла много столетий назад, его ничуть не смущало. Он не находил данную информацию противоречивой.

Вот я и думал ночью.

Два хороших человека собираются написать веселую книгу.

Они берут ноутбуки, едут в аэропорт и вдруг оказываются на Чемале.

А другой хороший человек Анар, благородно поддерживая всех своих бывших жен, мечтает о принцессе (покойной), на руках которой умрет.

Река шумела за окном. От скалы несло мягким холодком, лепешки белых лишайников светились в сумерках, как пролитая сметана. Сон, наконец, пришел ровный, тихий, но утром – тук, тук – очнулся мобильник. Женский голос, незнакомый, невообразимо далекий, спросил: «У тебя жарко?»

Я ответил: «Да нет».

«Она уже здесь?»

Я спросил: «Винтовка?»

Связь сразу прервалась. Номер не определился, это меня окончательно разбудило.

Накинув халат, я вышел на деревянный балкон. Вряд ли меня спрашивали о винтовке, случайное соединение, так часто бывает. Я потянулся. Небо на востоке розовело. Таким я его не видел с весны. Каменноугольная ночь на глазах рассеивалась, обгладывала внизу камни вода – изумрудно-черная в тени, хищно поблескивала под фонарями. Над горами громоздились первые облака. Они не затягивали небо, как над Новосибирском; белоснежные, медленно плыли на запад. Из окна соседнего номера (номер Алекса) сквозняком выдуло занавеску.

«Хотите добрый совет?»

Я обернулся и увидел на мансарде молодого человека лет двадцати пяти.

Костюмчик в плохо различимую елочку, глаза синие, такие ничем не пригасишь.

«Включите телевизор!» – «А кто там?» – «Буковский!»

Я послушно вернулся в номер.

Оказывается, зловредные ученые из NASA давно намереваются изменить орбиту Земли, теперь это всем известно, – так комментировал последние происшествия известный журналюга Буковский. Этих не в меру ученых ребят из NASA беспокоит глобальное потепление. Нас, россиян, например, глобальное потепление тоже беспокоит, но мы ребята ушлые, мы у тех же америкашек купим дешевые кондиционеры и установим в своих уютных землянках, а вот америкашкам неймется – намереваются чуть ли не изменить орбиту Земли. Сперва довели всех до мирового финансового кризиса, а теперь решили тряхнуть Землю. Мало им Луны. Похоже, денежек не хватает на бонусы ворюгам-банкирам.

 

ТРИ КОЛОНКИ НЕКРОЛОГОВ

Лучшими у Буковского получились первые три некролога.

«…удачливый характер не помешал Игорю Леонидовичу оказаться на борту европейского парома «Сантор», затонувшего в Ла-Манше. Снимки водолазов показали, что судно легло на дно левым бортом и погрузилось в почти пятиметровый слой ила. Когда в борту вырезали дыру, с огромным пузырем воздуха выбросило на поверхность тело Игоря Леонидовича…»

«…госпожа Бабурина баллотировалась в депутаты от «лиги тихих», и даже ее помощники не ожидали, что она возглавит стихийную демонстрацию в защиту сексуальных меньшинств Калининского района. Творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния, можно сказать, госпожа Бабурина не знала ни сна, ни отдыха. Отсюда ее преждевременная смерть от дизентерии – на почве общего истощения организма, надорванного нервным стрессом и тяжелой, на износ работой…»

«…холодная логика, острый ум, деловое чутье позволили Ивану Георгиевичу почти три года продержаться в условиях почти полного политического вакуума. Даже потеряв работу, он не упал духом – красил заводские заборы, чинил сапоги, собирал листья в ботсаду на окраине Новосибирска…»

Номер «Ежедневника» с колонками некрологов вышел в воскресенье.

А утром в понедельник Буковский сидел в кабинете главного редактора.

– А вы не преувеличили достоинств Игоря Леонидовича? – Голос главного звучал чуть хрипловато, наверное, от скрываемого волнения. – На европейском пароме Игорь Леонидович спасался от российских налоговиков. Не будем закрывать глаза, в России Игоря Леонидовича вспоминают с неприязнью.

– Об усопших только хорошее.

– Ладно. Пусть так. Но с чего вы взяли, что «творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния»? – Голос главного понемногу накалялся. – Откуда вы почерпнули характер ее профзаболеваний? Откуда такое знание холодной логики, острого ума и делового чутья Ивана Георгиевича? Кто мог позволить столь известному человеку чинить сапоги и заниматься сбором листьев в ботсаду на окраине Новосибирска?

Левое веко главного нервно задергалось:

– Кто подписывал номер в печать?

– Я сам и подписывал.

– Как? – Главный осекся.

– Обычное дело. Мое ночное дежурство.

Буковский помедлил и вкрадчиво поинтересовался:

– Надеюсь, вы не собираетесь и дальше растрачивать мое время так…

– …бездарно?

Буковский кивнул.

– Наш «Ежедневник» – серьезный орган, – главный пока справлялся с волнением. – У нас тридцать тысяч читателей. Мы удостоены двух правительственных наград и пяти профессиональных премий. Да, Буковский, вынужден признать, с вашим приходом мы существенно подняли тираж «Ежедневника», но за счет чего? Вот вы написали о финансовом кризисе, доходчиво написали, тираж мгновенно подскочил, но нам пришлось выплачивать штрафы за неверно истолкованную информацию. А вот вы взяли интервью у министра энергетики, тираж опять подскочил, и опять у нас неприятности, и телевидение отказывается с нами работать. А что это за скандальная история с докторской диссертацией господина Николаева? Да, да, мы с уважением относимся к известному бизнесмену, он зарекомендовал себя талантливым и деятельным человеком, город немалым ему обязан, его благотворительность не знает границ, возможно, он и впрямь заслуживает ученой степени, но почему археологии, Буковский? Почему археологии, а не экономики, не философии, в конце концов!

– В школе я посещал археологический кружок.

– И этого хватило, чтобы написать ученый труд?

– Каннибализм в годы кризиса, тема беспроигрышная, – удовлетворенно кивнул Буковский. – К тому же господин Николаев не жалеет денег, когда речь идет о будущем…

– Пожалуйста, не путайте будущее господина Николаева с будущим «Ежедневника» и всей России! – еще негромко, но уже яростно возразил главный. – Да, нашу газету расхватывают как модный детектив, колонки некрологов, написанных вами, вырезают и наклеивают в памятные альбомы. Но чем вызван такой успех?

– Правильным соотношением характера избранных нами героев и их жизненными успехами, – незамедлительно ответил Буковский. – Я всегда стараюсь подчеркивать сильные стороны героев и немного затушевываю сложности. Немного косметики никому не повредит, особенно покойникам, правда? – Он посмотрел на главного, но подтверждения своей правоты не дождался. – Конечно, я признаю, что Игорю Леонидовичу, скорее всего, грозила на родине тюрьма, но не погибни Игорь Леонидович на пароме, его не сопровождали бы на кладбище вполне официальные уважаемые люди…

– А чем еще вы объясняете успех ваших некрологов?

– Исключительной доходчивостью поданного материала.

– Допустим… Ладно, пусть так… Перечислите мне весь мартиролог…

– Игорь Леонидович Мартьянов, крупный бизнес, – хищно, как орел, кивнул Буковский. – Госпожа Бабурина, кандидат в депутаты. Иван Георгиевич Сушков, бывший депутат, лидер левых. Неистовый, скажу вам, человек, во всех, кстати, проявлениях – и в сауне, и на трибуне. Госпожа Кондакова, средний бизнес. Яркий темперамент, классический профиль, умеренная тяга к истине. Господин Дугин-Садов, второй зам главного прокурора, застрелен в Москве, он наш земляк, кому как не нам отдать погибшему последние почести? Господин Трешкин. Извините, что перечисляю не в алфавитном порядке. Чем неожиданней материал, тем он привлекательней, правда? Это азы журналистики. Братья Билялетдиновы – производство сельхозмашин. Следить за качеством этих машин, в конце концов, обязаны соответствующие органы. Дарья Ивановна Баканова – учительница средних классов, лучшая по профессии. Некий неизвестный, своего имени не помнит, подобран на улице Александра Донского. В самом деле, почему бы в «Ежедневнике», органе свободном, демократичном, не появиться некрологу, посвященному простому российскому бомжу? Ну да, последнюю ночь своей жизни он провел в морге, такие ошибки бывают, но умер-то он все-таки в реанимации. И охранники Душко и Душко вовсе не евреи, как писали в этом поганом желтом «Бизнесе», а всего лишь однофамильцы. И алкоголик Иванов, сбежавший из психушки, заслуживает человеческого внимания. Даже серьезные ученые подозревают, что у асоциальных элементов наблюдаются зачатки души…

Не дождавшись одобрения, Буковский закончил:

– Хотелось, чтобы наши горожане запомнили всех. И депутатов, и бизнесменов, и маленьких людей из предместья. Я имею в виду гражданку Королькову и гражданина Чурбанова. Они сгорели вовсе не потому, что любой брошенный под ноги окурок рано или поздно вызывает пожар, а сгорели потому, что из-за тесноты, из-за бедности, из-за социального неравенства украденный бензин хранили прямо под кухонным столом. А покойный господин Фторов был литератором. То, что он сел за руль в пьяном виде, не умаляет его достижений в искусстве. И господин Дубов не всегда был вором. В пятом классе посещал изостудию «Горизонт», я сам разговаривал с его родителями. – Буковский внимательно смотрел на главного. – При нынешней популярности «Ежедневника» сажать на мое место можно любого. Правильный курс задан.

– А вы чем намерены заниматься?

Этой минуты Буковский ждал давно, может, всю жизнь.

Написать докторскую диссертацию по каннибализму – это легко! И выдать в свет фотографию закрытия весенней сессии, подловив редкий момент, когда депутаты самозабвенно, все как один, рукоплещут с закрытыми глазами – тоже не велик труд! Но истинный талант нуждается в росте. О смерти охранников Душко и Душко, признался Буковский, он узнал чуть ли не за час до их преждевременной смерти. А в интервью с министром энергетики допустил лишь некоторые преувеличения, в тяжелый кризисный год такое допустимо. Люди в панике, люди ждут ответов на многочисленные вопросы. Я спрашиваю людей: вас страшит будущее? Они отвечают: очень страшит. Я спрашиваю: вы, наверное, не понимаете антикризисных мер, ведь чиновники говорят на языке, для вас непонятном? Они отвечают: да, не понимаем. Ничего не понимаем – ни кризисных мер, ни чиновников. Я их успокаиваю: я вам помогу. Я вам объясню слова и дела чиновников. И слова министра, кстати, я объяснил вполне адекватно. «Резервные фонды? Забудьте! Резервных фондов хватит только на бонусы госчиновникам. Поддержка национальных банков? Забудьте. Большинство банков ориентировано на запад. В этом плане приятно, конечно, отметить работу господина Плешкова, на Диком Западе он даже объявлен в розыск, но семь миллиардов государственной помощи господин Плешков немедленно слил в сторону Китая. Пенсии? Выходные пособия? Забудьте! Разводите кроликов, выращивайте морковь. Приемлемо всё, что быстро растет и быстро размножается». Так что теперь, – посмотрел Буковский на главного, – я, пожалуй, займусь частным расследованием.

– Каким еще расследованием?!

– Джон Парцер… Обри Клейстон… Курт Хеллер… Александр Валькович… Доктор Ким…

– Какой Ким? Тот, что стучит на барабанах в «Галатее»?

– Нет, нет, Ким из Кимхэ! Доктор наук, физик.

– Они что, все эти физики, вдруг взяли и разом умерли?

– Ну, что вы! К счастью, Валькович жив, – успокоил Буковский главного. – Видимо, жив и кореец. Почти жив немец Курт Хеллер. Коренной берлинец, он недавно попал в автокатастрофу. А вот Парцеру и Клейстону не повезло. Это верно. Слышали, конечно, об информационных утечках в Церне?

– В Церне?

– Ну да, в Швейцарии.

– Даже не надейтесь! События в Церне нас не касаются!

– Вы сейчас говорите как обыватель, – Буковский хищно повел орлиным клювом, простите, носом. – Речь идет о миллиардах евро, не забывайте, мы живем в кризисную эпоху. В опыты физиков в Церне вколачивают миллиарды евро. Вы только вдумайтесь – миллиарды! Мы обязаны знать, правильно ли все эти ученые крысы распоряжаются деньгами налогоплательщиков. Вот вы, – спросил Буковский. – Что вы лично думаете о перечисленных мною господах?

Главный ничего о них не думал.

О некоторых, похоже, даже не слыхал.

Буковского невежество главного не удивило.

Все пятеро, объяснил он, являются крупными учеными. У каждого – имя. Все – доктора наук, авторы глубоких исследований, а Александр Валькович член-корреспондент Российской академии. В Церн они все наезжают как бы вахтенным способом. Работают на большом адронном коллайдере. Это ускоритель заряженных частиц на встречных пучках. Построен для разгона протонов, чтобы обнаружить как предсказуемые, так и непредсказуемые продукты их соударений. То, что Церн далеко от Новосибирска, не делает для нас проблему малозначимой. Свиной грипп появился тоже не в Коченево, правда? И СПИД поймали не на наших обезьянах! Вспомните видеоролик, который уже полтора месяца крутят все ведущие мировые телеканалы.

Терпение главного лопнуло. Он сжал кулаки.

– Вы про тот ролик, где непонятное крошечное устройство крутит сразу несколько подключенных к нему авиационных турбин? Буковский! Вы с катушек слетели? Вы с ума спрыгнули! Безымянный сайт, с которого скачали упомянутый ролик, надежен не более чем ваши некрологи! Какое, к черту, частное расследование, какой Церн? Нам бы с вашими некрологами разобраться! Вы сгребли со стола моей секретарши первые попавшие под руку характеристики, а господин Дугин-Садов, к счастью, жив, и он по-прежнему зам прокурора! Жива и уважаемая Дарья Баканова, она действительно получила почетное звание Учителя года! Живы даже честные охранники Душко и Душко, жив господин Трешкин! Вы не считаете, Буковский, – заорал главный, – что такой процент брака даже для вашего пера неоправданно высок? Человек или жив или мертв! Попробуйте с трех раз угадать разницу. Убирайтесь с моих глаз! «На почве общего истощения организма»! – злобно выкрикнул главный. – С сегодняшнего дня вы в бессрочном неоплачиваемом отпуске!

 

ЕКАТЕРИНА ТРЕТЬЯ

– У вас гости? – спросил я Анара.

– Пара на «тойоте», а еще один прикатил на велике.

– Вы про того, что на мансарде? Он, кажется, еще не ложился.

– Нет, я про того, который в шортах. Утверждает, что добрался до Чемала на велике. Из Новосибирска! Наверное, на попутных, я не стал уточнять. Но деньги у него есть. А вот у того жильца, которого вы видели на мансарде, денег нет.

Спустился сверху Алекс, отозвал меня в сторону.

Шепнул таинственно: «Она здесь».

Я спросил: «Винтовка?»

«Откуда ты знаешь?»

«Меня уже спрашивали».

«Кто?» – изумился Алекс.

«Какая-то женщина, ошиблась номером».

Алекс недовольно покрутил пальцем у виска.

Он вообще с утра выглядел недовольным. Интересно, спросил он, кто пополняет мини-бары в номерах? Откуда в чудесном «Дарьином саду» такое адское бухло? Финский портвейн, китайские вина, тунисская водка…

– Ты что, попятил весь этот алкохардкор?

– До сих пор голова кружится, – признался Алекс. – Уснуть не мог, и ящик в номере почему-то не выключается. Зато знаю, что над всей территорией от Хабаровска до Калининграда по-прежнему моросит дождь. И с луной что-то случилось, – добавил он, когда мы подсели за хозяйский столик. – Слышь, Анар. Что-то там с луной случилось, ты не слышал? – Похоже, адское бухло из мини-бара продолжало действовать на Алекса. – Я встретил на лестнице какого-то человека в армейской рубашке цвета прогорающего пожара, знаешь такой цвет? Лицо круглое, зачем ты таких тут селишь?..

Над горами медленно поднялось солнце.

Каменная набережная, кипящая река, желтые цветы, зеленая трава, даже телеграфные столбы изменились, просветлели, мир лишился тревожности ночных телепередач. Анар, довольный этими превращениями, подтвердил: на Алтае всегда так. Вот недавно в Чемале выскочил он из машины за сигаретами, а с неба вдруг хлынуло. Солнце сияло, ни облачка в небе, и вдруг хлынуло. До ларька Анар не добежал, укрылся под каким-то навесом, а там мужичок в напряге – уставился в кювет, смотрит, как в черной жиже жирная рыбища бьет хвостом. Анар смотрит, и мужик смотрит. «Я почти познал дзен». Но тут – цоп, цоп, цоп – подбежала какая-то конопатая бабка и выхватила рыбу из канавы. «Так что едем на Чемальскую ГЭС, – закончил Анар. – Такого вы нигде не увидите».

«Молоко козье – на берегу второй дом».

Такой указатель встретил нас на въезде в село.

Конечно, Анар не предполагал, что везет нас на ГЭС не совсем по своей воле.

Это уж Алекс постарался, – помнил о просьбе майора Мухина. Промелькнули в тумане серые дома. Серые не от пыли, не от недавно пролившегося дождя, а от неумолимого времени.

Алекс с наслаждением узнавал окрестности.

Он был здесь год назад, но, конечно, всё помнил.

Кое-где берега размыло, выпали к воде языки свежих осыпей.

«Чую сердцем, винтовка здесь», – шепнул мне Алекс. Это не означало, конечно, что мы ищем винтовку. Просто любовались пейзажем. Вот, раскачиваясь, припрыгивая, ударяя ладошкой в ладошку вышла на дорогу компания низкорослых существ в футболках с элементами индийской экзотики. «Харе Кришна… Кришна рама… Рама харе… Харе Кришна…» Еще одно такое же существо, только голое по пояс, подыгрывало на баяне.

«Чую, винтовка здесь, – шепнул мне Алекс. – Всем сердцем чую. И майор Мухин считает, что винтовка или на ГЭС или в ее окрестностях».

Под крутым поворотом внизу увидели мы деревянную избу с битой камнями крышей. Анар удачно перехватил мой взгляд. «Это Алтай», – блаженно протянул он. Небо над нами стремительно раскрывалось, как грандиозный голубой парашют. «Это Алтай», – с наслаждением повторил Анар. Солнце заливало деревья и берега нежным сусальным золотом. «Харе Кришна…» И пояснил: хозяин битой избы торгует автозапчастями. Раньше сажал картошку, был, как все, собирал мед, держал толстую корову, борова и гусей, а теперь торгует запчастями. Поворот дороги над его избой оказался очень непростым, да вы сами видите. Не каждая машина впишется в такой поворот, особенно большая иномарка. В прошлом году черная «мазда» убила при падении борова, потом прилетел в огород синий «опель», покалечил корову. Гуси погоготали и ушли сами. «Харе Кришна…» Мужик поселился в бане, разбирает на запчасти падающие в огород машины.

Слив Чемальской ГЭС открылся внезапно – как маленький стеклянный ледник, окутанный влажной пылью. В тридцатые годы прошлого века это чудо воздвигла беглая жена Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Благое дело, уж точно. Но вот острую бородку и круглые очки Всесоюзного старосты помнят до сих пор, а про его жену все забыли.

«Кроме меня», – заметил Анар.

И добавил: «На Алтае удивительные женщины».

Наверное, имел в виду принцессу Укока, смерть на руках которой предсказал ему шаман. Что же касается Катерины Калининой, то впервые увидела она Алтай из вагона поезда «Октябрьская революция». Прибыла сюда с мужем. Агитационные выступления, политические речи, партийные беседы с крестьянами ее нисколько не привлекали, зато край ужасно понравился. «Чтобы дети наши не росли худосочными и в будущем чтобы не превращались в дурачков, мы должны им дать хорошее питание». Кто с этим спорит? Кстати, сам Всесоюзный староста тоже побывал на Чемале – в коммуне «Красный Октябрь». Жили там в отдельных домах, но питались сообща, и единственную шубу носили по очереди. Вернувшись в Москву, Михаил Иванович попытался воссоздать такую добрую атмосферу и в Кремле, но Сталин почему-то не захотел носить шинель Троцкого, да и Троцкий делить свою одежду с членами ЦК отказался. Всесоюзному старосте даже намекнули: «Коллективное развитие крестьянских хозяйств должно идти в основном в области производства, а не в коммунизации быта и жизни».

Белые облака в голубеющем небе. Невообразимая тишина, ничем не нарушаемая.

«Ну, механики иногда подерутся, – негромко, каким-то особенным голосом заметил Анар. – Так это ничего. У них хороший помощник. Лёха звать. Парень молодой, таскает масленки, следит за шкивами. Водит изящных городских туристок в машинный зал. Примеряет на их ножки литые калошики, на ручки – перчатки резиновые. Пугает девушек высоким напряжением. И сам как под напряжением. Часто добивается своего».

Серый галечник, глыбы бетона.

Столбы карабкаются на лиственничный хребет.

«Я своей бывшей третьей жене, – признался Анар, – купил в Москве маленькую турфирму, чтобы не бегала по супермаркетам и салонам. А она дело завалила и тоже явилась к нам. Как Катерина Калинина. У Катерины в Кремле осталось пятеро детей, а она – на Чемале. Своему Всесоюзному старосте отписывала коротко: дескать, не жди, не вернусь, не хочу, не зови. У тебя там в Кремле, как в пустыне. Я в твоем Кремле – фальшивая фигура. Не жди!

С плотины открылся узкий плоский берег, а над ним, всё выше и выше – страшные отвесные склоны. Серый мамонт, обросший мхом, стоял при въезде на ГЭС – с вывернутыми назад мощными бивнями, видимо, корни умельцам не удалось устроить как-то иначе.

И доска:

«В соответствии

с правилами охраны жизни людей

запрещается: подплывать к плотине,

прыгать в воду с технических сооружений,

распивать спиртные напитки (мелом приписано: «с Лёхой»),

стирать белье и купать животных (опять мелом: «диких»),

допускать в воде шалости, связанные с нырянием,

подавать крики ложной тревоги».

Анар помахал рукой Лёхе, поскольку никем другим появившийся на плотине плотный веселый парень быть не мог.

Голова выбрита, замасленная майка, голые плечи в татуировках. «Давайте вниз!» – блеснул он зубами, и мы дружно полезли по лесенке в горячее чрево ГЭС. Механикам, оставшимся на плотине, в голову не могло прийти, что Лёха по пьяни мог прятать в машинном зале исчезнувший вещдок майора Мухина. Впрочем, это и самому Лёхе в голову не приходило. Только нам могло прийти – на секунду. А он только скалился и звал нас. Там внизу влажно и сумеречно подтекала под ноги вода. Хватаясь за металлические поручни, я вспомнил о резиновых перчатках и литых калошах, которыми снабжал изящных городских туристок Лёха. Да они были тут же: калоши – даже на вид плотные, литые, и перчатки – изящной девушке по локоть. Мощно вращающийся шкив, серебристые барабаны, чудовищная станина, переплетение цветных искрящих проводов, облупившаяся краска панелей, сладко пахло мазутом, и глаза Лёхи блестели – изящные туристки от всего этого, наверное, балдели.

«Т-2». Белый рубильник опущен.

«Г-2». Красная кнопка, рубильник поднят.

«Опасное электрическое поле. Без средств защиты проход воспрещен».

Лёха смотрел на нас как бы издалека, туманно. Скалился, звал. Нет, ничего не запрещал, но за каждым следил. Мы с Алексом присматривались. Слишком влажно, чтобы хранить здесь точную технику. Да и не Лёхе ее хранить. Такому привычнее городскую девушку приобнять, ласково колоть ей щеки щетиной, показывать, что теперь она вне опасности. Не походил Лёха на человека, которому слили опасное засвеченное оружие. Такая же нелепость, как луна, сошедшая с орбиты. Проволочные решетки, генератор с выпущенными, как щупальца, черными проводами – мощное, ревущее десятилетиями чугунное чудовище. На берегу мамонт с деревянными корнями-бивнями, а в машинном зале – станина. Тусклый фикус в кадушке. Сталин строго глядит с заплывшего пылью портрета, Серго Орджоникидзе открыто улыбается, как только он мог. И Михаил Иванович Калинин выискивает взглядом… Кого? Катерину?..

Тогда зачем отдал ее чекистам в далеком тридцать восьмом?..

 

ЭНЕРГИИ, ЭНЕРГИИ, ЭНЕРГИИ!

Генерал Седов, как Юлий Цезарь, занимался сразу несколькими делами.

Слушал дочь («Ой, папа, я нашла в твоем книжном шкафу свой школьный дневник за седьмой класс»), следил за экраном включенного ноутбука (крутящийся куб с нужными файлами) и, наконец, держал в поле зрения соседа-велосипедиста.

Сосед неутомимо нарезал круги вокруг коттеджа.

В отсутствие доктора Вальковича (а это он гонял на велосипеде) опытные специалисты не раз осматривали велосипед, простукивали стены и полы в кабинете и в спальне физика, просматривали его бумаги и книги, в том числе все сорок восемь томов фундаментальной немецкой «Der Physics». Дом запущен. Электронная почта забита спамом и письмами. «…в новостях показали луну над Фейеттвиллем, – писал доктору Вальковичу американский астрофизик Джон Парцер. – Такие же необычные фотографии я получил из обсерватории Ла-Платы. А вчера сам наблюдал восход луны на севере Канады, где воздух не так забит облаками, как у нас. Могу подтвердить, Александр, что луна выглядела маленькой. Действительно маленькой. Понятно, я имею в виду чисто визуальное впечатление…»

Генерал любил пить чай с доктором Вальковичем.

И, конечно, физик видел ролик с безымянного сайта.

Реакция, впрочем, самая простая: «Вы интересуетесь вечными двигателями?»

«Аналитики утверждают, что этому видеоролику можно верить?»

Доктор Валькович поаплодировал генералу. Устройство, едва ли со спичечный коробок объемом, крутит сразу пять авиационных турбин? Похвально, похвально! Чудесное нужное изобретение. Но где тот человек, который выложил на безымянный сайт такое чудо? Где этот гениальный изобретатель? Почему он не выходит на связь с правительствами, промышленниками, банкирами?

Энергии, энергии, энергии!

Нефть на исходе, уголь неэкономичен.

Меняются океанские течения, приливные электростанции одна за другой выходят из строя. Во Франции при перегрузке топлива на работающем реакторе АЭС «Сант-Лаурен» по ошибке оператора в топливный канал загружена не тепловыделяющая сборка, а устройство для регулирования расхода газов. Расплавленное топливо спровоцировало выброс радиации, реактор остановлен на неопределенное время. Приостановлена работа самой мощной гидроэлектростанции в мире – Итайпу, в двадцати километрах к северу от города Фосс-ду-Игуасу на границе Бразилии и Парагвая. Сколько энергии ни вырабатывай, ее всегда мало!

Ученый сосед поднимал на генерала задумчивые глаза.

Если появилось устройство, похожее на чудо, то почему изобретатель прячется?

Доктор Валькович считал историю с неизвестным мощным устройством совершеннейшей глупостью. А глупость вечна как протон. Чтобы растащить протон на кварки, пояснял он генералу, нужна невообразимая энергия, может, равная той, что наблюдалась в первые миллионные доли секунды Большого Взрыва, но чтобы побороть глупость…

Доктору Вальковичу нравились фотообои генеральского кабинета.

Северную стену покрывала смутная глубина доисторического моря. Мускулистая торпеда – ихтиозавр, сгусток первобытной энергии, летящая дуга защитного цвета. Трудно оторвать взгляд, но привлекали и вырезки, торчащие из многочисленных альбомов, как листья гербария. На стеллажах стояли «Труды палеонтологического института», прекрасно переплетенные Бюллетени МОИП, «Палеонтологического журнала», «Палеомира». Увлечение генерала палеонтологией не разделялось его дочерью. Карине не нравились пыльные стеллажи, не нравились стеклянные витрины в гостиной. В них красовались ужасно скучные окаменелости – спиральные белые раковины аммонитов, чудесные чашечки морских лилий, плоские грифельные плиты с отчетливыми силуэтами рыб и трилобитов.

«Все мы – пепел звезд». – «И динозавры? И человек?»

Доктор Валькович мысленно аплодировал генералу.

«Окажись вы на берегу силурийского моря, что бы вы там делали?» – «На берегу моря? Я актуалист. Размышлял бы о принципе неопределенности».

«Понимаю, – мысленно аплодировал доктор Валькович. – Мироздание кишит появляющимися и исчезающими вселенными. – Это как пузыри в кипящем супе. Каждый пузырь – отдельная вселенная. Мироздание кипит, оно вечно в движении. Угасает звезда, начинает сжиматься, впадает в гравитационный коллапс. Звезду уже ничто не распирает изнутри, напротив, ее вещество сжимается всё сильнее, пока, наконец, не возникает объект диаметром в пару километров, состоящий из одних нейтронов. Они вообще-то нестабильны, но в такой сжавшейся звезде распасться не могут. Наконец, звезда коллапсирует, возникает черная дыра. А потом и черная дыра схлопывается в сингулярность, взрываясь в другом пространстве».

«Скажите, у физиков бывают враги?» – «Хороший вопрос».

Но отвечать доктор Валькович не собирался.

Он ведь уже говорил про глупость и протон. Сколько можно указывать на одно и то же. Ему нравилось, что на столе генерала в последнее время появились лапласовское «Изложение системы мира» и «Физика Луны» с многочисленными загадочными ссылками на какие-то веб-ресурсы. «Справочное руководство по небесной механике и астродинамике», «Введение в физику Луны», «Астрофизические величины», «Физическая энциклопедия» Прохорова, куда без нее? А еще «Элементарная астрономия» Джона Парцера. И «Новый взгляд на природу приливообразующих сил».

Генерал тоже знал о докторе Вальковиче много.

Например, про далекое детство, проведенное в дацане под Улан-Удэ.

И про восхищение, которое будущий доктор Валькович испытывал, глядя на звездное небо. И про университет в Новосибирске, практику в Фермилабе, работу в Церне. Знал про странности физика. Например, он никогда не пользовался мобильными телефонами, зато обожал велосипед. Собственно, генерал обеспечивал защиту физика. Правда, триасовые ихтиозавры тоже пользовались, ну, скажем, защитным цветом, а помогло им это? Где сейчас Парцер, где Обри Клейстон? Американец выпал с тридцать первого этажа небоскреба на Манхэттене, англичанин утонул в бассейне. Писали, что у физика Клейстона отказало сердце, но лучше бы он реже прикладывался к бутылке. В этом смысле кореец доктор Ким вел жизнь более умеренную, что, впрочем, не уберегло его от домашнего ареста, под который, по слухам, он угодил у себя в Кимхэ. Кстати, в Церне корейца помнили как человека очень неразговорчивого. Йэ и анийо. Да и нет. Этого Киму хватало на все случаи жизни. Ну, еще чаособуди. Пожалуйста. Ну, еще иероглиф на туалете – саёнчжун (занято). Правда, в ноутбуке генерала хранился файл с гораздо более пространной беседой Кима. Файл был получен в апреле – с таможни аэропорта Инчон в Сеуле. Ряд колючих корейских иероглифов, переведенных и прокомментированных специалистами.

Произносится: чонбу ильсан сочжипум-имнида.

Переводится: это мои личные вещи.

Произносится: чингу-эге чуль сонмуль имнида.

Переводится: это подарок для моего друга.

Произносится: мончжо поадо твэмника?

Переводится: можно посмотреть?

И тут же ответ доктора Кима: игот-гва катхын госыро сэккари тарын госи иссумника.

Переводится: вообще-то у моего друга уже есть такое, но другого цвета.

Что мог вывезти корейский физик из Церна? Что такое было уже у его друга, только другого цвета? Кто был этот друг, не Валькович случайно? У этих физиков всё не так, вплоть до традиции каждые пятнадцать миллиардов лет собираться вместе и строить большой адронный коллайдер…

Следя за нарезающим круги велосипедистом, генерал одновременно видел экран.

«Плиз, подскажите, как замутить собственный VPN-сервак, с целью последующей продажи VPN-доступа. Где искать выделенный сервак, под какой ОС мутить? Только Google не суйте. Хочу вживую послушать…»

«…Эшвил (Asheville), Северная Каролина. 2 июля. Сегодня Луна кажется более далекой…»

«…Эшвил (Asheville), Северная Каролина. 11 июля. Сегодня Луна кажется еще более далекой…»

«…Конфиденциальные данные из обсерватории Аресибо (Пуэрто-Рико). 18 июля. Сегодня Луна взошла позже обычного. Формой походит на мяч для американского футбола. Южная часть кажется несимметрично деформированной…»

«…Крым. 3 августа. Свидетельство пилота С.: Луна над облаками в таком неправильном месте, что инстинктивно пугаешься…»

Еще одну грань крутящегося в пространстве куба занимал постоянно обновляющийся перечень проблем, чрезвычайно волнующих мировое сообщество:

энергетические потери…

продолжающийся спад производства…

изменение ритма мировых приливов-отливов…

изменение формы и цвета Луны, возможно, сильные пылевые бури…

активизация дельфинов, изменение привычных путей миграции птиц и рыб…

резко участившиеся грозы, ураганы, землетрясения, извержения вулканов…

межправительственные дискуссии о возможном закрытии границ…

растущая безработица…

«…В чем преимущество? – не унимался неизвестный хакер. Прижало, видно, его. – Трафик криптуется с помощью RSA-ключей со стойким алгоритмом, не светит реальный IP, не ведет логии…»

Нынче каждый мальчик, усмехнулся про себя генерал, умеет прятаться.

«…Зацени, при таких условиях никто никогда твой персональник не вычислит, даже если накроют сервак нехорошие дяди…»

Что верно, то верно. Накрыть подобный сервак проблема. Обычно им управляют через сторонний VPN-доступ + SOCKS, а он может находиться где-нибудь очень далеко – в Штатах, в Аргентине, в Азии, даже у антиподов…

– Нет, папа, ты послушай, что писали преподы в моем дневнике! – возмутилась Карина. – «Ув. родители! Ваша дочь не умеет себя контролировать. На уроке биологии брала в руки кактус и неприлично смеялась». Что уж такого неприличного в кактусе?

– А может, неприличное было в смехе?

– Ну, не знаю! Вот еще не лучше. «На уроке приставала к учителю математики с вопросом, как правильно называется размножение человека».

Генерал улыбнулся. Он знал о дочери всё. Так ему казалось.

Нет, конечно, он понимал, что всё знать невозможно, но всё же существуют некоторые допуски… Скажем, он знал о дружеских отношениях Карины с генералом Черновым… Знал о ее увлечениях, спорах, разговорах. О ее телефонных звонках, в которых представлены были все интересы: от «сходить на футбол» до «слетать вместе на Кипр». Она часто уезжала, любила путешествия, иногда уезжала и не одна, – отчеты специалистов регулярно появлялись на столе генерала.

Когда Карина была в отъезде, генерал плохо спал.

Вдруг ночью срабатывала охранная система, над глухим трехметровым забором в свете прожекторов нежно, будто в инее, вспыхивала колючка, ихтиозавр на стене ночной гостиной оживал.

Следя за тенями, генерал вспоминал пустыню.

Серебристая джида над голыми песками. Выстрелы со стороны рудника.

Приказ был ясный: опоздать! Чумазый водитель БТРа возился в перегретом моторе, иногда поднимал затравленные глаза на полковника Седова (тогда еще полковника): труднее всего чинить исправный мотор. Странно, но трупы, найденные во дворе, в коридорах и в кабинетах Управления того азиатского рудника, генералу никогда не снились…

– Папа, а как теперь быть без паспорта?

– Что тебя смущает? – пожал он плечами.

– А что я буду показывать таможенникам?

Генерал Седов опять улыбнулся. Он знал характер дочери.

Вряд ли ее смутит излишнее внимание таможенников. «Я купила себе черное скромное платье с очень глубоким декольте, – прочел он однажды в ее электронной почте. – Теперь сижу в кабинете и стесняюсь».

Ну да, стеснялась она умело.

«Сегодня я девушка шестидесятых. Лодочки на невысокой шпильке, укороченные черные брючки, открывающие бледную с тонкими венками кожу щиколоток. Кофточка-тельняшка с большим вырезом, мне это идёт. Бежевый плащ в духе героинь Хичкока и платок Hermes на шее».

Карина умела подать себя. Она дружила с недалекой Аней, не сумевшей окончить курсы программистов, но дружила и с весьма известными людьми. Книжка о жене Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина вывела Карину в мир большой журналистики.

Тук, тук, тук!

Карина вынула трубку.

Громкую связь демонстративно не отключила.

«Это Буковский». – Отец имеет право знать, с кем она говорит, находясь дома. А журналист явно хотел произвести впечатление. – «Вчера посмотрел одну штуку под «Зеркала». Не часто наши пендосы снимают такое кино. С закосом под Хичкока, мяса не так уж и много, но страшно».

«А я вчера смотрела порнушку, – в тон Буковскому ответила Карина. – С закосом под Private, но смешно. Особенно концовка – в стиле миссионерской».

«Это Аня посоветовала вам позвонить». – «Интересуетесь будущим?» – «Даже очень». – «Ну, приезжайте». – «К сожалению, сейчас не могу».

Это был неправильный ответ.

Карина положила трубку.

– Папа! Хочу в Кимхэ.

– Зачем тебе Южная Корея?

– Очень соскучилась по подружке.

Соскучилась? По подружке? Ну-ну.

Генерал хорошо помнил маленькую кореянку.

Имя короткое – Су. Так и хочется продолжить. Резкий голос, косые глазки вразлет, отвечают стилю. Год назад на Красном проспекте Карина въехала в зад тормознувшей перед нею зеленой «мазды». – «Росия марыль анын сарами иссымника? – истошно завопила маленькая кореянка, выкатываясь из помятой машины. – Ой, как так! Здесь кто-нибудь говорит по-русски?» – И завопила в мобильник, приседая от нетерпения: «Алло, алло! ДПС, ну, где вы? Мне это въехали! Ну, как у вас называется? Морыгессымнида! – Кореянка судорожно вспоминала трудные русские слова. И вспомнила: – В жопу!» Глаза ее округлились от восторга. Как близкой подруге, она закричала провинившейся Карине: «Ой! Это что? Они говорят, звони в полицию нравов!»

– Папа, что тебе привезти?

– А что можно привезти из Кореи?

– Да всё, что угодно. Ты только скажи.

– Ну, если всё, тогда… вези сразу две штуки!

– И одну мы загоним соседу! – кивнула Карина, зачарованно следя за неутомимым велосипедистом (пятьдесят шестой круг).

 

СВЕТЯЩАЯСЯ ВОДА

– Советую отсесть от окна.

Я успел заметить стриженую голову советчика.

Еще в зеркале мелькнула оранжевая майка, вскинутая рука.

Впрочем, советчик тут же исчез. И загадочная принцесса Укока смотрела на нас со стены, чуть приподняв татуированное плечо, будто отгораживалась.

Шумно налетала на «Дарьин сад» гроза. Открытую веранду захлестывало струями, река хлестала по камням. Изображение в настенном телевизоре дергалось, дикторы перемалывали одно и то же.

Понятно, главная сенсация: отмена паспортов. Их отменили сразу во многих странах и, в общем, на пользу демографии: теперь незаконные иммигранты тоже получили гражданские права…

Вторая сенсация: в Лиссабоне и в Париже площади заполнены митингующими домохозяйками. Они требуют объяснений: когда закончатся бесконечные дожди над Евразией и когда люди смогут увидеть луну, чтобы убедиться, что с нею ничего не случилось? Ходили слухи, что кто-то видел луну с самолета, и она этому человеку показалась совсем маленькой. – «Насколько маленькой?» – «А это пусть ученые чиновники измеряют, долой кабинет министров!»

Еще домохозяйки требовали закрыть большой адронный коллайдер.

«Это же конец света! Скоро черная дыра поглотит всю нашу планету».

Какая-то овца, возвращаясь из Алжира во Францию, якобы рассмотрела, как ужасная черная дыра уже поглощает один большой город.

«Европейский город?» – «Ну да». – «А как вы это увидели?» – «Ну, как! Вот как вас вижу!» – «Расскажите подробнее. Это всем интересно!»

Овца воровато оглядывалась: «Ну, как… Страшно, конечно… Целый город, а над ним будто тьма… Чё попало!.. Как бы звезда, только с тонкими извилистыми лучами…» – «А размеры звезды?» – «Ну, не знаю, они ж меняются…» – «А размеры города тоже менялись?»

«Я же говорю, – блеяла электроовца. – Над ним как черный туман…»

– Уйдите оттуда! – крикнул Анар.

Теперь советчик бежал по набережной.

Мокрый, суетливый. Футболка под дождем потеряла цвет, острый носик задран, глаза синие, чистые, такие любят показывать в патриотических лентах: Иван-Царевич, невинный отрок, всегда что-то в высшей степени позитивное. Даже ноги у советчика казались кривыми, но это, наверное, из-за облепивших их брюк.

– Не волнуйтесь! – крикнул советчик. – Опасность молний часто преувеличивают.

И, вбежав в бар, попросил чаю. Пирожное ему не надо, добавил он торопливо, а сахару положите сколько можно. «Всем советую полистать книжку академика Верещагина, – показал нам мелкие, как чеснок, зубки. – Сами увидите. У академика Верещагина описаны тысячи случаев необычного воздействия прямого удара молнии. – Младший лейтенант Смирнов-Суконин (это Алекс подсказал нам его имя) слова выговаривал как-то хитро. – В своей книжке академик Верещагин утверждает, что прямые удары молнии могут приносить очень неожиданные результаты. Например, один человек, мужчина, после прямого удара молнии в голову стал считать в уме большие цифры. Вот разбуди его ночью, – убежденно заявил Смирнов (вторую фамилию Смирнова-Суконина мы как-то сразу стали упускать), – спроси у него корень из трех миллионов семидесяти трех тысяч двадцати одного, он никогда не перепутает, о каких корнях идет речь. Руки обожжены, скрючены, ушей почти нет, сам как сухой древесный корешок, а в уме считает. А другой человек, тоже мужчина, после прямого удара молнии бросил курить. Так его вдова рассказывала. А третий стал знать сразу шесть иностранных языков».

Похоже, вещдок майора Мухина действительно находился где-то поблизости, если на Чемале появился человек майора.

– Ладно заливать, – сказал Алекс.

И посмотрел на портрет принцессы Укока.

– Люди любят мечтать, – продолжил он недавно начатый Анаром разговор. – У принцессы Укока тоже была мечта, только мы сейчас не знаем, какая. Мечтают все. О разном. Кто о машине, кто о квартире, кто о более легком способе дышать. Банкиры, например, мечтают о том, что кредит, взятый строителями, рано или поздно превратится в красивые и удобные жилища, а сами жилища будут активно и успешно продаваться, а значит, кредиты будут возвращены вовремя. Но мы поражены кризисом. Это системный кризис. Это не просто финансовый и энергетический кризис, это, прежде всего, кризис доверия, Анар! У большинства правительств всего-то влияния осталось на один указ – о самороспуске. Я это к чему веду? – Алекс пустил одну из своих многозначительных улыбок. – Пора объявить всемирный Юрьев день. Когда-то в Юрьев день любой крепостной мог поменять своего хозяина, уйти в другое село, найти другие условия. Я бы, например, хотел пожить на самом юге Африки, среди черных, занимаясь только тем, чем занимался бы. Я настаиваю на Юрьевом дне! – Он поднял фужер и посмотрел вино на свет. – Не просто отменить паспорта, а открыть раз и навсегда все государственные границы, пусть каждый выбирает себе место обитания. Живите, где хотите, живите, как хотите. Не для благоденствия какой-то Австрии или Швеции, а для самих себя.

Алекс поднял голову и посмотрел на темнеющую, быстро несущуюся воду. В ее пляшущих гребешках отражались вспышки электросварки. Где-то неподалеку продолжались сварочные работы, и фонари еле-еле просвечивали сквозь туман.

– Инновации! – наконец нашел нужное слово Алекс.

– Только инновации изменят мир! – пояснил он убежденно. – Не бесплодные дискуссии о Луне, сошедшей с орбиты, не отмена казенных бумажек, и не устройства с каких-то подозрительных сайтов, а инновации! Как было когда-то с появлением железных дорог. Как было когда-то с появлением автомобилей, электричества, компьютеров.

– Ты о войне? – спросил Анар.

За Алекса ответил человек в шортах:

– А ядерные арсеналы? А отсутствие внятной идеологии?

В этот момент в баре появился человек в шортах и в армейской рубашке. Появился он неожиданно. Смирнов-Суконин в углу сразу низко опустил голову и засопел, будто ему помешали. Алекс тоже поглядел на гостя с интересом, но тот вдруг… исчез.

Появился и сразу исчез.

Впрочем, это не остановило Алекса.

Рынок труда и Юрьев день – вот в чем он видел выход! Мир, вы же сами это видите, разваливается на глазах. Реальное стимулирование экономики возможно только через рынок труда или через создание новой резервной валюты. Да хоть песо, ответил Алекс на повисший над террасой немой вопрос, какая разница? Главное, снять накипь хищничества, избавиться от избыточного потенциала. Может, правда, объявить мировой Юрьев день, открыть все границы? Пусть тысячи азиатов двинутся в Сибирь, пусть миллионы желтых преобразуют Европу, а белые осваивают богатые африканские территории. Это же ясно, стоимость труда в реальном секторе моментально упадет. Миллионы рабочих рук, как мощная река, начнут перетекать из Китая в Россию, из России в Афганистан, в Иран, в Турцию, из Мексики в Штаты, из Аргентины в Южную Африку и так далее. Гедонистам, не желающим работать, дадут, наконец, под зад…

– …и придут идейные аскеты с их вечным распределением одного килограмма риса на сотню человек!

– Нет, не придут, – возразил Алекс. – Не придут потому, что мы уже никогда не будем жить, как до кризиса. – Он оглядел стол, куски прекрасной копченой косули, темное вино в бокалах, салат, телячьи языки, серебряные приборы, обернулся к бару, где на полках переливался хрусталь. – Но я понимаю тебя, Анар. Новый стиль жизни должен, в первую голову, пугать таких, как ты.

Мы услышали аплодисменты.

Аплодировал человек в армейской рубашке.

– Извините, я всё слышал. Хотите небольшую цитату?

Поскольку никто человеку не ответил, он принял это за разрешение.

– Нравственное помешательство, – произнес он, будто боясь, что снова внезапно исчезнет, – это психическая болезнь, при которой моральные представления теряют свою силу и перестают быть мотивом поведения. Доходит? При нравственном помешательстве человек становится безразличным к добру и злу, не утрачивая, однако, способности теоретического, формального между ними различения. Вы это имели в виду?

– В общем, да, – кивнул Алекс.

– Не ново, но интересно, – поаплодировал человек в армейской рубашке. – Мысль о нравственном помешательстве высказана господином издателем Павленковым еще в одна тысяча девятьсот пятом году, но до сих пор остается верной. – Знаток Павленкова, как и Анар, не спускал внимательных глаз с таинственно мерцающей реки. – А то все хотят жить, как жили дриопитеки. Спрыгнул с дерева, нажрался ягод и грибов, поймал ископаемого кролика. Но с набитым животом по веткам не попрыгаешь. Дриопитек-гедонист, как вы правильно выразились, – поаплодировал незнакомец Алексу, – обратно на дерево не полезет. Так что дело, конечно, в инновациях. Это замечено верно. Спустившись с дерева, дриопитек должен получить защиту от случайностей, а то все привыкли повторять: прогресс, прогресс, а какой же это прогресс, если даже этапов его никто не помнит!

– Что вы имеете в виду? – заинтересовался я.

– Компьютер, прежде всего. Вот изобретение, коренным образом изменившее мир. Это оно подвело нас к отмене паспортов. Налицо настоящий качественный скачок. Но что дальше? Появляются всё новые и новые модели компьютера, но ведь это уже только очередные модели. Они работают, они выдают прекрасные результаты, но далеко на этом уже не уедешь, нам нужна другая парадигма, – кивнул человек в шортах вконец польщенному Алексу. – Хватит разговорчиков про умные кнопки турбо, гибкие дискеты и прочие каменные топоры. Давайте перечислим как можно больше компьютерных реликтов сразу, чтобы не возникало соблазнов к ним вернуться, а? Вот кто помнит монохромные мониторы? Или матричные принтеры, в которые вставляли копировальную бумагу, когда кончалась краска? Или спектрумовские игрушки, которые грузились с кассет по полчаса и далеко не всегда с первого раза?

– Перфоленты… – напомнил Алекс.

– Ну, это совсем каменный век. Скорее уж неоткрывающиеся мыши. Ими макали в стакан со спиртом, чтобы очистить шарик, постоянно забивающийся грязью. – Человек в армейской рубашке поаплодировал сам себе. Он не отводил зачарованного взгляда от грозовой реки. – Или файлы config.sys и autoexec.bat. Пиратские диски-многоигровки по пятьсот игр на каждом. Горизонтальный настольный корпус для системного блока, подключения по диалапу на скорости четыре тысячи восемьсот бод. Помните этот характерный звук? – пощелкал языком гость. – Игры, в качестве защиты от пиратства требующие цитат из мануала. Выгрузка драйвера мыши и кейруса для освобождения памяти, которой всегда не хватало…

Послышались низкие раскаты грома. Анар не выдержал и вынул мобильник:

– Кто там еще работает со сваркой? Гоните всех отдыхать.

И озадаченно переспросил:

– Как это, на стройке никого нет?

– Может, там водолаз? – засмеялся я и сам полез в карман за ожившим мобильником.

Номер опять не определился, как ночью. Наверное, это одна из тех португальских домохозяек, усмехнулся я. Летит в самолете, видит маленькую Луну или поглощаемый черной дырой город и удивляется, почему это мы с Алексом еще не в Париже?

«Она, правда, появилась?»

Я переспросил: «Луна?»

Связь оборвалась.

 

ЧЕРНЫЙ АСЕЧНИК

Государственную границу закрыли 22 июня.

В аэропорту Толмачево (международном) погасли электронные табло.

По пустым лестницам и переходам бродило неясное эхо, залы показались Буковскому непривычно просторными. В буфете сидели два местных алкаша из обслуги, громко радовались. «Ты олень, бля! А я в пятнадцатилетнем возрасте в математике шарил, на C++ писал». Разыскав дежурного, Буковский внимательно просмотрел официальную распечатку последних ушедших из Толмачево рейсов.

Бодрум…

Ганновер…

Пекин…

Прага…

Сеул…

Был еще чартер на Таиланд, но его задержали.

– А как быть тем, кто уже улетел?

– Никаких комментариев.

– Думаете, это надолго?

– Без комментариев.

Пустые ячейки табло навевали неприятные мысли. Никуда не улетишь… Неужели теперь, правда, никуда не улетишь?.. Неужели снова возвращаемся к родным коммуналкам? Сперва отменили паспорта, теперь закрыли границы. Правда, Карине Седовой повезло – рейс на Сеул ушел. На телевизионных экранах в зале ожидания опять и опять крутили осточертевший ролик: загадочное устройство объемом со спичечный коробок вырабатывает энергию, клинически несоразмерную его объему. Может, лениво решил Буковский, государственную границу закрыли, чтобы поймать неизвестного изобретателя?

Он вынул мобильник. Хотел предупредить Аню, что появится только к обеду, но по рассеянности набрал собственный домашний номер. И, вот странно, незнакомый голос произнес:

«Слушаю».

Он не растерялся:

«Можно Буковского?»

«А кто его спрашивает?»

«Неважно». После такой неожиданности не стоило, наверное, звонить Ане.

Но Буковский позвонил. Был уверен, что по голосу Ани поймет – есть ли и у нее нежеланные гости. «Прожив короткую и, в сущности, никчемную жизнь, она так и не разочаровалась ни в одном из своих друзей» – так написал бы Буковский в некрологе, посвященном Ане. Да и что еще написать о девушке, которая на первом свидании сказала: «Буковский! Ты меня проводишь до дому? А то я так оделась, что одна идти боюсь».

«Похоже, Карина свалила».

«Она и собиралась свалить».

Ну да, он сам виноват, не отправился к Карине в тот же вечер.

А ведь только Карина могла напрямую вывести его на Вальковича. Известный ученый, доктор наук, член-кор Российской Академии. За ним – Церн, большой адронный коллайдер. Можно наскрести сенсационный материал. А теперь жди Карину… И в собственной квартире сидят неизвестные люди… Что-то тут не срасталось.

– А могу я заказать билет в Прагу?

– Никаких проблем. Воспользуйтесь Сетью.

– А билет в Сеул или в Ганновер?

– Через Сеть – без проблем.

– Но ведь граница закрыта.

– Совершенно верно.

Такого количества идиотов, как сегодня, дежурный, наверное, никогда в аэропорту не видел. Заказывать можно всё, пояснил он. Заказывать билеты на любой рейс – ваше священное право. «До конца своих дней дежурный из аэропорта Толмачево оставался убежденным сторонником идеи здорового мира», – прикинул Буковский первые строки нового некролога.

– А можно увидеть список пассажиров, улетевших последними рейсами?

– Какую службу вы представляете?

– Общественную.

– Обратитесь к общественности.

Низкие тучи ползли над аэропортовскими зданиями, накрапывал серый, всем надоевший дождь. Прикрыв голову купленной в киоске газетой («Кто столкнул Луну с орбиты?..», «Течение Эль-Ниньо теряет энергию…», «Статистика школьных самоубийств…», «Монголы протестуют против закрытия границы…»), Буковский перебежал площадь.

В здании внутренних перевозок ничего не изменилось. Тут спокойно ожидали очередных рейсов.

«Не хочу ехать поездом».

Говорившая стояла спиной к Буковскому.

«Недавно ехала поездом из Варшавы в Минск. Ну, знаешь, все эти дурацкие разговоры с соседями по купе. Познакомилась с французом. Говорит, у него в Минске жена и две девушки. Вот, думаю, сукин кот, неплохо устроился. А он выдает: одной пять, другой – два с половиной…»

Внутренние рейсы прибывали и убывали.

Те, кто не улетел в Измир или в Пекин, пытали счастья в России.

В пивном баре на втором этаже Буковский нашел место за боковым столиком и раскрыл ноутбук. Сосед слева бубнил: «Не гулять нам больше по Пекину… По Пекину нам больше не гулять…» Второй жаловался: «А я китайский выучил…» – «Не пользоваться нам больше китайским… Никогда больше не пользоваться…» – «Да я и не собирался им пользоваться. Просто купил программу для iPhone, а apple store под рукой не оказалось. Залез в Сеть. Ну, ты зацени, программа на английском, а сайт на китайском. Сижу на Google translate, перевожу оплату. Ввел номер карты, всё такое. Оплата произведена, осталось ввести электронный адрес и снять капчу с рисуночка. А капча-то на китайском! Нашел сервис рисования иероглифов от руки. Три часа, не вру, перерисовывал долбанные искаженные иероглифы, копировал подходящий юникод, а когда осилил все шесть символов, мне сказали: извини, парень, таймаут! Пришлось садиться по новой…» – «Не гулять нам больше по Пекину… По Пекину нам больше не гулять…»

Буковский открыл почту.

Спам, обязательные рассылки.

О корейском физике вообще ничего, пропал в своей Южной Корее, как в пустыне. Правда, из Швейцарии сразу три письма. Одно полно намеков на утечки из Цернского научного центра. А что за утечки? Информационные? Технические? Финансовые? Никаких подробностей. Что можно спереть из трубы, по которой несутся встречные пучки протонов? Еще одно письмо касалось судьбы американского астрофизика Джона Парцера – несчастный случай. И физик Курт Хеллер проявился: сообщалось, что немецкий физик пришел в себя…

Соседям по столику надоело обсуждать свои китайские проблемы. Задрав головы, они дружно уставились на плазменный экран. Седьмой канал повторял скандальное интервью Буковского с министром экономики.

«…оборудование «Ксерокс-Z», – отбивался министр, – установлено везде. Вот вам терапия от шока. Паспорта больше никому не нужны, но если по старой привычке вам хочется иметь бумажные доказательства своего существования, пожалуйста, печатайте, что хотите – хоть со сложными голограммами, хоть с вшитыми в ткань металлическими нитями».

«Но что предопределило столь резкую отмену паспортов?»

«А что предопределило столь резкое исчезновение динозавров? – изо всех сил отбивался министр. – Климатические изменения, плохой баланс, в сущности, тоже кризис, да? Системный. Должны понимать. Генеральная Ассамблея ООН еще пять лет назад вынесла решение об антигуманной сущности всех существующих в мире документов. – Министр был полон неприязни к Буковскому. – Важные политические решения такого масштаба не рождаются спонтанно».

«Как к отмене паспортов отнеслись в Соединенных Штатах?»

«Паспорта американцев всегда в большой степени являлись формальностью».

«А экономический кризис? Финансовый? Как быть с массовыми перемещениями людей через границы? Где брать дешевые рабочие руки?»

Лоб министра покрыла испарина ненависти. «У нас в России достаточно сильных рабочих рук!» Он сжал маленькие холеные кулачки, показывая, как много у нас в России сильных рабочих рук. Буковский язвительно усмехнулся. Как вы собираетесь объяснить это нежелающим работать люмпенам? Что собираетесь делать с теми, кто и раньше не работал, и сейчас не собирается занимать себя хлебопашеством или строительством дорог? Те же проститутки. Им что, ставить счетчик входящих?

«Аня, – снова набрал Буковский номер подружки. – Мне приехать?»

«Приехать! – обрадовалась Аня. – Только у меня сегодня гороскоп плохой. Нам, Девам, нельзя хитрить. Я уже три чашки разбила, и кофе у меня кончился».

Дверь Буковский открыл своим ключом.

Неприятная мысль мелькнула, но он ее тут же выдавил из мозга: его дверь тоже кто-то открыл своим ключом. Хорошо, трусливая Аня этого не знала. На тонких фарфоровых блюдечках, расставленных по кухонному столу, чернели загадочные кофейные размывы. Тут же валялась закапанная слезами распечатка из Интернета.

«Качественный и анонимный взлом почтовых ящиков на заказ. Предоставляются услуги взлома на mail.ru (inbox.ru, bk.ru, list.ru), rambler.ru, yandex.ru (narod.ru, ya.ru), gmail.com (googlemail.com), yahoo.com, hotmail.com (live.com)».

Конечно, Анна не могла не клюнуть на такую чудесную новинку.

«Хотите читать переписку своего конкурента? Хотите знать секреты своего любовника?»

– Ну и как? Успела взломать мою почту?

– Видишь, Буковский, ты даже не отпираешься!

– А от чего я должен отпираться? От деловой переписки?

– С этого всё и начинается, – Аня явно готовилась заплакать.

– Грех, грех. Уныние – это грех, Анька. Любая тварь божья обязана радоваться миру.

– Ты меня тварью назвал, да?

– Нет, привел цитату.

Он обнял Аню за плечи:

– Успокойся, дружок. Это всё черный асечник.

– Какой еще асечник? Что за асечник? – закричала Аня.

– Успокойся, – погладил он ее по нежной теплой щеке. – Самый обыкновенный асечник, из твоей же собственной аськи. Ты много нервничаешь. Это потому, что много времени проводишь в Интернете. А это нехорошо. Вот тебе факт. Жил-был паренёк, нормальный такой, импульсивный, обижался на всех с полуоборота. Но был продвинутым чуваком, и завелась у него подруга. Встречались, миловались, а потом подругу достало, что чувак всё время в компе, и она послала его. А он стал страдать. По этой теме. Ну и повесился, – с наслаждением выдал Буковский. – Потом прошло какое-то время. В компании эта девка сидит, все бухают, гуляют, всё такое прочее, а комп включен. Он у нее всегда был включен. И вдруг аська сказала: «ооу!» Понятно, девка кинулась к экрану, а на нем никаких сообщений. Время позднее, в ночь гуляли, но, наконец, разошлись. Девка опять в аську, а там: «ооу!» И опять ни фига на экране. Ну, подруга решила – типа бухать нужно меньше. Пошла в ванную, приняла душ, возвращается, а на мониторе сообщение от убившегося парня: «Из-за тебя всё это». Конечно, девка описалась тут же у компа. Так что, ты, Аня, учти. Чёрный асечник беспощадно преследует неверных любовниц.

– Буковский, ты меня пугаешь.

– А ты не грузи меня глупостями.

Уютно бормотал мигающий телевизор.

Австрию заливают дожди…

В Мезенском заливе сгорела приливная станция…

Домохозяйки Парижа требуют закрыть большой адронный коллайдер…

Из-за меняющихся ветров ветряные мельницы Голландии сбавляют выработку…

Буковский вздрогнул.

– Это телефон, – засмеялась Аня.

– Ты ждешь звонка? Почему в это время?

– Да мне Колесников в это время звонит.

– Какой еще Колесников? Это кто такой?

– Я с ним в школе училась.

– Откуда он взялся?

– Нашел меня в «Одноклассниках».

– И что ему надо? – Почему-то Буковский подумал о человеке, устроившемся в его квартире.

– Меня.

– И всё?

– Буковский!

– Ладно, прости.

– Мы с Колесниковым учились в школе. Потом он пропал, говорит, учился в школе милиции, а его выгнали. Не знаю, кажется, машины перегонял. И вот опять появился.

– Почему именно теперь?

– Сказал, что проездом в городе.

– И сразу начал тебе названивать?

– Он соскучился, – обрадовалась Аня. Она любила, когда ее ревнуют.

Буковский, конечно, не ревновал, зато умел притворяться.

– А еще чем он занимается?

– Не знаю. Он обещал рассказать. Но я ему честно сказала, что это ничего не значит, я дружу с тобой. – Аня украдкой покосилась на Буковского. – Я сказала ему, что дружу с очень знаменитым журналистом и у нас серьезные отношения.

– А он?

– Не скажу.

– Ну, не сердись.

Буковский обнял Аню.

Выбора нет. Или обнять, или уйти. Границы закрыты, ни в Пекин, ни в Ригу не попадешь. В закрытой на ключ квартире сидит незнакомый человек, может, этот самый Анин одноклассник, как знать? Лучше всего вообще, пожалуй, убраться из Новосибирска.

– Помнишь, я говорил тебе про одно местечко?

– На Алтае? – мгновенно догадалась Аня.

– Ну да.

– Ой, мы уедем?

– Не оставлять же тебя однокласснику.

– Глупый Буковский! Зачем ты так? Колесников – хороший. Он только поужинать со мной хотел. Я ему сейчас позвоню.

– Не надо.

– Тогда отключу холодильник.

– И на холодильник плюнь. Что с ним сделается?

До самого Бердска они молчали. Аня из опасения, что Буковский внезапно передумает ехать, а он из простого желания понять хоть что-нибудь. Этот вчерашний звонок к Карине… Карина хорошо знает физика Вальковича, а физик Валькович работал в Церне… Значит, пересекался там с теми убившимися мужиками…

– Хочешь кофе?

Аня счастливо кивнула.

– Ты у меня настоящая красавица, – похвалил он.

– Я знаю, – кивнула она. И начала прихорашиваться.

– Странно все-таки. Зачем твоей подружке в Сеул? Что там у нее?

– Ой, ты бы видел! Подружка. Су называется.

– Боевой самолет, что ли?

Аня разговорилась.

Карина и раньше много ездила.

У нее везде друзья. Из Берлина, например, вернулась с синяком.

А с этой корейской дурочкой, ревниво объяснила Аня, Карина познакомилась на улице. Долбанула ей машину.

«Давай, Буковский, остановимся в этом кафе…»

Кофе им понравился, но кормили, как на броненосце «Потемкин».

– Подогрейте сливки, – попросил Буковский. Он внимательно слушал Аню.

– Эта корейская дурочка даже докторскую диссертацию защитила. Нет, не по камасутре, ты что, это же Индия! А у них там, в Корее, секса нет. Им нечего там защищать, кроме идей чучхе.

– А эта Су, она из Северной Кореи?

– Ой, Буковский, а разве Кореи две?

И вдруг испугалась:

– Буковский, а ты пить на Алтае не будешь?

Это Аня вспомнила, как Буковский недавно нажрался.

Она тогда всю ночь не спала, допытывалась, с какого это он горя? «Ну, зачем ты водку пьешь?» – «Да лимонад уже не вставляет». «Может, ты заболел? – пугалась Аня. – Может, разлюбил меня?» Он отмалчивался. «Может, правду от меня скрываешь?» А он ничего такого не скрывал. Не показывать же эсэмэску от одной дуры: «Поздравляю, Буковский, ты и на этот раз не станешь папой…»

* * *

В Бийске в маленьком кафе у торгового центра они заказали блинчики.

«Нет, вы только посмотрите, – разорялся у стойки человек в аккуратном строгом «Адидасе». Лицо плоское, растерянное, злое. – У меня покрышку на велосипеде разрезали».

«Не вы первый», – кивал бармен.

Красиво покачивая бедрами, Аня отправилась в туалетную комнату.

«Нет, это прямо маньяк! – разорялся человек в аккуратном строгом «Адидасе». – Почему таких милиция не ловит? Я велосипед на стоянке оставил буквально на минуту, а он мне новую покрышку располосовал».

«Не вы первый», – понимающе кивал бармен.

Надоело, подумал Буковский. Окружающее начало его злить. Спрячемся с Аней в отеле, никуда выходить не будем. Нового велосипеда у нас нет, а на старую «тойоту» маньяк не позарится. Ане – массаж, фиточай, пантовые ванны, акупунктура, медовая бочка, а я буду надираться и думать.

За окном кафе тянулась тихая провинциальная улица.

Среди припаркованных машин выделялась зеленая «вольво».

Завидовать не стоит, всё равно на такую у него денег нет. Пока нет. Хозяин зеленой красавицы торгует, наверное, алтайским лесом, сейчас лиственница в моде. Когда из торгового центра вышла девушка, Буковский невольно напрягся. Вот чему стоит завидовать! Шаг уверенный, ноги длинные, в руке брелок, зеленая «вольво» ласково откликнулась. В универе Буковскому нравилась одна такая вот длинноногая девушка, но тогда он был еще беднее.

Вернулась Аня, тронула блинчики пальцем:

«Почему они такие холодные? Сдохли, что ли?»

Официант промолчал неприязненно, а Буковский ухмыльнулся:

«Ты, Анька, разрежь блинчик поперек и посчитай годовые кольца».

Аня отодвинула тарелку и счастливо рассмеялась: «Давай с тобой в отеле не будем трое суток не вылезать из номера?» Женщины умеют угадывать то, что им хочется угадать.

 

ДОРОГА НА ТАШАНТУ

С Чемальской ГЭС мы вернулись вечером.

Над озером светило солнце, над рекой полз туман.

Нежный, влажный, он не холодил, не ложился на воду, но и не рассеивался, делая небо (и его отражение) невесомым и призрачным. После долгих дней новосибирской мороси дышалось легко; в баре нестройно пели под караоке – гости съезжались.

Увидев нас, Анар кивнул удовлетворенно: «Даже люкс забронировали».

Как облачко мошкары, пролетели по набережной юркие выпестыши. А сам Анар, оказывается, только что вернулся из Бийска. В бар пока не заглядывал, да и нужды не было: из распахнутого окна, как из чудесной рамы, оборачивалась белокурая девушка. На обнаженном плече – стилизованные олешки, правда, косы не было. Но сходство с принцессой Укока просто пугало.

Возник рядом Смирнов-Суконин:

– Хотите добрый совет?

Мы промолчали.

– Выпейте красного!

– А ты ел сегодня? – покосился на советчика Анар.

– А то! Я в село ходил. Бабка на рынке завернула мне пирожок. Отзывчивая бабка. У нее бумажная лента, как для кассовых аппаратов. А на ленте написано чернильным карандашом: «Тася, мы с Иваном ушли на кладбище».

– Иди, поешь в баре.

– Я уже ел в кредит. Два салата.

– Мяса съешь. Пусть запишут на мой счет.

Анар знал о системном кризисе Смирнова-Суконина.

Оказывается, до «Дарьиного сада» младший лейтенант Смирнов-Суконин действительно добирался автостопом. Хотел позвонить невесте, не смог: на счету мобильника пусто. А раз пусто, значит, он даже и генералу не позвонил. А ведь именно генерал Седов отправил Смирнова в погоню за покойником.

Так Смирнов объяснил Анару.

«Ты мульку не гони. Покойники в «Дарьин сад» не ездят». – «А этот поехал. Его током убило, а он сел на велосипед».

«Ради чего?» – не верил Анар. «Любит ездить». – «На велосипеде?» – «У него покрышки классные». – «Всё равно ведь только велосипед…»

Смирнов и сам удивлялся. У него невеста, откровенно рассказал Анару, работает над дипломом. В отсутствие любимого помогают невесте два спортивных лба с курса, до дурного не додумаются. Всё вроде схвачено, а домой хочется, и есть хочется. В Сростках Смирнов почти договорился с хозяином продуктовой лавки о небольшом денежном кредите (бросить на телефон), но увидел на прилавке упаковку яиц с устаревшей пасхальной надпечаткой: «Христос Воскресе!» (2 категория) и не удержался:

«Хотите добрый совет?»

Хозяин простодушно кивнул.

А выслушав советчика, вышиб его за дверь.

Это еще ничего. Мир и без того торчит – кризис, нервы. По-настоящему Смирнова били только под Бийском. Там он одного частника уговорил ехать как можно быстрее. «Хотите добрый совет?» – «Бесплатный?» – «А то!» Частник гордо откидывался в водительском кресле, прозрачно намекал: «Хорошо заплатишь, еще быстрее поедем». Хвастался: «Я в армии сержанта в страхе держал!»

Так, хвастаясь, вылетел на машину ДПС.

«Нас трое», – понимающе покивал старший патруля.

Смирнов догадался: «Наверное, по паре сотен на каждого?»

Старший согласно кивнул: «По три».

И частник согласился, указав на Смирнова: «Он банкует».

«А то! – согласился Смирнов. – Только у меня купюры мелкие».

Подошли еще двое. Все вместе, трое гаишников и частник, молча смотрели, как Смирнов охотно и откровенно выворачивает карманы. Мелочи (его золотой резерв) набралось до тридцати рублей, купюрами, правда, меньше. Пока частник злобно расплачивался, Смирнов укрылся в кустах, – советы у него кончились.

Через полчаса, счастливый, выбрался на дорогу.

Путь один: на Ташанту, семьсот пятьдесят восемь километров. Но и частник был не дурак, дождался Смирнова за поворотом.

«Мобила есть?» – «Не работает».

Тогда частник сорвал с руки Смирнова часы.

Так страстно срывали эполеты с декабристов царские псы.

А на вопрос, как Смирнову теперь определяться во времени, частник коротко ответил: «По солнцу».

В кратком изложении Анара история Смирнова-Суконина выглядела так.

Вызвали младшего лейтенанта в штаб округа. По широким ступеням поднялся он в тень исполинских колонн. Чувствовал себя бойцом несуществующей империи, да и настроение было неплохое. До конца службы сто пятьдесят дней, уже даже сто сорок девять, а время не стоит на месте, его не остановит даже главнокомандующий, так хитро природа позаботилась о срочниках. Опять же, невеста заканчивает диплом, впереди много хорошего. И сейчас Смирнов ночует дома, а не в казарме. Считай, почти альтернативная служба. И еще такая забавная деталь: предыдущий президент вроде как очистил российскую армию от всяких там толстяков, а первым, кого Смирнов встретил в служебном кабинете, оказался полковник совершенно непомерной ширины.

«Вы в каком виде, товарищ младший лейтенант? Не видите, перед вами целый полковник сидит! – Видно, что старым толстым генералам идет надежная смена. – В армии у нас каждая минута на учете, работаем по двадцать пять часов в сутки».

«Разрешите уточнить?» – «Разрешаю». – «Разве в сутках не двадцать четыре часа?» – «Это на гражданке. А в армии встают на час раньше».

Приказ оказался простым: доставить в Академгородок (адрес устно) трехлитровую бутыль с черной этикеткой «NIVI». Без крестов и черепов, но строгая этикетка. Передать лично в руки генералу Седову (адрес устно). Что скрывается под загадочной этикеткой, младшему лейтенанту на складе не объяснили, но, в отличие от полковника, дежурный (капитан, не старшина какой-нибудь) похвалил: «Сам догадался, что сегодня лучше не в форме?» Видимо, имело значение. Ответил: «Разрешите доложить. Сам!» А какая форма? Форму только обещали: погоны, как у летчика, покрой, как у моряка. Был Смирнов в своем единственном костюме – синенький, в елочку, аккуратно выглажен, не выглядит с чужого плеча. Правда, в продуктовых ларьках на просьбу Смирнова дать ему маленькую шоколадку «Алёнка» продавщицы, глянув на его скромный костюм, намекали: «В маленькой фольги нет».

«На чем повезешь бутыль, младший лейтенант?» – «На машине, товарищ капитан!» – «Знаешь, что такое NIVI?» – «Никогда не слышал, товарищ капитан!» «Тогда, – сплюнул капитан, – вези осторожнее». – «Разрешите обратиться, товарищ капитан!» – «Разрешаю». – «Хотите добрый совет?» – «Выкладывай». – «Вы, товарищ капитан, плевок сапогом растираете по полу. А лучше плевок сразу дезактивировать химией. А то ведь, как ни растирай, бактерию сапогом не раздавишь».

Специальной корзины для перевозок бутылей со строгой этикеткой «NIVI» в хозяйстве штаба не оказалось. Не беда. При Смирнове всегда находилась матерчатая сумка – Online educa Barselona. Что за educa такая, он не знал, но ведь и про «NIVI» никто ничего не знает. Свободной машины в штабе тоже не оказалось. Стояли во дворе штук пять легковых, но в них штабные водилы отдыхали, мало ли что. А первый же таксист, увидев сумку с «educa» и «NIVI», честно предупредил: «По Красному проспекту пробка от Совнархоза до Коммунального».

Пришлось спускаться в метро.

В вагоне Смирнова прижали к девушке.

Он сопел, отворачивался, потом не выдержал:

«Хотите добрый совет?»

Девушка заплакала:

«Я уже беременная».

В Академгородке, куда Смирнов добрался на переполненной маршрутке, генерал Седов, увидев бутыль, прижатой к груди младшего лейтенанта, попятился:

– Вы где, младший лейтенант, спецмашину оставили?

– А я, товарищ генерал, своим ходом.

Генерал не поверил:

– Вы знаете, что везли?

– Никак нет, товарищ генерал!

Было видно, что обычные слова у генерала кончились.

– Так вас и так! Несите на веранду. Осторожнее, так вас и так!

Гуськом – осторожный Смирнов-Суконин и генерал в штатском – поднялись на открытую веранду. Там сидел в плетеном кресле человек с открытым взглядом, в армейской рубашке и в защитного цвета шортах. Но был он не военный, это точно, потому что поаплодировал смелости и упорству Смирнова-Суконина. Видимо, понравился ему младший лейтенант своими сияющими глазами и то, как он нес бутыль с черной этикеткой, нежно прижимая ее к груди. У самого, кстати, глаза были темные, мерцающие, наверное, всё обо всём знал, а на полу валялись крутые велосипедные покрышки – Schwalbe, немецкие. Сам велосипед, прислоненный к перилам крылечка, был, впрочем, веломировский, отечественный; у таких только раму варят на Тайване.

– Разрешите обратиться?

– Разрешаю, так вас и так!

– Покрышки с выставочного байка?

Человек в армейской рубашке поаплодировал.

– Это зря. Там покрышки, считай, по году валяются.

Человек в армейской рубашке снова поаплодировал, правда, сдержаннее, потом спросил:

– Ты Аксенова любишь? Или так просто – имя симпатичное?

Младший лейтенант решил не врать: «Я вообще-то мало читаю».

Человек в армейской рубашке посмотрел на генерала, а тот слегка развел руками: извини, мол, других солдатиков, доктор Валькович, у меня для вас нет. Непонятно, чем они занимались до появления Смирнова. Трава у веранды и у крылечка мокрая, низкое небо, как везде, слегка моросит, у глухих ворот по внутренней связи давал кому-то отбой немолодой сержант. Ну, понятно, смородина, малина. А еще толстый серый кабель, так и тянется к трансформаторной будке. Конец красиво оголен, торчат медные блестящие нити.

– Хотите добрый совет?

На предложение никто не откликнулся.

Тогда младший лейтенант Смирнов-Суконин носком мокрого ботинка ловко поддел кабель и отбросил в сторону. Кабель спружинил, плюхнулся на металлическую растяжку, голыми медными нитями чиркнул по прислоненному к стене отечественному велосипеду. Красиво чиркнул, плотно: над черной с золотом рамой (сваренной на Тайване) вспыхнуло фиолетовое сияние, будто всех втянуло в нежную радугу. Лицо Смирнова жарко опалило, толкнуло в грудь. Но никакого взрыва, ничего такого, даже бутыль с черной этикеткой «NIVI» не пострадала, только сыпались и сыпались с неба лепестки серого скучного пепла, и колючая малина скукожилась. Всё будто замерло. Невидимая оса звенела в смутном воздухе, но не назойливо, просто звенела, и всё. Кабель-то под напряжением, запоздало догадался Смирнов. Потом черная пелена начала светлеть. Как на выгорающем экране проявилась кирпичная опаленная стена коттеджа. Смирнов ждал аплодисментов, но человек в армейской рубашке лежал скрюченный на каменных ступенях, а генерал взглядом проверял положение кабеля.

Потом наклонился, проверил у лежащего пульс:

– А что, младший лейтенант, у тебя, наверное, невеста есть?

Почему-то решил перейти на ты. Поразился находчивости, наверное.

– Так точно, товарищ генерал, есть!

– Когда обещал невесте вернуться со службы?

– У меня точные цифры! Через сто сорок девять дней.

– Дней? Ты не путаешь?

Задав такой необычный вопрос, генерал Седов вынул из кармана плоский, какой-то необычный мобильник и бросил отрывисто: «Дежурный, у меня труп».

Ужасное слово резнуло слух младшего лейтенанта.

А генерал спрятал необычный мобильник и добавил:

– Из военной тюрьмы быстро не выходят.

– Как из тюрьмы? – не поверил Смирнов. И заторопился: – Товарищ генерал, это же удар током! Земля мокрая, ваш товарищ даже не мучился.

– Что хочешь попросить перед увольнением из армии?

– Повышения по службе, товарищ генерал!

До генерала Седова дошло, наконец, что младший лейтенант в шоке. Он втолкнул его с веранды в прихожую, снял с полки бутылку: «Хлебни!» А на веранде уже топали, кто-то крикнул: «Товарищ генерал, где труп?»

– Как это где?

Генерал и Смирнов с бутылкой в руках вышли на крылечко.

А трупа, правда, не было. Были тучи, – как всегда, низко. Смирнов поставил бутылку на столик и с надеждой выглянул из-за спины генерала: «Я же говорил». Всё, в общем, было на месте, даже бутыль «NIVI» стояла там, где стояла.

– Кто на воротах?

– Сержант Капторенко.

Ну, сержанта Капторенко пугать тюрьмой не имело смысла.

Глаза блестящие, выпуклые, форма подогнана, носится аккуратно:

– Разрешите доложить, товарищ генерал! Уехал он, этот ваш покойник!

Генерал напряженно думал:

– В каком направлении?

– Да на юг. Так и сказал – на юг.

– Что еще он сказал?

– Уточнил, в какой стороне лежит ближайшая государственная граница.

– Вы уточнили, конечно?

– Нам врать не разрешается.

До Монголии на велосипеде быстро не доберешься, но Смирнов покойника явно недооценил. Покойник умел крутить педали. Только в Бийске у торгового центра Смирнов увидел знакомый велосипед с хвалеными немецкими покрышками. На всякий случай перочинным ножом ткнул в тугую резину: побегаешь, мол, от меня! – и тут же получил по голове деревянным ящичком. Хозяйка велосипеда, немолодая дачница, рассады на хулигана не пожалела.

Зато в Сростках, куда младший лейтенант добрался на попутке (приказ генерала был прост – догнать и задержать бежавшего), Смирнова-Суконина ждала удача: отечественной постройки велосипед (только рама сварена на Тайване) с прекрасными немецкими покрышками, стоял около кафе «Улыбка». Пыльный велосипед, усталый. Можно не сомневаться – отмахали на нем не одну сотню верст. Вот ведь гусь, посмеялся про себя Смирнов. Считается покойником, а лихачит.

И счастливо ткнул ножом в неподатливую резину.

Длинноногая девушка, садившаяся в зеленую «вольво», засмеялась: «Вы это зачем сделали? Это ваш велосипед?»

Смирнов обрадовался: «Хотите добрый совет?»

«Нет уж, не надо», – ответила девушка и укатила.

А на Смирнова набросился психованный тип. Вроде как странствующий бард, они у нас все психованные…

В бокале вина Смирнов себе не отказал.

Губы залоснились, голубые глаза смотрели влажно.

Неподалеку вскрикнула кукушка. Тоже, наверное, радовалась.

Смирнов хихикнул: «Кукушка, кукушка! Сколько мне жить осталось?»

Знал, что кукушка пророчит годами, а не сутками. В смысле предсказывает будущую жизнь в годах. Такая у нее единица измерения.

«Один год… Два… Три…» – повторял Смирнов вслух, чтобы все знали, что речь идет не о сутках. Всё равно на Смирнова смотрели с сожалением: вот просишь, когда не надо, откукует тебе птица пять-семь лет, мучайся…

Но лесную дуру заклинило.

«Двадцать два… Двадцать три… Двадцать четыре…»

Так и куковала всю ночь. Спать никому не дала. Жила себе потихоньку, а Смирнов ее разбудил, суку. Ворочаясь в постели, я время от времени вспоминал: надо же как эта девица в окне бара напоминала принцессу Укока…

 

КРУТЫЕ ПРИХОДЫ

Веселую книгу написать не просто, особенно, когда моросит дождь и выпестыши за окном пытаются перекричать кукушку.

Калифорния горела…

Францию и Германию заливало…

В Чехии не хватало рабочих рук, Латвия экономила на русских школах…

Отечественный минздрав пугал граждан иноземными гриппами, советовал мыть овощи, сидеть по домам, видимо, в министерстве еще не знали про закрытые напрочь границы…

В веселой книге, которую мы с Алексом задумали еще в Новосибирске, речь шла о настоящем профессоре и практикующем доценте. Из Парижа они попадали за Полярный круг и лично видели сказочного старичка (по-северному – чюлэни-полута), который сидел у озера и никак не мог поймать третью рыбу.

Две уже поймал, а третья не шла.

А как сядет на крючок, так конец миру!

Как отогнать голодных рыб? Может, напустить злых духов?

Эти гамулы, злые духи (по наущению настоящего профессора и практикующего доцента), вдруг обрисовались в воздухе, как смутное, бесформенное облако, потом раскрутились гибким вибрирующим веретеном.

«Превед, падонак! – пищали и вопили они. – Твой вид рождает в наших душах скандальные противоречия».

«А это почему?» – удивился сказочный старичок.

«А это потому, что у тебя проблемы с вышестоящим сервисом».

Самый наглый гамул, байтов на тысячу, чувствуя недопонимание, подлетел совсем близко: «Чмок тя! Бросай удочку! Или дать по заднице?» – «А зачем?» – «А затем, что задница у нас есть универсальный интерфейс! Через задницу всё сделать можно!»

Универсальный интерфейс! Мне показалось, что это прозвучало вслух.

А вот и чмок тя! Вроде телевизор выключен и радиоточки в номере не наблюдается.

«…хотелось сесть напротив Айи, – записывал я в блокнот, поглядывая на дверь, когда, наконец, появится практикующий доцент. – Как сидел когда-то в темном подземном складе, загадочном от прыгающих отсветов кочегарки. Там фотожаба на ящиках подмигивает. Там бегущая строка разрывает тьму. «Превед кросавчег! ты папал на наш сайтец! для души падонга тут найдетсо фсо картинки всякие и прикольные и эротические бугагага…»

Я готов был поклясться, что не говорил этого вслух.

Но со стороны мини-бара вновь донеслось: «…теперь ясно, что американский погодный спутник резко поменял орбиту на более высокую, хотя НАСА не подтверждает факта корректировки…»

Ну, ладно, ночные звонки. Ну, ладно, кукушка орет, мозг у нее некрупный. Но вещающий вслух мини-бар! Ты же не за Полярным кругом! Я даже приоткрыл дверцу – бутылочки расставлены, звуки смолкли. Достал банку пива, захлопнул дверцу и невидимый диктор тотчас с упоением продолжил: «…испанское правительство окончательно закрыло границы со своими непосредственными соседями…»

Я открыл дверцу – всё смолкло. Закрыл и вновь услышал: «…физики девяти стран отправили протестные письма в Совет безопасности ООН, призывая оставить воздушный коридор до Церна открытым…»

Ковер в коридоре гасил шаги.

Узкая арка, деревянная лестница.

Я толкнул дверь номера, в котором жил Алекс, и увидел практикующего доцента чуть ли не в обнимку с Буковским. Они хорошо пошерстили мини-бар, кажется, он у них даже не разговаривал. Орлиный нос Буковского побагровел, на губах Алекса играла многозначительная улыбка.

– Есть новости?

Не было новостей.

Только по серой скале, выпирающей посреди номера, среди седых лепешек сухого лишайника деловито бегали рыжие муравьи.

– Я тут толкую Буковскому про шамана, – сказал Алекс. – Рассказываю, как вчера нас в Чемале доставал шаман. Слышь, Буковский? Он нам визитку оставил. Номер телефона и два слова: «Позвони Линде».

В дверь негромко постучали.

Буковский прохрипел: «Какого хрена?»

Наверное, решил, что находится в своем номере, а ему и без того не дали выспаться. Не Анька, к сожалению, не Анька. У нее по гороскопу – опасность внезапного зачатия. Зато всю ночь в соседнем номере кто-то злился: «Надоело, блин, секс, секс!» Слова до Буковского доносились совершенно отчетливо. «А чего ты хочешь?» – дивился женский голос. – «Уважительных и серьезных отношений». – «Ну давай, я во время секса буду обращаться к тебе на вы». – «Замолчи!» – «Да ладно тебе! Раз уж речь зашла об уважительном отношении, расскажи, как люди научились считать?» – «Ну как, как? Начинали с таких вот красивых пальчиков». – «Как у меня?» – «Ну да. Пальчик к пальчику. Так появились целые числа». – «Даже страшно подумать о том, как появились дроби…»

В дверь снова постучали.

Буковский нетвердо выпрямился.

Как орангутанг подошел к двери и распахнул ее.

И ошеломленно отступил, потому что красная юбка на Карине полыхала, как флаг.

Понятно, в тот момент мы еще не знали, что девушку, возникшую в дверях, зовут Карина. Узнали чуть позже, но юбка, правда, полыхала на ней как флаг. Такую ткань, жадно подумал я, нужно делать прозрачной. Карина стояла в дверях чуть боком, отставив левую ногу, и Буковский сразу вспомнил парковку у торгового центра в Бийске. Там у торгового центра стояла зеленая «вольво», и именно эта вот невероятная девушка подняла руку с брелоком…

– Меня кукушка достала…

Буковский смотрел на девушку, как лунатик.

– Зато я Аньку встретила, – объяснила девушка без улыбки. – Она уже спит, а меня кукушка совсем задолбала…

Мы с практикующим доцентом с наслаждением наблюдали разыгрывающуюся перед нами сцену. Оказывается, перед самым моим появлением Буковский говорил о любимой девушке. Об Аньке, конечно. Представил ее как раскривульку года, такое у него настроение было. – «А где твоя любимая девушка?» – якобы спросил Алекс. – «Это ты про раскривульку года?» – якобы спросил Буковский. Но сейчас на раскривульку года больше смахивал он сам. Карина буквально таяла в его взгляде – пьяном, выцветающем, медленно превращающемся в рассвет. Что-то в номере Алекса происходило невероятное…

– Анька мне и сказала, что ее дружок ушел на мальчишник. Это ведь вы ее дружок, да, Буковский? Анька так и рвалась за вами, но я ей говорю: ты лучше поспи, они же там на мальчишнике. А она говорит, у них на этих мальчишниках всегда куча блядей. Я говорю: ты что, Анька? какие бляди? это же мальчишник, туда девок не берут. А она говорит: ага, думаешь, я никогда на мальчишниках не бывала?

Буковский ничего не понимал. Он мысленно всё еще видел втягивающуюся в «вольво» длинную красивую ногу. И поняв, что Буковский приручен, Карина вошла, наконец, и притворила за собой дверь. От скалы, составлявшей немалую часть номера, несло прохладой. Карина с интересом ощупала выступы гнейсов. Потом подошла к окну, выходящему на реку, и на фоне неба мы отчетливо увидели каждый изгиб ее тела. Конечно, красная ткань могла быть и прозрачней, но и эта была очень хороша. Отсвечивала вода, солнечные лучи страстно преломлялись, ничего, в общем, странного – просто красивая девушка в алой юбке на фоне открытого окна; но Карина стояла не просто так, она стояла в облаке особенного света, и в очистившемся небе над ней, как корона, росли в окне белые облака.

– Идемте, Буковский, тут нечем дышать…

И они свалили.

И провели вместе день.

Когда я увидел их вечером, Буковский был трезв, глаза ввалились, а топик на Карине в трех местах испачкан малиной. «Я как гламурная сучка, – доверительно пожаловалась она. – Гардероб ломится от шмоток, а вот не знаю, что надеть». Буковский смотрел на Карину жадными трезвыми глазами. Он еще не привык к мысли, что его жизнь изменилась.

«Если кукушка выкрикивает даже всего одно ку-ку в минуту, – спросил он меня, – то сколько же она напророчила этому придурку?»

Он имел в виду Смирнова-Суконина.

А сами они с Кариной попали на остров.

Сперва бродили по западному берегу водохранилища Чемальской ГЭС, уходили от крика охрипшей кукушки, поднимались по узким тропкам, разыскивали всякие уютные уголки. Дорогу указывала, конечно, Карина. Она казалась Буковскому волшебной следопытшей. Она тут не раз бывала, выяснил он, когда писала свою книжку про Катерину Калинину. Потом они сидели под лиственницами, прятались под черными ветвями от моросящего дождя, а когда снова появилось солнце, вернулись к реке, перешли ее вброд и оказались на острове. Анар собирался ставить там еще один корпус «Дарьиного сада». «Когда нынешний железный занавес окончательно опустят, – сказал Буковский Карине, – к Анару поедут все. В самое чудесное место мира, где можно слышать вечную, заведенную Смирновым кукушку».

А пока – поляна в валунах.

Негде лечь, да и сесть негде – нога проваливается.

Пни в хвое, лишайники цвета магния. Мхи желтенькие, прокисшие от влажности, как птенцы в снегу. Гриб в складочках неприличных – в такой зеленой траве, что челюсти сводило. Они с Кариной излазали все поляны, потом вскрыли дверь запертого склада. На секунду Буковский вспомнил о том, что в его квартире в Новосибирске сидит какой-то Колесников и отвечает на телефонные звонки, а Анька вообще неизвестно где, но эта мысль тут же исчезла. Позже Буковский признался, что надеялся найти на складе ортопедические матрасы, да мало ли что, хоть панцирную сетку, но на складе стояли только бильярдные столы и кии в специальных подставках. «У этого вашего Анара плохо с головой. Каждый стол – тридцать тысяч баксов, настоящие пафосные столы, а кии – по пятерке штука». На стене склада кто-то губной помадой вывел: «Я для мужа – в командировке». Карина романтично посмотрела на Буковского: «Я не замужем». А ниже тянулись другие слова: «Я девочка, никакого образования, блондинка, люблю готику и блэк-металл, не обижайте меня, пожалуйста, бородатые дяденьки, а то вены вскрою».

«А меня в школе учительница биологии не любила, – призналась Карина, облизнув пересохшие губы. – Она считала мой смех непристойным». – «Разве что-нибудь изменилось?» – «Ты находишь?»

Буковский пожал плечами.

Он всё время врал. Он боялся упустить хоть слово.

«А еще я хотела знать, как правильно называется процесс размножения человека». – «А об этом ты кого спрашивала?» – «Учителя математики». – «Хочешь, я тебе расскажу?» – «А я уже знаю». – «Тогда почему ты не улетела в Сеул?» – «А с чего ты взял, что я туда не улетела?» – «Ты же вот! Я ездил в аэропорт!» – «Ну и что с того?» – «Рейс на Сеул ушел». – «Разве я говорила тебе, куда лечу?» – «Мне Аня подсказала. Но я и сам догадался».

Он не успел задать вопрос, а Карина уже ответила:

«В Кимхэ у меня подружка».

И спросила:

«Хочешь договориться?»

Он еще не знал, о чем идет речь, но ответил не раздумывая: «Хочу».

Просто чувствовал смутно, как щемящую боль, что врать больше нельзя. Что-то действительно изменилось. Даже темный склад изнутри светился и далекая кукушка стучала, как вечный двигатель.

«Ладно, подружка. А что ты делала в Берлине?»

Карина не удивилась. Ну да, в Берлине она попала в ДТП. Как раз в Берлине. Буковский окончательно протрезвел. Немецкий физик Курт Хеллер тоже попал в Берлине в аварию. В тот же самый день, кстати. Неопределенная опасность была растворена в воздухе. «Качественный и анонимный взлом почтовых ящиков на заказ». Романтичность Буковского сильно подтаяла. Это как описаться в хорошем обществе. Все делают вид, что ничего особенного, но штаны мокрые. А еще трахнутая кукушка.

«Зачем тебе эти физики, Буковский?»

«Чо-нын росия-сарам-имнида», – ухмыльнулся он.

«Ну да, я из России, – передразнила Карина. – А ты-то с каких пор стал патриотом?»

От Карины перло феромонами. Буковский с ума сходил. Он прямо сгорал в ответных сигналах. Даже не думал об ошибочности запросов, просто сходил с ума. Хемосигналы, управляющие его нейроэндокринными поведенческими реакциями, коробили плоть, как аварийное переключение персоналки. Всё, о чем он раньше писал исключительно для обывателя, теперь обрушилось на него.

«Зачем ты всё время врешь?»

Он не знал. Чисто профессиональное.

Зато губы у Карины оказались бархатные.

«Скоро ты станешь знаменитым, Буковский, – шепот и кукование теперь сливались в один долгий звук, в один стон. – Так всегда происходит с теми, кто знает, чего хочет. Ты, Буковский, умнее, чем думаешь. У тебя даже некрологи заводят. Плюнь на кино с закосом под Хичкока, я помогу тебе выбрать будущее…»

 

ИЛЛЮМИНАЦИЯ ДЛЯ ПРИНЦЕССЫ

Кукушку не спугнул даже вертолет, зависший утром над набережной.

Солнце вставало. Толкнулся в дверь Алекс. «Никаких новостей. И майор молчит. Может, повинился перед начальством».

Поднял палец, и мы услышали голоса.

Под балконом. Строители, наверное.

Я даже подумал: утренняя планерка, но строителей интересовали более общие вопросы. Наслушались по ящику о массовых самоубийствах китов у южных берегов Австралии. Теперь кто-то по-русски, но с южным акцентом, спрашивал, есть ли у кита, ну, эта штука… сами догадываетесь… Женский, неуловимо знакомый голос утверждал, что она точно не знает, как у китов, а вот у дельфинов эта штука точно есть. Потому и лезут дельфины к людям, особенно к молодым девушкам.

«Почему только у дельфинов-то?» – «Потому что они млекопитающие».

«Да ну, – возразил третий. – Они в воде живут, значит, рыбы. А зачем рыбам архитектурные излишества?» – «Да затем, что дельфины – единственные твари, кроме человека, которые занимаются любовью для удовольствия. А про китов я такого не слышала. Хотя они тоже не рыбы». – «А кто?» – «Млекопитающие». – «Странно это, Анна. Ты вот тоже млекопитающая, а разве у тебя эта штука есть?»

Они там приглушенно засмеялись. «Девушки недостойны звания млекопитающего».

Оказывается, с рабочими Анара спорила Аня. Скромница, умница, и гороскоп у нее с утра лег удачно. Никаких внезапных зачатий. Настоящая принцесса. Не боялась опускаться до народа. Пожаловалась, что по телику всё время говорят про луну, а она луну уже три месяца не видела. «Мне ночью Колесников звонил, – сообщила она кому-то там, без особой связи с луной и с млекопитающими. Наверное, Анар стоял рядом, а она, конечно, уже обратила внимание на его взгляды. – Один мой бывший… Одноклассник… Сказал, скучает…»

«Как млекопитающее», – уточнил кто-то.

Анна засмеялась вместе со всеми: дразнила Анара.

Неважно, что ее только что лишили звания млекопитающего, разговаривала она с людьми смело. Например, сама предположила, что гастарбайтеры тоже… ну, в какой-то степени… не млекопитающие… Им же ведь не разрешается то, что разрешается дельфинам…

«А монголы – млекопитающие?» – «Откуда такие недостойные сомнения?» – «А я только что из Монголии». – «Граница же закрыта». – «Да ну». – «Что да ну?»

«Да я вчера только из Монголии. Возил рис по договору. Когда уезжал, мне сказали, что граница закрыта и очередь будто бы стоит от самого Кош-Агача. А мне что? Прокачусь. Рис в сухом воздухе не портится. А в степи пусто. Везде пусто. И на пропускном пункте никаких очередей. Разогнали, думаю, всех по домам, надо и мне возвращаться. А погранец в зеленой форме кричит: «Проезжай!» Я газ выжал, но стою, сцепление не отпускаю. Мы ученые, знаем, когда дергаться. А погранец кричит: «Проезжай!» Вот задачка: не двинусь с места, накажет, а двинусь, накажет вдвойне. Что-то, думаю, не то. Погранец разоряется: «Проезжай!» – и монголы с той стороны машут, рису хотят. Ноги у них короткие, кривые, уверенные. Ну, я довез рис до склада, разгрузился. Эх, Монголия… Кругом камни да песок… Правда, табун лошадей видел… В сторону России движется…»

Мы с Алексом вышли на балкон.

Веяло чудесной прохладой, чистотой, уверенностью прозрачного воздуха.

Сосны и лиственницы взбегали по склонам, волшебно отсвечивала река – черной гладью и серебром. Бормотала про луну, которую никто уже несколько месяцев не видел. Только в таком месте и можно найти сбежавший вещдок или подброшенного ребенка. «коля чепоков кумандинец помогите родился в январе». Бывшие жены Анара негромко перекликались в комнатах первого этажа, – птичий базар. А на западной террасе вели жаркий спор выпестыши Венька, Якунька, Кланька и Чан.

«Подохнет ведь», – жалела Кланька кукушку.

«Да почему подохнет?» – не верил Якунька.

«Кукует, а жрать надо», – сурово сказал Чан.

«Ну, покукует себе и снова полетит червяков искать». – «Нет, теперь не полетит. Теперь никуда больше не полетит». – «Да почему это так?» – «Она чокнулась».

Дети перешли на китайский.

А внизу, невидимые, разогнав гастарбайтеров, Аня и Анар – уже вдвоем – обсуждали то, что случилось в мире за ночь.

Закрыли границы ЮАР, Бельгия, Япония…

Вокруг России границы вообще везде замкнулись. Шофер, возивший рис в Монголию, или пьян был, или не разбирался в границах…

Не летали самолеты…

У таможенных пунктов скопились тысячи машин…

В мировых столицах кипели демонстрации, пока, к счастью, без насилия…

«А в буфете, – добавил к сказанному Анар, – микроволновка заговорила…»

«Ты чё? – испугалась Аня. – Человеческим голосом?»

«А других у микроволновок быть не может. Их же делают люди».

«Ага», – согласилась Аня. Чувствовалось, что она немного испугана. Зато я успокоился. Раз уж в буфете микроволновка заговорила, значит, и мой мини-бар мог излучать новости.

«Теперь вести можно слушать, не включая телевизора», – сказал внизу Анар.

«Вот здорово. Ты теперь сэкономишь на электроэнергии!» – обрадовалась Аня.

«Но ты особенного значения этому не придавай, – предупредил Анар. – Тут у нас всегда так. Алтай – место чудес. Я так скажу, это для тебя место, Аня. Я как увидел тебя в окне, так всё понял. В пазырыкское время тут тоже всякое бывало. Видела на портрете принцессы Укока тату – волшебных олешков? Они красивые… Как на твоем плече… Мне шаман говорил…»

«Ой, что шаман говорил?» – «Да ничего такого…» – «Нет, ты скажи!» – «Да что его слушать?» – «Нет, Анар, ты скажи, скажи!» – «Ну, нес всякое… Говорил, что я однажды принцессу Укока встречу…»

«Ты что, Анар! – испугалась Аня. – Она же селькупка?»

«Ты только алтайцам такого не скажи».

«Ой, – испугалась Аня. И, снимая испуг, забормотала в сторону далекой, уже давно охрипшей кукушки: – Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, а с Якова на всякого…»

Я с наслаждением потянулся.

В небе плыли нежные облака, медленные долгие караваны.

«Мне в детстве хотелось прыгать по таким облакам», – донесся снизу голос Анара.

«А я всегда люблю смотреть на облака с самолета, – тут же отозвалась Аня. Она всё-всё понимала, и голос у нее был медовый. – Они как снежные».

«А помнишь сахарную вату?»

«Нет, Анар, облака не сахарные».

«Ну, ладно, пусть снежные. – К моему изумлению, Анар не проявлял свойственную ему твердость. – Ты, Аня, – оказывается, они уже перешли на ты, – могла всё это видеть в пазырыкское время…»

Я обалдел. Неужели Аня и это понимает?

«Мне почему-то кажется, что никто теперь уже никогда не умрет, Анар, – произнесла она счастливым голосом. – Вот Буковский говорит, что все умрут, что долго ни один долгожитель не протянет, только мучиться будут. Он всех реднеками называет, красношеими. По-английски это что-то вроде крестьян. Буковский говорит, что все вообще умрут, он всем напишет веселые некрологи, даже твоим бывшим женам, – зачем-то вставила Аня, видимо, чтобы Анар не забывался. – А ты как считаешь?»

«Хочешь, я прямо сегодня выгоню Буковского из гостиницы?»

«Ты чё? Куда ему идти, Анар? У него же никого нет!»

И спросила: «А зачем люди умирают, Анар?»

«Ну, это просто, – ответил бывший командир, явно довольный, что разговор перешел на тему, в которой он был силен. – Один шел по железнодорожной линии, случайно попал под поезд. Другой гнал машину, вылетел на обочину. Третьего на сплаве засосало в воронку. Да мало ли…»

«А те, кого не засосало?» – «У тех свои причины. Болезни, голод, зависть, всякое такое. У каждого найдутся уважительные причины. А еще специалисты говорят, что в определенном возрасте в каждом живом организме включается особая программа и существо начинает медленно усыхать». – «Как принцесса Укока?»

«Нет, – мягко возразил Анар. – У принцесс иначе. Мы с тобой сейчас говорим про обычных людей. Шлаки, клеточный мусор, закупорка сосудов, желез, мозгов. Принцессы тут не при чем. Они – особая стать. Вообще, Аня, в мире много такого, о чем думать интересно».

«Ты про птиц, про облака, про озера с реками? – умно спросила Аня. – А чего это пишут, что в морях рыбы свихнулись, плывут, куда не надо? И с птицами, пишут, не лучше. У Буковского в голове гуси, даже они вырвались на свободу. Он ругается часто. Я когда в личной анкете в графе «не заполнять» написала «ладно», Буковский очень ругался».

«Ну, разреши, я его выгоню!»

Солнце высветило видимую длину реки, вода нежно дымилась.

Алекс вернулся к себе в номер, но влюбленные млекопитающие под моим балконом никак не умолкали. Узкий лучик проник в окно, пронизал фужер с недопитым красным вином, на блюдце тревожно заплясало алое лазерное пятнышко.

«Нет, ты скажи, почему человек живет так недолго?»

Вместо ответа наплыла с юга туча, какая-то неправдоподобно низкая, широкая, рваная, как грязное и мокрое верблюжье одеяло. Свет в комнате и на террасе погас, стало совсем темно. На соседний балкон вышел Алекс в спортивном халате, почесался с наслаждением: «Вечно у Анара темно». Лохматую тучу, оставляющую на соснах влажные клочья, изнутри распирало бесшумными синеватыми вспышками. Она плыла, расширялась, садилась ниже, еще ниже, совсем близко к кипящей, как в чайнике, воде. Окончательно погас свет. То есть теперь везде погас. И в селе, и на набережной, и вдали над Чемальской ГЭС. Суматошно взревел в подвале резервный генератор, в баре и на кухне «Дарьиного сада» желтовато вспыхнули аварийные лампы и тут же погасли, будто поперхнулись. Обреченно взревел второй генератор, сиплый и низкий, но тоже ненадолго…

«Слышишь?» – «Это чё? Гром?» – «Да нет же, нет!» Анар слушал кукушку.

Так долго, как предсказывала кукушка, люди всё равно не живут, даже в пазырыкское время так долго не жили, но, кто знает, может, теперь Смирнову-Суконину повезет? Тем более что снова вспыхнули электрические огни. И там, где до того горели, и там, где до того были выключены. На столбах, в коридорах, в пустых и в занятых номерах, в пустой бане (я видел, как осветилось ее окошечко). Я щелкнул выключателем, но свет в номере не погас, даже настольная лампа с проводом, выдернутым из розетки, радостно светилась.

– Анар! – крикнул я. – Ты сколько платишь за такую иллюминацию?

Хозяин «Дарьиного сада» поднялся на нижнюю веранду:

– Не знаю. Счетчики не крутятся.

– Может, они сломались?

– Сразу все?

Анар чего-то не понимал.

– Вы посмотрите, свету сколько, – обвел он рукой окружающее: три коттеджа, баню, телеграфные столбы, сидящую на скамье бронзовую Катерину Калинину. На нее свет, кстати, падал сверху – от неподключенного к линии фонаря, и Катерина почти не отбрасывала тени. Вблизи и вдали сквозь влажную влагу нежного тумана сияли, слезились, лучились искусственные солнца. Самые потрясающие, кстати, на веранде – там горкой лежали принесенные монтером лампочки. Целая пирамида светляков. Они сияли в полную мощь, хотя не были даже распакованы. А за поворотом реки во влажную темную мглу били лучи света, узкие, как зенитные прожектора.

– Это ГЭС заработала?

– Она работает с прошлого века.

– Ну, мало ли. Может, вода поднялась в Чемале?

Да нет. Какая вода? Просто тучу несло уже совсем низко над рекой, лохматило, рвало на клочья. Кипела, пузырилась вода. Мы почти не видели сосен и лиственниц, они исчезли, как во влажном дыму, серебряно крутились воронки, и вдали, над ГЭС, бесшумно метались узкие лучи прожекторов.

«Я потому и живу здесь, – сказал Анар, – что не могу привыкнуть».

А еще вышла на нижнюю террасу Карина. Она сияла как елка под рождество, а всего-то был на ней голубенький халатик на узком пояске. Но она вся светилась. Она вышла на террасу в собственном облаке света, как отдельное мировое светило, и остановилась у перил, с любопытством рассматривая бурную реку. Катерина Калинина на бронзовой скамье тоже светилась. Я знал, что Карина написала о Катерине Калининой целую книгу, но я ее не читал, говорят, интересная книга. Кипела бешеная река. Халатик ничего не скрывал. Карина выглядела почти голой, да и на Катерине бронзовое платье ничего не скрывало. Вот и задумаешься. Зачем таким красивым женщинам мужья, они любую тварь приручат.

– Анар! – крикнул Алекс.

– Чего тебе? – отозвался Анар.

Алекс явно хотел привлечь внимание Карины, но генеральская дочка смотрела на темную, рыхлую, на глазах разваливающуюся тучу, сотканную из влажной и грязной туманной шерсти. Она всё так же бесшумно и бесконечно спускалась и спускалась низко над рекой вниз к водохранилищу Чемальской ГЭС. Округлое нежное лицо Карины омывал лунный свет. Конечно, никакой луны в небе не было, просто она вся была в электрическом коконе.

Прикоснись, убьет.

 

СБЕЖАВШИЙ МЕРТВЕЦ

В первый раз доктор Валькович умер в Церне.

В пультовой. Под экранами, блоками включенными в сеть.

В пультовой стоял круглый стол, перед ним несколько крутящихся кресел. Доктор Валькович проводил перед экранами много времени. Обычно компанию ему составлял немец Хеллер. А вот Джон Парцер не любил засиживаться, шагал вдоль свободной от экранов стены, спорил с корейцем Кимом. Но именно американец в день отъезда заметил случайно выхваченного камерой слежения человека в рыжей робе. Неизвестный влез в рабочий отсек из аварийного колодца, прихватил чей-то плеер и нырнул обратно в колодец.

«Вызовите охрану, – сказал доктор Ким. – Ыйса пулло чусэйо».

«Никаких пулло, никаких чусэйо, – цинично ответил американец. – Мы следим не за ворами, а за аппаратурой».

Ким спорить не стал. Вносить происшествие в «Рабочий журнал» тоже не стали.

«У нас и так приборы обнуливает вторую ночь подряд, – пожаловался Парцер доктору Вальковичу. – Вот Ким и нервничает».

Доктор Валькович кивнул. Информация с датчиков, в несколько слоев покрывающих детектор ускорителя, в последнее время поступала на экраны непрерывно. Интересная информация. И споры шли интересные. Когда в последнее общее дежурство доктор Валькович полез в настенный шкафчик за медом, доктор Ким вдруг произнес: «Чонбу ильсан сочжипум-имнида».

Вроде как возражал.

Но доктор Валькович вынул из шкафчика баночку из-под алтайского меда.

Кто-то ради смеха оклеил ее свинцовой фольгой и выдавил на фольге звезду с извивающимися лучами. Это значило: «Чыльгоун ёхэныль. Счастливого пути».

И они улетели.

Ким улетел, американец улетел.

И немец покинул Церн. И англичанин.

«То маннапсида!» – «В следующем году увидимся!»

Доктор Валькович остался в пультовой один. Его манило удобное кресло.

Но, когда он заваривал чай, свет внезапно мигнул. Может, из-за внеплановых работ: техники монтировали магниты на нижней галерее коллайдера. Валькович сунул оклеенную фольгой баночку в сумку (через несколько часов он тоже уезжал в аэропорт) и открыл «Рабочий журнал». Он помнил, что несколько часов назад американец делал записи и ворчал на непонятные иероглифы корейца.

Но записей в журнале доктор Валькович не нашел.

Он даже перегнул «Рабочий журнал». Точно! Один лист был выдран, торчали неровные обрывки. Странно… Странно… Доктора Вальковича охватила непонятная сумеречность, голова отяжелела. Он даже задохнулся на секунду, зачастило сердце, пошли перебои. Кажется, он упал на кафельный пол. В сущности, ничего особенного не произошло, ну, короткий обморок, со всяким может случиться, но каким-то образом доктор Валькович понял, что знакомый мир кончается.

Всё кончается.

Абсолютно всё.

Деньги, мёд, время экспериментов.

Вечером в самолете он попытался сосредоточиться и понять, что же с ним произошло в пультовой, но разумного объяснения не нашел. Усталость… Неслышно подошла улыбчивая стюардесса: «Простите, месье, у вас в сумке фонарь не выключен». Доктор Валькович удивился: какой фонарь? Нет у него фонаря! Но стюардесса не отставала: «Позвольте, мсье, я помещу вашу сумку в камеру хранения?»

В Париже доктор Валькович провел день.

Не было у него в Париже никаких специальных дел.

Ну, посидеть часов пять в Национальной библиотеке или посетить серую заизвесткованную громаду Сакре-Кёр, возвышающуюся над городом. Эти места возвращали доктора Вальковича в молодость, в те годы, когда он еще ничего не знал ни о корейцах-физиках, ни тем более об адронных коллайдерах. Ах, Сакре-Кёр, базилика Святого Сердца! Ты стоишь на вершине Монмартра, и я, наверное, уже никогда, никогда, никогда не поднимусь к твоим цветным витражам!

Так доктор Валькович подумал.

Он никак не мог понять, что изменилось в мире.

Ну да, если прислушаться к бормотанию телевизоров, то многое.

Например, много говорили про Луну, якобы изменившую орбиту, но подобными слухами мир полнится… Говорили про плавающее магнитное поле, но что в этом удивительного, если полюса время от времени меняются местами… Но вот почему город, погруженный в сиреневую дымку, город, который он всегда любил, неожиданно показался ему чужим? Каждый камень, каждое стекло, каждый балкон над бульварами, которые раньше он ощущал как собственное продолжение, отдавало холодом, шептало: нас нет… нет… и ты, доктор Валькович, умер… И птички на каштанах умерли, нет их… И задохнувшаяся шарманка…

Кто и зачем выдрал лист из «Рабочего журнала»?

Доктор Валькович отчетливо помнил ряд цифр, вклеенную цветную схему, аккуратные иероглифы и коротенькую приписку, сделанную рукой Джона Парцера. До американца из Парижа он не сумел дозвониться, и Ким был уже далеко. Зато в Москве доктору Вальковичу удалось попасть на лекцию астрофизика Сюняева. «Наше место во Вселенной с точки зрения астрофизики и космологии». Доктор Валькович с удовольствием поаплодировал своему старому другу, но, в общем, ничего принципиально нового не услышал. Черные дыры, темная материя, звуковые волны Большого Взрыва… Встречные пучки протонов. Силы взаимодействия – слабые и сильные… Протон сталкивается с протоном, рождается новая частица. Давайте назовем ее – эквидистон. Здорово звучит! Hello, World! Что-то должно, наконец, заполнить зияющий интервал между известными силами физических взаимодействий…

Эквидистон.

Равноудаленный.

Звучало здорово, но Сюняев всё испортил.

Он взял и прокрутил под занавес тот скандальный видеоролик.

Ну да, тот самый, снятый с безымянного сайта. Энергии, энергии, энергии!

Ничего удивительного. В Новосибирске на вопрос генерала Седова, можно ли верить этому ролику? – доктор Валькович раздраженно ответил: «Вечными двигателями не занимаюсь».

А лето выдалось дождливое, тусклое.

Странное ощущение, пережитое в Церне, постепенно забывалось.

Но вдруг пришло сообщение из Берлина: физик Курт Хеллер попал в тяжелую автомобильную аварию. Столкновение по дороге в аэропорт. То ли с ремонтным грузовиком, то ли с пустым автобусом. Жертв нет, только пострадавшие, – так сказал диктор. У них ведь свои оценки…

А еще через неделю доктор Валькович узнал о смерти Джона Парцера…

А еще через неделю генерал Седов сообщил ему о гибели Обри Клейстона…

Вообще-то с генералом Седовым доктор Валькович редко говорил о физике и физиках. Предпочитал обсуждать боевую раскраску ихтиозавров или, на крайний случай, всякие смешные истории. «Вот выхожу из вагона на станции «Октябрьская», а на скамье спит темнокожий…»

«А как вам такой русский хайтек? – понимающе усмехался генерал. – У нас как-то в секретном отделе установили навороченный замок со сканером лица. Как-то вижу, стоит перед входом сотрудница, напряженно пялится в сканер, а он ее признавать не хочет. И так она повернется, и так головку наклонит, и улыбку пустит, и прядку на виске подберет, а всё без толку. Наконец, постучала в дверь и ей открыли…»

А мир точно сошел с ума.

Изменился ритм приливов-отливов…

В Южной Атлантике обнаружились мели, не значившиеся на картах…

Границы закрыла даже Андорра, даже Люксембург выкинул тот же фокус…

Луна продолжала уменьшаться…

Бушевали наводнения…

Горели леса…

А на террасе генерала Седова появился младший лейтенант Смирнов-Суконин.

Он припёр генералу стеклянную банку с загадочной этикеткой «NIVI». Своим ходом припёр, дурак! Даже в метро спускался. Доктору Вальковичу, появившемуся на террасе, младший лейтенант, конечно, дал добрый совет по поводу немецких покрышек, а потом откинул ногой оставленный ремонтниками кабель. А тот находился под напряжением. И удачно свалился на металлическую растяжку. И над крылечком открытой, закапанной унылым дождичком веранды внезапно расцвело томное сияние, будто всех втянуло в погасающую радугу.

Очнувшись, доктор Валькович услышал:

«У тебя, наверное, невеста есть?» – «Так точно, товарищ генерал!» – «Когда обещал невесте вернуться со службы?» – «Ровно через сто сорок девять дней, товарищ генерал!»

Прислушиваться дальше доктор Валькович не стал. У него всё еще плыла перед глазами томная пелена, пронизывали тьму лиловые силовые линии. Понятно, доктор Валькович не знал, как чувствуют магнитное поле электрические скаты или некоторые виды птиц, но почему-то решил, что перед его глазами плывут именно силовые линии. Трахнуло его по полной, потому что только через минуту сквозь плывущую пелену проявилась закопченная стена коттеджа. Любимый велосипед стоял у стены, даже краска с него не слезла. В кожаном кармане под рамой хранился талисман – баночка из-под алтайского меда, оклеенная свинцовой фольгой.

Раздумывать было некогда…

Всю дорогу до Чемала доктор Валькович умирал.

Что-то мешало ему чувствовать себя обыкновенным человеком.

Руки-ноги двигались, глаза видели, но в ушах шумело и немецкие покрышки невыносимо грелись. Он это чувствовал. На него жаром несло. Но мысленно доктор Валькович не уставал аплодировать себе. Вот надо же, он умер! Он еще в Церне умер! – а летит на велосипеде, не останавливается.

Конечно, посты, рьяные гаишники…

«В роте семь разгильдяев, а ты волосы на пробор носишь».

Ясно, что гаишники уже подняли тревогу и генералу Седову доложили, что сбежавший покойник мчит по Бердскому шоссе. Они и раньше-то не могли за мной уследить, мысленно поаплодировал себе доктор Валькович. Профессиональные помощники любителя палеонтологии тайно рылись в вещах, просматривали компьютерные файлы. Думают, я не видел, не замечал…

До Ташанты от Новосибирска примерно тысяча километров.

На хорошей скорости доктор Валькович миновал Вшивую горку, гаишники на выезде из Академгородка свистками проводили одинокого велосипедиста. В их руках появились рации. «Да, в шортах… Да, армейская рубашка… Да, мчит как угорелый…» Мелькнул указатель, перечеркнутый жирным крестом, по правую руку проглянуло плоское Обское море с зелеными островами – сквозь пелену облачного дня, как сквозь пелену затмения…

«Живые раки».

«Уголь для мангалов, веники».

Мир изменился. Он здорово изменился.

Вот человек умер, а катит на любимом велосипеде.

Вот генерал Седов посчитал его покойником, а он катит по трассе М 52.

И дорога, в общем, неплохая, только разметка необычная. На спусках – одна полоса и две встречных, а на подъемах наоборот. За безликим селом Безменово начались участки холодного асфальта – смесь мелкой щебенки и гудрона. Проходящие машины стрелялись камешками, перли на север огромные фуры с фруктами из южных республик, военные тягачи. Доктору Вальковичу ничто не мешало, он крутил педали, не чувствуя никакой усталости. Он не понимал, как это у него получается, но дважды умудрился на подъемах обойти мощную иномарку. Такое впечатление, что дорога всё время шла вниз.

Позже доктор Валькович так и сказал нам.

Алекс не поверил: «Всё время вниз?» – «Ну да. Я так чувствовал». – «Даже там, где дорога шла в гору?» – «И там, где шла в гору. Без разницы».

Была и неприятная сторона: покрышки грелись.

Мелькали речки, обрывистые скалы прижимали суживающуюся дорогу к реке, иногда капал дождь, а покрышки грелись. Получалось, что в среднем доктор Валькович делал на велосипеде не менее ста километров в час. Где-то за Манжероком обошел кавалькаду байкеров. Пять рычащих машин на хорошей скорости шли в подъем, но самый обыкновенный велосипедист в защитной армейской рубашке пролетел мимо них так, будто они стояли. Напружив руки, пригнувшись к рулям, байкеры звенели на скорости, как осы. Злобные глазища, лиловые тату на голых плечах. «Искалечат», – мысленно поаплодировал Валькович. У них настоящие байки, они могут развивать запредельную скорость, а он их обошел! И оторвался километров на двадцать! Думал уже – совсем, но на каком-то подъеме воздух странно сгустился. Множество необычных звуков с какой-то особенной силой окружило доктора Вальковича.

Тут его и достали байкеры.

Один вышел вперед, двое пристроились по бокам.

Еще двое замкнули процессию. И так в рёве, в грохоте, в молчаливом восторге байкеры вывели странный велосипед доктора Вальковича на полянку под отвесной известняковой скалой, круто исписанной именами неизвестных счастливчиков.

Юля и Гоша…

Егор, Натка и Пелемень…

А об Иришке было сказано, что она из Тюмени…

Счастливые, свободные люди. Они по собственной воле когда-то ползали тут по скалам. Их нисколько не пугали отвесные зеркала скольжения и рыхлые кружевные языки осыпей…

«Крутишь педали?» – поинтересовался байкер в кожаном жилете без рукавов, руки по плечи в страшных сизых наколках. Остальные смотрели молча, только единственная девушка всё время дергалась: «Чего ты с ним разговариваешь?»

Но вожак выдержал стиль, попинал горячую резину:

«Немецкая?» – «Исключительно». – «На таких скоростях не выдержит».

И спросил:

«К какому клубу приписан?»

Доктор Валькович не сразу понял:

«Какой еще клуб? Я просто катаюсь».

«Ладно, – всё еще сдерживаясь, кивнул байкер. – Просто катаешься. Почему нет?»

И посмотрел в глаза доктору Вальковичу:

«Только раньше нас на великах не обходили».

И тяжелой рукой полез в подвесной карман под рамой велосипеда:

«А ну-ка, ну-ка! А это что тут у нас?»

«А это что тут у нас?» – тянулась, переспрашивала девушка.

«А это тут у нас остатки меда, – вежливо понюхал вожак. – Чего это ты баночку фольгой обернул? Какая-то звезда. И мед, наверное, в Сростках брал?»

Доктор Валькович согласно кивнул.

«Ну ты и дурак! Какой мед в Сростках?»

Байкер запустил баночку в кусты под отвесной скалой.

И добавил с неопределенной угрозой: «Ты мед бери в Манжероке, не будь гусем».

Доктор Валькович так и не понял, почему он гусь, если берет мед в Сростках.

Понять это было трудно еще и потому, что он опять умирал. Уже в третий раз в этом году. Всё как всегда, ни облачка на небе, тишина, запахи трав, а солнце потускнело, потянуло сухим туманом, всё вокруг казалось странным, как на цветных срезах. Так, наверное, выглядят модели кристаллов – вроде тетюхинских кальцитов. Мир щетинился, грани отблескивали, пускали цветных зайчиков. И сквозь тяжелые вспышки медленно остывающего железа летела и летела в воздухе пустая стеклянная баночка, обернутая свинцовой фольгой. «Муо?.. Что?..» – спросил бы кореец Ким. И ответил бы: «Борёссымнида… Потерял…»

И пока баночка так летела – сквозь сухой туман, сквозь сгущающуюся солнечную тьму, сгущающиеся нежные запахи, вожак байкеров свистнул. Ревущие машины одна за другой пронеслись мимо доктора Вальковича, а баночка всё падала и падала, стреляла цветными мальтийскими крестами. Hello, World! Единственная девушка, проносясь мимо, торжествующе подняла руку. Топик узкий, доктор Валькович с восторгом увидел грудь, нежное загорелое всхолмие. Но в глазах девушки пылало густое презрение.

«Олень плюшевый!»

Это ничего, что я олень, подумал доктор Валькович.

И что плюшевый – это тоже ничего, ведь баночка не разбилась.

Такие интеллигентные, поаплодировал доктор Валькович байкерам и аккуратно упрятал подобранную баночку в сумку. С одного уголка свинцовая фольга отклеилась. В необозримых пепельных глубинах баночки пылал ужас горячей вселенной, может, начало какого-то другого мира.

Но разглядывать было некогда.

Доктора Вальковича снова несло по силовым линиям.

Минут через пять он нагнал несущуюся по шоссе кавалькаду.

Байкеры шли под сто пятьдесят, волосы девушки стояли горизонтально, она знала, что они не олени плюшевые. Доктор Валькович на отечественном велосипеде (ну, правда, рама сварена на Тайване и покрышки немецкие) лихо подрезал вожака. Покрышки плавились, доктору Вальковичу что-то кричали, но разве услышишь что-нибудь на такой адской скорости? Догадывался: байкеры хотели бы его убить. За армейскую рубашку цвета прогорающего неба, за шорты, за мысленные аплодисменты, за то, что слишком небрежно откидывается в позорном велосипедном седле. А девушка даже завизжала, как коза, и доктор Валькович испугался, что она прямо в седле описается.

Теперь он опять всё время катился вниз.

Реальный рельеф местности не имел значения.

Он катился и катился – вниз, вниз. Вдруг открывалось впереди старое алтайское село – серый шифер крыш между сосен и лиственниц. Седые лишайники на голых придорожных скалах смотрелись, как пролитая простокваша. Козы, как дуры, спали на деревянном крылечке. Рядом сочная молодая трава, а они разлеглись на грубых щелястых досках. Несколько раз Валькович попадал в стадо переходящих шоссе коров. Рябой бык тяжело дышал, пускал стеклянную слюну, рассматривал физика красным глазом. Около придорожного сарайчика – «Шиномонтаж» – доктор Валькович остановился, наконец, полил покрышки водой из колонки. Хозяин, рябой, как давешний бык, сплюнул:

«Давно торопишься?» – «Да почти с утра». – «Ну, если так…»

В «Дарьином саду» доктор Валькович нашел хозяина.

На вопрос Анара: «А деньги есть?» – показал пучок долларов.

Сговорились на тихую мансарду. «Только велосипед с собой не тащи».

Никогда раньше доктор Валькович не спал так крепко. Снизу доносилась какая-то музыка, совсем не из его номера, но всё равно утром до него достучались. Злобный, почти нечеловеческий голос проорал: «Если ты, сука, не выключишь свой сраный рэп, я притащу пятисотваттную стереосистему и буду тебе до утра транслировать мультик про Келе».

Доктор Валькович все понял правильно.

Вынул стеклянную, обклеенную фольгой баночку из мини-бара (сперва это место казалось ему чрезвычайно надежным), и спустился на пустую набережную. Солнце вставало. По карнизу третьего этажа крался серый кот, намыливался разорить одинокое птичье гнездо. Баночка удобно лежала в ладони доктора Вальковича. Он остановился у кедрового щита.

«В этом месте вы можете снять напряжение, очистить свое сознание…

Встаньте лицом к реке, положите руки, смоченные водой, на резные столбики…

Медленно покрутите по часовой стрелке шар-мандалу…

Ощутите ауру горной реки…»

Мысленно поаплодировав, доктор Валькович поднял голову.

Крадущийся по карнизу третьего этажа серый кот как никогда был близок к птичьему гнезду. Но какой-то придурок гаркнул с мансарды: «Брысь!» Кот, конечно, остался на месте, зато сорвалась со скамьи какая-то тихая ранняя бабка, каркнула ворона… такая тоска, блин… снова весь мир пришел в неявное движение…

Доктор Валькович уронил баночку в реку…

 

ПРИНЦЕССА УКОКА

Алекс запаздывал.

Я смотрел на портрет в простенке.

Несколько лет назад на алтайском плато Укок археологи нашли захоронение эпохи матриархата, а в нем мумию женщины. Мумия на удивление хорошо сохранилась, даже татуировка на коже. Понятно, алтайцы отнесли находку к разряду священных, тем более что скоро после того как принцессу вывезли в Новосибирск, местные горы встряхнуло мощным землетрясением. По глазам Анара, молча колдовавшего за стойкой, можно было понять, что принцесса вернется на родину.

А я ждал Алекса и набрасывал в блокноте диалоги северных богов для нашей веселой повести.

«Мама Ильхум, зачем принесла глиняный горшочек?» – «Это я давёжное вино принесла. Кутха проснется, спросит, а горшочек рядом». – Укорила (героя): «Ты рецепт от Билюкая ему не принес. Кутха сильно расстроится. Кутха совсем старый стал. У него теперь на уме только одно: пить вино и смотреть на красивое».

Так говорили полярные боги: Кутха, Билюкай, Ильхум. Так складывалась их жизнь.

Мама Ильхум покачала головой, сказала: «Стыд, стыд. Раньше звери жили без греха, любили тишину, жили с удовольствием. Потом пришли Дети мертвецов. Стали драться, воровать, подглядывать из-за угла, а зверям интересно, они живые, врать стали. Появится красивая, уткнется лицом в ладони, попа кругло отставлена, даже старый дурак, – я невольно посмотрел в сторону Анара, хотя мама Ильхум подразумевала Кутху, – даже мой старый дурак кричит: такую иметь буду!»

Заглянул в дверь Смирнов-Суконин.

Исчез, ничего не посоветовав, но тут же вернулся.

Сказал мне: «Пересядьте к дверям. У стойки вас музыка замучает».

И опять исчез. Многочисленные арки и деревянные колонны позволяли посетителям исчезать и появляться неожиданно.

«А раньше Кутха и Билюкай, – занес я в блокнот, – вместе работали. Упадет много снегу, Билюкай ездит верхом на куропатке, а Кутха лыжи придумал. Раньше считалось так: чужому не завидуй, со следа никого не сбивай, запаса не забирай даже у белки – как ей зиму бедовать? Зверя Келилгу без дела тоже не бей по мягким ушам. А еще такое. Самец найдет корень сараны вкусный и длинный, а другой корень маленький, сморщенный, и тот, который вкусный и длинный, обязательно несет жене – так раньше было. А теперь жене несет маленький, сморщенный, а самый вкусный отдает чужой самке. Ждет от нее поступков, каких раньше не было».

На фоне фальшивого окна, заложенного оранжевым кирпичом и отделанного по наличнику грубым камнем, портрет принцессы Укока смотрелся необыкновенно. Коса через плечо. Горбоносая, ресницы опущены.

У окна – полка. На ней – пудовая чугунная ступа с пестом.

Я хотел сказать это Алексу, спустившемуся в бар, но практикующий доцент думал о своем. «Винтовка точно поблизости, – шепнул он. – Она или на Чемальской ГЭС, или в окрестностях…»

Я кивнул. Я прикидывал.

Кто появился в «Дарьином саду»?

Ну, доктор Валькович… Этот ходит в шортах, в армейской рубашке и рассуждает о мировой экономике. Приехал на велосипеде, Анар им доволен, говорит – большой человек. Такой не повезет винтовку на раме велосипеда и не станет прятать ее в горах… Может, младший лейтенант Смирнов-Суконин знает что-то особенное?.. Или принцесса Анна?..

Дверь открылась.

Лицо Буковского было злым.

– Тебе «Дарьин сад» не нравится?

– Мне вообще всё не нравится, – ответил мне Буковский. И объяснил свое настроение: – Опять не спал всю ночь. Какая-то баба достала.

Мы с Алексом переглянулись:

– Неужели Линда? Шаман подослал?

– Никакая не Линда. Никакой не шаман. Я мерзну под одеялом… Один… – Он злобно глянул в сторону не замечающего его Анара. – А эта баба плетёт по мобильнику какие-то страсти. Видите ли, жара, пески, как я себя чувствую, кто рядом? Я говорю: козлы сплошные со мной. Говорю, всё в мире сместилось, вот-вот наступит конец света, а мессия запаздывает… Границы закрыты, пандемия накрыла материки…

– Подожди ты с границами, – попросил я. – Эта чокнутая чего хочет?

– А ты сам её спроси. Сообщи ей метеосводку.

Буковский встал и отошел к караоке.

Что-то его томило, может, отсутствие Карины.

Ударил по клавишам: «Я люблю бродить одна по аллеям, полным звездного огня…»

Честно говоря, я не думал, что кто-то даже на Алтае помнит такие песни. А ведь звучат… Мы с Алексом так прикинули. Неизвестная женщина звонит мне, звонит Алексу, Буковскому… Расспрашивает о климатических условиях… Это Анар так выразился: климатические условия… Неизвестная и ему звонила. И звонила младшему лейтенанту. Обладая живым и добрым характером, Смирнов-Суконин дал ей пару советов. Первый: хорошенько думайте при наборе цифр. И второй (тоже бесплатный): не скрывайте свое имя, это настораживает.

– А может, звонит принцесса Укока?

Неясно, что хотел ответить Анар. Не успел.

Зато под аркой появилась Карина, и Буковский мгновенно оживился.

– «Я своих забот полна. Вы, влюбленные, не прячьтесь от меня…»

Но Карина только издали посмотрела на Буковского.

Впрочем, и в строгости своей она была как выброс дофамина.

– «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу…»

Разочарованный Буковский демонстративно пересел к нам. Карина вышла, даже не кивнув ему, и он теперь не хотел говорить о Карине. В Чили землетрясение… Северные корейцы сплоховали с ракетой… Ахмадинежад ни с кем уже не торгуется…

– Хотите добрый совет?

– Даже не вздумай!

– Да вы не сердитесь, – посоветовал Смирнов-Суконин. – Вы просто улыбайтесь чаще. Сами подумайте, почему неизвестная женщина интересуется нашими климатическими условиями? – На всякий случай он выглянул в окно. – Звонит одному, звонит другому. А свой номер скрывает…

Буковский (опять демонстративно) пересел к караоке.

– «Вдруг ударила гроза, и от счастья закружилась голова…»

– Хотите добрый совет?

– Убью, блядь! Уйди!

Анар недовольно сдвинул брови, но тут донесся звонок.

– Куда это он так ринулся? – проводил я взглядом младшего лейтенанта.

– В люкс, конечно, куда еще? Там, наверное, его начальство, он по пять раз туда поднимается.

Анар покивал и заговорил о принцессе Укока.

Буковский ждал Карину, а Анар ждал Аню. У каждого своё.

Мумия принцессы, рассказал Анар, лежала на боку. Так ее и нашли, бедную, – совсем одну, в ледяной глыбе. Шелковая рубашка, шерстяная юбка да войлочные носки – вот и весь выходной набор.

Мы с Алексом понимающе переглянулись.

Если у Анара всё серьезно, придется Ане привыкать к шерстяным юбкам, к войлочным носкам, к бывшим женам Анара, к выпестышам. А если Анар решит увезти Аню с Алтая, следует ждать ураганов, землетрясений, затопленных городов…

Вот в этот момент Аня и возникла в арке.

– Буковский! – вскрикнула она. – Там опять черный асечник!

Оказывается, и ей звонила неизвестная. Спросила, как да что, с кем она, пожаловалась на жару. Буковский, услышав это, с необыкновенным, даже каким-то злобным энтузиазмом ударил по клавишам:

– «А самой мне всё равно…»

Аня растерянно улыбнулась.

Она посмотрела на Анара, потом на портрет принцессы.

Они, правда, походили как две сестры, только волосы алтайской принцессы больше отливали медью. И только встретив ответный взгляд Анара, Аня вновь налилась женственностью и уверенностью.

А вот голос Буковского наоборот упал:

– «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю…»

Но никто его слов не слушал. Все вдруг разом заговорили.

«Ну, почему эта женщина всем звонит?»

«Может, правда, выдать ей прогноз на всю неделю?»

А Анар добавил: «Какая у тебя, Аня, кожа красивая…»

– Анар, хотите добрый совет? – спрашивал Смирнов, вернувшийся из люкса.

Анар промолчал, но младшего лейтенанта это не остановило:

– Купите Ане такие же серьги, как в ушах покойницы.

Аня с испугом посмотрела на Анара, а Буковский ухмыльнулся:

– Указанные артефакты купить нельзя.

– Я куплю.

– Не купишь, – зло рассмеялся Буковский. – Такие серьги можно только украсть. Они – собственность государства.

Тук-тук.

Мы переглянулись.

Но это снова вызывали Смирнова.

– Кто там остановился в этом люксе?

Анар объяснил. Начальство, наверное. По документам – вроде бы настоящий генерал. По фамилии Седов, – не какая-нибудь лошадиная фамилия. И вызывал он к себе младшего лейтенанта по серьезной причине (это мы с Алексом узнали чуть позже от самого Смирнова-Суконина). Такой вот странный разговор состоялся у генерала с тучным полковником Шеповаловым.

«Как там у вас характеризуется младший лейтенант Смирнов?» – «Да неплохо характеризуется, товарищ генерал». – «Какое задание он получил в штабе?!» – «Разбирает архив, товарищ генерал». – «Архив? Какой архив?» – «Штабной, товарищ генерал». – «Где разбирает?» – «В штабе».

А как же бутыль с черной этикеткой «NIVI»? А как же история с кабелем? Как может младший лейтенант Смирнов-Суконин разбирать штабной архив, если стоит передо мною?

«Позвать младшего лейтенанта к телефону, товарищ генерал?»

«Не надо. Но глаз с него не спускайте».

С этого момента полковник Шеповалов действительно не спускал глаз с младшего лейтенанта Смирнова, а генерал соответственно не спускал глаз со своего младшего лейтенанта. «В туалет пойдете, не когда вам захочется, а когда захочет командир отделения!» Генерал Седов внимательно ознакомился с данными обоих лейтенантов-однофамильцев. Бывает же такое! Совпадали даже даты рождения, и на службу их призвали в одно время. «Нас, Смирновых, вообще-то много. Мы скоро Кузнецовых попятим». Вызвав к себе младшего лейтенанта, генерал долго смотрел на него.

Наконец, приказал: «Докладывайте!» «Объект гуляет, товарищ генерал!» – «Но набережная пустая». – «А он по бережку. Близко к ГЭС». – «С чего это доктора Вальковича потянуло к ГЭС?» – «Так он же, товарищ генерал, трахнутый!»

 

ЖЕЛТЫЙ БРАСЛЕТ

Бизнес не раз сводил Алекса с силовиками.

Не в противостоянии, конечно. Просто появлялись друзья.

Но с генералом Седовым Алекс не встречался. Слышал о нем, само собой, но слухи слухами; пока не увидишь человека, не услышишь живой голос, трудно понять, что он представляет собой на самом деле. В «Дарьином саду» генерал Седов практически не выходил из номера. Окна задернуты, телефон отключен, на экране ноутбука список проблем, стоивших внимания. Почему американский спутник Sirius вдруг поменял назначенную ему орбиту и оказался почти на тысячу метров выше? Почему Гольфстрим, Куросио и Южное экваториальное течение без каких-то явных причин резко меняют скорость и направление? Почему в Берлине доктор Курт Хеллер, придя в себя, пригласил в палату сотрудников Интерпола? Почему так интенсивно распространяются по всему миру слухи из Церна о некоем выдранном из «Рабочего журнала» листке? Почему в «Анналах физики» не появилась ранее анонсированная статья астрофизика Джона Парцера, посвященная обработке данных, аккуратно поставляемых на Землю научным спутником WMAP? Ну да, Вселенная на семьдесят три процента наполнена непонятной по своей природе «темной энергией», об этом писали и раньше… не новость и то, что «темная энергия» может являться силой, противоположной гравитации… что нового добавил к этому Парцер?

Наконец, пресловутый видеоролик.

Или мы гибнем, или мы на пути к спасению.

Обнуляются самые надежные планы, паспортная система рухнула, границы закрыты, обыкновенный человек, вовсе не спортсмен, на обыкновенном велосипеде за четыре часа преодолевает путь от Новосибирска до Чемала. За доктором Вальковичем давно присматривают разные ведомства, даже местные секьюрити, раздолбаны, за небольшие деньги зябнут на берегах водохранилища.

«Может, обшмонать придурка?» – «А что вы хотите на нем найти?» – «А что увидим, то и найдем».

Ребятам даже в голову не приходит, что мансарда доктора Вальковича в «Дарьином саду», его велосипед и все его личные вещи много раз изучались и изучаются самыми опытными специалистами.

Разумеется, в отсутствие хозяина.

Допрошены даже байкеры, нагнавшие доктора Вальковича на трассе М 52.

Ничего особенного: «Мы даже в рыло ему не дали».

И этот их диалог: «К какому клубу приписан?»

Кроме байкеров, нашлись и другие свидетели триумфального велопробега. Водилы иномарок, которых обгонял по дороге доктор Валькович. Средних лет пастух-алтаец из Онгудая. Пьющий, но в означенный день был, как стеклышко. Но что-то такое ему все-таки померещилось, говорит, даже коровы сбились теснее. А что померещилось? Да он не знает. Ну, вроде как воздух сгустился. И трава сгустилась, и коровы, мялся пастух.

«Даже коровы?» – «Даже они». – «А как коровы могут сгуститься?» – «Вот и говорю, что не знаю».

А еще аудиофайлы, полученные генералом по спецканалу с таможенного пункта аэропорта Инчон в Сеуле. Отрывистая чужая речь, тщательно обработанная специалистами.

Произносится: «Чонбу ильсан сочжипум-имнида».

Переводится: «Это мои личные вещи».

Произносится: Чингу-эге чуль сонмуль имнида».

Переводится: «Это подарок для моего друга».

Произносится: «Мончжо поадо твэмника»?

Переводится: «Можно посмотреть?»

И загадочный ответ: «Игот-гва катхын госыро сэккари тарын госи иссумника».

Переводится: «Вообще-то у моего друга такое уже есть, только другого цвета».

Что мог вывезти корейский физик Ким из Научного центра в Церне? Что уже есть у его друга, только другого цвета?

Пультовая большого адронного коллайдера.

Чайные чашки. Стеклянная баночка из-под алтайского меда.

Кстати, баночку, выброшенную байкером под Манжероком, так и не нашли.

Видел кто-нибудь такую в «Дарьином саду»? Анар утверждал, что не видел. Буфетчица утверждала то же самое. В баре «Дарьиного сада» всегда можно спросить чай с медом, неважно, что Анар, как байкеры, предпочитал не сросткинский, и даже не манжерокский мед, а свой, чемальский. Буковский на как бы случайные вопросы младшего лейтенанта Смирнова-Суконина отвечал односложно, Анечка вообще ничего не поняла. Спрашивали Карину, спрашивали всех бывших жен Анара, причем с китаянкой Анар разговаривал сам. Позже хорошие переводчики по аудиозаписи подтвердили, что Анар правильно спрашивал. Китаянка в ответ заявила, что стеклянную баночку, обклеенную фольгой, никогда в «Дарьином саду» не видела, но всё равно не верит таким людям, как доктор Валькович. Он неправильный человек, сказала китаянка. От таких людей, сказала она, всегда зависит несоразмерно много. Объяснять свои слова китаянка не сочла нужным. Она два раза видела доктора Вальковича на берегу реки. Ей ясно. Так не гуляют люди, у которых на душе мир.

«У него что, ноги кривые?» – не выдержал Анар.

Китаянка на этот вопрос не ответила. Тогда Анар взялся за выпестышей.

И Венька, и Якунька, и Кланька, и Чан – все четверо отвечали по-русски, отвечать на других языках Анар запретил. Удалось выяснить, что в то утро, когда над Чемалом разразилась гроза, выпестыши видели доктора Вальковича на набережной.

«Подохнет ведь», – жалела орущую кукушку Кланька.

«Да почему подохнет?» – не верил Якунька.

«Она кукует, а ей жрать надо».

«Покукует и полетит червяков искать».

«Нет, теперь не полетит», – жалела кукушку Кланька.

«Да почему не полетит?»

«Она чокнулась».

Когда выпестыши дошли до этого трагического момента, кто-то на набережной дико заорал на кота, охотившегося на птичек. Кот, конечно, затаился, а человек… ну, про которого спрашивают… он в шортах был и в рубашке защитного цвета… стоял на пустой набережной, рассматривал баночку…

«Из-под меда?»

«Мы не знаем».

Чан вообще утверждал, что баночка была пластмассовая.

Но Чан легко мог перепутать, ведь по матери он был китаец.

Когда на кота крикнули, этот человек… ну, который в шортах… он уронил баночку в реку… А там камни, течение… Там вода холодная… Баночку могло унести вниз по течению… Чемальская ГЭС выдает ровно столько энергии, сколько могут дать такие вот старенькие турбины, но смотрите: засветились даже неподключенные к сети лампочки, и струи в реке играли как северное сияние.

А еще поразительно то, что вещдок (снайперская винтовка), утерянный майором Мухиным (о чем генералу еще неделю назад доложили во всех подробностях), несколько дней пролежал в Новосибирске – в Анечкиной квартире…

Охотник лося убил, записывал я в своем блокноте. Чомон-гул – «большое мясо».

Жена охотника в лес пошла. На ней грудное солнце – женское украшение. Младшая дочь сказала: «С тобой пойду».

«Тебе еще нельзя. Не ходи».

Но дочь к лосю тайно ушла. «О, Чомон-гул! О!» – Сухой веткой смела снег с мертвой головы лося. – «О, Чомон-гул! О!» – Мохнатое лицо лося открыв, смотреть стала, в мертвых глаз черноту смотреть стала. «О, Чомон-гул! О! Когда охотник тебя догнал, в твоем сердце худо сделалось. В твоем сердце боль встала».

Вернувшись, сказала матери:

«Теперь никогда не будем убивать и есть зверя».

Отцу и братьям так сказала, всех соседей обошла:

«Теперь никогда убивать зверя не будем».

Послушались. Стали голодать. Многие люди, обессилев, совсем слегли. Мох сосали, плакали. Шамана позвали: «Зачем такое? Зачем нам терпеть?»

Шаман ответил: «Упомянутая девушка течение миров нарушила. Упомянутая девушка в смутную черноту глаз убитого лося смотрела. Вслух сказала: «О, Чомон-гул! О!» Духи ее услышали».

Спросили:

«Мы с этим что сделаем?»

Шаман птичьи кости над огнем качал, ответил:

«Упомянутую девушку убейте».

«Почему ее убить? Это будет худо».

«Если один умрет – худо. А если все – совсем худо».

Немедленно убили. «Пусть теперь охотник пойдет. За мясом пойдет. У кого сохранились силы, тот пойдет».

Еще полдень не наступил, а уже убили первого лося.

С тех пор снова стали убивать. С тех пор поправились.

Вот такую веселую сочиняли книжку мы с практикующим доцентом.

А еще сошедшая с орбиты луна…

Сбесившиеся рыбы в океане… Меняющиеся течения…

Непогода над Азией… Напрочь закрытый повсюду мир…

«Если один умрет – худо. А если все – совсем худо»…

…Над Чемальским водохранилищем генерал Седов увидел белое пирамидальное облако. Оно стояло над горами абсолютно неподвижно, солнце никак на него не действовало.

«Цель определена».

Спрятанный в ухе приемник ожил час назад.

Генерал слышал всё, что ему передавали наблюдательные и аналитические службы.

Рынок… Баночки с медом… Самодельные бубны… «Западный берег водохранилища». Не один десяток специалистов был задействован для того, чтобы вывести генерала Седова на обнаруженный тайник с оружием. Скорее всего, это и была винтовка майора Мухина, точнее, его пропавший вещдок. Оставалось выйти на берег, что генерал и сделал. Неторопливо, но и не переигрывая, шел по камням, прихотливо изглоданным водой.

«Сосняк по правую руку».

Генерал уже шел мимо сосен, взбегающих по крутым склонам.

Кое-где сосны буквально лепились к отвесным стенам, но держались, цепко держались, даже ветры их не побили.

«Тропинка».

Сразу и не заметишь.

Непонятно, кто лазал тут по скалам.

«Третья площадка снизу».

Генерал присел на сухую известняковую глыбу и минут пять вглядывался в спокойную темную воду. Доклады поступали оптимистичные: поблизости никого… возможно, указанное место – резервное… Убедившись, что поблизости действительно никого, нырнул в сосняк, почти на ощупь нашел тропинку. Стараясь не примять веток, поднялся на площадку, надежно скрытую в деревьях, присел, прислушиваясь к хорошо придуманному, почти случайному писку в приемнике.

«Соблюдать радиомолчание».

В просвет ветвей просматривалась каменистая береговая полоса.

За ней – серая невысокая плотина Чемальской ГЭС с надстройками.

«Кукушка, кукушка, сколько доктору Вальковичу осталось жить?»

Далекая кукушка с удовольствием начала отсчет, наверное, у нее были свои виды на физика. «Товарищ лейтенант, у меня на танке оторван левый каток, не работает радиостанция, экипаж полностью израсходован!» – лез в голову старый армейский анекдот. Глядя на белое пирамидальное облако, генерал вспомнил недавнее чаепитие с доктором Вальковичем на своей домашней веранде.

«Где ваша жена?» – спросил доктор Валькович.

Генерал ответил: «Предполагаю, погибла».

И в свою очередь спросил: «А ваша?»

«Предполагаю, счастлива».

Ладно.

Достаточно.

«Все мы – пепел звезд».

Главное в том, что где-то здесь, сейчас, может, даже на этой самой площадке, укрыта снайперская винтовка. А целью может быть только физик. Аналитики и наблюдатели пришли к такому выводу. Все научные сотрудники, бывавшие в Церне (буквально по пальцам), находились под наблюдением. Дело не в досужих вымыслах, не в черной дыре, не в конце света, дело – в энергии, которой так не хватает людям. Ролику, снятому с безымянного сайта, можно не верить, но вырванная страница в «Рабочей тетради», странные смерти физиков, работавших с доктором Вальковичем, не менее странное исчезновение корейца Кима (домашний арест?), слухи, распространяющиеся на всех уровнях…

Энергии, энергии, энергии!

Доктор Валькович знает что-то необычное.

Если убрали Парцера (кто?), если убрали англичанина (кто?), если немец сотрудничает с Интерполом (какие показания он им дает?), а доктор Ким исчез в своей Корее, значит, всё указывает на доктора Вальковича, как на последнего носителя какой-то необычной информации. Можно отнести к случайностям стеклянную баночку из-под алтайского меда (зачем он прихватил ее в Церне? зачем сунул в сумку пустую-то? зачем разгуливал с нею по чемальской набережной?), но немыслимый велопробег Новосибирск-Чемал ничем объяснить невозможно. Немецкая резина оплавилась… Монгольская граница недалека… И где-то здесь объявился исчезнувший вещдок майора Мухина…

Кто поднимет снайперскую винтовку?

Может, младший лейтенант Смирнов-Суконин?

Слабо верится, но ни один вариант нельзя исключить.

Анар? Буковский? Они не из тех, кто тоскует по старым сидишкам с прошивкой для мобилы с 1.3 мегапикселя…

А вот и доктор Валькович!

Генерал решил сменить место, но внизу раздался шорох.

Камешек покатился. Кто-то поднимался по тропинке – легко, упруго.

Младший лейтенант сопел бы, самому себе давал добрые бесплатные советы, и у Буковского бы не получилось ступать так легко, разве что Анар…

Чтобы увидеть стрелка, надо было наклониться.

Генерал не стал этого делать. И поступил правильно.

На уровне его ног из-за камней поднялся и исчез ствол винтовки.

Затем ствол наклонился, бесшумно лег на сгиб толстой сосновой ветви. Скорее всего, стрелок заранее облюбовал позицию. Берег отсюда просматривался до самой плотины. Доктор Валькович неторопливо шел по плоскому берегу, наклонялся, что-то подбирал, рассеянно рассматривал. Имел ли он хоть какое-то отношение к слухам о луне, к тонущим в дождях городам Европы, к загадочному видеоролику, снятому с безымянного сайта? Смертельная песчинка он в великом шарикоподшипнике мира или его волшебная смазка?

В поле зрения генерала появилась рука, нежно погладившая винтовочный ствол.

Тонкая рука. Женская. На запястье – чудный, в виде змейки, янтарь.

 

ПОСЕЛОК В ПУСТЫНЕ

Ни запах, ни шорох не должны были донестись до стрелка.

Генерал замер. И стрелок замер. Это так и должно быть, подумал Седов.

Это мы сейчас так раскачиваем коромысло мира. Добро и зло раздельно не существуют, не могут существовать. Он задумался об этом еще много лет назад в жаркой пустыне под крошечным среднеазиатским поселком. Утечка обогащенного урана. Он тогда работал над этим. Утечка обогащенного урана, в котором катастрофически нуждалась одна из ближневосточных стран, строившая собственные стратегические планы. О нелегально вывозимом из России сырье знали только два чиновника – из тех самых крупных, которые никогда ни в чем не замешаны. Если вывезти сырье не удастся, кто-то умрёт, но, конечно, не указанные чиновники; они, дававшие устное разрешение на вывоз, останутся, как всегда, неуязвимыми.

Полковник Седов (тогда еще полковник) не задумывался над тем, надо ли позволять вывозить стратегическое сырье за пределы страны. У него был приказ: скрытно подойти к поселку и дождаться выстрелов. Ему не объясняли, кто будет стрелять и в кого будут стрелять. Ему четко и ясно приказали: скрытно подойти к поселку и задержать свои бронетранспортеры до той минуты, когда в поселке смолкнет последний выстрел. В поселке среди специалистов находилась жена полковника, но считалось, что гражданские специалисты не пострадают. Ну, конечно, там снимут охрану, с этим ничего не поделаешь, но гражданские специалисты не пострадают ни в коем случае. Полковник тоже был уверен в этом. И в итоге потерял жену. Правда, не дал коромыслу мира качнуться слишком сильно: обогащенный уран остался в стране, а заказчики были сбиты с толку. Миллиарды долларов для России не пропали, они работали, хотя и тайные переговоры не были, к сожалению, прерваны. Резню в далеком среднеазиатском поселке одна сторона объяснила разборками в криминальном мире, другая – заказчики – вынуждена была принять такое объяснение. А полковник Седов молчал, хотя знал о некоей третьей силе: некие чужие вертолеты (без опознавательных знаков) были засечены его людьми еще на подходе к поселку.

Мир нуждается в энергии.

Это объясняет всё.

Задача перед Седовым была поставлена простая: войти в поселок, когда перестрелка там окончательно стихнет и добить всех, кто не был убит (не трогая, понятно, гражданских специалистов).

У полковника было двадцать два человека. Он считал, что этого хватит.

Раскаленные бронетранспортеры пофыркивали, распускали за собой песчаные хвосты, ломились сквозь сизый зной, и когда люди полковника Седова вошли в поселок, выяснилось, что добивать там некого. Считалось, что убиты будут только те, кто имел отношение к охране поселка, но убили всех. Вообще всех.

Полковник тщательно осмотрел каждый труп.

Узнал технолога, которого знал по встречам в Москве.

Узнал спецназовца – на пенсии. Работал в охранном бюро.

Но своей жены среди мертвых он не нашел. Даже изуродованную, он узнал бы её по желтому янтарному браслету-змейке, подаренному незадолго до событий.

Значит, она жива?

Может, она и сейчас жива?

«О, Чомон-гул! О!» Генерал Седов молча изучал женскую руку, нежно погладившую внизу ствол винтовки…

Браслет в виде змейки.

К этому он не был готов.

Когда полковнику (там, в пустыне) доложили, что под стеной пустой автобазы найден живой человек, он нисколько не удивился.

Да, действительно.

Рыжий, коротко остриженный.

Форма одежды гражданская, то есть потная окровавленная футболка и шорты.

«Ты кто?»

Человек ответил.

С трудом, но ответил.

Чужая речь прозвучала странно.

«Ты кто?» – терпеливо повторил полковник.

Рыжий ответил более внятно. Он отвечал на идиш.

Он даже нашел силы приподняться на локте. Как раз в этот момент над барханами на малой высоте появился вертолет без опознавательных знаков. Заходя на посадку, он поднял тучу тонкой оранжевой пыли. Лопасти с грохотом вертелись. Полковник знал, что вертолет вернулся за умирающим. Но еще полковник знал, что возвращение вертолета отнимало у него последнюю возможность когда-нибудь увидеть жену. Если ее нет среди живых и нет среди мертвых, значит, она – у чужих вертолетчиков.

И, возможно, не против своей воли.

Энергии, энергии, энергии!

Сколько энергии ни вырабатывай, миру ее всё равно не хватает.

Глаза умирающего заметно тускнели. Но медики иногда справляются со сложнейшими ситуациями, они ведь спасают не душу, а тело. Бывало, что самых безнадежных вытаскивали из состояния клинической смерти.

Два потных человека с «узи» под мышками выскочили из вертолета.

Наверное, на умирающем был маячок, в запарке парня просто прошляпили.

Спрыгнувшие на песок люди (серые панамы, футболки, шорты) не демонстрировали никаких агрессивных намерений (видимо, знали о приказе, отданном полковнику). Не поднимал оружия и полковник. Просто стоял с пистолетом в руке. Спрашивать было не о чем, ему бы всё равно не ответили. Крупнокалиберные пулеметы бронетранспортеров развернулись в сторону вертолета, но и это была не угроза, просто каждый страховал себя по-своему.

Всё шло, как должно идти, но полковник чувствовал, что начинает проигрывать.

Он чувствовал, что эти двое с «узи» под мышками будут всю жизнь презирать его, русского полковника, когда заберут своего раненого. Жена полковника, конечно, уже была с ними. А теперь они заберут своего человека…

Мировые весы колебались.

Их равновесие было нарушено.

Полковник Седов стремительно проигрывал.

Он знал, что уже никогда не увидит свою жену, ни при каких условиях.

Если это было ее собственное решение, значит, будущего нет. Ни общего, никакого другого. Поэтому, когда парни приблизились, он просто сделал два контрольных выстрела в голову раненого.

Разумеется, это не вернуло ему жену, зато вернуло уважение команды.

Полковник выполнил отданный ему приказ: добить всех, кого они найдут в поселке.

Парни с вертолета остановились в двух шагах от мертвеца. Один негромко по-русски сказал: «Мы вернулись за ним». И указал на мертвого.

Полковник ответил:

«Забирайте».

И они улетели.

А он выиграл ту войну.

Но зато сейчас проигрывал.

Катастрофически, безнадежно проигрывал, потому что снайперскую винтовку сжимала в руках его дочь.

 

ВЫБОР

Генерал кашлянул.

Карина не изменила позу.

Он не видел ее, но чувствовал – она не изменила позу.

Кашель – не угроза. Кашель – всего лишь знак. Тем более что доктор Валькович на берегу всё еще не вошел в пристрелянную зону. Да и не будет Карина менять позу: ствол винтовки запутается в ветвях, а секундная задержка – это провал.

Карина вела себя в высшей степени профессионально.

Множество мелких фактов, ранее только тревоживших, слились для генерала, наконец, в одну мозаику.

Судьба физиков, работавших в Церне…

Внезапные поездки дочери в Сеул и в Берлин…

Смерть американца Парцера и смерть Обри Клейстона…

Курт Хеллер, попавший в аварию… Домашний арест доктора Кима…

«Чингу-эге чуль сонмуль имнида… Это подарок для моего друга».

И полуобъяснение, полуоправдание: «Вообще-то у моего друга такое уже есть, но другого цвета…»

Может, правда, речь идет о некоем необычном устройстве? Или о формуле, меняющей энергетическую картину мира? Что мог вывезти корейский физик из Церна? И этот друг – не доктор Валькович ли? «Вообще-то у моего друга такое уже есть, но другого цвета…»

Карина собиралась в Сеул.

А перед этим летала в Германию.

Перед отлетом Карины в Берлин генерал Чернов – старый друг, надежный друг – попросил Карину (через отца, конечно) передать сверток своим немецким друзьям.

«Что будет в свертке?» – спросил Седов.

Коллеги всегда прекрасно понимали друг друга.

«Два шелковых платка, вот, пожалуйста, можешь взглянуть».

«Шелковые платки? Давно это в Германии кончился такой шелк?»

«Да ты взгляни, – засмеялся Чернов. – Это не просто шелковые платки, это настоящая реликвия, раритеты, память о нашем деде. Видишь фамилию в уголке? Chernoff. В некотором смысле – история рода».

«В каком же это таком смысле?»

«Мой дед прошел через гитлеровские лагеря. Ты прекрасно знаешь. А потом остался на Западе, это ты тоже знаешь. В Берлине живет моя племянница».

Всего лишь шелковые платки…

Не те времена, чтобы отказывать в такой малости.

Все-таки позже генерал тщательно изучил путь Карины в международный аэропорт Темпельхоф с путем следования машины физика Курта Хеллера. Сравнил просто так, для подстраховки, по профессиональной привычке. Особых подозрений Карина никогда у него не вызывала. Отцовское раздражение – это да. Но он умел сдерживаться. Он знал, что Карина интересуется секретной службой, но старался не вмешиваться. Это был её выбор, генерал на нее не давил. Может, подражала отцу, может, хотела что-то доказывать. Генерал не вмешивался. Как он и ожидал, берлинские пути немецкого физика и Карины не совпали. Аэропорт Темпельхоф доживал последние дни, такси из центра – шестнадцать евро, а можно было воспользоваться поездом с Фридрихштрассе. Карина, конечно, воспользовалась поездом. Ее самолет был в воздухе, когда машина физика Курта Хеллера вылетела на встречную полосу…

А шелковые платки племяннице Чернова она действительно передала…

Еще какие-то мелочи всплывали в голове генерала. Но никогда, это точно, Карина не выказывала никакого интереса к доктору Вальковичу. Сосед, как сосед. Она его почти не замечала. Фрик. Её не интересовали фрики. Вот Буковский – другое дело. Как ни странно, на подобных интеллектуальных горилл она посматривала. Конечно, в нужных случаях. Исключительно в нужных (для нее) случаях. «Папа, помнишь Лёвку Антонова из моей группы? У него, оказывается, редкая группа крови. Как у меня. Понимаешь? Он в меня влюблен, на всякий случай я держу его на длинном поводке. – Она засмеялась. – Имей в виду, если что…»

Браслет-змейка…

Чуть отставленная нога…

Красивая женская нога сама по себе оружие…

У жены полковника Седова были такие же красивые ноги…

Через несколько лет после событий, развернувшихся вокруг нелегального вывоза из России стратегического сырья, генерал довольно тесно общался с офицерами Моссада, хорошо знавшими Среднюю Азию. В кабинете генерала на видном месте стоял подарок: менора – копия золотого семисвечника, предписание об изготовлении которого отдал Моисею сам Господь. Еще там, на горе Синай.

«И сделай светильник из золота чистого;

чеканный да сделан будет светильник;

бедро его и стебель его, чашечки его, завязи и цветы должны быть из него;

и шесть ветвей должны выходить из боков его:

три ветви светильника из одного бока,

и три ветви из другого…»

Однажды в Тель-Авиве в маленьком кафе на бульваре царя Шауля генерал Седов разговорился с одним из офицеров, с которыми активно общался. Наступали новые времена, российские президенты менялись с неслыханной быстротой, разговоры становились всё осторожнее, но их сблизили не профессиональные интересы, хотя кто знает, как профессиональные интересы могут проявляться?

Сказано же: «С обдуманностью веди войну твою…»

«Конечно, – сказал тогда генерал, – русскую разведку можно упрекать в чем угодно, но не в беспомощности. В самые жесткие времена сотрудники русской разведки честно выполняли свой долг».

«Это так», – ответил Мохаим.

Под таким именем его знал генерал.

А может, это был псевдоним, неважно.

Главное, Мохаим, несомненно, слышал от своих коллег о контрольном выстреле, которым когда-то молодой русский полковник дал согласие (других толкований этого события просто не существовало) увезти из России свою жену.

Не имело значения, что жена полковника сделала выбор сама.

«Время – условность, – ответил генералу Мохаим. (Всё же это был его псевдоним.) – Времени не существует, существуют события. И дело не в том, выполняем ли мы свой долг до конца. Это подразумевается. И дело даже не в том, что мы всегда стараемся спасти своих людей, – подчеркнул он. – Дело в том, кто всё-таки нами управляет».

«Вы, наверное, о демократии?»

«Я похож на человека, размышляющего о демократии?»

Нет, Мохаим не походил на такого человека. Он был румян. Он был энергичен.

«Если быть откровенным, – сказал он, – я сейчас говорю об аскетах и гедонистах. Старый, в общем, спор. Очень старый. Можно делить людей и по другим признакам, но мне нравится такое разделение».

Генерал недоуменно поднял брови.

Впрочем, говорили они об одном и том же.

Просто никто не хотел выдать себя раньше времени, оба чувствовали, что знают или догадываются о происходящих в мире больших событиях больше, чем знает или догадывается другой. А сверх этого каждый знал еще и то, что другому знать ни в коем случае не полагалось. И оба были настроены благожелательно, даже выпили по стаканчику коньяка, почему-то коньяк в том баре подавали в стаканчиках.

Непонятная публика, непонятный говор.

Посетители в основном спрашивали «кровавую Мэри».

«Аскеты и гедонисты? – переспросил Седов. – В России мы это проходили. С некоторым допущением можно утверждать, что до конца пятидесятых у нас властвовали именно аскеты. Только при них можно было построить колхозы, метро, атомную бомбу…»

«…и очень хорошую науку».

«И очень хорошую науку», – вежливо подтвердил генерал.

Он чувствовал, что Мохаим его понимает. Если этот офицер сам был в том среднеазиатском поселке посреди пустыни (а он, видимо, был там), он должен был знать, почему полковник Седов вернул им труп.

Именно труп, а не живого человека.

Не потому, конечно, что моссадовцев послали именно за трупом.

«Я понимаю… Это был сильный ход… – ответил Мохаим на размышления генерала. – Но потом вы проиграли… Лично вы тоже… Потому что к власти в России пришли гедонисты… Понимаете, о чем я? Гедонисты стареют долго и тщательно. Они стареют так долго, что привыкают к собственным морщинистым лицам, к дряблым мышцам, к тянучке решений, к неопределенности… Они начинают всерьез рассуждать о социализме, как у вас писали, с человеческим лицом».

По внимательным глазам Мохаима было видно, что если его еще раз пошлют за трупом, он еще раз вернется с трупом.

Приказы выполняют или стреляются.

К счастью, в те дни их никуда не посылали.

Они сидели в маленьком кафе на бульваре царя Шауля и разговаривали об аскетах и гедонистах. Если бы мы оказались слабее тогда, думал про себя генерал, обогащенный уран ушел бы в страну, где его до сих пор катастрофически не хватает.

Энергии, энергии, энергии!

И мы не сидели бы в этом баре.

И тело моей жены покоилось бы под тем поселком.

Но уран не ушел, и неважно, где сейчас моя жена: попивает чай на собственной ферме где-нибудь в северной Оклахоме или лечится целебной соленой водой из вечного Мертвого моря…

Когда не знаешь, что делать, лучше ничего не делать.

Генерал прокручивал в голове упущенные моменты.

Например, университет… Специалисты с Лубянки всегда ценили университетское образование… Дочь подолгу оставалась вне его контроля (служба, ничего не поделаешь), а друзья не всегда надежны… Генерал Чернов был для Седова больше, чем друг, но известно: самые большие искусители – именно близкие люди. Отдел Чернова славился проникновенным подходом к людям…

Но не могли же Карину купить!

Мир для нее открыт, и ума хватает!

Если надо, она найдет хоть аскета, хоть гедониста.

А понадобится – свистнет очередного Буковского; такие костьми лягут за возможность покрасоваться рядом. Какие идеи, черт побери, могли так увлечь Карину, что она без рассуждений готова отправить человека на тот свет только потому, что он каким-то боком причастен к бумажному листу, выдранному из «Рабочего журнала» в Церне?..

Сосновый ствол, обезображенный овальными дуплами, – страшный, как выбросившийся на камни ихтиозавр. По голому камню маленький муравей тащил огромного дохлого паука. Хочешь мяса – сделай зверя. Впрочем, какое на пауке мясо?

Карина видела вдалеке силуэт доктора Вальковича.

«У него нет этой вещи…»

Она не повернулась на голос отца.

Но спросила: «О чем вообще идет речь?»

Генерал промолчал. Не читать же ей лекцию, в самом деле.

В мощном ускорителе протон сталкивается с протоном, рождается новая частица – эквидистон… Это и есть силы среднего взаимодействия… Те, что могут столкнуть Луну с орбиты, но не затронут Солнца. Энергии, энергии, энергии! Как забросить провод на энергетическую сеть Вселенной и снять энергии столько, сколько нужно для бурно размножающегося человечества?

Генерал увидел маленькую полевую мышь, выскользнувшую из-под кривого пня.

Такие живут на всей территории от Западной Европы до Тихого океана, но редко селятся в человеческих постройках, предпочитают найти или построить собственную нору. Рыжевато-коричневые бока, в середине спины от затылка до хвоста – черная полоса. На Алтае этих мышей называют чичканами. Есть даже сказка такая – про человека, сорвавшегося в пропасть…

Доктор Валькович тоже бредет над пропастью…

Правда, он не догадывается о том, как близок край…

А тот человек в последний момент ухватился за ветки дерева, повис в воздухе. Задрав голову, увидел, что корень дерева, за ветви которого он ухватился, грызут два веселых чичкана, а на дне пропасти ждет змей с распахнутой влажной пастью. Никакого выхода, никто не протянет руку, и по ветке, делая ее скользкой, золотистыми каплями стекает мед…

Падение неизбежно…

Но человек, даже преследуемый смертью, как-то устраивается… хотя бы хватается за ветку дерева, растущего над пропастью… Конечно, его положение непрочно: день и ночь (белый и черный чичканы) грызут корни… Сколько дерево еще продержится… Слизнуть каплю мёда? Почему нет? Придурки, вроде Буковского, легко идут на такую поклевку…

«Откуда у тебя браслет?» – «У Аньки взяла. Он мне нравится». – «А откуда такой браслет у Аньки?» – «А ей подарил Анар». – «А у него?»

Карина не ответила.

Собственно, она не знала истории желтого браслета, она не знала притчу о падающем в пропасть человеке, не видела смешную, вставшую на задние лапки мышь. Она слышала отца, но и он не мог помешать. «Эта падла, – сказала она, прислушавшись к далекому кукованию, – кричит вторые сутки, свихнулась. Папа, ну почему так? Почему кругом одни реднеки и фрики или такие вот спяченые кукушки? Наверное, когда границы откроют, все кинутся подальше отсюда…»

Аня… Анар… Браслет-змейка…

Генерал смотрел на пирамидальное облако.

С Мохаимом однажды они заговорили о Боге.

Не из чувства вины и не из чувства причастности к темным тайнам.

Они заговорили о Нем только потому, что всем профессионалам, наверное, снятся сны, величественные, как это пирамидальное, поднимающееся над водохранилищем облако. С облаками вообще так – плывут, меняются, расплывчатые их очертания сгущаются в непрозрачные туманности, из туманностей формируются еще более причудливые силуэты. Возможно, доктор Валькович действительно знает что-то такое, что может спасти или погубить мир. Но от него уже ничто не зависит. Как и от уже умерших Джона Парцера и Обри Клейстона. Как и от еще живого доктора Кима, попавшего под домашний арест, и от доктора Курта Хеллера, вызвавшего в свою палату сотрудников Интерпола. «А если бы я тогда не задержал свои бронетранспортеры? – хотел спросить генерал Мохаима в маленьком тель-авивском баре на бульваре царя Шауля. – Если бы я не дал вашим людям войти в поселок?»

Но не спросил, потому что знал ответ:

«Динозавры бы снова вымерли».

А браслет-змейку генерал привез из Камбоджи.

Он помнил на желтом браслете каждую деталь, каждую чешуйку, но жена змейку-браслет не полюбила: слишком запоминается.

Зато Карина таких вещей не боится.

Сейчас никто не боится того, что запоминается.

«Папа, он у меня на прицеле».

Генерал не ответил. Он не собирался ей помогать.

Он смотрел на маленькую мышку, на вытягивающуюся, вынюхивающую что-то в воздухе. Можно сбросить чичкана вниз. Можно раздавить его. Можно просто не замечать. А ты, подумал он о дочери, взяла на себя ответственность. А раз так, делай выбор. Коромысло миров постоянно колеблется.

Вслух он сказал:

«Потом ты напишешь книгу».

«Книгу? – удивилась Карина. – О чем?»

«О выборе. Всем интересно, что легче: убить физика, который спасал мир, или не выполнить приказ, от которого зависит судьба мира?»

«А этот физик спасает?» – одними губами спросила Карина. «Не знаю». Генерал смотрел на белую пирамиду облака.

Он, правда, не знал.

Возможно, пуля сейчас разнесет мир в осколки.

А возможно, он сбросит сейчас чичкана на Карину.

«Подними глаза».

Тень облака упала, наконец, на них.

Тень покрыла водохранилище и человека, бредущего по плоскому берегу. Сразу чудесно и странно высветилась вода – плотная, с искорками в глубине.

«Подними глаза», – повторил генерал, глядя на маленького чичкана.

И добавил: «Всё будет правильно. На этом стоит мир».

 

ЮРЬЕВ ДЕНЬ

– Да не дрожи ты, Лёха, – сказал Алекс. – Глотни коньячка.

– Нет, он коньяк не будет, – заглядывали в открытое окошко механики.

Спуститься по железной лесенке в машинный зал они боялись, да и Лёха натянул на руки резиновые перчатки. Механики водили большими опытными носами, прислушивались к волнующим запахам, но в машинный зал не спускались. Смотрели, как вблизи плотины толпятся туристы, – их голоса перекрывались только ровным шумом падающей воды. Три мужика небольшого роста, в спортивных синих трико, негромко и убежденно говорили о чем-то туристам, тыча пальцами в стоявшие у стены водолазные костюмы. Вообще-то водолазные костюмы сами по себе стоять не могут, резина все-таки, но эти стояли, будто их пропитали особым составом. Ни руку, ни ногу в таких не согнешь, хорошо, что всех водолазов успели поднять со дна водохранилища. Чувствовали они себя не очень уверенно, но госпитализироваться не захотели, были уверены, что просто отравились зайчатиной.

«Да не водятся тут зайцы», – оспаривал их слова вовремя подъехавший участковый.

Водолазы качали головами: «Тут не водятся, а в кафе водятся. Мы питаемся серьезно, нам иначе нельзя».

На самом деле они, конечно, ничем не отравились. Просто во время работ на дне водохранилища их резиновые костюмы вдруг начали затвердевать, пришлось срочно поднимать ребят на плот. Теперь водолазы убеждали в чем-то туристов. Неясно как-то убеждали. Вот, мол, сперва при спуске было темно, муть такая, что фонарь глохнет, а потом сумерки расступились и… ну, как вам это объяснить… ну, знаете, как самолет вырывается из тумана… серые лохмотья несет за иллюминатором и вдруг сразу открывается земля…

Среди туристов оказался журналист местной газетенки.

Он догадался: «Давайте я сам буду задавать вопросы».

Все согласились, и он задал первый вопрос:

«Что вы увидели, когда муть рассеялась?»

Водолазы вздыхали, мялись, смотрели кругло: «Это всё нам простится, наверное, только думать надо…»

«А вы точно опустились на самое дно?»

«Я – точно», – сказал один, глаза у него были особенно рыбьи, тусклые.

«Вы ведь совсем не пьете?» – на всякий случай осторожно спросил журналист.

Водолазы неуверенно кивнули. «Это всё нам простится, наверное». Окна машинного зала были распахнуты. Мы с Алексом успокаивали Лёху, а одновременно слышали весь разговор снаружи.

«Там на дне ил?» – «Ну да. Я по шею погрузился». «Но мы так и рассчитывали», – добавил другой. «Много ила, значит, вода мутная. Что там можно увидеть?» – «Сперва ничего и не видели. А потом просветлело. Стало оранжевым». – «Вот прямо оранжевый ил? Это как?» – «Да нет, я про освещение». – «А что на дне может светиться?»

«Ну, я не знаю… Может, вода… Я ведь ниже всех опустился, – указал водолаз на соратников. – По плечи погрузился в ил, а они висели надо мной, будто в сиянии. Я даже подумал…»

«Что вы подумали?» – «Да нет, это я так… Может, нам всё простится…» – «Нет уж, давайте правду. О чем вы все-таки подумали?» – «Ну, я не знаю… Они надо мной будто в ореолах висели… Ну, в таких, как на иконах рисуют…» – «А что вы всё-таки увидели на дне?»

«Я ничего не увидел», – сказал один.

«Я тоже ничего», – подтвердил другой.

«А я свет увидел, – сказал третий. – Говорю же вам – свет».

Водолаз облизнул губы и поводил рыбьими глазами. Было видно, что он настроен на откровенность, готов рассказать всё, ничего не скрывая, и толпа туристов сразу придвинулась ближе, особенно девушки. Их всегда тянет на ГЭС, они так и высматривают, где тут знаменитый Лёха, о котором ходят такие интересные слухи? Но Лёха сейчас, сунув руки в резиновые перчатки, дрожал в душном машинном зале; вместо него выступали испуганные водолазы. Тоже интересно. Туристы рассчитывали на необычные новости. Может, хотели услышать про русалку. А что? В озере Лох-Несс водится неведомое чудовище, в Амазонке тоже всяких чудовищ видели, даже в северном якутском улусе в озере Лабынкыр видели водоплавающего динозавра, а уж у нас на Алтае! Нет динозавров, пусть будет русалка. Принцесса Укока уже есть, пусть будет еще русалка. Не зря по обочине гравийной дороги со стороны Чемала опять шли низкорослые существа в футболках с элементами индийской экзотики.

«Харе Кришна… Харе рама… Рама харе… Харе Кришна…»

Один, голый по пояс, подыгрывал на баяне. Неясно, чего хотели.

Кришнаитов даже побить не успели: с воем подкатили милицейские машины и две грузовые фуры. Негнущиеся водолазные костюмы побросали в кузов, водолазов-неудачников, а с ними и кришнаитов загнали в фуру, и вся процессия под завывание автомобильных сирен снова понеслась в сторону села.

«Харе Кришна…»

Вечер уже спускался.

– Мы Лёху в психу ни за что не отдадим, даже за водку не отдадим, – сказал один из механиков. Они все-таки спустились в машинный зал. – Теперь Лёха у нас светлый. Видно, что причастен к высшему.

– А вы что о высшем знаете? – с большим уважением спросил Алекс.

Механики посопели и отвечать на вопрос не стали. В машинном зале было влажно, душно, слабо лучилась лампочка Ильича – в углу, сама по себе, под ноги подтекала темная вода. Лёха сидел один на деревянном стуле. На бедрах – плавки с кудрявыми завязочками (подарок нечаянной девушки), голова выбрита, плечи в лиловых татуировках.

Лёха мелко дрожал.

– Давно это с ним?

– Да уже часа два, не меньше.

– Скорую вызывали?

– Ему этого не надо.

– Почему?

– А если его посадят?

– Как это посадят? В тюрьму?

– А куда еще?

– Да за что посадят-то?

– Да за просветление… Оно ведь тут как… – мялись механики. – Мы Лёхе всегда доверяем. Когда приходят туристы, позволяем ему водить девушек-одиночек в машинный зал… Конечно, это не приветствуется, но мы Лёхе верим… Да и шумно тут, хоть как кричи… – зачем-то добавил старший механик и отвел глаза в сторону.

Мы с Алексом переглянулись.

Черный шкив, серебристые барабаны.

Чугунная литая станина, цветные провода, рев падающей воды, облупившиеся рамы, сладкий запах мазута. «Г-2 включен». В такой обстановке от небритых щек Лёхи туристки должны балдеть. «Т-2». Красная кнопка, белый рубильник поднят. «Опасное электрическое поле. Без средств защиты проход воспрещен». Под взглядами трех вождей – Иосифа Сталина, Серго Орджоникидзе и Михаила Калинина – девушки должны были чувствовать себя совсем беззащитными, особенно в литых калошах и резиновых перчатках. К тому же это могло действовать как противозачаточное.

– К Лёхе и сегодня туристка сюда спускалась, – деликатно намекнул один из механиков. – А чай мы потом вместе пьем.

Получалось, что Лёха, как всегда, предложил туристке резиновые перчатки и калошики. Сами понимаете, высокое напряжение, мало ли. Техника безопасности в машинном зале на высоте, вот только кукушка орет в лесу третьи сутки, не остановится никак, и водолазы с чего-то чокнулись. Девушка в машинный зал спустилась гордая, округлая, вся в страсти, бедра и всё такое. Пушистые волосы откинула за красивые плечи, в калошики маленькими ножками вступила, сучка, а вот от перчаток отказалась. Чудесный маникюр, пальчики длинные, сказала, ей неудобно в перчатках при маникюре. И всем голым животом прижалась к металлическим поручням, так приятнее. А тут металл, тут воду выбивает, вон как она растекается по всему полу, обескураженно кивали механики. Ну, пробило… Ну, эпителий влажный… Мы туристку больше не видели, объяснил старший механик. И Лёха ее не видел, она только вскрикнула, как раненая птица. Мы, значит, вскрик услышали, прижались к стеклу снаружи, а Лёха уже двумя руками хватается за одно место… сами понимаете… И в голове было у него так темно, что он подумал – лампочка перегорела… Но сознания не терял, всё время спрашивал: «А девушка где?» Имя её забыл, потому и выговаривал – девушка.

А где она? Да выпрыгнула из калош!

– Ударило Лёху, что ли?

– Еще как! Запомнит теперь.

– А нам один человек говорил, что после сильного удара током некоторые люди научаются быстро и очень точно считать.

– Эй, Лёха! – обрадовался старший. – Мы тебя кассиром устроим.

Продолжая дрожать, Лёха кивнул согласно.

– Сколько будет дважды два?

– Не знаю, – пошевелил Лёха перчатками.

– Ну вот, – огорчились механики. – А вы говорите.

– Надо подождать. Может, другие таланты проявятся.

Оба механика посмотрели на плотно сжатые ноги Лёхи:

– Был у него талант, а других у него не знаем.

И указали на груду битых бутылок в углу:

– Видите?

– А что это?

– Это я преобразился, – произнес Лёха.

То ли приходил в себя, то ли ему совсем плохо стало.

– А в том ящике, – указал Лёха, – лифчики. Их надо вернуть людям.

– Ну, поехал, «людям»… – осуждающе произнес старший механик, открывая деревянный облупившийся ящик. – Тут этих лифчиков – весь десяток. Ты это как мыслишь? Повесить объявление на щите? «Девки, забирайте своё!» А если мужья к нам приедут, а, Лёха? Чего дрожишь? Напортачил, отвечай.

И с сожалением посмотрел на груду стекла:

– Ты, правда, все бутылки разбил?

– Правда.

– А чего вы все-таки скорую не вызовете?

– Нам тут лишних людей сейчас не надо. У нас на ГЭС энергии теперь на всё хватит.

– Энергии? У вас? На вашей-то Чемальской ГЭС? – не поверил практикующий доцент. – Вот придумали!

– Мы ничего не придумывали. Нам спяченый так сказал. Ну, тот, который гулял по берегу в шортах. Может, теперь Лёха тоже таким станет. Спяченый с нами чай пил, спрашивал, где мы мед покупаем – в Манжероке или в Сростках? Мы говорим, мудак ты, если там покупаешь, лучший мед только у нас в Чемале. А спяченый своё. Будто теперь к нашей ГЭС подключат все регионы. Не тубдиспансер, как сейчас, а все российские регионы! Я спрашиваю: «Сростки, что ли? Белокуриху? Бийск?» А спяченый: «И Сростки. И Белокуриху. И Бийск. И Красноярск. И Омск». Даже Тюмень, – подумав, добавил от себя механик. – В Тюмени у Лёхи родственники. Я спяченому говорю, ты, добрый человек, что-то путаешь. У нас тут совсем маленькая ГЭС, мы только туберкулезному диспансеру даем энергию, где же хватит на всю Россию? А он говорит: вы что, не видели ролик по телику? Там штуковина меньше спичечного коробка крутит пять мощных авиационных турбин, во как! Я раньше думал, объяснил нам спяченый, что это просто вечный двигатель, а теперь сомневаюсь. И радуется, хлопает в ладошки. Дескать, можно, говорит нам, в специальной трубе сталкивать очень мелкие частицы и получать большую энергию, слыхали о таком? Я говорю, да ну, куда нам! А Лёху вообще выперли из восьмого класса. А спяченый всему радуется. Ну, говорит, раз выперли из восьмого, значит, физику проходил. Разгоняете, объяснил, два пучка очень мелких частиц, как два паровоза нос в нос, своими словами передал механик слова доктора Вальковича. От мощного встречного удара частицы, даже самые маленькие, разваливаются в пыль, превращаются в совсем мелкие. Так что есть сила, которая даст нам энергию. – Механик умно посмотрел на нас. – У нас воздух и вода напитаны энергией. Теперь наша ГЭС обслужит все страны мира! – Механик немножко отвел глаза, видимо, в этом месте себе не совсем верил. – У спяченого особенная баночка была, он даже сам не знает, что в ней такого, уронил ее в воду. Лёха, эй! – крикнул механик. – Как спяченый называл эту новую частицу? Ну, которую сам открыл!

– Эквидистон.

– Во, блин, память! Только вот пить Лёхе уже не придется.

– Это почему? Какая проблема? Пусть пьет, если энергии будет много.

– Так энергия же будет бесплатная, – убежденно заявил механик. – Зачем пить, если ее много и она бесплатная? Вот увидите, скоро все границы опять откроют, теперь уже насовсем. А правительства побоку! Насосались нашей с Лёхой кровью. Больше не надо будет жечь нефть и уголь. Даешь эквидистон! И атомную бомбу на Чемальскую ГЭС не бросишь, нельзя. Спяченый так и сказал: бросишь бомбу, мессия вообще не придет. Не знаю, что хотел сказать. Напомнил только, что лежит на дне нашего водохранилища одна стеклянная баночка. К ней не подступишься, а она мир меняет. Секунда за секундой, всё время. Раньше он не знал, что с баночкой делать, но природа сама всем распорядилась. Алтай всегда был сердцем мира, а теперь таким сердцем станет Чемальская ГЭС. Лёха, дурачок, раньше девок сюда водил, – механик заботливо обвел взглядом машинный зал, – но теперь всё! Теперь забудь, Лёха, мало тебя там опалило? Про этот эквидистон толком даже спяченый ничего не знает. Одно известно: это сила такая, что Луну можно спихнуть с орбиты, может, ее уже и спихнули, только нам не говорят. Так что будем скоро питать энергией Индию, Америку, Китай, кто больше даст. А туберкулезную больницу мы уже давно питаем. Осталось с другими странами договориться, открыть границы. Спяченый так и говорил, что границы уже завтра откроют. Помните, про Юрьев день? В школе учили? Помещики разрешали крепостным в специальный день раз в году переходить к другому хозяину. Каждый надеялся, что уйдут от него лентяи. А так не всегда бывает, потому и говорят: вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Увидите, – убежденно закончил механик, – не завтра, так послезавтра откроют границы. Пусть уходят все, кто работать не хочет. Мы с Лёхой останемся.

И второй механик сказал:

– Откроют границы.

– Да почему откроют-то?

– А всё к тому идет, всё к тому движется, – уклончиво пояснил механик. – Видели, в Чемале под крутым поворотом стоит деревянная изба без крыши? Там старик Супоков ловит падающие с дороги машины. Раньше хозяйство держал, коровенку, борова, но не пошло, застопорило, торгует автозапчастями. В поворот там не все вписываются, а жизнь с каждым днем краше. Раньше мелочевка валила с неба: «копейки», «семерки», а в последнюю неделю «хаммер» свалился. Чуете?

– А что мы должны чуять?

– Обстоятельный народ попер на Алтай.

– А этот? Ну, доктор Валькович. Который спяченый. Он где сейчас?

– За ним сюда генерал приехал. Почти час разговаривали. Генерал так и говорил: «Убьют вас». А спяченый ему: «Но вы же не убили». С тем генералом девка была. Даже Лёха потом сказал, что такую красивую в резиновые калошики ни за какие конфеты не поставить. Так что увез генерал спяченого. Сказал: этот человек всему народу нужен. Сказал: у народа всё отняли, так хоть спяченого ему вернем. Я говорю, а чего это вы начали с него, зачем такой нашему народу? А генерал говорит: этот человек много чего знает. И про ход рыб и про магнитные поля. Всё, чего народ не знает, всё он знает. Потому, дескать, и возвращаем.

Мерно падала в сливы вода.

Звездная ночь расцветила небо.

– Лёха, а ты сейчас правда о Боге думаешь?

– О Нем не думают, – сказал Лёха. – С Ним живут.

Мы с Алексом обалдели, а механик неуверенно пояснил:

– Зарницы над горами – это к гостям.

– К каким еще гостям?

– Ну, может, монголы.

– Думаете, придут?

– Лёха, – вместо ответа спросил механик. – Ты-то как думаешь?

– Придут, придут монголы, – ответил Лёха, дрожа.

– Ты их, что ли, боишься?

– Я не боюсь, – дрожал Лёха. И вдруг признался: – Я девушку пойду искать.

– Это он про ту, которая выпрыгнула из калош, – пояснил нам старший механик.

И спросил:

– Ты где хочешь ее искать?

– Наверное, в Катуни. Ее, наверное, в Катунь унесло.

– Тогда молчи, а то мы тебя к чугунной станине прикуем.

А другой механик вдруг растревожился, негромко спросил:

– Нас тут, случаем, на академиков не заменят? А то мы тут прижились. И Лёха прозрел. И водолазы просветились. А у Супокова в селе кот со вчерашнего дня плачет. Настоящими слезами. Супоков говорит, что если границы откроют, он поедет по чужим странам показывать плачущего кота.

– Про кота не надо, – сказал другой механик. – И так проблем выше головы.

– Нет, вы посмотрите, как оно в мире-то развивается, – не унимался старший. – Жили спокойно. К нам туристки ездили, – посмотрел на Лёху. – Потом пошли дожди, про луну всякое начали говорить. Паспорта отменили, границы закрыли, теперь грозят устроить Юрьев день. А это как? А если правда попрут? Как их остановишь?

– Ты это сейчас про кого?

– Да про монголов, конечно.

– А они уже прут, – подтвердил Лёха.

– Зачем ты так говоришь?

– Слышу я…

– Что слышишь?

– Топот конских копыт…

– Монгольские орды? – засмеялся Алекс.

И в этот момент облака разнесло, и впервые за несколько месяцев мы увидели в ночном небе луну. Она висела над плечом горы несоразмерно маленькая, как монетка. Не серебряная, а желтая. Не зря писали о пылевых бурях. Лунная рябь серебрилась на воде, на берегах мерцали беспокойные костры. Далеко-далеко в лесу кричала кукушка.

– Я монголов приму как братьев, – дрожал Лёха.

И посмотрел на нас с нежностью:

– В мире больше нет чужих.

– А при чем тут монголы?

– Они нам тоже теперь родня.

– Чего так сразу-то? – спросил старший.

– Они нам давно родня. И монголы, и китайцы, и корейцы.

– Еще скажи, что татарин из Усть-Семы нам родня, – обиделся старший механик. И объяснил мне и Алексу: – Живет у нас тут один в Усть-Семе. Настоящий татарин. Спер у меня деревянный туалет. Я нынче новенький туалет купил в Сростках, привез, поставил на огороде, а ночью, луны совсем не было, и попер татарин с автокраном. Зачем мне такой родственник?

– Привыкнешь.

– И Че Гевара теперь родственник?

– Ну да, только он покойный родственник.

– И греки, которые каждый год горят, порядка не знают? И все твои девки? У Лёхи тут раз была испанская туристка, – с некоторым осуждением пояснил старший. – Сильно вскрикивала, такие у них национальные традиции. Зачем мне в родню вскрикивающая? Нет, Лёха, – протянул механик, – не будет здесь больше туристок.

– А что будет?

– Центр земной цивилизации, – догадался второй механик.

– И не будет никаких больше айзеров и нигеров. Чеченцев не будет, и ингушей, и белые колготки к нам не поедут. Ламбаду танцевать будем. А кому не нравится, уезжай в Париж, все границы открыты. Всё равно дальше только луна.

Мы задрали голову.

– А смотреть не туда надо…

И правда, по восточному берегу водохранилища, освещенному пусть маленькой, но всё еще яркой луной, медленно двигался отряд конных монголов в войлочных шляпах, с кнутами в откинутых руках. Лошади Пржевальского дружно помахивали мохнатыми шеями, постукивали копытами.

– Да это ж правда монголы!

– Тогда нам пора, – сказал Алекс.

Он встал, оперся рукой о черную станину.

На пол со станины упал мятый листок бумаги.

– Это спяченый оставил, – кивнул старший механик.

Я подобрал лист. Ничего особенного, так, карандашная схема.

Под схемой два слова – Dark Energy. А под ними крошечный, как нынешняя луна, иероглиф. Позже мы с Алексом узнали точный перевод этого иероглифа. «Я потерял». По-корейски звучит: «Муо иро-борёссымнида». Может, доктор Валькович пытался в машинном зале по памяти восстановить записи, сделанные кем-то на листе, позже вырванном из «Рабочего журнала».

На всякий случай я сунул мятую бумагу в карман.

Механики этого не заметили, а Лёха вообще ничего не видел.

Он сидел и трясся. Может, думал, не податься ли ему в Венесуэлу? Там Уго Чавес, красный герой, к нему визы не надо.

– Ты, Лёха, не трясись, – сказал старший ласково. – В психу мы тебя всё равно не сдадим. – И, закинув голову, посмотрел на маленькую луну.

Энергии, энергии, энергии!

В новом мире всё утрясется, всем будет счастье.

Главное, вовремя объявить Юрьев день. Механики как никогда были убеждены в этом. Спяченый же сказал: теперь энергии хватит на всех. Да и как может ее не хватить, если семьдесят три процента Вселенной состоят из этой… ну, как ее… темной энергии… Нет уж, хватит портить нефть, сжигать всякие доисторические леса! Мессия, поняли мы, может, потому пока и не пришел, что наступает не конец света, а его начало.