ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
Передо мной лежит пожелтевшая от времени записная книжка. Я перелистываю ее страницы, исписанные мелким скупым почерком. Потом, закурив, долго сижу на балконе, глядя на площадь, по которой, словно муравьи, снуют люди. Мне хочется встать и пойти к ним. В сутолоке и шуме быстрее забывается горе.
Раннее утро. Солнце, поднявшись над зданием педагогического института, залило зелень, окружившую памятник Фрунзе, желтым слепящим светом. Троллейбусы и автобусы, переполненные горожанами, неторопливо плывут по улице. В воздухе висит тихий деловой гул, похожий на шум большого улья. Легкий ветер играет молодой листвой деревьев, разбросанных внизу около дома. Асфальт, только что политый водой, блестя, уходит в обе стороны широкой зеркальной лентой.
Не могу сказать, сколько времени я просидел в это утро один на балконе, не в силах отогнать от себя воспоминания, Я думал о Наташе Бельской. Снова она приходила ко мне — по-прежнему красивая и удивительная… На ее губах дрожала ласковая улыбка, в глазах горел упрек: мне казалось, что она осуждала мое чувство.
С тех пор, как мы последний раз беседовали с нею, прошло три с половиною года. Дело о четверти миллиона, в котором она особенно проявила себя, было давно закончено — преступники сели на скамью подсудимых. Возвращаясь к нему сегодня, я как бы переживаю прошлое, встречаю Наташу и вместе с ней испытываю огорчения и радости. Мне чудится, что мы идем в будущее одной тропой… Наташа не рассердилась бы на меня за такое желание. Ведь это только мысль… Она не оскорбит память о человеке…
Эту историю я начну с сообщения Наташи о пропаже вещей из квартиры сестер Рахмановых…
Кумрихон и Наргуль по характеру и внешнему виду были различны так же, как небо с землей. Сосед Рахмановых, достопочтенный Хасилот-бобо, говорил, что в сестрах живут два дьявола: один — злой, как бешеная собака, другой глупый, как осел. При этом Хасилот-бобо, если сестры были у него, косил глаза в сторону Кумрихон — это в ней, по его мнению, был злой демон.
Мнения Хасилота-бобо, между прочим, придерживался и брат сестер — Уйгун, которого за сварливый и вспыльчивый нрав в переулке звали «Барсом». «Эти бездельницы, — обычно говорил он своим друзьям, — когда-нибудь сведут меня с ума или посадят в тюрьму».
Он, кажется не ошибся…
Поздно вечером у дома Рахмановых остановилась легковая автомашина. Из нее вышли Уйгун и Шермат — друг Уйгуна, пьяница и задира. Сказав шоферу, чтобы он поджидал, они вынули из багажника два тяжелых чемодана и зашли в дом.
Кумрихон и Наргуль еще не спали — сестры только что вернулись из театра и теперь пили чай.
— Полуночницы, — пьяно прохрипел Уйгун.
— Если ишак кричит, не обращай на него внимания, — зло отозвалась Кумрихон.
— Сестра, что ты! — сказала Наргуль. При посторонних она была тиха и застенчива.
— Отвяжись, — встала Кумрихон. — Нализался?!. Что это? — Она указала на чемоданы. — Опять со склада?.. Ох, Уйгун, гляди: попадешь волку в зубы — завоешь!..
— Молчи! — огрызнулся Уйгун. — Совет бабы страшнее укуса ядовитой змеи.
— Уши мои ликуют, когда слышат твои слова, — склонился Шермат перед Уйгуном. — Бери деньги и пойдем.
Уйгун поставил чемоданы под кровать, достал из ящика пачку пятидесятирублевых купюр и, небрежно положив в карман, кивнул головой Шермату.
— Идем!
Оставшись одни, сестры долгое время сидели молча: одна — за столом, другая — в углу комнаты, на кушетке, покрытой толстым ковром. Мысли сестер текли подобно двум ручьям: бурному и спокойному. Они думали о брате, понять которого было так же трудно, как отгадать, что хранилось в сундуках дедушки Хасилота-бобо.
— Наргуль, — наконец, позвала Кумрихон.
— Ну, — отозвалась Наргуль.
— Давай посмотрим чемоданы.
— Не надо! — вскочила Наргуль, — Уйгун убьет!..
— Он не узнает.
Кумрихон открыла первый чемодан и отскочила в сторону: в нем аккуратно были сложены золотые и серебряные вещи.
Утром следующего дня в дежурную комнату управления милиции города несмело вошла невысокая девушка. Поздоровавшись с офицерами, она вдруг упала на стул и громко разрыдалась.
— Что с вами? — подавая стакан с водой, спросил дежурный.
Девушка очевидно не поняла его, взяв стакан, она пристально, не шелохнувшись, несколько секунд глядела в окно.
— Вас кто-нибудь обидел? — нарушил молчание помощник ответственного дежурного.
— Нас обокрали, — проговорила, наконец, девушка.
— Что у вас украли?
— Не знаю… Ничего не знаю, — она встала: ее глаза высохли, над переносицей легла тугая коричневая складка. — Пропали чемоданы брата…
— Ну, стоит ли из-за этого расстраиваться, — радуясь перемене девушки, участливо сказал офицер.
— Да что вы! — крикнула она. — В чемоданах были золотые часы и браслеты… Он работает в кишлаке… в магазине… Вчера приехал в Ташкент… Все получил на складе…
Это была Наргуль.
На место происшествия выехали работники уголовного розыска города: старший оперуполномоченный Исмаилов, оперуполномоченный Курбанов, проводник служебно-розыскной собаки Терещенко, эксперт НТО Чеботарев; к ним через четверть часа присоединились сотрудники отдела милиции старший оперуполномоченный Зафар и участковый уполномоченный Каримов.
Соседи Рахмановых, главным образом ребятишки, кольцом окружили дом и говорили о краже. Хасилот-бобо стоял в глубине двора с племянницами и, покачивая бородой, беспрерывно цокал языком. Уйгуна дома не было — ходили слухи, что он находился в вытрезвителе вместе с Шерматом.
Подобрав понятых, майор Исмаилов приказал приступить к осмотру квартиры.
Первыми к пролому, сделанному в стене дома, подошли проводник служебно-розыскной собаки Терещенко и эксперт Чеботарев.
Черная, поджарая овчарка Альма, которой Терещенко дал окурок папиросы, найденный у пролома, неторопливо обнюхав землю, виновато завиляла хвостом, Потом, когда прошли в комнату, она вдруг натянула поводок и ощетинилась, увидев в дверях сестер: Кумрихон и Наргуль.
— Твоя собака может найти только кусок баранины, — сказал Исмаилов.
Приступили к изучению пролома. Почти у всех создалось впечатление, что он сделан из комнаты, словно преступники вошли в дом и оттуда стали разбирать стену. Глина и кирпич были разбросаны по комнате, на улице обнаружили только несколько осколков.
— Налицо факт симуляции, — констатировал майор.
Тщательный осмотр квартиры и двора ничего нового не дал. Из вещей сестер пропали костюм Кумрихон и три пары капроновых чулок Наргуль.
Соседей допрашивали капитан Зафар и участковый уполномоченный Каримов. Все считали, что Рахмановы жили дружно. Частые стычки между сестрами и братом они объясняли горячностью молодых людей, особенно Кумрихон и Уйгуна. Хасилот-бобо сказал, что во всей махалле не найти таких родственников — «аллах влил в них свою кровь. Они добры и послушны».
С мнением соседей, в том числе, и Хасилота-бобо не согласился дальний родственник Рахмановых — Абдулла Талипов. Вертя большелобой гривастой головой, он не спеша говорил капитану Зафару, сидевшему у стола с младшим лейтенантом Каримовым:
— Я знаю этих людей давно. Они способны ка все. Уйгун был в тюрьме. Кумрихон — жена преступника. Ее муж сидит. Наргуль такая же… Яблоко падает недалеко от дерева… У этой укрощенной хищницы — сердце змеи.
Слова Талипова заинтересовали капитана Зафара больше, чем сообщения соседей. Имея за плечами немалый оперативный опыт, он понял, что Абдулла неспроста так отзывался о своих родственниках: между ними наверняка пробежала черная кошка…
На этом рассказ Наташи оборвался. Она взяла со стола два разноцветных карандаша и, не глядя на меня, завертела в пальцах. Я едва удержался, чтобы не рассмеяться: она копировала своего начальника. Корнилов тоже брал в руки карандаши и «играл» ими, не обращая внимания на собеседника.
Некоторое время мы молчали. Лучи солнца, проникнув сквозь листву дерева, прильнувшего к окну, купались в Наташиных волосах, скрывая от меня ее лицо. За стеной уже несколько минут стучала машинка, и бубнил мужской голос. С улицы доносились «вздохи» паровоза — отдел милиции находился недалеко от железнодорожного полотна.
— Что же произошло дальше? — заметив на себе взгляд Наташи, торопливо спросил я. Мне, не знаю почему, стало неловко и вместе с тем радостно. — Ты остановилась на самом интересном месте.
— Что произошло дальше? — принялась она снова за карандаши. — Майор Исмаилов и капитан Зафар, приехав в управление, доложили Розыкову о результатах осмотра места происшествия и о своих заключениях. Противоречивые мнения оперативников не понравились ему, и он послал за мной.
— Твои способности, Наташа обращают на себя внимание начальства, — заметил я. — Ты становишься популярным следователем.
— Полковник не имел в виду мои способности или, как ты пошутил, мою популярность, — нахмурилась Наташа. — Преступление было совершено на территории, которую обслуживает наш отдел. Это обязывало нас, в первую очередь, Игоря Владимировича и меня, быть с теми, кто начал распутывать узел.
В кабинет, постучав, вошел офицер милиции, в котором я без труда узнал капитана Глыбу, Кивнув мне головой, он приложил руку к козырьку фуражки и вытянулся перед Наташей.
— Товарищ лейтенант, вас вызывает к телефону полковник Розыков.
Вскоре мы сидели в милицейской машине. «Победа» быстро скользила по асфальту, обгоняя автобусы и троллейбусы. Ветер, врывавшийся в кабину, обжигал нас горячим воздухом — стоял июль, самый жаркий месяц в Ташкенте.
— Сейчас я познакомлю тебя с полковником, — прошептала Наташа.
Я взглянул в ее глаза. Они горели радостным огнем. Мне казалось, что Наташа говорила о чем-то про себя. Невольно я пододвинулся к ней и протянул руку к ее ладони. Она секунду молча смотрела на меня, потом вдруг засмеялась и сказала не то мне, не то шоферу — молодому краснощекому узбеку, лихо крутившему баранку:
— Как хорошо!..
Во дворе управления милиции, где мы оказались через несколько минут, моя спутница снова стала суровой и деловой. Я узнал, что полковник Розыков, разговаривая вчера с нею, потребовал ускорить раскрытие преступления, что в этот же вечер она побывала в доме Рахмановых и собрала некоторые сведения, проливающие свет на кражу. Сейчас, Наташа должна была изложить свою точку зрения на дело.
Совещание затягивалось.
Это был неравный бой. Временами он прерывался глубокой нервной тишиной, временами в кабинете слышался взрыв голосов — люди ожесточенно спорили.
Особенно горячился майор Исмаилов. Слушая его, я вспомнил первую встречу с Наташей и ее рассказ о преступниках, возглавляемых Скорпионом. В то время Исмаилов немало попортил крови Розыкову своей невыдержанностью.
Более спокойно вел себя капитан Зафар. Он внимательно до конца выслушивал товарищей и, откашлявшись, неторопливо разрушал все, что уже казалось неопровержимым. Большинство присутствовавших, в том числе и Наташа, относилось к нему с большим уважением и слушало внимательно.
В самой Наташе я видел как бы двух людей: одного трезвого и умного, другого — необычайно вспыльчивого к дерзкого. Она умела вовремя подпустить шпильку и капитану Зафару и майору Исмаилову. Ее голос звучал то несмело, то властно и дерзко. Все в ее словах и действиях было продумано и взвешено — все говорило о ее зрелости и силе.
На совещании присутствовал еще оперуполномоченный Курбанов. Его я встречал всего второй раз, но хорошо помнил. Он ничего не утверждал, ничего не доказывал. В нем было что-то и от майора Исмаилова, и от лейтенанта Седых, Он был скользок и изворотлив, как угорь. Его небольшие, глубоко сидевшие глаза, отливали сталью, когда кто-нибудь опровергал доводы старшего оперуполномоченного ОУР; они становились масляными, если начинал говорить полковник Розыков. От его манеры щуриться и беспрерывно покашливать в кулак, сквозило чем-то гаденьким и пошлым, и я никак не мог понять, каким образом такие люди оказываются в милиции, да еще в уголовном розыске?
Самым настойчивым, как всегда, был майор Исмаилов.
Он убеждал, что работники ОУР столкнулись со случаем грубой симуляции. К этому выводу его привели факты.
Кража была совершена, когда в комнате никого не было. Сестры, по заверению Кумрихон, спали на улице. Брат проводил время в городе с Шерматом. Никто — ни близкие, ни соседи — не знал, что в доме хранился ценный товар. Инициатором преступления оказалась Кумрихон. План у нее созрел еще вечером. Поэтому она и настояла на том, чтобы ночевать во дворе.
Когда Наргуль уснула, она вооружилась киркой и лопатой. зашла в дом и стала пробивать стену. Потом, взяв чемоданы и некоторые вещи, в том числе и капроновые чулки, вышла на улицу и передала все это сообщнику.
— Я уверен в этом, — настаивал майор. — У меня есть веские улики.
— Какие? — поинтересовался полковник. По-видимому, он считал Исмаилова неплохим оперативником.
«Вескими уликами» оказались отпечатки следов пальцев Кумрихон, найденные на ручке кетменя, которым был сделан пролом в стене. Кроме того, розыскная собака, взяв след, привела проводника к… Кумрихон.
— Товарищ капитан, — обратился полковник к старшему оперуполномоченному капитану Зафару, — что вы можете сказать по этому поводу.
Капитан Зафар пожал плечами. Он не верил в версию майора Исмаилова. Ценности, хранящиеся в чемоданах, взяли другие люди. Может быть, предположил капитан, в похищении участвовал Абдулла Талипов — родственник Рахмановых. Уж слишком неодобрительно отзывался он о сестрах и Уйгуне.
Не внушал доверия сам Уйгун Рахманов. Не случайно в эту ночь он ушел из дому.
Эти соображения капитан Зафар высказал мне после совещания. Сейчас же, когда к нему обратился с вопросом полковник Розыков, он сказал совсем не о том, о чем думал. Доводы майора Исмаилова сбили его с толку.
— Мне кажется, надо попробовать эту версию…
— Не попробовать, а взять за основу, — поддержал оперуполномоченный Курбанов.
Полковник посмотрел на Наташу. Его большие умные глаза словно спрашивали: «Ну, что скажешь ты? Кто из оперативников прав: майор или капитан?» Наташа — может быть, мне это только показалось — склонила голову и взглядом ответила: «Никто!» Он откинулся на спинку стула.
— Товарищ Бельская, у вас будут вопросы к товарищам?
— Будут… Я хочу знать, — сказала Наташа, — что они думают о яичной скорлупе, обнаруженной на кухонном столе у Рахмановых?
Ответил майор Исмаилов:
— После ухода Уйгуна и Шермата Наргуль решила поужинать. Она съела немного колбасы и выпила сырое яйцо…
— Одно?
— Яйцо? Да.
— Это сообщила вам Наргуль?
— Нет, Кумрихон.
Наташа села:
— У меня больше нет вопросов.
— Вы нам ничего не скажете? — поинтересовался полковник.
— Нет.
— Товарищ Исмаилов, — постучал Розыков карандашом по столу, — займитесь поисками преступников. У вас имеются кое-какие улики — опирайтесь на них. Свою гипотезу пока отбросьте… Ты знаешь, — дружески посоветовал он, — в нашем деле нет ничего вреднее гипотез: они могут вывести на ложный путь. Потом колдуй. Для нас ясно одно: произошла кража. Кто преступник — пока неизвестно. Сестер надо допросить, но осторожно… Уйгуна вызовете ко мне… В общем, действуйте!..
Офицеры встали. Меня и Наташу полковник попросил остаться. Он внезапно изменился. С его круглого мускулистого лица исчезли морщины. Две глубокие складки темневшие над переносицей, стали едва заметными. В глазах засветились теплые огоньки.
— Так о чем же вы хотите писать? — после продолжительной паузы спросил меня полковник.
Я вытянулся: служба в армии приучила меня к дисциплине.
— Разрешите написать о «Деле Рахмановых»?
— Дело еще не закончено, возьмите что-нибудь другое, — улыбнулся полковник.
— Мне бы хотелось именно это, — повторил я.
— Ну что ж, не возражаю, — серьезно сказал он. — Я говорил о вас майору Исмаилову. Зайдите к нему через неделю.
— Через неделю? — искренне огорчился я.
— Якуб Розыкович, разрешите ему участвовать в розыске преступников? — встала рядом со мной Наташа.
— Это опасно, — задумался полковник. — Впрочем, — оживился он тут же, — игра стоит свеч. О милиции надо писать правду. Идите к майору и скажите, что я включил вас в оперативную группу.
— Благодарю вас, — обрадовался я. — До свидания.
Розыков протянул руку:
— Всего хорошего.
Уже за порогом кабинета я услышал слова полковника:
— Ну, а с вами, товарищ лейтенант, у меня будет такой разговор…
Майор Исмаилов поднял телефонную трубку:
— Дайте гараж… Говорит Исмаилов… Пришлите к подъезду машину… Так, та-ак, значит, вы — журналист! — Он посмотрел на меня. — Хорошо… Ты увидишь, как мы закончим это дело. Можно такую вещицу написать, что ахнешь. В историю войдешь. Милиция, брат, не спит.
Я сказал, что постараюсь сделать все, что от меня зависит.
— Только ты, — поднял палец майор, — пиши объективно, не копайся в недостатках, это ни к чему. Надо прививать у граждан любовь к милиции. Сделай так, чтобы, прочитав твою книгу, можно было сказать: «Вот люди!..» Ты меня понял? — Он пустил в потолок кольцо дыма. — У нас не каждый сможет работать. Тут, брат, нужны смелость и ум… Иногда бывают такие дела, что голова трещит. Уравнение со многими неизвестными… С математикой знаком?
В машине, в которой мы вскоре ехали по городу, майор достал позолоченный портсигар, закурил, потом подмигнув мне, зачем-то переложил из кармана в карман пистолет. Я отодвинулся к дверце и посмотрел в боковое окно. Мне хотелось посидеть молча, освоиться с новыми для меня ощущениями.
— Сейчас ты поймешь, что значит допрос, — громко сказал Исмаилов. — Я буду говорить с сестрами. Они у меня вот тут, — показал он на папку, которую держал на коленях — Так поверну дело, что все сразу станет ясным…
— Скажите, — спросил я, — почему Уйгун поступил так легкомысленно? Ведь он знал, что государственные ценности нельзя хранить дома!
— Один человек об этом говорит так, — повернулся ко мне майор. — Уйгун сделал это, чтобы дать возможность своим близким овладеть золотом… Неплохо придумано, не правда ли?.. Что ты об этом скажешь?
— Вы имеете в виду предположение капитана Зафара?
— Разве ты с ним знаком?
— Мне о нем рассказывала Бельская.
— Наташа. — В голосе майора я уловил теплоту. — Ты — журналист… Прикинь, мог ли Уйгун сделать это?
— Не знаю, — искренне сказал я.
— Не мог, — ответил майор. — За вещи, полученные со склада, отвечает он и никто больше! Если золото не найдется — ему придется сесть за решетку.
— Тогда, может быть, надо проверить Шермата?
— Уже проверяем… Этот человек у многих вызывает подозрение. — Майор выглянул в окно. — Как говорят: время покажет, кто прав, кто виноват… Сейчас Кумрихон сообщит нам кое-что…
Мы сидели в большой светлой комнате. Майор, постукивая мундштуком папиросы по столу, неторопливо задавал вопросы. Сестры отвечали живо, обмениваясь дружескими взглядами, словно перед ними был не представитель уголовного розыска, а старый знакомый, друг семьи.
«Ничего у него не выйдет, — думал я о майоре. — Кто решится воровать вещи в собственном доме? Притом, вещи, принадлежащие собственному брату и за которые ему придется отвечать».
На улице поднимался ветер. За окном упало дерево. Я вздрогнул. Неожиданный звук почему-то вызвал во мне иной ход мыслей. И то, что делал сейчас майор показалось ненужным. Я вырвал из блокнота лист бумаги и, боясь, что меня может кто-нибудь опередить, написал косым торопливым почерком: «Надо узнать, где сейчас находится муж Кумрихон. Может быть, он сбежал из заключения?»
Я подумал, что Кумрихон действовала вместе с ним — для меня, штатского до мозга костей, эта мысль была равносильна открытию Ньютоном закона всемирного тяготения.
Майор, прочитав записку, которую я передал ему, не стесняясь сестер, посмотрел на меня так, будто видел впервые.
— Гмм… — дотрагиваясь до подбородка, не сразу отозвался он. — Наргуль! — В его голосе я услышал насмешливые нотки. — Наргуль, приготовь, пожалуйста, чаю. Этот товарищ, — указал он на меня, — хочет пить…
— Да, да, — не давая себе отчета в том, что произошло, торопливо сказал я, — если можно, дайте, пожалуйста, чашку чая.
Наргуль вышла. Майор, пододвинув стул к Кумрихон, спросил:
— Значит, брат расстроен?
— Расстроен? — вспыхнула Кумрихон. — Очень расстроен…
— Да… — задумался майор. — Такое не с каждым может случиться! Не зря говорят: знал бы где упасть — соломки бы подостлал. — Он указал на стену, в которой был пролом. — Уже заделали? Как будто ничего и не произошло… Твоя работа?
Кумрихон вздохнула:
— Моя.
— Наргуль не помогала?
— Помогала.
— Почему же ты ночью не приглашала ее?
— Что?!
— Я говорю, почему ты ночью делала пролом одна? Наргуль могла бы помочь тебе!
Майор хвастался не зря: он, действительно, повернул «дело так, что все стало ясным». Кумрихон закинула голову назад и, закрыв лицо руками, застыла в оцепенении. На минуту в комнате наступила тишина, слышно было только как Наргуль гремела на кухне посудой.
Развязка, наступившая так внезапно и просто, разочаровала меня. Я хотел, чтобы следствие затянулось на неделю или на две. Тогда можно было бы написать кое-что в газету. Ну что это за дело, думал я, никакой романтики и опасности. Пришел, увидел, победил…
— Вы плохо «работали», гражданка Рахманова, — сказал Исмаилов, поднимаясь. — Следы пальцев, обнаруженных на ручке кетменя, выдали вас и, вашего соучастника — Мамасадыка Джангирова… Теперь вам остается одно: сказать, где находятся чемоданы.
Кумрихон ничего не ответила: она даже не пошевельнулась, словно не слышала слов майора. Ее волнение выдавали только пальцы рук. Они судорожно сжимали край скатерти. На запястьях выступили тугие темно-синие жилы.
Наргуль зашла в комнату через несколько минут. Поставив на стол поднос с чаем и сладостями и пригласив нас за стол, она посмотрела на Кумрихон.
Майор подмигнул мне. Я понял: сейчас произойдет то главное, что поможет ему завершить дело.
— Кумрихон, что с тобой?! — встревожилась Наргуль.
— Не надо спрашивать, — ответил за женщину майор. — Она сказала, что взяла чемоданы брата… Ей стыдно разговаривать с тобой… Наргуль…
Тут произошло нечто невероятное. Наргуль соскочила со стула и, подбежав к майору, уперла руки в бедра и презрительно фыркнула. Ее небольшие бесцветные глаза вдруг загорелись таким злым огнем, что, казалось, испепелят Исмаилова.
— Неправда!.. Да как вы смели?! — не меняя позы, крикнула она. — Какой вы…
— Ну-ну, договаривай: какой? — бросил майор. Он с интересом следил за девушкой. — Какой, Наргуль?
— Никакой! — грубо, по-мужски сказала она, потом, подбежав к Кумрихон, участливо спросила: — Что они сделали с тобой, сестра? Почему ты так расстроена? Скажи, не терзай мое сердце! Ты у меня одна.
Женщина продолжала сидеть молча. Руки ее по-прежнему сжимали край скатерти. Она не понимала того, что говорила сестра.
— Ну, Кумрихон, что же ты молчишь? Покажи мне свое лицо, я хочу знать правду… Помнишь маму? Она всегда говорила, чтобы мы были честными.
— Оставь ее, Наргуль. — встал майор Исмаилов. — Дай сестре пережить несчастье.
— Значит, Кумрихон, это ты? — несмело спросила Наргуль.
— Ах, Наргуль, Наргуль, — наконец проговорила Кумрихон. — Как все глупо, Наргуль… Если б ты только знала, что у меня на сердце… Во всем виновен Мамасадык…
В то время, как майор Исмаилов. пожинал плоды своей первой победы, капитан Зафар все больше и больше разочаровывался в собственной версии. Вчерашние предположения и расчеты лопались, как мыльные пузыри. Для него наступил такой момент, когда человек перестает верить в самого себя — становится беспомощным.
Сейчас, слушая болтовню майора Исмаилова, капитан досадливо морщился. Я заметил, что ему было стыдно смотреть на меня, хотя я, как умел, старался подбодрить его. Мне, откровенно говоря, не все нравилось в действиях Исмаилова. Я не мог смириться с молчаливым признанием Кумрихон: в ее нервных поступках было что-то насильственное. Что же удалось узнать капитану Зафару? — Вот познакомьтесь, — сказал Зафар, подавая мне желтую картонную папку. — Тут мои сведения о Шермате и Уйгуне… Через двадцать минут, — он посмотрел на часы, — Уйгун придет сюда… Вам надо познакомиться с его прошлым — так будет легче слушать допрос…
Юность Уйгуна Рахманова совпала с большими событиями в жизни нашей Родины. Разбив гитлеровцев, страна приступила к мирному строительству. Юноши и девушки самых различных профессий и национальностей, по зову комсомола, шли туда, где особенно нужны были рабочие руки. Недосыпая, а зачастую и недоедая, они делали все, чтобы приблизить светлое завтра. Уйгун пользовался, созданными чужими руками благами, но сам трудиться не хотел. Следуя примеру отца, он проводил время в развлечениях и пьянках.
— Смысл жизни в наслаждении, — говорил Уйгун своим приятелям.
С трудом окончив среднюю школу, он с головой окунулся в «море великолепных удовольствий». На этом «веселом пути» судьба столкнула его с квартирными ворами Косым Зайцем и Волком. Они научили его своему воровскому мастерству и стали «гастролировать» по трамваям и троллейбусам города.
— Главное в нашей работе — ловкость рук, — поучал Уйгуна главарь группы. — Через несколько месяцев мы с тобой станем самыми уважаемыми людьми, понял? Мы завоюем всех девочек!..
Предсказания Волка не оправдались. Вскоре группа была задержана при ограблении квартиры профессора Быкова, и воров привлекли к уголовной ответственности.
Уйгун пал духом. Очутившись в лагере, он по целым дням ни с кем не разговаривал. В сердце вкралась тоска, хотелось сделать что-нибудь необыкновенное, чтобы перевернуть все вверх ногами — себя, свое прошлое, своих друзей.
Это «необыкновенное» пришло само. Правительство издало Указ об амнистии.
Первые дни на воле показались Уйгуну страшно короткими и чудовищно однообразными. Он помышлял начать честную жизнь, но не делал никаких шагов для осуществления своих намерений. Тут-то и понадобился небольшой толчок, чтобы колеблющийся Уйгун снова «упал». Таким толчком оказалась новая встреча с Волком. Друзья быстро нашли общий язык и уже наметили план действий. Однако случай снова выручил Уйгуна. Волк учинил дебош в ресторане и был осужден на один год за хулиганство. Пришлось все-таки подумать о работе, и Уйгун устроился продавцом в раймаг.
Заведующий магазином Ахрар Агзамов, отметив в Уйгуне старание, сделал его своим помощником. Молодой продавец ревностно относился к своим обязанностям и вскоре завоевал полное доверие Агзамова — его стали посылать в город за товарами. Успехи Уйгуна обратили на себя внимание его бывших друзей. Во время одного из посещений ресторана он «случайно» познакомился с Шерматом. Дружба быстро окрепла, и ни одна попойка уже не обходилась без участия нового знакомого. Все свои тайны он доверял Шермату.
Капитан Зафар был прав: Уйгун пришел в отдел точно через двадцать минут.
Именно таким он и представлялся мне: высокий, с длинным хищным носом и прищуренным колючим взглядом. На нем был шерстяной светлый костюм и черная тюбетейка. Из кармана пиджака торчал темно-коричневый галстук. Одна штанина, сильно помятая снизу, была испачкана грязью. В его нервных движениях чувствовалась скрытая сила. Я подумал, что ничто не заставит его быть откровенным в Зафаром.
— Ну, вы поняли, что нас нельзя обмануть?
— Ясно, — не удостоив взглядом капитана, насмешливо бросил Уйгун.
— Значит, будем говорить откровенно?
— Конечно.
Зафар посмотрел на меня и пригласил Уйгуна сесть:
— Скажите, почему вы так поступили?
— Ясно, почему… Выпил!
— До кишлака, в котором вы работаете, не так далеко… Можно было отвезти товар…
— Действительно недалеко…
— Вы совершили преступление.
— Хоть убейте — ничего не знаю!
— Не прикидывайтесь дурачком!
— Я не прикидываюсь! — изумился Уйгун. — Я же был пьяным!
Старший оперуполномоченный взял со стола линейку и завертел в руках — я насторожился, Наташа говорила мне, что он играл линейкой в минуту сильного раздражения.
— Черт знает что! — услышал я его резкий голос. — Вы говорите так, словно вам пятнадцать лет! — Помолчав, Зафар произнес тихо: — Что вы думаете о Шермате?.. Не мог ли он… взять чемоданы?
— Не мог, — отмахнулся Уйгун.
— Почему?
— Он был вместе со мной в вытрезвителе.
— Тогда чемоданы взяли те, кто связан с ним!
— Чепуха!.. Я знаю Шермата!..
— Гмм… — капитан швырнул линейку на диван. — Остаешься ты, Мертвец!..
Услышав кличку, которую получил в тюрьме, Уйгун вздрогнул. Он рванул воротник рубахи и резко повернулся ко мне.
— Кто это? При нем все можно говорить?
— Говорите, — разрешил капитан. — Это наш человек.
— Ваш?!. Начальник?..
— Журналист.
— Вот что! — лицо Уйгуна, только что искаженное гневом, стало вдруг спокойным. В глазах вспыхнули добрые огоньки: — Так вы из газеты!.. Послушайте! — Уйгун снова был другим человеком. Он так крикнул, что задрожали стекла. Отчаяние и страх овладели всем его существом. Уцепившись сильными жилистыми руками за стул, он прикусил губу и резко откинул голову назад, — Послушайте, вы встречаетесь со многими людьми, вот даже с… ними, — неприязненно бросил он в сторону капитана Зафара. — Вы знаете жизнь, я где-то читал об этом. Нет-нет, вы постойте, вы скажите, я — пропащий человек? Мне нельзя верить, да?!
Я не знал, что ответить, как вести себя. В кабинете, в котором мы сидели, был «хозяином» капитан Зафар: удобно ли вмешиваться в его дела? Не испорчу ли я допрос?
— Почему нельзя верить? Можно, — не глядя на капитана, неуверенно сказал я.
— Нельзя, — вздохнул Уйгун. — Тот, кто однажды побывал в заключении, здесь не пользуется доверием. Точка!..
— Ну, что вы! — начал оживляться я. — Наоборот, здесь ценят и уважают честных людей.
— Мели Емеля — твоя неделя, — нахмурился Уйгун. — Я думал, ты из другого теста сделан, а ты…
— Рахманов! — крикнул капитан Зафар.
— Вы напрасно сердитесь, — сказал я. — У меня нет оснований не верить вам.
— Нет, правда? — снова вспыхнул Уйгун.
— Правда.
— Спасибо! — Он достал носовой платок, вытер вспотевшее лицо, попросил закурить. — Какой черт согласится совать палки в собственные колеса! У меня пока голова на плечах… Нет, человеку надо верить!..
— Значит, ты ни в чем не виноват? — сердито спросил старший оперуполномоченный.
— Я привез домой государственные вещи, — ответил Уйгун.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Все.
— Подумай, может быть, тебе известно еще что-нибудь!
— Нет.
— Ульмас Зафарович, — обратился я к капитану, — разрешите мне задать товарищу Рахманову один вопрос?
— Пожалуйста.
— Скажите, товарищ Рахманов, — не сразу спросил я, — не мог ли взять чемоданы с ценностями кто-нибудь из ваших родных или близких?
— Что вы! — удивился Уйгун.
Капитан Зафар на этом закончил свою беседу.
— Надо верить человеку, — сказал он, когда Уйгун Рахманов вышел из кабинета.
— Да, — отозвался я.
Некоторое время мы сидели молча.
— Что же вы намерены делать дальше?
— Искать! — бросил капитан.
— Кого?
— Воров.
— Уйгуна к ним не относите?
— За ним установим наблюдение. — Зафар поднялся. — Наверняка прав майор Исмаилов: инициатором этого преступления являются Кумрихон и Мамасадык.
Мы помолчали еще.
— Вы будете работать с майором?
— Я еще ничего не знаю о Шермате.
— Где сейчас… Бельская? — поинтересовался я.
— Точно такой же вопрос я хотел задать вам. — Капитан поглядел в окно, за которым алела вечерняя заря, и добавил. — Мне Наташа вот… так нужна.
В течение следующих трех дней я был занят в редакции и не знал в каком состоянии находилось «Дело Рахмановых». Поэтому, когда сегодня вечером увидел Наташу, у меня не хватило такта спросить ее о здоровье, все мои вопросы касались Зафара и Исмаилова.
Наташа терпеливо выслушала меня, но ни на один вопрос не ответила. Она капризно оттопырила нижнюю губу и, посмотрев мне в глаза, рассмеялась.
— Ты что, Наташа? — смущенно произнес я.
— Ничего, — продолжая смеяться, ответила она. — Просто ты чудак и все. Понял?
— Нет.
— Пойдем в парк.
Я не ожидал этого предложения.
— Пойдем.
— Ты становишься послушным.
— Можно ли ослушаться представителя власти?
Наташа погрозила мне пальцем:
— Не дерзи, я не люблю.
Потом, когда садились в автобус, сказала:
— День и ночь: преступники, преступники, преступники… Надо же побыть без них… вдвоем…
Позже я узнал: Наташа пошла в парк, чтобы последить за одним человеком. Это оскорбило мое мужское самолюбие. Однако все, что я увидел и почувствовал, находясь в этот вечер с нею, останется навсегда в памяти, как самое светлое и радостное в моей жизни.
— Как здесь хорошо, правда?
Мы проходили по широкой аллее. Над нами искрились бусы разноцветных лампочек. По бокам, словно часовые, стояли вековые дубы. Впереди, за фонтаном, как вихрь, кружились пары — там была открытая танцевальная площадка.
— Хорошо, Наташа, — согласился я.
Мимо нас прошла шумная стайка юношей и девушек. Наташа прильнула ко мне. Я сжал ее локоть, почувствовав в сердце холодок. Потом, выждав, когда мы остались одни на аллее, я спросил сухими непослушными губами:
— Ты веришь, что дружба и любовь могут быть вместе?
— Не знаю, — зарделась Наташа.
— Как же ты?!..
— Что!
Я не успел ответить: из-за дерева, стоявшего за живой изгородью, выскочили парень и девушка и, громко смеясь, подбежали к нам.
— Томка!.. Гришка!.. Черти, что вы тут делаете? — крикнула девушка.
Я кажется что-то сказал.
— Мила, это не они, — перестал смеяться парень. — Простите, пожалуйста. — Он взял девушку под руку, и они скрылись в глубине аллеи.
— Вот чудаки, — сказала Наташа.
— Счастливые, — позавидовал я.
— Пойдем, потанцуем…
Я не умел танцевать.
— Не хочу.
— У-у-у, медведь. Тогда пойдем на качели.
— Боюсь — голова закружится…
— Я вылечу.
Мы вышли на площадку, в центре которой был фонтан.
— Что это?
— Толпа.
— Посмотрим?
Я согласился.
Пробившись сквозь плотное кольцо людей, мы оказались у силомера. Как раз шла борьба за «рекорд». Высокий, крепкий парень со всего размаху бил по резиновому выступу спидометра. Однако. пудовые кулаки наносили удивительно слабые удары. Когда он опускал руку, раздавался взрыв гомерического хохота.
Я посмотрел на Наташу:
— Попробовать?
— Угу, — прищурилась она.
Толпа зевак насторожилась. Здоровяк, посрамленный болельщиками, отошел в сторону. Кто-то убежденно заметил, что иногда стрелка спидометра вышибает верхнюю крышку прибора.
Я снисходительно улыбнулся. Был убежден, что на этот раз крышка слетит. В своих мускулах был уверен. Однако первый удар оказался плачевным: стрелка едва достигла середины измерителя.
— Хэ! — в связи с этим осклабился широкоплечий паренек, стоявший рядом со мной.
— Парадоксальный парадокс, — заметил юноша в очках, чем-то напоминающий моего редактора. Я сжался и сделал второй удар.
— Тэк, — послышался за мной скептический голос. Я сделал третий удар.
— Гм, — сказал юноша в очках.
Наташа поджала губу — она не ожидала такого скандала. Здоровяк, бросив под ноги потухшую папиросу, смерил меня насмешливым взглядом. «Твой тезка», — сказал ему юноша в очках. «Заткнись!» — грубо оборвал тот. Растолкав толпу, он вновь подошел к спидометру и так ударил по выступу, что стрелка впилась в крышку. «Вот та-ак!..» Те, что недавно смеялись над ним, раскрыв рты, изумленно ахнули: «Га-а-а!..»
— Здоровый, ч-черт, — прошептала Наташа.
Я взял ее за локоть и вывел из толпы. «Ничего, в следующий раз я покажу ему!» — озлобленно подумал я, косясь на здоровяка, который, закурив, теперь шагал к фонтану вместе с юношей в очках.
У качелей я оставил Наташу и встал в очередь за билетами. Я наблюдал за нею, пока был далеко от кассы. Когда же подошла моя очередь — отвлекся и не заметил, как она исчезла.
Сейчас я не могу припомнить сколько времени пришлось мне ждать Наташу. Вероятно, она отсутствовала две-три минуты, мне же казалось, что прошел почти час. Ее таинственное исчезновение вызвало в моих чувствах тогда простое недовольство. Только позже я стал терзаться догадками, а сейчас думаю об этом с грустью и отчаянием.
Наташа появилась вдруг. Она будто из-под земли выросла. Ее глаза горели таким весельем и задором, что я не посмел ничего сказать. Мы. с полминуты молча глядели друг на друга, потом, взявшись за руки, кинулись к качелям…
Ночь обливала нас прохладной струей ветра. Мы шли по центральному скверу, дремавшему под звонкую перекличку соловьев. Нам было радостно и легко, и мы готовы были до утра бродить по городу. Я смотрел себе под ноги и ни о чем не думал.
У дома Лукерьи Степановны было темно и тихо. Мы остановились у калитки. Подняв голову, я стал любоваться небом. Оно переливалось миллионами звездных пылинок, каждая из которых хранила в себе тайну.
— Наташа, ты так ничего и не сказала мне о своих делах? — напомнил я. — У тебя, наверно, не мало новостей.
— К сожалению, я знаю столько же, сколько знаешь ты. — Она поправила волосы, потом улыбнулась и протянула мне руку: — До завтра.
Не узнав ничего от Наташи, я через день разыскал капитана Зафара и поговорил с ним.
Оказалось, что Исмаилов по-прежнему разрабатывает свою версию. Кумрихон еще не дала показаний. Каждый раз, когда ее вызывают на допрос, она садится на стул, откидывает назад голову и не произносит ни слова. Майор не торопит Кумрихон. Он получил сведения, что ее муж Мамасадык полмесяца тому назад бежал из заключения. Его фотография была размножена и передана всем подразделениям милиции республики. Как только Мамасадык будет найден, Кумрихон перестанет играть в молчанку и назовет имя преступника. Таков план майора.
О своей собственной версии капитан отозвался скептически. Он подозревал в краже Уйгуна, но, видимо, это не так. Главный удар надо нанести по Шермату. Не исключена возможность, что он и Кумрихон были основными связующими звеньями в преступлении. Возглавлял же группу опытный рецидивист, возможно, Мамасадык Джангиров.
На мой вопрос, какую роль в раскрытии преступления играет старший следователь Бельская, капитан ничего не ответил. Закурив, он задумчиво склонил голову и некоторое время что-то чертил на листе бумаги. Я понял, что ничего больше не узнаю от него.
В полдень меня вызвали к телефону. Я взял трубку.
— Здравствуйте, — сказал бас. — Говорит полковник Розыков, Вы можете сейчас приехать ко мне?
— Могу, — ответил я.
— Я пришлю за вами машину.
Через полчаса я входил в здание управления милиции, В вестибюле меня встретила Наташа. Она была одета в легкое сиреневое платье. Ее глаза светились теплым ласковым светом. Я понял, что мой приезд обрадовал ее.
Полковник, увидев нас, поднялся и, когда мы подошли, подал мне руку.
Минуты две или три мы говорили о разных пустяках. Потом в кабинет вошли майор Исмаилов и капитан Зафар.
— Привет инженеру человеческих душ! — громко поприветствовал меня Исмаилов. Поздоровавшись с Наташей, он сел рядом со мной и сжал мой локоть. — Ну, как дела, старик? Еще ничего не настрочил? Эх, вы писатели-бумагомаратели!..
— У вас сегодня праздничное настроение, — улыбнулся я.
— Ты угадал, — удовлетворенно ответил майор. — Сейчас ты услышишь такое, что ахнешь!..
Майор не ошибся: мне действительно пришлось «ахнуть». Все, что я увидел и услышал через несколько минут, способно было поразить самого невозмутимого человека.
Полковник Розыков, поговорив с кем-то по телефону, спросил капитана Зафара и майора Исмаилова, все ли они сделали для предстоящей операции. Исмаилов ответил, что люди предупреждены и теперь отдыхают.
— Я уверен, товарищ полковник, — сказал майор, — что сегодня окончательно станет известна тайна Кумрихон. Человек, которого назвал Джураев, знает главаря. Это не предположение, — видя, что Розыков недовольно поморщился, поспешил закончить Исмаилов, — о его участии в этом преступлении говорят факты…
— Ладно, не будем забегать вперед. Пока вы свободны. — Полковник подождал, когда Зафар и Исмаилов выйдут из кабинета, поднял трубку и отрывисто приказал: — Приведите ко мне Джураева!
Вот тут-то мне и пришлось «ахнуть». В дверях появился парень в очках, тот самый, которого я видел позавчера в парке. У него были длинные взлохмаченные волосы и бледное лицо. Сев на стул, указанный Розыковым, он спрятал ладони между колен и поднял на меня взгляд.
Некоторое время ни Розыков, ни Бельская не обращали на него внимания. Полковник открыл сейф и перебрал какие-то бумаги. Наташа задумчиво разглаживала рукой конец красного сукна, разостланного на столе для посетителей. Первым заговорил Розыков.
— Вы не хотите назвать главаря? Парень в очках вздрогнул:
— Я его не знаю.
— Не знаете?
— Не знаю.
— Хорошо, — полковник переглянулся с Наташей и вышел из-за стола. — Как же вы подчинялись этому человеку?
— Не знаю.
— У вас других слов нет?
— Вот честное слово, не знаю его, — вскочил парень. — Как-то все вышло помимо моего желания… Барс однажды пригласил меня в ресторан… Когда возвращались — ограбили студентку…
— Барс — Гвоздев?
— Он… Мы попробовали еще кого-то ограбить, но неудачно… Через три дня Барс сообщил, что есть человек, который поведет нас на крупное дело. Я спросил, что это за человек. «Разве это важно? — рассмеялся Барс. — Главное — чувствовать около себя твердую руку». Я подумал, что Барс, может быть, прав и ни о чем больше не спрашивал его.
— Вас перестал интересовать главарь?
— Нет, я пытался узнать, кто он. Мне кое-что рассказал о нем Шермат.
Я вздрогнул: Джураев говорил о друге Уйгуна. Что же происходило? Кто прав? Майор Исмаилов или капитан Зафар? Почему Наташа до сих пор не высказала своего мнения?
Назвав имя Шермата, парень умолк, поэтому Розыков подбодрил его:
— Ну-ну, говорите!
— Он сказал, что главарь недавно бежал из заключения, что он высокого роста и часто говорит: «Ты уловил мою мысль?» Любит щегольнуть: курит трубку и носит черные очки.
— Как его кличка? — повысил голос полковник.
— Скорпион.
Говорят, что работников уголовного розыска трудно чем-нибудь удивить. Сегодня я понял, что это не так. Услышав кличку главаря, Розыков присел от неожиданности. Его глаза, только что внимательно изучающие преступника, повернулись к Наташе. Она хотела поправить волосы и так застыла с поднятой рукой.
Сообщение поразило и меня. Я вспомнил рассказ Наташи. Когда-то Абдулла Шарипов присвоил себе кличку некоего Ягодкина и держал в железной узде Лещинского, Вострикова и Алехина. Потом Шарипова не стало, на его месте появился другой, которого Наташа увидела в трамвае — он также был в черных очках и его звали Скорпионом.
— Пожалуй, майор Исмаилов прав, считая, что в краже замешан муж Кумрихон, — сказал Розыков, когда увели Джураева. — Мамасадык недавно бежал из тюрьмы… Вот только как объяснить перемену клички, раньше его звали — Бай… Ладно… — Он посмотрел на меня и Наташу. — Отложим разговор до завтра. Предположения хороши, когда имеются под руками улики. Сейчас — Гвоздев!..
Когда стало ясно, что Уйгун не причастен к преступлению, а от Кумрихон нелегко добиться признания, Наташа и участковый Каримов, проведя сложную оперативную работу, напали на след одного из участников кражи — Мумина Джураева. При этом Наташа так удачно провела предварительное следствие, что парень не устоял и рассказал, как была организована кража.
Работой Наташи были восхищены все работники отдела и управления милиции. Особенно радовался майор Исмаилов: его версия совпадала с фактами следствия. Оставалось только уточнить — замешана в преступлении Кумрихон, или нет. Это мог открыть только Барс — правая рука Скорпиона.
— …Ну, а с вами, товарищ лейтенант, у меня будет такой разговор…
Эти слова я услышал несколько дней тому назад, когда выходил из кабинета полковника. Розыков обратился с ними к Наташе.
Собственно, с этих слов началась разработка третьей версии, которой занялись Наташа и Каримов.
Сегодня следователь Марков закончил дело Вострикова, — сказал тогда Розыков, — Ты хорошо знаешь этого человека. Вызови его к себе и поговори. Возможно, он расскажет тебе больше, чем Маркову.
— Хорошо, я поговорю с Востриковым, — сказала Наташа.
— Если тебе трудно, я могу это сделать сам, — нахмурился Розыков. Поспешность, с которой ответила Наташа, не понравилась ему. Он сложил руки замком и, положив их на стол, посмотрел ей в глаза.
Она поднялась:
— Нет-нет, не надо…
Востриков чувствовал — встреча с Наташей неизбежна. Он знал, что прошлого не вернешь, что она уже не любит его, однако никак не мог примириться с этим. Ему хотелось вычеркнуть из своей жизни и Скорпиона, и тюрьму, и дружков. Но тогда приходилось зачеркивать и Наташу. Он встретил ее именно в те бурные для себя дни. Пустота, будто тиски, сжимала его грудь, была до того жуткой и неотвратимой, что в голове не раз возникал вопрос: стоит ли жить?
Сейчас, глядя на Наташу и слушая ее негромкий голос, Востриков еще острее осознавал безвыходность своего положения. Если еще месяц назад он думал, что встреча с Наташей вернет ему частицу прежнего тепла, то теперь его даже пугала эта мысль. Он понимал, что Наташа пришла к нему не как товарищ, который искренне озабочен горем близкого человека, а как представитель власти, облаченный правом изобличать и наказывать.
— …Во имя чего ты так безжалостно растоптал свою молодость? — спрашивала Наташа. — Разве ты не можешь жить честно? Я знаю — ты увлекался радиотехникой и мечтал поступить в институт. Кто отобрал у тебя это? Почему ты подчинился негодяям?
Потом она, кажется, поняла его состояние — умолкла. Лучи солнца, вырвавшись из-за угла здания, упали через окно на ее лицо. Востриков заметался на месте, попросил разрешения закурить — такой красивой он еще никогда не видел ее.
— Скажи, Борис, — Наташа посмотрела ему в глаза, — как фамилия человека, который был с тобой в трамвае?
Востриков резко отдернул руку от пепельницы:
— Ты только за этим меня вызвала?
— Да.
— Спасибо!.. — Он помолчал. — Я думал, что ты скажешь неправду. Бывает еще так — надо добиться признания, вот милиция и крутит… Конечно, ты другая, я… Только пойми: на моем месте каждый подумает черт знает что!
— Так, кто же он?
— Мой прежний хозяин.
— Ягодкин?!
— Он.
Наташа чуть не вскрикнула. Наконец-то найдены следы того, кто бесследно исчез с момента ареста Абдуллы Шарипова. На допросе он сообщил, что выполнял операцию шефа. Ягодкин сам разработал план ограбления кассира Расулова. Он думал, что примет в ней непосредственное участке. Однако в городе появился работник Московского уголовного розыска капитан Крайнев, который знал его в лицо. Пришлось дело поручить Шарипову.
«Какой я была глупой тогда в трамвае, — обругала себя Наташа. — Пора стать более смелой. Выпустила из рук преступников. Да и Розыков — хорош, — рассердилась она. — Ведь он знал приметы Ягодкина».
— Борис!
— Что, Наташа?
— Ты знаешь, где он сейчас?
— Кто? Ягодкин?
— Да.
— Не знаю.
Наташа потянулась к телефону,
— Подожди! — Востриков облизал пересохшие губы. — Я, может быть, тебя больше никогда не увижу… Так, чтобы ты знала — освобожусь, начну жить по-новому, как все: ты, твои друзья… Ну, прощай!..
— Спасибо, Боря!
Она встала и подала ему руку. Он вдруг склонился и припал к ней губами. Потом повернулся и, сутуля плечи, грузно направился к двери…
На другой день утром Наташа доложила Розыкову о результатах разговора с Востриковым. Полковник внимательно выслушал ее и сообщил о последних сведениях, добытых Исмаиловым и Зафаром.
— По-моему, они оба на неправильном пути, — сделала она вывод.
— Может быть, — согласился Розыков.
— Я могу идти?
— Меня интересует ваше мнение о деле?
— Его надо начинать с Шермата.
Полковник не спросил: почему? Кивнул головой — действуйте! — и простился с Наташей.
Первые дни не принесли ей удовлетворения. Она и участковый Каримов проверили всех людей, с которыми был знаком Шермат, однако ни один из них не вызвал подозрения. Больше того, все они хорошо отзывались о своем друге.
Султан Егамбердыев, работник райкома комсомола, с котором Шермат учился в средней школе, сказал: «Это — рубаха-парень. Добрый, смелый, веселый. На него можно положиться.»
Сотрудники клуба, где Шермат работал киномехаником, в один голос заявили, что ничего необычного не заметили в его поведении. «Честный человек, чуткий товарищ, — сообщил директор клуба. — Я хорошо знаю его».
Терзаемая сомнениями, Наташа решилась на крайнюю меру — пришла в дом Шермата, к его матери.
Матлюба-апа не любила, когда ее беспокоили рано утром, поэтому холодно встретила гостью. Она сидела у туалетного столика, заставленного флаконами и баночками и старательно молодила свое уже поблекшее лицо.
Первые несколько минут разговор не клеился. Хотя Наташа и назвала себя знакомой Шермата, Матлюба-апа не доверяла ей. Презрительно скривив губы, она искоса поглядывала на гостью. «Может быть, ей уже известно, кто я?» — подумала Наташа. Надо было вызвать к себе расположение хозяйки, и она громко рассмеялась.
— Неужели Шермат никогда не говорил вам обо мне?
Неожиданная перемена настроения гостьи обезоружила Матлюбу. Она подумала, может быть, Шермат действительно говорил об этой девушке. Как-то он помянул какую-то Зину или Ину. Так, кажется, назвала себя гостья?
Наташа знала, что Матлюба-апа хотела женить своего сына на дочери профессора Абдурахманова, поэтому сказала, что выбор матери очень удачный и все друзья Шермата, в том числе и она, ждут свадьбы. Однако их беспокоит одно обстоятельство. За последнее время Шермат изменился, встречается с девушкой из дурной компании и вовсе забыл Таю Абдурахманову.
— Мы очень огорчены, — взволнованно произнесла Наташа, — Нам Таю жаль и судьба Шермата тревожит. Он стал пить, проводит время в ресторанах с подозрительными людьми. Товарищи попросили меня поговорить с вами, Матлюба-апа.
— Ах, какое неприятное известие! — всплеснула руками хозяйка. — Неужели Шермат что-то скрыл от меня… Он всегда был искренен и откровенен. Я знаю всех его знакомых.
— Но это новые знакомые, — высказала сомнение Наташа.
— Новые?! — Матлюба-апа задумалась. — Неужели это тот в очках… Или… Погодите! У нас же есть карточки… Шермат так любит сниматься… Я сейчас…
Она торопливо вышла в другую комнату и через минуту вернулась с большим альбомом в бархатном переплете.
Наташа едва не выдала себя радостным восклицанием. Это как раз было то, зачем, собственно, она и пришла сюда.
Альбом был заполнен фотографиями Шермата и его друзей. Наташа внимательно всматривалась в каждое лицо, изредка, спрашивала, кто сфотографирован и где, восхищенно произносила: «Какое симпатичное лицо!» или «Ах, как чудесно!»
В конце альбома внимание Наташи привлекла небольшая карточка. На ней были засняты Шермат и Уйгун у кинотеатра «Молодая гвардия».
— Это, наверное, один из его новых знакомых? — смотрите, какое страшное лицо.
— Что вы, милая, — засмеялась Матлюба-апа. — Это Уйгун Рахманов. Он настоящий теленок, поверьте мне… Я думала, вы говорите об этом толстом. — Она небрежно ткнула пальцем в верхнюю фотографию, где был заснят парень в очках.
— Может быть, и он… — Наташа всматривалась в карточку. — Как жаль, что я не встречала новых друзей Уйгуна… Но вы думаете этот? На вид как будто порядочный человек…
Матлюба-апа вскинула плечи:
— На вид! С такой рожей как раз и бывают воры… — Она вдруг перешла на шепот — Однажды я слышала странный разговор. Ничего не поняла, но в душу запала тревога… Вы понимаете, когда что-то скрывают, невольно настораживаешься. Мне тогда показалось, что парень говорил о чужих вещах… Ах, милочка, мой Шермат так доверчив!
— Да, да — подтвердила Наташа. — Поэтому мы и боимся за него… Надо как-то оторвать Шермата от опасной компании…
— Милая, кто мне в этом поможет… Я одна…
— Вы обижаете нас, Матлюба-апа… А друзья его… Неужели мы оставим товарища в беде… Как фамилия этого парня?
— Мумин Джураев. Ах, милочка, прошу вас… Сделайте все, что в ваших силах…
В Наташе заговорил следователь.
— Где он живет?
— Не знаю.
— Не знаете? Ведь он бывал в вашем доме!
— Ну и что же?
— Непонятно! — Наташа удивленно вскинула брови и вдруг звонко рассмеялась — нужно было продолжать игру. — Впрочем, часто и я не интересуюсь, где живут мои знакомые…
— Конечно, — вздохнула Матлюба-апа. — Какое мое дело до этих студентов.
«Значит, Джураев студент, — отметила про себя Наташа. — Теперь легче искать». Поболтав еще минут десять, она стала прощаться.
— Посидели бы, — любезно предложила хозяйка. — Скоро придут Шермат и муж.
Муж придет, это Наташа знала, поэтому и спешила, только Шермата сегодня не будет. Его за хулиганство осудили на трое суток.
Она поблагодарила Матлюбу-апу и ушла.
Сообщив Розыкову результаты разговора с Матлюбой, Наташа отправилась в адресное бюро и там просмотрела все карточки Джураевых. Ей повезло: студентов с такой фамилией оказалось не так много. Она выписала их адреса и начала обход высших учебных заведений.
Наташа хорошо запомнила фотографию молодого человека в очках и это облегчало ее поиски. На третий день Джураев был найден.
Мумин Джураев родился в кишлаке в семье потомственных хлопкоробов. До одиннадцати лет он жил с родителями — добрыми, трудолюбивыми людьми, а затем его взял к себе в город брат отца Джурамбай Садыков. Здесь, в новой обстановке, без контроля и дисциплины, мальчик быстро потерял все, что было приобретено в родной семье. Целыми днями он пропадал на улице, пропускал занятия в школе, пристрастился к азартным играм. К моменту поступления в институт Мумин уже сформулировал свою собственную мораль и ею только руководствовался. Она была очень проста: жить для себя, не подчиняться никаким общественным нормам, молиться одному богу — удовольствию.
Преподаватели и студенты пытались повлиять на него, но Мумин оказался крепким орешком, и они сразу отступились, ничего не добившись.
Наташу поразило — как люди, зная о том, что человек сбивается с пути, легко смирились с этим, предоставили ему право свободно катиться вниз. Беседуя со сверстниками Джураева, она слышала стандартную фразу: «Сам не маленький, понимает». Более совестливые признавали свою вину перед товарищем, но все же находили для себя оправдание: «Времени нет во все вникать: занятия, общественная работа…»
Самым трудным было узнать, с кем дружил Джураев, с кем встречался за стенами института. Чтобы выяснить это, Наташа решила понаблюдать за ним. В помощь себе она взяла участкового Каримова и оперуполномоченного Курбанова. Как позже выяснилось, небольшую услугу оказал ей и я, приняв ее приглашение пойти погулять в парк.
Совместные усилия — я все-таки тешу себя мыслью, что и моя помощь была небесполезной — принесли неплохие результаты: Наташа узнала, что Джураев встречается с Шерматом и Николаем Гвоздевым, недавно освободившемся из заключения. Обнаружилась живая цепочка, связывающая всю группу с домом Рахмановых. Теперь уже ясно было, что Уйгуна окружали подозрительные люди.
В интересах дела следовало допросить Джураева, но Наташа пока что не имела формальных данных для официального вызова. Поэтому, посоветовавшись с Розыковым, она дала задание участковому Каримову привести Джураева в отдел за просрочку паспорта.
Разговор сразу же принял дружеский характер. Джураев, не подозревая ничего, с готовностью отвечал на каждый ее вопрос, казался спокойным и веселым, даже острил. Теперь, уверял он, никогда уже не просрочит паспорта — ровно через десять лет в этот же самый час и день придет в отдел, и непременно к ней, к Наташе.
Наташа мило улыбалась Джураеву. «Приходите. Это будет интересно», — говорила она не спуская с него лучистых внимательных глаз. Беседа проходила так непринужденно, что Джураев начал рассказывать о своих друзьях и родственниках. Особенно восхищался дядей Садыковым. Это был такой хороший да добрый человек, что он, Мумин, никогда не забудет его и, как только окончит институт, отблагодарит, как отца.
Много еще имен и фамилий услышала Наташа, но все они мало интересовали ее. Она ждала, когда он назовет Шермата или Гвоздева. Это, может быть, ускорило бы их разговор, который чересчур затянулся. Но Мумин даже не намекал на существование подобных лиц в числе своих знакомых.
Говорили они еще несколько минут, и вдруг Наташа, посмотрев на часы, огорченно произнесла:
— Уже конец дня… Я вас так задержала. Извините…
— Что вы! Что вы! — улыбнулся Джураев.
— Вы свободны, Мумин… Кстати, — спохватилась она. — Я еду в город, если хотите — подвезу.
— Вас не затруднит…
— Нисколько. У меня сегодня масса свободного времени… — Наташа вызвала младшего лейтенанта Каримова и распорядилась:
— Машину к подъезду!
Улицы были полны народа. Город переживал самые напряженные часы дня — ташкентцы возвращались с работы. Наташа, сославшись на головную боль, попросила шофера свернуть в тихий переулок. Джураев не возражал. Ему уже нравилась Наташа и он был не прочь продлить неожиданно выпавшее ему свидание.
Некоторое время ехали молча. Шофер, плотный коренастый парень, лихо вертел баранку, вел машину так, словно впереди была не прямая асфальтированная дорога, а разбитая кривая тропа, ездить по которой, значит, подвергать себя опасности.
Младший лейтенант Каримов попробовал было пожурить водителя, но это не принесло никакого результата; наоборот, машина пошла, еще медленнее, шофер стал еще скучнее и неприступней. Он даже выключил радио, хотя в это время транслировали из Ленинграда эстрадный концерт с участием Аркадия Райкина.
Когда машина запетляла по улицам старого города, они заговорили. Наташа вспомнила, что вчера видела кинофильм «Дело пестрых». Фильм ей не понравился. Преступники оглуплены, в жизни все сложнее, опаснее. Недавно она зашла в уголовный розыск и прочла одно дело. Оно было так запутано и замаскировано, что комар носа не подточит, Главное — никаких следов.
Шофер вдруг ожил и проявил необычайный интерес к беседе. Он попросил Наташу хоть вкратце рассказать о преступлении.
— Что ты, Коля, — смутилась Наташа, — я сама еще ничего не знаю, так только — некоторые детали.
— Ну, хоть самую малость, — не унимался шофер.
Машина еще сбавила скорость и теперь едва двигалась по узким улочкам. Они находились недалеко от дома Рахмановых и кружили, выигрывая время. Каримов, сидя рядом с Джураевым, следил за его лицом. Если он принимал участие в преступлении, то поймет, что его не зря сюда привезли. Пока что Мумин внимательно слушал и даже поддержал шофера, когда тот стал просить Наташу рассказать подробнее о таинственной краже.
Игра подходила к концу. На самом интересном месте Наташа смолкла и кивнула шоферу. Тот круто развернул машину и подъехал к дому Рахмановых. Джураев побледнел, увидев маленькую покосившуюся калитку.
— В этом доме и произошла история, которую мне поведали в уголовном розыске, — произнесла Наташа. — Давайте заглянем к пострадавшим. Они доскажут ее.
Мумин с трудом сдержал себя. Первое, что он попытался сделать, это — броситься вон из машины, но сразу оценил обстановку и отказался от рискованного шага, вместе со всеми направился в дом Рахмановых.
Кумрихон и Наргуль встретили «гостей» холодно. У них только что был майор Исмаилов. Он по-прежнему требовал от сестер признания, и они были взволнованы, даже озлоблены.
— Мы не надолго, Кумри, — предупредила Наташа старшую сестру.
— Мне-то что, пожалуйста, — ответила та раздраженно.
Все прошли во вторую комнату. Здесь почти ничего не изменилось со дня кражи. Пролом заделали небрежно, и куски кирпича и глины валялись на полу. Из-под кровати выглядывал раскрытый полупустой чемодан.
— Неужели, все это… — произнес смущенно Джураев.
— Да, Мумин, — кивнула Наташа и с улыбкой посмотрела ему в глаза. Теперь она уже не сомневалась, что Джураев в ту ночь был здесь, в этой комнате, возможно даже, пролом сделан его руками. — Ну, рассказывайте!
— Что?! — Джураев весь подался вперед. — Вы хотели что-то рассказать сами… Они просили. — Он посмотрел на шофера и участкового.
Наташа села на диван и кивком головы указала Мумину на стул, стоявший напротив.
— Вы назвали не всех своих друзей, — напомнила она беседу в отделении.
— Как это не всех? — овладел собой Джураев.
— Не назвали Гвоздева и Мирзаева.
— Гвоздева и Мирзаева? — у Джураева пересохло во рту. — Причем тут Гвоздев и Мирзаев?
— Первый раз слышите?
— Первый…
— Серьезно?
— Серьезно.
Наташа в упор посмотрела на Джураева:
— Серьезно?!
— Вот еще!.. Зачем это?
— Не сердитесь, Мумин. Я хотела узнать, откровенны ли вы со мной.
— Честное слово… Я не знаю никакого Мирзаева… Кто это?
— Шермат… Сын Матлюбы…
— Ах, это вы вот о ком, — будто вспомнил Джураев. — Ну, так бы сразу и сказали… Как же — Шермат мой друг.
— Вы с ним фотографировались.
— Да-да! — Джураев повернулся к Кумрихон, стоявшей у двери. — Разрешите закурить?
— Она не курит! — зло бросила Наргуль.
— Я не в том смысле. У меня есть папиросы…
— Курите, — сказала Кумрихон.
— Теперь о Гвоздеве, — напомнила Наташа, когда Джураев затянулся.
Папироса немного успокоила его, придала смелости. Он нашел в себе силы даже весело усмехнуться:
— Что это? Допрос?
— Да, — твердо произнесла она.
— Не имеете права! — вдруг задохнулся Мумин. — Я… У меня дядя…
— Я знаю, кто ваш дядя, не трудитесь объяснять. Скажите, где Гвоздев?
— Не пришивайте чужое дело!
Оперативники ценят риск. Наташа не была уверена, что Гвоздев принимал участие в краже, она только предполагала это, и, желая добиться признания Джураева, нарисовала картину преступленья так, как подсказывало воображение.
— Я кое-что напомню вам, — негромко сказала Наташа. — Однажды ночью, когда вы были на деле, ваш друг заметил на столе два сырых яйца. Это было его любимое блюдо, и он взял одно и выпил, подав второе вам. Вы не любите сырых яиц и, попробовав, положили на стол. — Она встала. — Вот скорлупа, которую положил ваш друг, а вот ваша… Не вздрагивайте, я не заставлю вас допивать, в скорлупе уже ничего нет.
— Провокация! — снова вышел из себя Джураев.
Наташа сделала шаг в его сторону:
— Имя вашего друга вы назовете сами, это облегчит вашу вину. У нас имеются отпечатки пальцев, оставленные на пленке скорлупы… Это…
— К черту! — сорвался с места Джураев. — К черту!.. Отпустите меня. Я все расскажу дяде. Увидите, вы еще пожалеете об этом! Да-да, не смейтесь!.. У-у-у, как я вас ненавижу!
— Благодарю за любезность… Товарищ младший лейтенант, — обратилась Наташа к Каримову, — поезжайте к прокурору и возьмите у него постановление на обыск квартиры… Садыкова.
— Что? Обыск? У дяди?
Джураев сначала сел, затем встал, подошел к окну, вынул портсигар, спички, но не закурил — снял очки и уставился невидящими глазами в угол комнаты.
Наташа знала, что прокурор не даст постановления на обыск квартиры Садыкова. Об этом и думать нечего. Чтобы произвести обыск в чьей-либо квартире, нужны серьезные улики. Она заговорила о постановлении, желая психологически воздействовать на Джураева.
— Да, обыск, — твердо сказала Наташа. — Иначе мы но можем. Вы отказываетесь говорить правду.
— Только поэтому? — В его глазах блеснула искра надежды. — Только поэтому, да? Товарищи!.. Ну, что вы, честное слово… Ну, неужели вы думаете… — Он подбежал к Каримову, умоляюще взглянул в лицо, потом повернулся к шоферу, к сестрам Рахмановым и, словно проснувшись, задыхаясь от неудержимого сильного плача, упал перед Наташей на колени. — Нет, ну как же это? Не ходите к дяде! Я все расскажу и так… Только не здесь… в милиции… Я не могу… Ну, пожалуйста!..
— Хорошо, — согласилась Наташа.
Во дворе к ней подбежала Наргуль. Девушка была взволнована и не сразу сказала, что хотела. Она глядела на Наташу и слезы катились из ее глаз. Это были слезы радости — теперь никто не скажет, что Кумрихон украла вещи у брата.
Наташа взяла ее за руку:
— Успокойся, Наргуль, все будет хорошо.
— Нас больше не станут…
— Тебе надо отдохнуть… Иди к Кумрихон и скажи ей, что преступники найдены, и пусть она наведет в доме порядок… Больше мы никого сюда не приведем… До свидания…
— До свидания.
Наргуль закрыла за Наташей калитку.
Джураев не обманул — рассказал Наташе все, что знал. Его сообщение почти совпало с ее версией. Правда, узнала она и такие подробности, о которых даже не подозревала.
Исчезновение капроновых чулок Кумрихон долго вызывало удивление оперативников, один Исмаилов пренебрежительно махал рукой:
— Кому нужна эта мелочь? Взяла чемоданы с драгоценностями, вот и мутит голову тоже, дескать, пострадала…
Теперь выяснилась интересная подробность.
Когда преступники с чемоданами в руках стояли у пролома стены, собираясь уйти, взгляд Гвоздева упал на туфли Джураева.
— Что у тебя на ногах, сволочь?
— У меня? — врос в землю Джураев. Гвоздев был крут, он мог ни за что ударить любого однодельца. — Туфли, что еще может быть на ногах?!.
Гвоздев пальцами правой руки сжал лоб Джураева и так придавил к стене, что у того посыпались искры из глаз; затем рванулся к шифоньеру и оттуда вышвырнул капроновые чулки:
— Одевай, да живо, а башмаки возьми в зубы. Засыпешь всех… Ч-черт!..
О значении капроновых чулок Джураев узнал только через день. Шелк, разъяснил Гвоздев, скрывает следы от сыскной собаки.
План ограбления Рахмановых разработал и подготовил главарь. Узнав от Шермата, что Уйгун получил на складе драгоценности на большую сумму и отвез домой, он, собрал шайку на квартире Гвоздева и распределил обязанности. Глубокой ночью группа проникла во двор Рахмановых. Наргуль и Кумрихон спали в саду. Около них остался главарь. Перфильев прижался к дувалу и следил за улицей. Гвоздев и Джураев, один с ломом, а другой с лопатой подошли к дому.
Пролом сделали быстро. Глину и кирпичи ссыпали на одеяло, потом захватили с собой и высыпали в комнате на пол.
Наташа спросила Джураева:
— Как действовал Гвоздев?
— Спокойно, словно находился в своем доме. Зарычал только тогда, когда увидел на моих ногах туфли.
— Кто предложил занести глину в комнату?
— Сам.
— Вы его видели?
— Нет.
— Вот как!
— Не верите?
— Верю. — Наташа подняла глаза. — Где живет Гвоздев?
— У него два дома. На Тезиковой даче и в Шумиловском городке.
— Точнее! Джураев объяснил.
— Где он чаще бывает? — снова поинтересовалась Наташа.
— На Тезиковой даче,
— У него там жена?
— Жена?!
— Вы что-то скрываете?
— Какая она ему к черту жена! — вспылил Джураев. — Так… знакомая. Завтра у нее именины. Он обязательно придет. Корчит из себя культурного человека…
— Какое у него оружие?
— Пистолет Макарова,
— А у нее?
— Тоже что-то есть.
— Сам не будет на именинах?
— Не знаю… Вообще, тоже джентльмен… Так что… Вот Перфильев будет, — сообщил Джураев. — Этот любит подзаложить…
— Вы давно знакомы с Шерматом?
— Да.
— Драгоценности у него?
— У какой-то родственницы, в кишлаке.
— Адрес?
— Не спрашивал.
— Говорите правду.
— Я говорю правду. Мне не доверяли. Видите, какой у меня характер: чуть поднажали, я и раскололся.
— У вас еще имеется совесть, поэтому вы все и рассказали. Это лучше, чем знать и молчать! Помочь людям, значит, показать твердость, благородство души. У вас впереди жизнь, и вы еще найдете себя,
— Я могу идти?
— Вас проводит сержант.
Наташа позвонила, и в кабинет вошел милиционер. Джураев вздрогнул. Случилось то, чего он так боялся. Это арест, гадать не нужно, и ему уже не скоро выбраться отсюда.
— В КПЗ.
— Есть, — щелкнул каблуками милиционер.
— Подождите, — Джураев взглянул на сержанта, затем на Наташу. — Я могу говорить при нем?
— Да.
— Я знаю адрес родственницы Шермата…
Через час Наташа была у полковника Розыкова. Услышав ее сообщение, он позвонил мне и прислал за мной машину.
Что произошло дальше, я уже рассказал. Допрашивал Джураева полковник Розыков. Вторично я услышал кличку «Скорпион». Так Джураев назвал главаря. Розыков считал, что это Ягодкин. Майор Исмаилов имел в виду мужа Кумрихон — Мамасадыка Джангирова.
Мы сидели на балконе,
Был вечер. На западе, распластав лохматые крылья, словно птица, парило гигантское облако. Окровавленное внизу и обугленное вверху, оно медленно надвигалось на город. Первые звезды, едва заискрившиеся, гасли, задернутые темным пологом.
Наташа, опершись о перила, думала о чем-то своем. Видимо, ее занимала сейчас предстоящая операция. Мы оба входили в состав одной оперативной группы. Задача была трудная, но нам с Наташей выпала довольно простая и даже приятная, на мой взгляд, роль: поздно вечером подойти к дому, где должен находиться Гвоздев и, разыгрывая влюбленных, стать напротив у дерева. «У вас это получится», — сказал утром Розыков. Он, конечно, заметил, что я неравнодушен к Наташе. В ответ она сверкнула веселыми глазами: «Думаю, что получится». Остальные оперативники во главе с майором Исмаиловым окружат двор и, когда в доме все уснут, проникнут внутрь. Было решено, что первым в квартиру войдет капитан Зафар. Он откроет дверь и даст сигнал товарищам.
… — Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила Наташа,
— Рядом с тобой, хорошо, — шутливо ответил я.
— Трудно поверить. Ты такой угрюмый.
Я удивился:
— Неужели? А мне казалось, что выгляжу веселым до глупости.
— Есть причина для веселья? — улыбнулась Наташа.
— Да.
Я тронул ее руку. В это время из комнаты раздался голос Лукерьи Степановны — она звала нас ужинать.
Когда мы вошли, она многозначительно посмотрела на нас и улыбнулась, что, по-видимому, означало: «Слюбились, вот и хорошо… В ваши годы я, бывало…»
— Может быть, по случаю, вина выпьем? — предложила старушка, усаживая нас за стол. — Есть и водка.
— Что вы, я не пью, — уклонился я.
— Я тоже, — поддержала Наташа.
— Ну, как знаете, — не то с обидой, не то с радостью сказала Лукерья Степановна. — Ах, какая я, ей-богу, — спохватилась она. — Тебе же, Наташа, письмо… Вот.
Наташа взяла синий конверт, взглянула на него и зарделась.
— От мамы.
Я обрадованно вздохнул. Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что письмо было от Алексея Воронова.
— Как себя чувствует Степанида Александровна?
— Разве ты знаешь мою маму?
— Ну, конечно. Ты же рассказывала о ней. Помнишь, монтера Кузнецова?
— Ах, да… Она приглашала его пить чай с вареньем.
— Он, кажется, не воспользовался приглашением. Я бы не вытерпел — явился, и обязательно, когда бы ты была дома.
— Ты еще можешь это сделать.
— Без приглашения — не могу.
— Она тебя пригласит… Вот, смотри, — Наташа указала на последние строчки письма. — «Истосковалась я по тебе, доченька».
Мы собирались уходить. Лукерья Степановна, как наседка, кружилась около нас: ей сегодня все нравилось, особенно Наташа. «Уж если бы у нее был сын, — говорила она, — и если бы решил жениться, и спросил бы у нее, матери, совета, то она сделала бы все, чтобы он женился на Наташе. Ведь девка, — расточала похвалы старушка, — взяла всем: и умом, и ученостью, и красотой. Что еще нужно мужчине? Вон ее муженек Матвей Егорыч, не с такой жил и то счастлив был! Души в ней, Лукерье, не чаял. Хвастался: и такая она и этакая, и работящая, и хозяйственная…»
— И-иех, вы очумелые, — ласково закончила Лукерья Степановна.
До квартала, где был расположен дом знакомой Гвоздева, мы доехали на трамвае, а затем пошли пешком. Тут надо было играть роль, и я взял Наташу под руку. На мгновенье задача, поставленная передо мной Розыковым, потеряла свое значение. Я, а, может быть, и Наташа забыли о ней. Рука моя невольно сжала ее ладонь, а сердце взволнованно и радостно забилось. Мы шли медленно, стараясь продлить эту хорошую минуту.
Вдоль дороги с двух сторон тянулись деревья. Под ними, отражая в воде гирлянды электрических лампочек, весело плескались размытые арыки. Справа и слева возвышались дома: большинство четырехоконные с широким выступом посередине и невысокой крышей, крытой белым шифером. От калиток к тротуару шли узенькие асфальтированные дорожки. Над ящиком для писем или рядом с ним почти у каждого дома висели одинаковые четырехугольные дощечки с угрожающей надписью «Осторожно! Во дворе злая собака!» Первые минуты я удивлялся всему, что видел на этой тихой неширокой улице. Мне казалось, что мы идем по деревне. Это сходство еще более усилилось, когда от колодца, вырытого на краю улицы, отделилась девушка с двумя ведрами и неторопливо пошла по дороге.
Наташа, прижавшись к моему плечу, молча поглядывала вокруг. Ей, видно, тоже нравилась тишина, так напоминавшая деревню. Она мечтательно улыбалась и иногда вздыхала.
Дом знакомой Гвоздева находился в середине квартала, Чтобы лучше следить за ним, мы остановились наискосок, напротив, у двух сплетенных старых дубов. Нас скрывала темнота, и все, что делалось вокруг, мы хорошо видели.
В доме гуляли. За занавесками мельтешили темные силуэты мужчин и женщин. Слышались обрывки фраз, гремела радиола. Проходившие замедляли шаги и заглядывали в окна. Один юноша в клетчатом пиджаке и до смешного узких коротких брюках даже задергал перед окнами плечами.
— Тебе нравится?
— Этот?
Стиляги, кто бы они ни были, всегда вызывали во мне чувство отвращения, и я сказал Наташе что-то колкое. Она быстро взглянула на меня и вдруг прыснула.
— Странный ты все-таки.
— Я?
— Ты.
— Наташа!
— Говори тише.
Стиляга ушел. Улица обезлюдела. Луна, поднявшись над деревьями, то ныряла в клочья туч, то выглядывала, освещая землю ровным медным светом.
Сколько времени я и Наташа стояли напротив дома?
На этот вопрос трудно было ответить. Когда все вокруг стихло, ощущение времени исчезло. Мы напряженно вслушивались в говор ночи и думали только об одном: как там, в доме? Приблизился ли момент начала операции. За окнами уже стояла тишина. Погас свет. Наши товарищи находились в засаде. Действовал только капитан Зафар. Вернее, должен был действовать, если дан сигнал.
Мы с Наташей его не слышали.
* * *
— …Ваша задача: незаметно, когда все будут спать, проникнуть в дом и открыть нам двери.
— Разрешите выполнять?
— Не спешите… Возьмите фонарик… Как только все будет готово, дайте два коротких сигнала светом,
— Хорошо.
— Не зарывайтесь: преступники вооружены.
Офицерам, притаившимся во дворе у соседа, было известно, что в доме именинницы теперь находились двое мужчин: Гвоздев и высокий парень судя по всему — Перфильев.
Получив указание от майора Исмаилова, капитан Зафар поднялся, зажал в правой руке рукоять пистолета и неслышно перелез через изгородь.
Во дворе было темно. Луна, минуту назад стоявшая в чистом небе, теперь зашла за тучи и бросала на землю слабый свет. Кругом царила тишина.
Капитан Зафар несколько минут стоял у изгороди, прислушиваясь к стуку собственного сердца, потом юркнул под лапы развесистого вяза, стоявшего посередине двора. Отсюда были лучше видны двери дома и подход к ним. Спрятавшись у крыльца между кустами виноградника, он стал ждать…
Перфильев, ну да, это был он, открыл двери, схватился за косяк и воткнул в рот палец…
Зафар сжался, встал на четвереньки, проскользнул в коридор. В лицо ударил душный жаркий воздух. Под ноги попало ведро — оно перевернулось и покатилось по полу. Из темноты рявкнул грубый охрипший голос:
— Горбач, это ты?..
Перфильев промычал что-то нечленораздельное. Зафар замер: неужели зажгут свет?
— Спи, ну что ты! — послышался женский голос.
— Скотина, — выругался бас. — Нажрался, как свинья…
Перфильев постоял на крыльце, потом, тяжело волоча ноги, прошел по коридору.
Потекли тяжелые томительные минуты. Нужно было дождаться, когда уснет Гвоздев. Дать сейчас сигнал товарищам, значит, подвергнуть себя опасности. Розыков говорил: «Операция должна пройти без единого выстрела. За каждое, даже малейшее нарушение, будете отвечать. Особенная бдительность и осторожность потребуется от того, кто первый столкнется с преступниками».
Зафар сдерживал дыхание.
«Спокойствие, главное — спокойствие. Не в такие переплеты приходилось попадать. Подумаешь: двое с оружием…»
Шлеп… Что это?
Кажется, что-то упало.
Заскрипела кровать.
— Да лежи ты!
— Пойду освежусь.
— Лежи!..
В глубь двора скользнул лучик карманного фонарика. За изгородью увидели его и поднялись из засады. Теперь Зафару нужно попасть в комнату — хорошо, что дверь в нее открыта, — и включить свет.
Темно…
Вдруг на пути снова что-нибудь попадется?
Один шаг… Нет — полшага…
Еще, еще, еще…
В комнатах — почти во всех — выключатель находится у двери. Как его найти?.. Товарищи уже где-то рядом. Одни станут у окон, другие у крыльца и калитки, третьи зайдут в дом… Бояться нечего… Какая ерунда… Ну, конечно… Что это? Неужели порог?
Руки сначала замерли: правая сжала пистолет, левая легла на грудь, там, где бесновалось сердце.
Наташа толкнула меня в плечо:
— Смотри!
Я оглянулся, по дороге шел мужчина с небольшим свертком под мышкой. Шел, наклонив голову и держа одну руку в кармане. На нем был темный костюм и темная кепка. В такой одежде рабочие ходят в ночную смену. Единственное что меня удивило — это темные очки. Ночью — солнцезащитные очки. Нелепость!
— Кто?!.
Наташа не услышала моего вопроса.
В доме кто-то закричал, и раздался выстрел. Из-за деревьев, стоявших напротив, выскочили два человека и подбежали к окнам.
Я взглянул на Наташу. Она торопливо раскрыла сумочку, достала небольшой пистолет.
Мужчина в очках метнулся под карниз соседнего дома — со всех сторон залаяли собаки.
— Это Скорпион, его надо взять!
— Хорошо!
— Он вооружен, беги к Исмаилову!
Однако события опередили нас.
Из переулка, залив светом улицу, вынырнули две автомашины и направились в нашу сторону. Они шли так быстро, что я не успел перебежать дорогу. Первую я различил ясно, это была «Победа», я даже заметил номер ЕЛ 86–61, однако вторую не мог разглядеть. Она потонула в облаке пыли, поднятой «Победой».
Когда машины скрылись и рассеялась пыль, я стал искать Скорпиона.
Напрасно. Он исчез, словно провалился сквозь землю.
Наташа от обиды кусала губы. Как это случилось, что она доверила другому такое важное дело? Надо было действовать самой, и решительно! Скорпион скрылся и, видимо надолго. Выстрелы в доме спугнули его.
Майор Исмаилов успокаивал Наташу. В конце концов, никто не предполагал, что появится Скорпион. Да и Скорпион ли это был? Еще не известно. Главное, операция прошла удачно. Гвоздев, Перфильев и две женщины, по всей вероятности участницы одной группы, задержаны и отправлены в управление милиции.
Капитан Зафар считал, что нужно немедленно отправляться по следам автомашин. Скорпион наверняка уехал на «Победе».
С мнением капитана Зафара согласился участковый уполномоченный Каримов и оперуполномоченный Курбанов. Курбанов вслух осудил Наташу за нерасторопность, а меня похвалил: «В такой момент не растерялся и запомнил номер машины. Это, знаете, черт знает что!»
Мы разбились на три группы. Майор Исмаилов, Наташа и я отправились в управление милиции, капитан Зафар и участковый Каримов поехали в свой отдел, а оперуполномоченный Кадыров и милиционер Пулатов отправились на поиски «Победы».
Дорогой Исмаилов рассказал нам как были взяты преступники. Когда капитан Зафар зажег в комнате свет, Гвоздев уже сидел на кровати. Это выбило из колеи обычно спокойного старшего оперуполномоченного и он, сам не зная зачем, выстрелил в угол. Гвоздев воспользовался суматохой — откинулся назад и запустил руку под подушку, где лежал пистолет. Еще одна секунда, и он бы выстрелил в капитана. К счастью, в это время на пороге появился участковый Каримов и милиционер Пулатов. Держа в руках оружие, они прошли в комнату: один к Гвоздеву, другой — к Перфильеву.
— Главное — продумать операцию, — говорил майор. — Остальное — муть! Как сказано у поэта: пришел, увидел, победил. Так что ли, Сашок?
Сашок — рослый, большеголовый шофер — кивнул головой:
— Точно, товарищ майор!
— ОУР, — продолжал майор, — это первый край борьбы двух миров. Только сильные и смелые могут победить.
— Такие, как капитан Зафар? Мой вопрос озадачил Исмаилова.
— Зафар работает в отделе милиции. Там не то, что у нас. Особая смелость не нужна… Правда, — уловив взгляд Наташи, сдался он. — Иногда, конечно… Вот, например, сегодняшняя операция… Некоторые из отдела действовали скажу…
В управление мы приехали в семь часов. Полковник Розыков уже ждал нас.
— Здравствуйте, здравствуйте, — пробасил он, поднимаясь нам навстречу. — Молодцы, честное слово… Жалею, что не был на операции. Теперь все награды вам, — усмехнулся он.
Исмаилов услужливо приложил руки к груди:
— Если бы не ваша помощь, товарищ полковник, то мы не окончили бы так быстро это дело; поэтому награды всем: и вам и нам.
Наташа покраснела. Что с нею? Стало стыдно за Исмаилова или вспомнила, как ушел от нас Скорпион?
Телефон на столе резко зазвенел,
— Розыков слушает… Ах, это ты, Гульчехра!.. Извините, пожалуйста, — полковник закрыл ладонью трубку и посмотрел на нас. — Ну, как он там? Тридцать восемь? Ничего… Не беспокойся… Я буду у себя, если что — звони… Ну, поцелуй его… Всего хорошего. — Положив трубку, Розыков разъяснил: — Сынишка заболел… Вот и… жена беспокоится… Итак, — он обвел всех взглядом, — время у нас в обрез, поэтому приступим к делу. Во-первых, пока нет известий от поисковых групп, надо допросить задержанных. Во-вторых, необходимо срочно перекрыть все выезды из Ташкента. Людей у нас мало, и нам придется поднатужиться. Только не делайте необдуманных шагов. Это в первую очередь касается тебя, Гафур Исмаилович.
Исмаилов заерзал на стуле:
— Ясно, Якуб Розыкович.
Через четверть часа в кабинет ввели Гвоздева. Мне пришлось удивиться вторично: первый раз я увидел здесь парня в очках, теперь передо мной был рослый широкоплечий мужчина, тот самый, что несколько дней назад изумил меня своей необыкновенной силой: ударил по спидометру так, что стрелка осталась наверху прибора.
В кабинете были Розыков, Исмаилов, Наташа и я.
Гвоздев отрицал все. Ну, был у него пистолет, ну и что из этого? Он нашел его на Комсомольском озере. Сегодня хотел сдать в ОУР да вот опередили — что тут недозволенного? Ну, а пить никому не возбраняется. И выпивал он за свои деньги, и не на улице, а у своей невесты.
Преступник держался свободно, быстро отвечал на вопросы и все время удивлялся: как это ОУР мог попасть впросак — арестовать честного человека!
Красноречие Гвоздева прервалось, когда Розыков показал ему отпечаток пальцев, обнаруженный на яичной скорлупе. Преступник смолк и не произнес больше ни слова.
Оперативные группы, посланные на поиски «Победы» ЕЛ 81–61, возвратились в управление, едва Гвоздев вышел из кабинета Розыкова. Они проехали по всем главным улицам, но нигде не обнаружили машины. Орудовцы, которым было приказано задержать «Победу», пока молчали. Очевидно, водитель жил недалеко от дома, где был задержан Гвоздев, и загнал машину к себе в гараж.
— Разрешите, Якуб Розыкович, узнать, кому принадлежит эта машина?
Полковник посмотрел на Наташу.
— В ГАИ еще никого нет, — произнес он задумчиво. — Впрочем, возьмите мою машину и съездите за старшим автоинспектором Токоревым. Он поможет вам.
Токорева в ГАИ звали «ходячей энциклопедией». Он наизусть знал почти всех владельцев автомашин, и не было еще случая, чтобы кто-нибудь получил от него неверную справку. Отправляя к нему Наташу, Розыков был уверен, что она через четверть часа вернется с точной информацией. Я не верил в подобные способности работников милиции, поэтому скептически отнесся к затее.
Однако Розыков оказался прав. Через полчаса фамилия водителя с номерным знаком ЕЛ 81–61 стала известна полковнику, а еще через полчаса он сам, вошел в кабинет Розыкова.
Допрашивал майор Исмаилов.
— Где вы работаете?
— На заводе шампанских вин.
— Кем?
Водитель волновался. Он сидел напротив майора и крутил под столом кепку. На его впалых щеках, обросших седой щетиной, пылал румянец.
— Шофером.
— Кого возите?
— Начальника отдела.
— ЕЛ 81–61 — ваша машина?
— Моя.
— Куда вы сегодня ездили?
— Отвозил на вокзал сестру.
— Вы знаете, кого взяли на улице Беш-Арык?
— Нет.
— Говорите правду!
— Это правда.
— Что вам сказал… пассажир?
— Сказал, чтобы я ехал быстрее.
— Куда вы его отвезли?
— На улицу Учтепа.
— Вы не ошибаетесь?
Майор облизал сухие губы. Улица Учтепа слишком знакома в ОУРе. На ней, в доме Рахмановых, была совершена кража.
— Нет, не ошибаюсь.
Исмаилов прищурил глаза:
— Около какого дома он сошел?
— Не заметил.
— Показать сможете?
— Да.
Водитель указал на дом Рахмановых. Предположение Исмаилова, кажется, оправдалось. Скорпион — Мамасадык Джангиров, — только он мог искать убежище в собственном доме.
Стали беседовать с сестрами и соседями. Кумрихон, как всегда, отвечала короткими односложными предложениями, Наргуль испуганно озиралась. Нет, у них никто сегодня не был, они ничего не слышали о Мамасадыке, он осужден, и с ним все покончено. Сколько раз нужно говорить об этом.
Соседи в один голос заявили, что на их улицу редко заезжают машины, а сегодня утром вообще не появлялись, То же самое повторил и Хасилот-бобо. Он вот уже несколько лет страдает бессонницей и знает все, что делается ночами в махалле.
Родственник Рахмановых Абдулла Талипов сверкал глазами, будто перед ним были враги. Он доказывал, что ни Наргуль, ни Кумрихон нельзя верить. Это такие женщины, что… Ему точно известно, что Мамасадык Джангиров бывает у Кумрихон. Правда, сегодня утром он ничего не видел, но, если кто-то говорит, что около Рахмановых останавливалась машина, то, конечно, на ней приезжал Мамасадык.
Как бы в подтверждение слов Абдуллы Талипова правнук Хасилота-бобо Абдулладжан сказал, что рано утром, когда выходил на улицу, видел, как около Рахмановых остановилась легковая автомашина, и из нее вышел мужчина со свертком в руках. Мужчина постоял некоторое время под деревом, затем дошел до дома Талипова и здесь исчез.
Исмаилов так и вцепился взглядом в мальчика.
— Скажи, ты знаешь дядю Мамасадыка?
— У-у-у, еще как!
— Так это же был он!
— Ну, что вы! — оторопел Абдулладжан.
В полдень мы вернулись в управление. Розыков заботливо спросил:
— Вы не устали?
— Что вы!
Напротив сидела Наташа, мы улыбнулись друг другу. Полковник заметил это и погрозил пальцем:
— Ну, с тобой не устанешь, стрекоза!
Если говорить откровенно, то мы все порядком утомились. Однако волнение бодрило нас. Надо было что-то делать, торопиться, идти к цели, которая казалась близкой.
— Я предлагаю немедленно заняться поисками Мамасадыка Джангирова, — предложил майор Исмаилов. Его оборвал капитан Зафар:
— Этим можно заняться завтра, сегодня надо найти Скорпиона.
— Скорпион и Джангиров — одно лицо, — вспылил майор. — Нужно быть профаном, чтобы не понять этого.
— Правильно, — поддержал Исмаилова оперуполномоченный Кадыров. — Товарищ полковник, — он вытянулся перед Розыковым. — Разрешите мне с товарищем майором продолжить эту версию?
— Хорошо. — Начальник ОУР перевел взгляд на Исмаилова. — Есть вопросы?
— Нет, товарищ полковник.
— Ваше мнение, товарищ Бельская?
— Я должна побывать на улице Учтепа.
— Тебя заинтересовала версия Исмаилова? — удивился Зафар.
— Меня заинтересовало сообщение племянника Хасилота-бобо.
— Ты идешь одна? — спросил Розыков.
— Так нужно.
— Действуй. Обо всем докладывай немедленно. Я буду у себя… Какие будут еще предложения?
Зафар поднялся, смущенно произнес:
— Разрешите допросить Гвоздева?
— Его уже допрашивали.
— Тогда, конечно… Кто?
— Я, — ответил полковник. — Он был у меня больше часа, но ничего не сказал… Может быть, стоит допросить Перфильева. Этот человек более сговорчив,
— Благодарю, товарищ полковник.
— Итак, остались только вы, — улыбнулся мне Розыков.
— Если нужна моя помощь, я готов…
— Нужна, Вы напишите книгу о милиции, люди прочтут ее и узнают, что мы умеем не только штрафовать… Не возражайте, — опередил меня полковник. — Садитесь в это кресло и чем-нибудь займитесь. Сегодня вы узнаете больше, чем обычно. Сейчас начнут поступать сведения… Разумеется, если мои ребята, — тепло добавил он, — что-нибудь выяснят…
Розыкову звонили часто. Однако все это не имело отношения к делу Рахмановых. Кто-то просил дать людей. Полковник гремел в трубку: «Да поймите же, сейчас у меня нет ни одного человека!» Был и такой разговор: «Свадьба? Когда? Спасибо, спасибо. Непременно приду… Ну его-то я хорошо знаю. Вот только с невестой не знаком… Всего хорошего… Передайте Лидии Павловне привет!»
Наконец, часа через полтора позвонила Наташа.
Розыков внимательно выслушал ее, записал что-то в настольном календаре, потом протянул мне трубку:
— Вас.
Я соскочил с места.
— Слушаю…
— Ты не скучаешь? — раздался в трубке Наташин голос. — Я, наверно, не освобожусь до вечера. Пожалуйста, сходи к Лукерье Степановне. Пусть она встретит маму…
Эта простая, удивительно сердечная просьба взволновала меня.
— Наташа, может быть, я встречу.
— О, родной… Ну, конечно… Я так тебе благодарна.
— Я лечу на вокзал.
— Не забудь, третий вагон…
— Не забуду.
— Все-таки захвати с собой Лукерью Степановну.
— Ладно… До свидания…
Поезд опаздывал на тридцать минут. Не зная, как провести время, я предложил Лукерье Степановне зайти в буфет и выпить бутылку лимонада. Старушка окинула меня удивленным взглядом, но от приглашения не отказалась. Официантка — стройная, румяная девушка — принесла нам бутылку холодной, как лед, крем-соды. Мы пили не спеша, искоса поглядывая друг на друга.
— Что эти так развеселились? — кивнула она на двух молодых парней, сидевших в углу.
— Выпили, что им, — неопределенно сказал я.
— Ты-то, чай, частенько выпиваешь?
— Да иногда бывает…
— Мой тоже начал с этого и спился вовсе… Что у вас с Наташей: любите друг дружку, али еще что? — спросила она. — Ну-ну, не красней, чего уж там! Когда все по-хорошему да по согласию, так и бог с вами… Женитесь… Степанида Александровна перечить не будет. Положись на меня.
— Спасибо, — смутился я.
Перрон гудел. Мелькали шляпы, платки, тюбетейки. У часов стоял рослый пожилой мужчина с двумя девочками. Девочки звонко смеялись и крутили головками так, будто отбивались от комаров. Та, что была постарше, тянула мужчину за руку и радостным голосом спрашивала:
— Дедушка, мама приедет, да? Она правда приедет, да?
Паровоз прошел мимо нас, и люди устремились за ним, рассыпаясь вдоль длинных, шумных вагонов. Мы тоже заторопились, вагон был впереди, надо было успеть подойти к. нему до выхода пассажиров. Я оробел окончательно, и когда поезд остановился, сунул Лукерье Степановне цветы, которые купил для Степаниды Александровны.
— Ты что это, милый человек, — нахмурилась старушка. — Я этих цветов отродясь никому не дарила и теперь не подарю… Бери обратно, не то брошу.
— Что вы, Лукерья Степановна, — взмолился я. — Степанида Александровна — ваша родственница, вам и дарить цветы… Скажите — от Наташи, она и возьмет.
— Если только так, — согласилась старушка.
Степанида Александровна показалась в тамбуре в сопровождении рослого усатого носильщика. Я узнал ее сразу — Наташа однажды показывала мне ее фотографию.
Лукерья Степановна широко заулыбалась и кинулась к Степаниде Александровне, позабыв о цветах и обо мне.
— Боже мой, да неужто это ты? — встретила ее Степанида Александровна.
— Я, Стеша, я, ужель не признала?
Старушки, будто девочки, схватили друг друга за руки, весело засмеялись и вдруг, посерьезнев, молча троекратно поцеловались.
— Наташа-то где? — огляделась Степанида Александровна.
— На работе она, пойдем… Там у нас машина…
Лукерья Степановна потянула Степаниду Александровну к выходу. Носильщик, стоявший у вагона, подхватил вещи и пошел за ними, смешно вытягивая вперед длинную острую голову.
«Что же это они? — с тревогой подумал я. — Забыли человека». Робость мешала мне двинуться с места. Стоя у вагона, я растерянно глядел на удалявшихся женщин. Наверное, так продолжалось бы долго, если бы не случай. Он помог мне обрести решимость: Лукерья Степановна споткнулась о рельс. Я бросился к женщинам и взял обеих под руки.
— Ах, какая же я бестолковая, — обругала себя Лукерья Степановна. — Позволь, матушка, Степанида Александровна, представить тебе нашего друга.
Степанида Александровна остановилась, глядя на меня настороженными умными глазами. Наверно ей было уже что-то известно или она догадывалась о моих отношениях с Наташей. Я слегка склонил голову и, опустив руки по швам, назвал свое имя и фамилию.
— Очень приятно. Что же вы нас оставили? — спросила она.
— Да вот… Лукерья Степановна позабыла познакомить, — свалил я все на старушку.
— Это я с радости, ты уж извини, — поддержала она.
Ко мне пришла, наконец, смелость. Я заговорил. Слова полились сами. Старушки слушали с интересом, особенно Степанида Александровна. Она все присматривалась, видимо оценивала, что я за человек.
Наша беседа не прерывалась до самого дома. Здесь за чашкой чая я тоже продолжал занимать старушек.
Когда Степанида Александровна вышла из комнаты, чтобы разобрать чемоданы, Лукерья Степановна обняла меня и сказала, что возьмет на себя роль свахи.
— Ах, уж больно девка хороша!.. Ах, уж как хороша!.. Такую не вдруг сыщешь… И-и-и, не улыбайся. Уж я знаю, что говорю…
Я не улыбался — Наташа была всем хороша.
Дальнейшие события обрушились на нас, как гром среди ясного дня. Все произошло неожиданно, и было таким жестоким, что без боли в сердце нельзя вспомнить об этом сейчас.
Меня разыскал участковый уполномоченный Каримов и, не обращая внимания на старушек, находившихся в комнате, сказал:
— Вас срочно вызывает к себе полковник.
— Хорошо, поедем, — ответил я. Мне подумалось, что Розыков хочет сообщить о поимке главаря банды и потому был спокоен.
— Я вас буду ждать во дворе… Вы скорее… там Наташа… Она попала на след Скорпиона и… он…
— Что?! — рванулся я к Каримову.
Женщины испуганно привстали, и он осекся, словно захлебнулся воздухом.
— Да говори ты! — закричал я.
— Ничего… Ничего… Все в порядке, — с трудом выдавил Каримов. Он отвел от женщин взгляд, приложил руку к козырьку. — Она легко ранена… Ничего. Поедемте. Я буду во дворе…
Уговорить Степаниду Александровну остаться у Лукерьи Степановны — я не смог. Она и слушать меня не стала. Быстро накинула на плечи шаль и метнулась из комнаты.
— Боже мой, доченька… Что же это? Неужто и не свидимся больше? — твердила она, не замечая слез, обильно катившихся по ее щекам.
Мотоцикл Каримова и наша «Победа» мчались по улицам, громко сигналя. Регулировщики, хорошо зная милицейские машины, давали нам «зеленую улицу».
У ворот управления милиции нас остановил майор Исмаилов. Он был не в духе.
— Где дьявол вас носил так долго, — набросился он на меня. — Быстрее переходите в мою машину и поедемте. Мы теряем драгоценное время.
— Я не один, — кивнул я в сторону Степаниды Александровны.
— Она подождет здесь, — буркнул майор. Он только теперь заметил старушку. — Выходи!.. Кто это?
— Мать Наташи.
— Каримов! — позвал майор участкового. — Отвези эту женщину домой… Извините, пожалуйста, — взглянул он на Степаниду Александровну. — Вам лучше уехать.
— Никуда я не поеду… Я хочу видеть Наташу. Она сказала это удивительно спокойно. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Глаза горели сухим жестким огнем.
— Она поедет с нами, — глухим надтреснутым голосом сказал и Исмаилову.
— Куда поедет, ты понимаешь, что говоришь? — шагнул ко мне майор. — Ей нельзя ничего видеть… Ай, да что с тобой!.. Журналист… — Он пренебрежительно махнул рукой, затем сел в свою машину и одел на голову наушники — на заднем сиденье находилась небольшая походная радиостанция. — Козлов, Козлов, ты меня слышишь? Говорит Исмаилов. Как дела? Мы сейчас приедем… Ладно, хорошо… В какой больнице? В ТашМИ?..
— Ну что? Что с ней? — подскочил я к Исмаилову.
Он снял с себя наушники и, не взглянув на меня, подошел к «Победе», на которой мы приехали.
— Мумин, отвези эту гражданку в ТашМИ и разыщи Наташу Бельскую… В общем — добавил он, отворачиваясь от шофера и от Александры Степановны, — делай все, что она скажет.
— Спасибо, — поблагодарил я.
На его лице появилась презрительная усмешка:
— Разве вы не поедете к Бельской? Какое вам дело до Скорпиона или как там?.. Мы с ним сами справимся… Адье!..
Он еще что-то знал по-французски! Пошляк, да как у него повернулся язык так говорить в присутствии Степаниды Александровны? Матери Наташи? Разве она не заслужила уважения и дружбы?
— Нет, я поеду с вами! — грубо, не сводя о Исмаилова взгляда, сказал я, потом посмотрел на Степаниду Александровну. — Передайте Наташе поклон…
Мы долго ехали молча. Мне не хотелось разговаривать с майором. В эту минуту я презирал его.
— …Ну, теперь уж Джангиров не уйдет от нас. Я огляделся. Кто это сказал? Шофер Исмаилова? Он, по-видимому, любил своего начальника. В его голосе звучали уважение и теплота.
— Ты думаешь, что он главарь банды? — специально для меня задал вопрос Исмаилов.
— Ну, конечно, а то как же!
— Ладно, Гриша, поживем — увидим!
Я пожал плечами:
— Если во главе банды стоял Джангиров, тогда дело еще не закончено: нужно найти Скорпиона.
— Это другая песня, — усмехнулся Исмаилов. — Сейчас главное — поймать Джангирова.
— Кумрихон тоже с ним? — поинтересовался шофер.
— Безусловно… Хотя все может быть… Ты ведь еще ничего не знаешь, — схватил Исмаилов меня за локоть. — Джангиров был сегодня у Рахмановых. Его видел сосед — Абдулла Ибрагимов… Как мы прошляпили утром! Сейчас бы не тряслись на этой проклятой дороге. Они удрали.
— Кто?
— Мамасадык и Кумрихон.
— Кумрихон?
— Вот чудак!.. Ну да! Что же ей оставалось делать? Милиция наступала на пятки.
Я был поражен — не знал, верить услышанному или нет. Я давно принял версию Наташи и думал, что главарь банды — Ягодкин. Теперь все перевернулось. Факты опровергали Наташину точку зрения. Как же стало известно, что главарь бежал из города? Кто узнал об этом: Исмаилов, Зафар или Наташа?
— Наташа, — ответил на мой вопрос майор. — У этой девушки хорошее чутье. Когда я приехал к Рахмановым, она уже с Курбановым преследовала преступников.
Значит, снова Наташа! Какое же нужно иметь предвидение, чтобы безошибочно установить главного виновника преступления, найти нить в этом путаном клубке событий.
«Победа» выскочила из города и, миновав несколько строений, обнесенных низкими полуразвалившимися дувалами, побежала по ровному шоссе, прорезавшему степь. Перед нами раскрылся огромный простор с голубой чашей чистого неба и одинокими приземистыми деревьями…
Исмаилов поспешно одел наушники — его кто-то вызывал. Минуту или две он прислушивался к далекому голосу, затем резко повернулся к шоферу и жестом приказал остановиться.
Я уставился на майора — его взволнованное лицо выражало тревогу.
— Ставь машину поперек дороги! — сбросив наушники, приказал он шоферу.
— Что-нибудь случилось? — поинтересовался я.
Майор не ответил. Торопливо бросил вопрос:
— Ты умеешь стрелять?.. Вот тебе пистолет. В нем восемь патронов… Гриша, твое место здесь, в кювете…. Твое, — кивнул он на меня, — у этого дерева. Я буду за машиной… Все!.. Действуйте осторожно!
Мы быстро заняли свои места.
Исмаилов негромко, но так, чтобы мы слышали, рассказал о сообщении, полученном от полковника Розыкова… Пока оперативники окружали район возможного нахождения главаря, он незаметно появился на дороге, где не было наблюдения, остановил идущее в город «такси», ранил шофера и сел за руль сам. Зная, что без драки не прорваться через посты, он, не сбавляя скорости, приблизился к милицейским машинам, сделал несколько выстрелов по баллонам и, круто развернувшись, повел машину в город…
— С преступником, — закончил рассказ майор, — находится женщина, думаю, что это Кумрихон, будьте осторожны, стреляйте только тогда, когда в этом будет необходимость.
— Ясно, товарищ майор, — бодро ответил водитель.
Я был ошеломлен услышанным и промолчал. Исмаилов это воспринял по-своему.
— У тебя что — от страха язык отвалился?
— Да нет, почему? — зачем-то, сказал я.
— Ничего, не трусь, со мной не пропадешь… В крайнем случае — лежи смирно, и никто тебя не увидит.
Боялся ли я? Не знаю. Все мое внимание было устремлено к двум деревьям, стоявшим вдали, за которыми терялось шоссе. Оттуда должна была появиться машина. Я ждал. Внутри у меня все горело ненавистью и злобой. Знал, что буду стрелять. Стрелять в человека, который ранил Наташу.
Такси долго ждать не пришлось. Вскоре мы увидели его красный огонек, пылавший над левым передним окном, и сверкающий на солнце светлый кузов.
— Мер никаких не принимать, пока я не дам команду, — услышал я голос Исмаилова. Майор обращался ко мне и шоферу.
— Хорошо, — ответили мы одновременно.
Такси скрылось в лощине, через которую проходила дорога, затем быстро вынырнуло в нескольких метрах от нас, и вдруг замерло. Из него тотчас вышел водитель — высокий худой блондин. Вторая дверца тоже открылась и выглянула девушка. Я заметил, как у нее расширились от ужаса глаза, а руки судорожно сжимали дверцу.
— Ни с места!.. Руки вверх! — крикнул Исмаилов. Блондин рванулся к дверце такси, но увидев человека с пистолетом, поднял руки и послушно замер у машины.
— Товарищ Степной, — приказал майор нашему шоферу, обыщите обоих!
У них ничего не нашли,
— В чем дело? Кому нужна эта комедия? — удивился блондин.
— Ваши документы! — потребовал Исмаилов.
Блондин оказался шофером такси — Смирновым, Василием Тимофеевичем, девушка — студенткой политехнического института — Хафизой Нуркабиловой.
— Черт возьми… Извините, — сказал Исмаилов таксисту и девушке.
…Через несколько дней, когда дело было закончено, майор попросил меня к себе в кабинет и, как бы между прочим, предупредил:
— Ты там… если будешь все описывать… Этот случай пропусти… Кто из нас не ошибается? На ошибках учатся… Еще Ленин говорил… Ты давай о главном, как я того… Вообще, крой, чего там!..
…Вдали, на дороге снова появилось такси. Машина мчалась быстро. Едва мы успели что-то предпринять, как она скрылась в лощине.
— Это они, — выдохнул майор и приказал — По местам!
Мы снова слились с местностью. Рядом со мной легли Смирнов и Нуркабилова. Они ничего не знали, и блондин нетерпеливо дергал меня за штанину: «Кого вы ловите? Товарищ, кого вы ловите?» Я не отвечал. Думаю, что так поступил бы каждый работник милиции.
Мы пролежали минуты три или четыре и вдруг услышали, громкий треск и вой автомобильной сирены. Звуки донеслись из лощины. Еще не понимая, что произошло, мы выскочили на дорогу и побежали вперед. За нами, к моему великому удивлению, последовали Смирнов и Нуркабилова, Смирнов оказался отличным спортсменом и сразу обогнал всех.
— Куда? Назад! — закричал майор. — Слушай мою команду: ложись!!.
Мы повиновались. Затем последовала вторая команда: идти пригнувшись к земле.
То, что предстало перед нами через несколько минут, поразило нас, особенно меня.
Лощину пересекал глубокий овраг, через который был перекинут неширокий мост. На дне оврага темнела коробка такси, перевернутая вверх рамой. Недалеко от нее, с правой стороны лежал неподвижно мужчина, слева у самых колес — женщина.
— Они, — прошептал Исмаилов.
Я бросился к женщине и замер: это была Кумрихон Рахманова.
— Она жива! — крикнула Хафиза Нуркабилова. Подошел Исмаилов, присел на корточки и взял Кумрихон за руку, спросил тихо:
— Это сделал он?
Большие красивые глаза женщины наполнились слезами, она попыталась повернуть голову, но не смогла. Нуркабилова прикусила губы и вдруг заплакала. Майор быстро поднялся — его густые взлохмаченные брови надвинулись на глаза.
— Степной, свяжитесь по радио с управлением и вызовите скорую помощь!
Мужчина оказался Мамасадыком Джангировым. Он был мертв.
— Авария, — не то спросил, не то констатировал факт блондин.
— Преступление! — бросил майор. Он отозвал меня в сторону. В его глазах горел торжествующий блеск. Это происшествие, по-видимому, радовало его. — Ну вот, и все… Я оказался прав — кража совершена Мамасадыком… Кумрихон помогала… Они удирали… Результат, как видишь, не совсем…
— Запутано все, — проговорил я.
— Это только кажется… Сейчас приедет полковник, и все станет на свое место. — Майор вдруг хмыкнул в усы. — Старалась, старалась, и вот….
— Вы о чем?
— Да о версии Наташи.
— А-а-а…
Я еле сдержался, чтобы не обругать майора. Он понял, что сейчас не время говорить о Наташе, поэтому нахмурился и начал сбивать пальцем пепел с папиросы.
— Она что-то напутала, — сказал я.
— Ты не знаешь что?
— Не знаю.
— Она слишком доверяла собственной интуиции. — Он быстро вскинул голову. — Это преступно. В нашей работе главное — улики! Не будешь опираться на них — никогда не победишь. Конец может быть только один…
— Этот? — указал я на Мамасадыка.
— Почему?.. Собственно… Бывает и иначе…
Мне не спалось. Я поднялся, включил радиоприемник и вышел на балкон.
Было далеко за полночь. Над городом лился бледный свет Млечного Пути. Внизу чернела лента асфальта — очевидно где-то испортилась электропроводка, и весь квартал был погружен в темноту. Справа от меня качалась вершина акации. Ее длинные лапчатые листья напоминали растопырившиеся пальцы птицы.
Тишина нарушалась только мелодичными звуками вальса, транслировавшегося по радио. Я редко просыпался ночами, поэтому безмолвие города поразило меня. Сразу вспомнились книги о других мирах. Все наполнилось тихой музыкой, я попал под влияние ее неземных звуков.
Нет, я не был одинок. Сначала около меня находилась незнакомая девушка в белом, потом ее сменила… Наташа.
Она казалась прозрачной, как хрусталь. Мне нравилась ее одежда — легкое светлое платье, бледно-голубая лента, перехватившая волосы на затылке; белые маленькие туфельки, снежные перчатки. Я смотрел на нее и говорил о своей любви, о том, как она хороша и красива. Я слышал, как во мне бешено билось сердце — оно было наполнено одной ею и жило только ради нее.
«Я люблю тебя, Наташа… Люблю, моя хорошая», — говорил я, и все вокруг звенело, и кто-то играл для нас старинный вальс.
«Глупый, ты проверь себя, может быть, это не любовь», — отвечала она.
«Нет, нет, не говори так», — задыхался я.
«Почему? — улыбалась она. — Конечно, это не любовь, Разве можно любить… мертвую? Посмотри, пуля Скорпиона задела мое сердце… Теперь оно не твое… И я не твоя!..»
Я протягивал к ней руки и не мог ее поймать. Она летела все быстрее и быстрее — бездна, усыпанная искрами звезд, расступалась перед ней, окутывая все черными тягучими облаками.
Я остался один и долго звал ее, но мне никто не отвечал.
— Бу-м-м!!!
Неужели я задремал? Внизу, по улице, мчалась пожарная машина. На ней кто-то звенел по металлу. В стороне за парком поднималось зарево. Пожар или рассвет?
Приемник молчал. Я встал со стула и привалился к косяку двери. Что же все-таки было? Сновидение? Как я мог уснуть?
В памяти возникли события вчерашнего дня.
— Товарищ полковник!
Розыков остановил Исмаилова:
— Вижу… Вижу…
Работники уголовного розыска приехали к нам через несколько минут после автомобильной аварии… Затем примчалась карета «Скорой помощи» и увезла Кумрихон и труп Мамасадыка.
— Сдался… Не ожидал…
Исмаилов сказал громко — я снова видел в его глазах торжество.
— Да… Сдался, — повторил Розыков.
Прибывшие из управления фотограф и эксперт НТО не спеша делали свое дело: один фотографировал, другой осматривал машину.
Я бродил по дну оврага и вдруг заметил следы.
— Глядите!
Розыков и эксперт подбежали ко мне.
— Товарищ Исмаилов, — крикнул полковник, — вызовите сюда проводника с собакой… Товарищи Каримов, Юсупов, Степной, вы… — указал он на блондина, — прочешите всю долину.
Я вытянулся перед полковником:
— Разрешите и мне пойти с ними? Он сухо бросил:
— Вы нужны здесь!
Что же произошло?
Никто ничего определенного сказать не мог. Высказывались предположения — налицо убийство, а не автомобильная катастрофа, — и только!
— Надо поговорить с Кумрихон, — предложил Исмаилов.
— Мы еще ничего не знаем о сведениях, полученных Бельской, — добавил Каримов, Розыков молчал.
— Альфа, след!
Красавица овчарка сильно натянула поводок проводника, уткнулась острым носом в землю.
— Хорошо! След!
Овчарка еще туже натянула поводок и повела за собой проводника, следом, только над обрывом, пошли два работника уголрозыска.
Почему так холодно?
Порыв ветра, налетевший на акацию, волчком закружился по террасе.
Я прикрыл шею воротником пижамы.
У высокого пятиэтажного дома, расположенного на противоположной стороне улицы, остановились двое: парень и девушка. Они взялись за руки и скрылись в тени подъезда. Недалеко от них прошел, громко стуча сапогами, постовой милиционер.
«Любовь и милиция… Странно».
К Наташе никого не пускали, она бредила.
Степанида Александровна встретила меня в коридоре больницы. Она сутулилась и выглядела гораздо старше своих лет. Это была сгорбленная, убитая горем женщина.
«Вот и встретила дочь», — с грустью подумал я.
— Родненький, да что же это?!.
Нет, никто из находившихся в коридоре не услышал этих слов, хотя для меня они и прозвучали громко. В них было столько выстраданной материнской боли, что я вдруг склонил перед Степанидой Александровной голову.
— Ничего, ничего, все будет хорошо!
— Дай бог!
Мы долго сидели вместе,
Я не знал, о чем говорить.
В коридоре мелькали белые халаты сестер. Одни проходили, низко опустив головы, словно что-то искали, другие глядели перед собой — эти, чувствовалось, гордились своей профессией и готовы были заговорить с каждым посетителем.
Одну из таких сестер я остановил, когда она вышла из палаты, в которой находилась Наташа. У девушки были узкие, как у кореянки, глаза и очень круглое смуглое лицо.
— Ну что вам сказать… Вы ее муж?..
— Нет… То есть, — растерялся я.
— Ах, какие вы все… — Сестра недовольно пожала плечами — Она бредит… У нее прострелены легкие и… Ночью, возможно, завтра, все кончится.
Я схватил девушку за руку.
— Что кончится?
— Пустите! — протянула. она. — Это ее мать?
— Да.
— Ей можете не говорить… До свидания.
Очевидно, поняв, что сказала лишнее, девушка с тревогой глянула на меня и быстро скользнула в ближнюю дверь. Ко мне тотчас подошла Степанида Александровна. Я не успел что-либо сообщить ей — в конце коридора появились полковник Розыков и главный врач больницы. Я бросился к ним.
— Пойдемте, — предупредительно поднял руку главный врач. — Якуб Розыкович убедил… Только прошу вас, ведите себя благоразумно. Ей необходим полный покой.
Наташа никого не узнавала.
Она лежала неподвижно, облизывая кончиком языка сухие воспаленные губы. Иногда с них срывался едва слышный шепот, и мы, кажется, различали какие-то слова. Но каждый понимал их по-своему. Мне слышалось собственное имя…
— Наташа… Наташа…
— Успокойтесь, зачем вы! — остановил меня Розыков.
— Ничего. Я понимаю.
— Поедемте ко мне.
— Мне надо побыть одному. Извините.
— До свидания.
Розыков пожал мне руку.
Я открыл дверцу машины и зашагал по улице.
Со Степанидой Александровной я простился раньше — ее отвезли к Лукерье Степановне на машине Исмаилова.
Окружающий мир проходил стороной.
Кто-то смеялся. Кто-то пел.
Шумели автобусы.
Мимо катилось пестрое море разноцветных платьев и костюмов. Ну, вот и все, думал я, и испуганно спрашивал себя: что все? Ничего… Ничего…
Я снова был в больнице, у палаты, где лежала Наташа, я встретил Степаниду Александровну. По ее спокойному улыбающемуся лицу понял, что Наташе лучше.
— Ты уж, милый, не ходи к ней… Уснула она, — доверительно сообщила мне Степанида Александровна. — Беседовали мы… Все о тебе рассказывала… Любит…
— Поправится — женимся, вы не против? — неожиданно для самого себя сказал я.
— Дай бог, сынок, дай бог.
Я не стал просить свидания с Наташей: написал ей записку и передал сестре.
— Скажите ей, что приду вечером,
— Хорошо, — пообещала сестра.
— Очень рад, что вы приехали, — встретил меня полковник. — Мы только что говорили… о вас…
— Якуб Розыкович, я сейчас был у Наташи.
— Знаю, знаю.
— Вы следили за мной?
— У вас такое счастливое лицо.
— Простите… Я думал…
Зазвонил телефон.
Полковник поднял трубку. Выслушал. Кивнул головой. Обратился ко мне.
— Извините, меня вызывает начальник управления. Майор сообщит вам последние новости.
Исмаилов принял предложение начальника отдела с охотой. Он пересел в кресло, стоявшее напротив меня, и, достав портсигар, начал неторопливо закуривать. Его прищуренные, прикрытые густыми бровями глаза смотрели на край пристолика. Губы кривились в легкой усмешке.
— Ты Гулямова знаешь? — спросил он, постучав мундштуком папиросы по портсигару.
— Не знаю. Кто такой? — спросил я,
— Неужели серьезно не знаешь?
— Не знаю.
— Нет, в самом деле не знаешь?
— Ну, конечно, не знаю.
— Черт знает что! Как можно не знать Гулямова. Его все знают. Он работает в «Ташкент хакикати»,
— Не знаю.
— Ну, знаешь!.. — Майор сердито махнул рукой, потом, глубоко затянувшись, авторитетно заявил. — Гулямов журналист — люкс! Напишет — зачитаешься. Как-то я рассказал ему одну историю… Ну, так… рядовую, выеденного яйца не стоит… Так что он из нее сделал!
— Я так не умею.
— Как это, не умеешь? Я уже говорил с тобой об этом. Главное — фантазия, задор, страсть! Разные мелочи, дрязги и прочее — брось! Милиция выполняет важное государственное задание. Помнишь, как Маяковский: «Моя милиция меня бережет». Конечно, есть и среди нас разные… Они, как сорняк: чем больше с ними борешься, тем они больше наглеют. Писать о них — нетипично, это факт! — подчеркнул он. — Есть такие, что цепляются только за отрицательное и раздувают кадило. Начинают выдумывать…
— Именно выдумывать, — подхватил я. — Надо брать факты из жизни. Рядом с хорошим встречается и плохое, отрицательное. Мы должны критиковать недостатки, которые мешают нам бороться за свое счастье.
— Все-таки, когда пишешь о милиции, надо показывать только положительное, — не сдавался майор. — Писатели столько лет молчали, и вдруг сразу критиковать… Этим вы только оттолкнете от нас население. Наша сила — в тесном контакте с народом. Делайте так, как Гулямов, и вам все скажут спасибо.
…Громко хлопнув дверью, в кабинет вошел Розыков.
— Комиссар недоволен, — не глядя на нас, проговорил он.
Исмаилов поднял на него усталые глаза:
— Он всегда чем-нибудь недоволен.
Я знал начальника управления. Это был энергичный и беспокойный мужчина. Он никогда не откладывал дела на завтра, как это нередко делали другие, и если обещал кому-нибудь, то всегда держал свое слово. Поэтому характеристика Исмаилова удивила меня.
— Всякие действия имеют причину. Недовольство комиссара чем-то вызвано, — не без ехидства заметил я. Исмаилов промолчал.
— Что вы скажете о сообщении майора? — поинтересовался Розыков.
— О каком сообщении? — не понял я,
— Разве вы не говорили о деле?
— Мы обсуждали вопросы литературы, — сказал с достоинством Исмаилов.
— Ах, вот что! — протянул полковник. — В таком случае разрешите мне сообщить о наших последних действиях.
— Благодарю вас.
…Кумрихон испуганно замахала руками
— Уходи, уходи!
Мамасадык молча, не обращая внимания на протест жены, прошел в комнату и сел на топчан.
— Наргуль дома? — помедлив, спросил он,
— Спит.
— Разбуди.
— Ты что задумал?
— Расскажем ей все и пойдем!
— Куда? — В черных усталых глазах молодой женщины задрожал испуг. — Ты выпил?
— Перестань, — мягко сказал Мамасадык. — Пошли… Так надо… Я не могу больше прятаться. Устал, да и зачем такая жизнь? Лучше все по-хорошему.
Она поняла, о чем он говорил., упала на колени и, обхватив его ноги, заплакала.
— Ну-ну, дурочка, ну зачем ты так? — поднимая жену и целуя ее в мокрые глаза, растерянно проговорил он и вдруг, повернувшись, громко позвал: — Наргуль! Наргу-у-ль!!
Наргуль не удивилась, застав в комнате сестры Мамасадыка. Она уже однажды видела его — это было несколько дней назад.
— Ну, что ты, не узнаешь? — улыбнулась Кумрихон.
— Узнаю, — поежилась Наргуль, — Здравствуй, Мамасадык.
— Здравствуй, сестренка.
— Здравствуй. Ты убежал?
— Убежал.
— И-ие, аллах, да как же ты? — ужаснулась Наргуль. — Тебя снова арестуют.
— Я сейчас пойду в милицию. Кумрихон проводит меня. — Мамасадык приложил руки к груди и низко склонился перед Наргуль. — Прощай, сестренка.
— Нет-нет, — неожиданно громко закричала девушка. — Ты никуда не пойдешь! Я не пущу тебя… Кумрихон, родная… О, — кинувшись к сестре, заплакала она. — Почему ты молчишь? Скажи ему что-нибудь! Ты так его любишь!..
Кумрихон легонько отстранила от себя сестру.
— Пойдем, Мамасадык.
Они не успели уйти.
На пороге появился высокий мужчина в сером костюме, Он плотно прикрыл дверь, огляделся и, подойдя к Мамасадыку, показал красную книжечку:
— Вы арестованы, и вы, — посмотрел он на Кумрихон. — Следуйте за мной и не вздумайте бежать. На этот раз вам не удастся это сделать.
На улице стояла «Победа».
«Такси», — отметила про себя Кумрихон.
Незнакомец открыл дверцы.
— Садитесь!
Он был так любезен: Кумрихон посадил рядом с шофером, а сам устроился сзади с Мамасадыком.
Через полчаса в переулке появилась Наташа. Она подошла к группе ребятишек, игравших на улице, и спросила, дома ли тетя Кумрихон.
— Нет, — ответил один из самых бойких.
— А, Абдулладжан, — узнала Наташа внука Хасилота-бобо. — Ты видел как она ушла?
— Не ушла… Она уехала… И Мамасадык-ака тоже уехал.
— Джангиров?
— Ага.
— И я видел, — вмешался черный, как негритенок, большеголовый малыш.
— Молодец, — похвалила Наташа. — Как тебя звать?
— Искандер. Я записал номер, во-от!..
— Да ну!.. У-ух ты какой!
— Тетя, а тетя, — снова заговорил Абдулладжан. — А с ними уехал дядя, который был здесь утром.
— Со свертком?
— Да.
Через четверть часа по проводам и эфиру полетела короткая тревожная фраза — начальник управления приказывал всем работникам милиции задержать такси с номерным знаком СН 21–71.
…Баратов гнал мотоцикл по новой широкой магистрали — Выставочной улице. Наташа, склонив голову, исподлобья глядела перед собой. Ее густые черные волосы трепал ветер. За спиной извивался легкий шарф — она была в гражданском костюме.
На мотоцикле находилась небольшая походная рация — они только что получили сведения о такси. Машину видели за городом, недалеко от сельскохозяйственной выставки.
— Куда его черт несет, ведь дальше — горы, — Баратов сбавил скорость мотоцикла.
— Я боюсь за Кумрихон и Мамасадыка, — повернулась к милиционеру Наташа.
— Да-а… Все может случиться.
— Езжай быстрей!
Мамасадык с беспокойством взглянул на Скорпиона:
— Куда мы едем?
— Вопросы задаю я!
— Как знаете.
— Не притворяйся. Тебе все известно, — Скорпион положил руку на плечо Мамасадыка. — Мы едем в кишлак Пахта, туда, где ты спрятал вещи, украденные у Уйгуна.
— Вот уж этого я от вас не ожидал, — пожал плечами Мамасадык.
— Ты что? Думаешь отпираться? Кумрихон умнее, она уже кое-что рассказала.
— Неправда! — гневно сверкнула глазами Кумрихон. Ее лицо исказила злоба. Высокий лоб то морщился, то становился гладким. — Я ничего никому не говорила! Мы не брали никаких вещей. Не трогайте нас… У-у-у, как я вас всех ненавижу!!.
— Граждане! — повысил голос Скорпион.
— Что — граждане? — Кумрихон будто подменили. Все, что таилось все эти дни в ее сердце, вырвалось наружу. — Не грозите, я не боюсь вас!.. Не боюсь!!. Вы не работник милиции, а… — она хотела сказать «а черствый бездушный бюрократ», но вдруг осеклась, увидев в руках Скорпиона оружие.
— Договаривай, сволочь, кто я такой?
— Опусти пистолет и не рычи, — Мамасадык ухватил незнакомца за локоть.
У Скорпиона во второй руке оказалась тяжелая железная болванка. Он ударил ею Мамасадыка по голове. Тот обмяк и уронил голову на грудь. Из рассеченного виска на колени потекла густая темная кровь.
— Вот так спокойней, — прохрипел Скорпион. — Ты, — налетел он затем на таксиста, — чего хайло разинул — гони машину! Я не посмотрю, что ты молод, живо отправлю к праотцам.
Позади, между двумя холмами, которые перерезала дорога, показался мотоцикл.
Шофер заметил его в зеркале. Мотоциклист был в форме. В коляске сидела женщина.
— Давай, давай, чего ты! — рявкнул Скорпион на шофера. — Ну, куда ты пялишь глаза?
Послышался звон разбитого стекла. Таксист обернулся. Скорпион протянул руку с пистолетом над спинкой заднего сиденья и целился в мотоциклиста.
«Преступник», — догадался шофер. Он остановил машину и кинулся к пассажиру. Обрела смелость и Кумрихон. Она полезла через сиденье, чтобы схватить незнакомца за руку. Скорпион обернулся и в упор выстрелил в таксиста. Шофер, падая на сиденье, скользнул помутневшим взглядом по заднему окну машины. Открыв дверцу, Скорпион ногой вытолкнул шофера на дорогу,
— …Ну, остальное вам известно, — закончил рассказ полковник.
Действия Скорпиона поразили меня своей жестокостью,
— Якуб Розыкович, объясните, пожалуйста, куда Скорпион вез Мамасадыка и Кумрихон? — спросил я.
— Разве не ясно? — поднял брови полковник.
— Нет.
— Этого человека не зря зовут Скорпионом, — вмешался Исмаилов. — Он жалит всех, кто становится на его пути.
— Разве Мамасадык и Кумрихон…
— Нет, эти ему не мешали. Он решил уничтожить их, чтобы отвлечь от себя внимание уголовного розыска. Ему, очевидно, была известна наша версия.
— Будто Кумрихон замешана в краже?
— Да.
— Кажется, эту версию разрабатывали вы, — не утерпел я, чтобы не подпустить майору шпильку.
— Не ошибается тот, кто ничего не делает, — нисколько не смутился Исмаилов. Я снова не выдержал:
— Ошибки ошибкам — рознь! Если человек часто ошибается, то не значит ли это, что он вообще не способен делать правильные выводы.
— Может быть… К счастью, у нас таких людей нет, — задымил папиросой майор.
Розыков взглянул на меня, в его глазах прыгали чертики.
— Итак, что еще интересует вас?
— Почему Скорпион решил вернуться в город? — спросил я. — Ведь он мог разбить машину где-нибудь в степи. Полковник позвонил, в кабинет вошла секретарша.
— Скажите, чтобы привели Ягодкина… Сейчас он сам ответит на ваш вопрос.
— Как? — удивился я. — Разве Скорпион арестован?
— С утра здесь… Его задержали в аэропорту капитан Зафар и оперуполномоченный Кадыров, — не без гордости сообщил Розыков.
Открылась дверь: в кабинет вошли двое — милиционер и мужчина в штатском. Я хотел увидеть зверя в облике человека, таким представлялся мне Скорпион. Таким он должен был казаться каждому. Поэтому в первое мгновение я растерялся. Внутри все протестовало; нет, это не Скорпион, твердил я, не того поймали, не того…
Мои товарищи доказывали, да и в книгах я читал, что преступник отличается от честных людей не только своими убеждениями, но и внешностью: обязательно имеет какой-нибудь физический недостаток. Чаще всего — это спившийся верзила с низким лбом и скошенным подбородком.
Ягодкин своим видом опроверг подобное представление о преступнике. Пользуясь следственной терминологией, можно было бы так описать его: высокий рост, стройная фигура, короткие, черные, как смоль, волосы, волевое лицо с прямым тонким носом и прищуренными карими глазами. Красив, хорошо одет, приветлив.
— Рассказывайте!.. — потребовал Розыков, как только Ягодкин сел на стул у пристолика.
— Что именно? — поднял голову Скорпион. Он улыбался, дружелюбно рассматривая полковника.
— Можете начать с начала, — разрешил Розыков.
— О, это длинная история, — сощурился Скорпион. — Сейчас мне не хочется говорить. Позвольте, — он достал из кармана черные очки и одел их.
Почему-то уснувшая или сбитая первым впечатлением ненависть к Ягодкину, вскипела во мне с новой силой. Он еще рисуется, шутит. Он — ранивший Наташу! Я готов был броситься на Скорпиона и избить его. Нет, задушить собственными руками.
Разговор Розыкова с Ягодкиным я затрудняюсь передать. Несмотря на все мои усилия, я не мог сосредоточиться: вопросы и ответы проходили мимо моего сознания. Так случается с человеком, когда он, получив внезапный удар, остается наедине с самим собой. Он все слышит и все видит, но ничего не фиксирует.
Скорпион, кажется, ответил, почему решил возвратиться в город. Ему кто-то помешал: то ли работники милиции, то ли колхозники.
Одну фразу я запомнил хорошо:
— Черт возьми. Я не думал, что ваша собака напала на мои следы. Если бы не она, я бы теперь был далеко, Впрочем, еще все может измениться.
Когда увели Скорпиона, я успокоился. Мне хотелось обменяться впечатлениями с Розыковым, но едва я задал ему вопрос, как вошла секретарша и доложила о старшем лейтенанте Воронове.
Мы весело переглянулись. Полковник даже встал и громко забарабанил пальцами по стеклу, лежавшему на столе..
Я много слышал о Воронове и даже как-то привязался к этому искреннему человеку и хорошему другу Наташи.
Воронов вошел в кабинет. Это был высокий молодой человек с голубыми глазами и немного вздернутым носом. Он внес в кабинет шум и оживление, я невольно подумал: теперь бы Наташа полюбила его… Сам не знаю, почему эта мысль пришла мне в голову.
— Сколько лет, сколько зим, — воскликнул Исмаилов и схватил Воронова за руку.
— Здравствуйте, товарищ капитан… О, извините, — улыбнулся Воронов, — вы уже…
— Все течет, все изменяется…
Старший лейтенант подошел к Розыкову. Полковник протянул руки и горячо обнял Воронова за плечи.
— Вот ты какой стал!.. Ну, здравствуй, здравствуй! Какими судьбами?
— Разве вы не знаете?.. — Взгляд Воронова потух. — Товарищ полковник… Якуб Розыкович, да как же!.. Ведь Наташа… Ну, зачем вы разрешили ловить ей этого… Якуб Розыкович, — он волновался и не находил нужные слова. — Ах, Якуб Розыкович…
Наташа, увидев нас, улыбнулась. На ее впалых бледных щеках появился легкий румянец. Она была счастлива.
— Алеша, ты?
— Я, Наташа, я, — засиял Воронов. — Ну, как ты? Тебе больно? Наташа…
— Ничего, Алеша… Хорошо…
— Она перевела взгляд на меня:
— Ты у мамы был?
— Не беспокойся, она хорошо себя чувствует. — Я на секунду замер, подавшись вперед, и услышал, как в груди радостно затрепетало сердце. — У тебя хорошая мать, Наташа!
— Спасибо.
— Тебе что-нибудь принести?
— Не надо… Алеша, — позвала она, — ты, кажется, был в Самарканде?
— Приехал… Вот, — он взглянул на меня, потом на Наташу, и ему очевидно стало все ясно. — К тебе… Услышал…
Она слабо кивнула головой:
— Благодарю… Я рада…
— Наташа, знаешь, — громко сказал Воронов. — Поздравь меня: я женюсь!
— На ком? То есть, прости, — прошептала Наташа. — Поздравляю… Надеюсь, пригласишь на свадьбу.
— Приглашу!.. Ты только скорее поправляйся. В палату вошли Розыков и Исмаилов.
— Ну, как, Наташа? Дышим? — весело спросил майор.
— Да, кажется, дышу.
— Ты извини нас, Наташа, — заторопился Розыков. Он положил на тумбочку несколько свертков. — Тут тебе от друзей. Всех не пускают сюда. Ну-ну, не вешай носа. Мы еще повоюем!
Все ушли. Я остался у ее постели один.
…Это было три с половиной года тому назад. О чем мы тогда говорили? Удивительно, я запомнил самые незначительные подробности встречи Наташи с Вороновым, а вот, что делал сам, позабыл.
Может быть, я ничего не говорил? Сидел и молчал? Ей было тяжело, о чем я мог говорить?
— Хорошо, я зайду, Наташа.
Это обещание я помню. Она попросила меня навестить мать и Лукерью Степановну.
Меня оттащил от Наташи помощник главного врача— сухой старичок в очках.
— Идите, идите, уже поздно… — сказал он, закрыв за мною дверь.
У подъезда меня ждали Розыков и Воронов. Исмаилов уехал раньше — у него, кажется, были какие-то дела в аэропорту.
…Гульчехра встретила нас во дворе дома и сразу захлопотала у дастархана. Мы сели на курпачу.
— Вы извините, у нас просто, — почему-то извинилась она. — Сейчас будет чай. Мы говорили о Наташе.
— Ничего, ничего, не беспокойтесь, — успокаивал нас Розыков. — Наташа выздоровеет. Она сильная, Не может быть, чтобы… Где это видно, чтобы…
Воронов глухо поддакивал:
— Да-да, вы правы. Потом горячился:
— Якуб Розыкович, поймите, ей всего двадцать семь лет! Неужели другие не могли поехать вместо нее?
— Так получилось, — оправдывался полковник. — Она действовала по собственной воле.
Дастархан был заставлен тарелками с фруктами, салатом, сделанным по-узбекски, сладостями.
Полковник наполнил небольшие граненые рюмки сухим виноградным вином, подал мне, Воронову, поставил одну на дастархан, перед Гульчехрой.
— За что же будем пить? — спросила она.
— За Алешу, — сказал полковник. — За его будущее. Он женится.
Воронов обвел всех требовательным взглядом:
— За меня выпьем потом. Я предлагаю тост за Наташу! Закусывали молча. У всех были угрюмые, озабоченные лица.
Неожиданно Воронов заговорил о своей женитьбе.
— Такая девушка у меня, Якуб Розыкович… Это такая девушка!.. Нет, я буду ослом, если не женюсь в этом году!.. Чего ждать — не буду ждать!.. К черту!.. Выпьем за Варьку!..
Старший лейтенант пьянел — Розыков подмигнул жене. Она взяла пиалу и, налив густого черного чаю, подала Воронову. Он отпил несколько глотков, непонимающим, чужим взглядом окинул нас, потом внезапно заплакал:
— Наташка!.. Наташка!!. Якуб Розыкович, дорогой, неужели она умрет?
— Ну, что ты, что ты, — растерялся Розыков. — Мне главный врач…
— Нет, она умрет, — упрямо сказал Воронов. — Я тоже говорил с главным врачом, и он сказал… Эх, какая это девушка!.. Нет, ты не понимаешь, кто тебя любит! — Он схватил меня за руку. — Вообще, конечно… Я любил… Любил ли? Люблю!!
Гульчехра подсела к Воронову. Ее смуглое, покрытое мелкими морщинами лицо, словно помолодело. Она взъерошила густые вороновские волосы, упавшие на лоб.
— Алеша, милый, да что ты?
Я еле сдержался — к горлу подступил комок. Мне стало трудно дышать. Сердце сжалось в какой-то мучительной судороге.
— Гульчехра-апа, ведь я… Ах, да что говорить об этом, — оборвал самого себя Воронов. — Якуб Розыкович, вы не можете дать мне еще стопку вина?
Мы выпили все.
Обычно «последняя» рюмка пьянит человека. С нами произошло обратное — Воронов вдруг отрезвел и, пододвинувшись ко мне, запел:
Ревела буря, гром гремел,
Во мраке молнии блистали…
Я взглянул на Розыкова, потом на Гульчехру и подтянул тоже:
И беспрерывно дождь шумел,
И ветры в дебрях бушевали…
Якуб Розыкович и Гульчехра поддержали нас. У Гульчехры оказался хороший, чистый голос. Она пела, безотчетно водя вилкой по пустой тарелке и глядя не то на мужа, не то в угол, где висел портрет сына.
На улице дул ветер. Дерево, стоявшее у окна, стучало лапками сучьев по стеклам. Где-то — я это отчетливо слышал — захлебывалась лаем собака.
Кучум — презренный царь Сибири —
Пробрался тайною тропою,
И пала грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина, —
пел я, так же, как и Гульчехра, вооружившись вилкой и ни на кого не глядя.
Воронов снова заговорил:
— Я понимаю, — моя милиция — меня бережет… Черт побери, почему мы так опошлили милицию… Нас никто не слушает… Недавно к одному милиционеру подходит, извиняюсь за выражение, пьяная свинья и показывает… дулю… Кругом народу — хоть пруд пруди… Милиционер и говорит: «Иди, иди, нечего дурака валять!» Тогда он плюнул ему в лицо… Ясно, после такого никто не стерпит… Милиционер приводит его в отдел, и что же? Дежурный отпустил… Нет, — сверкнул глазами старший лейтенант, — если бы я был… я дал бы большие права работникам милиции. Меньше бы стреляли в нас!..
— Может быть, — задумался Розыков.
— Работники милиции шутят, — решил и я высказать свое мнение, — говорят, носим оружие, чтобы пугать неврастеников. Преступник вооружается, чтобы защищать себя и не бояться милицию!..
— Может быть… — снова повторил Розыков. Воронов с волнением спросил:
— Скорпион сознался?..
Полковник помедлил, словно подумал, отвечать или нет:
— Пока не сознался.
— Сознается?
— Сознается, куда он денется!.. Это действительно, Скорпион. Жалит, никого не щадя! Знаете, — обратился полковник ко мне, — сегодня мы снова его допрашивали. Я еле сдержал себя: так и хотелось встать и отхлестать за всех.
— Надо бы отхлестать, — зло проговорил Воронов. — За Наташу надо бы!.. Я ведь не женюсь! — Он посмотрел на нас виноватым взглядом. Я прикусил губы: столько было печали в его глазах. — Это я так выдумал… Для нее. Пусть думает, что я счастлив.
Розыков взял пиалу с чаем, но пить не стал — пиала застыла в его жилистых больших руках, он смотрел перед собой, в темный проем открытого окна.
* * *
К тяжело больным без разрешения заходить нельзя, поэтому я миновал палату, в которой лежала Наташа и постучал в кабинет главного врача.
— Вы приехали? Она вас ждет, пойдемте, — не ответив на мое приветствие, сказал он.
Я взглянул в его тревожные, покрасневшие глаза:
— Денис Борисович, скажите, что случилось?
— Ничего… Просто она захотела вас видеть… Степанида Александровна у нее. Мы вышли в коридор.
— Вы что-то скрываете от меня?
— Нет! — Он прошел несколько шагов, затем остановился. — Она в очень тяжелом состоянии… Степаниде Александровне ничего не говорите. Все может окончиться благополучно.
— Спасибо, Денис Борисович.
Благодарят ли в таких случаях? Я отвернулся и, обогнав врача, заторопился к палате.
Степанида Александровна сидела у кровати Наташи, подперев руками голову. Около нее, немного позади, стояли сестра, та, что в первый день разговаривала со мной, и лечащий врач.
Я присел рядом со Степанидой Александровной.
…Наташа, Наташа!.. Как мало я тебя знаю, и как дорога ты мне! Я полюбил тебя и буду любить всегда. Ты только выздоравливай поскорее. Мы должны снова увидеть твою улыбку, снова слышать твой голос… Наташа, ну, что же ты ничего не говоришь мне? Открой глаза, я здесь, Наташа!!.
Она узнала меня.
— Ой, как же долго тебя не было!
Я припал губами к ее руке, беспомощно лежащей на груди,
— Наташа, родная, как ты себя чувствуешь?
— Мне хорошо… Все хорошо… Я так рада… Мама, ну не плачь, зачем ты!.. Я не люблю, когда ты плачешь. — Наташа говорила тихо, с трудом двигая губами.
Степанида Александровна поспешно вытерла слезы:
— Ты ведь у меня одна, доченька.
— Я выживу, мама… Доктор, — позвала. Наташа главного врача, — скажите маме, что я буду жить. Вы это умеете. У меня не получается. Не привыкла.
— Ну полноте, полноте, Наташа, — смутился главный врач. — Вы проживете еще сто лет.
— Видите, какая я живучая, — улыбнулась Наташа. Я зачем-то сообщил:
— А ведь Алексей обманул тебя. Он не думает жениться.
— Я знаю.
— Он у тебя был сегодня.
— Нет… Ну, как у тебя дела с книгой. Пишешь? — спросила она.
— Пока не пишу, вот поправишься — будем писать вместе.
— Ты не жди, я хочу увидеть ее. Я кивнул головой:
— Хорошо.
— Мама, там у меня в столе лежит дневник, отдай его. — Она перевела взгляд на меня. — Может быть, пригодится… Ты как назвал книгу?
— «Друзья, рискующие жизнью».
— Не надо так… Это уже было, — она слабо улыбнулась. — Я не помню автора… Или нет, так назывался сборник… Ты назови по-другому… Чтобы… например… «Анютины глазки». Хорошо? Мне нравится.
— Мне тоже… Но…
— Ничего… Конечно, если нельзя… — Наташа закрыла глаза и долго лежала молча. — Я люблю эти цветы… Помню, когда была маленькой… Я ведь родилась в деревне… У нас было много цветов… На поскотине… Это такое поле… Ах, как я хочу побыть там… Ты бы поехал со мной? — вдруг спросила она, открыв глаза.
Я взял ее руку и прижал к своей щеке. У меня не было слов, которые бы я мог сейчас произнести, да и нужно ли было говорить?
Мы сидели молча.
Вдруг Наташа тихо спросила:
— Ты еще не ушел?
— Я буду с тобой все время, — наклонился я над нею.
— Не надо… Мама, идите домой.
— Ты спи, спи, — ласково сказала Степанида Александровна.
Я привалился к спинке стула.
…Мне пять или шесть лет. В маленькой низкой комнатушке — чадно и шумно. Люди идут и идут. На лавке у окна на лежит мать. Почему она не встает? Какая-то старушка прижимает меня к себе и плачет: «Да на кого же ты нас па-а-акинула!» Я вырываюсь и бегу во двор — здесь хорошо. Нет ни старух, ни щемящего глаза чада.
…По улице несут гроб. Впереди отец и та старушка. В гробу моя мать. Я не вижу ее — сижу в соседском доме и смотрю в окно. Около меня мои двоюродные брат и сестра. Они звонко смеются. Мне страшно. Хочется плакать…
Годы… Годы… Годы…
…В доме другая мать. Злая, своенравная. Кормит свою дочь, а меня и сестренку морит голодом. Я сижу на печке, мотаю на кулак слезы. Над моей головой в два ряда висят связки лука. Я отрываю одну луковицу, бросаю в женщину,
Визг, ругань, ремень — жесткий, горячий, вьется перед глазами, как змея. Я не успеваю отбиваться — больно…
…Наташа заметалась:
— Вот и все… Ты не печалься… Ну…
Я задохнулся. Губы сжались в какой-то судороге. Степанида Александровна подбежала к врачу.
— Господи, да неужто ничего нельзя сделать?
— Не надо, мама… Не надо…
Сестра вышла из палаты, главный врач взял Наташину руку, нащупал пульс. Почему-то побледнел.
— Не волнуйтесь, мы сделаем все, что возможно.
В окно ворвался яркий луч солнца. Тучи рассеялись — небо светлело. Откуда-то издалека доносилась музыка.
…Врачи уходили и подходили. Они что-то говорили и что-то делали. Я и Степанида Александровна сидели в стороне, глядя на Наташу. На улице потухал день. На стене играли розовые зайчики — солнце лилось в палату через густую листву молодых деревьев, выстроившихся у окон,
Наташа умерла на следующий день в четыре часа утра.
В десять гроб с ее телом стоял в клубе управления милиции.
Люди шли и шли.
Полковник Розыков и старший лейтенант Воронов не отходили ох гроба. Воронов был бледен и взлохмачен. Он ни на кого не обращал внимания и стоял, сложа руки на груди, словно статуя.
Майор Исмаилов побыл в клубе несколько минут. Поговорив о чем-то с участковым Каримовым, он ушел за сцену, где находился духовой оркестр.
Степанида Александровна сидела у изголовья Наташи, Как и Воронов, она ни разу ни на кого не посмотрела и не ответила ни на один вопрос. Она не плакала. Прядь седых волос, упавшая на ее сморщенный лоб, то шевелилась, то застывала, закрывая левую бровь.
Ветер шумел листвой. Справа слышались обрывки фраз — говорили двое: мужчина и женщина. Где-то надсадно выла машина. Деревья окутывала густая тьма.
Все давно ушли. Степанида Александровна уехала с полковником Розыковым. Я стоял у могилы, привалившись к плакучей иве, неизвестно каким путем забравшейся сюда. В голове то возникали картины похорон, то появлялась живая Наташа. Она ласково улыбалась мне; я никак не мог представить себе, что ее больше нет, что бугорок земли, около которого я стоял, укрыл ее навсегда.
Из темноты вышел Алексей Воронов. Увидев меня, он скупо улыбнулся, словно хотел сказать: «Вот и все», потом достал портсигар, но не закурил — остановился напротив меня, сдвинув светлые густые брови.
— Пошли!..
Я одел кепку.
— Да-да…
Кладбищенская площадь встретила нас глухим молчанием. Две машины, стоявшие в стороне, слабо вырисовывались на фоне темного забора.
По тротуару семенила какая-то старушка — она казалась сухим, скрюченным грибком.
— Вот живет же! Зачем? — озлобленно сказал Воронов.
— Жизнь — борьба, — некстати пробормотал я.
— К черту такую борьбу! — выругался старший лейтенант. Он преградил мне дорогу. — Кому нужна такая борьба? Вон какой человек погиб!
— Случайность, — неуверенно произнес я.
— Случайность, — передразнил Воронов. — Нет, не случайность. Нацеленный удар. И никто не смог его отразить!.. Какой толк, что на мне эта форма? Меня может убить всякая сволочь, а я… Не имею права даже заикнуться… Чуть чего — нарушил соцзаконность… Преувеличил власть!..
Доехав на автобусе до курантов, я зашел в сквер. Здесь было много света. Он привлекал меня, успокаивал. Люди сидели на скамейках, расставленных вдоль осенних клумб, толпились у киосков с водой и мороженым, прогуливались неторопливо по тенистым аллеям.
Я сел напротив павильона «Цветы». На соседней скамейке смеялись девушки, очевидно, студентки. Одна из них чем-то напоминала Наташу. Я закурил и стал наблюдать за ними. Внезапно все — и девушки, и павильон, и цветы — потонуло в темноте: в сквере потух свет. Я вздрогнул — прямо надо мной, в провале деревьев, далеко-далеко, вспыхнула яркая красная звезда. От нее, будто иголки, тянулись к глазам тонкие лучики. Они то укорачивались, то становились длиннее. Я напряг зрение — тире-тире-точка, тире-точка-точка… «Где ты, Сын Неба? Где ты, Сын Неба?» Невидимый далекий морзист, преодолевая глубины Вселенной, разыскивал друга Аэлиты.
Снова та же мысль. Когда, прочитав дневник Наташи, я вышел на улицу и увидел в небе Марс, мне вспомнились именно эти слова чудесной книги. Тогда я полюбил Наташу, теперь я расставался с нею. Инженер Лось мог снова встретиться с Аэлитой — построить корабль и полететь на Марс, я же потерял все. Уже ничто не сможет возвратить мне Наташу. Она ушла навсегда. Я еще долго, всю свою жизнь буду звать ее, но никогда ни разу не услышу ее голоса…
В сквере давно горел свет. На соседней скамейке уже никого не было. Я сидел один и смотрел на черное небо, по которому бежали беспрерывные черточки: тире-тире-точка, тире-точка-точка, точка…
