1 С Е Н Т Я Б Р Я

Я окончила юридический институт в Москве. Теперь я следователь — лейтенант милиции Бельская. У меня впереди интересная и, говорят, тяжелая работа. Она радует меня, как радует ребенка новая незнакомая игрушка. Сотни вопросов ежедневно задавала я самой себе, стараясь представить все, что предстоит мне делать через два дня и затем всю мою жизнь, Через два дня кончается мой отпуск — я назначена следователем в отдел милиции, в котором когда-то работал майор Розыков.

Я не ошиблась, написав слово «когда-то». Майор Розыков теперь был начальником отдела уголовного розыска города. Ему недавно присвоили очередное офицерское звание: он уже подполковник милиции.

В его отдел за день до моего возвращения из Москвы перевели и капитана Исмаилова. Подполковник Корнилов, с которым я познакомилась в отделе кадров, сказал мне, что Розыков забрал Исмаилова к себе в ОУР. Он по-прежнему допускал ошибки в работе, и Розыков считал своим долгом «сделать из него настоящего человека».

Некоторые изменения произошли также в самом отделе милиции, и в особенности в отделении уголовного розыска. Начальником ОУР уже больше года работал майор Прохоров (в дальнейшем я буду называть новые звания знакомых мне офицеров). Оперуполномоченных старшего лейтенанта Кузнецова и капитана Зафара повысили — они были старшими оперуполномоченными… Правда, никого из этих людей я еще не видела и не знаю, как они отнесутся ко мне, когда я приступлю к работе.

Алексей Воронов после окончания «Дела Расулова» был откомандирован снова в ГАИ. Я слышала, что он недавно уехал в отпуск, в Москву.

 

2 С Е Н Т Я Б Р Я

Я сидела в дежурной комнате отдела милиции. Мне хотелось поговорить с Игорем Владимировичем. Ответственный дежурный капитан Глыба сказал, что подполковник будет в отделе часа через два — его вызвал к себе начальник управления милиции комиссар III ранга Искандеров.

Говорят: дежурная комната — зеркало подразделения милиции. По тому, как ответственный дежурный принимает граждан, так граждане и судят о работе всего коллектива.

Находясь в институте, я повторяла этот афоризм безо всякого энтузиазма, так как не совсем верила в его правильность. Иное мнение у меня появилось теперь, когда я ближе познакомилась с работой ответственного дежурного — невысокого, сухощавого, очень подвижного капитана, одетого в темно-синий поношенный милицейский костюм.

В комнату, громко разговаривая, вошла пожилая женщина крупного роста, и девушка — маленькая, несмелая, с глубоко посаженными черными глазами. Женщина, поставив на скамейку кошелку с продуктами и окинув меня суровым взглядом, заговорила быстро, посматривая то на капитана, то на его помощника — пожилого подтянутого красавца старшего сержанта Хашимова.

— Горе у меня, начальник! Ой, какое горе, — качала она своей большой головой. — Помогите бедной матери, начальник. Скажите, что я буду делать со своей дочерью. Совсем пропала моя голова. Совсем пропала, начальник. Скажите, что мне делать?

Капитан Глыба вышел из-за перегородки.

— Вы успокойтесь… Ну, что вы!.. Вот… — Он взял стул и пододвинул его к женщине. — Садитесь, пожалуйста. Садитесь.

— Э, садитесь! — поднося к глазам платок, сказала женщина. — Ты послушай сначала мою беду, начальник. Это моя дочь, — указала она на девушку. — Ей четырнадцать лет. Совсем еще молодая, а сосед, сын Кураша, пристает к ней. Хочет женой своей сделать… Шайтан одноглазый! У него есть жена. Зачем, скажи, он так делает? Разве иметь одну жену — мало? Скажи, начальник. Сейчас не старые времена. — Она незаметно для себя перешла на «ты».

— Вы не волнуйтесь, пожалуйста, все будет хорошо. Ничего ваш сосед не сделает с вашей дочерью. Мы вызовем его сегодня… Не волнуйтесь.

Глыба говорил, как и посетительница, короткими односложными фразами, очевидно, волнуясь, не меньше ее. У него выступил на лбу пот, уши покраснели и сильно оттеняли его тонкую белую шею.

— Как можно не волноваться, я не могу не волноваться, начальник… Моя дочь — моя кровь. Кто заступится за нее, если я не заступлюсь. Отец ее погиб на фронте.

— Ничего, ничего. Все будет в порядке, все будет в порядке.

Записав фамилию и адрес женщины, капитан еще раз сказал, что сегодня же поговорит с ее соседом, и он уже больше никогда не пристанет к ее дочери.

— Спасибо, сынок, большое спасибо, — успокаиваясь, поблагодарила женщина. Она подошла к девушке, нежно погладила по голове и улыбнулась счастливо: — Пойдем домой, доченька!

Зазвонил телефон.

— Ответственный дежурный… Что? — вытянулся Глыба. — Что?.. Что?.. Да, милиция… Капитан Глыба… Где? У кинотеатра? Сейчас пришлю человека.

Повесив трубку, он вызвал милиционера и послал к кинотеатру «Дружба»: там два подвыпивших парня учинили дебош — избили ни в чем неповинного мужчину и грозят администратору кинотеатра, если тот не пропустит их в зал.

— Плохо устроил аллах жизнь на земле, — сделала вывод женщина, направляясь к выходу. — Ой, как плохо устроил аллах жизнь… Спасибо, начальник, большое тебе спасибо, — обернулась она уже у двери.

Некоторое время в дежурной комнате было тихо. Я сидела на своем прежнем месте и продолжала следить за работой капитана. Он одинаково внимательно относился ко всем, кто приходил в отдел. Для него не было больших и малых дел. Люди сообщали ему о своем горе с той эгоистической требовательностью, с какой обычно больные обращаются к врачу. Он серьезно выслушивал каждого и каждому давал исчерпывающие ответы.

Эта девушка вошла в дежурную комнату в то время, когда Глыба отправил в КПЗ хулиганов, доставленных в отдел милиции из кинотеатра «Дружба».

— Помогите, товарищ капитан!..

Голос девушки прозвучал с такой силой и горечью, что я невольно вздрогнула. Она была в простеньком сиреневом платьице, в голубых туфлях и в яркой зеленой тюбетейке, из-под которой выбивались взлохмаченные каштановые волосы.

— Что случилось, Манзура? — узнав имя и фамилию девушки, участливо спросил капитан.

Она ответила, подняв на него большие заплаканные глаза:

— Часы отняли. Подарок мамы. Она умерла в прошлом году…

Глыба молча выслушал девушку, встал и, подойдя к окну, долго смотрел на улицу, по которой беспрерывным потоком шли машины.

Я приподнялась тоже и с волнением ожидала решения Глыбы. Преступление, о котором рассказала девушка, наполнило все мое существо большой тоской и злостью к тем, кто совершил его. Я готова была убить негодяев, пытавшихся обесчестить девушку, которая еще, очевидно, смутно представляла, что такое жизнь…

— Что же вы молчите, Дмитрий Сергеевич? — не в силах больше ждать, обратилась я к Глыбе.

Он быстро повернулся ко мне, прошелся по комнате и сел за стол. Я заметила, что в его глазах снова появилась решительность. Он стал прежним деловым человеком.

— Вы говорите, что слышали, как один из преступников назвал другого Шакалом? — подумав, обратился он к девушке.

— Да, — подтвердила она.

— Пожалуйста, расскажите, какой он из себя: высокий…

— Высокий… У него горбатый нос, кажется, и на одной руке не хватает пальца.

— Мизинца? — быстро спросил капитан.

— Д-да…

— Старший сержант! — крикнул Глыба да так, что девушка вздрогнула. — Возьмите милиционера Самойленко и приведите сюда Худякова. Будет сопротивляться — позовите на помощь бригадмильца Каюмова. Он живет рядом с Худяковым. Действуйте!

— Слушаюсь! — приложив руку к козырьку фуражки, бодро произнес Хашимов и круто повернулся к двери. Глыба поднял телефонную трубку:

— Люда, соедини меня с майором Прохоровым… Константин Дмитриевич, это вы? Здравствуйте… Спасибо, спасибо. У меня находится одна девушка. Ее ограбили… Думаю, что это сделал Худяков со своими дружками. — Он помолчал снова, должно быть, слушая Прохорова. — Хорошо, Константин Дмитриевич. Сейчас я приду к вам с нею… Да.

…Я еще долго сидела в дежурной комнате и окончательно убедилась в правильности афоризма, который я приводила в начале моих записок. Дежурная комната, действительно, была зеркалом подразделения. Я уже знала некоторых сотрудников отдела. Это были честные и самоотверженные люди. Они не считались ни с трудностями, ни с опасностями, борясь с преступниками и нарушителями общественного порядка. Поэтому была уверена, что и те, с кем еще не успела познакомиться, походили на своих товарищей по работе. Дежурная комната представлялась мне уменьшенным до миниатюрности отделом, в котором каждый сотрудник, на каком бы посту он ни находился, денно и нощно стоял на страже покоя и безопасности своего народа.

Наконец, Игорь Владимирович Корнилов прибыл из управления милиции с незнакомым, уже немолодым лейтенантом. Увидев меня, подполковник приветливо улыбнулся и пригласил к себе в кабинет, отправив лейтенанта за старшим оперуполномоченным капитаном Зафаром.

Я подумала, что Игорь Владимирович решил познакомить меня с капитаном. Мне говорили, что Зафар за это время, пока я училась в Москве, стал одним из лучших оперативников города. Однако подполковник позабыл о капитане, едва расстался с лейтенантом. Отодвинув от стола свое кресло и пригласив меня сесть, он некоторое время довольно бесцеремонно разглядывал меня. Встречи с работниками милиции, которые были частыми, особенно в последние дни, приучили меня ко многим неожиданностям, поэтому, сидя напротив подполковника, я старалась тем же отплатить ему.

Я знала немного о нем и о его отношении к людям и к работе из рассказов Алексея Воронова. Я видела его в отделе кадров управления милиции. Но я еще никогда не сидела с ним так близко и не пыталась с такой критичностью рассматривать его. Удивительно в этом было то, что я переменила свое мнение о нем. Я подумала, что он не такой уж и добрый, как старался мне доказать Алексей.

Не знаю, может быть, внешность его была обманчивой? Или он изменился за семь лет?

Это был рослый крепкий мужчина с тяжелыми большими руками и цепкими колючими глазами, взгляд которых, как мне стало известно после, приводил в трепет не только молодых сотрудников отдела, но и тех, кто уже не один год проработал в милиции.

Разговаривая, он смотрел на собеседника исподлобья. Его острый прямой нос, высокий с глубокими залысинами лоб, крутой подбородок, тонкие, плотно сжатые губы — все ошеломляло собеседника своей суровостью.

…Мы просидели молча минут пять или десять — оба собранные и настороженные. Он — крупный, сильный, я — маленькая, слабая, подавленная непонятной, все возрастающей грустью.

— У тебя, кажется, завтра кончается отпуск, Наташа, — сказал подполковник, делая ударение на имени. — Ты, возможно, решила кого-нибудь проведать или что-нибудь сделать… Возможно, не знаю… Все это тебе придется отложить до более подходящего момента. Нам нужна твоя помощь сегодня, в эту же минуту… Ты видела в коридоре молодую женщину? Красивую, в коричневом платье.

— Да, — облизала я пересохшие губы.

— Это Лариса Рыжова, — взглянул он на меня в упор. — Ее обманули. Попалась, короче говоря, в сети одной ловкой мошенницы… Старший следователь Зайко, как тебе известно, уходит на пенсию. Ты возьмешь это дело… — Он нахмурился. — Все это тебе должен был бы сообщить начальник следственного отделения, но он, к сожалению, тяжело болен.

— Пожалуйста, пожалуйста, — ответила я, удивляясь просьбе подполковника. Я все никак не могла придти в себя. Мне казалось, что он вот-вот встанет и начнет грубить.

«Может быть, он так деликатен со мной потому, что я женщина?» — подумала я, тайно наблюдая за Корниловым.

Позже я узнала, почему он был так «любезен» со мной.

Оказывается, Розыков, беседуя с ним в этот день, попросил относиться ко мне, как к большому, но слабому ребенку. Просьбу другого человека начальник отдела навряд бы счел нужным выполнять, однако с Розыковым его связывали старые дела, вспоминая которые он всегда с любовью говорил о своем «чудаке друге» — Якубе…

— Разрешите приступить к своим обязанностям! — поднялась я, не дождавшись ответа.

— Прошу тебя, Наташа… Дела примешь потом… Поговори с Рыжовой сейчас же… Можем упустить время. — Игорь Владимирович вышел из-за стола и подал мне руку — Действуй, лейтенант!

Я молча покинула кабинет.

Ларисе Рыжовой было не больше тридцати лет. Она сидела передо мной, низко опустив голову и крепко сцепив на коленях свои красивые руки. На ней было коричневое шерстяное платье с высоким воротником. В ушах дрожали серьги. Они походили на крошечные капли, сверкая ярким желтоватым огоньком. Она рассказывала неторопливо, не глядя на меня, будто читала надоевшую скучную повесть.

Рыжова пришла на вокзал в девять часов утра. Она заняла очередь в кассу предварительной продажи билетов и, достав из сумочки томик стихов Щипачева, принялась читать.

Впереди нее стояла молодая женщина. У нее были большие черные глаза, длинные ресницы, смешной с горбинкой нос. Красное платье, перетянутое широким поясом, красиво оттеняло линии ее тела.

Получилось так, что женщина нечаянно задела руку Рыжовой, и та уронила книгу.

— Ах, извините, дорогая, — мягким грудным голосом сказала незнакомка и вместе с Ларисой наклонилась за книгой. Взгляды женщин встретились. В глазах незнакомки, казавшихся вблизи раскосыми, было столько сердечности и теплоты, что Лариса невольно простила ей эту небольшую неосторожность и в свою очередь извинилась.

— Ну, что вы, — сказала незнакомка, подавая Рыжовой книгу.

Симпатия возникла сразу. Лариса решила начать разговор, подумав, что неплохо было бы иметь такую попутчицу в дороге.

— Вы, наверно, куда-нибудь едете? — поинтересовалась она.

— Да… Я в отпуске… Это у вас Щипачев? Вы любите стихи?

— Очень.

— Приятное совпадение, — незнакомка улыбнулась. — Помните эти строки? «Любовь с хорошей песней схожа, а песню нелегко сложить»?

— Вы поете? — спросила Лариса.

— Ой, нет. Я люблю Щипачева. Конечно, как поэта. Не поймите неверно.

— Что вы, — протянула Рыжова. Незнакомка снова улыбнулась:

— Простите, мы не знакомы… Иркутова… Ирина Алексеевна… Если хотите — просто Ирина… Лариса назвала себя.

— Вы не возражаете, если и я вас буду называть по имени? — попросила Иркутова.

— Ну, конечно, — быстро ответила Рыжова. Ей все больше нравилась незнакомка. «С нею было бы весело в дороге, — снова подумала она. — Мне ехать четверо суток». Чтобы избежать неловкость паузы, возникшей вдруг, Лариса со вздохом прошептала: — Ах, как сегодня жарко!

— Ташкент, — подняла бровь Иркутова. Сказав, что в Узбекистане и в январе иногда бывает жарко, она спросила, куда едет Рыжова, и очень обрадовалась, услышав ее ответ. — Оказывается, вы моя землячка, — воскликнула она. — Я тоже еду в Новосибирск, у меня там родители.

— Боже мой, как хорошо! — искренне воскликнула Рыжова. — Возможно, мы даже соседи. Я живу у зоопарка. Может быть, помните двухэтажное здание?..

— Милочка, — дружески сказала Иркутова, — в Новосибирске столько двухэтажных домов…

— Ах, да, — засмеялась Рыжова. — Всегда хочется, чтобы твой дом был приметным.

— Это естественно, — подбодрила Иркутова. — Сейчас возьмем билеты и послезавтра сядем в поезд. Я думаю, что мы попадем в один вагон.

Лариса опечалилась:

— Не знаю, что у нас получится. Я уже три дня хожу сюда, и все напрасно. Видите, сколько народу!

— Неужели три дня! — изумилась Иркутова. — Может быть, попробовать через комнату матери и ребенка?

— У вас есть дети? — спросила Рыжова.

— У меня там знакомая работает. Вы постойте здесь, я схожу к ней.

Иркутова отсутствовала не больше двадцати минут. По ее радостному лицу Рыжова поняла, что есть надежда достать билет.

— Знакомая обещает? — торопливо спросила она.

— Ошиблась, родная, — счастливо сказала Иркутова. — Я уже достала билеты, получай! Едем завтра.

У благодарной Рыжовой выступили на глазах слезы. Она схватила Иркутову за руку и крепко пожала ее. Эта женщина оказалась так добра и удачлива! Если бы не она, Лариса наверняка и сегодня осталась бы без билета.

— Спасибо, — не выпуская руки Иркутовой, проговорила Рыжова. — Вы так много сделали для меня. Я и не знаю, как отблагодарить вас…

— Ну что вы!

— Нет-нет, сейчас так трудно попасть на поезд, — с чувством произнесла Лариса. Положив билет в сумочку, она вынула деньги и подала Иркутовой. — Возьмите за билет.

Женщины вышли из вокзала, миновали двор и оказались на залитой солнцем огромной привокзальной площади. Они все больше нравились друг другу и не собирались расставаться. Иркутова выразила желание встретиться с Ларисой в Новосибирске у ее родителей, и вместе сходить в театр.

Рыжова благодарила судьбу, пославшую ей такую интересную и веселую спутницу.

Незаметно обе очутились у моста, перекинутого через Салар. Иркутова посмотрела на часы, блеснувшие на ее руке желтым жучком, и огорченно нахмурила брови: оказывается, уже четверть второго, через сорок минут она должна быть в универмаге — вчера туда поступили импортные женские пальто, и подруга обещала подобрать что-нибудь подходящее.

— До свидания, дорогая, — поспешно сказала Иркутова. — Встретимся завтра, на вокзале. Я думаю, что еще успею приобрести себе новинку. — Она переложила с руки в руку свою кошелку и красиво повела плечом. — Милочка, какое пальто мне лучше подойдет: коричневое или шоколадное?

— По-моему, шоколадное, — неуверенно ответила Лариса.

— Может быть, ты сходишь со мной, — вдруг предложила Иркутова. — Я уверена, что и тебе захочется что-нибудь приобрести.

На автобусе женщины доехали до курантов и через четверть часа были в универмаге.

Иркутова тотчас разыскала телефон-автомат, передала Ларисе кошелку и зашла в будку. Достав записную книжку, она перевернула несколько листиков и неторопливо набрала номер.

— Это вы, Людмила Семеновна? — громко спросила она, приоткрывая дверь. — Ну, конечно, пришла и не одна, со мной землячка. Думаю, что не прогоните?.. Нет, нам нужны пальто. Вы обещали… Да что вы говорите? — Она прикрыла трубку ладонью и повернулась к Ларисе. — Поступили шубки. Хочешь? Цена — четыре тысячи рублей. Я беру.

У Рыжовой радостно забилось сердце. Она давно мечтала о шубке. Скоро в Новосибирске начнутся холода, и покупка будет очень кстати.

— Я тоже беру, — втискиваясь в телефонную будку, взволнованно проговорила Лариса.

— У тебя неплохой вкус, — блеснула глазами Ирина. Она отняла от трубки ладонь. — Людмила Семеновна, приготовьте две шубки, я сейчас приду.

Они вышли из телефонной будки. Иркутова спросила, какой размер пальто носит Лариса, взяла у нее четыре тысячи рублей, приплюсовала к ним такую же сумму своих денег и торжественно сказала:

— Ну, теперь в путь-дорогу! Держи мою кошелку и жди меня здесь. Я вернусь через десять минут.

Рыжова неторопливо рассказывала.

— Я простояла около телефонной будки больше часа, но Иркутова так и не вернулась. Увидев милиционера, я подошла к нему и рассказала, как была обманута. Он отнесся к этому спокойно. Наверно, такие дуры, как я, еще часто встречаются.

Раньше, когда мне приходилось слышать подобные истории, я не проявляла никакой жалости к пострадавшим. Я была твердо убеждена, что такие люди были мелочными и корыстолюбивыми. Они становились жертвой обмана только потому, что пытались облегчить свой путь к достижению цели, обходили принятый порядок, попирали закон. И видимая легкость становилась для них ловушкой. Они попадали в лапы аферистов.

Во всем, что произошло, я обвиняла только Рыжову. Ее рассказ не вызвал во мне ни жалости, ни сочувствия. Между тем, она все еще продолжала сокрушаться:

— Это так ужасно. Иркутова взяла у меня все деньги, Я не знаю, что делать. Мне надо попасть в Новосибирск. У меня там муж. Он страшно рассердится, если я вовремя не приеду домой. Вы — женщина, должны понять меня. Придумайте что-нибудь…

Я все еще не могла успокоиться, поэтому не удержалась, чтобы не подпустить ей шпильку:

— Вы потеряли деньги, зато приобрели билет до Новосибирска. Через четыре дня вас встретит муж.

Рыжова заплакала, испуганно взглянув на меня. Я поняла, что причинила ей боль. Билет до Новосибирска оказался недействительным. Мошенница подсунула цветные бумажки, взяв за них более пятисот рублей.

— Нужно быть абсолютно слепой, чтобы не увидеть в Иркутовой преступницу, — не спуская глаз с Рыжовой, говорила я. — Вы решили приобрести шубу по знакомству, позабыв о том, что блат — спутник преступления. С ним, как и с теми, кто цепляется за него, надо бороться.

— Что же мне делать? — с отчаянием спросила Рыжова. — Я пришла к вам за помощью. Неужели вы ничего не придумаете? Ну, неужели?!

— Почему не придумаем? — я отодвинула от себя стул. — Мы попытаемся найти преступницу и возвратить вам деньги. Когда это случится, я не могу сказать, зайдите к нам через два дня. Вы кажется решили выехать из Ташкента на следующей недели? Так бы оно и вышло наверняка, если бы не ваша землячка!

— Поймите, у меня такое положение!..

Я выдержала до конца начатый тон:

— До свидания.

— Всего хорошего, — прошептала Рыжова.

 

4 С Е Н Т Я Б Р Я

Все-таки я, наверно, не гожусь в следователи. Мне поручили выяснить, как была обманута Рыжова и сможет ли узнать мошенницу, если встретится с нею? Я же обидела Рыжову, наговорила ей грубостей, убила в ней всякую надежду на благополучный для нее исход дела.

Должно быть, старший следователь Зайко так бы не поступил.

Я познакомилась с ним вчера, когда Рыжова ушла из отдела. Мне он очень понравился, честное слово. Это был симпатичный старикашка, просто прелесть!

— Укатали сивку горки, — бодро сказал он. — Иду на отдых. Это, очевидно, хорошо. Вы не знаете?

Что я знала? Я вообще еще ничего не знала. Хотя за плечами было уже двадцать семь лет… Подумать только — двадцать семь лет! Лермонтов в это время уже был убит.

— Очевидно, хорошо, — улыбнулась я, не в силах устоять перед обаянием Зайко.

— По-моему, плохо, Наташа! — неуверенно тут же возразил он. — В общем, поживем — увидим. Надеюсь, вы не будете против, если я иногда буду заходить к вам в отдел на часок-другой?

— Ой, ну что вы, конечно, нет! — обрадовалась я такой просьбе и осмелела вдруг — Вы должны приходить к нам чаще. У вас такой богатый опыт. Научите нас… то есть меня… Согласны?

— Согласен, товарищ лейтенант, — неожиданно поднявшись, вытянулся, как перед генералом, Зайко.

Подполковник Корнилов предупредил меня перед тем, как собирался познакомить со старшим следователем:

— Зайко — инициативный, вдумчивый следователь. Он поможет тебе разоблачить мошенницу. Ты только не гордись — прислушивайся к каждому его слову… У меня так, — забарабанил он пальцами по столу, — работать — так работать, отдыхать — так отдыхать. Запомни это крепко, Наташа!

Начальник отдела произнес все это таким тоном, будто я девчонка: ничего не пойму, если вовремя не получу наставление.

Собственно, беседуя с Ларисой, я, действительно, вела себя, как девчонка. Меня злило то, что Рыжова оказалась довольно красивой и к тому же материально обеспеченной женщиной, способной, не задумываясь, отдать незнакомому человеку четыре тысячи рублей. Теперь мне нужно постоянно следить за собой, ибо я находилась на передовой линии, вместе с теми, кто боролся с преступностью и хулиганством. Я должна окончательно избавиться от эгоизма, который еще нет-нет да как-нибудь проявит себя…

— Допрашивая потерпевшую, помните, что она обратилась к вам за помощью, — поручая мне дело, подчеркнул Игорь Владимирович. — Мы должны сделать все, чтобы она осталась довольна нами. Я уверен, что вы не уроните чести отдела.

Подполковник обращался ко мне то на «вы», то на «ты».

Я ответила, что постараюсь найти путь к сердцу потерпевшей, и не успокоюсь до тех пор, пока не будет закончено дело.

Кажется, я хотела понравиться ему? Или я еще плохо знала себя?

Все равно, что бы ни было, я завтра же снова побеседую с Рыжовой. Я найду ее, хотя бы мне пришлось пойти за ней на край света. Это мое первое дело, и я должна сделать все, что в моих силах. Иначе из меня, действительно, никогда не выйдет настоящий следователь…

 

5 С Е Н Т Я Б Р Я

Я разыскала дом, в котором жила Рыжова, и поговорила с нею. Она ни в чем не упрекнула меня, но и не проявила особой радости. Ее рассказ ничего нового мне не дал.

Два дня назад я бы расстроилась, потерпев неудачу, теперь же это мало беспокоило меня. Я была рада, что переборола в себе неприязнь к Рыжовой и пришла к ней, полная решимости найти мошенницу.

Игорь Владимирович, узнав, где я была, вскинул на меня густые брови, и, переглянувшись со своим заместителем, велел мне идти к Зайко.

Старший лейтенант Зайко стоял в углу кабинета и перелистывал какую-то книгу. Во рту его дымилась фигурная трубка, на носу висели роговые очки. Темный двубортный костюм сидел на нем как-то странно, словно он впервые одел его.

«Боже мой, какой он сегодня нескладный», — подходя к столу, подумала я о Зайко.

— Ну, вы зря так характеризуете меня, — тотчас раздался его голос.

Я не дошла до стола один шаг: повернулась к Зайко и застыла, словно видела перед собой привидение. Его слова до того удивили и обезоружили меня. Клянусь, я до сих пор не могу объяснить, почему это произошло? Может быть, потому, что начала читать книгу Леона Фейхтвангера «Братья Лаутензак»?

— Я с вами согласен: трудно догадаться, как я прочел ваши мысли, — улыбнулся старший лейтенант. — Между тем, в этом нет ничего неестественного. Проработав следователем двадцать — тридцать лет — я называю эти числа, так как они приносят наибольший эффект — вы научитесь многое видеть и о многом догадываться.

— Ой, что вы, Иван Федорович, — смутилась я. И тут же попыталась обмануть Зайко: — Я вообще ни о чем не думала. Не до этого мне. В трех соснах заблудилась. Пришла Рыжова, рассказала о своем горе, я и растерялась.

— Растерялась?.. Ну-ну, рассказывай, — старший лейтенант внимательно посмотрел на меня и пригласил сесть. — Растеряться в двадцать с лишним лет — не грех, особенно девушке. Однако, когда теряется опытный работник милиции — это больше чем грех, я бы сказал — это незнание самого себя и своих сил. — Попросив у меня разрешения закурить, он дружелюбно сказал: — Так почему же вы растерялись, Наташа?

Этот отеческий тон ободрил меня. С какой-то необъяснимой доверчивостью я потянулась к нему. Он это понял. Суровое лицо его стало приветливым и ласковым, на губах появилась улыбка. Подсев ближе к нему, я рассказала, как беседовала с Рыжовой и что узнала от нее об Иркутовой. Мои сведения, сообщила я, поставили меня в тупик: не знаю с чего начать поиски мошенницы. Кошелка и найденные в ней билет на пригородный поезд и обложка книги «История древнего мира» так мало говорили мне, что я не сочла нужным даже упоминать о них.

Старший лейтенант не спускал с меня своих глаз. Он сидел за письменным столом, вытянув перед собою руки и далеко откинув назад голову. Лучи заходящего солнца ярким снопом падали на его грудь, лицо же скрывалось в тени, поэтому нельзя было понять: одобрял он то, что я сделала или не одобрял.

В это время в коридоре раздались тяжелые мужские шаги, и в кабинет без разрешения вошел молодой высокий мужчина, одетый в серый однобортный костюм и светлое кепи.

— Здравствуйте, Иван Федорович, — едва переступив порог, загремел он чистым сильным басом. — Я уже и не думал встретить вас у себя, Игорь Владимирович сказал, что вы — фюить… того… Ну-ну, беру свои слова обратно, — перебил себя вошедший, заметив, что Зайко нетерпеливо заерзал на стуле. — Мы еще поработаем с вами — уверен… Я познакомлю вас с мошенницей, которая, по моему предположению, обладает такой же изумительной красотой, как и потерпевшая.

— Потерпевшая? Это Лариса Рыжова? — поинтересовался Иван Федорович.

— Не правда ли — великолепная особа? — вопросом ответил мужчина. — Никак не могу понять: почему чаще всего в дураках оказываются смазливые бабенки?.. В прошлый раз, такая же, как и эта, купила у мошенницы медные часы. За фальшивым золотом погналась — тьфу ты, ч-черт!.. — Он резко повернулся ко мне, словно хотел испугать. — Может быть, вы ответите мне, товарищ…

Бесцеремонный тон вошедшего будто ножом полоснул меня по сердцу. Ничего не понимая и не давая себе отчета в том, что делаю, я поднялась с места, подошла к Зайко и сказала:

— Попросите этого человека оставить нас в покое! К моему удивлению Иван Федорович громко захохотал:

— Что ты, Наташа, что ты, — сказал он, вставая. — Это капитан милиции Зафар, наш Шерлок, познакомься!

Так вот он каков, корниловский Шерлок Холмс! Мне о нем много говорили и в управлении, и здесь. Признаться, в моем воображении, он был гораздо симпатичнее. Я представляла его вдумчивым, серьезным человеком, вечно копающимся в неразрешенных вопросах.

Можно ли было так ошибиться!

Смущенная, я повернулась к капитану Зафару и долго, с любопытством рассматривала его. Он очевидно не привык к этому: сначала отвечал мне тем же, потом улыбнулся и сказал так громко, что я вздрогнула:

— Простите, Наталья Федоровна!

— Не прощай, — вмешался Зайко.

— Ну вот, — капитан отошел к окну, и не поворачиваясь, обратился не то ко мне, не то к старшему следователю: — Ладно, я зашел за вами. Если хотите — поедемте: нас ожидает машина.

— Ты нашел, где живет мошенница? — спросил Иван Федорович. — Молодчина! Узнаю старого оперативника…

— Так вы едете?

— Кто?

— Оба: вы и… Наташа.

Иван Федорович не успел ответить капитану: взяв со стола сумочку, с которой все еще не расставалась, я с вызовом сказала:

— Что же вы стоите — мы готовы!

Находясь на практике, я неоднократно выезжала на места происшествия, а однажды даже принимала участие в аресте крупного преступника. Однако, ни при осмотре места происшествия, ни при задержании преступника, я не волновалась так, как волновалась теперь, переступая порог дома Иркутовой. Иван Федорович дорогой сообщил мне, что только капитан Зафар мог в такое короткое время узнать имя преступницы и добиться у прокурора санкции на ее арест. Я не стала расспрашивать, как удалось это сделать — знала, что старший оперуполномоченный не любил, когда кто-нибудь проявлял слишком много любопытства… Впрочем, Иван Федорович понял мое состояние и сказал:

— Капитан не будет скрывать от тебя своих секретов, ты ему нравишься.

— Только поэтому? — вместо благодарности, неизвестно почему вспылила я.

— Разве это оскорбительно для тебя? — удивился старший следователь. Он был очень смущен.

…Софье Борисовне Красниковой — так назвала себя хозяйка дома, в который мы зашли, — было не больше двадцати трех-двадцати пяти лет. Она произвела на меня приятное впечатление. Все в ней было правильным, гармоничным, даже больше — красивым. Эксперт НТО Чеботарев, который зашел в дом после меня, вдруг ни с того ни с сего раскрыл свой фотоаппарат, да так и застыл у двери.

Красникова сразу поняла, что значит ее красота для таких, как я и Чеботарев. Гордо проплыв в глубь комнаты, она кокетливо склонила голову и красивым плавным жестом пригласила нас сесть, что, к моему стыду, я и сделала, удивив этим не только Ивана Федоровича и капитана Зафара, но, по-видимому, и самую Красникову, которая уже знала, кто мы такие.

К счастью, я недолго находилась в этом глупом положении. Ко мне на помощь пришел капитан Зафар: проводив в комнату понятых — двух молодых рабочих — он показал Красниковой удостоверение на обыск квартиры.

То, что произошло потом, вызвало во мне чувство жалости и даже стыда.

Красникова, взяв у капитана Зафара удостоверение, тяжело опустилась на стул, посмотрела сначала на капитана, затем на Ивана Федоровича, затем перевела взгляд на меня, при этом так недоуменно сдвинула плечи и подняла свои тонкие брови, что я серьезно решила, что она не имела никакого отношения к преступлению.

— Вы хотите сделать у меня обыск?

Красникова встала, положила на стол удостоверение, быстрым полукруглым движением поправила волосы, снова посмотрела на меня и на Ивана Федоровича и вдруг громко рассмеялась:

— Пожалуйста, обыскивайте, только почему?

Капитан Зафар вытащил из планшета фотокарточку Ларисы Рыжовой и показал Красниковой:

— Не догадываетесь — почему?

— Н-нет.

— Вы знаете эту женщину?

— Что вам от меня нужно?

«Нет, она не виновата. Она не виновата, — сказала я самой себе. — Капитан Зафар ошибся…»

Мне припомнились слова Игоря Владимировича: «Старший оперуполномоченный горяч, как лава. Когда-нибудь он наломает дров — на год хватит!»

Я заметила, что и понятые нерешительно затоптались на месте. Один, тот, что был выше ростом, что-то сказал на ухо второму, и оба они удивленно повернулись в сторону капитана. Можно было безошибочно определить о чем шла речь — они осуждали нас. Да-да, они верили Красниковой.

По-прежнему спокойно реагировал на все только Иван Федорович. Должно быть, ему не впервые приходилось бывать с капитаном Зафаром. Старший следователь знал его и был уверен, что не придется краснеть за его действия.

— Приступай к обыску, Ульмас Зафарович, — сухо проговорил он.

Нет, нет и нет — Красникова не виновата. Я готова сказать об этом громко. Зафар напрасно горячился — Ларису Рыжову никто не обманывал. Она сама себе подставила ножку: отдала деньги за шубку и… ушла.

Конечно, Красникова поступила нехорошо. Надо бы немедленно сообщить в милицию и найти Рыжову. «В этом ее бездействии, — так, кажется сказал Иван Федорович, — преступность». «Между прочим, — это уже сказал капитан Зафар, — она таким путем обманула не одного человека».

Меня предупреждали: не ходи работать в милицию. Что это тебе даст? Возиться с преступниками, откровенно говоря, дело нелегкое да и рискованное. К тому же никто по-настоящему не оценит твой труд.

Алеша Воронов «до мозга костей» — милиционер, но и он, когда я решила пойти в милицию, попытался отговорить меня, доказывая, что это — «не женская работа». «Тут, Наташа, — не отступал он, — надо иметь железные нервы и стальные мускулы. Иначе — пропадешь!»

Чудак, пугая меня милицией, он не утерпел, чтобы не похвастаться, что является «ассенизатором и водовозом», и борется «с большой нетипичной сволочью». Поднявшись — мы сидели на скамейке в городском парке — он прочел на память два или три стихотворения о милиции. Несколько строк, которые понравились мне своей свежестью, я потом заучила и не раз сама декламировала своим приятелям.

Вообще — это обычные, скучные слова, и я не обратила бы на них внимания, если бы за ними не стояли другие строки, те, что, сделали стихотворение.

Собственно, что заставило меня утверждать, что Красникова не преступница? Почему, веря капитану Зафару и старшему лейтенанту Зайко, я не могу согласиться с арестом этой женщины?

Сначала все шло так, как предсказал капитан Зафар, Мы нашли у Красниковой деньги, которые она взяла у Ларисы Рыжовой и книгу «История древнего мира», корочка от которой была обнаружена в кошелке. Эти серьезные улики разоблачали Красникову. Я подумала, что Иван Федорович был прав, говоря о криминалистических способностях капитана Зафара.

Однако потом, когда обыск был закончен, и мы приступили к допросу, все наши предположения оказались не стоящими выеденного яйца — они были опровергнуты самым неожиданным образом,

Вот как это произошло:

З а ф а р (посадив Красникову напротив себя и показав фото Рыжовой). Знаете ли вы эту женщину?

К р а с н и к о в а. (свободно). Знаю.

3 а ф а р. Кто она?

Красникова. Я познакомилась с нею позавчера, на вокзале.

3 а ф а р. Расскажите об этом подробно.

К р а с н и к о в а. Гм… Она читала книгу, я поинтересовалась — какую?… Ну и… Право, вы спрашиваете об этом так, словно… Такие вещи случаются часто… Встретились, задали друг другу вопросы, что же еще?

3 а ф а р. Кто первый заговорил: вы или она?

К р а с н и к о в а. Я.

З а ф а р. Если не ошибаюсь, вы также первая предложили ей билет до Новосибирска?

К р а с н и к о в а. Да.

3 а ф а р. В какой кассе вы покупали билет?

К р а с н и к о в а. Мне его достал один мой знакомый.

3 а ф а р. Где он работает?

К р а с н и к о в а. Я не интересовалась. Мы встречались… Не поймите меня неверно: я — женщина… Он уехал сегодня.

3 а ф а р. Куда?

К р а с н и к о в а. Не знаю.

3 а ф а р. Зачем вы ходили в универмаг?

К р а с н и к о в а. Мне нужно было приобрести кое-какие вещи.

3 а ф а р. Для себя?

К р а с н и к о в а. (взяв со стола флакон духов). Вот…

3 а ф а р. Что еще?

К р а с н и к о в а. Туфли.

3 а ф а р. Я могу их посмотреть?

К р а с н и к о в а. Разумеется.

3 а ф а р (посмотрев туфли, принесенные Красниковой из другой комнаты). Вы обещали Рыжовой шубку? Почему вы ее не купили?

К р а с н и к о в а. Не оказалось нужного размера. Я возвратилась к Рыжовой через тридцать минут. Почему она не дождалась — не могу сказать. Очевидно, у нее не было времени.

3 а ф а р. Что же вы думаете делать с деньгами?

Красникова. Как — что? Возвращу Ларисе. Сегодня вечером отходит поезд, на котором она уезжает в Новосибирск, я встречусь с нею и расскажу все, как было.

3 а ф а р. Она не может уехать сегодня.

К р а с н и к о в а (изумленно). Почему?

3 а ф а р. Ей вручили фальшивый билет.

К р а с н и к о в а. Этого не может быть!.. Боже мой, неужели?.. Я так верила ему… Ах, что я скажу Ларисе!.. Товарищи!.. Дорогие!.. Что делать?.. Какой ужас… Какой ужас!..

3 а ф а р. Вы больше ничего не сообщите нам?

К р а с н и к о в а (устало). Нет.

 

6 С Е Н Т Я Б Р Я

Лукерье Степановне шестьдесят лет. У нее крупная широкобедренная фигура, большая голова, скуластое мужское лицо. Над верхней губой усы с темными острыми концами. Когда я разговариваю с нею, то всегда ощущаю холодок на сердце. Таких проницательных глаз я еще ни у кого не видела. Они смотрят прямо, с прищуром, так, словно ты в чем-то виновен.

Сегодня я застала Лукерью Степановну на кухне. Лукерья Степановна, оглядев меня с ног до головы, начала неторопливо накрывать на стол. Я начала следить за ней, стараясь привлечь к себе ее внимание. Мне хотелось встретиться взглядами — показать, что и я могу «метать из глаз искры». Она сначала делала вид, что не замечает этого, потом вдруг, перестав резать хлеб, поставила руки на бедра и сказала, словно бросила на пол пригоршню бобов:

— Что это ты, аль не нравлюсь?

— Нравитесь, — весело ответила я, почувствовав, что Лукерья Степановна любуется собой.

— Тебе все нравится… В милицию голову сунула — тоже, небось, не зря, кто-нибудь нравится.

— Нравится, — сказала я.

— Тьфу, ты, господи прости, бесстыдница! Я о Фоме, она о Ереме:

— Ага, ага, — закричала я, соскакивая с места и обнимая Лукерью Степановну. — Вы не любите, когда я такая, не любите? Я тоже не люблю, когда вы такая!..

— Ну ладно, ладно, глупая…

Мы ели молча, слушая передачу по радио и думая каждый о своем. Я никак не могла понять всего, что происходило со мной в эти дни. «Дело Иркутовой», начавшееся так обычно, становилось все более запутанным. Я просмотрела несколько старых дел о мошенниках — они также были запутаны, но имели связь, которая помогала оперативникам разоблачить преступников. Здесь же связь, соединяющая факты и людей, неуловимо распадалась, несмотря на все мои усилия.

…Передавали песни советских композиторов. Я услышала Трошина. Его тихий задумчивый голос овладел моим вниманием так же быстро, как и мысли, которые только что беспокоили меня. Я перестала есть и невольно посмотрела на репродуктор.

Даже Лукерья Степановна на секунду отвлеклась от тарелки со щами. Склонив голову и прищурив один глаз, она застыла над столом, словно статуя.

— Умеет петь…

— Трошин, — сказала я, вложив в это слово всю свою любовь к этому замечательному артисту.

— Это тот, что живет на углу улицы? — поинтересовалась Лукерья Степановна.

— Что вы, этот Трошин — артист. Вы его не знаете. Он живет в Москве. Я его видела, когда училась.

— Ишь ты, наш Трошин, выходит, не умеет петь, — принялась за еду Лукерья Степановна. — Московский, небось, ему сродни приходится. Трошин… А, батюшки! — Она соскочила, открыла буфет и, достав оттуда письмо, протянула мне. — Тебе это, из Москвы. Утресь почтальонша принесла.

Из Москвы, значит, от кого-нибудь из девочек, с которыми училась в институте. Взяв письмо, я без особого интереса взглянула на адрес, и замерла, удивленная: писал Алеша Воронов;

— Лукерья Степановна, что же вы молчали до сих пор? — упрекнула я тетю.

— Запамятовала, дочка, делов-то в доме с три короба: то одно надоть сделать, то — другое. У тебя на работе, поди, тоже так…

Я почти ничего не слышала об Алеше за эти семь лет. Раньше мы жили недалеко друг от друга, в одном квартале, теперь — в разных концах города. Те дома, в которых прошло наше детство и юность, сломали; мы получили новые квартиры: Вороновы — на Чиланзаре, я и мама — на Ново-Московской улице. Правда, мы не жили в этой квартире. Мама уехала в Сибирь, в гости к дяде Григорию, я переехала к тете Лукерье Степановне: одна в двухкомнатной квартире я боялась оставаться ночами. Глупо, конечно…

«Здравствуйте, Наташа!

А л е к с е й».

Примите привет из далека. Во-первых, извините меня за беспокойство, во-вторых, разрешите от всего сердца поздравить вас с началом трудовой деятельности. Я искренне рад, что вы встали в одни ряды с теми, кто охраняет покой и безопасность граждан.

Наташа, я никогда не бывал в Москве. Вы ее хорошо знаете, поэтому догадаетесь, какое чувство испытывал я, увидев ее впервые. Взяв такси у Казанского вокзала и выехав на одну из улиц, я невольно сжался, так высоки были здания.

Через некоторое время я осмотрелся, красота домов и дворцов перестала ошеломлять меня. Вы, может быть, даже не поверите: я часто стал думать о родном городе, полном солнца и зелени, и о товарищах, с которыми связала меня суровая милицейская служба,

Впрочем, что же это я расфилософствовался. Вам это неинтересно читать. Вы знаете Москву, да и не за тем я пишу это письмо: мне хочется узнать, как вы чувствуете себя на новом месте, как вам удалось попасть в милицию. Якуб Розыкович как-то сказал мне, что тот, кто был связан или знаком с преступниками, не может работать в милиции: ему никто не будет верить.

Вы не подумайте, что я придерживаюсь этого же мнения. Подполковник, наверно, до сих пор помнит, как я был несогласен с ним. Разговорившись, я даже нагрубил ему, чего никогда раньше со мной не случалось.

Решившись написать это письмо, я еще хотел сообщить о том, что важно знать вам. Вчера совершенно случайно, находясь в МУРе, я услышал разговор двух оперативников о Вострикове, который, сбежав из заключений, совершил несколько разбойных нападений в Москве и скрылся. Я не хочу думать, что он попытается снова встретиться с вами, однако нельзя отрицать фактов, все еще имеющихся в жизни; преступник попытается наладить связь со старыми знакомыми.

Вот, собственно говоря, и все, что я хотел написать вам. Еще раз поздравляю вас с началом работы в милиции и прошу извинить меня за это письмо.

Долго ли я пробуду в Москве — пока не могу сказать. Очевидно, до октябрьских праздников. Хочу посмотреть парад на Красной Площади.

Боже мой, что же это? Опять Борис? Неужели судьба снова сведет меня с ним? Как я его встречу? Что скажу, когда он протянет мне руку: «Здравствуй»?.. Ах, Алеша, Алеша, ну зачем ты прислал это письмо? Ты же знаешь, что я не смогу теперь спокойно работать!

Не помню, что сказала Лукерья Степановна, когда я встала из-за стола и вышла из кухни. И вообще ничего не помню, что было потом. Пролежав в постели несколько часов с открытыми глазами, я взяла, наконец, себя в руки: зажгла в комнате свет, нашла бумагу и чернила и написала Алеше письмо. Нет, я ничего не сообщила ему о Борисе, лишь ответила на вопрос: как оказалась в милиции. Он ждал от меня письмо. Ждал, иначе зачем бы сказал, что пробудет в Москве до октябрьских праздников? Интересно, какой он теперь?..

«Здравствуй, Алеша!

Н а т а ш а».

Чудак ты все-таки, ей-богу! Ну, почему ты подумал, что твое письмо принесет мне беспокойство? Наоборот, Алеша, я так обрадовалась ему, Это такое счастье узнать, что твой товарищ не забывает тебя. Только что это за обращение: «вы»? Разве ты меня знаешь первый год? Мы вместе росли, Алеша!

Ну, о Москве ты напрасно так пишешь. Я пробыла в ней пять лет и нисколько не думала о городе, в котором родилась. Мне нравилось ходить по ее проспектам и площадям. Я часами простаивала на набережной Москва-реки, любуясь кремлевскими башнями. Я тысячу раз была в Третьяковской галерее и в Кремле — это такое богатство, Алеша!

Тебя удивляет, как я оказалась в милиции? Впрочем, такой вопрос мне уже задавал один человек. Я говорю о твоем друге Прохорове, который теперь работает начальником отделения уголовного розыска нашего отдела.

Да, я не сразу поступила на работу в милицию. У меня были «компрометирующие» материалы, которые «ели глаза» кадровикам.

Спасибо подполковнику Розыкову. Он посоветовал сходить к министру и поговорить с ним, что я и сделала на другой день.

Теперь работаю следователем. Похвастаться пока ничем не могу, Первое дело, которое расследую, так запутано, что не знаю, что у меня выйдет. Понимаешь, конечно, это глупость, мне кажется, что все люди честные — обвинять некого… Таких, как Скорпион, нет… Ну, что Востриков?.. Я не верю в то, что ты писал. Зачем ему убегать из заключений? Он пять лет отсидел — осталось четыре. Это уже не такой большой срок.

До свидания, Думаю, что напишешь еще. Только не надо такой официальности. Это унижает… тебя и меня.

Я не все рассказала Алеше—надо бы мне написать о министре, как я долго не могла попасть к нему на прием, как потом, когда он написал на моем рапорте резолюцию: «Удовлетворить просьбу», я еще встретила немало людей, которые копались в моей биографии, словно я была жителем другого мира. Правда, в конце концов, мне повезло. Я встретила Игоря Владимировича Корнилова…

Вот как это произошло.

— Наталья Федоровна Бельская, правильно?

Я была в отделе кадров управления милиции города.

Майор, державший в руках мои документы, был низкого роста, очень толст и лыс. Глядя на меня сонными бесцветными глазами, он смешно двигал челюстями и гремел в кармане связкой ключей.

— Наталья Федоровна Бельская, — сказала я. Последовали равнодушные вопросы.

— Вы окончили юридический институт?

— Да.

— В Москве?

— Да.

— Думаете работать в милиции?

— Да.

— Следователем? Я не выдержала:

— Разве все еще имеются причины, которые мешают мне стать следователем?

— К сожалению, имеются, — поморщился начальник отдела кадров. — В городе нет вакантных мест, есть только на периферии. Это вас не устроит.

— Почему вы так думаете?

— Вы — женщина.

Я, кажется, от злости потеряла рассудок. Шагнув к начальнику отдела кадров, сжала кулаки и негромко, с ожесточением произнесла, глядя на его мясистое красное лицо:

— Перестаньте издеваться! Я пойду к начальнику управления!

— Комиссар в ЦК, — сказал в это время человек в штатском, сидевший, на диване.

— Да не предупреждай, — скривился майор. — Никуда она не пойдет. Так только… цену набивает.

— Да как вы смеете! Вы понимаете, что говорите!.. Эх вы! — вдруг бессильно сказала я. — За что вам только зарплату дают!

— Что!?. Девчонка!!. — вскочил начальник отдела кадров. — Да я тебя!..

— Абдулла Гулямович, — быстро встал и человек в штатском. — Направьте Наталью Федоровну ко мне в отдел.

— Уж не думаешь ли ты уволить кого-нибудь из своих следователей? — спросил майор подозрительно. Он встал боком к человеку в штатском, держась одной рукой за кромку стола, другой — за спинку стула.

— Вы бы могли и не задавать такого вопроса. Старший следователь Зайко уходит на пенсию. Это вам известно так же, как и мне…

— Спасибо за напоминание, — сухо отозвался начальник отдела кадров.

— Пожалуйста, — не без иронии ответил мой защитник. Это был Игорь Владимирович Корнилов.

 

7 С Е Н Т Я Б Р Я

Кто-то сказал: чтобы твердо поверить, надо начать с сомнения.

Я хочу верить всему, что говорила Красникова. Капитан Зафар убежден, что она мошенница.

Почему нельзя допустить, что Красникова возвратила бы деньги Рыжовой на вокзале? Если бы она решила обмануть, то наверняка не оставила бы у Рыжовой кошелку с пригородным билетом и корочкой от книги?

Муж Красниковой был известным человеком в городе — могла ли она позариться на деньги Рыжовой, не подумав о себе и о муже? Да и логичен ли сам факт совершения преступления: четыре тысячи рублей не та сумма, которая могла бы соблазнить ее. Капитан Зафар посоветовал мне встретиться с мужем и выяснить его отношение ко всей этой истории.

…Рыжова приехала в Ташкент в гости — у нее в городе жил брат. Он работал продавцом в магазине. Как объяснить ее легкомыслие — доверить деньги незнакомой женщине? Может быть, брат не имел возможности достать шубку? Или она не хотела просить его об этом? Они не виделись десять лет: он бы достал ей не только шубку!

…Итак, сомнения, сомнения и еще раз сомнения. Я могу «твердо поверить» только тогда, когда перестану сомневаться. Чтобы добиться этого, надо снова все проанализировать.

К начальнику отдела я не подумала зайти за советом… Игорь Владимирович вызвал меня сам.

— Я слышал, — поздоровавшись со мной кивком головы, сказал он, — что вы намерены на этой неделе закончить «Дело Иркутовой». Доложите, в каком оно состоянии.

Подполковник сидел, как обычно, откинувшись на спинку стула и положив сжатые кулаки на стол. У него был усталый взгляд. На лбу выступили тугие морщины. Брови топорщились у переносицы.

Я ответила:

— Если капитан Зафар не найдет новых улик, которые доказывали бы виновность Красниковой, то я действительно закончу это дело к концу недели.

Игорь Владимирович устало посмотрел на меня:

— Мне, кажется, дело можно закончить уже сегодня? Страшно смутившись, я встала, решив неожиданно, что Корнилов своим выводом зачеркнул мою работу.

— Не думаю, — возразила я.

— Почему? Алиби Красниковой налицо. Потерпевшая получила деньги, что еще нужно? Надо кончать!

— Хорошо, товарищ подполковник… Разрешите идти?

— Идите!..

Поднявшись, я встретилась взглядом с Корниловым и вдруг почувствовала, что не могу уйти из кабинета, не переменив решения. Что-то заставило меня пойти против подполковника. Воронов часто говорил мне: «У тебя скверный характер, Наташа. Стоит человеку, который попросил тебя что-нибудь сделать, немного задрать нос, и ты встаешь на дыбы. Это нехорошо!» Может быть, Алексей прав?..

— Товарищ подполковник, я поспешила с выводом. Сегодня еще рано говорить о прекращении «Дела Иркутовой». Начальник отдела поднялся:

— Товарищ лейтенант, идите и выполняйте приказ. Вы — офицер!

— Товарищ подполковник, — я начала раздражаться, — «Дело Иркутовой» веду я. Оно не будет прекращено до тех пор, пока все алиби подследственной не будут перепроверены. До свидания.

— До свидания, — вероятно, не вникая в смысл слов, сказал подполковник. — К вечеру подготовьте документы об окончании дела. Я не привык отменять распоряжений. Ваше упрямство может дорого обойтись отделу: мы снова не раскроем все преступления и окажемся в хвосте!.. Подумайте, к чему это может привести?!

Что мне делать? Выполнить приказ подполковника?.. Нет, не могу!.. Пойти поговорить с капитаном 3афаром? Совестно. Утром, когда он заговорил о «Деле Иркутовой», я его так осадила, что теперь легче умереть, чем попросить у него совета.

Все-таки я — тряпка. Бросаюсь от одного человека к другому, перетасовываю факты и сведения, думаю, как сумасшедшая, а толку нет и нет, и неизвестно, будет ли,

Может быть, еще раз обратиться за помощью к старшему лейтенанту Зайко? Он поймет. Мой сегодняшний путь — его прошлые сомнения. Зачем повторять то, что уже когда-то принесло неприятности другим?

Старший следователь оказался у себя. Я зашла к нему несмело, словно была виновата, и ожидала его приговора. Он был за письменным столом и просматривал папки, которые лежали перед ним рыхлой разноцветной стопой.

Несколько минут мы молчали. Я стояла у стола, опустив голову и теребя конец косынки. Он сидел, опершись грудью о стол и остановив взгляд на маленькой пожелтевшей фотокарточке.

Потом мы посмотрели друг на друга, старший лейтенант закрыл папку, на которой я заметила надпись «Дело № 10», и пригласил меня сесть; затем отошел к окну, задумавшись о чем-то своем. Я инстинктивно подалась вперед, готовая поделиться с ним своими сомнениями, однако тут же отказалась от этого — в коридоре раздались тяжелые мужские шаги и кто-то громко спросил:

— Зайко у себя?

— Да, — послышался голос капитана Глыбы.

— Один?

— Со следователем Бельской.

— Что это еще за следователь?

— Новенькая.

— Ах, вот что-о-о… Новенька-а-ая… Баба!.. Ну, спасибо подполковнику, удружил?!

Я так и пристыла к столу: баба?! Полгода назад, когда я собиралась пойти в милицию, мама также сказала: «Куда, ты, баба?» Тогда я попыталась доказать: «Работа по желанию — большое счастье», но мама осадила меня пословицей: «Счастье без ума — дырявая сума».

— Так, что же, Наташа, огорчило тебя? — перебил мои мысли старший следователь.

— Ничего, — грубо ответила я, с неприязнью глядя на его седой затылок, на его широкие сутулые плечи — он стоял ко мне спиной. — Я так…

—. У тебя достаточно времени, чтобы довести до конца «Дело Иркутовой», — не меняя позы, сказал Зайко. — Найди дополнительные улики и действуй. Медлить нельзя. Чем больше дней пройдет со дня преступления, тем труднее доказать виновность преступника.

— Этому учили меня в институте, — не унималась я.

Старший лейтенант резко повернулся и отошел от окна

— Если так, — подхватил он, — то тебе и книги в руки. Прислушайся к голосу совести, забудь все, что тебе говорил подполковник. Преступник, кто бы он ни был, не сознается в преступлении до тех пор, пока ты не прижмешь его к стене неопровержимыми фактами.

— Иван Федорович, вы извините, — отказалась я от атаки. — Доказать, виновна Красникова или нет, мой долг. Вы подскажите, как это выполнить. Первое дело, по-моему, для каждого является ахиллесовой пятой. Я — женщина, понимаете?..

— Брось! — вдруг грубо оборвал меня Зайко. Шагнув вперед, он весь оказался в снопе солнечных лучей. Я увидела, как на его щеках выступили острые скулы, как сошлись у переносья брови, прикрыв зрачки глаз, как губы, плотно сжавшись, стали белыми. — Брось!! — жестко повторил он. — В наше время женщины управляют государством. Ты решила стать следователем, значит, не обращай внимания на тех, кто не доверяет тебе. Иди уверенно вперед, пока не увидишь, что достигла конца пути!.. Ты думаешь, — сев на стул и откинув голову назад, уже мягче заговорил Зайко, — мне легче было осваивать азы следственной работы? Ахиллесова пята — серьезный враг, однако не нам бояться трудностей. Об этом никогда не надо забывать. Ни тебе, ни мне, ни одному человеку. — Помолчав еще немного, он дружелюбно предложил: — Давай подумаем вместе, что делать дальше?

Я пододвинула стул к Зайко. Его отеческое обращение немного успокоило меня, но сказать о «Деле Иркутовой» что-нибудь толковое я не могла. Все, что вызывало у меня сомнение, уже отошло на задний план.

Между тем, старший лейтенант, взяв папку, в которой находилась маленькая фотокарточка, не спускал с меня глаз. Он был уверен, что я первая начну говорить. Это я поняла по его требовательному взгляду. Мне пришлось начать. К сожалению, слова попадались не те, которых он ждал. Я молола разную чушь, все больше стыдясь своей неуклюжей растерянности.

— Ну-ну, — сказал Зайко, когда я, наконец, умолкла. — Теперь перейдем к главному: что ты думаешь о Красниковой?

— Считаю, что она невиновна, — сразу успокоилась я.

— Так… Почему?

— Против нее нет улик.

— Капитан Зафар считает наоборот.

— Я знаю.

— Рыжова уехала?

— Нет.

— Как ты относишься к ней?

— Я ее презираю.

— За то, что она обратилась за помощью к Красниковой?

— Да.

— Еще за что?

— Она красивая.

У Зайко чуть дрогнули концы губ — он улыбнулся.

— Однако ты веришь ей.

— К сожалению, верю.

— Этого же мнения ты придерживаешься в отношении Красниковой?

— Я уже говорила об этом.

— Тогда чем объяснить твое несогласие с Игорем Владимировичем?

— Не знаю…

— Гмм… — Зайко снова улыбнулся, попросил разрешения закурить, затем протянул мне папку с фотокарточкой. — Узнаешь?..

Я почти крикнула:

— Она!!

— Красникова, — сказал старший лейтенант.

— Иван Федорович, — не в силах больше владеть собой, попросила я, — как же теперь? Вы будете презирать меня.

— Чудачка, — в его глазах я увидела сочувствие. Он встал и, подойдя ко мне, осторожно дотронулся до моего плеча. — Что с тобой, Наташа? Откуда у тебя это колебание? Я считал тебя более сильной. Игорь Владимирович рассказывал мне, как ты осадила начальника отдела кадров.

— Ну, что вы, — смутилась я. — Подполковник преувеличил.

— Может быть…

Я склонилась над папкой. Красникова, она же Ильясова пять лет назад была привлечена к уголовной ответственности за мошенничество. «Работала» она так же, как и сейчас, только не на вокзале, а у касс кинотеатров. Наметив жертву, она заводила разговор, знакомилась, затем вела в универмаг, получала деньги и… исчезала. Первые сигналы поступили о ней в милицию от студенток САГУ, которые, решив по знакомству приобрести отрезы на платья, лишились двух стипендий. Через несколько месяцев в милицию со слезами пришла жена работника министерства финансов и сообщила, что мошенница выманила у нее около четырех тысяч — пообещала достать телевизор и холодильник.

Мошенницей занялись работники отдела уголовного розыска города — Перов и Борисов. Вскоре она была задержана с поличным. Следствие, продолжавшееся более недели, закончилось удачно — суд приговорил ее к трем годам лишения свободы…

— Ну, что ты на это скажешь? — заметив, что я кончила читать, поинтересовался старший лейтенант Зайко.

— Поч-чему?.. — Я еле выговорила это слово. — Почему вы сразу не показали мне это, Ивам Федорович?

— Я уже говорил тебе: лучшей традицией нашего отдела Является то, что все сотрудники, какой бы пост они не занимали, узнав о преступлении, не успокаиваются до тех пор, пока не будет найден и изобличен преступник. Заявление Рыжовой поставило на ноги весь коллектив. Особенно это обеспокоило оперативных работников. Капитан Зафар был назначен старшим. Вчера, допросив Красникову, он уехал в уголовный розыск города. Там встретился с Перовым и Борисовым и принес в отдел эту папку…

— Вам? — приревновала я.

— К сожалению, тебе, — прищурился Иван Федорович.

— Простите, — от смущения я не знала куда деть руки. Увидев на столе ключи от сейфа, я принялась вертеть их на пальце. — Где сейчас капитан Зафар?

— Ищет потерпевших! — встал Зайко.

— Не понимаю.

— Ты думаешь Красникова обманула одну Рыжову? Я положила ключи на место:

— Безнадежное дело… Ташкент — не Янгиер, что он найдет?

— Зафар?.. Найдет!.. — Уверенно произнес старший лейтенант. — Кстати, сегодня утром капитан был у мужа Красниковой…

— Вот как!.. — расхрабрилась я. — Ну и что же?

— Он давно не живет с нею. На днях должен состояться суд. Красникова дала согласие на развод.

— Товарищ старший лейтенант, — я совсем не узнавала себя. Подошла к Зайко и, вытянувшись перед ним, звонко щелкнула каблуками туфель: — Разрешите приступить к работе!

— Приступайте, товарищ лейтенант! — вполне серьезно ответил старший следователь. — Если потребуется помощь — обращайтесь ко мне или к капитану Зафару. Красникова — хитрый преступник, изобличить ее ваш долг… Между прочим, — снова перейдя на «ты», посоветовал он, — забудь, что ты женщина… Лейтенант Седых, который только что разговаривал с ответственным дежурным, страшный скептик. Я познакомлю вас, ты будешь работать вместе с ним…

 

12 С Е Н Т Я Б Р Я

Сегодня после работы ко мне на квартиру зашел капитан Зафар. Капитан был в новом коричневом костюме, в велюровой шляпе, в лакированных туфлях. Поздоровавшись со смущенной Лукерьей Степановной, он посмотрел на меня и, улыбнувшись, несмело подал билет в театр.

— Понимаете, Наташа… Такой спектакль…

— Какой? — удивленно спросила я.

— «Когда город спит»… Я читал пьесу… Вы не пожалеете… Это о нас… о милиции…

— Ну, что вы, — я не знала, на что решиться. Все вышло так неожиданно… — Честное слово… Сейчас семь часов… Ульмас Зафарович, может быть, вы один сходите. Я не одета,

— Да вы и так… Наташа, — запнулся он. — Пойдемте, я вас очень прошу.

— Ну, чего ты человека мучаешь, — вдруг вмешалась Лукерья Степановна, — Вон платьев в шифоньере сколько — одевай да иди. Не век же тебе в девках сидеть.

У капитана порозовели щеки — он нерешительно затоптался на месте и уронил таз, стоявший на стуле.

— Лукерья Степановна, — взмолилась я.

— Ничего, милая, ничего, — успокоила она. — Ты не стесняйся. Чай, в милиции работаешь. Имеешь понятие.

В театре мы встретили нескольких наших сотрудников. Они были в форме и вели себя так, будто только что сошли со сцены. В их глазах я читала гордость за свою профессию, о которой впервые открыто заговорили со сцены. Они ходили свободно, разговаривали только о пьесе, при этом старались высказать то, что касалось работников ОБХСС, до смешного преувеличивая их поступки и действия.

Я заметила также, что зрители, просмотрев первое действие, стали обращать внимание на работников милиции. Группа девушек и юношей облепила двух милиционеров, едва те вышли в фойе и завели бойкий разговор.

— Молодцы! — тепло произнес капитан Зафар.

— Кто? — не поняла я.

— Авторы.

— Ну уж, молодцы! — прищурилась я, не веря тому, что услышала. Капитан удивленно вскинул брови. В это время раздался третий звонок. Я взяла Зафара под руку и увела в зал, проговорив весело: — Потом, потом… Мы пришли отдыхать…

— Как хотите, — подчинился капитан.

Минуты казались часами. Я с трудом досмотрела последнее действие — так все было обычно и просто. Преступники воровали, обманывали, убивали; работники ОБХСС искали, говорили, думали…

— Ей-богу, я не понимаю вас, ну что вы хотите? — сердился капитан Зафар.

Я не хотела вступать с ним в спор — вокруг нас были люди, которым, судя по всему, постановка «была по душе», но когда мы вышли из театра и оказались одни, я начала наступать, да так, что капитан остановился посреди улицы и о беспокойством посмотрел на меня:

— Наташа, что с вами?

— Ничего, Ульмас Зафарович, — выдержав его взгляд, засмеялась я. — Мне, кажется, я должна задать вам такой вопрос.

— Да нет, я серьезно. Вы заметили, зрители тепло встретили пьесу.

— Не трудно догадаться — почему.

— Я не догадываюсь.

— Каждое новое событие вызывает интерес.

— Только поэтому?

— Да.

— Вы слишком жестоки.

— Я высказываю свое мнение.

— Послушайте, ну зачем вы так? Пьеса — своевременная… Образы работников милиции сделаны правильно… Комиссар получился настоящий…

— В самом деле? Впрочем, у него внушительная комплекция.

— Наташа!..

Я перебила — упрямство капитана начинало меня злить:

— Пьеса своевременная, вы правы… Ульмас Зафарович, скажите, вы такой же, как и они?.. Почему вы унижаете себя? Вам понравился образ комиссара милиции? Неправда! Это не образ! Что он делает?.. Выслушивает подчиненных, говорит, что такое хорошо и что такое плохо, — кому нужен такой руководитель?.. Сознайтесь, вам больше понравились образы преступников. — Я потянула его вперед, он котел остановиться и возразить. — Да-да, образы преступников сделаны ярче. Они переживают, борются, живут…

— Странно, — пожал плечами Зафар.

Мы подошли к трамвайной остановке.

— Я рада, что вы согласились со мной,

— С вами?.. Конечно, конечно, вы… — Он вдруг зябко поежился, указав на трамвай, выходивший из-за поворота улицы: — Ваш?

Я взглянула ему в глаза — они были задумчивы и грустны. Подумала: «Неужели?»

— До свидания, Ульмас Зафарович.

— Вы хотите ехать одна?

— Уже поздно, идите отдыхать.

— У меня завтра выходной,

— Все равно — идите!

— До свидания.

Он пожал мне руку и помог зайти в трамвай. Сев к окну, я кивнула ему головой. «Спокойной ночи», — сказал он, «Угу», — ответила я.

Неужели?.. Да нет, не может быть!..

— …Наташа, ты — дьявол!

Чьи это слова? Ах, Бориса. Кажется, я спросила:

— Почему?

— Ты красива, — ответил он,

— Причем же здесь дьявол?

— Дьявол — бог.

— Не понимаю. Он поцеловал меня:

— Боги красивы…

Чудак… Все-таки неужели?..

— Кто? Капитан Зафар? Ну, он никогда не женится,

— Не верю.

— Капитан мой друг…

Опять чьи-то слова?.. Дежурного Глыбы и милиционера Каримова. Ну да, они позавчера говорили о капитане. Я невольно узнала эту… зафаровскую тайну.

— Так, как же?.. Я ошиблась?…

…У театра оперы и балета в трамвай вошел мужчина средних лет и сел напротив меня. На нем были узкие синие брюки, клетчатый пиджак и желтые туфли на микропористой подошве. Подавая кондуктору деньги, он большим и средним пальцами левой руки потрогал галстук и посмотрел на меня. Я успела заметить, что у него очень синие глаза и у правого виска родинка, величиной со спичечную головку.

В открытое окно дул резкий ветер, я встала, чтобы переменить место.

— Позвольте, я закрою окно, — предложил мужчина в клетчатом пиджаке.

Меня это почему-то рассмешило.

— Не позволю, — весело отозвалась я, однако отошла в сторону.

Незнакомец закрыл окно, пригласил меня сесть.

— Будьте как дома.

— Спасибо.

На госпитальном рынке в трамвай, громко разговаривая, ввалились парни. Разделившись на две группы, они заполнили обе площадки и оглядели пассажиров — в вагоне было человек двадцать.

Я стала наблюдать за тремя подростками, которые окружили девушку. Мне говорили, что в городе бывают случаи, когда преступники врываются в трамвай и открыто грабят пассажиров. По тому, как парни вели себя сейчас, не трудно было догадаться о их намерениях.

— Какое безобразие, — трагически сказала я.

— Вы правы, — тихо отозвался мужчина в клетчатом пиджаке.

— Что же нам делать? — спросила я.

— Молчать!

Это было ужасно. Я повернулась к старику, сидевшему на противоположной стороне вагона, встретилась с ним взглядом, старик будто говорил «Что же вы сидите? Встаньте!! Выручайте девушку». Ему было лет восемьдесят. Его наверное, не тронули бы грабители, но он тоже молчал.

Девушка сопротивлялась:

— Да что вы! Это подарок отца!

Она не боялась своего голоса. Значит, все, кто сидел и молчал, делая вид, что ничего особенного не происходит» были трусы?

— Господи, да что же это такое?

По-видимому, грабители силой стаскивали с руки девушки кольцо.

Я больше не могла сидеть.

— Гражданин, — обратилась я к мужчине в клетчатом пиджаке, — пойдемте к ней!

— К кому? — захлебнулся он.

— К девушке! — крикнула я.

— Опомнитесь! Эти шакалы превратят вас в шашлык!

Бросив на колени мужчине свою сумочку, я соскочила со скамьи и подбежала к парням. Они уже сняли кольцо и готовились к выходу. Самый высокий — рыжий, с длинными ушами и косматым чубом — подтолкнул в бок своего товарища и что-то сказал ему на ухо. Тот вскинул голову и громко захохотал.

— Ничего бабенка, аппетитная, — проговорил высокий, бесцеремонно рассматривая меня.

— Думаю, что на компанию хватило бы, — скривил губы третий.

Парни угрожали, я чувствовала это, но не отступала. Я потребовала, чтобы они возвратили девушке кольцо, тогда высокий шагнул ко мне и жестко сказал:

— А ну снимай часы, стерва!

Позже я не могла без страха думать о том, что произошло в следующую минуту.

Отшвырнув руки грабителя, я изо всей силы ударила его по щеке. Он вспыхнул и выхватил из кармана нож.

— Стойте!

Это крикнул старик, тот, что был около двери. Он подскочил к грабителю, приподнялся на носки, ткнул его кулаком в грудь. Почти тотчас подошел и кондуктор с покрасневшими от гнева глазами.

— Уйдите, гады! — прохрипел он, заслоняя меня.

Парень поднял нож.

В это время раздался окрик:

— Пантера!

Грабители замерли. С передней площадки подошел рослый мужчина. Ни на кого не глядя, он вырвал у парня нож, приказал возвратить девушке вещи и выпрыгнул на ходу трамвая, проговорив озлобленно:

— Уходите, Скорпион сердится!

Я вздрогнула: что это? Шарипов расстрелян. Откуда этим людям известна его кличка?

Чей-то настойчивый взгляд заставил меня оглянуться.

На передней площадке стоял человек в черных очках и… рядом с ним Борис. Едва я успела воспринять эту неожиданную встречу, как оба исчезли в открытой двери.

 

13 С Е Н Т Я Б Р Я

Был третий час ночи. Я лежала на кровати и, заложив руки за голову, силилась рассмотреть картину, висевшую на противоположной стене.

Это была нелепая и утомительная затея: бледный отсвет уличных фонарей едва пробивался сквозь занавески и все-таки я смотрела на стену, угадывая линии и краски, окаймленные немудреной деревянной рамкой. Собственно, картина была только условным объектом. Я пыталась отвлечь себя от неприятных мыслей. Случай в трамвае вывел меня из равновесия, наполнил всю страхом.

Все же мне удалось рассмотреть картину. Это была копия Репинских «Бурлаков». Откровенно говоря, мне было известно, это и раньше, и хорошо известно, но я по-прежнему настойчиво разглядывала стертое темнотой полотно.

…Вдруг я соскочила с кровати и подбежала к двери. Какая беспечность: ключ в замке! Ну, долго ли захватить его отмычкой и отпереть дверь. Уж кто-кто, а Скорпион сумеет проникнуть всюду.

Нет, это черт знает что? Ну, почему опять Скорпион? Он расстрелян. Об этом говорили мне Воронов и Розыков.

Или я серьезно думаю, что Борис и тот, кого назвали Скорпионом, одно и то же лицо? С Борисом были еще люди. Кто это здоровяк, крикнувший парням: «Стойте!»? Что это за человек в черных очках?.. Неужели?!

Боже мой, Скорпион!! Это он несколько лет назад приказал мне сделать вечеринку. Тогда он тоже был в черных очках.

Вынув ключ, я снова забралась на кровать, но не успела лечь — тут же вернулась к двери. В коридоре кто-то находился.

Я слышала шаги. Они приближались сверху, с чердака.

«Неужели он? — замирая от страха, подумала я. — Что ему здесь нужно?.. Пришел, чтобы… Может быть, это Борис?..»

Бывают минуты, когда человек теряет власть над собой, Его действиями руководит инстинкт. Именно так получилось со мной.

Прислушиваясь к шагам, которые уже раздавались более отчетливо, я быстро накинула на себя халат, открыла замок и с грохотом распахнула двери — передо мною в старой мужской телогрейке стояла… Лукерья Степановна.

— Вы мне мешаете спать, — желая как-то объяснить свой поступок, сказала я.

Она по-видимому меня не поняла. Достав из кармана телогрейки носовой платок и громко высморкавшись, удивленно растянула:

— По-оче-ему?

Я не сочла нужным объяснять ей. Вернулась в комнату и закрыла за собой дверь.

Я проснулась в восемь часов. У меня страшно болела голова — до дурноты!.. Но мне надо было идти на работу. Сегодня предстояло закончить «Дело Иркутовой». Появились новые улики и сведения. Капитан Зафар и старший лейтенант Зайко сделали все, чтобы я «выиграла бой».

До отдела милиции трамвай идет минут тридцать. Проехав несколько остановок, я, еще не отдавая себе отчета в том, что делаю, пересела в троллейбус, идущий в противоположную сторону.

Вчерашний случай не давал мне покоя.

Я приехала к Розыкову.

Секретарь, маленькая пожилая женщина в очках, доложила обо мне подполковнику и попросила подождать.

Розыкова я знала давно и знала хорошо. Во всяком случае у меня сложились определенные представления об этом человеке. Теперь же, глядя на гордую осанку секретаря, мне почему-то представился за стенами кабинета сухой педант, потерявший интерес не только к тем, кто окружал его, но и к самому себе…

— Пожалуйста, подполковник вас ждет!..

Розыков оказался таким же, как прежде. Почти таким же.

О чем мы говорили? Смотрели друг другу в глаза и упражнялись в комплиментах. «Вы пополнели, Якуб Розыкович», — сказала я. «Старею, — ответил он. — Ты похорошела, Наташа». «Я такая была и раньше». «Разве? Не замечал».

Потом мы молчали. Подполковник, задумавшись, перебирал разноцветные карандаши, которые веером торчали из металлического стакана. Я глядела на стол, заваленный бумагами и папками, вспоминала о прошлом. Мне пришли на ум слова, сказанные Алексеем: «Такие, как майор, строят коммунизм!»

Разговор о Борисе возник неожиданно.

В кабинет вошел мужчина в защитном полувоенном костюме.

— Что-нибудь случилось, Теша Якубович? — взглянул на него подполковник.

Вошедший одернул китель, бросил на меня недоверчивый взгляд: у него были раскосые глаза и широкие взъерошенные брови.

— Вы не знакомы? Простите, — сказал Розыков. Назвав мою фамилию, он указал на мужчину: — Оперуполномоченный Курбанов… Ты еще встретишься с ним… Итак, товарищ лейтенант?

Курбанов доложил:

— Преступление совершено одними и теми же людьми!

— Это мне известно, — вспылил Розыков. — Вы обязаны установить, кто совершает эти преступления! У вас имеются все возможности, чтобы выполнить это.

— Мы сделали все, что от нас зависело.

— Сделали, — передразнил Розыков. — Эти бандиты ограбили несколько человек. Вы знаете, где и в какое время они действуют, и хлопаете ушами. Мне, кажется, что женщина, предотвратившая вчера грабеж, энергичнее вас! Она не побоялась преступников. — Подполковник сдвинул брови. — Если нужно, возьмите еще оперативников и усильте наблюдение за всеми трамваями города. Я не хочу, чтобы комиссар вторично говорил мне о грабителях. Вы должны сегодня же знать о них все!.. Ясно?

— Ясно, товарищ подполковник!

— Идите!

Оперуполномоченный вышел, выдохнув на ходу: «Слушаюсь!».

— Якуб Розыкович, — видя, что подполковник задумался, несмело спросила я, — скажите, где находятся Бахтияр и Абдулла Шариповы?

— Абдулла демобилизовался из армии и живет где-то в Казахстане, а Бахтияр — расстрелян!

— Не может ли во главе грабителей, о которых вы только что говорили, стоять кто-нибудь из группы Скорпиона? Алехин или Лещинский?

— Ты думаешь, они способны возглавить группы грабителей? — Розыков подошел ко мне. — Постой, постой, ты что-то скрываешь! Кто тебе сказал, что Алехин и Лещинский в Ташкенте?

— Никто… Я вчера видела… Бориса.

— Вострикова?

— Да.

— Где?

— В трамвае.

— Одного?

— С грабителями.

— Рассказывай.

Я рассказала о встрече в трамвае.

— Значит, та женщина… — Розыков рванулся к столику, на котором стояли телефоны, видимо собираясь позвонить, но на ходу передумал и снова возвратился ко мне, сел напротив, заговорил громко: — Кто вы такая, я вас спрашиваю? Какого дьявола вы молчали до сих пор? Почему не сообщили обо всем ночью? Вы — работник милиции, ваш долг — вы слышите? — ваш до-олг бороться… — Он выпрямился. — Девчонка!..

— Якуб Розыкович!..

— Что — Якуб Розыкович?!. Эх, вы!..

— Товарищ подполковник…

— Наташа… — Розыков взял меня за плечи и повернул к себе. В его глазах светились ласковые огоньки. Он улыбался. — Ты не поняла меня, Наташа…

У меня дрогнули губы:

— Простите, Якуб Розыкович…

Через час машина Розыкова доставила меня в отдел милиции.

Капитан Зафар, который стоял в это время у подъезда, заметил, что я «иду в гору».

— Приехать на машине начальника уголовного розыска, — сказал он, — все равно, что видеть себя на его месте.

Я боялась, как бы капитан не поинтересовался, каким образом его вчерашняя спутница очутилась в розыковской машине. Ведь пришлось бы рассказать о том, что произошло в трамвае, а это могло вызвать у работников отдела ненужный интерес к новому следователю. Поэтому я ответила шуткой и торопливо вышла в коридор.

Здесь меня ожидал не очень-то приятный сюрприз. Я встретила мужчину, который вчера в трамвае посоветовал мне молчать.

— Здравствуйте, — поняв, что не смогу удержаться, чтобы не нагрубить, жестко произнесла я.

— Здравствуйте… Это вы, — пряча глаза, шепотом проговорил он. — Вот не думал…

— Это все, что вы хотели мне сказать?

— Нет… Я пришел… Я должен… — Ему трудно было говорить. Может быть, он понял, что поступил скверно, не по совести, что те, кто был в трамвае, не забудут его «бабьей» трусости. — Извините, пожалуйста… Вы совершили подвиг… Хорошо, что судьба снова свела нас…

Я все еще не могла успокоиться:

— Больше вы ничего не добавите?

— У вас каменное сердце, ей-богу, — мужчина отыскал глазами урну и бросил в нее смятую папиросу. — Я знаю одного из бандитов… Дежурный сказал, что доложит о моем показании начальнику отдела…

— Ой, так вы серьезно решили помочь! — обрадовалась я.

В конце коридора показался старший лейтенант Зайко. Мужчина, увидев его, схватил меня за руку и потащил в боковую дверь.

— Пойдемте на улицу. — На улице, запинаясь, продолжал объяснять: — Так, вы тоже решили помочь… Хорошо!.. Я рад за вас… Поймите меня правильно — это не простые слова…

— Я тоже рада, — улыбнулась я. Мне захотелось пооткровенничать. — Думаете, я сразу решилась помочь девушке?.. Господи, у меня даже сейчас от страха дрожат руки… Вот, глядите… Я думала, что ночью… кто-нибудь из них… Глупо, правда?

— Ну, сейчас вам нечего бояться, — улыбнулся мужчина. — Здесь друзья. — Он подал мне руку. — До свидания. Кстати, мы так и не познакомились.

— До свидания. — Я пожала его руку. — Наташа Бельская.

— Что?!. Какая Бельская?!

Я не успела ответить. Мужчина вдруг втянул в себя плечи, испуганно закрутил головой. Он увидел направлявшегося к нам старшего лейтенанта Зайко.

— Так вот вы куда скрылись! — воскликнул старший следователь.

— Ну, что вы, Иван Федорович, — смутилась я.

— Ничего, ничего, не стесняйтесь… Вам давно пора познакомиться…

— Товарищ старший лейтенант…

— Ты уже позабыл как меня звать? — перебил он мужчину и повернулся ко мне: — Я думаю, что ты уже сообщила Марку Григорьевичу о «Деле Иркутовой»?

— Какому Марку Григорьевичу? — не поняла я.

— Иван Федорович говорит обо мне, — кивнул мужчина. — Я следователь Седых. С этого дня мы будем работать вместе. Причем, старшим назначен я!.. Извините, товарищ Зайко. Лейтенант Бельская не знала, кто я такой…

Пренебрежительно прищурив глаза и приложив руку к козырьку кепки, Седых повернулся и не спеша вошел в подъезд.

Я едва устояла на ногах.

— Иван Федорович, родной, скажите, что это за человек?..

…Иван Федорович ничего не объяснил. Выслушав мой рассказ, он достал из кармана папиросу и, глядя в угол двора, долго мял в пальцах мундштук, так и не решившись закурить.

— Иван Федорович, ну что же вы, я жду!..

— Ты поставила меня в тупик, Наташа, — ответил Зайко. — Седых для меня, как, между прочим, и для других, всегда был загадкой.

— Вот не думала, — усмехнулась я.

— Да?.. Товарищ старшина, вы меня ищете? — увидев милиционера Баратова, спросил старший следователь.

— Нет, я ищу лейтенанта Бельскую… Наталья Федоровна, — Баратов подошел ко мне, — вас вызывает подполковник.

— Сейчас приду. — Я взяла из рук Зайко папиросу. — Иван Федорович, как же вы?.. Сколько лет проработали вместе!.. Ведь парадокс… Я ничего не понимаю…

Зайко достал вторую папиросу.

— Что тебе сказать, Наташа…

— Ну как что? — рассердилась я. — Вы знаете, что я хочу!.. Нельзя же в самом деле… Я пойду к Игорю Владимировичу. Надо, чтобы о поступке Седых знали все… Нет, нет, вы не думайте, что я решила мстить, — торопливо проговорила я. — О таких нельзя молчать!

Подполковник Корнилов не любил, когда подчиненный, не ожидая вопроса, начинал говорить о своих делах. «Ты подожди, не верещи, — обычно поучал он такого «бунтаря». — Кто здесь начальник? Ты или я?» «Бунтарь», как правило, вытягивался и виновато отвечал: «Вы, товарищ подполковник!» «Ну, то-то, — улыбался Корнилов. — В другой раз поперед батьки в пекло не лезь!»

Я зашла к подполковнику и остановилась у стола. Поприветствовав меня наклоном головы, он сложил в папку бумаги, поднялся и, указав на кресло, спросил, как продвигается «Дело Иркутовой». Я ответила, что следствие подходит к концу, что, пожалуй, сегодня уже могу начать новое дело.

— Новое?.. — заметил подполковник. — Гмм… Снова своеволие!.. Я тебя спрашиваю: своеволие это или нет?

— Задача нашего отдела, — заученно сказала я, — сделать все, чтобы не допускать ни одного уголовного проявления. Если же это произойдет, мы должны бросить все силы на раскрытие преступления и не успокаиваться до тех пор, пока преступники не будут привлечены к ответственности.

— Черт знает что! — вдруг тепло произнес Корнилов. — Откуда у тебя это словоблудие? Я, кажется, говорю не так.

— Вы бываете грубы… иногда, — струсила я,

— Ну это ты зря. — Он взял стул и сел напротив меня. — Тебя познакомили с лейтенантом Седых?

— Мы познакомились сами.

— Вот как!.. Не забудь — он женат.

— Не забуду, — грубо начала я. — Это не человек!.. Не-ет!.. Я не стану с ним работать!..

— Наташа, постой!..Что-нибудь случилось?.. Успокойся…

— Игорь Владимирович. Да он!.. Вы знаете… — Я заговорила горячо, торопливо. Сначала это были бессвязные фразы, подполковник улыбался и почесывал за ухом, потом слова обрели весомость — он стал хмуриться и кусать губы; и чем больше появлялось на его лбу морщин, тем увереннее звучал мой голос, тем легче становилось у меня на сердце. — Я ничего не соврала вам, Игорь Владимирович… Теперь решайте: можно работать с таким человеком?

— Что?!. — Корнилов вырвал из моих рук пресс-папье и бросил на стол. — Ты подожди, не делай больших глаз! Ты скажи — он так и не пришел к тебе на помощь?

— Нет.

— Тимонина!!.

— Я вас слушаю!

Обернувшись, я увидела в дверях секретаря отдела Машу Тимонину. Если б я не знала, что ее рабочий стол находился сразу у двери начальника, то подумала бы, что она появилась из-под земли.

Корнилов приказал:

— Позовите ко мне лейтенанта Седых!

— Хорошо.

…Минуты казались вечностью. Я сидела, не решаясь пошевелиться. Меня терзали самые противоречивые мысли. Ну, а что, если Седых скрыл свое отношение к милиции из тактических соображений? Не хотел раскрывать себя как следователь? Или помимо собственной воли оказался в нелепом положении? Струсила же я, когда увидела на задней площадке Бориса и мужчину в черных очках!..Седых доложил, вытянувшись у двери:

— Товарищ подполковник, лейтенант Седых прибыл по вашему приказанию!

— Рассказывайте! — бросил Корнилов.

— О чем, товарищ подполковник, — шагнул к столу следователь Седых.

— Ты не знаешь о чем?

— Не догадываюсь.

— Не прикидывайся дурачком! — загремел подполковник, — Что делал вчера вечером?

— Я сегодня приехал из командировки. Вчера вечером был в поезде. Происшествий за это время не было. Корнилов посмотрел на меня:

— Ты не ошиблась?

— Игорь Владимирович…

— Во сколько пришел поезд? — подполковник снова говорил с Седых.

— В семь утра. Вот командировочное удостоверение. Я хотел сам зайти к вам…

— Так… Хорошо… Приступай к работе… Следователь не уходил:

— Товарищ подполковник, объясните, что случилось?

Он сказал это с таким искренним недоумением, что я растерялась: может быть, это ошибка. Не он был вчера в трамвае. Тогда почему у подъезда разговаривал со мной, как знакомый.

— Неужели вы не понимаете о чем идет речь? — справившись с собой, ответила я за подполковника.

Седых склонил голову на, бок; в его голосе послышалась обида.

— Говорите без загадок!

— Я имею в виду вчерашнюю встречу в трамвае. Вы же только во дворе… В самом деле… — Я подошла к нему, взяла за пуговицу пиджака, потянула к себе. — Вы еще посоветовали мне молчать!.. Неужели будете отказываться?! Марк Григорьевич!

Седых оттолкнул меня:

— Товарищ подполковник, мое назначение старшим следователем кого-то тревожит! Я прошу вас разобраться и наказать виновников!.. Вы меня знаете не первый год. Я — коммунист!

— Хорошо. Идите…

— Вы что? — накинулся на меня Корнилов, как только мы остались одни. — Интриговать вздумала? На место Зайко метишь? Седых — старый работник милиции. Тебе никто не давал права… оскорблять! Запомни это!..

Я готова была все вытерпеть, мне не раз приходилось страдать из-за других, но я не могла оставаться равнодушной: подполковник, встав на защиту Седых, плюнул мне в душу, уничтожил веру в тех, с кем я должна была работать бок-о-бок не один год.

— Вы не правы, товарищ подполковник, — сказала я, чувствуя, что вот-вот разревусь. — Я никого не оскорбляла и не собираюсь этого делать. Мне обидно, что вы верите… хамелеону… Я шла в милицию с открытым сердцем, думая, что встречу поддержку старших… До свидания.

— Завтра утром зайдите ко мне с «Делом Иркутовой», — уже за дверью услышала я голос Корнилова.

 

14 С Е Н Т Я Б Р Я

Я выполнила приказ начальника отдела: сегодня утром доложила об окончании «Дела Иркутовой».

Вот как мне удалось «заставить» мошенницу сказать правду.

Посоветовавшись с Зайко, я сопоставила факты, имеющиеся в моем распоряжении, и вызвала на допрос Красникову.

Она зашла ко мне, устало откинув назад голову. Как и при первой встрече, я не могла без волнения смотреть на ее красивое лицо. Меня по-прежнему тянуло к ней, заставляло быть мягкой и отзывчивой, хотя бы в начале допроса.

………….

К р а с н и к о в а (попросив закурить). Наташа, когда вы перестанете меня мучить?

Я. Думаю, что это будет наша последняя встреча.

К р а с н и к о в а. Благодарю вас.

Я. Вы взволнованы… Пожалуйста, не считайте меня своим врагом. Я хочу вам помочь. Вы не виновны…

К р а с н и к о в а. Ах, милочка!.. Эта глупая история отняла у меня полжизни. Я заранее признательна вам за помощь и эту беседу.

Я. Берите папиросы.

К р а с н и к о в а. Спасибо… Капитан Зафар — слишком горяч… Между прочим, как и многие мужчины;в его возрасте… Вы не находите?.. Ах, как мне его убедить! Он считает, что я до сих пор занимаюсь… Боже мой, какая наивность! Я ненавижу свое прошлое.

Я. Я на днях просматривала ваше дело. Откровенно говоря, оно удивило меня. Вероятно следователь несколько сгустил краски.

К р а с н и к о в а. Вы правы, родная… (Она закинула ногу на ногу). Однако не следует в этом кого-нибудь обвинять. Побеждает тот, кто сильнее. Такова жизнь!

Я. Вот как!.. Значит, если человек слаб, то он заранее обречен на гибель?

К р а с н и к о в а. Стоит ли задавать подобные вопросы?

Я. Вы все-таки не доверяете мне? (Я перелистала старое дело). Скажите, что заставило вас пойти на преступление?

К р а с н и к о в а (усмехнувшись). Думала, так легче побеждать слабых.

Я. Конечно, позже вы поняли, что совершили ошибку?

К р а с н и к о в а. Я каюсь до сих пор.

Некоторое время еще мы болтали о разных пустяках. Я с неослабным вниманием следила за Красниковой, ни на минуту не забывая о своей главной задаче — заставить мошенницу сказать правду. У меня под руками были веские улики, о которых я заговорила только после того, как убедилась, что Красникова ничего не подозревает.

………….

Я. Значит, вы утверждаете, что искренне хотели помочь Рыжовой?

К р а с н и к о в а. Да.

Я. Сколько времени вы пробыли у своей знакомой в универмаге?

К р а с н и к о в а. Минут десять — не больше.

Я. Рыжова ушла с вашей кошелкой?

К р а с н и к о в а. Да.

Я. Когда вы приехали в Ташкент?

К р а с н и к о в а. В тот день. Утром.

Я. На чем?

К р а с н и к о в а. Право… Это было давно… Ах, да!.. На такси.

Я. Шофера можете узнать?

К р а с н и к о в а. Не знаю.

Я. Что вы о нем скажете?

К р а с н и к о в а. Ну вот, хоть убейте — ничего. Я не думала, что он понадобится мне.

Я. Присутствуя на допросе, который снимал капитан Зафар, я узнала, что вы, придя с Рыжовой в универмаг, хотели купить себе туфли. Это правда?

К р а с н и к о в а. Нет, не правда.

Я. Ваши показания записаны в протоколе.

К р а с н и к о в а. Я купила туфли. Вы не верно задали вопрос.

Я. Простите… В универмаге?

К р а с н и к о в а. Конечно!

Я. У меня больше нет вопросов. Может быть, вас что-нибудь интересует?

Красникова (помолчав). Я слышала, что Рыжова уехала в Новосибирск. Если можете, дайте ее адрес. Я так много причинила ей хлопот…

Я. Хорошо… Ну, вы — свободны!.. Подпишите протокол и — идите… Нет, нет, вот здесь!..

………….

Клянусь, более мерзкой женщины я еще не встречала.

Красникова переменила свое отношение ко мне, как только узнала, что попала впросак. Ее глаза налились кровью — она смотрела на меня с такой ненавистью, словно я была виновна во всем, что произошло.

— Теперь давайте поговорим откровенно, — сказала я, когда Красникова подписала протокол допроса.

— Что вы этим хотите сказать? — закурила она.

— Во-первых, — строго продолжила я, — вы приехали в Ташкент не на такси, а на пригородном поезде — в кошелке, которую вы оставили Рыжовой, сохранился железнодорожный билет. Научно-технический эксперт установил, что он принадлежал вам.

— Это еще ничего не значит, — небрежно. бросила Красникова.

— Во-вторых, — наступала я, — туфли, которые вы любезно предложили капитану Зафару, куплены не в универмаге, а в магазине, находящемся на улице Шота Руставели.

— Я не знаю такого магазина…

— В-третьих, вы не возвратились к Рыжовой ни через десять минут, ни через два часа. Взяв у нее деньги, вы поднялись на второй этаж, затем, когда она отвлеклась, смешавшись с покупателями, вышли из универмага и уехали домой.

В это время я и увидела другую Красникову, ту, что вызвала во мне отвращение. Бросив потухшую папиросу на пол, мошенница соскочила со стула:

— Проследила?!.

— Садитесь!

— Не кричи! Не на пугливую напала. Это твое дело?

— Садитесь!!

Я повысила голос. Притворяться дальше у меня не было сил. Ответить на ее вопрос я также не могла. Зачем ей знать, что капитан Зафар провел не одну беспокойную ночь прежде чем установил, что в универмаге не было таких туфель, какие показала Красникова, что за ней и Рыжовой никто не следил, да и не мог следить, я просто повторила уже известные мне по другим делам рассказы мошенников, действовавших таким же методом…

— Не надо… — Красникова заплакала. — Молчите… Я расскажу все… Записывайте… Ах, господи, ну какая же я дура! — Она вытерла слезы ладонью. — Простите меня, я обманывала вас…

— Я слушаю.

— Все произошло помимо моей воли. Я никогда не прощу себе этого. Лариса Рыжова такая простая женщина. Что я скажу ей, если когда-нибудь увижу!.. Нет. — Она порывисто откинула назад голову. — Нет!.. Я — гадкая тварь!.. Ну, зачем я взялась за старое дело? Ведь знала, что попадусь! Может быть, судьба?.. Наташа, родная, скажи, что это? Меня, конечно, не простят. — Она вытерла платочком глаза. — Дай мне адрес Рыжовой. Я сегодня же напишу ей и попрошу прощения!.. Ах, если б она забрала обратно свое заявление!.. Ты знаешь законы, помоги мне сделать это.

— У вас все?

— Нет, вы не обижайтесь. Я сумею вас отблагодарить. У меня есть несколько тысяч… Нет, нет, — метнулась Красникова ко мне. — Вы не думайте, что я предлагаю взятку! За это меня мало ненавидеть! Я люблю вас.

— Сколько же вы мне дадите?

— Боже мой, сколько угодно!

— Сто тысяч! — снова начала играть я.

— Это много. — Красникова стала торговаться, — Могу дать — двадцать пять,

— Пятьдесят!

— Сорок!

Я не выдержала:

— Вы мерзкая женщина, Красникова! Мошенница снова встала:

— Хорошо, ты получишь пятьдесят.

Она сказала это, презрительно скривив губы и сплюнув на пол.

Я, словно сумасшедшая, выскочила из-за стола, схватила ее за руку, потащила к двери:

— Уходите!!.

Конечно, я не прогнала ее. Она снова сидела передо мной, Но это была уже другая женщина, Она ощетинилась и отвечала так, будто вбивала гвозди.

— Итак, вы признаете себя виновной?

— Да.

— Вы совершили одно преступление?

— Да.

— Скрываете!

— Нет.

— У нас есть данные…

— Ну и черт с ними!

— Вы знакомы с Зульфией Турсуновой?

— Познакомьте — буду знакома.

Я позвонила. В кабинет вошла молодая женщина. Увидев Красникову, она остановилась у двери, Мошенница взяла папиросу.

— Каким ветром тебя занесло сюда?

Женщина схватилась за грудь:

— Она!.. Роза Павловна. — Красникова отвернулась. — Вы обещали мне купить рояль!.. Товарищ следователь, что же это такое? Я отдала ей восемь тысяч!..

— Тряпка! — усмехнулась Красникова. — Я такая же Роза Павловна, как ты Сара Шульмовна!

— Товарищ следователь, оградите меня от оскорблений! — возмутилась женщина. — Я — жена профессора…

— Гмм, — перебила мошенница. — Жена профессора… Крыса!.. Поняла? — Она посмотрела на меня. — У вас еще есть такие?

— Есть, — машинально ответила я.

— Я ничего не скрою, если вы выполните одну мою просьбу!

— Говорите.

— Вышвырните эту… Я не могу видеть глупых рож!

— Гражданка Красникова! — попросила я.

— Что — гражданка Красникова, — скривилась мошенница. — Вы думаете, что они умеют возмущаться, или любить? У них все — фальшивое! И наряды, и деньги, и мужья! Они умерли бы со скуки, если бы я не пощекотала их… Ах, да что говорить! — Она взяла спички и зажгла потухшую папиросу. — Спутники, даже не искусственные, а черт знает какие!.. Они не знают забот — обзавелись мужьями-зарплатоносителями и транжирят деньги…

Подполковник Корнилов остался доволен моим докладом.

— В этом месяце, — сказал он, — было совершено десять преступлений, мы ни одно не оставили нераскрытым. В этом большая заслуга всего коллектива, в том числе и твоя, Наташа.

Я ответила, что ни в чем не вижу своей заслуги, что благополучное окончание «Дела Иркутовой» — результат усилий старшего лейтенанта Зайко и капитана Зафара.

Подполковник внимательно посмотрел на меня, чему-то улыбнулся, затем стал молча постукивать карандашом по столу.

Был поздний вечер. В углу кабинета стоял старый приемник, из которого лилась тихая мелодичная музыка. Я сидела у пристолика, одновременно слушая музыку и разговор, доносившийся из дежурной комнаты. Сначала мне это удавалось без особого труда, но потом все перепуталось в моей голове и я, так же как и подполковник, задумалась.

Не могу припомнить всего, что тревожило меня в то время. Я чувствовала страшную усталость, и мысли, едва родившись, разбивались, как волны, натолкнувшиеся на камни. Прошлое переставало волновать меня. Я даже не упрекнула себя за бестактность, проявленную при допросе Красниковой. Что-то властное и новое родилось во мне…

Мы разговорились с подполковником так же неожиданно, как и умолкли.

— Сегодня, — сказал Игорь Владимирович, кладя карандаш в подстаканник, — я беседовал с Зайко и Зафаром. Они посоветовали мне назначить тебя старшим следователем. Что ты на это скажешь?

Я подумала, что он шутит.

— Когда прикажете принимать дела? — лихо откозыряла я.

— Завтра!

— Не могу, товарищ подполковник, — продолжала шутить я, — Завтра у меня свидание с молодым человеком.

— Это еще что за штучки! — загремел Корнилов, вставая. — Товарищ лейтенант, научитесь сдерживать себя, когда разговариваете со старшим офицером!.. Вы мне больше не нужны!

— Игорь Владимирович… — Я с трудом подбирала слова. — Извините… Я думала, что вы… Это предложение… Все так неожиданно… Я не могу поверить, что вы сказали… Что подумает… Седых?

— Отступаешь?!

— Нет! — Мне стало ясно: Корнилов не шутил. — Вы думаете, что я испугалась Седых?.. Товарищ подполковник, ну что вы!.. Я бы всю жизнь презирала себя, если бы простила ему! С сегодняшнего дня я буду только наступать! С меня достаточно «ахов» да «охов»… Увидите, он поймет, что был не прав.

— Ну-ну, что же ты замолчала? Продолжай!

Я стукнула каблуками туфель:

— Разрешите идти принимать дела?

Игорь Владимирович встал и подошел ко мне. Он был высокий, и я невольно приподняла голову, взглянув в его умные подобревшие глаза.

— Спасибо, Наташа, — крепко пожал он мне руку. — Я рад, что ты во всем разобралась сама. Ты доказала, что сможешь работать. Постарайся всегда, что бы ты ни делала, быть принципиальной и честной. Это необходимо любому человеку, тебе же необходимо вдвойне: ты — работник милиции!

— Я приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие, Игорь Владимирович, — ответила я, не отводя от него взгляда.

— Не моего, — поправил подполковник. — Ты служишь не мне, Наташа, а своему народу, поэтому дорожи его доверием. — Корнилов улыбнулся тепло, как в первый день нашего знакомства, и снова подал мне руку — Ну иди, принимай дела, товарищ старший следователь!

В коридоре меня окликнул лейтенант Седых. Я остановилась, поджидая его. Он подошел медленно, кивнул мне головой и виновато затоптался на месте.

— Здравствуйте, — сказала я.

— Добрый день, Наташа, — тихо, охрипшим голосом произнес он. — Извините, я с утра хочу поговорить с вами, да все никак не могу застать вас одну.

— Я вас слушаю.

— Может быть, выйдем на улицу?

— Если хотите…

Я шла за ним, чувствуя в сердце не то грусть, не то жалость к нему. Мне не хотелось сейчас говорить о том, что уже прошло. Я ни в чем не была виновна — просто выполнила свой долг и все. По-моему, каждый человек поступил бы так же, как и я.

Сделала же я вот что.

Как только Седых сказал подполковнику, что не был со мной в трамвае, и выставил свои «алиби», я, не медля ни одной минуту, повела «следствие» и вскоре смогла доказать виновность лейтенанта. Оказалось, что он подделал командировочное удостоверение. Вместо 12 сентября — день отъезда из города, в котором находился в командировке, — поставил 13 сентября. Поезд идет до Ташкента одни сутки. Значит, 13 сентября, вечером, когда преступники пытались ограбить девушку, Седых уже был дома, то есть в Ташкенте. По документам же значилось, что он в это время находился в дороге. Чтобы не вызвать подозрения, он затем, после беседы с Игорем Владимировичем, сходил на вокзал и достал использованный проездной билет, который «подтверждал» его «алиби».

«Интересно, что он теперь скажет мне?» — подумала я.

Мы вышли во двор отдела и присели на скамейку, которая стояла под двумя старыми яблонями. Время близилось к обеду. Солнце, застыв высоко над зданием отдела, казалось, выбелило крышу и дверь. Дул легкий осенний ветер.

— Я очень виноват перед вами, Наташа, — не сразу заговорил Седых. Он оторвал ветку от яблони и неторопливо срывал с нее листья. — Понимаете, так получилось… Нам вместе работать… Давайте, если можете, позабудем все… Честное слово…

— Что вы хотите? — прикинулась я непонимающей.

У него на лбу выступили крупные капли пота.

— Я… о том… нечестном поступке в… трамвае.

Мне бы надо, очевидно, прочесть ему «мораль»? Он был виноват не только передо мной — он оскорбил своим поступком всех работников милиции. Разумеется, это так не пройдет. Подполковник уже вызывал его к себе и беседовал с ним. На днях его поступок будет разбираться на суде офицерской чести.

— Я не сержусь на вас, Марк Григорьевич, — отказалась я от «морали», в глубине души презирая себя за это. — Я рада, что вы поняли все… и надеюсь, что больше мне не придется краснеть за вас.

— Наташа!.. На-аташа!!. Наталья Федоровна, спасибо! Большое спасибо!.. Я никогда не забуду вашей доброты!..

Седых бросил ветку, на которой уже не осталось ни одного листика, и схватил мои руки. Я быстро встала и, проговорив что-то унизительное для себя, почти побежала через двор к открытым дверям отдела.

У меня неожиданно страшно разболелась голова.

 

15 С Е Н Т Я Б Р Я

Ко мне в кабинет зашел оперуполномоченный ОУР города Курбанов. Он сказал, что меня к четырем часам ожидает у себя подполковник Розыков.

— Что-нибудь случилось? — насторожилась я.

— По-видимому, да, — улыбнулся Курбанов.

Подполковник Розыков встретил меня в вестибюле управления. Его внезапно вызвал к себе комиссар милиции, поэтому он не стал возвращаться со мной в кабинет; поздоровавшись прямо у лестницы, заговорил о деле.

…Сегодня ночью у Зеленого рынка работники уголовного розыска задержали группу преступников, пытавшихся ограбить в трамвае двух девушек. Предварительное следствие показало, что ни Лещинский, ни Алехин никакого отношения к этой группе не имели. Алехин в эту ночь был на дежурстве, а Лещинский еще находился в заключении. О Вострикове мнения оперативных работников расходились — одни утверждали, что он начал честную жизнь, другие, в том числе и оперуполномоченный Курбанов, уверяли, что был «правой рукой главаря шайки».

— У меня к тебе небольшая просьба, Наташа, — сказал в заключение подполковник. — Сходи с Курбановым в ДПЗ и посмотри грабителей: возможно среди них окажутся те, кто пытался ограбить девушку.

— Хорошо, товарищ подполковник, — ответила я.

Было задержано четыре человека. Они меня узнали, едва я зашла в камеру. Парень, который угрожал мне ножом, сказал что-то крупному низколобому мужчине. Взбычив косматую голову, преступник бесцеремонно оглядел меня с головы до ног.

— Мда-а, у осла — губа не дура, — усмехнулся низколобый.

— Брысь под лавку, сволочь!!

Я и Курбанов сделали вид, что ничего не слышали. Перекинувшись несколькими словами с арестованными, мы вышли из камеры.

Вечер.

Начинается дождь. Осторожно простукав крышу и стекла окон, он запрыгал по улице, взрывая на дороге пыль. Перемена погоды радует меня. В дождь всегда чувствуешь себя бодрее, приходят в голову удивительные мысли…

Я стою перед зеркалом в ночном халате и любуюсь собой. У меня продолговатое смуглое лицо, большие голубые глаза и прямой немного вздернутый нос. Я улыбаюсь краями губ и прищуриваю один глаз, считая, что это мне ужасно идет.

— Наталья Федоровна Бельская? — слышу я голос совести.

— Да, — отвечает мое отражение.

— Что вы чувствуете, когда думаете о Борисе?

— Не знаю

— Вы его любите?

— Я его ненавижу!

— Что вы сделаете, если он снова встретится на вашем пути?

— Задержу!

— Это опасно.

— Ну и что же?..

Значит, решено окончательно? Борис — мой враг! Встретившись с ним, я не струшу, как струсила три дня назад?

Все-таки, как чертовски хорошо, когда ты… живешь, когда знаешь, что у тебя есть друзья и товарищи, что ты, так же, как и они, любишь и мечтаешь, что мир, который окружает тебя, в котором ты учишься творить и побеждать, принадлежит тебе!..

…Дождь усиливается. Он заглушает гул города. За окном висит серый занавес, разорванный мутными пятнами уличных фонарей. Я стою у книжного шкафа, поглощенная стройными. мыслями, пришедшими ко мне впервые за эти бессонные ночи. Я думаю о новых днях, которые мне предстоит провести среди рискующих жизнью ради жизни наших людей; думаю о том времени, когда сумею, так же как и Зайко и Розыков, бороться с теми, кто однажды отняв у меня любовь, сделал Бориса моим врагом.