Синайский секрет

Грег Лумис

В разных концах света убиты трое ученых. Связь между ними лишь одна: все они, независимо друг от друга, занимались исследованиями в области неископаемого топлива. Что же такого удалось открыть ученым и в какую тайну они проникли, поплатившись за знание собственной жизнью? Ответы на эти вопросы ищет Лэнгфорд Рейлли — бывший сотрудник спецслужб, а ныне адвокат и руководитель фонда, спонсировавшего исследования погибших. В ходе своего головокружительного и опасного расследования Лэнг сталкивается с осколками древней тайны, сохранившейся лишь в разрозненных древних письменах, начертанных тысячелетия назад в Синайской пустыне. Но содержание их таково, что даже далекий от физики и химии Рейлли понимает: будучи воплощенным в жизнь, этот секрет способен рвануть посильнее атомной бомбы…

 

Пролог

Гора Хорив

март 1904 г.

Синайский полуостров

Открытие ошеломило сэра У. М. Флиндерса Петри, но, похоже, не слишком его обрадовало.

Целью этой экспедиции, финансировавшейся Фондом исследования Египта, было подробное изучение и картографирование области между Суэцким заливом и Акабой, где древние египтяне вели различные горные разработки. И, подобно очень многим своим предшественникам-исследователям, Петри нашел нечто весьма далекое от предмета своих поисков.

Он не рассчитывал обнаружить что-либо выдающееся, невзирая даже на то, что гора вполне могла оказаться тем самым Синаем, с вершины которого Моисей принес скрижали с текстом Десяти Заповедей. Просто гора находилась в тех местах, которые надлежало изучить, и потому экспедиция не без труда забралась на острую скальную вершину. И там, среди растрескавшихся валунов из красного песчаника и чахлых кустов, кишевших скорпионами, исследователи углядели нечто совершенно неожиданное.

Из зева пещеры, имевшей, несомненно, искусственное происхождение, выходили остатки стен, сложенных из древнего, ручной работы, кирпича. С южной стороны стены давным-давно отполировало песком, тысячелетиями приносимым сюда горячим ветром; Петри называл его про себя дыханием пустыни. Зато с северной стороны сохранились большие куски окрашенной штукатурки, которой строители некогда покрыли необожженные кирпичи. И в этой штукатурке иероглифами процарапаны надписи; Петри решил, что их можно датировать эпохой Двенадцатой династии египетских фараонов, приблизительно 2600 лет до н. э.

Задолго до Моисея.

И это означало, что перед ним возникла серьезная проблема.

Указания Фонда исследования Египта были очень четкими. Одна из целей экспедиции: проведение раскопок и исследований ради подтверждения и объяснения Ветхого Завета. Сейчас участники экспедиции находились на той самой горе, где Моисей говорил с Богом, явившимся в неопалимой купине, с вершины которой он принес даже не одну, а две пары скрижалей, и у подножия которой он сжег истукана золотого тельца.

Открытие Петри можно было бы расценить как измену друзьям и спонсорам, как нечто такое, чего ни один английский джентльмен не мог бы одобрить.

Обнародование находки, несомненно, заставило бы фонд отказаться от дальнейшего финансирования его работы. Больше того, оно могло бы вызвать всеобщее неудовольствие и даже привести к исключению Петри из Мейферского клуба исследователей.

Оставалось лишь сожалеть, что он полез на эту злосчастную гору.

Тем не менее и он сам, и сопровождавшие его исследователи уже находились тут, и отказ от раскопок означал бы пустую трату времени, сил и средств.

К закату из плена сыпучих песков освободили массу табличек, статуэток и всякой всячины, неоспоримо свидетельствовавшей о том, что здесь находился храм. Петри был уверен, что на следующий день их глазам предстанет алтарь и другие доказательства того, что здесь некогда поклонялись вездесущей Хатор, богине любви, гробниц, золота и песен, которая своим молоком даровала фараонам бессмертие. Сомнений в этом быть не могло — изображение божества красовалось на стене, и никого из прочих богов или богинь никогда не изображали с коровьими рогами и солнечным диском на голове.

К тому времени, когда с обедом было покончено, и местные проводники установили палатки для него и трех других англичан, Петри наконец-то принял решение — просто представить свои находки фонду, и уже фонд пусть решает, как с ними поступить. Хотя, конечно, все это вызывало досаду — он-то рассчитывал сам опубликовать результаты своих исследований.

К середине следующего дня от сухого песка расчистили несколько комнат и залов. Были обнаружены рельефные изображения различных фараонов, их любимых жен, сыновей и приближенных, а вот главного алтаря не оказалось. Зато нашли множество прямоугольных и круглых углублений, выдолбленных в песчанике, — каждое из них больше ванны. Петри никогда прежде не доводилось видеть ничего подобного, он не мог даже предположить, какой же практической надобности могли служить эти углубления. Еще больше озадачила его находка металлургического тигля и, пожалуй, нескольких фунтов неведомого белого порошка под каменными плитами пола. Возможно, о нем и говорил незнакомый иероглиф, часто попадавшийся в надписях на стенах и многочисленных стелах. Впрочем, о значении этого таинственного знака маститый археолог не имел никакого понятия. Он попросту никогда прежде его не видел. Но самой таинственной загадкой оставался найденный в храме тигель.

Тигель вновь появлялся в изображении Анубиса, бога-шакала, провожавшего умерших в загробный мир. Зверь возлежал на барке, а перед ним, держа в руках конический предмет, стоял фараон Аменхотеп. В надписи сообщалось что-то о даровании золота и радости для ртов.

В ходе дальнейших поисков золота найти не удалось — только загадочный белый порошок.

Как и подобало компетентному археологу, Петри описал результаты, закончил раскопки (так и не определив местонахождение алтаря) и двинулся дальше по маршруту, который ему поручили изучить.

С Фондом Петри, по-видимому, достиг какого-то взаимоприемлемого соглашения, поскольку вскоре — в 1910 году — свет увидела его небольшая книга «Древний Египет и Древний Израиль». Эта книга, вероятно, вызвала бы сумятицу в научном мире, если бы вскоре не померкла в тени по-настоящему грандиозных бурь — двух мировых войн.

Тем не менее ученый, как это случалось и со многими другими исследователями, привел в действие силы, чьей мощи и самого их существования даже не представлял. Впрочем, этого не мог представить себе никто в Европе начала двадцатого столетия.

 

Глава 1

Штифт Мельк на Дунае

Австрия

Настоящее время

Йозеф Штайнберг (д-р философии) стоял в двухэтажном портале, повернувшись к солнцу, клонившемуся к закату. Прямо перед ним круто обрывался в стремительные серые воды Дуная холм, где в десятом веке были возведены первые монастырские постройки. А за спиной находилась библиотека — огромная, триста футов в длину, комната, все стены которой прятались за книжными шкафами высотой по пятьдесят футов.

Из находившейся чуть ниже часовни доносились песнопения монахов, служивших вечерню. В этом изумительном памятнике архитектуры барокко, где некогда помещалась приходская школа, все еще жили около трех десятков монахов. Впрочем, он не обратил на голоса никакого внимания, пожалуй, вовсе не слышал их.

Если бы не буксир, толкавший тяжелые баржи вверх по течению, да автомобили, жужжавшие на шоссе и мосту, перекинутом через реку, Штайнберг мог бы считать, что находится в любом из временных отрезков последнего тысячелетия.

Об этом он тоже не думал.

Он был полностью сосредоточен на странном открытии, занимавшем его мысли вот уже два дня.

Год назад аббатство принялось за грандиозную работу по научному описанию двух с лишним тысяч томов, созданных в период с девятого по пятнадцатый век. На прошлой неделе один из аспирантов наткнулся на связку пергаментов на древнем иврите, которая, возможно, оказалась не на своем месте во время паники 1683 года, когда Кара-Мустафа с двухсоттысячным войском осаждал Вену, находящуюся всего лишь в пятидесяти милях к востоку от монастыря. Тогда по всей стране лихорадочно прятали ценности. Хотя турки через три месяца вынуждены были уйти восвояси, документы, по всей видимости, не вернули на место и оставили храниться вместе со всякой текущей церковной писаниной. Церковь обратилась к Штайнбергу, штатному профессору древнееврейской истории, временами занимавшемуся и археологическими изысканиями, с просьбой перевести и датировать документы.

Толщина пергамента и качество чернил дали Штайнбергу основание предполагать, что листы по возрасту соответствуют Мельку. А вот описанные на них события произошли раньше, намного раньше. Необычный синтаксис, фразы, заимствованные из египетского языка времен фараонов, заставляли профессора думать, что перед ним лежит кропотливо переведенная кем-то хроника, относящаяся к эпохе примерно от 1500 до 1200 гг. до Рождества Христова. Или, соблюдая надлежащую политкорректность, до н. э. — до новой эры. Как бы там ни было, хоть так назови, хоть этак, но задолго до того, как иврит стал известен в качестве языка, имевшего свою письменность.

Штайнберг, человек весьма педантичный, повернулся, направился в библиотеку, к одной из передвижных лестниц, закрепленных на металлических направляющих, поднялся к самой верхней полке и в очередной раз осмотрел то самое место, где были найдены документы. Не могло быть никаких сомнений в том, что все соседние тома датировались серединой — концом семнадцатого века.

Вновь оказавшись на паркетном полу, Штайнберг вернулся к столу, где были развернуты пергаменты, надел хирургические перчатки, которые защищали документы от любой кислоты, которая могла содержаться во влажных выделениях кожи, и подсел к ноутбуку, хранившему в себе черновик перевода. Он отлично понимал иронию анахронизма, выражавшегося в том, что документ был скопирован при помощи новейшей электронной техники в том же самом месте, где на протяжении многих веков древние тексты переписывались от руки.

Но, прежде всего нужно было понять, каким образом эти документы могли попасть сюда, в Австрию.

Если бы Штайнберга попросили высказать предположение, чего он терпеть не мог как ученый, но вынужден был постоянно делать как археолог, то он сказал бы, что древний пергамент попал в Европу среди других трофеев крестовых походов — а именно, по всей вероятности, третьего, после окончания которого герцог Леопольд V взял в плен ради выкупа английского короля Ричарда Львиное Сердце и держал пленника в замке Кюнрингербург — его руины до сих пор высятся на горе близ Дюрнштайна всего в нескольких километрах вниз по течению Дуная. Вполне возможно, что листы пергамента доставил в Мельк из старинного замка кто-то из потомков крестоносцев, желавший спасти реликвию, прежде чем турецкие войска сокрушат стены крепости. В этих местах хватало семейств, чья родословная восходила к эпохе крестовых походов и даже более ранним временам.

Штайнберг вздохнул, не скрывая облегчения — тайну происхождения документов удалось разрешить в первом приближении, по крайней мере, теоретически. А уж каким образом церковь — а по большому счету, весь мир — будет разбираться с последствиями его открытия — это уже совсем иная проблема.

Через два часа он поднялся и обвел помещение взглядом. Какими бы древними ни были эти документы, но факты, изложенные в них, вполне могли иметь отношение к современности. Серьезное отношение. Далеко выходящее за стены научных собраний с их академическими дискуссиями и страниц пыльных исторических журналов.

Штайнберг мог просто вернуть документы на прежнее место на верхней полке библиотеки и покинуть Мельк, положившись на то, что и сделанные им переводы с древнееврейского и старонемецкого языков точно так же канут в забвение. Вот только такое решение его не удовлетворяло. Одним из условий, которые он поставил, согласившись взяться за эту работу, было право опубликовать полученные им результаты в научных журналах по его собственному выбору. Для многих обнародование этой информации было бы куда ценнее, нежели ее сокрытие.

Так или иначе, но Штайнберг совершенно не желал уклоняться от шумихи, которую должна была бы вызвать его работа. Цель научной работы состояла в том, чтобы распространять знание, наподобие того, как ветер разносит по всему миру парашютики семян одуванчиков. А уж как это знание будет использоваться — не его дело.

Он не сразу заметил, что вместо давно зашедшего солнца громадный, похожий на пещеру зал освещали только слабенькие электрические лампочки, вкрученные в старинные канделябры, и задумался на мгновение — не для того ли в аббатстве используют только слабые лампы, чтобы обстановка больше походила на ту, какой она была во времена, когда единственным осветительным прибором была свечка?

Некоторое время Штайнберг стоял, чуть заметно кивая, как будто вел диалог с самим собой. Потом извлек из сумки для ноутбука чистый диск и переписал на него те заметки, которые сделал за два минувших дня. Затем он переслал черновик перевода по электронной почте на свой домашний компьютер. Это будет еще более надежной страховкой, чем диск. А завтра он распечатает оба перевода и отправит, вместе со своими заметками, в аббатство.

Но пока…

Что ж, он вполне мог немного повременить в предвкушении ожидавшего его в недалеком будущем научного признания; возможно, оно окажется даже больше того, которым пользуется его кузен, специализирующийся в естественных науках.

И тут его осенило.

Держа драгоценные документы в руке, он вышел из библиотеки, миновал несколько залов, пересек внутренний дворик и оказался возле магазина, где днем туристы покупали сувениры, книги и памятные медали с изображениями на религиозные сюжеты. Позади магазина находился небольшой кабинет; вчера Штайнбергу нужно было отправить факс, и ему дали ключ от этого помещения. Дверь была заперта, но профессор без труда открыл ее своим ключом. Если он не ошибся…

Да, действительно, факс отправлялся при помощи многофункционального копира. Выкинув из головы предательскую мысль о том вреде, который он мог причинить древним документам, Штайнберг принялся один за другим аккуратно укладывать листки пергамента на стекло аппарата.

Его двоюродный брат, живший в Амстердаме, как-то упомянул о проекте, для которого эти старинные записи могли бы оказаться полезными. Если послать документы сейчас, Беньямин сможет сразу воспользоваться ими, ведь публикации придется ждать несколько месяцев, если не целый год. Так что все просто. Его кузен Беньямин также был профессором — правда, какой-то экзотической науки. Не то аналитическая химия, не то теоретическая физика — Штайнберг и сам точно не знал.

Он открыл стол и вынул оттуда большой конверт и блок почтовых марок. Быстро написал короткое письмо, где просил кузена уничтожить копии или хотя бы никому не показывать их до тех пор, пока не выйдет в свет его публикация. Потом наклеил на конверт нужное количество марок и положил его в коробку для почты, которую будут отправлять завтра.

Штайнберг улыбнулся. Так он наверняка отыграется за ту невнятную формулу, которую его кузен опубликовал в прошлом году — какое-то теоретическое уравнение, вызвавшее умеренный ажиотаж в научных журналах. Эти древнееврейские свитки, несомненно, окажутся гораздо более значимыми, чем теоретические изыскания Беньямина.

Соперничество между двумя родственниками и друзьями началось еще в их раннем детстве, и теперь Штайнберг, безусловно, вырвется далеко вперед.

Тут он догадался взглянуть на часы и сообразил, что ему давно уже пора бы вернуться домой, в Вену. Штайнберг запер кабинет, вернулся в библиотеку, оттуда проследовал через другую дверь, выходившую не к реке, а в просторный двор, и обнаружил, что на усыпанной гравием площадке для стоянки автомобилей, где еще недавно стояли несколько автобусов с туристами, не осталось ни одной машины, кроме его старенького, но вполне надежного «Фольксвагена Жук». Миновав ворота, он покинул ухоженную территорию аббатства и выехал на дорогу, ведущую к мосту. В зеркале заднего обзора таяли в сгущавшихся сумерках две одинаковые башни и купол собора Мелька.

За то время, которое потребовалось, чтобы добраться до узкого моста, высоко перекинувшегося через Дунай, у Штайнберга сформировалось четкое представление о том, что будет содержаться в тех публикациях, которые он выпустит по результатам своей нынешней работы.

Его размышления прервал вспыхнувший в зеркальце яркий свет фар. Судя по высоте над дорогой, за ним ехал грузовик.

Странно. Грузовикам ездить по этому мосту строго-настрого запрещалось.

К тому же проклятая громадина стремительно набирала скорость.

Штайнберг понял, что сейчас произойдет, лишь за мгновение до того, как грузовик с громким металлическим хрустом наподдал сзади его «Фольксваген», швырнув маленькую машинку на перила моста.

В нем успел всплеснуться страх. Железное ограждение никоим образом не могло помешать его автомобилю сорваться в лежавшую внизу пропасть.

Он оказался совершенно прав.

 

Глава 2

Белый дом

Вашингтон, округ Колумбия

04:23 по стандартному восточному времени

Состояние, которое испытал Филипп Ханслер, президент Соединенных Штатов, когда его разбудил звонок стоявшего рядом с кроватью телефона, больше всего походило на похмелье. Взглянув на светившееся рядом с телефоном табло цифровых часов, он чуть слышно застонал. А пока снимал трубку и подносил ее к уху, в голову ему пришла совершенно очевидная мысль: этой ночью выспаться не удастся. Пользоваться этой линией мог только руководитель его администрации, и если он звонил в это время, значит, новости у него плохие.

Не включая свет, чтобы не разбудить жену, Филипп сел на кровати.

— Да.

— Доброе утро, мистер президент. Иранская ситуация вышла из-под контроля. Начальники штабов уже оповещены, Комитет соберется у вас в оперативном центре минут через десять.

Президент молча повесил трубку, высвободил ноги из-под одеяла и нащупал шлепанцы, оставленные возле кровати.

— Заказать тебе кофе? — спросила жена.

Как-никак, в кухне Белого дома круглосуточно дежурили несколько человек.

Президент зашлепал ногами в ванную.

— Не нужно. Там, куда я иду, меня, наверное, угостят.

Даже сама мысль о том помещении, где будет проходить совещание, заставила его поежиться. Оперативный центр, построенный во время «холодной войны» глубоко под Белым домом, представлял собой неуязвимый бункер и должен был служить командным пунктом президента на тот случай, если при внезапной ядерной атаке его не удастся эвакуировать из Вашингтона. Под землей скрывался целый комплекс помещений, снабженный всем необходимым, в том числе санузлом и кухней. Естественно, он был оборудован самыми совершенными средствами связи и до сих пор рассматривался как центральный пункт управления при возникновении критического положения в общенациональном масштабе.

Через несколько минут президент стоял перед дверью лифта, находившейся неподалеку от жилых помещений третьего этажа Белого дома. Из-за окон доносились гнусные завывания сирен приближавшихся автомобилей. Он посмотрел на часы. Высшие военные чины страны и их сопровождение успевали вовремя.

Как только президент вошел в зал заседаний, навстречу ему поднялись трое генералов и один адмирал. Президенту показалось, что он услышал звяканье медалей на их мундирах. Как этим парням удается так быстро нацеплять на себя все эти побрякушки и ленты? Наверное, у них имеется по несколько комплектов, которые заранее прикрепляют к кителям.

Президент коротко кивнул.

— Прошу садиться, господа.

Четыре задницы, облаченные в накрахмаленные и идеально отглаженные брюки, рухнули в кресла. Официант в белой куртке с подносом, на котором возвышался кувшин кофе и гора стоявших одна в другой чашек, появился одновременно с руководителем администрации Белого дома, государственным секретарем, министром обороны и директором Национальной разведки, поспешно усевшимися на свои места.

— Еще не нашли вице-президента, — сообщил руководитель администрации. — Будем ждать его?

«Нет у нас времени на то, чтобы обыскивать квартиры всех одиноких женщин, живущих в Вашингтоне», — подумал президент. Овдовевшего два года назад вице-президента всегда трудно было быстро отыскать, что по ночам, что в уик-энды. Впрочем, этот человек не слишком скрывал свои амбиции, так что следовало ожидать, что рано или поздно он изменит свое поведение.

Но вслух президент этого не сказал, а лишь покачал головой.

— Пусть кто-нибудь займется его поисками. Не будем заставлять остальных ждать понапрасну.

Взяв с подноса чашку с кофе, над которой еще поднимался парок, президент с благодарностью кивнул официанту.

— Что ж, насколько я понимаю, вы подняли меня из постели среди ночи не только для того, чтобы выпить кофе в моем обществе. — Он кивнул Джеку Аллену, чернокожему адмиралу лет шестидесяти. Из представителей своей расы тот первым дослужился до столь высокого звания и оказался вторым из них на посту председателя Объединенного комитета начальников штабов. — Итак, Джек, в чем дело?

Адмирал указал на огромный плоский экран, который занимало сделанное с большой высоты видеоизображение Ближнего Востока от Средиземноморья до Гиндукуша. По нему с востока на запад плыла красная точка.

Адмирал говорил басом — настолько глубоким, что, как заметил президент, его голос доносился словно бы откуда-то снизу. Так мог бы говорить ветхозаветный пророк.

— Перед вами, мистер президент, спутниковое изображение в реальном времени, на котором видны шесть ракет K-двенадцать, или СУМА, каждая из которых способна нести десять и больше разделяющихся боеголовок, в том числе и с атомным зарядом. Они были запущены из трех различных точек в Иранской пустыне, где наши спутники ни разу не обнаружили пусковых установок. Вероятно, из подземных шахт.

— Цель?

— Израиль. В радиусе действия К-двенадцатых нет больше ни одной страны, у которой были бы серьезные разногласия с Ираном.

Руководитель администрации подался вперед и взглянул на своего босса через стол.

— Мистер президент, если помните, на прошлой неделе израильтяне угрожали нанести превентивный удар, если Тегеран не приступит к уничтожению своих носителей для ядерных зарядов. Похоже, иранцы решили их опередить.

— Мистер президент…

Высокая сухощавая женщина неопределенного возраста высунулась вперед, чтобы обратить на себя внимание. Длинноносая, с широкой мужской походкой госсекретарь Сьюзен Фолк часто напоминала президенту аиста, шагающего по болоту в поисках жирной лягушки. Но, несмотря на комичное сходство с птицей, она была очень умной женщиной и к тому же обладала потрясающей интуицией, когда дело касалось выявления национальных интересов своей и других стран. Она предсказала, что недавние военные игры Ирана были не пустой демонстрацией, а реальной подготовкой к агрессии против враждебного ему Израиля. Ясность ее мышления восхищала президента.

— Да, Сьюзен?

— Можно не сомневаться, что премьер-министр Израиля Коник видит сейчас то же самое, что и мы, и уже готовит ответ. Удар, вероятно, будет нанесен не только по военным объектам Ирана, но и по нефтепромыслам. Поэтому можно ожидать, что Россия и Китай как крупнейшие потребители иранской нефти поднимут шум, когда увидят, что поставки окажутся под угрозой.

— И Россия, и Китай знают, что мы твердо стоим на стороне Израиля. И знают также, что Израиль если и нанесет удар, то сделает это лишь под угрозой смертельной опасности, — сказал президент. При наличии миллионов избирателей-евреев, размер политических пожертвований которых исчислялся сотнями миллионов, ни один президент не мог бы сказать ничего другого. Он вновь повернулся к военным. — Сколько осталось до удара?

— Семнадцать минут десять секунд, мистер президент, — ответил седой мужчина в голубой форме ВВС.

— Мы можем как-то сбить их?

Представитель авиации покачал головой.

— Слишком мало времени. Придется в этом деле положиться на израильтян. Оружие для этого мы им поставляли. Однако опасаюсь, что около половины боеголовок все же пройдет.

Президенту даже думать не хотелось о тех бедствиях, которые тридцать ядерных боеголовок могли бы причинить Соединенным Штатам. Что уж говорить о крохотном Израиле!

— Хотелось бы удостовериться в том, что все мы придерживаемся единого мнения, — сказал он. — Что мы имеем? Нападение, вероятно, с применением ядерного оружия, на Израиль. Можно не сомневаться, что последует ответный удар, после чего, весьма возможно, в дело вмешаются Китай и Россия. Ваши предложения?

Первой подняла руку госсекретарь.

— Мистер президент, есть только один путь. Вы должны немедленно связаться с премьер-министром Коником.

— Боюсь, что сейчас он слишком занят.

— Все равно. Вы должны поговорить с ним и убедить его не наносить ответный удар — по крайней мере, до тех пор, пока мы не сможем переговорить с русскими и китайцами.

Легче, пожалуй, было бы убедить импульсивного израильтянина перейти в ислам. Но как президент Ханслер обязан был попытаться это сделать.

И какого черта он так стремился к этой должности?

Словно прочитав мысли президента, к нему подошел уоррент-офицер.

— Телефон, сэр. Звонит премьер-министр Коник.

Даже если бы кто-нибудь уронил сейчас булавку, этот звук прогремел бы, как взрыв.

— Вы сказали: премьер-министр Коник?

— Да, сэр.

Президент взял трубку с таким видом, словно не верил в происходящее.

— Моше?

— Фил! — громыхнул голос в трубке. Слышно было так, будто говоривший находился не за полмира, а в этой же комнате.

С первых же дней своего пребывания на президентском посту Ханслер сдружился с главой израильской нации. Они вдвоем с удовольствием ловили форель на муху на президентском ранчо в Монтане и активно общались на всяких международных форумах. Впрочем, ничего нового тут не было — все израильские лидеры стремились как можно теснее общаться со своими американскими коллегами. Ведь от этого напрямую зависело само существование Израиля.

— Как поживает Нэнси? Ваш мальчик, если я не ошибаюсь, в этом году заканчивает колледж? Почему бы вам в честь этого события не отправить его к нам в гости?

Президент обвел взглядом комнату, отлично понимая, что голос Коника слышат все присутствующие.

— Э-э… Моше, я думаю, что вы звоните не только для того, чтобы узнать, как поживает моя семья…

— Вы совершенно правы, — проревел динамик. — Я рассчитывал узнать ваше мнение о той небольшой проблеме, что у нас возникла с этими несносными иранцами.

Президент использовал бы другое прилагательное, но сдержался.

— У нас на спутнике есть ракеты. Надеюсь, системы ПВО, которые мы вам прислали, в порядке.

— Ой, да бросьте вы эти антиракеты. — Телефонный собеседник говорил весело, как будто рассказывал свой любимый анекдот. — У нас все в порядке. Я вам как раз и звоню, чтобы сказать — у нас все в порядке. Вовсе незачем объявлять тревогу.

— Вы хотите сказать, что не намереваетесь принимать ответные меры, бомбить Иран и загонять его в каменный век?

— Насколько мне известно, Иран уже не один десяток лет пребывает в каменном веке. Вы же следите за его политикой, верно? Нет, никаких ответных мер не потребуется. Можете спокойно ложиться спать.

Президент отодвинул трубку от уха и посмотрел на нее так, будто сомневался в здравомыслии динамика.

— Никаких ответных мер?

— А на что отвечать-то?

— На…

Генерал морской пехоты с четырьмя звездами на погонах осторожно дернул президента за рукав.

— Мистер президент…

Президент метнул на него недовольный взгляд и лишь потом сообразил, куда показывал генерал.

На экране больше не было точки.

— Теперь понимаете, что я имел в виду? — с торжествующим смешком спросил израильский политик. — Все закончилось.

— Моше! Какого?.. Как?..

— Волею Иеговы, Фил! В вашей Библии говорится, что вера может двигать горами. А нам всего-то нужно было заставить исчезнуть несколько ракет.

И он положил трубку.

Генерал ВВС что-то энергично говорил в сотовый телефон.

— Черт возьми, что случилось? — спросил президент.

— Чего точно не случилось, мистер президент, так это сбоя оборудования. Ракеты действительно исчезли.

— Вы хотите сказать, что система ПВО сработала лучше, чем ожидалось?

— Нет, мистер президент. Никакие противоракеты не запускались — спутник не мог бы не заметить их. Иранские ракеты попросту испарились.

Президент резко откинулся на спинку кресла.

— И каким образом, черт возьми, они это сделали?

Ответом ему было молчание.

— Ладно, ладно, — сказал президент. — Я хочу точно знать, что именно произошло, почему эти ракеты исчезли, испарились или что там еще случилось с ними. А пока что я полностью закрываю эту историю. И если услышу хоть полслова о том, что сегодня произошло, кто-то будет заканчивать свою карьеру смотрителем над стадами северных оленей на Аляске.

 

I

 

Глава 3

Переулок Слепого осла

Брюгге, Бельгия

22:00 по европейскому времени

Несмотря на то, что сеть каналов, раскинутая по Брюгге, имела теперь чисто декоративное, а не практическое значение, этот город с его деревьями, которые росли на набережных перед сложенными из красного кирпича средневековыми домами с узкими высокими окнами, напоминал Беньямину Ядишу его родной Амстердам.

С тех пор, когда город был центром текстильной промышленности и торговли, изготовления изумительных кружев и роскошных золотых изделий, прошло около шестисот лет, но город сохранился поразительно хорошо. Река Звин, связывавшая его с морем, давно уже прекратила свое существование — ее занесло илом, — тем самым положив конец торговой славе города, но, тем не менее, продолжала препятствовать возведению неприглядных многоэтажных новых домов, что отличало Брюгге от многих других городов Европы.

Холодная неуютная квартирка, занимавшая половину маленького домика в Кембридже, каморка на четвертом этаже в парижском районе Сорбонна, захудалые комнатушки прямо над пивной неподалеку от Мюнхенского университета, которые были хуже, чем даже перестроенный сарай за городской чертой Болоньи, где после сильного дождя часами капало с потолка. До того, как возглавить физический факультет Амстердамского университета, Беньямин успел поработать в полдюжине других университетов.

Он любил в шутку называть себя непрерывно скитающимся Вечным жидом.

Беньямин повернул за угол, с радостью покинув узкий переулок — настолько узкий, что там можно было бы, вытянув руки в стороны, одновременно взяться за ручки дверей домов, стоящих по обеим сторонам. И облегченно вздохнул.

Но почему и отчего испытал облегчение?

Беньямин и сам не мог этого понять. Он знал только, что его тревога не имела никакой логически объяснимой причины. Даже не классическая эмоция, существование которой признал бы любой ученый.

Он пересек Бург, очаровательную мощеную площадь, все ресторанчики которой к этому времени закрылись, и уже видел перед собой Маркт, сохранившуюся с тринадцатого века рыночную площадь, окаймленную старинными домами с высокими остроконечными крышами со ступенчатыми фронтонами, сверкавшими броской раскраской. По причине, которую тоже невозможно было объяснить, то, что он оказался в самом освещенном месте города, радовало его. Только теперь Беньямин осознал, насколько сильным был приступ клаустрофобии, настигший его в запутанных улицах и переулках, по которым даже не могла проехать легковая автомашина.

«Ерунда», — сказал он себе. Никогда в жизни ведь не боялся ни замкнутого пространства, ни высоты — спокойно стоял на краю крыши любого высокого дома.

И оглядываться то и дело было совершенно ни к чему.

И все же было во всем этом что-то зловещее. Неожиданный телефонный разговор, в котором от него потребовали принести компакт-диски с протоколами его последних экспериментов, встреча ночью в незнакомом городе… Если бы звонил кто-то другой, он решил бы, что говорил с сумасшедшим.

Он устроился за столиком на тротуаре перед одним из немногих работавших в этот час бистро. Бесшумно материализовался официант, и Беньямин заказал пиво «брюгсе трипел». Вообще-то он предпочитал кофе, но если хватить сейчас кофеина, то всю ночь не заснуть.

Ночь

Намного позже 22:00

Официант поставил на стол бутылку пива и стакан. Как принято в таких заведениях, он также оставил на маленьком подносе клочок бумаги — счет, который Беньямин мог оплатить в любое время, просто оставив на том же подносе деньги, и уйти. Потом официант поспешно удалился в ярко освещенное помещение. Беньямин же принялся медленно наливать пиво, следя за тем, как над жидкостью образуется белая шапка.

— Если наклонить стакан, пены будет куда меньше.

Мужчина, усевшийся напротив него, говорил по-английски с акцентом. Расположился он так, что его лицо, окруженное ореолом от уличного фонаря, разглядеть было совершенно невозможно.

Беньямин прищурился, но так и не разглядел ничего, кроме расплывчатого темного пятна.

— Я не узнаю ваш голос. Вы ведь не…

Голова качнулась из стороны в сторону.

— Нет. Я провожу вас к нему. То, что он просил, у вас с собой?

Беньямин погладил внутренний карман куртки и взял со стола стакан.

— Конечно. Сейчас, только допью. Не желаете?

— Нет, благодарю вас.

Беньямин опустошил стакан, поставил его на стол, взял с подносика счет и повернул его к свету уличных фонарей. Скорее угадав, нежели прочитав написанные цифры, положил на стол два евро и поднялся.

— Я не раз беседовал с ним, но встречались мы только однажды. В самом начале. Почему такая спешка? Почему здесь, а не в Амстердаме, где он мог бы лично ознакомиться с моей работой?

Спутник то ли не слышал его, то ли, что вероятнее, пропустил вопросы мимо ушей и быстро зашагал на запад по Стеернстрит. Беньямин в несколько шагов догнал его, гадая на ходу, что за причина может быть для такой спешки. Вероятно, вскоре все объяснится. Они свернули налево и прошли по Мариастрит мимо церкви Богоматери, протыкавшей ночь своим самым высоким во всей Бельгии шпилем, озаренным расположенными у подножья стен прожекторами. Затем — направо по набережной канала Восток-Запад. Высокие городские здания с остроконечными крышами уступили место скромным двухэтажным кирпичным домам, с крутых карнизов которых уже более пятисот зим благополучно сваливался снег.

Провожатый остановился и указал на скамью под деревом, корни которого, змеясь по земле, тянулись к каналу. На противоположной стороне узкой улицы находился дом с вывеской, изображавшей лебедя. Маленькая гостиница. Это было вполне логично. Именно такое временное жилище мог выбрать для себя тот человек, на встречу с которым прибыл Беньямин — роскошное, но неприметное.

— Подождите здесь.

Беньямин открыл было рот, чтобы возразить, затем передумал и сел лицом к воде. Она была так спокойна, что теплый свет из окон гостиницы лежал на ее поверхности четкими прямоугольниками. В такие весенние ночи приятно посидеть на улице. Возможно, тот человек опасался, что в стены гостиницы могут быть вмонтированы какие-нибудь подслушивающие устройства. Беньямин отлично понимал, почему он мог желать, чтобы никто не подслушал их разговора. Лучше хранить все в тайне, пока проект не будет завершен — кое-кому очень хотелось, чтобы этого никогда не случилось.

Беньямин услышал шаги и начал подниматься.

Он почувствовал, как что-то холодное и твердое уперлось ему в основание черепа, холодное и твердое, как сталь.

Как ствол оружия.

Но почему?

Он услышал тихий щелчок, чуть ли не шепот, и где-то позади его глаз сверкнули яркие огни. Он не почувствовал боли, только ощутил, насколько тверда земля, на которую он упал.

И прикосновение чьей-то руки, нащупывающей внутренний карман в его куртке.

Потом все потемнело, и больше он уже ничего не чувствовал.

 

Глава 4

Таверна Мануэля, Хайленд-авеню

Атланта, Джорджия

20:30 по восточному стандартному времени

Той же ночью

В самой старой части таверны «У Мануэля», построенной еще в начале 1950-х годов, находилась стойка бара с высокими табуретами и обшарпанные деревянные кабинки, исписанные и изрисованные многочисленными поколениями студентов. И тогда, и сейчас заведение служило местом встреч местных политизированных демократов, университетской интеллигенции, а также тех, кто хотел бы войти в один из этих кругов. Мануэль мудро выбрал место, расположив свою таверну через дорогу от границы находившегося под постоянным контролем баптистов и методистов Южного округа, где находился Университет Эмори. Бар служил оазисом пива и свободной мысли на краю Сахары воздержания и нетерпимости. И неважно, что основная часть налога с доходов от потребляемого в штате спиртного поступала от поставщиков эликсира дьявола, обретавшихся на той стороне улицы, где в неподписанных коробках из-под бакалейных товаров хранились те самые напитки, которые покупатели потом украдкой проносили на запретную территорию.

Даже когда перемены в межрасовых взаимоотношениях и экономике свели на нет прежние, возможно, устаревшие ценности, и употребление алкоголя на той стороне улицы стало законным, Мануэль не позволил себе перейти к обычной бесхитростной торговле. Окрестности, где некогда возвышались очаровательные особняки, давно уже преобразовались в неразличимые кварталы «доступного жилья», но за баром сохранялась репутация не слишком респектабельного заведения, которую последующие владельцы вовсе не старались исправить. За долгий срок своего существования таверна обрела славу центра сборищ не только добропорядочных левоцентристов, но и людей, недовольных нынешним социальным положением, и даже откровенных бунтарей.

Чернокожий мужчина, шею которого обнимал белый воротничок церковнослужителя, и его белый спутник, облаченный в типичную униформу адвоката — темный костюм с броским галстуком, — не привлекли ничьего внимания. Они были здесь частыми посетителями, всегда занимали одну и ту же кабинку и частенько жаловались (порой на латыни) на низкое качество подаваемых блюд, что, между прочим, являлось еще одной из особенностей «Таверны Мануэля».

— Corruptio optimi pessima, — сказал священник, протягивая руку к полупустому кувшину тепловатого пива.

— Да, Фрэнсис, когда портится что-то хорошее, это удручает, — согласился его белый собеседник. Он долил себе остатки пива из кувшина и махнул официанту. — Но мэр имеет точно такое же право на защиту, как и любой другой. Cor illi in genua decidit.

— Можно смело держать пари: на колени его поставил только страх, — усмехнулся Фрэнсис. — И уж, конечно, не молитва.

Фрэнсис Нарамба родился в одной из лидирующих по бедности, заболеваемости и коррумпированности стран Западной Африки, учился в Оксфорде, а потом окончил семинарию в Соединенных Штатах. То ли по собственному желанию, то ли по воле кого-то из вышестоящих он получил назначение не в ту адскую дыру, из которой вышел, а в один из быстро разраставшихся приходов африканских иммигрантов в Атланте.

По выражению его сотрапезника Лэнгфорда Рейлли, они оба были жертвами либерального гуманитарного образования и потому не годились ни для чего, требующего реальных знаний и навыков.

Например, для профессии водопроводчика.

И, оказавшись жертвой полученного образования, Фрэнсис делал карьеру в церкви, а Лэнг закончил школу права. Сестра Лэнга была одной из немногих белых прихожанок в общине, возглавляемой Фрэнсисом. Ее трагическая гибель, как ни странно, сблизила священника и адвоката. Вскоре они стали хорошими друзьями. И даже безверие Лэнга и чрезмерная, по его мнению, набожность Фрэнсиса служили им лишь неиссякаемым поводом для дружеских споров. В душе же каждый из них признавал, что его друг, несмотря на свои заблуждения, является одним из умнейших людей на свете.

Лэнг с любопытством наблюдал за официантом, который нес к их столику поднос. У «Мануэля» можно было нарваться на малоприятный сюрприз, что бы ты ни заказывал.

— К счастью, бывший мэр не согласен с мнением Овидия насчет того, что estque pati poenas quam meruisse minus.

С таким же любопытством глядел на официанта и компаньон Лэнга, но, когда тарелка оказалась на столе, это выражение сменилось недоуменным подозрением. «Слегка обжаренное» филе походило на головешку. Он тяжело вздохнул, а официант сунул под нос Лэнгу гамбургер и жареную картошку и поспешно удалился.

— К счастью?

Глядя на уставившегося на обугленные останки бифштекса Фрэнсиса, Лэнг с большим трудом скрыл улыбку.

— К счастью для меня. Если бы он считал, что перенести наказание лучше, чем заслужить его, вряд ли он захотел бы платить мне такие громадные деньги за защиту в суде.

Фрэнсис покачал головой и потянулся к бутылочке с соусом.

— Лично мне странно, что он не… Как говорят в сериалах о преступниках?

— Признает свою вину?

— Hoc sustinete maius ne veniat malum — терпите, а то как бы не было еще хуже.

— Он утверждает, что он ни в чем не виновен.

Фрэнсис снова усмехнулся.

— И начальник его администрации, и руководитель управления по контрактам, и еще пятеро…

— Шестеро.

— …Или признали себя виновными, или валят друг на друга обвинения в коррупции, взяточничестве, вымогательстве, уклонении от налогов и так далее, и тому подобное. Какие еще обвинения можно было ему предъявить?

— Парковка автомобиля в неположенном месте и в неположенное время?

Фрэнсис рискнул положить в рот первый кусочек бифштекса и принялся задумчиво жевать.

— Мне странно, что вы вообще взялись за это дело. Ведь в деньгах вы точно не нуждаетесь.

Лэнг молча пожал плечами — нельзя было не признать правоту Фрэнсиса.

— Управление огромной благотворительной организацией, по-моему, вовсе не развлечение. А вот защита в суде преступников в белых воротничках — да.

Фрэнсис добавил еще соуса на бифштекс, тщетно пытаясь перебить запах горелого мяса. Для обоих друзей уже стало делом чести не говорить, сидя за столом, насколько плохой могла быть — и обычно бывала — еда в «У Мануэля».

— И все же я не понимаю, почему вы захотели связать свое имя с таким жуликом.

Лэнг вытер лицо. По его подбородку текла кровавая жижа из почти сырого — а ведь он заказывал прожаренный — гамбургера.

— Мне кажется, была какая-то история о человеке, который много общался с проститутками и умер между двумя ворами. Он еще говорил, что пусть, дескать, кто-то первым бросит камень…

— Для еретика вы слишком уж хорошо знаете Священное Писание, — добродушно рыкнул Фрэнсис и резко сменил тему разговора. — Были какие-нибудь известия от Герт?

Лэнг положил свой гамбургер, чтобы сок — вернее, кровь и жир — хоть немного впитались в хлеб.

— Ни слова.

Фрэнсис открыл было рот, чтобы что-то сказать, передумал и возобновил борьбу с бифштексом.

— Но я их и не ожидаю. Ведь она уже больше года как вернулась на правительственную службу и уехала в Европу.

Фрэнсис догадывался, что за эвфемизмом «правительственная служба» скрывалось Центральное разведывательное управление. Хотя священник никогда не пытался проникнуть в подробности, длительный промежуток между датами окончания Лэнгом колледжа и получения им ученой степени заставлял думать о том, что он несколько лет где-то работал. А его давнишнее знакомство с Герт Фукс давало намек на то, какого рода была эта работа. Герт оказалась первой женщиной, с которой у Лэнга возникли по-настоящему близкие отношения, после того, как умерла от рака его жена. А умерла она за несколько лет до того, как священник и адвокат познакомились друг с другом.

— Ох уж эти capistrum maritale… — сказал с улыбкой Фрэнсис, рассчитывая все же выудить какие-то подробности.

— Странно, что вы вдруг принялись сокрушаться о превратностях супружеской жизни. Вряд ли вам когда-нибудь доведется столкнуться с ними лично.

Фрэнсис потянулся через стол и положил пальцы на предплечье своего друга.

— Лэнг, мне очень жаль, что она уехала. Я говорю совершенно искренне. Вы же знаете, насколько эта женщина была мне симпатична.

— И вам, и Грампсу. Я отлично чувствовал ваше отношение к ней.

Лэнг имел в виду собаку, которая досталась ему после гибели его сестры и племянника. Он попросту не смог расстаться с псом, который вполне мог бы рассчитывать на победу в конкурсе «самая уродливая собака в мире». От двоих людей, кроме которых у него не было на свете никакой родни, осталась только эта животина.

Подошел официант, чтобы забрать остатки обеда. Он, по-видимому, работал здесь совсем недавно, иначе не ляпнул бы такую глупость:

— Все съели?! И как вам понравилось?

Фрэнсис посмотрел на него пустыми глазами и промолчал.

— Как всегда, — сказал Лэнг. — Пережаренный бифштекс, сырой гамбургер. А от этой липкой, плавающей в прогоркшем жире картошки я просто без ума.

— Рад, что вам понравилось. — Держа одной рукой тарелки, второй официант положил на стол счет. — Подойду за деньгами, когда вы будете готовы.

Лэнг взял листок.

— Думаю, мы тоже имеем право соблюсти обычай.

Они обычно подбрасывали монетку, чтобы решить, кому платить по счету. Лэнг не мог припомнить, чтобы ему когда-нибудь случилось выиграть. Как получится на этот раз? Неужели Фрэнсис был прав, и в мире существовала какая-то высшая сила?

Но Фрэнсис не стал доставать монету и протянул руку к счету.

— Позвольте мне.

— Нет, нет. Бросим монетку. Как всегда post prandium.

Лэнг проиграл.

Фрэнсис усмехнулся.

— Manus e nubibus — счастливая случайность.

— Мне кажется, что буквальный перевод здесь подходит лучше: рука из-за облаков. Постоянство, с которым вы выигрываете, могло бы помочь вам обратить массу язычников.

— Включая вас?

Лэнг протянул официанту счет и свою кредитную карточку.

— У меня есть вера, только она не сфокусирована на римском папе.

— Равно как и на чем-либо еще, насколько я понимаю.

— Я верю в более высокую власть: на сегодня нет никого выше судьи Адамсона из Атлантского отделения Северного округа Джорджии. Поверьте, на земле не существует власти превыше судьи американского окружного суда. Если не верите мне, то спросите Дика Никсона.

— Он же давно умер.

— Что ж, в таком случае вам придется некоторое время подождать с этим вопросом.

Вернулся официант с чеком о снятии денег с кредитной карточки. Лэнг подписал чек и добавил наличными незаслуженные чаевые — чтобы не сомневаться в том, что, когда они снова захотят побывать здесь, им предоставят ту же самую кабинку.

— Мэра судят в федеральном суде?

Лэнг отодвинулся от стола и встал.

— Да — к несчастью для него. Пока фултонский окружной прокурор ломал голову, как выкрутиться из политических трудностей, федералы взяли да и предъявили ему обвинение.

Управление прокурора округа Фултон славилось своей плохой работой. Его сотрудники то и дело теряли дела и вещественные доказательства, и, пока искали их, заканчивались сроки давности по преступлениям. Судьи тщетно ждали обвинительных заключений, а уголовники тем временем выходили на свободу.

Они направились к задней двери, ведущей на стоянку автомобилей.

— Дело плохо, — заметил Фрэнсис. — Значит, вам придется иметь дело с настоящим противником, а не с жертвой.

— Вы будете иметь противника вместо жертвы.

Лэнг нажал на кнопочку брелока, отпиравшего его серебристо-серый кабриолет «Порше».

— Вы совершенно правы. Если бы в процессе участвовал местный обвинитель, все прошло бы как по маслу. Ведь этот бедолага не смог бы обвинить, пожалуй, даже Джона Уилкса Бута за стрельбу в общественном месте.

Священник забрался на пассажирское сиденье автомобиля.

— Когда-нибудь вы все-таки обзаведетесь автомобилем для взрослых?

Лэнг повернул ключ и с удовольствием прислушался к мужественному рокоту установленного сзади мотора.

— Он у меня уже был. Помните мой «Мерседес» с откидным верхом? В нем не работало ничего — ни сигнализация, ни сдвижная крыша.

— По крайней мере, это была не игрушка. Мне кажется, что благотворительная организация с многомиллиардным капиталом должна требовать от своего президента, чтобы он передвигался на чем-нибудь более респектабельном.

Лэнг, глядя через плечо, выезжал задним ходом со стоянки.

— Мой дорогой Фрэнсис, вы забыли, что фонд — это я.

Он сказал чистую правду. Несколько лет назад Лэнг заставил международную организацию под названием «Пегас» ежегодно выплачивать ему по несколько сотен миллионов долларов в качестве компенсации за убийство его сестры и племянника. С этими деньгами он создал благотворительный фонд, который назвал в память погибших. Хотя в фонде имелись и директора, и служащие, утвержденные по всем требованиям налогового законодательства, все важные решения Лэнг принимал единолично. Впрочем, помимо взаимоотношений с налоговым ведомством, правление выполняло еще две очень важные функции: помогало отличить действительно нуждавшихся от жадных попрошаек и сохранить в тайне, кто же именно осуществляет окончательный выбор. Если бы о самодержавной власти Лэнга стала известно, он утонул бы в океане нищих.

 

Глава 5

Пичтри-роуд

Атланта, Джорджия

Через двадцать минут

Не иначе, еще какой-нибудь клиент-преступник, подумал Лэнг. Служащие фонда получали настолько хорошее жалованье, что никому из них не пришло бы в голову звонить среди ночи.

Он сунул руку в карман за наушником Bluetooth, но вспомнил, что оставил его на комоде в спальне, печально вздохнув, нажал кнопку, прижал телефон щекой к плечу и сдержанно произнес:

— Да…

— Мистер Рейлли? Лэнгфорд Рейлли?

Голос был знакомым, но Лэнг не смог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах слышал его. Тем более что он подъехал к красному светофору, нужно было переключить скорость, и телефон вывалился ему на колени. Современные сотовые телефоны и классические ручные коробки передач трудно уживались друг с другом. Он снова подхватил телефон.

— Да.

— Мистер Рейлли, это детектив Фрэнклин Морз, полиция Атланты. Возможно, вы помните меня.

Еще бы Лэнгу было не помнить его. Этот детектив не единожды бывал у Лэнга дома в связи с загадочными убийствами.

— Рад снова услышать ваш голос, детектив, но сразу скажу, что ночь проходит спокойно. Пока что никто не пытался меня убить.

— Ну, ночь только начинается. К тому же, мистер Рейлли, дело касается не вас, а доктора Льюиса.

Вот это имя Лэнгу не сказало ровным счетом ничего.

— Кого-кого?

— Льюиса, профессора из Джорджийской техноложки.

В запоминающем устройстве в голове Лэнга наконец что-то щелкнуло, он вспомнил имя, но тут телефон снова вывалился. Речь шла об одном из редких случаев отклонения фонда от своей обычной политики поддержки здравоохранения в странах третьего мира. Он выделил солидный грант, благодаря которому профессор Оксфорда, занимавшийся многообещающими исследованиями в области поисков альтернативы ископаемому топливу, решил переехать в Технологический институт Джорджии. Нарушить собственные правила Лэнга уговорил лондонский адвокат Джейкоб Аннулевиц, его близкий друг, а также друг профессора. Работы продвигались настолько успешно, что фонд в настоящее время спонсировал не только работу Льюиса в Соединенных Штатах, но и аналогичное исследование, проводимое за рубежом.

Рейлли удалось поймать телефон, прежде чем он успел проскользнуть под кресло.

— Что случилось?

Последовала пауза. Лэнг слышал в трубке другие, приглушенные расстоянием, голоса.

— Пока не можем ничего с-зать, мистер Рейлли. — Лэнг вспомнил, что Морз всегда говорил очень неправильно, глотая звуки и то и дело вворачивая жаргонные словечки. — Кроме того, что Льюис готов. Я тут прикинул — это ж вы оплачивали его исследования. Так, может, взглянете сами? Вдруг чем-нить подмогнете…

— Он умер? Но как?..

— Я вам чего скажу, мистер Рейлли: я сейчас в его лаборатории. Знаете, где она?

Чуть больше месяца назад Лэнг присутствовал при установке там какого-то очень дорогого оборудования.

— Да. Возле Хемфилл-авеню.

— Точно.

В Технологическом институте Джорджии имели пристрастие к красному кирпичу. Из него были выстроены самые разнообразные и совершенно несхожие здания — например, псевдовикторианская колокольня и новехонькая коробка учебного корпуса. Несмотря на наличие нескольких казавшихся здесь чужеродными деревьев, университетский городок выглядел именно тем, чем и был — городским учебным заведением в далеко не самой престижной части города. В отличие от своего утопавшего в зелени конкурента, неоготического Университета Джорджии, Технологический институт придерживался суровой этики «синих воротничков», основными положениями которой являлись напряженная, упорная учеба, занятия по субботам и очень высокий уровень обеспеченности выпускников работой. Вот только футбольную команду, составленную из трехсотфунтовых верзил, которые получали спортивное образование и не обязаны были истязать мозги математикой, преследовали постоянные неудачи.

Возле одного из зданий, не украшенного какими бы то ни было вывесками, мигало яркими красным, синим и оранжевым огнями целое стадо полицейских машин. Ночной воздух сотрясали неразборчивые вскрики, доносившиеся из множества раций.

Вход охранял полицейский. Лэнг показал ему водительские права. Страж склонил голову к пристегнутой к воротнику рации, и через несколько секунд на пороге появился Морз.

Возраст этого сухощавого, спортивного сложения чернокожего мужчины было трудно угадать. Лэнг предполагал, что он уже хорошо перевалил на пятый десяток, но предположение это основывалось не на внешности, а на том достаточно весомом положении, которое занимал детектив. Глядя на него, Лэнг сразу вспоминал восточноафриканских бегунов, не имеющих себе равных на длинных дистанциях и в марафоне. К тому же детектив был очень умен, куда умнее, чем можно было бы решить, слушая его неграмотную (возможно, делано неграмотную) речь, в которой недоставало изрядного количества звуков.

Они подали друг другу руки.

— Когда вы перешли в этот район? — осведомился Лэнг.

— Да вот, прикинул, что подальше от вас будет поспокойнее.

Лэнг усмехнулся, невзирая даже на отнюдь не веселый повод для встречи.

— Так, кто из нас теперь хитрожопый?

— С хитрожопостью покончено. — Морз вновь посерьезнел. — Я чего вас дернул-то сюда? Чтобы вы взглянули, не пропало ли чего.

— А почему вы решили, что я имею какое-то отношение к доктору Льюису?

— Я ведь сыщик — вы не забыли? Вот и сыскал.

По всей вероятности, просматривая университетские документы, полиция увидела имя Лэнга на бумагах, касавшихся гранта.

Морз указал на противоположную сторону небольшого вестибюля.

— Сюда.

В комнате, куда они вошли, оказалось полно народу. Мужчина и женщина — Лэнг решил, что они эксперты-криминалисты — кисточками вроде тех, какими пользуются художники, собирали осколки стекла в маленькие полиэтиленовые пакеты. Еще один мужчина сидел за компьютером. Третий, в полицейской форме, говорил с четвертым мужчиной, одетым в форму университетского охранника. Еще одна женщина рассматривала при свете фонаря листочки, вырванные из блокнота.

Когда Лэнг в прошлый раз посещал это помещение, оно походило на лабораторию доктора Франкенштейна. Модернизированную, конечно. Теперь же казалось, что здесь создали не человекоподобное чудовище, а нечто вроде урагана Катрина. Из всего, что там имелось, на прежнем месте остались только два длинных стола, настолько тяжелых, что сдвинуть их могли бы только несколько человек. Пол был усыпан страницами, вырванными, по всей видимости, из блокнотов; под ногами Лэнга хрустело битое стекло. Микроскопы и какие-то незнакомые аппараты валялись так, будто их сначала засыпали в гигантский миксер, прокрутили, а потом вытряхнули. Он увидел лежавший на боку спектрофотометр, купленный на деньги фонда. Прибор, между прочим, стоил больше, чем пара «Феррари».

— Что за?..

Морз указал на еще одного мужчину, который фотографировал контур тела, нарисованный мелом на полу.

— Его нашли здесь. Охранник тащился мимо, услышал грохот, будто кто-то пытался разнести дом, сунулся, зыркнул и позвонил нам.

— У вас есть хоть какие-нибудь?..

— Это вам не «Закон и порядок», где мы за полчаса закрываем дело, а остальные полчаса остаются на болтовню прокурора в дырах между рекламой. Если серьезно, то мы даже не знаем, когда его замочили. Пока считаем, что примерно тогда же, когда здесь был весь этот кипеш.

— А мотив?

— Именно потому-то я и пригласил вас, мистер Рейлли. Ну и, конечно, потому, что половина всех безобразий в городе случается рядом с вами. Ваш фонд финансировал этого чудика, так, может, вы догадаетесь, что к чему.

Грант мы ему действительно дали. Но как Морз ухитрился узнать об этом среди ночи?

— Я видел его только два или три раза.

— И отстегнули такие башли неизвестно кому?

— Доктор Льюис был не неизвестно кем, — сухо ответил Лэнг, — а физхимиком с мировым именем. А может, химфизиком… Он занимался разработкой искусственного, неископаемого топлива.

— Это, получается, всякие газовые смеси и спирт для заправки автомобилей?

Знания Лэнга в области химии и физики ограничивались формулой воды и общим представлением о существовании закона всемирного тяготения.

— Точно не знаю.

— Не знаете? Мистер Рейлли, вы чертовски неосмотрительно трясете бумажником.

— Детектив, в фонде есть люди, которые проверяют, сколько денег нужно для проекта, выясняют квалификацию его руководителей и тщательно контролируют расходование средств. Уверяю вас, что фонд следит за своими деньгами куда внимательнее, чем хозяин, на которого работаете вы.

Делая такое заявление, Рейлли ничем не рисковал. Прежняя городская администрация выбирала подрядчиков, ориентируясь исключительно на их способность давать взятки и выплачивать откаты; ну, а его налоговый отдел не мог бы работать хуже, если бы даже его возглавили круглые дураки, наподобие Мо, Ларри и Керли из знаменитых комедий. Поэтому и город, и графство непрерывно сокращали и без того куцую сферу услуг. Тем более что нуждались в этих услугах в первую очередь те, кто не мог за них платить. Единственным же, кто по-настоящему выигрывал от существования системы в таком состоянии — выигрывал до поры до времени, — был клиент Лэнга, бывший мэр.

Морз вскинул руки — сдаюсь.

— Я простой служака, занимаюсь своим делом. Думаете, мне не хочется, чтобы нашего дорогого мэра вздернули за воровство?

Лэнгу оставалось лишь надеяться, что Морз не попадет в число присяжных.

— Простите, детектив, я…

В комнату вошел еще один незнакомый мужчина. Лэнг никогда прежде его не видел, но сразу догадался, кто он такой. Худощавый, в недорогом костюме, сверкающих легких туфлях. Лет тридцати пяти, высокий, больше шести футов. С темными волосами, подстриженными короче, чем требовала нынешняя мода, и тщательно выбритый, как будто побрился прямо перед тем, как отправиться сюда. Или, что вероятнее, возил электробритву в своем казенном «Форде» или «Шеви».

Лэнг видел его сотни раз; правда, каждый раз он оказывался иного роста, возраста и прочего. Этот человек или точно такой же, как он, обычно давал показания против клиентов Лэнга. Имена менялись, но общее сходство присутствовало неизменно.

Полицейский, охранявший вход, вошел вслед за вновь прибывшим и указал на Морза. Незнакомец решительно зашагал по комнате. Лэнгу послышалось, что детектив проворчал себе под нос: «Вот дерьмо!»

Пришелец показал бумажник с прикрепленным к нему значком.

— Специальный агент Чарльз Уитерспун, ФБР.

Руки для пожатия он не протянул. Морз тоже.

— Фибби… Ну, вот чудеса-то — такая позднота, а бюро вкалывает. Зуб даю, что он привалил прямо из морга, куда я отправил жмурика.

То ли специальный агент Уитерспун был привычен к уколам со стороны местных полицейских, то ли ему попросту не хватало ума, чтобы их распознать.

— Вы детектив Фрэнклин Морз?

Лэнг заметил, что у детектива на языке вертелась очередная издевка, но он сдержался.

— Да. А вам от меня чегой-то нужно, агент Уитерспун? Мы тут решили, что это навроде бы наша, местная забота.

— Я предлагаю вам неограниченную помощь со стороны Бюро.

Это заявление, как хорошо знал Лэнг, означало, что ФБР намерено забрать дело себе, если только найдет хоть малейшую зацепку, которую можно было бы истолковать как «государственные интересы».

Уитерспун повернулся к Лэнгу.

— А вы кто такой?

— Он глава фонда, который финансирует… финансировал исследования доктора Льюиса, — сказал Морз, прежде, чем Лэнг успел открыть рот. — Доктор что-то там ковырял по части неископаемого топлива. Ну, знаете, вроде того, как машины спиртом заправляют.

Правительственный служащий не мог или не хотел скрыть своего раздражения тем, что Морз уже начал работу по делу, а Морз, тоже совершенно очевидно, наслаждался сложившимся положением. Лэнг, пожалуй, не слишком удивился бы, начни они вдруг расхаживать по комнате и мочиться, задирая ноги, как псы, на углы и ножки мебели, помечая свою территорию. Но, увы, такого развлечения они ему не предоставили.

— И кого же я должен поблагодарить за то, что Бюро предлагает нам помощь? — исключительно литературным языком осведомился Морз после недолгой паузы.

— Национальную безопасность, — ответил Уитерспун без намека на улыбку.

— На каком же основании? — спросил детектив.

— Не имею права разглашать закрытые сведения.

— Ладно. Ну, а как вы смогли так быстро узнать об убийстве?

— И этого я тоже не могу сказать.

Морз запрокинул голову и уставился в потолок, задумчиво потирая подбородок.

— Ну-ка-ся, давайте посмотрим… — Он вновь перешел на свой ломаный язык. — Вы хочете знать все, чё мы тута нароем. Дескать, вы готовы сотрудничать, но сами чуть что, так рот на замок, и кранты. Чего я спрошу — не мое дело. Верно я понимаю?

Лэнг приготовился услышать тот же ответ о закрытых сведениях. Но Уитерспун лишь холодно улыбнулся.

Морз уставился в потолок и, казалось, серьезно задумался.

— Для начала было бы хорошо, если бы на месте происшествия ошивалось поменьше народу. Оставьте мне вашу карточку. Как только я соображу, что еще мне нужно, тут же брякну вам.

На сей раз намек до Уитерспуна дошел.

— Вы не против, если я тут все же посмотрю?

— Смотрите. Только не трогайте ничего и у моих людей под ногами не путайтесь. Лады?

Представитель ФБР повернулся к Лэнгу.

— Что вы знаете о докторе Льюисе?

Лэнг пожал плечами, но не успел он открыть рот, чтобы повторить то, что сказал Морзу, как тот заговорил первым:

— Этот парень был знаменитым ученым. Известным во всем мире.

— Ваш фонд финансирует здравоохранение в бедных странах, — сказал Уитерспун, продолжая обращаться к Лэнгу, — так почему же вы переключились на разработку топлива?

Рейлли ответил не сразу, вновь удивившись перед тем, как заговорить, насколько легко и быстро информация о его делах оказалась всем доступна даже в это неурочное время.

— Вообще-то меня попросил один лондонский друг. Он хорошо знал доктора Льюиса. Сотрудники, распределяющие грант, проверили сведения о нем и его работах и решили, что поиски альтернативы ископаемому топливу — вполне достойная задача.

Уитерспун стрельнул взглядом на фотографа, снимавшего разгромленную лабораторию.

— Какое же именно альтернативное топливо он изучал?

Впрочем, прозвучала эта фраза без какого бы то ни было намека на любопытство и вопросительной интонации, как будто ответ не интересовал Уитерспуна или он уже знал ответ на него.

— Я даже и не знаю… Он приехал сюда менее полугода тому назад и потому еще не представлял подробного отчета о работе. Но, если вам это действительно нужно, я могу…

Его перебил человек, возившийся с компьютером.

— Детектив, ни одного винчестера нет на месте. И из рабочей тетради вырвано дюжины полторы страниц.

Морз медленно кивнул несколько раз.

— Что тут скажешь? Одно: это исключает наркомана, который ворвался сюда и все перевернул, чтобы стырить что-нибудь такое, что можно было бы загнать и еще разок ширнуться.

— Не уверен, детектив, не уверен. — Криминалист помахал полиэтиленовым пакетиком. Лэнг подался вперед и увидел там что-то белое.

Морз взял пакетик и поднял к свету.

— Это не кокс. Не порошок, а что-то навроде гранул. — Он закатил глаза. — Только не говорите мне, мистер Рейлли, что ваш фонд содержал лучшую в мире лабораторию по производству дури.

Лэнг покачал головой.

— Если бы Льюис варил тут амфетамин, он обошелся бы и без такого сложного оборудования.

— Откуда вы знаете? — вдруг оживился Уитерспун.

— Мистер Рейлли, когда не раздает деньги на всякие хорошие дела, подрабатывает адвокатом по уголовным делам, — любезно пояснил Морз. — Боюсь, ему подвернулось еще одно дельце.

На самом деле Лэнг никогда не соглашался участвовать в делах, связанных с тяжелыми наркотиками, невзирая на размер предлагаемого гонорара, даже в тех случаях, когда люди был причастны к преступлениям лишь косвенно. Однако он, конечно же, неоднократно видел по местному телевидению, как полиция арестовывает «химиков» в их подпольных лабораториях. Обычно в этом качестве выступали кухни в их квартирах, а все производство осуществлялось в обычной кухонной посуде из их ингредиентов, которые можно было свободно купить в ближайшей аптеке.

Морз убрал пакет в карман.

— Ну, наши криминалисты скоро сообщат нам, что это такое.

— В нашей лаборатории это сделают быстрее, — заявил Уитерспун.

Морз медленно покачал головой.

— Благодарю вас, агент Уитерспун. Благодарю.

— Но?..

— Но пару лет назад я уже обращался к вашим парням за помощью. Там дело шло о перестрелке и международных перевозках кокаина. Вместо результатов я узнал, что моего подозреваемого пристегнули к программе по защите свидетелей, и он теперь неизвестно где — может, здесь, может, на Аляске, а может, и где еще. Так что о вашей помощи я буду просить вас, только если совсем припрет.

На щеках Уитерспуна заиграли желваки.

— Это значит, что вы не намерены делиться со мною этим порошком?

— Агент Уитерспун, вы необыкновенно догадливы.

Федеральный агент вновь обвел глазами комнату, как будто надеялся найти себе союзника.

— Мы еще посмотрим.

Он повернулся и вышел.

Лэнг и Морз проводили его взглядами.

— Но ведь федеральная криминалистическая лаборатория действительно куда лучше, чем все, что имеется у штата, — сказал Лэнг, когда за агентом закрылась дверь.

Морз кивнул.

— Я и сам знаю. Вот только как услышу что-то навроде «национальной безопасности», меня блевать тянет. Вешают лапшу на уши и думают, будто все вокруг — полные лохи.

Лэнг прекрасно знал о том, что между ФБР и местными правоохранительными органами постоянно идет острое соперничество. Федералы никогда не упускали случая выставить себя в наиболее выгодном свете и для этого беззастенчиво присваивали себе достижения полиции.

— Когда вам сообщили об отсутствии жестких дисков, я как раз собирался сказать, что кто-то из сотрудников фонда специально курировал работу доктора Льюиса. Я узнаю точно, кто этим занимался; он сделает для вас все, что в его силах.

— Это будет очень кстати, мистер Рейлли. Да, пока вы не ушли… Как, на ваш взгляд, не пропало ли отсюда еще что-нибудь, кроме жестких дисков и листов из тетради?

Лэнг покачал головой.

— Мне известно только, что здесь было много аппаратуры, за которую выложили кучу денег. Знаете, что я могу сделать? Добыть для вас реестр всех покупок, которые фонд делал для этого проекта. Ну, а вы проверите по нему, чего тут не хватает.

До чего же странно, что мы с Морзом вот так мирно сотрудничаем, подумал Лэнг, садясь в «Порше». Детектив трижды являлся в его квартиру, подозревая его в убийствах, а один раз даже посадил его в тюрьму. Но, если ты не подозреваемый, оказывается, что этот полицейский совсем не плохой парень.

Однако куда важнее был другой вопрос — какая может быть связь между смертью ученого и национальной безопасностью? С чего это ФБР заинтересовалось преступлением, которое, на первый взгляд, относилось к сфере деятельности местных властей? И как Бюро удалось узнать о нем практически одновременно с полицией Атланты?

Лэнг широко зевнул и свернул к северу на Нортсайд-драйв. У любой тайны должна быть разгадка.

По крайней мере, у большинства тайн.

 

Глава 6

Парк-плейс

2660 Пичтри-роуд

Атланта, Джорджия

На следующее утро

Меховой будильник по кличке Грампс ткнулся холодным носом в щеку Лэнга. Умей собаки смеяться, Грампс, несомненно, расхохотался бы, глядя, как его хозяин, не открывая глаз, водит рукой по заспанному лицу.

— Ладно, ладно, дружище. Еще несколько минут, пожалуйста…

Грампс отлично знал правила игры. Он глухо зарычал и потащил с хозяина одеяло.

Лэнг сел в постели.

— Ну, хорошо, хорошо. Как всегда, ты выиграл.

Услышав, что его признали победителем, Грампс уселся на пол и принялся непринужденно скрести голову задней лапой. В генах этого черного, с одним висящим, а другим стоящим ухом пса сочеталось больше пород, чем известно сортов рома в тропических странах.

Из окна своей спальни на двадцать четвертом этаже Лэнг хорошо видел окрашенные утренним солнцем в цвет золота здания в центре города. Дома постарше, казалось, горели. Пичтри-роуд, наподобие сказочной дороги, вымощенной желтым кирпичом, словно стрела указывала прямо на сердце города. Под безоблачным небом свежо зеленели деревья, еще покрытые весенним цветом. На зеленом ковре тут и там лежали сугробы цветущих кизиловых деревьев, отороченные бело-розовыми азалиями.

Однако за всю эту красоту приходилось платить, и Лэнг знал, что заплатит, как только выйдет из дверей своего дома. Снаружи воздух окрашивала желто-зеленая взвесь пыльцы самых различных растений. Автомобили, независимо от того, какой краской их покрыли на заводах, превратились в желтые. Черный, по идее, асфальт обрел тот же самый цвет, лишь кое-где темнели разрывы, оставленные струйками воды. Переехавшие сюда страдальцы-аллергики проклинали тот день, когда решили сменить пусть холодную, но практически безвредную для них северную весну на здешнее тепло.

Весна наступила, и все растения, от мощного дуба до скромной амброзии, охватила всепобеждающая тяга к размножению. Сезон опыления в Атланте был в полном разгаре.

Пока Лэнг облачался в спортивный костюм и обувался в сандалии на босу ногу, Грампс ждал его возле двери, держа в зубах поводок. Снаружи собака произвела обычный методический поиск идеальных мест, где можно было бы оставить метку для следующей собаки, которую выведут погулять. Покончив со своими делами, пес нетерпеливо потащил хозяина домой. Пора было завтракать.

Вернувшись в квартиру, Лэнг открыл шкаф, где хранилась собачья еда, и отсыпал в миску немного содержимого одного из мешков. И лишь приготовившись поставить мешок на место, он вдруг застыл с поднятой рукой.

Вчера вечером он покормил Грампса перед тем, как уехать к «Мануэлю», и поставил бумажный мешок с сухим кормом вплотную к коробке с собачьими бисквитами. А сейчас тот оказался рядом со стоявшими одна на другой консервными банками с супом.

Лэнг осторожно поставил мешок на стойку, отделявшую крошечную кухню от гостиной, и, сделав три шага, оказался перед секретером из красного дерева, инкрустированным разными сортами плодовых деревьев, шедевром Томаса Элфа, знаменитого американского мебельщика, работавшего еще до обретения американцами независимости. Этот секретер был чуть ли не единственным предметом, который он оставил себе, когда продал дом, где они жили вместе с Дон.

Все предметы из маленькой коллекции раритетов восемнадцатого-девятнадцатого веков за мутноватым неровным стеклом ручной работы вроде бы пребывали на своих законных местах. А вот те, что лежали ниже, на столешнице, были немного сдвинуты. Ржавая железка, бывшая когда-то рукоятью македонского меча, лежала ближе к этрусской храмовой чаше, а не к монете, на которой угадывался профиль Августа Цезаря.

Кто-то передвинул эти предметы, чтобы открыть застекленную дверцу и посмотреть книги. Или, что вероятнее, выяснить, не спрятано ли что-нибудь за ними.

Или изучить счета, дожидавшиеся оплаты в бронзовой подставке для писем.

Еще пять быстрых шагов, и Рейлли оказался в третьей комнате своей маленькой квартиры, перед ночным столиком. Резко выдвинув ящик, он увидел свой «ЗИГ-Зауэр Р226» на том же месте, где пистолет лежал всегда, и рядом — две заряженные обоймы.

Пистолет был одной из немногих вещей, которые Лэнг взял с собой, увольняясь со службы, когда падение Империи зла привело к сокращению штатов в разведках по всему миру. Следующему поколению предстояло изучать не славянские языки, а различные диалекты арабского и работать в жарких засушливых местах, кишащих скорпионами.

Если не считать одной весьма опасной вылазки за Берлинскую стену, Лэнгу за все время той своей службы почти не приходилось покидать здание станции, расположившейся в закопченном доме напротив франкфуртского железнодорожного вокзала. Он служил в Третьем директорате — аналитической работы, — и обязанности его заключались в скрупулезном изучении газет, издававшихся в странах, что находились по ту сторону «железного занавеса», и просмотре выступлений «говорящих голов», пересказывавших одобренные правительствами выдумки, которые преподносились в марксистском мире в качестве новостей.

Никогда не слушайте новостей, которые передают радиостанции империалистических западных демократических государств, ограничивайтесь лишь тем, что сообщает ваше государство. В ином случае вы рискуете своей жизнью.

Одной-единственной попытки реальной работы на вражеской территории Лэнгу вполне хватило, чтобы навсегда излечиться от сожаления по поводу того, что его не причислили к Четвертому директорату, оперативникам, где служили головорезы, навсегда прославленные в романтическом образе Джеймса Бонда. От прочих людей их отличало особое, на грани помешательства, пристрастие к риску, без которого нельзя было преуспеть на этой работе.

Но, хотя Рейлли и был профессиональным бюрократом и занимался почти исключительно обработкой информации, он все же присвоил себе оружие, которым снабжали каждого выпускника виргинского Учебного центра Управления, Фермы.

Он относился к нему, как, пожалуй, относился бы к куртке с эмблемой школы… вот только куртку эту он много, много лет назад забыл на заднем сиденье взятого у кого-то из друзей «Форда», когда пытался преодолеть целомудренное сопротивление… Имя ее затерялось в дебрях минувшего. Этим пистолетом он пользовался только для тренировок в стрельбе. Через много лет после того, как Лэнг уволился из Управления, он застрелил человека из оружия, которое удалось отобрать у противника, но тогда он защищал свою жизнь. И убил еще одного, тоже при самообороне.

Как ни странно, сделал он все это без помощи оружия, полученного некогда специально для этой цели.

Покинув Управление, Рейлли изъявил желание учиться на юриста — и был принят. Впрочем, требование получить профессию рассматривалось им тогда лишь как одна из бесчисленных придирок Управления к своим действующим и бывшим служащим. Пока учился, они жили на деньги Дон, которая очень радовалась тому, что он расстался со своей опасной работой (многочисленные объяснения Лэнга насчет того, что это не так, не могли убедить ее).

Закончив обучение с прекрасными оценками, он не пожелал поступить на работу в какую-нибудь из многочисленных «юридических фабрик», а открыл собственную практику. Тайные связи в правительственных сферах помогли отыскать первых клиентов — импортера из Колумбии, который оказывал определенную помощь Управлению, но был арестован за попытку организовать сбыт кокаина, случайно обнаруженного в одной из партий поставляемого им кофе, и сотрудника иностранного банка, просто-напросто неправильно понявшего требование Казначейства США к отчетности, что было расценено как принесение ущерба на несколько миллионов долларов.

Там вовсе не было никаких реальных денег, объяснил клиент, как только его оправдали, благодаря тому, что власти так и не смогли отыскать главного свидетеля. Позднее Лэнг узнал, что этот самый свидетель решил как раз в дни судебного процесса отправиться в яхтенный круиз по Эгейскому архипелагу. Именем владельца яхты Лэнг интересоваться не стал.

Его практика процветала, они с Дон надеялись, что у них будет ребенок, но во время рентгеновского обследования у нее в животе обнаружилась опухоль. Смерть сжалилась над нею и не заставила себя долго ждать. Его же потеря жены просто подкосила. И много лет спустя он каждый выходной клал свежие розы к надгробью на холме, под большим дубом, где теперь покоились последние остававшиеся у него родственники.

Лэнг оставил пистолет в ящике и повернулся к ноутбуку, находившемуся на другом столике возле кровати, включил его и пробежался пальцами по клавишам. Последний раз машину включали накануне вечером, в 21:27.

Но в это время он находился в «У Мануэля».

Дальше выяснилось, что в машину несколько раз безуспешно пытались ввести пароль, после чего она выключилась, как и было запрограммировано.

Нахмурившись, Лэнг потянулся к стоявшему на тумбочке телефону.

— Харви, когда вы вчера вечером выгуливали Грампса?

Харви, швейцар, не просто пользовался случаем заработать несколько долларов за то, что водил гулять и кормил Грампса в отсутствие Лэнга — он действительно был привязан к собаке.

— Даже и не знаю точно, мистер Рейлли. Ему было здорово невтерпеж, так что мы хорошенько прогулялись. По Пичтри-бэттл, Риверс-роуд и дальше на Вест-Уэсли. Может полчаса, а может и больше. А что, что-то не так?

— Нет, — ответил Лэнг, — все в порядке. Я просто поинтересовался.

Прогулка по этому маршруту действительно заняла бы не менее получаса, особенно если бы Грампсу дали возможность обнюхивать все, что привлекало его внимание.

Лэнг сел на кровать; в кухне собака увлеченно хрустела сухим кормом. Кто-то обыскивал квартиру, в этом не было никаких сомнений. Пусть не теми методами, какими воспользовался убийца Льюиса, но цель была той же самой.

Или иной?

Разгром в лаборатории устроили для того, чтобы все происшедшее приняли за случайный налет. Как там сказал Морз? Наркоман, решивший что-то украсть, чтобы раздобыть очередную дозу. Но пропавшие из компьютера жесткие диски и вырванные из тетради страницы ставили под большое сомнение тот сценарий, который намеревался разыграть убийца. Квартиру Лэнга обыскивал профессионал, имеющий серьезную подготовку. Человек, не желавший, чтобы хозяин квартиры узнал об обыске.

Или желавший что-то здесь оставить…

Рейлли встал с кровати и принялся снимать крышки со всех выключателей и электрических розеток.

Искомое обнаружилось в трубке телефона — устройство размером с батарейку для слухового аппарата. Оно должно было передавать не только все его разговоры по телефону, но и вообще любой звук, который раздавался в квартире. Лэнг был разгневан бесцеремонным вторжением в его жилище, но сдержался и подавил первый порыв — вышвырнуть «жучок». Он решил оставить его на прежнем месте.

Ведь можно использовать «жучок» в своих целях.

Уходя, Лэнг вырвал два волоска из головы. Послюнявив палец, он прикрепил один волосок сверху к наружной ручке двери, открывавшейся в общий холл на этаже. Второй таким же манером прилепил снизу. Оба должны были отвалиться при малейшем движении ручки. Любой профессионал должен был заподозрить традиционное средство контроля в виде волоса и заметить его.

А вот догадаться, что волосков два, мог бы далеко не каждый.

 

Глава 7

Пичтри-центр

Пичтри-стрит, 227

Атланта, Джорджия

Через тридцать минут

Когда Лэнг вошел в офис, Сара, как обычно, уже сидела за своим столом около двери его кабинета. Нахмурившись, он взял со стола стопку розовых карточек, оповещавших о телефонных звонках, случившихся в его отсутствие.

— Мэр сказал, у него что-то важное, — сказала Сара ему в спину.

Звонки мэра всегда были важными.

Для мэра.

Шумное расследование его деятельности, которое федеральные власти начали в конце срока его пребывания на посту, лишило бывшего мэра возможности примкнуть к какой-нибудь из атлантских фирм. Так что он в конце концов нашел работу в юридической группе по вопросам возмещения личного ущерба, находившейся в Южной Флориде, где подозрения, столь волнующие жителей соседнего штата, оставались незамеченными в ворохе местных пакостей.

Но уехал мэр недалеко и потому пытался постоянно руководить действиями своего адвоката при помощи ежедневных — и многократных! — телефонных звонков и не реже чем раз в месяц лично являлся в офис Лэнга.

В записке было сказано, что мэр хотел обсудить те пункты обвинения, которые были связаны с уклонением от уплаты налогов — самым опасным из всего, что вменялось ему в вину. Если удастся отбиться от этого обвинения, все остальное отвалится само собой. Объяснить, откуда у него взялось столько наличности — труднее всего, а не объяснить — значит фактически сознаться в преступлениях. Мэр вел роскошную жизнь на глазах у всех, а его кредитные карточки пополнялись хорошо если на тысячу в год. Он ездил в игорные зоны, делал дорогие подарки, закатывал шикарные приемы — и за все расплачивался наличными. Движение наличных денег почти невозможно проследить, но они и наводили на самые серьезные подозрения. Объяснения вроде того, что ему, дескать, постоянно везет во время традиционной еженедельной игры в покер в гостях у кого-нибудь из близких друзей, не убедят прокурора. Тем более что о подобных доходах мэр тоже не сообщал.

Он уверял, что все дело в том, что за всю жизнь так и не научился вести учет доходов и расходов. Правительство же склонялось к мысли, что он не сумел отвыкнуть от привычки запускать руки во все фонды, из которых город платил подрядчикам.

Заработок мэра составлял 110 000 долларов в год. За последние двенадцать месяцев пребывания на посту он съездил в Париж, полдюжины раз посетил Лас-Вегас и выкупил самые дорогие места на матчи Суперкубка по футболу и Всех звезд НБА. И за все это он расплачивался наличными. Также за наличные он покупал всякие безделушки для нескольких различных дам, составлявших ему компанию во всех этих увеселениях; правда, жену он подарками не радовал.

Ни супружеская верность, ни бережливость не входили в число достоинств мэра.

Когда же кто-нибудь из снедаемых постоянным любопытством журналистов задавал ему вопросы о прошлом, тот отделывался одним и тем же ответом: «Зато я присутствовал на всех до одного баскетбольных матчах, в которых участвовал мой сын».

Увы, в его деле не помогло бы даже звание «Лучший отец года».

Лэнг скомкал розовую картонку и точным броском отправил ее в корзину для бумаг, стоявшую рядом со столом Сары.

Он уже набрал номер, чтобы ответить на один из остальных звонков, как в двери вновь появилась Сара.

Лэнг закрыл трубку ладонью.

— В чем дело?

— К вам человек из ФБР, мистер Уитерспун.

Странно.

Люди из ФБР, набравшиеся чванства во времена Гувера и сохранившие его до сих пор, обычно не являлись к свидетелям, а вызывали их к себе. И потому Лэнг предположил, что Уитерспуну от него было что-то нужно.

Он не ошибся.

Еще перед тем как усесться в кожаное кресло с высокой спинкой (решительно отказавшись перед этим от предложения Сары подать кофе), Уитерспун поинтересовался, нельзя ли ему получить список всех сотрудников фонда, которые курировали работу доктора Льюиса или могли так или иначе быть знакомы с нею.

Лэнг на мгновение задумался. Из жизненного опыта он знал, что Федеральное бюро расследований требовало от своих сотрудников отнюдь не высоких моральных качеств и умственных способностей, а въедливости и скрупулезности в расследованиях. Допросы сотрудников фонда могли растянуться на несколько месяцев. Кроме того, подобное расследование должно было в точности повторить все то, что должен был сделать Морз.

— Детектив Морз просил меня о том же самом. Не сомневаюсь, что он предоставит вам любую информацию, какую ему удастся получить.

Глаза Уитерспуна чуть заметно прищурились; он не пошевелился.

— Детектив Морз не проявляет ни малейшего желания сотрудничать с федеральными властями.

Это ему еще один плюс.

Лэнг подался вперед и поставил локти на стол.

— Агент Уитерспун, поймите, пожалуйста, на то, чтобы допросить всех, кто мог иметь отношение или хотя бы представление о работах доктора Льюиса, у полиции Атланты уйдет очень много времени. А потом еще и вы собираетесь начать все сначала! Моим служащим просто некогда будет работать.

— Это вовсе не аргумент, когда речь идет о федеральном расследовании. И вообще любого действия, какое заблагорассудится предпринять правительству.

Лэнг откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы лежавших на столе рук. В надежном домике поросенок чувствует себя спокойно и уверенно, как бы ни дул и ни ярился злой и страшный серый волк.

— Тут вы, несомненно, правы. Но ведь вы же не ведете федеральное расследование, не так ли? Я хочу сказать, что под федеральную юрисдикцию попадают не единичные убийства, да еще и совершенные при особых обстоятельствах — например, при террористических актах.

Глаза Уитерспуна остановились на дипломе юриста, висевшем в рамочке на стене за спиной Лэнга.

— Я, кажется, уже говорил, что дело здесь касается национальной безопасности.

Лэнг и сам не мог ни точно объяснить, ни даже сформулировать хода своих мыслей. Возможно, дело было в том, что его собеседник так настойчиво ссылался на национальную безопасность — понятие, которое за время «холодной войны» было затрепано до такой степени, что просвечивало насквозь, словно ломтик деликатесной ветчины. И, вероятно, еще и в облике самого Уитерспуна, наводившем на ассоциации то ли со снулой, уже слегка пованивающей рыбой на прилавке, то ли с торговцем, настойчиво убеждающим покупателей, что рыба свежая.

— Полагаю, если я спрошу вас, каким образом здесь затронута национальная безопасность, вы скажете, что не вправе ответить на этот вопрос, ну, и все такое прочее.

Агент ФБР кивнул.

— Я не сомневался в том, что вы понимаете ситуацию.

«Куда лучше, чем ты считаешь», — мысленно ответил Лэнг. В его время к словам «национальная безопасность» относились примерно так же, как к технологии изготовления колбасы — чем меньше народу знает, что она представляет собой на самом деле, тем лучше.

— Вы же знаете, что я могу получить ордер и изъять всю вашу документацию, — добавил Уитерспун, даже не пытаясь скрыть угрожающую интонацию.

— Нет, не знаю. Нет преступления, находящегося в федеральной юрисдикции, значит, и ордера быть не может. Что бы вы ни думали о законах о госбезопасности, принятых после одиннадцатого сентября, у нас пока еще действует Конституция. — Лэнг поднялся и протянул непрошеному посетителю руку.

— Был рад встрече.

Уитерспун обжег взглядом протянутую руку и, не сказав больше ни слова, быстрым шагом вышел из кабинета.

— Похоже, он рассердился, — заметила Сара, когда за агентом захлопнулась дверь.

— Вы угадали.

— И чем же вы его так взбесили?

— Чем? Напомнил о Четвертой поправке к Конституции.

— Вряд ли стоило из-за этого так беситься.

— Да, пожалуй, — согласился Лэнг.

Он на секунду задумался.

— Сара, не могли бы вы отыскать номер уполномоченного ФБР в Атланте? Мерфи, кажется, или как-то в этом роде.

Через несколько минут Сара сообщила ему номер.

— Значит, его зовут О’Нейл… — Лэнг пожал плечами и набрал номер.

С О'Нейлом его соединили почти сразу, потребовалось сказать лишь несколько слов человеку, взявшему трубку.

— Мистер Рейлли, если вы звоните по поводу обвинений, выдвинутых против мэра, вам следует обращаться через управление прокурора.

— Я вовсе не по этому делу, но все равно благодарю за совет, — быстро ответил Лэнг. — Мне тут довелось пообщаться с одним из ваших агентов, Чарльзом Уитерспуном. Парень, кажется, расследует убийство, а я никак не могу углядеть здесь связи с федеральными органами. Я не против того, чтобы помочь, но…

— Как, вы сказали, его зовут?

— Уитерспун, Чарльз Уитерспун.

Последовала столь длинная пауза, что Лэнг испугался, не прервалась ли связь.

— Мистер Рейлли, вы уверены, что этот Чарльз Уитерспун работает в Атлантском отделении бюро?

— Я уверен, что он так представился.

— Вы смотрели его удостоверение?

У Лэнга вдруг очень неприятно засосало в низу живота, как будто съеденная за завтраком пища решила жестоко расквитаться с ним.

— Он показал его. Вроде бы все было в порядке; это же не первое такое удостоверение, которое я видел.

— Не сомневаюсь в этом… — Еще одна пауза. — Мистер Рейлли, не буду ходить вокруг да около. Никакого Чарльза Уитерспуна в нашем отделении нет.

Лэнг будто сквозь вату слышал, как собеседник расспрашивал о внешности самозванца и просил немедленно сообщить, если таинственный мистер Уитерспун появится вновь. Повесив трубку, он еще добрую минуту сидел неподвижно, уставившись на телефонный аппарат.

Книга Хереба

Глава 1

1. И после смерти Аменхотепа III стал фараоном сын его, и был Моисей изгнан из дома фараонова и отправлен в Синай, где и пребывал семь лет. И ради блага израильтян умолял он нового фараона, дабы дал тот свободу израильтянам.

2. Но фараон ожесточил сердце свое против Моисея и сказал ему: «Зачем тщишься ты лишить меня людей, кои лепят мне кирпичи и жнут урожай злаков земных?» И Моисей ответил: «Сие есть воля единого Бога». И разгневался на него фараон и запретил Моисею являться пред лицо свое, доколе не стряслось во всем Египте великое бедствие.

3. Тогда фараон призвал к себе Моисея и рек ему: «Докажи мне, что твой единый бог может избавить нас от бедствий, кои бессильны отвести все наши боги». А жрецы, стоявшие вкруг фараона, возопили: «Владыка, у израильтян лишь один бог, а наших богов легион. Скажи — елико один бог сможет совладать с толиким множеством, ибо каждый из них есть бог?»

4. И рек им Моисей: «Покажите мне, какую власть даруют вам ваши боги, и узрите, что единый Бог неизмеримо сильнее, чем все они». И швырнули жрецы фараоновы свои посохи, и превратились те в змей росту великого, и вскричал фараон: «Принесли вы змей ядовитых, дабы умертвили они меня?»

5. Но Моисей не устрашился, но тоже бросил на пол свой посох и превратился тот в змею, менее, чем прочие, длиною, но все же пожрала она всех остальных, доколе ни одной не осталось пред фараоном.

6. И фараон узрел, что содеялось, и рек своим жрецам: «Не есть ли сие порукой тому, что бог Моисея сильнее, нежели ваши боги? И станут ли поелику те из народов наших, кои поклоняются сему богу, сильнее, нежели мы? И не должно ли нам содеять по просьбе Моисеевой?» И не нашли жрецы, что ответствовать, и промолчали.

7. И рек тогда Моисей израильтянам: «Соберите детей ваших и жен ваших. Возьмите ослов ваших, овец и весь скот ваш, ибо даровал нам Бог милосердие фараона, и изойдем мы из Египта».

8. Но когда узрел фараон, коликое множество израильтян собралось изойти из Египта, и понял, коликого множества рабочих рук предстоит ему лишиться, стало сердце его, как камень, и послал он воинство, дабы остановить израильтян и чтобы не ушли они из владений его. И пришел к нему Моисей и рек: «Было изречено тобой слово, что отпускаешь ты израильтян из Египта, но теперь преступаешь ты слово свое». И ответствовал фараон: «Делаю я, как богу подобает, ибо разве не есть фараон бог Египта?» И ушел Моисей во гневе, но был он бессилен против воли фараоновой.

9. И удалился Моисей в пустыню, и пребывал там сорок дней, и все это время собеседовал он там с единым Богом. И единый Бог направил его к горе, где египтяне и их рабы трудились и день, и ночь, дабы делать великие диковины из золота. Взял какие-то из этих диковин Моисей с собою и возвратился в Египет, дабы вновь умолять Фараона.

10. И фараон услышал Моисея и дозволил израильтянам удалиться в пустыню, пока не ожесточилось вновь сердце его против израильтян.

 

II

 

Глава 8

Пичтри-центр

Пичтри-стрит, 227

Атланта, Джорджия

11:40 по стандартному восточному времени

На время ленча у Лэнга было намечено свидание.

После того, как его покинула Герт, он упорно сопротивлялся атакам одиноких женщин, обитавших в одном доме с ним. Эти разведенные хищницы в один голос жаловались на оскорбительно малые суммы назначенных им алиментов и на то, как несправедливо были составлены их брачные контракты, но ни одна из них даже не пыталась найти достаточно доходную работу. Вместо этого они без устали — словно койоты, суетящиеся вокруг походного костра в надежде чем-нибудь поживиться, — бегали по лучшим водолечебницам, ресторанам и всяческим мероприятиям Бакхеда. Они стремились отыскать средство для поддержания своего прежнего образа жизни — в виде подходящего мужчины. Ни один хорошо обеспеченный самец не был обойден их вниманием. Даже старость или явная немощь не служили для них препятствием, а скорее, наоборот, вдохновляли, так как при таких обстоятельствах появлялась надежда раньше завладеть наследством супруга. Кто-то из этих леди пал жертвами стремления их мужей к новизне, другие — прихотливых поворотов судьбы; правда, эта судьба, при всей ее жестокости, исправно выплачивала дивиденды по счетам с непрерывно увеличивавшимися суммами.

Лэнг представлял для них самую заманчивую добычу — богатый и без досадного обременения в виде жадных наследников. Ну, а Лэнг отражал осаду, как хорошо укрепленная и вооруженная крепость.

Но неделю назад он познакомился с Алисией Уорнер, и стена твердыни дала трещину.

Она недавно поступила на работу в управление федерального прокурора, переехав в Атланту из Денвера, после «неприятного» (как она характеризовала случившееся) развода. А разве они бывают приятными? Скорее уж можно ожидать, что кому-то понравится, когда дантист ковыряет у него канал в корне зуба.

Лэнг не пытался выяснять подробности случившегося, а она, в свою очередь, не стремилась ими делиться. Начали они с беседы во время перерыва на кофе в здании федерального суда, а после работы отправились выпить.

Она была на удивление осмотрительна; он не торопил события.

У него было полно дел; она больше думала о своей карьере, чем о том, как бы второй раз выйти замуж.

Они вились друг возле друга, как двое зверей, претендующих на одну и ту же территорию.

На сегодня Лэнг наметил решительный шаг — он собирался предложить устроить нормальное, без шуток, свидание, как «у больших». Например, пойти в нормальный ресторан, где можно было бы поговорить не о проблемах криминальной юстиции, а о чем-нибудь другом.

Лэнг не был робок по своей природе, но возможность встретить отказ у этой женщины порождала в нем больше страха, чем несколько покушений на его жизнь, которые ему пришлось пережить за несколько последних лет. Хотя это было естественно — ведь у него не было возможности обдумать предстоящее перед появлением убийцы с ножом или взрывом бомбы, заложенной в его автомобиль агентами претендентов на закулисную мировую власть.

Он взглянул на часы и отодвинулся вместе с креслом от стола. Встал, прошел по коридору до мужской комнаты, причесал и без того идеально лежавшие волосы, потрогал все еще совершенно гладкие после утреннего бритья щеки и, скорчив рожу, всмотрелся в зубы, к которым после зубной щетки ничего не прикасалось.

Лэнг никогда не служил в Директорате оперативной работы, но требование Управления ко всем своим агентам непрерывно следить за собой въелось в него до мозга костей. Но было ли его поведение заученным или просто нервным?

Рейлли поправил и без того отлично завязанный галстук, пожал плечами под сшитым на заказ пиджаком и направился к лифту.

В центре Атланты было не так уж много мест для ленча, кроме забегаловок и гостиничных ресторанов. Работники всяческих контор обитали за городом, и улицы сделались обителью наркоманов и нищих; первые были неприглядными, а вторые — чрезмерно агрессивными. Вторая часть местных пешеходов состояла из чрезмерно отважных или совершенно не знающих города постояльцев отелей и немногочисленных особо упорных старожилов, готовых заниматься своими вечерними делами, несмотря на необходимость постоянно переступать через спящих в своих подъездах и игнорировать громогласных и назойливых попрошаек. Бездомные и малоимущие, как их именовали с должной политкорректностью, были, тем не менее, избирателями, и потому никаких попыток очистить от них центр города власти не предпринимали.

Естественно, что рестораны в основном располагались в несколько более фешенебельных районах.

Среди немногочисленных героически державшихся в этих местах ресторанчиков один находился в Андерграунде, части города, через которую проходила цепочка железнодорожных виадуков конца девятнадцатого века, отчего первые этажи многих старых домов превращались почти что в подвалы, что и дало название всему району — Подземелье.

В конце шестидесятых — начале семидесятых годов здесь образовалось целое скопище единственных в своем роде ресторанов-баров, придавших ночной жизни центра города никогда не виданный прежде стиль. Впоследствии городу, всегда внимательно следящему за находящимися на его территории источниками доходов, пришлось смириться с легко предсказуемым превращением этих вполне приличных поначалу заведений в блошиные лавочки, торгующими плохой одеждой и безвкусными сувенирами, и дешевые сетевые забегаловки — одну из тех черных дыр, куда потихоньку утекают деньги налогоплательщиков. Прежние завсегдатаи толпами бежали прочь.

Но это место находилось в пределах пешей досягаемости, примерно на полпути между офисом Рейлли и зданием федерального представительства, день был теплым и солнечным. Лэнг шел быстрым шагом, рассчитывая (естественно, тщетно), что это поможет ему избежать внимания постоянных обитателей улиц, и демонстративно не замечая рук, которые тянулись к нему с той же бесцеремонностью, с какой тычутся микрофоны прессы в лица знаменитостей или убитых горем родственников жертв эффектных несчастных случаев.

У большинства нищих на поясных ремнях болтались кармашки с сотовыми телефонами. Что, если попрошайки были объединены в организацию и снабжали друг друга информацией о времени, месте и наиболее подходящих объектах для своей работы?

Один из них довольно долго шагал в ногу с Лэнгом, рассказывая о том, как его ограбили, и убеждал, что ему нужны лишь деньги на автобус, чтобы добраться домой. Все это звучало бы вполне убедительно, если бы «ограбленный» не рассказывал ту же самую историю на минувшей неделе, да если бы от него не разило с убийственной силой дешевой «бормотухой». В деловом центре Атланты крепленое вино по 2,75 доллара за полпинты было самым ходовым напитком.

Вскоре Лэнг оказался возле входа на станцию МАРТА «Файв пойнтс», давно уже превратившегося в низкопробный североафриканский базар. На импровизированных витринах можно было увидеть все: от свежих фруктов до пиратских компакт-дисков с записями рэпа. Двое высоких, одетых в строгие костюмы чернокожих мужчин держали в руках Библии и читали вслух. Впрочем, пассажирам, торопливо шедшим мимо, не было дела до близкого конца света и неминуемого проклятия.

Сворачивая налево, чтобы войти в квартал Андерграунд, Лэнг обратил внимание на стоявшего возле прилавка с фруктовыми соками одного из потенциальных покупателей этого базара, одетого в длинное пальто и лыжную шапочку.

Пусть Лэнг покинул Управление почти двадцать лет назад, но въевшиеся за время учебы и работы навыки сделались для него даже не привычкой, а второй натурой, столь же естественной как сон или еда. Всякие отклонения от нормы он воспринимал, как дирижер — пропущенную ноту в симфонии, как полицейский — обшарпанный автомобиль в поселке миллионеров: не иначе кто-то удирает — время включать сирену.

Слишком уж теплым был день для того, чтобы ходить в пальто и вязаной шапке.

Возможно, этот человек уже «настрелял» вполне достаточно денег, чтобы насытить тех неведомых фармацевтических демонов, которых внюхивал, вкуривал или вкалывал себе. И вполне мог считать, что в городе стоит арктическая зима.

Но Лэнг так не думал.

Наркоманов практически всегда можно было узнать по вялости. Они не совершали резких движений и, по возможности, старались вообще не двигаться; ну, а этот вел оживленную беседу с продавцом, да еще и жестикулировал при этом. Больше того, Лэнг был уверен, что этот человек присутствовал в числе тех, кто накинулся на него, вымогая деньги, как только он вышел на тротуар. Он один был одет по-зимнему в конце апреля.

Пока Лэнг смотрел за происходившим, беседа у прилавка с соками закончилась, и Пальто направилось в его сторону. Их взгляды на мгновение встретились. Лэнг увидел вовсе не красноглазое, с отвисающей челюстью лицо человека со дна общества. Обладатель пальто держался прямо, и ничего в нем не говорило о принадлежности к категории отчаявшихся неудачников. Он был молод, а щетина на лице насчитывала от силы два дня.

Лэнгу показалось, что незнакомец хотел что-то сказать ему, но вместо этого повернулся и скрылся за углом.

Неудивительно, что у Рейлли оказалась возможность выбрать столик. Он предпочел места возле окна, выходившего на улицу с украшенными лепниной фасадами в стиле 1890-х годов. Отсюда он также видел двух нищенок с грязными мешками и уличного торговца неопределенного пола, продававшего, как ему показалось, поношенную одежду.

В дверях показалась Алисия. Она остановилась возле столика метрдотеля, оглядела зал, заметила Лэнга и помахала рукой. Тот поднялся и отодвинул ей стул. Она оправила юбку и села.

— Рад, что вы смогли выбраться, — сказал он, вернувшись на свое место.

Она улыбнулась.

— Ну, с какой бы стати мне отказываться от приятной компании и вкусного ленча?

— Вам, наверно, никогда еще не приходилось бывать здесь?

— И что, я много потеряла?

— Это с какой стороны посмотреть.

Алисия взяла со стола меню и посмотрела на Лэнга поверх него.

— И?..

— Вряд ли разумно заказывать здесь что-нибудь такое, что требует от повара большего умения, чем просто положить продукт на жаровню. — Он тоже заглянул в меню. — И не помню, чтобы тут когда-нибудь жаловались на салаты.

— Значит, остаются бургер и салат. Вы и впрямь умеете придать ленчу пикантность.

Лэнг как-то позабыл о присущем его собеседнице сарказме.

Он оглянулся в поисках официанта и вдруг увидел, как в ресторан вошел человек в пальто.

— Послушайте, — начал было метрдотель, — у нас не…

Человек в пальто повернулся и вынул из кармана что-то металлическое.

Лэнг не разглядел, что это за предмет, но догадался, увидев, как величественный метрдотель чуть ли не рыбкой нырнул в дверь кухни (к счастью для него, она открывалась в обе стороны).

Еще легче было понять, зачем явился Пальто. Кроме Лэнга и Алисии, в зале никого не было.

Человек в пальто поднял руку, и черная дырочка дула уставилась на Лэнга.

Позднее Рейлли вспомнил, что пистолет показался ему огромным. Хотя, когда оружие направлено прямо на тебя, оно частенько необъяснимым образом увеличивается в размерах.

Лэнг начал действовать раньше, чем прозвучал выстрел. Одним движением он толкнул плечом Алисию, сбив ее со стула, и закатился вместе с нею под соседний столик.

Два выстрела раскатились в помещении оглушительным громом. Лэнг лишь подсознательно уловил звуки ударов пуль в стол между ним и бандитом, резкий запах кордита и крики, донесшиеся откуда-то с той стороны, куда скрылся метрдотель. Зато он совершенно сознательно отметил, когда раздались уверенные, неторопливые удаляющиеся шаги, и рискнул выглянуть из-под стола. Человек в пальто ушел.

Лэнг протянул руку, чтобы помочь Алисии подняться.

— Вы не пострадали?

— Все в порядке.

Женщина не слишком уверенно встала (было заметно, что у нее дрожали ноги) и принялась с сокрушенным видом рассматривать порванный чулок и пятно на юбке, свидетельствовавшее о том, что крышка на каком-то из флакончиков с соусом была закрыта неплотно.

— Если я еще раз попробую что-нибудь сострить насчет пикантности, отправьте меня, пожалуйста, вымыть рот с мылом, договорились?

Убедившись в том, что опасность миновала, появились служащие ресторана.

— Ленч за наш счет, — объявил метрдотель. — Вам ведь все равно придется сидеть здесь, пока не приедут копы.

Лэнг посмотрел на Алисию.

— Как, согласны?

— Почему бы и нет, раз все равно придется ждать.

Лэнг думал, что приедет Морз. Но вместо него явились двое туповатых полицейских в форме. Очевидно, неудачное покушение не заслуживало внимания детектива. Один из копов тщательно заполнил бланк, который, как Лэнг знал по своему опыту, предназначался для любых серьезных правонарушений, начиная с убийств и кончая угоном автомобилей, а затем должен был безвозвратно кануть в утробу полицейской канцелярии, где его либо подошьют к делу, либо попросту потеряют, но в любом случае забудут. Он нисколько не удивился тому, что второй полицейский обнаружил пальто и шапку в соседнем переулке, и без всяких сомнений опознал их как принадлежавшие покушавшемуся на него человеку.

Когда полицейские заполнили все строчки бланка и уехали, подали ленч. Лэнг попробовал куриный салат «Цезарь».

— Пожалуй, здесь кормят не настолько плохо, как мне казалось по прежним посещениям.

Алисия усмехнулась, показав идеальные зубы.

— Действительно, неплохо. А вот шоу мне не очень-то понравилось. Этот парень — ваш бывший клиент? Наверное, он очень обижен. Хотя проще было бы пойти в адвокатскую коллегию и пожаловаться.

— Мои бывшие клиенты либо довольны, либо сидят в тюрьме. А этого типа я увидел впервые в жизни.

Она ковырялась вилкой в тарелке, видимо, пытаясь пробудить исчезнувший аппетит.

— Тогда почему же он хотел убить вас?

«Он не хотел», — чуть не вырвалось у Лэнга. С такого расстояния просто невозможно было промахнуться. Человек в пальто лишь доставил ему предупреждение.

Вот только о чем?

 

Глава 9

Пичтри-центр

Пичтри-стрит, 227

Атланта, Джорджия

13:42 по восточному стандартному времени

Вторая половина дня у Лэнга сложилась вообще хуже некуда. Он заподозрил это, как только вошел в свой офис и увидел лицо Сары.

— Звонил Луи де Вилль из Брюсселя. К нему обратилась бельгийская полиция — просила подтвердить, что Беньямин Ядиш работал для нас. Его убили в Бельгии минувшей ночью, — сообщила она.

Лэнгу потребовалось напрячь память, чтобы вспомнить это имя.

— Погодите… Он же… один из физхимиков, участвующих в программе фонда «Альтернатива ископаемому топливу»?

— Совершенно верно. Он приехал в Брюссель, чтобы встретиться с европейским куратором проекта. Почему-то решил отправиться в Брюгге. И там его застрелили.

— Известно хоть что-нибудь? Кто, почему?

— Ровным счетом ничего.

Лэнг никогда не встречался с этим человеком, но, как оказалось, запомнил кое-что о нем.

— Жил в Амстердаме, не так ли?

Сара заглянула в лежавшую перед нею на столе открытую папку и кивнула.

— Женат, детей нет.

Лэнг положил обратно на стол секретаря стопочку розовых карточек-напоминаний, которую только что взял оттуда.

— Это же тот самый парень, который имеет ученые степени чуть ли не всех университетов Западной Европы, да?

— Он самый.

Лэнг вошел в кабинет, закрыл дверь и только после этого взял телефонную трубку и набрал 011 — международную связь, 32 — код Бельгии, 2 — код Брюсселя и еще семь цифр — нужный ему номер. Слушая гудки, взглянул на часы. На том конце линии было уже гораздо позже 19:00 — семи вечера, но ведь он звонил в одну из немногих европейских стран, где люди старательно трудились, чтобы сделать дело, а не отбывали на работе положенное время.

— Алло…

Лэнг с облегчением вздохнул и откинулся на спинку кресла.

— Луи, это Лэнг Рейлли.

В голосе человека, говорившего с сильным французским акцентом, отчетливо слышалась радость от того, что Лэнг так скоро с ним связался. Возможно, де Вилль забыл, что американцы тоже не испытывали отвращения к работе.

— Oui, мсье Рейлли. Ваша секретарь сказала вам об ужасном событии, которое у нас случилось, non?

Луи де Вилль отвечал за европейское направление исследовательской и практической работы фонда. Он был администратором, а не ученым, и обладал способностью разбираться в самых сложных бюрократических хитросплетениях, которые устраивают отдельные страны. Помимо этого, он обладал талантом вербовать наилучшие умы в любой области из тех, к которым в тот или иной момент проявлял интерес фонд. Поскольку Брюссель являлся местом пребывания всех руководящих экономических и политических органов Европейского союза и европейских отделений сотен многонациональных корпораций, то естественно было разместить там и штаб-квартиру зарубежного отделения фонда.

— Сара сказала, что он был в Брюгге и там его застрелили. Что еще вы можете добавить?

— Полиция ничего больше мне не сказала.

— Хорошо, свяжитесь с его женой в Амстердаме, узнайте, какая помощь от нас требуется. Может быть, организовать доставку тела, оплатить похороны, помочь с деньгами, ну и тому подобное.

Лэнг на мгновение задумался; темные облака складывались в контур, общую форму которого он пока что не мог себе представить.

— А я буду в Брюсселе не позже чем послезавтра.

Сначала Ядиш, потом Льюис — и более чем откровенная угроза ему самому. Исследование, которое проводил фонд, кого-то раздражало. Причем очень сильно.

Но кого?

Прошло уже два года с тех пор, как Лэнг столкнулся с реальной опасностью; два года он защищал тех, кто мог позволить себе потратить большие деньги на то, чтобы избежать правосудия; два года он управлял фондом, который делал очень много добра, но не добавлял в его жизнь волнения. Но, пусть даже Лэнг уже не принадлежал к теневому разведывательному сообществу, он не утратил опыта и возможностей. Те, кто убил двоих ученых, этого не знали; тут он был полностью уверен.

Но им предстояло это узнать.

— Сара, я беру отпуск на несколько дней. Тем, кто будет звонить, говорите, что я должен вернуться через неделю.

Она вскинула на него взгляд.

— А мэру?

— В первую очередь мэру.

 

Глава 10

Кладбище Вествью

Атланта, Джорджия

Вторая половина дня

Лэнг подозревал, что кое-кому его поведение может показаться неким мрачным ритуалом, но до чужих мнений ему не было никакого дела. Он крайне редко позволял себе покинуть страну, не побывав здесь, на осененном дубовыми кронами холмике, откуда на уже затянувшийся летним смогом городской горизонт смотрели три мраморных надгробья. При этом он сам не мог понять, чем были эти визиты сюда для прощания с тремя людьми, которых он любил больше всех на свете, — просто привычкой или счастливой приметой, чтобы обеспечить себе благополучное путешествие. Да это и не было важно. Он приезжал сюда, и все.

Дон, его жена. Дженис, его сестра. Джеф, усыновленный ею мальчик, закадычный приятель Лэнга, проживший на свете всего десять лет. Не так давно у Лэнга вышибало слезы чуть ли не от каждой мысли о жене, заживо сожранной раком, или ужасном взрыве, погубившем сестру и племянника. Теперь же он находил здесь, рядом с безмолвными обитателями кладбища, еще и островок покоя, где можно было подумать несколько минут, не опасаясь помех. Только здесь Лэнг мог ненадолго выкинуть из головы и свои профессиональные обязанности, и нужды фонда.

Несколько лет назад появление здесь двух могил заставило его взяться за поиски организации убийц. И он твердо знал, что не успокоится, пока не добьется успеха.

Перед двумя надгробьями Лэнг положил по традиционной дюжине роз — словно жертву на языческом алтаре. А на могилу Джефа — подсолнухи. Мальчик обожал эти цветы с коричневым, как у него самого, ликом, отороченным золотыми лепестками. Несколько лет назад Лэнгу и в голову не могло прийти, что эти цветы будут украшать памятник Джефу. Опустившись на сухую траву, он мельком подумал о той неопределенности, которая составляет суть жизни.

На глаза ему попалась одетая в черное пожилая женщина, которая, тяжело опираясь на трость, брела вверх по склону холма. За нею следовал шофер, тащивший какие-то садовые инструменты. Лэнг решил, что она направляется к кустам азалий, обрамлявшим могилы чуть поодаль.

Он оставался там еще несколько минут, пока не услышал лязганье садовых ножниц и звуки женского голоса. Тогда он поднялся, вновь обернулся к трем камням, чтобы попрощаться с единственными родными, которые имелись у него еще сравнительно недавно. Потом повернулся и спустился по пологому склону к «Порше», дожидавшемуся его на извилистой дорожке.

Перед тем как уехать, он еще раз оглянулся на холм.

 

Глава 11

Брюссельский международный аэропорт

Завентем Бельгия

Следующее утро

Лэнг Рейлли потянулся, зевнул и сел на двуспальной кровати, находившейся в главном салоне принадлежавшего фонду «Гольфстрима IV». Несмотря на обед, поданный на прекрасной фарфоровой посуде, бутылку отличного старого «Бордо», первосортную комедию из большого запаса DVD-дисков, имевшихся на самолете, и приличную порцию бренди, ему удалось поспать не больше двух часов. Лэнг никогда не мог как следует выспаться в самолете. Время, когда гул турбин преспокойно убаюкивал его, давно сменилось безотчетным страхом невозможности управлять окружающей его средой. Он убеждал себя, что у него гораздо больше шансов погибнуть из-за того, что в его «Порше» врежется какая-нибудь почтенная мать семейства, за рулем своего внедорожника обсуждающая по телефону футбольные новости, нежели разбиться в частном самолете самой совершенной модели, напичканном современнейшей электроникой.

Однако его упрямая фобия продолжала нашептывать ему, что летать — противоестественно для человека. Так же, как проходить колоноскопию.

Лэнг ворочался с боку на бок все время, пока иррациональная и рациональная стороны его разума спорили между собой. Временного перемирия они достигли лишь за несколько минут до приземления.

Отодвинув занавеску на иллюминаторе спальни, Лэнг увидел огромное арочное строение из стекла. В обе стороны от него отходили длиннющие пристройки, возле которых висели на пуповинах выходов самолеты из самых различных стран.

— Мистер Рейлли, минут через пять будем у таможни, — раздался из динамика жестяной голос пилота.

Лэнг втиснулся в крошечную кабинку и окатил себя из душа. Он уже завязывал шнурки ботинок, когда звук турбин «Пратт-Уитни» начал стихать и, в конце концов, замер.

Он вполне мог отправиться обычным коммерческим рейсом, сэкономив при этом немалые деньги. Но это означало бы оповестить весь свет о своих намерениях. Чуть ли не кто угодно способен подключиться к банкам данных авиакомпаний и узнать, кто, куда и каким рейсом летит. Все это, конечно, можно узнать и о полетах частных самолетов, но задачу любопытных тут можно было усложнить, подавая порознь заявки на различные отрезки пути. Потому-то Лэнг и настоял на промежуточных посадках в Нью-Йорке и Лондоне, хотя «Гольфстрим» вполне мог долететь до места назначения без посадок.

Кроме того, имелась еще проблема металлоискателей, через которые Лэнг никак не смог бы пронести свой «ЗИГ-Зауэр P226». А ведь он направлялся в Европу для того, чтобы изучить обстоятельства одного из двух убийств, по всей вероятности, связанных между собой. И взять с собой оружие было вполне благоразумно. Лэнг оттянул затвор, чтобы убедиться, что в патроннике имеется патрон, и, вынув обойму, удостоверился, что она полная — тринадцать 9-миллиметровых патрона «парабеллум», — затем проверил предохранитель, сунул в карман две запасные обоймы, положил пистолет в пристегнутую к поясу кобуру и накинул легкую ветровку.

После этого Рейлли вернулся в санузел. Там он сдвинул вправо зеркало над алюминиевой раковиной умывальника, извлек пачку банкнот по сто евро, отсчитал десять, положил в карман, а оставшиеся деньги убрал в тайник и задвинул зеркало на место.

Снова выглянув в окно, Лэнг увидел мокрый асфальт и брызги дождя на плексигласе. Громко зашипев, откинулась дверь, она же трап самолета, и к лестнице сразу же подъехал автомобиль с опознавательными знаками таможни. Лэнг знал заранее, что экипаж прежде всего угостит таможенников кофе с отличным печеньем из самолетных запасов, чтобы дать ему еще немного времени (которого на самом деле не требовалось).

Лэнг кратко поздоровался на своем дурном французском языке с двумя одетыми в форму инспекторами, ему поставили штамп в паспорт и отпустили. Остальными формальностями должен был заниматься экипаж. Единственный чемодан Лэнга должны были отправить прямо в гостиницу.

Возле нижней ступеньки трапа замер, выбрасывая в холодный воздух струйку пара из выхлопной трубы, длинный черный «Мерседес» индивидуальной сборки. Именно такие автомобили фонд держал в разных уголках мира для встречи Очень Важных Персон. Стекла лимузина были густо затонированы, а переднее, водительское, сиденье отделяла от салона на шесть мест подъемная стеклянная перегородка, что позволяло вести во время поездки самые деликатные разговоры.

Кстати, такой автомобиль был бы очень уместен и на похоронах главы какого-нибудь клана мафии.

Автомобиль направился на юго-запад, в город, и Лэнг впал в полудрему, глядя на раскачивавшиеся, как метрономы, дворники на ветровом стекле. Сквозь полузакрытые веки он видел, что надписи на уличных табличках были сделаны на французском и фламандском языках. Лингвистические и культурные корни северной, фламандской части страны лежали в находившихся по соседству Нидерландах и Германии, а обитавшие южнее валлоны были также тесно связаны с Францией. В 1962 году страна юридически признала то положение, которое фактически существовало на протяжении многих столетий, и Бельгия официально сделалась лингвистическим шизофреником. В Брюсселе по-прежнему говорили по-французски, а не на гортанном, насыщенном согласными фламандском языке.

Транспортная суматоха, неизбежная вблизи любого крупного аэропорта, улеглась, и «Мерседес» плавно набрал скорость — как решил Лэнг — почти до своего предела. Вокруг тянулась почти гипнотически однообразная местность. Ее плоский рельеф был и благословением, и проклятием: эти земли было легко возделывать, но они, еще с римских времен, открывали любым захватчикам прямой путь от моря к Арденнским горам. Неподалеку отсюда Веллингтон нанес Наполеону последнее поражение, а немецкая армия дважды за первую половину прошлого столетия проходила здесь, чтобы напасть на Францию.

И вдруг Лэнг очнулся.

От аэропорта до города было менее десяти миль, но вокруг по-прежнему не было ничего, кроме полей и мелких каналов, тянувшихся мимо ферм.

Он наклонился вперед и постучал в стекло.

— Извините, но мне нужно в Нижний город. В город.

Если водитель и слышал его, то виду не подал.

Лэнг нажал на кнопку, опускавшую стекло.

Стекло не пошевелилось.

Он подергал ручку одной из дверей. Дверь не открылась.

Замок был заблокирован.

Вот черт!

Рейлли совершил ту самую ошибку, которая стоила жизни многим служащим Управления: принял желаемое за действительное. Он решил, что автомобиль и водителя прислал за ним фонд. Скорее всего автомобиль действительно принадлежал фонду. Но кто сидел за рулем?

Его рука коснулась рукояти «ЗИГ-Зауэра», лежавшего в висевшей у него на поясе кобуре. Стекло не было пуленепробиваемым, но стрелять в затылок водителю автомобиля, который мчится со скоростью около сотни миль в час, вряд ли было бы разумно. У него не было никакого выбора, кроме как сидеть на месте, невзирая на то, что поездка уже не доставляла ему ни малейшего удовольствия.

Через двадцать минут автомобиль сбавил ход и свернул с четырехполосного шоссе на узкую дорогу, ведущую к ферме, а потом и вовсе пополз по изрытой колеями грунтовой дороге. На расстоянии в полмили стояли дома. По пастбищу бродили коровы, не обращая внимания на моросящий дождь. Если бы не ветряная мельница, словно взятая с рекламной открытки, вполне можно было бы подумать, что дело происходит где-то в сельской местности Америки.

«Мерседес» остановился перед небольшим домом из серого камня. Лэнг решил, что это жилье. Водитель вышел и рысью кинулся в дом, оставив пассажира в автомобиле.

Ждать пришлось недолго. Водитель вышел из дома в сопровождении двух рослых вооруженных мужчин. Когда они подошли поближе, Лэнг узнал оружие: автоматы «Кехлер и Кох МР5» модели A3 со складными металлическими, а не пластмассовыми прикладами и рожками на тридцать патронов. Это оружие полицейские многих стран предпочитали другим маркам для операций по спасению заложников, когда важна была меткость стрельбы с близкого расстояния; ну а уж для того, чтобы попасть в цель, не беспокоясь о том, кто еще попадет под выстрел, вовсе не требовалось уметь стрелять. При скорострельности более восьмисот девятимиллиметровых патронов в минуту этот пистолет-пулемет мог нашпиговать свинцом достаточно большое пространство.

Сопровождавшие расположились по обеим сторонам машины. Каждому лет по тридцать пять, поджарые, загорелые, коротко стриженные. Непринужденность, с которой они заняли позиции и держали свое оружие, сказала Лэнгу, что перед ним отнюдь не любители, а люди, прошедшие где-то серьезную военную подготовку.

Водитель склонился к пассажирскому окну.

— Будьте любезны, мистер Рейлли, покажите руки.

По-английски он говорил без малейшего акцента.

Рейлли поднял правую руку с выставленным средним пальцем.

— А вы будьте любезны сказать мне, что, черт возьми, все это значит.

Шофер, ничуть не смутившись, гнул свое.

— Пройдите в дом, и вам все объяснят.

— Передайте тем, кто в доме, чтобы вышли сюда. Я посмотрю на них и решу, как поступить.

— Мистер Рейлли, у вас не то положение, чтобы ставить условия. Кое-кто хочет сказать вам несколько слов, а потом вас отвезут в гостиницу.

Лэнг кивнул.

— Видимо, вы намерены дать мне заверенное банком гарантийное письмо, что все так и произойдет?

Лэнг не слышал через закрытое стекло слабых звуков, но ему показалось, что водитель вздохнул.

— Мистер Рейлли, ну почему вы упрямитесь? Мы не намерены причинить вам никакого вреда.

— Я вижу. А автоматы нужны только для того, чтобы защищать меня от вон тех коров, да? Скажите вашим приятелям, чтобы они отстегнули магазины, вынули патроны из патронников и бросили автоматы подальше в сторону. Тогда я подумаю, стоит ли с вами разговаривать.

Водитель поморщился.

— Мистер Рейлли, мы можем и подождать.

— Но вам этого не хотелось бы, верно? Рано или поздно мои люди узнают, что я не появился в гостинице. Или что автомобиль, на котором меня должны были доставить туда, исчез. Подумайте — много ли в стране таких «Мерседесов» специального образца? Или вы намерены дождаться, пока полиция начнет опрашивать свидетелей и показывать фотографию этого автомобиля по телевидению? Очень сомневаюсь.

Водитель, ничего не ответив, повернулся и рысцой убежал в дом.

Через несколько мгновений он вернулся с упрямо сжатым ртом.

— Мистер Рейлли, лучше выйдите сами. Мне поручено привести вас в дом — хоть добром, хоть силой.

Не поворачивая головы, лишь скосив глаза, Лэнг осмотрелся по сторонам. Люди с автоматами стояли по обе стороны от машины, водитель — у двери слева от него. Незаметно вынуть «ЗИГ-Зауэр» из кобуры невозможно, да и бессмысленно — автоматчики в считаные секунды начинят его свинцом. Лэнг выпрямился на сиденье, чтобы взглянуть на водительское место. Водитель вынул ключи из замка зажигания. Так что, даже если бы ему удалось перебраться на переднее сиденье, он ничего не смог бы сделать.

Ничего… разве что…

Лэнг улыбнулся, пожал плечами и сказал, повысив голос, чтобы его было слышно снаружи.

— Похоже, делать мне нечего. Если помните, вы заперли двери.

Водитель сунул руку в карман. Писк сигнала возвестил о том, что электронное устройство разблокировало дверные замки.

Лэнг ухватился за ручку двери и вцепился в нее.

Растерянный водитель повел себя самым естественным образом — потянул дверь снаружи на себя. Два человека словно соревновались в перетягивании; дверь чуть-чуть приоткрылась.

Уловив момент, когда противник откинулся назад, чтобы дернуть посильнее, Лэнг ринулся вперед и всем своим весом толкнул дверь. Водитель грохнулся навзничь, а Лэнг выскочил из автомобиля, схватил его за шиворот и приставил дуло пистолета к его голове.

Автоматчики замерли, не зная, что делать.

— Пусть кто-нибудь из вас хоть ушами пошевелит — и он труп!

Те, похоже, опасались подобного исхода.

Все так же прижимая пистолет к голове противника, Лэнг выпустил его воротник, запустил руку в карман его брюк, нашарил там ключи и извлек их. Прижимая заложника к себе и прикрываясь им, как щитом, от ближайшего из автоматчиков, попятился к «Мерседесу», вновь выпустил водителя, левой рукой нащупал ручку двери и открыл ее.

Он уже пригнулся, чтобы скользнуть на водительское сиденье, когда со стороны дома донесся громкий крик. Слов Лэнг не разобрал, но ему и так было ясно, чего мог желать не видимый ему командир злоумышленников.

Громыхнула короткая очередь. Лэнг почувствовал, как его рвануло за рукав. Водитель с невнятным рычанием повалился наземь.

Если бы Лэнг не загородился водителем от пуль, то он сам сейчас лежал бы, мертвый, лицом в грязи.

Значит, не намерены причинить вред?

Ближний автоматчик повел оружием, намереваясь выпустить еще очередь. Лэнг быстро выстрелил дважды, не целясь — не чтобы убить, а просто отвлечь, — прыгнул в машину и захлопнул дверь.

Всунув ключ в замок зажигания, Рейлли быстро пригнулся, и тут же его обсыпало стеклянной крошкой от разбитого пулями водительского окна. Он рванул рычаг коробки передач и с силой нажал на акселератор. Большой автомобиль рванулся вперед, завиляв задом, а заднее окно помутнело от трещин, избороздивших небьющееся стекло после попадания пуль.

Выехав на четырехполосное шоссе, Лэнг взглянул в зеркало заднего обзора и, нисколько не удивившись, увидел быстро догонявший его черный автомобиль. Это был «Лендровер», куда меньше размерами, чем дорогой «Мерседес», в котором он ехал, и, по всей вероятности, куда быстроходнее.

Последние сомнения в этом исчезли, когда Лэнг дал полный газ и увидел, что расстояние между ним и преследователями продолжало неуклонно сокращаться.

Что ж, если его тяжеленный автомобиль безнадежно проигрывает в скорости, возможно, удастся превратить эти недостатки в преимущества… Лэнг немного отпустил педаль газа.

Как он и ожидал, «Лендровер» принял влево и пошел на обгон. Можно было не сомневаться в том, что его пассажиры намеревались расстрелять беглеца, как только поравняются с ним.

Лэнг оглянулся назад, понимая, что у него будет только один шанс. По крайней мере, в этой жизни.

Преследовавший его «Лендровер» все приближался и теперь отставал не больше чем на корпус. Лэнг резко прибавил газу — естественный поступок для человека, отчаянно пытающегося оттянуть неизбежное.

Он обогнал неторопливо плетущийся «Пежо», и «Лендровер» ненадолго скрылся из виду. На европейских скоростных шоссе ездить по левой полосе не разрешается, такое нарушение карается намного строже, чем превышение скорости, и в этом нет ничего удивительного — обгон на больших скоростях часто приводит к очень тяжелым авариям.

Лэнг разглядел в зеркале удивленное лицо водителя «Пежо». То ли он не желал ехать по одной дороге с сумасшедшим, то ли именно сейчас достиг места назначения, но он резко свернул, вновь оставив Лэнга наедине с преследователями.

Не успел Лэнг вернуться в правый ряд, как по свободной полосе справа от него устремился черный «Лендровер». Сидевшие в нем люди решили заставить Лэнга стрелять через пустое пассажирское сиденье — если, конечно, он успеет выстрелить первым, опередив автоматную очередь.

Лэнг полностью отпустил акселератор, и, прежде чем он успел нажать на тормоз, «Лендровер» промчался мимо. Его водитель тут же затормозил, намереваясь занять позицию, с которой было бы удобнее всего расстрелять беглеца.

И тут автомобиль Лэнга вновь рванулся вперед.

Точь-в-точь как это делают полицейские, преследующие нарушителей, в сюжетах местных криминальных новостей, которые показывают в шесть часов вечера в каждом американском городе, Рейлли ударил в хвост «Лендровера» правым углом бампера своего «Мерседеса».

Благодаря высоко расположенному центру тяжести внедорожника, мокрой дороге и большой массе немецкого лимузина, Лэнгу удалось совершить задуманное. Сцепление колес «Лендровера» со скользким асфальтом нарушилось. Детище британской автомобильной промышленности начало описывать неторопливый, но неуправляемый вираж против часовой стрелки по шоссе.

Лэнг притормозил и увидел, как машина его преследователей врезалась в железный барьер, разделяющий полосы встречного движения.

Он успел заметить, как двое ошеломленных мужчин пытались выбраться из-под раздувшихся подушек безопасности, пару раз торжествующе бибикнул, всмотрелся в номер автомобиля преследователей и покатил обратно в сторону Брюсселя.

 

Глава 12

Рю де Бушер

Брюссель, Бельгия

Через два часа

Лэнг въехал на изувеченном «Мерседесе» в гараж фонда. Дежурный, разинув рот, уставился на дыры, в которых любой с первого взгляда мог опознать следы от пуль. Он был настолько изумлен, что, похоже, вовсе не заметил, как Лэнг вложил ему в руку ключи.

— У нас в Америке, — сказал Лэнг, — это называется «дорожным конфликтом».

Из гаража он отправился в офис, располагавшийся на Гран-плас — в географическом, историческом и коммерческом центре города. Ровный квадрат вымощенной брусчаткой площади окаймляли выстроенные по ниточке прекрасные здания семнадцатого века, из высоких ниш которых глядели на туристов со всего мира святые и герцоги. Увенчанная высоченным шпилем городская ратуша — Hôtel de Ville, — выстроенная в пятнадцатом веке, соперничала в роскоши убранства с дворцом испанских наместников, управлявших Бельгией на протяжении долгих столетий.

Лэнг вошел в «Ле Пижон», тот самый дом, где некогда жил изгнанный из Франции Виктор Гюго. Величественное старинное здание было давным-давно перестроено под офисный центр.

Увидев Лэнга, входящего в его кабинет, Луи де Вилль бросил телефонную трубку.

— Мсье Рейлли!

Он выбежал из-за стола и обеими руками стиснул плечи Лэнга. По-видимому, он собрался было расцеловать своего патрона в обе щеки, но вовремя вспомнил об отношении гостя к этому традиционному французскому приветствию. Так что он ограничился тем, что, разжав объятия, стиснул правую руку Лэнга обеими ладонями.

— Звонили из полиции. Кто-то угнал автомобиль, и водитель сразу вызвал их. Ну а поскольку экипаж вашего самолета сообщил, что вы уехали на этом самом автомобиле из аэропорта…

Лэнг со всей возможной вежливостью освободил руку.

— Я немного прокатился и полюбовался природой. Впрочем, «Мерседес» придется подлатать и заменить стекла.

Луи отступил на два шага.

— Кто?..

— Хороший вопрос. Но мне удалось записать номер.

Луи взглянул на украшенные драгоценными камнями часы; в Америке что-нибудь подобное можно было бы увидеть разве что на сходках сутенеров.

— Время ленча. Вы поели? — Не дожидаясь ответа, Луи ткнул пальцем в стоявший у него на столе пульт селектора и что-то скомандовал по-французски. Потом продолжил: — Я попросил пригласить полицейского инспектора, с которым я говорил. Думаю, он вполне может задавать свои вопросы не только здесь, но и за тарелкой с moules, согласны?

На улице сквозь тучи уже проглядывало голубое небо. Дождь прекратился.

Лэнг и де Вилль пересекли площадь и направились по бульвару Анспак. Лэнг поглядывал на отражения в стеклах витрин, пытаясь обнаружить слежку. Увы, здесь, в отличие от большинства городов США, мало кто торопился поскорее разделаться с ленчем. Обычно местные жители тратили часа полтора на посещение хорошего заведения и с удовольствием проводили время в приятной компании. Поэтому заметить в толпе «хвост» было очень трудно, а может быть, и вовсе невозможно.

Они прошли несколько кварталов на юг. Не доходя до господствующей над существующей с двенадцатого века рыночной площадью церкви Святого Николая, Луи повернул налево и провел своего спутника через галерею Святого Юбера — выстроенный в девятнадцатом веке пассаж со стеклянной сводчатой крышей, пестревший всем известными вывесками вроде «Эрме» и «Шанель». Здесь было бы немного легче распознать наблюдателя — мужчины обычно миновали пассаж быстрым шагом, а женщины подолгу рассматривали витрины.

Пока что никаких признаков слежки Лэнг не видел.

Роскошный портал вывел их на Рю-де-бушер — улицу Мясников. Вдоль узкого переулка теснились один к другому рестораны и ресторанчики. Перед каждым часть тротуара прикрывал тент, защищавший любителей поесть на открытом воздухе от солнца или непогоды, и красовались доски с надписями: moules — мидии, жаренные с луком, тушенные в вине или пиве, с соусом или маслом. Их тут подавали в раковинах и без, в горячем или холодном виде, с хреном, кетчупом или беарнским соусом. Способов приготовления этих моллюсков в блестящих иссиня-черных раковинах бельгийцы знали больше, чем для картофеля. И Лэнг знал по собственному опыту, что ни один из этих способов ни в чем не уступал другому. Все были одинаково хороши.

Луи проскользнул за маленький столик, к которому были вплотную придвинуты (вероятно, для экономии места) четыре хрупких стула, и жестом предложил Лэнгу сесть рядом. Едва официант подал меню, как к столу подошел сухопарый мужчина в слишком свободном костюме.

— Мистер Рейлли? — Он протянул руку с обрезанными до самого мяса ногтями.

Лэнг поднялся и пожал протянутую руку, вопросительно взглянув на незнакомца.

— Инспектор Энре Ворстаат. — Он показал значок и сел, не дожидаясь приглашения.

— Я говорил с мсье де Виллем об угоне вашего автомобиля.

Лицо детектива было таким узким, что, казалось, рот с трудом помещался на нем, и очень печальным. Лэнг решил, что крошечные морщинки вокруг его глаз возникли от нахмуренной гримасы, а не от смеха.

Определенно, он не был Эркюлем Пуаро. По-английски полицейский говорил с резким фламандским акцентом.

— Насколько я понимаю, мистер Беньямин Ядиш работал на вас. Угон автомобиля вашего фонда через несколько дней после убийства вашего сотрудника… это похоже на всплеск преступности, правда?

— Скорее, на цунами.

— О?

Над столом навис официант. Оба европейца что-то заказали, не глядя в меню.

— Мне то же самое, — сказал Лэнг.

Он подождал, пока официант не удалился, и лишь после этого продолжил:

— У нас убили еще одного служащего, в Штатах. Вероятно, в ту же ночь, что и Ядиша. Один из убитых был физиком, другой — физико-химиком.

Полицейский уставился на него, и Лэнг внезапно понял, что его глаза совершенно бесцветны. Это его почему-то смутило. И тут же у Лэнга возникло подозрение, что инспектор вовсю пользовался этой своей особенностью, чтобы запугивать подозреваемых.

— Вы считаете, что эти два убийства связаны между собой?

— После того, что случилось этим утром, — да, уверен.

— Расскажите.

Лэнг повиновался, умолчав лишь о том, что у него при себе пистолет.

Он как раз успел закончить свою историю к тому времени, как появился официант и поставил перед каждым медную кастрюльку, пустую тарелку и, в довершение всего, смуглые хрустящие ломтики картофеля фри в керамическом горшочке, не дававшем блюду остыть. Лэнг не мог сообразить, из чего же состоял еще не переставший кипеть бледно-красный соус, в котором плавали мидии, но пахло от него восхитительно. Вот бы еще он оказался столь же хорош на вкус…

Как и во Франции, на время еды все разговоры прекратились. Лишь после того, как в пустых тарелках появилось изрядное количество пустых раковин, Ворстаат и Луи принялись сравнивать эти мидии с другими, которые им доводилось есть здесь или в каком-нибудь другом месте. Не слишком ли острый соус, или это только кажется? Не забыл ли повар положить одну травку, без которой блюдо никуда не годится? Действительно ли антверпенские мидии свежее, чем те, что ежедневно доставляются в Брюссель?

Убийство на время отошло на задний план, уступив первенство кулинарии.

Инспектор допил остатки пива «Дюваль», посмотрел на гору пустых раковин в своей тарелке с трудно угадываемым выражением, которое, впрочем, можно было принять за сожаление, и вернулся к первоначальному разговору, как будто длительной паузы вовсе не было.

— Вы запомнили номер «Лендровера»?

Лэнг назвал номер по памяти. Ворстаат потребовал повторить и записал номер в маленькую записную книжку. После этого он откинулся на спинку стула, опустил руку в карман пиджака и достал синюю коробку французских сигарет «Житан». Даже не подумав предложить своим сотрапезникам закурить, он чиркнул спичкой, зажег сигарету и бросил горящую спичку в тарелку с остатками мидий. Спичка громко зашипела и погасла.

Бельгийцы, по крайней мере, обитатели Брюсселя, очень походили на французов своим презрением ко всяким неудобным для них ограничениям. Со своего места Лэнг видел, самое меньшее, две таблички с перечеркнутой дымящейся сигаретой и надписями на трех языках: «НЕ КУРИТЬ. NON FUMER. NICHT RAUCHEN». Кроме инспектора, в зале находилось еще с полдюжины курильщиков.

— Вы сказали, что считаете, что эти убийства и попытка похитить вас связаны между собой?

— Ядиш и Льюис работали по одной теме — поиск альтернативы ископаемому топливу.

Ворстаат выпустил из ноздрей две струйки голубого дыма.

— Напрашивается предположение, что убийца — или, вероятнее, убийцы — не одобряет этот проект?

— Еще как не одобряют!

— А кто из тех, кому не нравятся эти работы, мог знать о том, что они ведутся?

Лэнг задумался лишь на мгновение.

— «Эксон»? «Бритиш петролеум»? Наши научные исследования, как и все другие работы, которые мы ведем как освобожденная от налогов благотворительная организация, получают достаточно широкую известность.

— Ведущим нефтяным компаниям мира, несомненно, незачем противодействовать подобным исследованиям. Они и сами могут заниматься чем-нибудь подобным. Бензин не стоит человеческих жизней.

— А вы обращали внимание на то, как растут в последнее время цены на газ? — осведомился Лэнг, покачав головой. Он почти не шутил.

Полицейский фыркнул.

— Ох уж эти американцы! Вы начинаете рыдать, когда с вас требуют четыре доллара за галлон топлива. Здесь, да и во всей остальной Европе это сочли бы дешевизной.

У Лэнга не было никакого желания вступать в спор о ценах на бензин в разных странах мира.

Тут в разговор вмешался Луи, не открывавший рта с тех пор, как положил в него последнюю мидию.

— Нашим сотрудникам, по крайней мере, доктору Ядишу, было еще очень далеко до каких-нибудь результатов. Выглядело бы очень странно, если бы кто-то убил его из-за каких-то смутных гипотез, которые еще нужно не один год подтверждать.

Инспектор погасил сигарету в пустой кастрюле. Запрет на курение выражался в ресторане лишь в том, что здесь не подавали пепельниц.

— Мне доводилось расследовать немало убийств, совершенных по еще менее весомым причинам, но думаю, что тут вы правы.

Лэнг уставился на пробиравшуюся между столами чрезвычайно привлекательную блондинку. И, как он этому ни сопротивлялся, ему на память пришла Герт, и сразу на душе стало еще тяжелее.

— В Атланте лабораторию доктора Льюиса разгромили и забрали отчеты о текущей работе. Нельзя ли узнать — не было ли погрома в доме доктора Ядиша?

Ворстаат вновь сунул руку в карман пиджака, по-видимому, намереваясь достать еще одну «житан», но передумал и сложил руки на груди, растопырив пальцы, словно пытался таким образом удержать их в повиновении.

— Мы пока что этого не знаем, но я поддерживаю постоянный контакт с амстердамской полицией. — Своевольные ладони ускользнули ему на колени. — А вы не знаете, что он делал в Брюгге? — спросил инспектор, посмотрев сначала на Лэнга, потом на Луи.

Лэнг покачал головой.

— Нет.

Луи рассматривал ту же самую блондинку.

— Он оставил сообщение, что будет в Брюсселе наутро после… той ночи, когда его убили. Ничего не объяснял, но в этом не было ничего необычного. От Амстердама до Брюсселя — короткая поездка на «Евростаре». Он любил приезжать сюда, сообщать о ходе работы, обсуждать свои успехи… Хотя мне кажется, что больше всего ему нравилось обедать здесь.

Ворстаат поджал губы.

— Он ел здесь? Я всегда считал, что моллюски для евреев запретная пища. Разве нет?

Лэнг пожал плечами.

— Ничего не могу вам сказать. Почти все знакомые мне евреи едят все, что им нравится. И, кстати, так же и пьют.

Луи отвел взгляд от блондинки и тревожно посмотрел на улицу, как будто решил, что только что съеденные им мидии могли привести к верной смерти.

Инспектор поигрывал авторучкой над листком записной книжки.

— И что же именно он делал?

Луи пожал плечами.

— Я не знаю. Я мало что понимал из его научного языка. Впрочем, голос показался мне возбужденным.

— Возбужденным или испуганным? — спросил полицейский.

— Не знаю, — ответил Луи. — Тогда у меня не было никаких оснований считать, что у него есть повод для страха.

Ворстаат открыл было рот, но тут в кармане у него защебетал сотовый телефон. Он встал из-за стола.

— Извините, я ненадолго.

Он вышел на улицу и лишь там вынул телефон.

Лэнг говорил с Луи, но смотрел на полицейского.

— Скажите, много ли вам было известно о личной жизни доктора Ядиша?

— Личной жизни? — растерянно переспросил бельгиец. — Я не совсем вас понял…

Лэнг наклонился через стол и сказал, понизив голос до заговорщического шепота.

— Не было ли у нашего славного профессора чего-нибудь такого, что он предпочел бы сохранить в тайне?

Ему показалось, что он почти наяву увидел, как над головой Луи вспыхнула лампочка, как у героя комического мультфильма.

— Вы имеете в виду, что у него могла быть… э-э… как это у вас называется? Женщина?

— Любовница?

— Да, любовница! Нет, сомневаюсь. Он говорил только о своей жене и о работе, больше ни о чем. И никогда не упоминал о каких-нибудь других женщинах.

Один очевидный мотив отпал.

— Может быть, у вас есть какие-нибудь догадки о том, зачем ему понадобилось в Брюгге?

Луи решительно покачал головой.

— Могу сказать лишь то же самое, что сказал инспектору: ума не приложу.

Ворстаат вернулся на свое место.

— Прошу прощения. Во время разговора я спросил о происшествиях с автомобилями в том районе, который вы описали. Названный вами автомобиль, «Лендровер», был угнан, номерные знаки на нем сняты с другой машины. Следователи внимательно осмотрели его.

Лэнг молча ждал продолжения.

— К сожалению, угонщики были осторожны. Не оставили в автомобиле ни отпечатков пальцев, ни стреляных гильз.

— Другими словами, ничего.

Лицо Ворстаата как-то странно изменилось; Лэнг решил, что максимально возможное для инспектора приближение к улыбке.

— Я этого не говорил, мистер Рейлли. — Он еще и владел искусством драматической паузы.

— И?..

— Вероятно, что-то выпало из кармана у одного из них. Сейчас мои люди расспрашивают хозяина машины, чтобы убедиться, что это «что-то» принадлежит не ему.

Лэнгу не хватало терпения, чтобы вынести еще одну задержку.

— И это?..

— Порванный, измятый счет — похоже, из бистро в Брюгге.

 

Глава 13

Гранд-плас

Брюссель

Через пять минут

Трое стояли перед сложенным из желтого камня барочным фасадом «Ле Пижон». Ворстаат докуривал следующую «житан».

— Какие же ваши дальнейшие планы, мистер Рейлли?

— Прежде всего я отправлюсь в отель «Амиго» и узнаю, прибыл ли туда мой багаж. Нужно наконец-то сменить рубашку.

Полицейский издал звук, похожий на хихиканье, как будто услышал что-то смешное.

— Как долго вы намерены оставаться в Брюсселе?

— Вообще-то мне здесь делать больше нечего, разве что принять горячий душ. Я прилетел, чтобы удостовериться, что работа фонда идет своим чередом. Луи говорит, что все в порядке.

— Значит, вы вернетесь в Америку? — Из настойчивости инспектора следовал непреложный вывод: он в этом сомневается.

— Сначала я должен поехать вместе с Луи в Амстердам и выяснить, как проходит расследование гибели Беньямина Ядиша, затем навестить его жену и выразить ей соболезнования. А потом — домой.

Ворстаат всматривался в лицо Лэнга своими бесцветными глазами, отлично зная, что собеседник от этого чувствует себя неловко.

— Эти исследования будут продолжаться?

Лэнга вопрос застал врасплох.

— Я… Я пока не знаю. Но двое ведущих специалистов по этому направлению — один работал здесь, а другой у нас — мертвы.

Полицейский бросил сигарету и растоптал ее на булыжниках с несколько большим энтузиазмом, чем требовалось.

— А вам не приходило в голову, что этих людей убили не только для того, чтобы приостановить исследование, но и украсть его результаты?

Лэнг сразу вспомнил листы, вырванные из блокнота Льюиса.

— Из лаборатории доктора Ядиша что-нибудь пропало?

— Амстердамские власти сообщили, что, по словам его жены, не хватает компакт-диска, на котором он вел свои рабочие записи. Она не смогла сказать, что там было записано, но они намереваются поговорить с нею еще раз, когда она сможет забраться… собраться с мыслями. Возможно, на следующей неделе.

Лэнг нисколько не удивился тому, что Ворстаат уже связался с голландской полицией. Было бы странно, если бы он этого не сделал.

— Может быть, ей известно, зачем он отправился в Брюгге?

Полицейский уставился на него еще пристальнее, чем прежде.

— Он сказал ей, что должен там встретиться с вами.

Лэнг был так ошеломлен, что в первый миг не нашелся, что и сказать.

— В ту ночь, когда его убили, я находился в Соединенных Штатах. И засвидетельствовать это могут сразу двое — полицейский и священник.

Снова широкие губы полицейского чуть заметно искривились в невеселой усмешке.

— Не исключено, мистер Рейлли, что их свидетельства вам потребуются. Ну а вам я пока что советую быть поосмотрительнее.

Кем на самом деле был этот человек? Ломал комедию или просто не был склонен ни к чему относиться слишком серьезно?

— В этом вы можете не сомневаться.

Ворстаат повернулся было, чтобы уйти, но вдруг приостановился.

— Да, мистер Рейлли, еще одно. — Он порылся в кармане и вручил Лэнгу визитную карточку. — Прошу вас, свяжитесь со мною, прежде чем покинете Европу. Возможно, мне удастся выяснить что-нибудь еще.

Лэнг сунул карточку в бумажник.

— Обязательно.

Лэнг и Луи смотрели ему вслед, пока он, не оглядываясь, пересекал площадь.

— Как вы думаете, он действительно поставит нас в известность, если что-нибудь узнает? — осведомился Луи.

— Если он что-нибудь узнает, у него возникнут новые вопросы, — ответил Лэнг.

— Сегодня он почти ничего не спрашивал.

— Так ведь сегодня он и знает очень мало.

Книга Хереба

Глава 2

1. И послал фараон свое войско, своих лучников и колесницы в пустыню, дабы возвратить израильтян в Египет, и настигли они израильтян на берегу моря. Узрели израильтяне войско фараоново и возроптали [15] к Моисею, говоря: «Затем ли ты привел нас сюда в пустыню к берегу морскому, чтобы погибли мы от фараоновой руки?»

2. Ответствовал им Моисей: «Изриньте страх из сердец ваших, ибо Бог ваш спасет вас». И как только израильтяне пересекли обмелевшее море, воздвиг единый Бог на нем волну, коя захлестнула фараона, его колесницы, его лучников и лошадей так, чтобы не осталось никого, дабы преследовать народ израильский.

3. И так началось сорокалетнее странствие народа израильского по пустыне.

4. Повелел единый Бог Моисею сделать для него ковчег мерою сорок пять дюймов длиной, двадцать семь дюймов шириной и двадцать семь дюймов высотой [16] . И повелел Он сделать короб из дерева. Сказал Господь Моисею выложить его изнутри и снаружи чистейшим золотом и золотые кольца устроить на каждом углу, дабы могли люди нести его. И надлежало наложить замок, дабы не упала крышка с короба, буде кто из носильщиков споткнется.

5. Когда же ковчег был готов, Моисей сказал израильтянам: «Воззрите, ибо создал единый Бог оружие, коего никогда еще никто из вас не видел». И Зет, сын Зела, усомнился в словах Моисеевых и простер руку к ковчегу, и пал мертвым, сраженный молнией, упавшей не с небес, и поклонились люди Моисею и рекли: «Ты наш спаситель». И ответствовал им во гневе Моисей: «Ваш спаситель единый Бог, изведший вас из Египта».

6. Когда же стали израильтяне станом подле горы, что близ моря, но к югу от земли мидианитянской, и была она горой Бога Авраамова, рек единый Бог Моисею: «Взойди на гору ко Мне, и дам Я тебе заповеди, кои Я написал, дабы мог ты научать народ израильский, и положишь ты заповеди сии в ковчег, кой приказал Я тебе изготовить».

7. И был Моисей на горе долгое время, не вкушая ни еды, ни пития, но укрепляемый единым Богом. И покуда был Моисей на горе, дети Израиля начали роптать, страшась, что он мертв или покинул их, и сговорились они: «Сделаем бога, дабы могли мы поклоняться ему». И расплавили они золото свое, и отлили золотого тельца, и падали ниц пред ним, и поклонялись ему.

8. И когда возвратился Моисей и узрел израильтян, поклоняющихся идолу, то бросил он наземь скрижали, кои Бог дал ему, и разбил оные, и переписал оные на скрижали, что были в руках у него.

9. И бросил Моисей золотого тельца в огонь и держал там, доколе золото не истребилось.

 

III

 

Глава 14

Центральный железнодорожный вокзал

Ньиве Зейде

Амстердам

Через два дня

Лэнгу никогда прежде не доводилось видеть флюгер на крыше железнодорожного вокзала, тем более чтобы направление ветра указывалось на циферблате башенных часов. Фасад выстроенного возле морского порта здания в стиле голландского Ренессанса украшали цветные аллегорические картины из жизни торгового флота, дань славному морскому прошлому города. А вот внутри было далеко не так роскошно — проститутки, наперебой зазывавшие клиентов из числа сошедших с поезда пассажиров, и молодежь студенческого возраста, на совершенно законных основаниях дымящая самокрутками. Дешевые духи и марихуана перебивали все другие запахи.

«Гольфстрим», естественно, остался в брюссельском аэропорту. Города находились так близко один от другого, что добраться в Амстердам на поезде можно было бы быстрее, чем подготовить и утвердить план полета из одного города в другой. К тому же в этом случае фонду не нужно было оплачивать топливо — по тысяче долларов за час полета.

Луи старательно отводил взгляд от женщины в платье, обтягивавшем тело, словно колбасная шкурка, и почти не прикрывавшем грудь.

— Возьмем машину? — спросил Луи.

Лэнг посмотрел на стоянку такси.

— Далеко нам отсюда идти пешком?

Обольстительница призывно улыбнулась. Лэнг повторил вопрос.

Луи дернулся, будто пробудившись от сна.

— Пятнадцать-двадцать минут.

— Отличный день для прогулки.

Лэнга и Луи несли в руках по небольшой дорожной сумке, содержавшей все необходимое для суточного пребывания в другом городе.

Они шли в тени деревьев вдоль канала. Вдоль русла теснились друг к другу дома с остроконечными крышами, к набережной были пришвартованы длинные узкие кораблики, служившие, по-видимому, жильем. Время от времени такое суденышко медленно проплывало посередине, покачивая на легких волнах плававших в канале уток и гусей. Иногда по узкой проезжей части проползали автомобили, но велосипедов было раз в пять больше.

— Каналы, — сообщил Луи, — образуют полумесяц, обращенный открытой частью к северу. Почти все соединяются с рекой Амстел, которая впадает в море. Это канал Сингел, самый внутренний.

Лэнг, запрокинув голову, рассматривал дом с особенно высокой и острой крышей.

— Вы часто бываете здесь?

Луи остановился, пропуская велосипедистку. В прикрепленной к рулю плетеной корзине безмятежно ворковал младенец.

— Я приезжал сюда два-три раза в год узнать, как идут дела у доктора Ядиша.

Луи не смог скрыть сожаления. Было ясно, что он сожалеет об утрате возможности от случая к случаю развлекаться в Нидерландах с их свободными нравами едва ли не больше, чем о судьбе Ядиша.

Миновав просторную площадь Новый рынок, они попали в Ауде Зейде, юго-западную часть города, где находился Амстердамский университет. Реклама зазывала покупать сексуальные игрушки, смотреть порно-шоу и развлекаться «вживую». Все надписи были сделаны по-английски, но в них не было необходимости: аляповатые картинки не требовали никаких пояснений. Скудно одетые женщины демонстрировали вызывающие позы в витринах клубов, неоновые вывески которых (тоже на английском языке) обещали немыслимые удовольствия.

Английский — язык Милтона, Шекспира и… торговли телом.

Из района красных фонарей они двинулись налево, мимо множества университетских зданий к небольшому кварталу скромных домиков на несколько квартир. Возле одной из стеклянных дверей с неизменным списком жильцов и кнопками возле каждой фамилии Луи остановился и нажал кнопку. Из динамика послышался голос женщины, говорившей, как решил Лэнг, по-голландски.

Через несколько минут Лэнг и Луи поднялись по лестнице на третий этаж. Их встретила женщина лет пятидесяти пяти с седыми волосами, собранными в аккуратный валик на затылке. Черные глаза под невыщипанными бровями казались бездонными. Она была маленькой — менее пяти футов роста и, вероятно, весила не более ста фунтов. Когда Лэнг взял ее руку в свою, чтобы пожать, ему показалось, что в ладони у него связка палочек, завернутая в сухую тряпочку.

— Миссис Ядиш, мы пришли, чтобы выразить соболезнования.

Женщина подняла глаза. Нельзя было не заметить, что она донельзя устала от официальных банальностей.

— Называйте меня, пожалуйста, просто Мэри. Когда Луи позвонил с вокзала, я только-только вернулась из синагоги, читала кадиш по мужу, — сказала она по-английски, провожая посетителей в гостиную. — Так что у меня не было времени как следует убрать и приготовить вам угощение.

Мебель в комнате была не новой, но, по мнению Лэнга, все находилось в полном порядке.

— Не стоит беспокоиться, мы поели в поезде, — соврал он. — Мэри, я хочу от имени фонда и от себя лично выразить вам глубокое сочувствие и задать несколько вопросов.

Она села — нет, скорее, упала — в мягкое кресло, обитое материей с узором из крупных роз; такие Лэнгу доводилось видеть в кинофильмах об Англии во время Второй мировой войны. Лэнг и Луи устроились на диване, который оказался чрезвычайно неудобным; можно было подумать, что он набит обломками бетонных блоков.

Женщина устало взглянула на него.

— Вопросы? Полицейские уже раза три приходили ко мне с разными вопросами.

Услышав это, Лэнг чуть не вскочил.

— Полиция приходила к вам три раза?

Теперь она посмотрела насмешливо, видимо, прикидывая, не сказала ли чего-нибудь лишнего.

— Да, три раза. Сначала немолодой инспектор, и еще дважды его помощник, помоложе.

— Кто-нибудь из них оставил вам визитную карточку?

Теперь у нее сделался такой вид, будто она подозревала, что посетитель не в своем уме.

— Да, конечно. — Она повернулась к стоявшему подле нее маленькому столику и взяла две карточки. — Инспектора зовут Ван Декер. А младшего, как вы сами видите, — Хой.

— Не могли бы вы описать этого Хоя? Младшего.

Теперь удивился и Луи.

Мэри Ядиш уставилась на вытертый ковер с восточным узором.

— Наверное, да. Высокий, примерно двухметрового роста. Коротко стриженные темные волосы. Лет тридцать — тридцать пять.

— Он спрашивал о чем-нибудь таком, что не интересовало первого… вы сказали: Ван Декер, да?

Ее взгляд снова на мгновение остановился на лице Лэнга.

— Да, да, спрашивал. Он интересовался, не осталось ли у моего мужа чего-нибудь еще, кроме компакт-диска, на который он записывал результаты своих исследований. Его он, по-видимому, взял с собой, когда уехал в Брюгге. В общем, любые другие рабочие записи. И спрашивал так уверенно… можно было подумать, что ему что-то такое известно.

— А действительно — ваш муж вел какие-нибудь еще записи?

Женщина медленно покачала головой.

— После Беньямина остались только книги и одежда. Он совершенно не интересовался вещами. — Она вновь вскинула глаза на Лэнга. — Хотя ваш фонд щедро платил ему.

— У вашего мужа были в Брюгге какие-нибудь друзья или просто знакомые?

Она опять покачала головой. Нетрудно было понять, что допросы не на шутку утомили ее.

— Никого. Он отправился туда, так как считал, что вы назначили ему там встречу. Я так и сказала полиции.

Не было ли в ее словах затаенного обвинения?

— Как ему передали это приглашение?

Она промолчала, безучастно глядя перед собой.

Лэнг наклонился вперед.

— Вы сказали, что ваш муж думал, что должен встретиться со мною. Как он получил эту информацию? Ему кто-то звонил по телефону?

Она в третий раз покачала головой.

— Я… Я не знаю. Он просто сказал, что должен встретиться с вами в Брюгге. И через два дня…

Лэнг долго не мог сообразить, как бы потактичнее сформулировать просьбу, которая, увы, казалась ему необходимой.

— Может быть, вы позволите мне осмотреть его вещи? Вдруг там окажется что-нибудь такое…

Она поднялась.

— Полицейские осматривали и гардеробную, и комнату, которую он использовал как рабочий кабинет. Они ничего там не нашли. Его одежду я уже собрала, чтобы отдать, но, если вам нужно, смотрите, пожалуйста. А я пока что приготовлю чай.

Одежда была разложена аккуратными стопочками — костюмы, сорочки, ботинки… Ее было на удивление мало, особенно если учесть, сколько платили Ядишу. Карманы пиджаков и брюк были вывернуты — несомненно, в ходе полицейского обыска.

Уже через несколько секунд Лэнг выпрямился.

— Ничего, — сообщил он Луи.

В комнату вошла Мэри с маленьким подносом.

— Чай?

Лэнг взял чашку — исключительно из вежливости. Настой имел слабый фруктовый аромат. С чашкой в руке Рейлли направился вслед за хозяйкой в маленькую комнатушку, где еле-еле помещались крошечный письменный стол деревянный стул с прямой спинкой. На столе теснились друг к дружке ноутбук, телефон, лампа и ящик, похожий на старомодный радиоприемник. Одна стена, футов восьми длиной, была сплошь заставлена книжными полками.

Лэнг с первого взгляда узнал радиоприемник «Филико» американского производства, с большими ручками регуляторов громкости и настройки, со шкалой, испещренной множеством цифр. Точно такой же он видел еще в детстве, когда был в гостях у какого-то престарелого родственника.

— Беньямин любил чинить их, — сказала Мэри, остановившаяся в дверях. — Он очень увлекался старой радиоаппаратурой. Даже сам делал радиолампы.

Лэнг перевернул аппарат и взглянул на большие лампы и множество проводов.

— Сам делал лампы? Но ведь ваш муж был химиком.

Она пожала плечами.

— Он любил возиться со старинной электроникой. В гардеробной лежит разобранная «Виктрола»; не хотите взглянуть?

Лэнг не без труда пристроил на столе чашку и повернулся к книгам. Названия были в основном на голландском языке, хотя на нескольких корешках красовались и безошибочно узнаваемые еврейские буквы.

Мэри Ядиш отступила из дверного проема, пропустив в комнату Луи.

— Здесь преимущественно история, по большей части, древняя. Еще одно его хобби. Не торопитесь.

— Можно еще один вопрос? — сказал Лэнг. — Скажите, ваш муж был религиозным человеком? Он соблюдал еврейские правила насчет еды?

Вдова слабо улыбнулась.

— Беньямин был евреем только по рождению. Сомневаюсь, что за свою сознательную жизнь он хоть раз побывал в синагоге. — Она глубоко вздохнула. — Если честно, я и сама там побывала сегодня впервые за много лет.

Значит, вопрос насчет запретных моллюсков отпадает.

Лэнг и Луи начали без излишней спешки пересматривать книги; они снимали их с полок, пролистывали страницы и ставили на место.

Луи осторожно дунул на обрез одной из книг; покрывавшая его тонким слоем пыль взметнулась в воздух и разлетелась, словно планеты в крошечной вселенной.

— Все-таки, что мы ищем?

Лэнг поставил на полку один том и взял другой, посвященный, судя по иллюстрациям, какому-то металлургическому процессу.

— Я и сам толком не знаю. Но если почтенный профессор вел еще какие-то записи, помимо электронных, тут для них было бы вполне подходящее место.

Луи вытащил из кармана носовой платок и вытер руки.

— Но зачем Ядишу могло понадобиться скрывать свои рабочие записи?

— Я вовсе не уверен, что он их скрывал. Хотя логично предположить, что он вел какие-то черновики, может быть, делал пометки на полях. Так где им быть, как не в библиотеке?

Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Лэнг протянул руку к радиоприемнику. Ему вдруг стало любопытно, работает ли этот допотопный аппарат. Он включил его, повернув рукоятку громкости, и подсознательно приготовился услышать что-нибудь из дотелевизионной эпохи — например, диалог из радиопостановки о приключениях Джека Бенни и Рочестера или же знаменитую песню Боба Хоупа «Спасибо за воспоминания». Но вместо музыки раздался механический щелчок, и шкала настройки вдруг откинулась.

Луи тоже поставил книгу на место и, подойдя к Лэнгу, заглянул в пластмассовый ящичек. Рейлли запустил туда два пальца и извлек какие-то бумаги, скрученные в трубочку, перетянутую резинкой. Резинку он осторожно снял. В руках у него оказалось десятка два листов, испещренных письменами, похожими на еврейские буквы.

— Это из Вены, от его кузена Йозефа, — пояснила все так же стоявшая в дверях Мэри. — Он недавно погиб в автомобильной катастрофе.

— И он прятал эти бумаги в приемнике? — спросил не на шутку озадаченный Лэнг.

— Беньямин и Йозеф были очень близки. Беньямин ездил в Вену, чтобы помочь Йозефу. А эти бумаги Йозеф отправил Беньямину перед самой своей гибелью. Это какое-то исследование, которое он собирался опубликовать. Беньямин осматривал компьютер, находившийся дома у его кузена. Он никак не мог поверить, что несчастье на самом деле было случайностью. Полиция так и не смогла найти ни второй автомобиль, ни, тем более, водителя. Муж был почти уверен, что его кузена убили из-за содержания этих самых бумаг.

Лэнг опустил руку, в которой держал бумаги.

— Откуда именно кузен доктора Ядиша прислал все это?

Вдова наклонила голову.

— На почтовом штемпеле был указан Дюрнштайн, — и добавила, немного помолчав: — Может быть, это ничего не значит, но кто знает… На месте аварии так и не нашли ноутбук, а его жена сказала, что утром, уезжая, он взял его с собой.

— Судя по всему, ваш муж думал, что это важные бумаги.

Она пожала плечами.

— Мы не смогли этого понять — мы не знаем иврит. Но Беньямин сказал, что, вероятно, бумаги связаны с каким-то проектом, над которым он работал. Возможно, с вашим.

Любопытно, но вряд ли полезно, подумал Лэнг. Однако если Ядиш решил, что эти бумаги нужно спрятать, то, возможно, в них может отыскаться какой-нибудь намек на загадку его собственной смерти. Что касается иврита, то Лэнг знал человека, владевшего этим языком, по крайней мере, не хуже, чем они с Фрэнсисом — латынью.

— Вы позволите мне взять на некоторое время эти бумаги, чтобы скопировать?

Женщина пожала плечами, скорее, желая показать, что не может отказать, даже если бы хотела, чем соглашаясь.

— Хуже от этого не будет.

— Еще один вопрос, и мы избавим вас от нашего присутствия.

— Можете не торопиться, — медленно произнесла она. — Мне теперь предстоит долгое одиночество.

Лэнг не знал, что на это ответить, и потому сказал напрямик:

— Мне хотелось бы еще взглянуть на лабораторию вашего мужа.

Она указала на Луи.

— Он может проводить вас туда. Это всего в нескольких кварталах. Только вам нужно успеть, пока университетские здания не закрыли на ночь.

Как только Лэнг и его спутник оказались на улице, Луи приостановился.

— Ворстаат говорил, что полиция приходила к ней только один раз. Вы ведь поэтому расспрашивали ее о втором полицейском, Хое, а не инспекторе Ван Декере, да?

— Да, — кивнул Лэнг, думая об Уитерспуне, выдававшем себя за агента ФБР. Описание миссис Ядиш вполне подходило к нему. Лэнг попытался отогнать эту мысль как нелогичную. Сколько на свете темноволосых мужчин лет тридцати пяти, выше шести футов? Миллионы. Но мысль не желала уходить и продолжала бродить в мозгах, словно бездомная собака, пытающаяся хоть у кого-нибудь выклянчить подачку.

 

Глава 15

Через пять минут

Луи что-то сказал.

— Извините…

Бельгиец указал на витрину делового центра, сквозь которую был виден копировальный аппарат в глубине зала.

— Можно сделать копию прямо здесь.

Лэнг повернулся и замер. То ли это была игра воображения, то ли он и впрямь поймал краем глаза движение человека, который повернулся одновременно с ним и уставился на прилепленную к стене рекламную листовку? Ростом этот человек изрядно уступал Уитерспуну. Одет он был в незастегнутую кожаную куртку и ничем не примечательные черные брюки; сквозь излюбленные европейцами сандалии виднелись черные носки.

Лэнг протянул Луи вновь свернутые в трубочку листы.

— Пожалуйста, если вас не затруднит, сделайте по две копии каждой страницы.

Луи не без удивления взглянул на него, но, не сказав ни слова, направился в деловой центр.

Лэнг, оставшись на улице, разглядывал находившиеся поблизости до́ма суденышки в канале и окно кафе, за которым росли в горшках внушительные кусты конопли. Но главным образом он исподволь посматривал на мужчину в кожаной куртке, которому, похоже, точно так же, как и Лэнгу, было некуда девать время.

Может быть, он из полиции? Не исключено, хотя и маловероятно. Вряд ли детективы станут тратить впустую время и отряжать людей на слежку за ним, когда им достаточно остановить его и задать несколько вопросов. Если же слежку установила полиция, то можно было предположить, что «Кожаная куртка» был начинающим агентом и еще не освоил тонкости своего дела.

А вот допустить, что незнакомец праздно шатался именно там, где они задержались по дороге, в результате простого совпадения, Лэнг никак не соглашался. Тем более учитывая такие «совпадения», как наличие двух фальшивых полицейских и то, что оба погибших вели одно и то же исследование.

Одним из краеугольных камней науки, которую усваивали агенты Управления во время обучения, было полное неприятие всяческих случайностей. Если отказаться принимать сходство обстоятельств за случайность, можно ошибиться, пожалуй, в одном случае из десяти. А вот излишнее доверие к подобным «случайностям» чаще всего ведет к гибели.

И не стоило забывать о стрельбе в ресторане «Андерграунд». Лэнг не сомневался, что она была предупреждением. Если бы стрелок пришел убить его, Лэнг сейчас не стоял бы здесь. Ну а те парни, которые похитили его в Брюссельском аэропорту, явно собирались предпринять более решительные действия, если очередное предупреждение не подействует.

Но как эти события связаны между собой?

Луи вышел с пухлым конвертом и вручил его Лэнгу.

— Лаборатория совсем рядом.

Когда они ушли, «Кожаная куртка» все еще продолжал разглядывать витрины.

— Ост-Индисх хёйс, — сообщил Луи, указывая на красивый кирпичный дом семнадцатого века. — Здесь находились конторы голландской Ост-Индской компании. Теперь здание принадлежит университету. Вы ведь слышали об Ост-Индской компании, да?

Увы, Лэнга сейчас интересовала не история одного из самых успешных в мировой истории коммерческих предприятий, а то, продолжается ли за ними слежка.

— Да.

Луи остановился перед роскошно отделанным проходом между домами и подождал чуть отставшего Лэнга. Место, куда они попали, представляло собой ряд домов, вытянувшийся между двумя каналами с усаженными старыми деревьями набережными. Вдоль всего ряда тянулись стойки стоянки велосипедов. Лэнг вскоре понял, что шли они по одному из многочисленных проходов, связывавших между собой подобные кварталы.

Они миновали внутренний двор, в котором располагалось открытое кафе, полное студентов. Крупная блондинка проводила их взглядом ярко-голубых глаз. И снова перед Лэнгом возникло видение Герт, на сей раз облаченной в кожаный костюм мотоциклистки — тот самый, что был на ней, когда она спасла ему жизнь в Италии, с обрамляющими лицо длинными белокурыми волосами. Две женщины, Дон и Герт; одна была его женой, вторая ею не стала, хотя он очень желал этого. Обе навсегда ушли из его жизни.

Он покачал головой, пытаясь отогнать воспоминания.

— Мистер Рейлли…

Луи стоял перед дверью с выгравированным на стеклянной табличке именем Ядиша. Порывшись в карманах, он извлек связку ключей, вставил один в скважину, услышав щелчок замка, радостно сообщил: «Тот самый» и, распахнув дверь, жестом предложил Лэнгу войти. Помещение походило на лабораторию в Атланте, разве что было немного меньше, да на длинных столах стояли не электронные приборы, а всяческие штативы, мензурки и бунзеновские горелки. Еще одно отличие состояло в том, что в комнате был полный порядок, как будто Ядиш ненадолго вышел и мог возвратиться сюда в любой момент.

На краю одного из столов прилавка, перед табуретом на высоких ножках, снабженных маленькими колесиками, лежала счетная книга в коленкоровой обложке; такие можно было встретить в бухгалтерии любой компании в те времена, когда еще не было компьютеров, после появления которых бухгалтеры почти полностью отказались от использования бумаги. Даже от двери Лэнг ясно видел, что из книги вырвана изрядная часть страниц.

— А что, доктор Ядиш делал свои записи не только на диске, но и здесь? — осведомился он, быстро листая страницы.

Луи стоял перед находившимся на другом столе компьютером.

— Не знаю.

Лэнг посмотрел через плечо Луи на все еще темный экран чуть слышно зажужжавшего компьютера.

— Эта книга — что-то вроде дневника. Я не мог прочесть, что там написано, не зная языка, но последняя оставшаяся запись сделана менее недели назад.

Луи отвернулся от продолжавшей загружаться машины и посмотрел на открытые страницы.

— Список закупок — двести миллиграммов нитрата ртути, фосфат натрия и так далее. Вероятно, он вел здесь учет химикалий, которые использовал.

Оба уставились на чисто синий экран.

Луи пробежался пальцами по клавиатуре и нахмурился.

— Ничего.

Лэнг и сам это видел.

— Наверное, у профессора был пароль.

Луи продолжал барабанить по клавишам.

— Вполне возможно, только тут нет ничего вообще. Такое впечатление, будто жесткий диск пуст.

Или его стерли, или вынули.

— А не было ли у него какого-нибудь хранилища? Особого ящика или шкафа?

Луи кивнул, отодвинул табурет и направился к дальней стене, вдоль которой тянулся ряд подвесных шкафов, а посередине красовались две водопроводные раковины.

— Подержите меня, пожалуйста.

Бельгиец забрался на табурет и встал на колени на сиденье, а Лэнг держал табурет обеими руками, чтобы тот не поехал на своих колесиках. Луи открыл один шкаф; там оказались стоящие рядами непрозрачные лабораторные сосуды. Он отодвинул одну, другую, попросил Лэнга подвинуть его левее, воскликнул:

— Эврика! — и, улыбнувшись, вскинул обе руки, держа в каждой по бутыли.

В образовавшийся просвет Лэнг увидел черную дверцу сейфа, встроенного в стену.

— Вот это да! А могу я предположить, что вы знаете шифр?

Усмешка Луи сделалась еще шире.

— А в этом нет никакой необходимости. — Он передал Лэнгу несколько сосудов (тот поставил их на стол), а четвертый перевернул и показал несколько четырехзначных чисел, написанных на приклеенной сзади бумажке. — Доктор Ядиш никак не мог сам его запомнить и потому записал. А я как-то раз присутствовал, когда он открывал сейф.

Через полминуты дверца сейфа распахнулась. Лэнг снизу ничего в нем не увидел.

— Какой смысл держать пустой сейф? — задумчиво произнес он.

— Не пустой. — Луи извлек два обычных почтовых конверта, передал их Лэнгу и осторожно слез с табурета.

Рейлли открыл один. В нем был белый зернистый порошок, очень похожий на тот, что был рассыпан по лаборатории доктора Льюиса. И во втором оказалось то же самое.

Интересно, подумал Лэнг, полицейская лаборатория уже сделала анализ для детектива Морза? Порошок ведь мог и исчезнуть из хранилища атлантской полиции. Насколько ему было известно, по своей надежности оно могло сравниться разве что с днищем «Титаника» — после столкновения с айсбергом.

Надо позвонить Морзу, как только…

Он услышал, как дверь у него за спиной захлопнулась.

— Я возьму это, мистер Рейлли.

Лэнг медленно повернулся. Возле двери стояли «Кожаная куртка» и еще один мужчина. И у обоих в руках были пистолеты с глушителями.

Лэнг услышал, как Луи издал какой-то удивленный звук — не то ахнул, не то зарычал.

Лэнг мысленно дал себе подзатыльник. Он попался на старую, как мир, уловку. «Кожаная куртка» нарочно позволил себя заметить возле магазина, чтобы «объект» успокоился и не заметил второй «хвост».

Вот дерьмо!

От пришельцев Лэнга отделяло чуть более пяти футов. Так что если бы он и попытался вынуть «ЗИГ-Зауэр» из кобуры и выстрелить, по крайней мере, один из них опередил бы его.

Лэнг медленно поднял руки, успев сдвинуть конверты так, что один полностью закрывал другой.

— Чем я могу быть вам полезен, господа?

«Кожаная куртка» взмахнул пистолетом.

— Положите конверт, который держите в руке, на стол, мистер Рейлли, и пододвиньте ко мне.

Он говорил с едва уловимым акцентом, который Лэнг не смог определить.

Рейлли опускал руки так же медленно, как только что их поднимал, но притом изловчился сделать так, чтобы его ладонь на мгновение скрылась от злоумышленников за туловищем. В этот миг он уронил один из конвертов к себе в карман пиджака. Оставалось надеяться на то, что взгляд Луи, сопровождавший его движение, не выдаст злоумышленникам этого фокуса.

Однако главный вопрос заключался в том, намеревались ли эти двое взять то, за чем пришли, и уйти, или же они должны были сделать так, чтобы Лэнг больше не попадался у них на дороге. Судя по наличию глушителей, надежды на благополучный исход приключения было не так уж много. Маловероятно, что люди станут бегать по улицам с такими громоздкими предметами, не имея намерения воспользоваться ими. Значит, если Лэнг должен был что-то предпринять, то делать это следовало безотлагательно.

Но что именно?

 

Глава 16

Управление полиции Атланты

Понс-де-Леон-авеню

Атланта, Джорджия

В то же самое время

Детектив Фрэнклин Морз уже в третий раз перечитывал рапорт. В нем не было никакого смысла. Совершенно никакого. Не иначе, кто-то в криминалистической лаборатории сам старательно пробовал на себе то дерьмо, которое полицейские посылали туда на анализ. Или там просто все с ума посходили.

Порошок из профессорской лаборатории… Что-то с ним было неладно. И здорово неладно. Хотя чему удивляться-то? Все, связанное с этим типом, Рейлли, должно быть неладно. Несколько лет назад грабитель спрыгнул с балкона Рейлли, находящегося, между прочим, на двадцать четвертом этаже. Годом позже какой-то болван начинил автомобильчик Рейлли смесью селитры с соляркой, так что машинку разнесло в мелкие клочки. Без каких-то видимых мотивов, и никакого объяснения всему этому так и не нашлось.

Морз отодвинулся от стола так, что колесики старого кресла жалобно взвизгнули, и попытался хотя бы ненадолго переключиться на какие-нибудь другие мысли. От бумаг, связанных с делами Рейлли, можно нажить себе мигрень на всю оставшуюся жизнь.

Думай о чем-нибудь другом. О похожем на жужжание пчел непрерывном гуле, стоящем в Управлении, о шуме дождя…

Чтобы узнать, что идет дождь, не нужно было даже смотреть в окно. И без того было отчетливо слышно, как вода, протекающая в многочисленные дыры огромной, чуть не с футбольное поле, крыши капает в множество расставленных тут и там ведер, кастрюль, тазов и прочей посуды, которую так или иначе удалось реквизировать в задыхающемся от нехватки денег городе. Будто не хватает неистребимого запаха плесени от истертого ногами грязного ковролина, в котором уже почти невозможно было угадать первоначальный цвет электрик, и потемневшей, облупившейся местами серой краски на стенах.

Называется все это Восточным Сити-холлом. Старое, обветшалое, ни на что не годное здание, доставшееся городу после того, как от него отказались прежние хозяева, «Сирс», державшие здесь центр почтовой рассылки, за смешную цену, с которой можно сравнить разве что те пресловутые двадцать шесть долларов и горсточку бус, что были уплачены наивным индейцам за Манхэттен.

Наивность…

Дело-то все в том, что трудно даже представить, сколько нигде и никак не зарегистрированных наличных денег разлетелось по карманам дружков бывшего мэра в виде комиссионных, а также демонстрации того, что провозглашенное им участие миноритариев в прибылях отлично работает.

И что слова Ф. Т. Барнума о том, что «на наш век простаков хватит», остаются верными до сих пор.

Район был настолько поганым, что даже женщины-полицейские далеко не всегда решались отправиться на полутемную сырую автостоянку без сопровождения. На улицах болталось столько воришек, пьяниц и прочего отребья, что полиция не могла толком что-либо сделать.

Но все понемногу менялось. Ночлежки по пятьдесят долларов в неделю перестраивались в фешенебельные квартиры для яппи и обеспеченных бездетных пар, и ходили слухи, что город вознамерился продать и эту груду кирпичей застройщикам, входившим, без сомнения, в число друзей нынешнего мэра.

Морз энергично откатился в кресле от стола, чуть не наткнувшись на женщину, занимавшую соседний с ним отсек, поднялся и, сжимая пальцами полученный листок, направился в кабинет капитана. Он поломал голову над этой ерундой, а теперь пусть начальство старается.

Раз уж проблему не удается разрешить, то лучше всего перекинуть ее наверх.

 

Глава 17

Амстердамский университет

— Я сказал: дайте мне конверт, — повторил «Кожаная куртка».

Лэнг уже процентов на девяносто, не меньше, был уверен, что ни он, ни Луи не должны выйти живыми из лаборатории. И глушители на пистолетах, и тот факт, что «Кожаная куртка», по всей вероятности, должен был знать, что Лэнг может быть вооружен, но даже не попытался забрать оружие — все эти предзнаменования были очень неприятными.

Он легонько, на несколько дюймов, толкнул конверт пальцем по столу.

— Конверт, мистер Рейлли!

В голосе «Кожаной куртки» звучало нешуточное раздражение.

Лэнг вновь поднял конверт и движением запястья кинул его в сторону двери.

Противники отвели взгляды от Лэнга и Луи и посмотрели на конверт, но лишь на долю секунды.

Маловато времени. Но и на том спасибо.

Лэнг плечом сбил Луи под один из столов, а сам покатился под другой, в падении вынимая из кобуры пистолет.

Сразу защелкали приглушенные выстрелы; по комнате, словно шрапнель, полетели щепки, осколки стекла и цемента, покрывавшего пол. Лэнг выкатился из-под стола с другой стороны и сам сделал несколько выстрелов. «Кожаная куртка» покачнулся, громко выругался, распахнул дверь и застыл, пошатываясь, на месте. На черной штанине показалась кровь. Он вдруг выронил пистолет.

Его напарник прислонился к стене и тоже выпустил из руки оружие. Он начал было что-то говорить, но тут по его рубашке расползлось темно-красное пятно, как будто он раздавил у себя в нагрудном кармане старомодную авторучку, заполняемую чернилами. Потом его ноги начали подгибаться, он соскользнул спиной по стене и уселся на пол.

Лэнг подскочил к нему, прежде чем замер последний хриплый звук дыхания, ногой отбросил пистолет в сторону и поспешно обшарил карманы убитого. Как он и предвидел, там ничего не оказалось. Ни какого-нибудь удостоверения, ни бумажника, вообще, ничего такого, что помогло бы установить личность этого человека.

Характерный отличительный признак профессионального убийцы.

В комнате плавал густой пороховой дым, резко пахло кордитом.

Луи выполз из-под стола и, шатаясь, попытался подняться на ноги. Его взгляд упал на мертвеца, и он поспешно отвел глаза. Лэнг был уверен, что бельгийца сейчас вырвет. Но он лишь уставился на Лэнга с ужасом и изумлением, как будто у его босса вдруг выросла вторая голова.

— Monsieur Reilly, je… — пробормотал он по-французски, но тут же осекся и в лучших кинематографических традициях разинул рот.

Тут в открытую дверь сунул голову еще какой-то незнакомый человек и что-то спросил по-французски. Лэнг заметил, как его изумленный взгляд обежал разгромленную лабораторию и остановился на Луи, который никак не мог утвердиться на непослушных ногах.

— Увы, никак не могу запомнить, что куда нужно наливать — кислоту в воду или воду в кислоту?

Пришелец, оставив дверь открытой, кинулся наутек. Лэнг слышал, как он громко кричал, пробегая по коридору.

К тому времени Луи более или менее пришел в себя, но нетрудно было догадаться, что аппетита он лишился надолго, и тут ему не помогут даже самые изумительные moules.

— Луи, — негромко, но твердо произнес Лэнг, — слушайте меня внимательно. Я попытаюсь поймать второго мерзавца. Через несколько минут сюда явятся полицейские.

Луи кивнул — хоть что-то он уже соображал.

Лэнг продолжал:

— Вы должны сказать им, что он увел меня с собой.

Ему казалось, что Луи понимает его замысел.

— Эти люди вошли сюда, и мы набросились на них, comprendez-vous?

Нет, это до Луи не дошло.

— Очень важно, чтобы мы с вами говорили одно и то же. Мы испугались, что они начнут стрелять и убьют нас, и поэтому напали первыми. В драке одного из них застрелили, а другой увел меня под дулом пистолета, прикрываясь мною, как щитом.

С таким же успехом можно было бы обучать алгебре Грампса.

Лэнг попытался говорить спокойнее, хотя вдалеке уже раздавалось завывание сирен полицейских автомобилей.

— Луи, нам пришлось отобрать у них оружие. Иначе сейчас здесь лежали бы мы с вами, а не этот парень. Вы настоящий герой — так отважно бросились на вооруженного человека… А второй, тот, что ушел, угрожая пистолетом, заставил меня уйти вместе с ним.

Наконец-то в глазах бельгийца мелькнуло понимание.

Поначалу следы от капель крови были очень заметными.

Впрочем, на улице промежутки между ними сделались больше, а солнечный свет тем временем быстро слабел. Через два квартала капли вовсе исчезли. Судя по всему, парень успел где-то остановиться и наложить жгут, а это значило, что он должен был сильно хромать и не мог быстро идти.

Лэнг быстро шагал дальше по улице, и его настойчивость была вознаграждена — он увидел заметно хромавшего мужчину, который пытался скрыться в густом в этот ранний вечерний час потоке пешеходов.

Не теряя его из виду, Рейлли следовал за ним.

К счастью, планировка Амстердама плохо годилась для автомобилей. Лэнгу преградили путь несколько велосипедистов, трамвай и всего лишь один или два автомобиля. Он преодолел все преграды как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как беглец пересекает канал по мосту.

На той стороне набережная была засажена деревьями, которые, простирая покрытые листвой ветви под лампами фонарей, отбрасывали на тротуары движущиеся пятнистые тени. Лэнг шел по улицам с ничего не говорившими ему надписями на табличках — Дюде-Спигель, Волвенстраат — и вскоре пересек еще один канал. Хромавший впереди человек не предпринимал никаких попыток запутать следы. Он, очевидно, был уверен в том, что Лэнг останется в лаборатории и будет допрашивать его напарника.

Но, даже если все было так, допускать излишнюю опрометчивость все равно не стоило. Лэнг свернул в кафе, из окна которого была видна вся улица. В нос ему шибанул застойный запах марихуаны, настолько крепкий, что мог бы ударить в голову даже тому, кто сам курит наркотик. Когда-то, во время учебы в колледже, он, может быть, и воспользовался бы случаем побалдеть на халяву, но сегодня день был для этого совершенно не подходящий.

Оказалось, что Лэнг как раз вовремя спрятался в укрытие. «Кожаная куртка» оглянулся и немного замедлил шаг. Лэнг дал ему возможность скрыться за углом, а потом торопливо прошел следом, вновь дал преследуемому возможность свернуть и повторил маневр. Прислонившись в тени к холодной кирпичной стене дома над каналом, он глядел вслед «Кожаной куртке». Тот уже откровенно хромал и все чаще и чаще оглядывался назад. Лэнг следовал за ним, стараясь как можно меньше выходить на пятна теплого света от уличных фонарей.

Пройдя еще немного вдоль канала, раненый еще раз оглянулся и сошел по трапу на одну из узких лодок, пришвартованных к набережной с носа и кормы. Через несколько секунд в иллюминаторе появился свет.

И что теперь делать?

Если ему даже и удастся захватить «Кожаную куртку», надежды на то, что от него удастся узнать намного больше, чем от его погибшего товарища, практически не было. Профессиональные наемные убийцы, как известно, не разговорчивы.

Лэнг запомнил название, выписанное краской поперек кормы — «Манна», — регистровый номер и решил подождать.

Миновал час. Никто не сходил с лодки и не входил на нее, а вот полицейские сирены, казалось, завывали по всему городу. Интересно, много ли еще пройдет времени, прежде чем кто-нибудь обратит внимание на бездельника, подозрительно долго торчащего на ничем не примечательном участке набережной, и позвонит в полицию? Но… если нет шансов на то, что «Кожаная куртка» что-нибудь сообщит, можно попытаться обезопасить себя от новых покушений — хотя бы со стороны этого человека.

Лэнг выждал еще пять минут, покинул свое укрытие в тени и, не выпуская из ладони рукояти «ЗИГ-Зауэра», приблизился к лодке. Поскольку до того, как «Кожаная куртка» взошел на борт, там не было ни огонька, можно было уверенно предположить, что лодка имела только одного обитателя. Но как туда попасть? Суденышко было настолько узким, что нельзя спуститься на палубу, не раскачав лодку, то есть предупредить того, кто находился на ней. И, даже если Лэнгу удалось бы застать «Кожаную куртку» врасплох, шум борьбы, а тем более выстрелы в этом мирном районе сразу же всполошат полицейских, которые и без того довольно скоро выяснят, что мертвец, оставшийся в университете, был застрелен вовсе не из его собственного оружия.

Так что следовало придумать нечто такое, для чего можно было бы и не забираться на борт.

Тем временем по каналу прошли два суденышка; ни одно из них не раскачало стоявшую у набережной лодку так, как это сделал бы человек, забирающийся на палубу. Лэнг долго смотрел на медленно текущую воду, и в конце концов его осенило.

С берега на судно не тянулось никаких проводов, которые могли бы послужить дополнительными швартовами. Значит, электричеством лодку обеспечивал собственный мотор или, сейчас, аккумулятор. И, если лодку отвязать, свет на ней не погаснет.

Лэнг медленно подкрался к корме, отвязал канат, прикрепленный к находившейся на краю набережной причальной тумбе, и осторожно уронил его конец в неподвижную, на первый взгляд, воду. Пропустив очередное судно, он отшвартовал нос, но чалку зажал в руке; другую руку, с пистолетом, сунул в карман пиджака.

Чрезвычайно плавно слабое течение сдвинуло лодку с места швартовки возле набережной и потащило вперед. Лэнг не спеша шел вдоль парапета набережной, держа канат в руке. Но первый же мост оказался для него непреодолимой преградой: пройти под ним было невозможно, пришлось выпустить швартов. И узкое суденышко по воле течения поплыло вдоль канала.

Миновав около мили, Лэнг увидел спереди россыпь ярких огней, двигавшихся перпендикулярно его пути. Он решил, что это Амстел, река, о которой говорил Луи; да и сам он читал о ней в брошюрке для туристов, которую просматривал в поезде. По Амстел в любое время суток безостановочно перевозили на судах людей и всяческие грузы.

А человек, находившийся в каюте, пребывал в блаженном неведении того, что уже покинул спокойные воды канала и попал на один из самых оживленных водных путей Европы, водное шоссе, использующееся двадцать четыре часа в сутки.

Рванувшись бегом вперед, Лэнг нашел место, где не стояло ни одной лодки, и, опустив руку в воду, выловил конец каната. Он плавно остановил лодку, и она застыла у самого выхода на перекресток канала и реки. Справа от себя Лэнг увидел несколько барж, которые старательно толкал маленький буксир, и выждал до тех пор, пока этот караван не достиг нужного места.

И тогда он отпустил веревку.

Лодку сразу вынесло в реку, и она, подхваченная более сильным течением, резко повернула налево. Почувствовав внезапный рывок, «Кожаная куртка» наконец-то понял, что творится что-то не то. Он высунул голову из люка на палубе. Одновременно на буксире увидели выплывшую на фарватер лодку и отчаянно загудели.

Но быстро остановить тяжеленный караван из барж было просто невозможно, ну а лодка с выключенным мотором не могла маневрировать. Лэнгу показалось, что негромкий хруст деревянного корпуса, раздавленного металлическим носом баржи, сотряс все его существо до костей.

Потом он еще почти час стоял на берегу, наблюдая за мгновенно слетевшимися на место столкновения полицейскими катерами с яркими мигалками, за водолазом, который долго нырял и, в конце концов, выплыл, держа в руках обмякшую фигуру. Ее сразу же упаковали с головой в черный похоронный мешок. Толпа, собравшаяся на берегах и ближайшем мосту, вновь разошлась по ресторанам и барам.

Лэнг надеялся, что ему удастся вспомнить обратную дорогу до университета. Он нисколько не сомневался в том, что ему не удастся правильно выговорить это слово, если придется спрашивать у прохожих.

Он шел и чувствовал, как напряжение и готовность к действию, владевшие им все время после нападения в лаборатории, сменялись апатией и подступающим к горлу желчным привкусом от мысли о совершенных им убийствах. За все годы службы в Управлении акты насилия, которые ему доводилось совершать, сводились, пожалуй, к тому, что он иной раз сталкивался с кем-нибудь плечом на франкфуртском железнодорожном вокзале, а самой большой опасностью, угрожавшей лично ему (не считая, конечно, достопамятного рейда в Восточный Берлин), оказалась банальная автомобильная авария. А вот после выхода в отставку, когда, как рассчитывали они с Дон, жизнь должна была стать безопасной и спокойной, на жизнь Лэнга совершили не менее полудюжины покушений, и он был вынужден отвечать на каждый удар с безжалостной решимостью.

А что, если Дон умерла потому, что провидение не пожелало, чтобы она увидела, как обычная добропорядочная, в лучшем американском стиле, жизнь сменяется игрой со смертью?

От этой мысли ему почему-то стало немного легче.

Лэнг признавался себе, что воспоминания о жене, об их совместных мечтах, в которых семейная жизнь представлялась такой упоительно однообразной, были в значительной степени иллюзией. Если рассудить реалистически, полная предсказуемость повседневной жизни привела бы к скуке, которую, пожалуй, не могли бы рассеять даже яростные судебные битвы. Жизнь среди нормальных людей была бы для него утомительно монотонной.

С одной стороны, Рейлли твердо знал, что это — очевидные истины. Но, с другой стороны, не сомневался в том, что ради Дон с готовностью отрекся бы от этих истин. Он не сомневался, что даже скука вместе с нею была бы для него счастьем.

Совсем иное место отводилось в его душе Герт, второй любви его жизни. Он сразу усомнился в том, что жизнь, где единственным поводом для волнения является очередная серия приключенческого сериала «24», устроит эту женщину. И, по всей видимости, именно из-за нелюбви к покою она и покинула его, несмотря на его неоднократные предложения заключить официальный брак.

Впрочем, нынче было не самое лучшее время для прогулок по аллеям воспоминаний.

Лэнгу следовало думать о настоящем. У него не было никакой возможности выяснить, кто же настолько желал воспрепятствовать исследованиям фонда, что готов был ради этого убивать направо и налево. И, тем более, узнать, сколько именно убийц могло охотиться за ним в Амстердаме.

Хотя несколько обоснованных предположений он сделать мог.

Судя по маркам оружия — автоматы «Хеклер и Кох», стандартные же пистолеты с глушителями, — Лэнг имел дело с организацией. Все это оружие, во-первых, высококачественное, и, во-вторых, его очень непросто раздобыть в помешанной на безопасности Европе. Были бы это «AK-47», он не удивился бы. Эту модель русского автомата в свое время изготавливали во всех странах по ту сторону «железного занавеса», и сейчас эти автоматы широко ходили на оружейном черном рынке. Но, поскольку «АК-47» делал кто и где хотел, при их использовании то и дело возникали различные проблемы: осечки, заклинивание патронов и ненадежность самых различных деталей. А эта неведомая организация обладала и деньгами, и опытом, необходимым для того, чтобы приобретать наилучшее оружие.

И то, что его встретили сразу же после приземления в брюссельском аэропорту, тоже говорило о наличии организации. Либо эта группа имела возможность подключаться к компьютерным сетям управления воздушным движением Европы, либо распространяла свою деятельность и на Соединенные Штаты, откуда кто-то сообщил сюда о его отъезде.

В очередной раз Рейлли оказался мишенью какой-то организации злоумышленников, которая, похоже, поставила своей главной целью на данный момент его физическое устранение. Так сложилось, что за последние годы это ощущение сделалось для него почти привычным, но легче от этого не становилось.

 

Глава 18

Амстердамский университет

Через тридцать минут

Когда Лэнг вернулся в университет, в разгромленной лаборатории Беньямина Ядиша оставались только несколько полицейских в форме.

Луи стоял у стены и взволнованно курил сигарету.

— Вы говорили с полицией? — с намеком в голосе спросил Лэнг.

Луи кивнул.

— Я сказал им, что мы поняли, что нас сейчас убьют, и вы бросили что-то, чтобы отвлечь их внимание. А что потом произошло, я как-то даже не запомнил.

В общем, неплохо.

Лэнг посмотрел на сигарету, которую бельгиец сжимал в пальцах.

— Я и не знал, что вы курите.

— Я бросил десять лет назад.

Так вот, кто ты такой, Лэнг Рейлли — противоядие от «никоретт».

Помимо полицейских в комнате находился низкорослый человечек с совершенно безумным выражением лица, облаченный в поношенный свитер и совершенно изжеванные вельветовые брюки. Луи представил его, но Лэнг не совсем понял объяснение и уловил лишь, что фамилия этого человека Пиерсон, он профессор и занимает в университете какую-то не рядовую должность.

— Я надеюсь, мистер Рейлли, — Пиерсон говорил по-английски с сильным акцентом, но вполне понятно, — я надеюсь, что вы согласитесь принять наши глубокие извинения за то, что случилось сегодня вечером. Для Амстердама такое… э-э… ненормально.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, — ответил Лэнг.

— Амстердам — мирный город…

А каким ему еще быть, когда здесь все либо обкурены, либо обколоты, либо и то, и другое вместе?

— … Наш университет высоко ценит пожертвования вашего фонда.

Только теперь Лэнг до конца понял, почему у представителя университета был такой перепуганный вид. Профессора химии можно заменить, а вот щедрого спонсора…

Голландцы всегда были практичными людьми.

Тут Пиерсона прервал немолодой мужчина, которого Лэнг никогда прежде не видел.

— Извините, что перебиваю. Я инспектор полиции Ван Декер.

Плотный, но не толстый, вздернутый приплюснутый нос, как у мопса, темные глаза глядят из-под густых бровей — он походил на маленького зверька, который никак не может решить, выйти ему из норы или подождать немного. Если забыть о современном костюме, он вполне годился бы для того, чтобы встать в число персонажей «Ночного дозора», знаменитой картины, на которой Рембрандт за хорошую плату изобразил бюргеров, входивших в состав добровольной городской стражи.

Он вручил Лэнгу визитную карточку.

— Вы Лэнг Рейлли?

Лэнг внимательно посмотрел на карточку и лишь после этого убрал ее в бумажник.

— Да.

— Вы хорошо знали доктора Ядиша?

Лэнг покачал головой.

— Я никогда не встречался с ним. Его рекомендовал мне знакомый.

Похожие на мохнатых гусениц брови выгнулись дугой.

— Вы берете на службу людей, которых совсем не знаете?

Лэнг на мгновение задумался, подбирая слова.

— Инспектор, я президент Благотворительного фонда имени Дженис и Джефа Холт. Мы занимаемся, по большей части, проблемами здравоохранения и положения детей в странах третьего мира, но иногда беремся и за другие научные направления, вроде того, в каком работал доктор Ядиш. Вряд ли мне доводилось лично встречаться более чем с десятком человек из всех тех, кто участвует в наших проектах по всему миру. К счастью, у нас на местах работают превосходные организаторы, такие как Луи де Вилль.

Ван Декер тут же переключился на Луи.

— Сколько времени доктор Ядиш успел проработать у вас до того, как его убили в Брюгге?

— Около двух лет, — почти не задумываясь, ответил Луи. — Но должен уточнить, что сотрудником фонда он не был. Он был штатным профессором химии в университете. А мы выделили ему грант, деньги на исследование.

Судя по выражению лица Ван Декера, инспектор не разбирался в этих тонкостях. Он извлек из кармана потрепанный блокнот, какой можно увидеть у полицейского в любой стране.

— Он разрабатывал какое-то новое топливо?

— Замену для ископаемого топлива.

А этого инспектор уж точно не понимал.

— Бензина, керосина… — подсказал Лэнг. — Он искал заменители для них.

Полицейский сделал пометку в блокноте.

— А это было бы полезно?

Луи кивнул.

— Если такое топливо возобновляемо, как, скажем, водород, — то да.

— Он работал с водородом?

Луи покачал головой.

— Нет. С водородом уже давно ведут очень широкие исследования.

Ван Декер оторвал взгляд от блокнота.

— А с чем же тогда?

— Я… я, в общем-то, не в курсе сути исследований. Мне только сдают отчеты. Мне известно только, что он экспериментировал с металлами платиновой группы.

Лэнг впервые услышал хоть что-то о работе Ядиша. Но ведь не мог же он вникать во все проекты, которые вел фонд.

— Что такое металлы платиновой группы? — спросил инспектор.

Луи пожал плечами.

— Я не ученый, но, насколько я понимаю, все они очень прочны и из них делают инструменты для хирургов и зубных врачей.

Ван Декер тщательно записал эти слова — зачем он это сделал, Лэнг совершенно не мог сообразить, — а потом повернул руку и посмотрел на часы.

— Уже поздно, вы, наверное, устали. Остальные вопросы могут подождать до тех пор, пока мы не закончим осмотр помещения. Не могли бы вы завтра утром заглянуть ко мне на службу?

Лэнг, несколько озадаченный таким неожиданным проявлением заботы, с готовностью согласился.

— Скажите, а какое отношение металлы платиновой группы имеют к топливу? — осведомился Лэнг, когда они неспешно направлялись в сторону гостиницы.

Луи, нервозно осматривавшийся по сторонам каждые минуту-две, признался, что не знает.

— В таком случае, позвоните какому-нибудь ученому гуру и выясните.

— Гуру? — судя по тону Луи, он мог подумать, что речь идет о редком животном.

— Профессору, доктору, кто там еще бывает…

Луи снова оглянулся через плечо.

— А что случилось с тем человеком, который убежал? Вы ведь его тоже, кажется, ранили?

— С ним произошел несчастный случай на воде. — Лэнг вынул бумажник и извлек оттуда карточку. — Кстати, вы мне напомнили… — Он быстро написал несколько цифр и букв и протянул карточку Луи. — Это регистрационный номер канального судна, которое называется… которое называлось «Манна». Подумайте, пожалуйста, к кому можно было бы обратиться, подумайте, как это сделать, но я хочу знать, кому принадлежит… принадлежала эта лодка.

— Принадлежала?

— Это с ней как раз и случился несчастный случай.

Луи замер, как вкопанный, под уличным фонарем.

— Вы сами это сделали?

— Ну, сотрудников «ОнСтар» как-то не оказалось поблизости.

— «ОнСтар»?

Луи уставился на своего патрона, и на его лице Лэнг заметил никогда не виданное прежде выражение. К обычному уважению теперь примешивалось что-то еще. Лэнг не мог понять, то ли это было восхищение, то ли страх. Возможно, и то, и другое.

 

Глава 19

Управление полиции

Эландсграхт, 117

Амстердам

На следующее утро

Перед тем как отправиться по адресу, указанному на карточке Ван Декера, Лэнг решил задержаться возле того самого бизнес-центра, где Луи накануне снимал копии с загадочного текста. Бельгийца он оставил подождать на улице, через несколько минут вышел, и они вдвоем направились в полицейское управление.

— А зачем вы сюда?.. — начал было Луи, когда появился Лэнг.

— Всего лишь одно незаконченное дело, — перебил Рейлли, дав понять своим тоном, что не нужно задавать излишние вопросы. — Теперь пойдем к нашему старине инспектору и узнаем, что ему от нас нужно.

Расположенное на краю центрального кольца каналов четырехэтажное здание отличалось от остальных только тем, что над входом туда висел трехцветный — красная, белая и синяя полосы — голландский флаг. Внутри же все было точно так же, как в любом полицейском управлении любой страны мира. Мельтешили люди в форме и гражданском, звонили телефоны, жужжали и попискивали компьютеры, принтеры и факсы. Сразу за дверью путь преграждал металлодетектор. Вывернув карманы, Луи спросил, где искать инспектора Ван Декера.

Их направили на третий этаж, который в Соединенных Штатах считался бы четвертым. Первый этаж, находившийся на уровне земли, европейцы не считали; это была дань памяти тем временам, когда домовладельцы платили налоги с каждого этажа постройки. Лэнг не раз задумывался, каким же образом власти американских городов, всегда жалующиеся на нехватку денег, упустили из виду этот источник дохода.

Лифт пришлось ждать долго, словно он ходил по расписанию, причем составленному не по часам, а по календарным числам, но, в конце концов, кабина все же вознесла их на верхний этаж. За это время кто-то успел предупредить голландского детектива, и когда двери, заскрипев, раздвинулись, он уже ждал своих посетителей. Приветствовав их нечленораздельными звуками, которые можно было бы принять за пожелание доброго утра, он направился в конец коридора.

Кабинет у него был неприглядным даже по тем жалким стандартам, каким руководствовались государственные учреждения: пара неудобных даже на вид деревянных стульев, множество картотечных столов и паркетный пол, по которому постоянно топтались грязными ногами, но крайне редко полировали. На столе рядом с компьютерным монитором и клавиатурой лежала единственная папка и стоял телефон. Ван Декер опустился на вращающееся кресло, несомненно, относившееся к тому сорту дешевой мебели, который так любят снабженцы всяких правительственных организаций — кресло при этом то ли приветственно, то ли жалобно скрипнуло, — и указал посетителям на два оставшихся места.

Стулья действительно оказались очень жесткими.

Затем Ван Декер извлек из кармана пиджака очки и раскрыл папку, однозначно дав понять, что намерен перейти прямо к делу. Впрочем, очки, судя по всему, требовались ему лишь для того, чтобы произвести впечатление. Инспектор сдвинул их на самый кончик носа и так и листал папку.

— Вы сказали, что стреляли в обоих из собственного оружия одного из них?

Трудно было понять, к кому обращен вопрос, так что Лэнг промолчал. Кроме того, он точно знал, что ничего подобного не говорил.

Луи поерзал на стуле в тщетной попытке устроиться поудобнее на злокозненной деревяшке.

— Я сказал, что это сделал мсье Рейлли.

Ван Декер стремительно, как ястреб, высматривающий добычу, перевел взгляд на Лэнга.

— Вы напали на двух мужчин с оружием и разоружили их?

— Я выбил пистолет у одного из них. Тот отлетел в сторону, и он попытался поднять его. В это время второй выстрелил. Мне повезло.

Ван Декер вскинул голову и полуприкрыл глаза тяжелыми веками.

— Не могу не согласиться с вами, мистер Рейлли, это вышло очень удачно. Особенно если учесть, что мы не нашли пистолета, из которого его убили. А нашли мы два других. Пули, выпущенные из них, мы обнаружили в стенах и столах. Кроме того, не получается, чтобы стреляли с близкого расстояния — на одежде нет следов пороха.

Только теперь Лэнг понял, почему полицейский столь заботливо отправил их отдыхать вчера вечером: он не хотел проводить допрос, пока не вооружится всеми возможными сведениями. Очевидно, Ван Декер был не таким простаком, каким хотел казаться.

Лэнг изобразил недоумение.

— Я… Я не понимаю вас, инспектор.

Ван Декер сцепил пальцы в замок и подался вперед, навалившись грудью на стол.

— Я хочу сказать, мистер Рейлли, мне известно, что был использован еще один пистолет, и хочу знать, где он. У нас в Нидерландах ни гражданам, ни гостям не разрешается ходить с оружием, как это делают американские ковбои. Незаконное владение оружием — очень серьезное преступление. А разрешения мы даем очень немногим. Так вот, мистер Рейлли, я хочу знать, где то оружие, из которого вчера вечером был убит человек. Если вы сдадите его, мы, возможно, закроем глаза на то, что вы незаконно имели при себе оружие. Если же нет…

Лэнг ответил ему взглядом, который, как он надеялся, не выражал ничего, кроме невинности и самого искреннего удивления.

— У меня нет оружия, инспектор. Металлодетектор на входе сразу же обнаружил бы его.

Ван Декер вздохнул с видом человека, который неожиданно столкнулся с препятствиями там, где вовсе не ожидал никаких затруднений.

— Что ж, мистер Рейлли, очень хорошо. Я думаю, стоит сообщить вам о том, что ваш номер в настоящее время тщательно обыскивается. Если оружие, из которого вчера вечером убили человека, будет найдено…

Он умолк, не закончив фразу и всем своим видом показывая, что последствия будут настолько ужасными, что он даже не решается о них говорить.

Лэнг постарался устроиться на ужасном стуле со всей возможной непринужденностью.

— Я понимаю, инспектор, но у меня нет никаких причин для тревоги.

Луи совсем не так удачно удалось скрыть волнение при мысли о возможных последствиях. Лэнг искоса взглянул на него и немного повернулся, чтобы инспектор не мог заметить испуганного выражения на его лице.

— Вчера вечером произошло еще кое-что странное, — продолжал Ван Декер. — Как я вам уже сказал, мы решительно боремся с незаконным владением оружием. Так вот, менее чем в трех километрах от университета произошел несчастный случай на воде. Погибший, которого выловили водолазы, был ранен пулей, полностью идентичной той, что извлекли из убитого в лаборатории человека. Мистер Рейлли, я занимаюсь своим делом почти пятнадцать лет и могу припомнить несколько раз, когда происходившие одновременно перестрелки никак не были связаны одна с другой. Просто совпадение, верно?

Лэнг кивнул.

— Еще одно доказательство того, что контроль за оружием не решает всех проблем. Как говорят у нас в Штатах: «Если оружие объявляют вне закона, то оно оказывается только у преступников».

Ван Декер взглянул на Лэнга исподлобья, подозревая, что над ним смеются. Что греха таить, так оно и было.

Рейлли поднялся.

— Что ж, инспектор, если это все…

Полицейский не дал себе труда тоже встать.

— Не все сразу, мистер Рейлли, не все сразу. Можете вернуться к вашим делам. Надеюсь, что ради спокойствия в городе вы будете заниматься ими где-нибудь в другом месте.

На улице Луи пришлось прибавить шагу, чтобы успеть за широко шагавшим Лэнгом.

— Ему вовсе незачем было… вызывать нас к себе, — раздраженно сказал он, борясь с одышкой, — ради того чтобы… бросаться бездоказательными обвинениями.

Лэнг улыбнулся.

— Луи, смысл был в том, что этот хитрый старый лис хотел «слить» оружие, из которого вылетели пули, обнаруженные ими в мертвеце и в утонувшем парне.

— Что сделать? — Луи, похоже, подумал о раковине умывальника или унитазе.

— «Слить». Конечно, он не рассчитывал на то, что я буду так глуп, чтобы надеяться пронести оружие мимо металлодетектора в полицейском управлении. Значит, я попытаюсь спрятать его в номере гостиницы. Или попрошу портье выделить мне сейф.

Луи остановился посреди улицы и впервые за долгое время улыбнулся.

— Сейф гостиницы или почтовый ящик из тех, что предоставляют в том бизнес-центре, куда мы заходили.

— Да, в бизнес-центре, куда мы заглянем перед тем, как сесть на поезд в Брюссель. Теперь остается надеяться, что до тех пор на мое имя не придет никакой почты и им не понадобится открывать этот ящик.

 

Глава 20

В то же самое время

Ван Декер положил трубку телефона, подошел к единственному окну своего кабинета и проводил взглядом двоих мужчин, переходивших через канал по ближайшему мосту. Он нисколько не удивился тому, что его люди не нашли в гостиничном номере мистера Рейлли ничего достойного внимания. Американец был слишком умен для того, чтобы облегчать им работу.

Голландский полицейский нисколько не сомневался в том, что Рейлли знал о связи между убийством доктора Ядиша и перестрелками, которые произошли накануне вечером, куда больше, чем говорил. ДНК человека, утонувшего вместе с лодкой, наверняка будет обнаружено и в кровавом следе, который начинался возле университета, а пули, извлеченные из тел обоих погибших, так же наверняка будут соответствовать оружию, которое так или иначе можно будет связать с американцем.

Вопрос заключался не в том, был ли Рейлли причастен к этим смертям, а как именно он был причастен.

Ван Декер не любил оставлять вопросы без ответа, и эту загадку намеревался разрешить. Потому-то он отправил на улицы множество сотрудников в штатском. Не затем, чтобы те ходили за Рейлли. Если этот человек настолько умен и осторожен, каким он казался Ван Декеру, то «хвост» заметит наверняка. Так что всем агентам обоего пола следовало просто следить за поведением Рейлли по пути в гостиницу. Если он где-нибудь спрятал оружие, то, по всей вероятности, захочет забрать его перед тем, как покинуть Нидерланды. А вот после того, как Рейлли арестуют за владение огнестрельным оружием, он, вероятно, проявит больше желания сотрудничать.

Полицейский вернулся к себе за стол и сел в кресло. Все, что нужно было сделать, он сделал; осталось ждать.

 

Глава 21

Отель «Амстел Интерконтиненталь»

ул. Профессора Тюлплейн, 1

Амстердам

Через полчаса

Не обращая никакого внимания на два ряда колонн, арки и позолоченный потолок вестибюля, Лэнг и Луи направились прямо к лифту. Состояние дорогого номера, в котором они остановились, резко контрастировало с его элегантной роскошью. Выдернутые из комодов ящики валялись вверх дном, масляные пейзажи хороших художников косо болтались на обтянутых тканью стенах, с украшенных ручной резьбой кроватей сорвали белье и свалили на ковер. Люди Ван Декера нисколько не пытались скрыть следы своей работы здесь; напротив, они сделали все с подчеркнутой грубостью. И поступили так намеренно, решил Лэнг. Специально для того, чтобы напугать их.

Он принялся укладывать разбросанные вещи в свою единственную сумку и вдруг услышал чье-то деликатное покашливание. В двери стоял, переминаясь с ноги на ногу, низкорослый человечек в ливрее гостиницы.

— Прошу прощения, мистер Рейлли, — пробормотал он, заметив, что Лэнг увидел его. — Я Лёйкен, менеджер гостиницы. Надеюсь, вам понравилось у нас?

По-английски менеджер говорил безупречно, как и следовало ожидать от представителя руководства лучшей гостиницы города, даже с выраженным британским акцентом.

Лэнг кивнул.

— Конечно, — и умолк, ожидая продолжения. Ведь было крайне маловероятно, что менеджер пришел лишь для того, чтобы поинтересоваться их впечатлением от гостиницы.

— Мне все это крайне неприятно… — выдавил, наконец, из себя Лёйкен, — но я вынужден просить вас сократить, по возможности, срок пребывания у нас. Полиция… автомобили, форма… все это тревожит остальных наших гостей. Уверен, что вы поймете нас.

Лэнг застегнул молнию на сумке в ту самую секунду, когда из соседней спальни появился Луи со своим багажом.

— Не беспокойтесь. Мы покинем вас, как только получим счет.

Менеджер гостиницы нервно уставился в пространство.

— Он уже готов… на стойке портье… — Он повернулся было, чтобы уйти, но вдруг дернулся обратно. — Мы очень благодарны вам за понимание.

Луи проводил менеджера глазами.

— Что?..

— Мы съезжаем по требованию администрации.

Луи удивленно вскинул брови.

— Полиция?

Лэнг взял свою сумку.

— Нам все равно нужно было уезжать. — Он в последний раз обвел комнату взглядом. — Из таких прекрасных заведений меня еще не вышвыривали.

На улице Рейлли направился к такси, которое вызвал для них швейцар, и приказал ехать на вокзал. Там он расплатился; Луи взял обе сумки и направился к входу.

Лэнг придержал его за рукав. Такси, вместо того, чтобы встать в хвост очереди таких же машин, укатило с привокзальной площади. Возможно, водитель решил вернуться в отведенный ему район, но также возможно было, что ему приказали сразу отчитаться перед полицией.

Лэнг деликатно, но непреклонно подвел Луи к ожидавшим пассажиров такси.

— Я ведь так и не посмотрел город, — сказал он, подходя к передней машине. — А сейчас у нас вполне подходящее время.

За десять минут бесцельной езды Лэнг уверился в том, что за такси нет «хвоста». Тогда он распорядился подъехать к бизнес-центру и забрал свой пистолет. На вокзал они вернулись за несколько минут до отправления поезда в Брюссель.

Устроившись в купе первого класса, Луи наконец-то почувствовал себя немного спокойнее.

— Значит, вам удалось отвязаться от полиции, да?

Лэнг откинулся на спинку сидения.

— Во всяком случае, на некоторое время.

Монотонный стук стальных колес по стальным же рельсам действовал усыпляюще, и Лэнг совсем уже собрался вздремнуть, когда у него в кармане заверещал «блэкберри». Этот номер был известен только Саре, и трудно было допустить, что она станет звонить лишь для того, чтобы полюбопытствовать, как ее босс проводит время.

— Да, Сара, слушаю.

— Несколько вопросов, Лэнг, — сказала Сара без всяких предисловий. — Ежедневно звонит этот детектив, Морз. Ничего не объясняет, говорит только, что ему очень нужно поговорить с вами, как только вы вернетесь.

— Мне трудно сказать, когда именно я вернусь.

— А я точно знаю. Вы, конечно, забыли, что обещали в эту пятницу выступить на занятиях по повышению квалификации судебных адвокатов.

Лэнг застонал.

— Конечно…

— Конечно, вы туда пойдете. Если — конечно! — намерены продолжать практику. Вы, как обычно, опаздываете.

Лэнг удрученно кивнул, признавая свое поражение.

— Ладно, ладно. Я там выступлю.

Повышение квалификации…

Система повышения квалификации юристов считалась грандиозным благодеянием, которое ассоциация адвокатов стала оказывать насильно после того, как власти Джорджии сорок лет назад отказались допускать к судебным процессам адвокатов, не состоящих в этой организации. Ассоциация, как и все бюрократические образования, жила своей собственной жизнью, вовсе не обязательно направленной на повышение благосостояния своих участников.

Каждый адвокат ежегодно платил около четырехсот долларов за двенадцать часов убийственно скучного времяпрепровождения. Большинство лекций годились лишь на то, чтобы лечить людей от хронической бессонницы. По своей образовательной ценности они заметно уступали простому чтению судебных решений и актов. Кроме того, ни один адвокат ни за что не согласился бы предать гласности тонкости и хитрости, которым научился многотрудным путем проб и ошибок, вроде того, что судья Биддл из Мейкона (Джорджия) никогда не соглашается утвердить оплату адвокатского гонорара без дополнительного ходатайства, или что любые сомнительные показания лучше всего предъявлять сразу после ленча, пока судья Уиппл из Огасты пребывает в полудреме под действием выпитого спиртного.

Крупные юридические фирмы, которые в значительной степени заправляли в ассоциации, быстро добились для себя права самостоятельно проводить подобные занятия, избегая, таким образом, досадной растраты хорошо оплачиваемого времени. За все годы практики Лэнг ни разу не слышал, чтобы кому-либо из его оппонентов, входивших в штаты этих юридических левиафанов, приходилось отпрашиваться с процесса из-за того, что на этот день у него назначено повышение квалификации.

Короче говоря, программа в основном служила обогащению ассоциации и представлению для публики довольно далекого от истины образа адвоката, неустанно следящего за новшествами юриспруденции, а вовсе не хорошо выспавшегося в ходе многочасового семинара.

Однако существовала возможность получить своего рода индульгенцию — прочитать лекцию самому, вместо того чтобы слушать чужие. Именно это Лэнг и пообещал сделать, и теперь ему надлежало исполнить обещание. Так что впереди его ждала не только бессонная ночь в самолете, но и толпа скучающих слушателей по прибытии.

Луи тоже разговаривал по телефону.

— Эта лодка… — начал он, как только Лэнг нажал кнопку отбоя, — регистрация… Она принадлежала корпорации из Джерси.

Гарантированная британским законом тайна банковских счетов и корпоративной собственности была единственным достоинством Нормандских островов — пожалуй, самого непонятного и труднодоступного места в Европе. Еще эти острова славились худшей погодой на всем континенте. Если бы не уникальная секретность деловой жизни, вряд ли на Джерси и Гернси сейчас жил бы кто-нибудь, кроме редкостно выносливых коров, породы которых так и именовались по местам обитания — джерсейская и гернсейская.

— А название этой корпорации вам удалось узнать?

— «Манна Лимитед».

«Так же, как и название лодки», — отметил про себя Лэнг.

— А как насчет металлов платиновой группы?

— Пока что нет объяснения.

Лэнг поудобнее устроился на мягком сиденье. Манна… Так называлась пища, которую Бог даровал скитавшимся по пустыне израильтянам. Какое отношение люди эпохи Исхода могли иметь к исследованиям, направленным на поиск замены для различных видов ископаемого топлива?

Книга Хереба

Глава 3

1. И был стан израильский у подножия горы сорок дней, и Моисей возвратился, дабы говорить с единым Богом. Но снова поднялся между них ропот, и говорили они: «Нечего нам есть, ибо давно приели мы весь скот, что привели из Египта, и пшеницу, и теперь умрем без мяса и хлеба».

2. И говорил Иисус Навин, дабы смирить их страх: «Неужели единый Бог вывел вас из Египта, чтобы погибли вы здесь?» А израильтяне смеялись над ним и говорили: «Не иначе, единый Бог вещает прямо в уши твои».

3. Поутру же земля и кусты, где сожжен был золотой телец, усыпаны были манной [24] , и сказал им тогда Иисус: «Это хлеб, который Бог ваш ниспослал вам, чтобы есть». И израильтяне уподобляли манну меду — столь сладкой она была, — и пировали, покуда не спустился с горы Моисей.

4. И сказал им Моисей собрать манну, коей оказалось тысяча бушелей, и нести ее с собой.

 

IV

 

Глава 22

Пичтри-центр

227 Пичтри-стрит

Атланта, Джорджия

Через два дня, 9:21 утра.

Еще лежа в постели, Лэнг решил, что этот день пройдет для него впустую. И ничего тут не поделать.

Утро он намеревался посвятить телефонным звонкам и просмотру электронной почты, а вторую половину — потратить на чтение лекции, которую он намеревался сделать если не информативной, то хотя бы занимательной, на курсах в здании, выстроенном когда-то для Федеральной резервной системы, а теперь принадлежащем Ассоциации юристов Джорджии.

Но, когда Лэнг вошел в свой офис и увидел в приемной бывшего мэра, все мысли о лекции сразу вышибло у него из головы.

В ответ на гневный взгляд, который Лэнг бросил на Сару, та лишь чуть заметно пожала плечами.

Темно-коричневая, цвета черного кофе, кожа мэра лоснилась от крема. Седеющие волосы обрамляли преждевременно появившуюся лысину. Седые усы подстрижены в тонкую ниточку. Костюм без единой морщинки, как обычно, казался впервые надетым, а ослепительно-белую манишку сорочки делил на две симметричные части галстук от известного модельера. Ботинки мэра увековечили память, самое меньшее, одного аллигатора.

Лэнг подумал, что прежде чем предстать перед аудиторией юристов, ему следует позвонить в «Вал-март», где он обычно одевался, и срочно заказать новый галстук, чтобы не давать злоязычным коллегам лишнего повода для обсуждения его внешности.

Мэр поднялся во весь свой шестифутовый рост, благодаря которому он умело производил дополнительное впечатление на присяжных заседателей в те времена, когда еще был не политиком, а адвокатом в суде, и протянул Лэнгу руку, прежде чем тот смог придумать предлог для того, чтобы выставить нежданного посетителя вон.

— Благодарю, что согласились принять меня без предварительной договоренности. — И, не давая Лэнгу времени ответить, прошел в кабинет впереди его хозяина. — Я хотел бы, чтоб вы уделили мне минуту-другую для обсуждения стратегии нашего поведения в суде.

Лэнг с трудом сдержал вздох. Юристы, у которых возникали неприятности с законом, всегда стремились вести дело по-своему, что, прежде всего, усугубляло и трудности.

Лэнг прикрыл дверь, больше для того, чтобы Сара не предложила кофе или чего-нибудь еще, что позволило бы мэру затянуть свой визит, чем для обеспечения приватности разговора.

— Я думаю, нам следует дать жюри понять, что вся эта охота на ведьм продиктована исключительно расовыми мотивами, — сказал мэр.

Лэнг прямо-таки упал в свое кресло.

Мэр пытался списать на происки «расистов» все прегрешения, которые числились за ним во время его пребывания на посту и составлявших очень внушительный список. Каждый, кто выступал против него, независимо от цвета кожи, был либо «куклуксклановцем», либо «дядей Томом» — и чернокожее большинство муниципалитета, и губернатор, и большинство юристов, и торговая палата в полном составе. Все эти приемы были затрепаны, как программка у завсегдатая скачек.

— Что ж, это мысль, — нейтральным тоном отозвался Лэнг. — Проблема лишь в том, что трое из проходящих по делу о коррупции — белые. И все трое уже сознались в том, что давали вам взятки.

Мэр подался всем телом вперед, демонстрируя мегаваттную улыбку, которая так хорошо смотрелась с экранов телевизоров.

— Вот именно! Разве вы не видите? Белая экономическая структура власти — и черный мэр. Черт возьми, это ж не что иное, как суд Линча, а ведь считается, что он давно вышел из моды.

И это Рейлли тоже слышал далеко не впервые. Несмотря на его настоятельные советы, мэр всякий раз, когда оказывался в городе, с огромным удовольствием давал импровизированные пресс-конференции.

— Что ж, допустим, — кивнул Лэнг, — если бы не одна мелочь. После 1975 года в Атланте все мэры были чернокожими. И ни одного из них не обвиняли даже в нарушении правил движения.

— Первый из них уже умер, — заявил мэр таким тоном, будто это что-то объясняло.

В дверь постучали, и тут же, не дожидаясь ответа, Сара просунула голову в кабинет.

— Важный звонок, мистер Рейлли.

Пожалуй, будь у генерала Кастера такой союзник — битва у реки Литтл-Бигхорн закончилась бы иначе.

— Прошу прощения…

Лэнг взял трубку настойчиво мигавшего телефона.

Мэр был явно недоволен, но поделать ничего не мог.

— Рейлли.

— Это Морз, детектив Морз.

На сей раз Лэнг даже не сделал попытки сдержать тяжелый вздох. События развивались куда активнее, чем он ожидал. При таких темпах можно было ожидать, что еще до ленча его известят о внеплановой ревизии налоговой службы.

Он решил было спросить, можно ли перезвонить Морзу немного позже, но вовремя сообразил, что тем самым даст мэру лишний повод задержаться, и сказал:

— Слушаю вас, детектив.

— Мы проверили белый порошок, — сообщил Морз. — Я скажу, что мы нашли, так вы не поверите. Вернее, чего мы не нашли.

У Лэнга вдруг мелькнула мысль, что кто-то подстроил заговор, чтобы сорвать все его планы на сегодня.

— Скажите, эти результаты настолько важны? Я… — Он умолк, не договорив.

Последовала пауза.

— Знаете, мистер Рейлли, я вроде как начал не с того конца. Криминалистическая лаборатория проверила это вещество и малость ошизела. Послушайте, Техноложка так жирно кормится от вашего фонда, что вам, наверное, удастся уговорить их еще раз проверить эту пакость.

В том, что Лэнга просил о помощи человек, арестовавший его за убийство, которого он не совершал, и подозревал еще в одном, чувствовалась какая-то сладкая ирония.

— То есть, вы хотите сказать, что эксперты государственной лаборатории не знают своего дела?

Мэр то поджимал, то вытягивал ноги, всем своим видом выражая нетерпение.

— Не, мистер Рейлли, я бы не сказал. Только в чем штука-то? Им никогда не приходилось возиться ни с чем этаким. У них для этого микроскопов и прочих железяк не хватает.

Лэнг уже не мог справиться с любопытством.

— Но все-таки, что именно показали результаты анализа?

— Я же сказал, шизу какую-то. У той пакости меняется удельный вес. Погодите… — В трубке послушался шорох перекладываемых листов бумаги. — Железо, кварц и алюминий.

— И что из этого?

Мэр демонстративно поднес к глазам усыпанные бриллиантами золотые часы, очевидно, позабыв, что свободное время, которое он сейчас так старался сберечь, вскоре может растянуться для него на несколько лет без перерыва.

— Что? — переспросил Морз. — Дальше вообще хе… чушь какая-то. Эта штука не растворяется в кислоте.

Из всего сказанного Лэнг понял лишь одно: его знания в области химии не позволяют судить о том, что тут было чушью, а что не было.

— Давайте договоримся так: я позвоню в Технологический институт и попрошу, чтобы мне порекомендовали кого-нибудь, кто располагает нужным оборудованием.

— Я буду вам очень признателен, мистер Рейлли.

Лэнг положил трубку и поднял голову. Мэра в кабинете не было — он ушел, не попрощавшись.

Похоже, что день понемногу налаживался.

Когда Лэнг вошел в зал, первым человеком, попавшимся ему на глаза, оказалась Алисия Уорнер.

— Привет! — воскликнул он; удивление не позволило ему с ходу придумать что-нибудь более оригинальное.

— И вам привет, — откликнулась она.

— Я думал, что у федеральных служащих есть собственные курсы.

Она взглянула на него с улыбкой, которую можно было бы смело фотографировать для рекламы зубной пасты.

— Есть. Но, если бы вы посмотрели программу, то увидели бы, что я тут вместе с вами.

Лэнг послушно вынул листок. Там действительно имелась ее фамилия.

— «Механика федерального судебного преследования»? — осведомился он.

— Вы можете хранить тайны? — Алисия встряхнула ниспадавшими на плечи рыжими волосами, цвет которых, как подозревал Лэнг, был столь же натуральным, как и легкие веснушки, не поддающиеся косметике.

— Думаю, не хуже вас.

— Я бы сказала, что слушателям предстоит довольно унылое времяпрепровождение.

Ее зеленые глаза сверкали весельем.

— И это все новости?

Лэнг вдруг осознал, что за ними пристально наблюдают около тридцати человек, пришедших на семинар, и шагнул в сторону невысокой сцены.

— Меня несколько дней не было в городе, а то я обязательно позвонил бы вам.

Она ничего не ответила, лишь поглядывала на него с интересом.

— Я… э-э… я думаю, что задолжал вам хороший, спокойный обед после… после нашего похода на ленч.

Несколько стоявших поблизости адвокатов откровенно прислушивались к их разговору.

Ну и черт с ними!

Лэнг рванулся напролом.

— Может быть, позволите пригласить вас сегодня вечером?

Она вскинула голову, как будто хотела посмотреть на его лицо под другим углом.

— Увы, я сдала пуленепробиваемый жилет в прачечную. А как вы насчет того, чтобы пообедать у меня дома, вместо того чтобы выходить в общество? Я сварганю что-нибудь. И дешевле, и не так опасно.

Алисия кивнула на сцену, где, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, ждал ведущий, и, порывшись в сумочке, которая вполне могла служить чемоданом, вручила ему визитную карточку.

— Позвоните мне, и я объясню, как ехать.

С этими словами она повернулась и направилась к двери.

Лэнг, как и все остальные присутствовавшие мужчины, проводил ее взглядом.

Потом у него за спиной кто-то кашлянул.

— Ну а теперь, когда Лэнг Рейлли решил свои личные вопросы, думаю, можно попросить его немного поговорить и с нами.

Лэнг толком не знал, что значит краснеть, но ему показалось, что его щеки окрасились румянцем.

 

Глава 23

Технологический институт Джорджии

Факультет химического машиностроения

Атланта, Джорджия

Через два дня

Лэнг и детектив Морз, словно студенты, пришедшие на дополнительные занятия, сидели на складных стульях перед столом доктора философии, профессора химического машиностроения Хилмэна Уэрбела. На белых оштукатуренных стенах кабинета красовались в золоченых рамочках верительные грамоты профессора, чередовавшиеся с фотографиями, где профессор или пожимал руки, или просто улыбался, глядя в объектив, каким-то людям, представлявшим, как предположил Рейлли, цвет научного мира. От укрепленного на окне кондиционера исходило больше шума, чем прохлады, и Лэнг почти сразу же почувствовал себя неуютно от жары и раздражения на себя за то, что позволил полицейскому уговорить его прийти сюда.

— Я не могу этого объяснить, — сказал Уэрбел, потупив взгляд, как словно признавался в каком-нибудь неприглядном грехе. — Честно говоря, до вчерашнего дня я не имел понятия о веществе с такими свойствами.

Морз подался вперед. Лэнг уже успел заметить, что уличный жаргон и акцент полицейского странным образом остались за пределами университетского городка.

— Доктор, если бы для того, чтобы получить аттестат, требовалось что-нибудь, кроме самых элементарных знаний, я никогда не закончил бы школу. И сейчас очень надеюсь, что вы сможете изложить то, что узнали, понятным мне языком.

Лэнг думал про себя то же самое, но не успел сформулировать вслух.

Уэрбел посмотрел на своих посетителей поверх узких очков и поправил свой и без того идеально ровный галстук-бабочку; он то и дело повторял это движение, по-видимому, совершенно не замечая движения своей руки.

— Попытаюсь. Прежде всего мы, конечно, взвесили часть вещества, этого порошка, до тысячных долей грамма и записали этот вес на плане эксперимента, который вы видите перед собой. — Он указал на стопки листов, находившиеся в руках у его собеседников. — Мы начали с эмиссионной спектроскопии, поместили образец в углеродный тигель, который использовали в качестве электрода, и при помощи другого создали электрическую дугу. Элементы, из которых состоит образец, при этом ионизируются с возбуждением светового излучения, что позволяет зарегистрировать спектральные характеристики…

Лэнг предупреждающе поднял руку.

— Доктор, ни у детектива Морза, ни у меня нет достаточной подготовки для того, чтобы оценить специфические особенности ваших экспериментов. Не могли бы вы немного снизить научный уровень ваших пояснений, чтобы они все же были доступны двум неучам?

Пухлое лицо профессора вдруг помрачнело; очевидно, с таким же выражением лица он должен был реагировать на наглую просьбу прочесть вводный курс лекций для первокурсников.

— Но без объяснения процесса и результаты, и мои заключения…

Морз уперся локтями в колени.

— Доктор, мы с мистером Рейлли приехали сюда как раз для того, чтобы узнать результаты и ваши заключения, — и добавил с невинной улыбкой: — Мы настолько безграмотны в области химии, что совершенно не в состоянии оценить подробности ваших научных изысканий.

Профессор задумался на две-три секунды, а потом кивнул.

— Что ж, попробую изложить все это непрофессиональным языком. В первые несколько секунд были обнаружены кварц, железо и алюминий со следами кальция, натрия и титана. Затем, когда температура увеличилась, мы увидели то, что нам показалось… Ладно, не будем вдаваться в экзотические подробности насчет иридия и родия… скажу лишь, что образец вдруг повел себя так, словно полностью состоял из металлов платиновой группы.

При этих словах Лэнг чуть не дернулся на стуле. Что бы ни представляли собой эти самые металлы платиновой группы, но они вновь и вновь возникали в этом деле.

— Насколько я помню, вы сейчас говорили, что он состоял из железа и алюминия, — перебил профессора Морз.

Уэрбел откинулся на спинку кресла.

— Именно так, мистер… детектив Морз. Такое впечатление, что сам химический состав вещества изменился, но это еще не самое странное.

И полицейский, и Лэнг, как по команде, чуть ли не молитвенно сложили руки.

— В ходе другого эксперимента исследуемое вещество нагревалось, и при этом его вес увеличился на сто два процента. А после охлаждения масса составила лишь пятьдесят шесть процентов от первоначального значения. Другими словами, это вещество начало левитировать.

— Левитировать? — озадаченно переспросил Лэнг. — То есть летать по воздуху?

— Нельзя сказать, что это вещество на самом деле взлетело, этого мы увидеть не смогли, — сказал профессор, — но и каких-нибудь признаков того, что оно растворилось в атмосфере емкости, которую мы использовали, тоже не было.

— Но ведь оно должно было куда-нибудь деться, верно? — спросил Морз.

— Одно из основных положений и физики, и химии состоит в том, что материя не возникает из ничего и не исчезает в никуда, — подхватил Лэнг. — Значит, оно должно было куда-то, скажем, перетечь… — Постулат о том, что в природе ничто и никуда не исчезает бесследно, был едва ли не единственным, что он вынес из своего непродолжительного и не слишком приятного опыта прикосновения к естественным наукам. — Хорошо, в таком случае, куда же оно перетекло?

Профессор вдруг так резко крутнулся вместе со своим креслом, что Лэнг испугался: сейчас он вылетит из него и врежется в стену.

— Видите ли, я не специалист в теоретической физике, — сказал Уэрбел, как будто просил прощения за такую неслыханную оплошность, — но коллеги, специализирующиеся в этой области, готовы допустить, что вещество могло перейти в другое измерение.

Лэнг и Морз переглянулись. По выражениям их лиц нетрудно было понять мысль, которую воспитание не позволяло высказать вслух: профессор, не иначе, чокнулся!

Уэрбел правильно истолковал их взгляды.

— Нет, нет, я не сошел с ума — по крайней мере, не в большей степени, чем все остальные, кто здесь работает. Даже сам Эйнштейн, не говоря о множестве менее известных физиков, решительно склонялся к тому, что существует хотя бы одно, а вероятнее, больше параллельных измерений.

— Как в «Звездном пути»? — осведомился Морз.

— Мы этого не знаем — во всяком случае, пока не знаем. Что же касается странностей, о которых мы говорили, то левитировало не только вещество, но и емкость, в которой оно находилось. При дальнейшем нагревании, свыше тысячи градусов Цельсия, порошок превратился в прозрачное стекловидное вещество, которое после остывания весило столько же, сколько и до начала эксперимента, ровно сто процентов первоначальной массы.

Профессор умолк, отодвинулся от стола, открыл ящик и достал оттуда конверт. Осторожно открыв его, он вытряхнул содержимое на бумагу, которой была покрыта столешница. Лэнг и Морз наклонились вперед и увидели маленький предмет, похожий, на первый взгляд, на контактную линзу.

Уэрбел подтолкнул «линзу» кончиком шариковой ручки. Это движение, несомненно, тоже было отработано за многие годы его преподавательской деятельности. Лэнг почувствовал, что должен бы достать тетрадку и начать конспектировать.

— Обратите внимание на то, что это тело плоское. В отличие от стекла, на которое оно похоже внешне, оно не реагирует ни на какие кислоты — ни на серную, ни на соляную, равно как и на другие, которые мы пробовали. Обратите внимание также и на то, что это вещество, похоже, усиливает свет. — Он вынул из кармана фонарик величиной с шариковую ручку. — Вы заметите невооруженным глазом, как луч, проходя через эту… условно назовем ее линзой, делается ярче и обретает заметный цвет, хотя никакого призматического эффекта нам обнаружить не удалось.

— Но что же все это значит? — спросил Лэнг. Он, как загипнотизированный, смотрел на свет, проходивший через крошечный стеклянный диск. Свет как-то переливался; ничего подобного Лэнгу еще не доводилось видеть.

Профессор покачал головой.

— Не имею никакого представления, равно как и обо всех остальных свойствах этого вещества… И на закуску еще одна, мягко выражаясь, странность. Мы проделали с несколькими такими же стекловидными предметами весь эксперимент в обратном порядке.

— И?..

Химик достал из стола другой конверт и, засунув ту же самую ручку внутрь, высыпал его содержимое на стол. На бумаге рядом со «стеклышком» появилась кучка блестящего желтого металла.

— Похоже на золото, — прокомментировал Морз.

— Это оно и есть, — подтвердил все еще удивленный всем происшедшим Уэрбел, — причем абсолютной химической чистоты.

 

Глава 24

«Варсити»

Норт-авеню

Атланта, Джорджия

Через двадцать минут

«Варсити», расположенный на обочине автострады 85/75 прямо напротив городка Технологического института, существовал в Атланте уже более семидесяти лет. Он претендовал — и, как предполагал Лэнг, не без оснований, — на звание крупнейшего в мире заведения типа «еда на колесах», на наивысшее в мире качество хот-догов и наибольший, опять же в мире, объем продажи кока-колы. Здесь скромно помалкивали о таких достижениях, как нарезанный колечками лук, от которого перехватывало дыхание, молочные коктейли и не знающие себе равных печеные яблоки и пироги с персиком. Аромат еды оттуда распространялся на несколько кварталов и, словно пение сирен, заманивал неосторожных путников на рифы, наподобие застойной сердечной недостаточности.

Лэнг всегда был склонен доверять существующей в городе легенде о том, что «Варсити» связан с находящимся неподалеку центром сердечно-сосудистой хирургии специальным туннелем, по которому в больницу доставляют жертв обжорства. Однако он не ел там уже несколько лет. И рассудил, что холестериновая бомба, которой он ошарашит свой организм, причинит не слишком много вреда, если не повторять подобных опытов регулярно. Кроме того, на свете не было ничего, что могло бы сравниться со здешними хот-догами с чили или газировкой с мороженым.

Они с Морзом решили оставить автомобили на стоянке и устроились в одном из залов, оформленном под университетскую аудиторию, где под потолком висел телевизор, настроенный на местную кабельную сеть. Лэнг сел спиной к стене, чтобы видеть каждого, кто входит в зал.

Как только Морз покинул кабинет профессора, в его речь сразу же вернулись и жаргон, и акцент уличного хулигана. Очевидно, он привык к этой особенности своей речи, как хозяин старого заношенного свитера привыкает к своему одеянию настолько, что вспоминает о нем лишь в том случае, если почему-то не надевает его. Он густо посолил горку картофеля фри, лежавшую на успевшей пропитаться жиром картонной тарелке, и лишь после этого обернулся по сторонам, чтобы удостовериться, что их никто не подслушивает.

— Золото! Чего ж тут удивляться, что профессора пришили. И, не иначе, попятили весь порошок, да только рассыпали малешко… Ну, а мы нашли. Вот и мотив появился.

Лэнг обратил внимание на то, что полицейский употребил множественное число первого лица, но расценил это просто как фигуру речи. Было очень маловероятно, что Морз, будь у него выбор, захочет предложить ему принять участие в расследовании. Так что он спокойно разложил колечки лука поверх коричневого слоя чили, под которым пряталась сосиска.

— Вряд ли был смысл кому-то воровать этот порошок, если только он не располагает оборудованием, которое дает температуру… Что там он говорил — тысяча по Цельсию?

— Вроде того, — с набитым ртом отозвался Морз. Он помолчал, проглотил кусок бифштекса с огненно-острым чили и добавил: — Но это ж не значит, что его не мог пришить кто-то, у кого такое оборудование есть. Да и вообще, где он надыбал это добро?

Лэнг пожал плечами.

— Я думаю, получил в ходе своей работы.

«Получили в ходе их работы», — мысленно поправил он себя. Лэнг нисколько не сомневался, что в лаборатории Ядиша он нашел точно такой же, а вернее, этот же порошок.

Морз безуспешно попытался стереть салфеткой коричневатое пятно со своей сорочки.

— А, ладно, застегну пиджак, и никто не увидит. — Он бросил салфетку на стол и посмотрел Лэнгу в лицо. — Мистер Рейлли, вы, небось, думаете, что недурно бы со мною парой слов поделиться?

Лэнг отрицательно покачал головой.

— Почему вы так решили?

Детектив прищурил глаза.

— Потому что я знаю вас, мистер Рейлли. И знаю, что вы мне много чего недоговариваете.

— И откуда же вы это узнали?

— Видел рапорт о стрельбе в «Андерграунде» где-то на той неделе. И не шибко мне что-то верится, что какой-то отморозок шмальнул в вас разок-другой, потому что вы сидели в ресторане с его женщиной. — Он немного помолчал. — Хотя вы, мистер Рейлли, и впрямь способны хоть кого вывести из себя. Сколько знаком с вами, вечно вас кто-то пытается грохнуть. Впрочем, нынче-то я вижу, что причина есть — потому что вы связаны и с этим беднягой профессором, и порошком, который на самом деле золото. И очень хотелось бы надеяться, что вы не станете лезть в полицейское расследование и болтаться у нас под ногами. Ведь не станете, правда, мистер Рейлли?

Лэнг выгнул брови, пытаясь изобразить полную невинность. Он рассчитывал, что сумеет скрыть раздражение, которое почувствовал из-за того, что чернокожий детектив в который раз прочитал его мысли.

— Я? Лезть в расследование?

Морз поморщился и покачал головой.

— Сдается мне, что мы с вами уже трепались на эту тему…

Лэнг, чтобы подумать, поднес к губам бумажный стакан и долго тянул питье через трубочку. Может, и впрямь рассказать Морзу об убийстве Ядиша и о том, что случилось в Амстердаме? Нет, детектив непременно свяжется с Ван Декером, а голландский инспектор обязательно поделится с коллегой своими подозрениями.

В общем, вводить Морза в полный курс дела не следовало ни в коем случае.

— Совершенно не понимаю, почему вы так решили…

Морз тоже тянул через соломинку, пока в ней не засипело.

— Мистер Рейлли, на меня свалилось еще одно убийство, к которому вы, как ни верти, имеете отношение. Мне совсем не хочется, чтобы к вам снова вламывались в квартиру или взрывали ваш автомобиль. Мне вообще страшно не хочется новых смертей и разрушения.

Лэнг поднялся и протянул руку. Все было съедено.

— Я отлично вас понимаю, детектив. Не сомневайтесь, мне всего этого хочется еще меньше, чем вам.

 

Глава 25

Парк-плейс

2660 Пичтри-роуд

Атланта, Джорджия

18:27 того же дня

Лэнг всегда старался не подвергать лишний раз парней искушению разогнаться на быстроходном автомобильчике. И сегодня он не стал пользоваться услугами парковщика, сам поставил свой «Порше» на место, а потом поднялся в лифте на двадцать четвертый этаж. Его мысли продолжали вертеться вокруг того, что он услышал в Технологическом институте.

Судя по всему, Ядиш и Льюис достигли или оказались на ближних подступах к цели, которая много веков манила к себе человечество: алхимической трансмутации, превращению простых веществ в золото. Но, черт возьми, какое это имело отношение к поискам заменителей для нефти и угля? Скорее всего, белый порошок и золото оказались побочными продуктами. А метод создания этого порошка будет очень трудно, а может быть, и невозможно восстановить, не имея описаний экспериментов.

Другая загадка: пусть кто-то стремится узнать секрет процесса, но зачем было убивать людей, когда можно было просто украсть их записи? Прежде всего Лэнгу пришло в голову, что ученых убили для того, чтобы уничтожить какие-то результаты или остановить их на пути к этим результатам. Вполне вероятный мотив. И неплохо сочетается с покушением на его жизнь в Бельгии.

Но что уничтожить и что остановить?

Что-то, связанное с этими непостижимыми экспериментами.

И еще, имелись документы на иврите, которые он скопировал. Ядиш считал их важными, иначе не стал бы прятать. Могли ли они иметь какое-то отношение к мотивам его убийцы? Выяснить это можно было только одним способом: перевести их. В Университете Эмори был один профессор еврейской истории, у которого он как-то раз консультировался…

«Нет, — решил Рейлли, — к местным лучше не обращаться». Те, кто организовал убийство ученых, знали, что Лэнг живет в Атланте, и вряд ли ему удалось бы незаметно для них выбраться к консультанту. Лучше было обратиться к кому-нибудь, не столь заметному, достаточно хорошо владеющему современным и древним ивритом и к тому же способному постоять за себя.

Двери лифта раздвинулись, и Лэнг шагнул на толстый ковер, покрывавший пол в холле. Чуть задержавшись, чтобы проверить свои «маячки», оставленные на дверной ручке двери, и увидев, что оба на месте, он удовлетворенно хмыкнул, повернул ключ в замке и распахнул дверь.

Грампс, отвлекшись от сна — этому занятию он предавался двадцать три с половиной часа в сутки, — взглянул на хозяина, приоткрыв только один карий глаз, и лениво постучал хвостом по полу.

— Вот что я скажу: не слишком-то приятно приходить домой, если знаешь, что тебя ждет такая холодная встреча, — укоризненно сказал Лэнг, снимая висевший возле двери поводок. — Если думаешь, что тебе удастся…

За время прогулки Лэнг принял два решения. Во-первых, ради сохранения максимальной анонимности было лучше лететь не «Гольфстримом», а обычным регулярным рейсом, пусть даже при этом придется оставить оружие дома. Во-вторых, следовало выяснить, не изменились ли планы Алисии на сегодняшний вечер.

Домой, в свою возвышающуюся над городом квартиру, он возвращался, задумчиво нахмурившись. Эта женщина все чаще появлялась в его мыслях. То была не та глубокая любовь, которая существовала между ним и Дон, его женой, и не страстное желание, которое он испытывал к Герт. Его чувства к Алисии были… м-м-м… другими и не очень-то определенными.

«Кончай думать, — сказал он себе, — и набери-ка номер, а не то она действительно возьмется за приготовление обеда».

 

Глава 26

Миддл-Темпл-Инн

Флит-стрит

Лондон

10:22

Через два дня

Глаза Лэнга покраснели от недосыпа. Ни обильная выпивка, ни неплохое подобие кровати, в которую превращалось кресло первого класса, не помогли преодолеть обычную бессонницу, которой он всегда страдал во время полетов. Выйдя из самолета в аэропорту Гатуик, он не пошел на стоянку такси, а взял первую попавшуюся из проезжавших машин. Ему очень не хотелось повторения брюссельской истории.

Такси без происшествий доставило его в «Стаффорд», маленькую гостиницу, расположенную в тупике неподалеку от Сент-Джеймского дворца. Туда он попал как раз ко времени обильного завтрака, который был сервирован в глубине вестибюля, судя по его стилю, помнившего еще саму королеву Викторию.

Сделав телефонный звонок, приняв душ и переодевшись, Лэнг решил прогуляться по городу пешком и полюбоваться достопримечательностями. Перейдя площадь перед Букингемским дворцом, он прошел по Сент-Джеймскому парку, несколько минут понаблюдал издалека за разводом караула конной гвардии и направился к Трафальгарской площади, где снова задержался, якобы глядя на голубей и вечное круговращение толпы вокруг колонны Нельсона; таким образом, он получил возможность без помех оглядеться по сторонам, подобно любому праздношатающемуся туристу, и попытаться определить, не идет ли за ним слежка.

Вроде бы никто не проявлял к нему особого интереса.

Пройдя немного по Стрэнду, он снова остановился перед «Савоем», на сей раз чтобы прочесть афишу расположенного рядом с отелем театра. Если за Лэнгом и следовал «хвост», он не мог его распознать.

Еще через квартал Лэнг оказался возле фрагмента немыслимо древней, построенной еще римлянами, стены, обозначавшей место, где кончался Уайтхолл и начинался город Лондон. Здесь же улица Стрэнд меняла название на Флит-стрит; некогда здесь в тесном соседстве обитали редакции едва ли не всех крупных британских газет и издательских империй, но к настоящему времени все они переселились в предместья, бывшие колонии и другие места, где профсоюзы не имели заметного влияния.

В двенадцатом веке рыцари-тамплиеры построили здесь свой храм, так и называвшийся — Темпл. К его сохранившейся части вел короткий, не обозначенный никакими вывесками проулок. А сразу за Темплом находился похожий на муравейник Темпл-Бар — обитель лондонских адвокатов. Они выбрали это место из-за его близости к Олд-Бейли, центральному суду, где на протяжении многих веков проходило большинство уголовных процессов.

Лэнг неспешно поднялся по лестнице; ему, правда, пришлось приостановиться и прижаться к каменной стене, чтобы пропустить мчавшуюся опрометью молодую женщину в черной мантии, из-под которой сверкала накрахмаленная белая манишка, и с белым париком на голове, криво сидевшем на ее собственных вьющихся белокурых волосах. В одной руке леди несла портфель, а другой придерживала парик. Она на бегу окинула Лэнга недовольным взглядом, пробормотала что-то — вероятно, поблагодарила за то, что ей уступили дорогу, — и помчалась дальше, грохоча каблуками по каменным ступеням.

Похоже, опаздывать на суд здесь считалось столь же неприличным, как и в Соединенных Штатах.

Дойдя до середины полутемного коридора, Лэнг остановился перед дверью с табличкой «Дж. Аннулевиц, адвокат». Ничего похожего на кнопку звонка на двери не имелось, и Лэнг просто постучал.

— Войдите, — послышалось из-за двери. Одновременно щелкнул механизм электрического замка.

Как только Лэнг переступил порог, дверь закрылась, и щелчок известил о том, что замок заперт. Дж. Аннулевиц, адвокат, как и Лэнг, имел старые привычки, которые никак не желали уходить в прошлое.

Можно было подумать, что по комнате, в которой оказался Лэнг, пронесся ураган: везде валялись — не были сложены стопками, а именно валялись — бумаги, на всех плоских поверхностях, в том числе и на полу. Из-под кучи листов торчал кожаный переплет явно старинной книги. Примерно посреди комнаты в этих бумажных сугробах была прочищена узкая дорожка, на которой стоял немолодой человек.

— Лэнг Рейлли, — утвердительно произнес он, подвигая к переносице сползшие на кончик носа очки. — Наверно, тебя здорово прижало, раз ты прилетел ко мне за помощью.

Лэнг попытался как можно лучше ответить на медвежье объятие.

— А разве не за тем же к тебе приходит большинство посетителей?

Хозяин кабинета отступил на пару шагов, как будто желал присмотреться к посетителю. Лэнг смотрел сверху вниз на каемку седых волос, окружавших розовую лысину.

— Или тебя прижало, или ты запутался.

На хозяине кабинета были серые брюки с ярко-красными подтяжками и частично выбивавшаяся из брюк накрахмаленная белая сорочка с расстегнутым воротником. Повернувшись, он провел Лэнга в крохотный внутренний кабинетик; беспорядок там оказался еще сильнее (хотя на первый взгляд казалось, будто такое невозможно), чем в том помещении, которое они только что покинули. Над бумажными сугробами, которым могла бы позавидовать и Арктика, возвышались, словно айсберги, только компьютерный монитор да стойка с множеством вересковых курительных трубок.

Джейкоб Аннулевиц, склонив голову, посмотрел на два имевшихся в кабинете стула, обтянутых кожзаменителем, потом наклонил один из них и попросту сбросил лежавшие на нем папки на пол.

— Присаживайся, — предложил он, протискиваясь на свое место за столом. — Присаживайся и рассказывай, как твои дела. Как Герт — довольна жизнью?

«Раны, которые наносят, не желая того, всегда бывают самыми болезненными», — подумал Лэнг, осторожно устраиваясь на стуле.

— Не знаю. Она ушла от меня почти год назад.

— Я не стал бы осуждать ее за это. Она хорошая, благовоспитанная девочка. — Он потянулся за трубкой. — И иметь дело с таким грубияном, как ты…

Лэнг смотрел, как его друг набивал трубку табаком из кожаного кисета.

— Я думал, что Рэйчел наконец уговорила тебя бросить курить.

Джейкоб кивнул и чиркнул спичкой.

— Уговорила… Дома. Потому-то я так держусь за этот дурацкий офис — единственное место, где я могу более или менее спокойно выкурить трубку-другую.

Вряд ли в биографии Джейкоба Аннулевица можно было найти место для спокойствия. Его родители, уроженцы Польши, чудом не пали жертвами холокоста и вскоре после войны эмигрировали во вновь созданное государство Израиль. Пройдя обязательную военную службу, молодой Джейкоб отправился учиться в Оксфордский университет. По каким-то известным лишь ему одному причинам он предпочел сырой английский климат средиземноморскому солнцу Палестины и получил британское гражданство, а потом степень доктора прав. Это не помешало ему остаться гражданином Израиля, и вскоре его завербовала израильская разведка «Моссад», чтобы он следил за арабскими посольствами и дипломатами.

И МИ5, и резиденты ЦРУ знали о его действиях и, относясь к ним со сдержанным неодобрением, все же не вставляли ему палки в колеса. Евреи, прожив не одну тысячу лет в условиях непрерывного и очень резкого изменения отношений к ним, считали необходимым с одинаковой тщательностью шпионить и за врагами, и за друзьями. А вот о чем почти никто не знал — так это о мастерстве Джейкоба (кое-кто предпочитал слово «искусство») в обращении со взрывчатыми веществами, которое он приобрел за время службы в израильской армии. Он был нунцием нитратов, пандитом пластида, виртуозом гексогена.

Познакомились они с Лэнгом, когда того на непродолжительное время прикомандировали к лондонскому отделению Управления. И вскоре подружились. А то, что обоим удалось не единожды спасти жизнь друг другу, укрепляло эту дружбу еще сильнее.

Перед тем как вонючее синее облако табачного дыма доползло до его места, Лэнг успел набрать полную грудь относительно чистого воздуха.

— А Рэйчел знает, что ты здесь продолжаешь курить?

Джейкоб вынул трубку изо рта и зачем-то внимательно осмотрел чашку.

— Как ты должен знать, вся сила закона заключается в возможности принудительно добиться его выполнения. По-моему, это слова Локка.

— У него, наверное, не было жены, которая стремилась бы заставить его бросить курить.

— Вполне возможно. Ну а теперь признавайся, что, кроме стремления ознакомиться с искрящимися перлами моего остроумия и тончайшими умозаключениями, привело тебя сюда? Или, вульгарно выражаясь, какой еще чирей засвербел у тебя на заднице?..

Джейкоб слушал, не перебивая, лишь время от времени приминал табак в трубке да затягивался, выпуская клубы дыма. Когда Лэнг закончил, Джейкоб с громким хлюпаньем потянул воздух через догоревшую трубку и выбил пепел в уже заполненную до краев пепельницу.

— Вот чертовщина! Очень жаль, что так получилось с профессором Льюисом. Он казался мне хорошим парнем. Во всяком случае, для гоя. Я помог ему в очень неприятном разводе. Он хотел убраться от своей бывшей как можно дальше. Атланта оказалась самым дальним местом, которое я смог для него подобрать.

Лэнг промолчал.

Джейкоб поднял руку над столом.

— Эти записи по-иудейски… Ты считаешь, что там могут быть какие-то сведения о том, кому, что и зачем нужно?

— Я считаю, что нужно перевернуть все камни и внимательно посмотреть, что под ними находится.

— Полагаю, ты хочешь, чтобы я перевел их?

— Ты хвастался когда-то, что умеешь читать на этом языке.

— Нет, парень, я не хвастался. Умею и, случается, читаю. — Он протянул руку в недвусмысленном жесте, означавшем: ну, давай сюда. — Ну-ка, посмотрим.

Лэнг полез в карман пиджака и вынул конверт.

— Как ты понимаешь, это всего лишь копии. Оригиналы находятся где-то в Австрии.

Джейкоб вновь надел очки.

— Постараюсь запомнить это на тот случай, если вдруг понадобится. — Он вдруг вскинул голову. — А тебе-то самому какой в этом интерес?

— Ты, что, уже забыл, что кто-то пытался убить меня?

Джейкоб со свистом втянул воздух через пустую трубку.

— Ну, если верить телевизору, в вашей стране такое случается ежедневно.

— Это было не в США, а в Брюсселе и Амстердаме.

Джейкоб взглянул в потолок.

— Могу понять, что технология создания золота могла заинтересовать кого угодно в каком угодно количестве, если убитые ученые действительно этим занимались. Но никак не могу сообразить, какое отношение к этому может иметь древняя рукопись.

— Именно это я и рассчитываю узнать.

Джейкоб внимательно рассмотрел листы, держа их кончиками пальцев, словно боялся, что они могут быть пропитаны ядом.

— Для действительно старинной рукописи — очень многословно, — пробормотал, он, погладив свободной рукой блестящую лысину. — За час-другой тут не управиться. Нужно порыться в справочниках и всякое такое… — Он неопределенно махнул рукой в сторону выхода из своего офиса.

— Думаю, что особых причин для спешки нет.

Джейкоб положил листы на стол и извлек сотовый телефон.

— Чудесно! В таком случае я позвоню Рэйчел и прикажу посильнее разбавить суп водой, чтобы хватило на троих.

Лэнг чувствовал, как его захлестывает паника.

В чрезвычайно тесном профессиональном сообществе разведчиков, где все знали всё обо всех, Рэйчел Аннулевиц славилась как самый худший в мире повар. До каких высот творчества поднимались ее знакомые, изобретая различные предлоги, чтобы только не пойти к ней на званый обед! Не одно из этих объяснений могло бы получить Пулитцеровскую премию в области беллетристики. С тех пор, как Лэнгу пришлось в последний раз вкусить ее стряпни, прошло более двух лет, но он до сих пор не мог понять, когда его сильнее жгло: когда он употреблял эту пищу за столом или когда его организм освобождался от ранее съеденного. Как бы там ни было, тогда его кишечник производил такое количество газов, что мог бы с надеждой на победу соревноваться в загрязнении атмосферы с любым автобусом, которые «Грейхаунд» выпускает на междугородные трассы.

— Постой! В прошлый раз у Рэйчел уже было множество хлопот из-за меня. Меня нужно было кормить…

— И еще я доверил тебе мой «Моррис», — добавил Джейкоб. Он имел в виду свой крошечный автомобильчик, на котором ездил все время, сколько Лэнг был с ним знаком. — Но что из того?

— В прошлый раз, если помнишь, обстоятельства сложились так, что мне не следовало лишний раз появляться на людях. И, мне кажется, не следует заставлять Рэйчел возиться на кухне. Позволь мне пригласить вас обоих куда-нибудь.

Джейкоб убрал телефон и принялся с хрустом ковырять чашку трубки чем-то вроде гвоздя.

— Не следует? А чем еще женщина должна заниматься? Кроме того, могу поспорить, что ты питаешься только тем, что берешь навынос во всяких забегаловках, а о хорошей домашней пище не имеешь никакого представления.

«Ну, сегодня-то, у вас, я такого представления точно не получу, — подумал Лэнг. — Мало того, что любовь слепа, от нее еще и вкусовые сосочки атрофируются».

Хоть так, хоть этак, вряд ли он мог сегодня надеяться хорошо поесть. В обычном лондонском пабе или ресторане пища получалась лишь немногим лучше, чем у Рэйчел. Как правило, там подавали пережженную почти до состояния угольев волокнистую говядину и овощи, пережаренные до такой степени, что нельзя было распознать ни цвета, ни вкуса. У Лэнга была теория, согласно которой этот маленький остров создал империю и несколько веков господствовал на всей планете благодаря тому, что Дрейки, Гокинсы, Веллингтоны, Нельсоны, Черчилли и прочие обрели острый ум и укрепились душою именно из-за никудышной кормежки. Хуже английской кухни была разве что кулинария алеутских эскимосов, где главным деликатесом считалась китовая ворвань. Человека, способного с истинным наслаждением поедать пирог с мясом и почками, вряд ли напугает бортовой залп вражеского фрегата. Неужели кто-то, доведись ему, будучи в здравом уме, выбирать между йоркширским пудингом и штурмом неприятельской батареи, предпочтет пудинг? Да воздушный налет люфтваффе просто ничто рядом с необходимостью всю жизнь питаться разваренным горохом! Да и победу при Ватерлоо подготовили не спортивные площадки Итона, а английский обеденный стол.

Именно из-за недостатков британской кухни в Лондоне процветали китайские и индийские ресторанчики, да и парочка открывшихся за последние годы французских тоже пользовалась неизменным успехом.

На Лэнга нахлынуло вдохновение.

— Почему бы нам не пойти в «Мирабель»? — Хотя качество пищи было там лишь немногим выше удручающего среднего уровня, в счетах указывались астрономические суммы. Лэнг предполагал, что причиной тому был расчет на человеческую психологию: вряд ли кто-то решится ругать обед, за который пришлось заплатить больше, чем зарабатывает в неделю среднестатистический британец. — К тому же, у Рэйчел будет повод приодеться.

Джейкоб усмехнулся и кивнул.

— Моя птичка будет рада расправить крылышки. Но ты, надеюсь, заглянешь к нам выпить рюмочку-другую перед тем, как отправиться на обед?

Лэнгу удалось не подать виду, насколько он обрадовался своей победе.

Лэнг спустился в «трубу» — лондонское метро — и доехал по линии Ватерлоо до площади Сент-Джордж-серкус в Саут-доке, откуда на Вестминстер и здание парламента, находившиеся по другую сторону Темзы, смотрели свысока современные небоскребы. После того, как лондонский горизонт обзавелся «глазом» — огромным колесом обозрения, возвышающимся над Набережной Виктории, облик города изменился (по мнению Лэнга, не в лучшую сторону) по сравнению с тем, что сохранилось в его памяти с давних лет. В «трубе» существовала собственная система развлечений, в которую входили вдохновенные музыканты, певцы, жонглеры и фокусники. Лэнг провел несколько минут на станции, наблюдая, как привлекательная юная леди изгибала тело, принимая совершенно невозможные с точки зрения анатомии (во всяком случае, так ему казалось) позы, а потом бросил монету в фунт стерлингов в миску, стоявшую на полу, и поднялся вверх по лестнице.

Оказавшись на поверхности, он прошел несколько кварталов по Ламбет-роуд. Прямо перед ним красовались громадные пушки, охраняющие Имперский военный музей. Там он повернул налево и вскоре вошел в вестибюль башни из стекла и металла, ничем не отличавшейся от соседних строений.

Квартира Аннулевицев нисколько не походила на офис Джейкоба. Мебель из хромированного металла и стекла была с виду гораздо менее удобной, чем в действительности. Несколько произведений современных скульпторов на акриловых постаментах больше всего походили на детали каких-то сложных механизмов. На стенах красовались квадраты землистого холста; можно было подумать, что кто-то подобрал их на свалке, куда вывозили списанное имущество с военных складов, а затем сбыл доверчивым коллекционерам современного искусства. Если, конечно, одноцветную тряпку можно счесть произведением искусства.

Рэйчел встретила его распростертыми объятиями и расцеловала, дыша джином.

— Лэнгфорд! Как я рада снова видеть тебя! — С этими словами она вложила ему в руку бокал матового стекла на высокой ножке. — Очень сухой мартини! Видишь, я помню твои вкусы!

Лэнг был уверен, что в прошлый визит сюда он пил излюбленный односолодовый виски. Мартини он перестал употреблять еще с тех пор, как Дон, его жена, когда-то сказала, что это «серебряная бормотуха — бокал, другой, и уже язык заплетается».

Впрочем, предложенный напиток он принял, рассыпавшись в благодарностях, но сразу стал оглядываться в поисках растения в горшке, которому мартини могло бы прийтись по вкусу больше, чем ему. Или хотя бы такое, которое не загнулось бы сразу от алкоголя, вылитого ему на корни.

— Рэйчел! Ты неподвластна возрасту. И, если я не ошибаюсь, ты потеряла несколько фунтов, верно?

И то, и другое было очень далеко от истины, но то, что обе эти фразы всегда воспринимаются крайне доброжелательно, относилось к числу тех немногих неоспоримых истин, которые Лэнг узнал о женщинах. Честно говоря, о чем-чем, а уж о похудении Рэйчел думать вовсе не требовалось. Он иногда думал, что, если она повернется в профиль, то вовсе не будет отбрасывать тени, и подозревал, что она бережет свою фигуру для того, чтобы можно было носить мини-юбки. Вот и сегодня она нарядилась в мини-юбку. С коротко остриженными волосами цвета воронова крыла и лицом, уход за которым, по мнению Лэнга, должен был позволить пластическому хирургу обучить в колледже, самое меньшее, одного из своих детей, она вполне сгодилась бы на роль дочери Джейкоба.

— Фунты она теряет только в этом чертовом «Фортнам-Мейсоне», — проворчал, выходя из спальни, Джейкоб. — Вернее, выбрасывает.

Лэнг сразу заметил, что в стакане, который его друг держал в руке, был виски.

Рэйчел умчалась на кухню. Она не ходила, не шагала, в общем, не двигалась так, как это делает большинство людей, — нет, она танцевала, летала на цыпочках, делала пируэты и фуэте. Лэнг подумал, что знакомство с нею должно обогащать и преподавателей балета.

— О, я приготовила для тебя особую закусочку, — сообщила она из кухни.

Да, спасти Лэнга могла бы только какая-нибудь пальма в большом горшке.

Так и не увидев ничего подходящего, Лэнг подошел к сдвижной стеклянной двери и вышел на узкий выступ, который Джейкоб с излишней торжественностью именовал балконом. В свой прошлый приезд Рейлли висел под ним на огромной высоте, держась только кончиками пальцев.

— Можно? — осведомился он. — Чудесный вечер, а с вашего балкона открывается лучший во всем городе вид на Вестминстер.

В темноте Лэнг благополучно вылил вниз мартини и отправил туда же «закусочку», которую Рэйчел заботливо принесла ему. Потом он некоторое время делал вид, что потягивает напиток из пустого бокала, но в конце концов Джейкоб объявил, что пора отправляться в ресторан.

Все трое втиснулись в «Моррис». Лэнг почти сразу же пожалел, что галантно вызвался ехать на заднем сиденье — в этой машине там мог бы поместиться разве что худенький подросток.

— Проклятье! — вдруг зарычал Джейкоб. — Я забыл бумажник в офисе!

— Ну и что? — сдавленным голосом отозвался Лэнг. — В конце концов, сегодня я угощаю.

— А ты согласен оплачивать штраф, если меня остановит какой-нибудь рьяный «бобби», которому захочется взглянуть на мои права или страховое свидетельство?

— Ну, Миддл-Темпл-Инн у нас почти что по дороге, — успокоила мужа Рэйчел.

— Да, но там некуда приткнуть машину, и кататься вокруг квартала по улицам с односторонним движением тоже удовольствие ниже среднего. Знаете что, посидите в машине, а я сбегаю туда.

Как оказалось, Флит-стрит была слишком узка для того, чтобы можно было поставить машину у тротуара. Стоило Джейкобу остановиться, как столь вежливые (обычно) лондонские водители принялись возмущенно сигналить.

Лэнг подавил искушение напомнить другу, что предлагал ехать в метро.

Джейкоб обреченно вздохнул.

— Тут через квартал есть стоянка.

Лэнг и Рэйчел предприняли несколько вялых попыток завязать беседу, но вскоре умолкли. Однако минут через десять Рэйчел нарушила тишину.

— Мне кажется, что-то слишком долго он ищет бумажник.

— А ты давно видела его офис?

Вопрос развеселил ее.

— Боже, очень давно! — хихикнув, ответила она. — Я боюсь туда заходить: в прошлый раз мне все время казалось, что меня завалит бумагами. Кроме того, мой дорогой муж охраняет свой кабинет так, будто там хранятся страшные секреты, и никого не пускает в свои владения.

Еще через десять минут Лэнг выбрался из автомобиля.

— Пускает или не пускает, но, думаю, стоит посмотреть, чем он там занимается так долго.

Рэйчел вынула ключ из замка зажигания.

— Пойдем вместе.

В древнем храме тамплиеров было темно, да и вокруг теней было куда больше, нежели света. В здании, занятом юристами, светились лишь пара окон да лампы на лестничных площадках. Английские адвокаты, в отличие от их американских коллег, предпочитали не работать по ночам.

В полутемном коридоре второго этажа не сразу увидели свет, выбивавшийся из щели под дверью кабинета Джейкоба. Лэнг потянулся было к дверной ручке, но вдруг замер. Приглушенный голос, чуть слышавшийся из-за двери, не принадлежал его другу.

Приложив палец правой руки к губам, Лэнг левой рукой со всей возможной деликатностью отодвинул Рэйчел к стене и приложил ухо к двери. Дверь слегка качнулась. Тот, кто вошел туда после Джейкоба, закрыл ее за собой неплотно.

Лэнг попытался вспомнить, скрипели ли дверные петли, когда он был тут сегодня днем или нет, но вспомнить не смог и рискнул чуть-чуть приоткрыть дверь — ровно настолько, чтобы можно было заглянуть внутрь.

Джейкоб, стоя лицом к нему, разговаривал с кем-то, стоявшим к двери спиной. Судя по выражению лица Аннулевица, посетитель не относился к числу его друзей.

— Повторяю, — сказал Джейкоб, — я не имею никакого понятия, о чем вы говорите. Вы перевернули мой офис, не нашли того, что искали…

Незнакомец что-то сказал — Лэнг не разобрал его слов — и махнул рукой с зажатым в ней пистолетом.

Вдруг Джейкоб заметил Лэнга. По крайней мере, тот решил, что заметил, поскольку его друг лишь чуть заметно прищурил глаза, чтобы не насторожить злоумышленника.

Лэнг повернул голову, пытаясь как можно лучше разглядеть комнату. Если этот человек там не один, дело заметно осложнится.

— Что?.. — начала было Рэйчел.

Лэнг поднес ладонь ко рту, и она осеклась на полуслове.

— Послушайте, — сказал между тем Джейкоб, — мы тут с вами вдвоем. Так почему бы вам…

Он угадал мысли Лэнга и ответил на его вопрос.

Джейкоб шагнул вперед. Его непрошеный посетитель рефлекторно отступил на шаг, чтобы не дать хозяину кабинета приблизиться к себе, и угрожающе взмахнул пистолетом. Судя по всему, он выбрал для себя самое подходящее место на устраивавшем его расстоянии от двери и двигаться дальше не собирался.

Что-то — то ли чуть слышный скрип половиц, то ли вовсе шевеление воздуха от распахнувшейся двери — выдало Лэнга раньше, чем он успел дотянуться до противника. Тот оказался человеком подготовленным — вместо того, чтобы обернуться посмотреть, что происходит сзади, и подставить спину Джейкобу, он попытался сначала отступить в сторону. Но не успел.

Левой рукой Лэнг подбросил вверх пистолет, основанием ладони правой руки врезал противнику снизу под подбородок и одновременно ударил его коленом в пах. Его противник охнул от боли и согнулся и тут же снова получил коленом — теперь уже в лицо. Из разбитого носа сразу хлынула кровь, обрызгав разбросанные по полу бумаги.

Ошеломленный неожиданно полученными ударами незнакомец не смог оказать сопротивления, когда Джейкоб вырвал оружие у него из руки. Но задержать его не удалось — прижимая ладонь к окровавленному лицу, он метнулся мимо Лэнга и выскочил в коридор. Джейкоб бросился было за ним и поднял руку с большим пистолетом.

— Джейкоб, дорогой, смотри, пожалуйста, куда направляешь эту штуку. — Рэйчел оказалась прямо перед мужем, а из-за спины у нее доносился быстро удалявшийся топот. — Что ты сделал с этим беднягой?

Лэнг взял пистолет у Джейкоба.

— «Дезерт игл» армейского образца.

Джейкоб кивнул.

— Да, «магнум» пятидесятого калибра, американская разработка, усовершенствованная в Израиле. Настоящая пушка.

Лэнг крутил тяжелый пистолет в руке. В полудюймовом варианте обойма всего на семь патронов — много не постреляешь. Слишком большой и тяжелый для того, чтобы постоянно носить его с собой, зато пробивной силой почти не уступает карабину, и можно легко упрятать под одежду. В общем, оружие явно не любительское. Тем более что отдача от магнумовского патрона по силе почти не уступает удару копыта мула.

— Кем бы ни был твой гость, он, определенно, профессионал. Что ему было нужно?

— Ты не дал выяснить. Он только спрашивал, где «оно».

— Оно?

— Не считай, что я ослышался. Этот тип несколько раз повторил: «оно».

Рэйчел вошла в комнату, взяла тяжелый пистолет из руки Лэнга и, брезгливо держа его двумя пальцами, как, вероятно, взяла бы дохлую крысу, отнесла в маленький кабинет Джейкоба.

— Джентльмены, если мы еще задержимся, столик нас не дождется.

Она была ко всему привыкшей женой разведчика-оперативника. Но взгляд, который она бросила на мужа, явственно говорил, что, когда они останутся вдвоем, ему предстоит выдержать настоящий допрос.

Вновь втиснувшись в автомобиль, Лэнг принялся прокручивать в памяти все свои действия за два минувших дня. Чтобы не попасть в легко доступную любому хакеру базу данных авиалинии, он не стал заранее заказывать билет и купил его в аэропорту за наличные. Таким образом, он также не «засветил» столь же легко прослеживаемую кредитную карточку, но зато его самого и его единственный чемодан усердно обыскали старательные сотрудники службы безопасности аэропорта. Естественно, фамилия Рейлли фигурировала в списке пассажиров самолета.

То, что недоброжелатели выследили его путешествие в Лондон вплоть до офиса Джейкоба, означало неприятности, причем одна хуже другой. Прежде всего, из этого следовало, что неведомые противники альтернативных топлив имели союзников в Соединенных Штатах. Впрочем, в этом нельзя было усомниться после стрельбы в «Андерграунде» и убийства Льюиса. Во-вторых, эти неизвестные были настолько хорошо организованы, что без труда могли использовать по одну сторону Атлантики информацию, полученную на другом берегу океана. Во всяком случае, из такого предположения следовало исходить, даже не имея твердых доказательств.

А вот оружие, которое он только что держал в руках, тем не менее, сообщило ему кое-что новое: в этом… в этой неведомой организации состоит какое-то количество хорошо обученных профессионалов, но наряду с ними имеются и не отличающиеся умом фанатики. Оставить такую улику — по меньшей мере, крайне неосторожно. Всяческие группы, занимающиеся убийствами и террором, как правило, стараются использовать оружие и снаряжение без особых примет, вроде русских автоматов «АК», американских «кольтов» калибра 0,45 или «беретт» различных типов — то, что можно встретить в любом уголке мира и практически невозможно отождествить с каким-либо конкретным местом, страной или организацией.

Одно из двух — или кто-то проявил опасную небрежность, или же тех, кому сейчас пытался противостоять Лэнг, наличие даже вот таких заметных улик не тревожило.

И на протяжении почти всего обеда он ломал голову над этими вопросами.

 

Глава 27

Миддл-Темпл-Инн

Лондон

На следующее утро

Лэнг сидел перед заваленным бумагами столом Джейкоба напротив адвоката. Оба прихлебывали горячий чай, не отличающийся цветом от крепкого кофе. Джейкоб перебирал ксерокопированные листочки, которые накануне дал ему Лэнг.

— Трудно сказать, когда я смогу по-настоящему тщательно все это перевести, — сказал Джейкоб. — Тем более что дома держать бумаги было бы неразумно. Что мешает нашему вчерашнему другу наведаться и туда? Здесь я могу, по крайней мере, спрятать их среди прочего хлама, вроде как камень на галечном пляже.

Лэнг осторожно прикоснулся губами к содержимому чашки и содрогнулся — жидкость имела едко-горький вкус, который сделался еще изощреннее благодаря кружку лимона, заботливо положенную в чашку Джейкобом.

— А какие-нибудь предварительные соображения у тебя есть?

— Даже несколько. Я думаю, что кто-то скопировал документ намного более раннего времени — скопировал в стихах, примерно так же, как это было сделано в вашей Библии короля Якова. Оригинальные тексты, как и так называемые свитки Мертвого моря, по всей вероятности, использовались в синагогах и не были доступны сколь-нибудь широкой публике. Возможно, это была попытка письменно зафиксировать иудейскую историю, предпринятая где-то вскоре после того, как римляне в 70 году христианской эры захватили Иерусалим. В этом тексте сказано, что это копия древней хроники, составленной писцом по имени Хереб. В общих чертах текст напоминает Книгу Исхода. Здесь чрезвычайно важный момент — «напоминает». Оригинал мог появиться даже раньше Исхода.

— Насколько раньше?

Джейкоб пожал плечами и поставил чашку на стопку листов, содержащих современные юридические заклинания.

— Возможно, времен Моисея. Очень предположительно, исходя из той небольшой части, которую я смог понять без глубокого изучения, могу сказать, что это перевод с другого языка. Также вероятно, что текст был еще раз скопирован где-то в первом тысячелетии. Было бы хорошо взглянуть на оригинал, с которого сделана эта копия, изучить чернила и материал, на котором написан текст.

— Это невозможно.

Джейкоб взял чашку и сделал большой глоток.

— Жаль.

— Видишь ли, я не имею никакого понятия даже о том, откуда взялась эта копия. Известно только, что ее прислал из Австрии кузен доктора Ядиша.

Джейкоб, поморщившись, заглянул в чашку.

— Я говорил о чае. Жаль, что прошло то время, когда мы получали с Цейлона изумительный чай. Теперь Цейлон называется как-то по-другому, аборигены полностью заняты всякими сраными революциями, и им не до ухода за чайными плантациями, а мне приходится обходиться чаем из Индии.

Лэнг сумел скрыть улыбку. Он уже давно привык к тому, что Zeitgeist, случается, уводит мысли Джейкоба куда-то не туда.

— Но хоть какие-нибудь мысли у тебя возникают?

— Какие там мысли? Индия — это всего лишь никчемная Индия, а вовсе не Цейлон.

— Давай вернемся к рукописи. Ты можешь хоть в общих чертах сказать, о чем она?

Джейкоб, похоже, удивился возвращению к первоначальной теме разговора.

— Какая-то чушь о Моисее, о порошке, возможно, похожем на тот, о котором ты вчера рассказывал. И о Ковчеге Завета. Ну, во всяком случае, мне так кажется.

Лэнг забыл о чае.

— Как в Книге Исхода?

Джейкоб покачал головой.

— Похоже, но не то же самое. Та же история, рассказанная совсем другим человеком. Люди, гораздо больше меня знающие обо всех этих делах, объясняли мне, что тексты, которые вы называете Ветхим Заветом, по всей вероятности, были сначала переложены на иудейский язык. Это случилось во время Вавилонского пленения — лет этак за полтысячи до нашей эры… ну, чуть раньше или чуть позже. А источник — собрание еврейской устной истории и сказаний на более древних языках. А тот текст, что у тебя, — скорее всего, один из списков оригинала, который, как я сказал, появился не за пятьсот лет до нашей эры, а гораздо раньше.

Лэнг подался вперед на стуле.

— То есть того, что ты сейчас читаешь, в Ветхом Завете нет?

Джейкоб потянулся за трубкой.

— Ни в твоей книге, ни в моей. И, подозреваю, в Торе тоже нет.

— Но?..

Джейкоб извлек кожаный кисет и принялся набивать в трубку длинные нити табака.

— Опять же, это лишь мое подозрение, но я думаю, что мои единоверцы могли поступить так же, как и христиане. Выбрали из огромного количества евангелий, возникавших тогда каждый год, если не чаще, четыре канонических. А этот вариант… как вы, янки, говорите?.. не прошел отбор? Вот именно! Не прошел отбор.

Джейкоб чиркнул спичкой и, прищурив один глаз, принялся раскуривать трубку. Он хорошо знал, что Лэнг, южанин до мозга костей, терпеть не может, когда его называют янки.

— Так что ты намерен делать дальше? Мне показалось, что после вчерашних событий ты вряд ли захочешь находиться рядом со мной, пока я буду разбираться в твоих бумагах.

Лэнгу и в голову не могло прийти, что для перевода потребуется столько времени.

— Пока сам не знаю. Да, кстати, я должен попросить прощения у Рэйчел. Это из-за меня она вчера попала в эту передрягу.

Джейкоб проводил глазами голубое кольцо дыма, медленно проплывшее над столом.

— Нет уж, проси прощения у меня. Это мне досталось так, что не позавидуешь. Теперь она думает, что я вновь связался с парнями из посольства и взялся за старое.

В посольстве располагалась британская резидентура «Моссада».

— Ты не сказал ей о?..

Джейкоб вскинул раскрытую ладонь.

— О том, что ты дал мне что-то такое, из-за чего нас всех могут прикончить? Ну уж нет! Лучше уж пусть бесится, думая, что я снова работаю для родины. Что касается перевода — это всего лишь мелкая любезность для моего друга, доброго старого друга. А скажи я ей, как обстоят дела в действительности, мне пришлось бы спать на том страшном диване, который ты видел у меня дома. Чем меньше женщина знает, тем меньше у нее поводов жаловаться.

Из-за таких мыслей, подумал Лэнг, ты вчера только чудом не схлопотал пулю.

— К вопросу о любезности для друзей… — Джейкоб положил трубку на стол, выдвинул ящик и извлек оттуда пистолет в кобуре для ношения на поясе. — Когда ты вчера позвонил, то спрашивал, как у меня насчет защитных приспособлений. Я тогда решил, что вряд ли ты затрудняешься с покупкой презервативов. Тебе вроде бы нравились такие игрушки.

Джейсон взял оружие — «ЗИГ-Зауэр P226», точно такой же, как тот, что лежал в ящике его ночного столика дома.

— Джейкоб, спасибо. Поразительно, как ты смог так быстро это устроить.

Джейсон вскинул руки, предупреждая дальнейшие благодарности.

— Видишь ли, у меня в памяти зацепилось несколько секретов, а кое-кому приятно, что я держу их при себе… Ну, ладно, с тобой очень приятно болтать, но лучше будет, если ты уйдешь и позволишь мне все-таки заняться твоими же бумагами.

Возвращаясь в гостиницу, Лэнг очень внимательно смотрел по сторонам, чтобы выяснить, нет ли за ним слежки. Так и не решив, что делать дальше, он проверил оставленные на двери «маячки» и вошел в номер. Сел на кровать, посмотрел на часы и снял телефонную трубку, но тут же положил ее и покинул номер. Портье разменял ему банкноту на мелкие монеты, Лэнг вышел на улицу.

Найти телефон-автомат в районе Сент-Джеймс оказалось непросто. Заметные издали красные кабины давно сделались элементом оформления американских сетевых ресторанов, а на смену им пришли простые пластмассовые пузыри, а то и вовсе ничего. Стремительное развитие сотовых телефонов поставило под угрозу само существование их платных уличных собратьев.

Хотя почти все телефонные переговоры, происходящие на планете, были взяты под контроль задолго до того, как этот факт превратился в проблему политического уровня, разговор, проведенный с уличного таксофона, скорее всего, утонет в громадном множестве подобных звонков. А вот если они — неважно, кто эти «они» на самом деле, — обладали возможностью проникнуть в базу данных по полетным планам Федерального авиационного агентства, чтобы детально подготовить его встречу в Брюсселе, то им ничего не мешало пролезть и в сеть англо-американской разведки и следить за любыми звонками, которые будут исходить с его номера, который им, несомненно, известен.

Рейлли подумал было попросту зайти в почтовое отделение, где телефоны-автоматы имелись с тех пор, как британская почтовая система включила в себя телефонную компанию. Но в подобных заведениях всегда толпилось слишком много народу, и подслушать разговор было проще простого.

Уже миновав Пикадилли-серкус, Лэнг наконец-то набрел на искомое и запихнул в щель несколько монет. Терпеливо слушая шипение и писк в трубке, он вдруг задумался над тем, что эти звуки остались неизменными с тех пор, когда вся телефонная связь между континентами осуществлялась по старому трансатлантическому кабелю.

— Алло…

По крайней мере, качество связи стало заметно лучше. Голос в трубке звучал так, будто собеседник находился не за океаном, а в соседней комнате.

— Фрэнсис! Это ваш любимый еретик!

Пауза.

— Лэнг?

— Вы не узнали мой голос?

— Конечно, узнал, — отозвался священник. — Просто кого-кого, а уж вас-то я никак не ожидал услышать в семь утра, ante lucem.

— Qui male agit, odit lucem. Дело в том, что здесь уже полдень. Уверен, что я вас не разбудил.

— В этом я не сомневаюсь. Тем более что вы звоните мне в кабинет, а не на сотовый телефон. И, очевидно, не для того, чтобы сообщить, который час там, где вы находитесь.

Лэнг собирался было процитировать что-нибудь подходящее из Виргилия, но тут заметил, что молодая няня с ангельским личиком, облаченная в форменное одеяние, бросила на него изумленный взгляд поверх высокой ручки детской коляски.

— Все в порядке, дорогуша. Человек берет уроки латыни по телефону…

Она резко прибавила шагу и удалилась с рискованной для коляски скоростью.

— Что? — осведомился Фрэнсис. — Unis dementia…

— …Dementes efficit multos, — закончил фразу Лэнг. — Безумие заразительно. Но я звоню не только для того, чтобы поболтать. У меня есть несколько вопросов о Библии.

— У вас, отступников, всегда есть вопросы о Библии. Потому-то вы не имеете веры, — сухо ответил Фрэнсис.

Несмотря на суровый тон, это была всего лишь старая и добродушная шутка.

— Ковчег… — сказал Лэнг. — Расскажите мне о Ковчеге.

— Ноевом ковчеге?

— Нет, о Ковчеге Завета.

Механический голос с сильным акцентом кокни перебил его и потребовал добавить монет.

— Ковчег Завета… — задумчиво повторил Фрэнсис, после того, как Лэнг всыпал несколько монет в ненасытный автомат. — И почему же вы вдруг им заинтересовались?

— Это я вам расскажу, когда вернусь домой. Скажите, кто-нибудь знает, где он находится?

Фрэнсис фыркнул.

— Скорее, известно, где его нет, что бы ни утверждал Индиана Джонс. А если верить этой сказке, он должен быть в Африке. Кое-кто верит, что Соломон передал его сыну царицы Савской Менелику, а тот доставил его в свою страну, которая теперь называется Эфиопией. Одна секта эфиопских иудеев утверждает, что он хранится у них.

— Но вы в это не верите.

— Минутку… — В трубке послышался шорох. Лэнг воочию представил себе, как его друг придвигает на середину стола какой-то из толстенных библейских справочников. — Нет. Сам Соломон говорит, что построил храм, куда и поместил ковчег. Третья Книга Царств, восемь — двадцать один. В Ветхом Завете Ковчег неоднократно упоминается и после Соломона, особенно в связи с тем, как его укрывали от Навуходоносора во время нашествия вавилонян. А потом упоминания о нем попросту исчезают. Так что теперь о его местонахождении остается только гадать. Впрочем, есть мнение, что тамплиеры нашли его в подземельях иерусалимского храма и доставили в Европу… А-а, вот кое-что об этом.

Лэнг переложил трубку к другому уху. Он-то по собственному опыту хорошо знал, что древняя организация религиозных рыцарей владела, самое меньшее, одной драгоценной реликвией, напрямую связанной с Библией.

— И?..

— Шартрский собор принадлежит к числу нескольких готических соборов во Франции, строительство которых началось в один и тот же непродолжительный по историческим меркам период — шестьдесят лет. Парижский Нотр-Дам, Шартр, Реймс, Амьен. Все они связаны с тамплиерами.

— Значит, Ковчег может находиться в одном из этих соборов?

— Все не так просто. Все они были связаны с тамплиерами. Откуда еще, как не с Востока, могло прийти умение строить такие великолепные здания? Летящие контрфорсы, легкие крестовые своды, вздымающиеся на сотни футов над землей… Мир — по крайней мере, западный — прежде не видел ничего подобного. В то время никто попросту не знал, как возводить постройки такого рода.

— Я что-то не пойму, к чему вы клоните. — Лэнг уже немного устал стоять возле телефона-автомата в одной позе.

— Да, похоже, я немного отвлекся. Celeritas…

— Да, Фрэнсис, не отклоняйтесь, пожалуйста. Видите ли, я стою на людной улице…

— Но почему?.. О, понимаю. В общем, все эти готические соборы так или иначе связаны с тамплиерами: знание, строительные приемы и еще много чего. То есть — и это важнее всего — никто тогда не имел представления о том, как строить здания, как бы отрицающие самим своим существованием силу притяжения. Такие знания должны были откуда-то прийти. Особенно существенным этот фактор становится в свете того, что в Шартрском соборе находится последнее по времени из известных на сегодняшний день упоминаний о Ковчеге.

Лэнг сразу забыл о неудобстве.

— И это?..

— На северной колонне есть небольшой каменный барельеф с изображением переносимого Ковчега. А внизу — латинская надпись «Hie amittitur arena fedris».

Лэнг, сам того не заметив, потер ладонью подбородок.

— Что-то не соображу, как это перевести. Посылает или отпускает… Вероятно, не просто латынь, а изуродованная на средневековый манер.

— Совершенно верно, а вдобавок еще накопившаяся за много веков грязь, естественное выветривание… да еще и французские революционеры, по-видимому, руку приложили, скололи часть надписи. Лично я перевожу это так: «Вот Ковчег, который отправляют…». Или отдают.

— Куда отправляют?

— А вот это, мой друг, и есть главный вопрос. Может быть, в Шотландию, куда, по одной из версий, могла сбежать часть тамплиеров. Или в Лангедок, где некоторое время существовала их цитадель.

Лэнг покрутил головой, как будто у него затекла шея. На самом же деле он смотрел, нет ли поблизости кого-нибудь, кто проявлял бы к нему повышенный интерес. Он-то хорошо знал Лангедок и то, каким образом те места были связаны со средневековым орденом рыцарей-монахов тамплиеров. Слишком хорошо.

— Ладно, оставим пока Ковчег. Вам не доводилось слышать что-нибудь о порошке, имеющем к нему какое-то отношение? Очень необычный белый порошок, который, расплавляясь, превращается в странное, чуть ли не светящееся стекло?

В трубке несколько секунд молчали.

— Любопытно, что вы спросили об этом сразу же после разговора о готических соборах. Если вам попадется кусочек одного из первоначальных витражей, уцелевший до наших дней — в основном они погибли во время бесчисленных войн или просто повыпадали и потерялись, — вы увидите то, что называлось «готическим стеклом»: особое переливающееся стекло, в котором каждый цвет, кажется, пылает. Его делали на протяжении века-полутора после начала постройки соборов, и больше оно никогда не встречалось. Технология, судя по всему, тоже была утрачена. И тут возникает вопрос: а не то ли это стекло, которое упоминается в Откровении Иоанна Богослова?

— Стекло упоминается в Откровении?

— Сейчас… Да! Вот: «Улица города — чистое золото, как прозрачное стекло». Откровение, двадцать один — двадцать один. Язык откровений порой очень трудно понять.

Золото, как прозрачное стекло. Автор заключительной библейской книги понял то, что не удалось понять доктору Уэрбелу из Технологического института. И Лэнгу тоже. Эти столь разные вещи, стекло и золото, в старину были взаимосвязаны. Но каким образом?

Голос Фрэнсиса вернул его мысли к разговору.

— А Ковчег упоминается в Откровении?

— Насколько я знаю, нет. Я же говорил, что после эпохи вавилонского завоевания о нем в Писании нет ни слова. А почему вы вдруг всем этим заинтересовались? У меня, честно сказать, даже на минуту не возникает мысли, что такой закоренелый язычник, как вы, решили изучить Библию, чтобы прийти к истине.

— Я вам расскажу, когда вернусь домой, — пообещал Лэнг и повесил трубку.

Нетрудно было представить, как должен был расстроиться его друг — растравили любопытство, но так и не сказали, в чем дело. Но разве христиан не учат прощать?

 

Глава 28

Отель «Стаффорд»

Сент-Джеймс

Лондон

Через час

«Маячка» на двери не было.

Может быть, в номере побывала уборщица, но не исключено, что и незваный гость. Так что Лэнг отступил от двери и, сунув руку за спину, потрогал рукоять «ЗИГ-Зауэра», словно желал убедиться, что пистолет не решил расстаться с ним, не попрощавшись.

Это была одна из тех ситуаций, для которых просто не существовало безопасного решения. Если бы в комнате кто-то находился, то звук поворачивающегося в замке ключа предупредил бы устроивших засаду о появлении жертвы. В кинобоевике герой вышиб бы дверь ногой, но в жизни пришлось бы долго и утомительно объясняться с руководством гостиницы, тем более если бы в номере никого не оказалось. Кроме того, реальные двери, как правило, были гораздо прочнее, чем киношные фанерные декорации.

Лэнг вынул из кармана сотовый телефон и, прочитав на бирке ключа телефонный номер, позвонил и заказал себе ранний ленч. Как он и рассчитывал, персонал высококлассной британской гостиницы не стал интересоваться, почему постоялец звонит по внешней линии, а не по внутреннему телефону отеля. После этого Рейлли отошел в конец короткого коридора и стал ждать, наблюдая за дверью в свой номер.

Минут через пятнадцать из противоположного конца коридора появился одетый в ливрею официант. Он ловко нес поднос на одной руке.

Лэнг дал возможность официанту постучать и громко сообщить, что он принес заказ. Когда тот постучал снова, Лэнг подошел к нему и вложил ключ в замок. Второй рукой он взялся за спрятанное под пиджаком оружие. Шанс на то, что находившиеся в комнате (если там кто-то был) не поймут, что Лэнг вернулся, теперь имелся.

Легонько отодвинув молодого официанта с потенциальной линии огня, Лэнг осторожно открыл дверь.

Комната была пуста.

И горничная там еще не побывала.

Лэнг взял накрытый крахмальной салфеткой поднос, поблагодарил парня и вручил ему пятифунтовую купюру.

Ленч был типично британским: все красиво порезано, изящно сервировано, но без малейшего намека на вкус или аромат. Кто, кроме англичан, мог бы догадаться намазать маслом хлеб, на который положили ломтик ветчины? Но хлеб был изумительно свежим. Лэнг жевал и пытался вспомнить, как лежали его вещи. На прежнем ли месте находился его бритвенный прибор? Так ли лежат рубашки в комоде?

Он замер, уставившись на обитое материей кресло. Узор на сиденье не соответствовал спинке. Лэнг подошел к креслу, снял подушку и повернул ее на девяносто градусов. Теперь рисунок совпал. Он не сомневался в том, что подушку переложили специально для того, чтобы он это заметил.

Загадочные «они» разыскали его.

Но как им это удалось?

И что именно они искали?

Приехав сюда, Рейлли расплатился вперед наличными, что вызвало лишь почти незаметное удивление служащего, привыкшего к различным капризам хорошо обеспеченных постояльцев. Вероятно, незамеченный «хвост». Или…

Тут Лэнг сообразил — и у него похолодела спина. Он любил эту гостиницу и бывал в ней, может, три, а может, четыре раза за несколько последних лет. В последний раз он расплачивался кредитной карточкой фонда. Если чей-то компьютер следил за движением карты, то без труда мог выяснить, где останавливался ее хозяин, будучи в Лондоне.

В общем, нравилось это кому-нибудь или не нравилось, но Век Информации был эпохой гибели частной жизни. И неважно, сколько народу безуспешно стремилось оживить охладевший труп — это занятие было обречено на неудачу в такой же степени, как и попытки запихнуть изжаренную яичницу обратно в скорлупу и высидеть цыпленка.

Через пятнадцать минут Лэнг был на улице. За спиной у него, словно прирученный зверь, рокотал колесиками по мостовой чемодан. Лэнг посетил несколько магазинов и, в конце концов, добрался до занимающего целый квартал «Фортнама и Мейсона». Там он поднялся лифтом на самый верхний этаж, потом другим проехал полпути вниз, дальше спустился по лестнице, вышел, пересек улицу и остановил проезжавшее мимо такси.

В Лондоне, как и в большинстве других крупных городов, хаотичный транспортный поток не позволял с уверенностью вычислить слежку на другой машине.

Лэнг сначала велел ехать в Найтсбридж, затем в Кенсингтон, а оттуда — в «Марбл-арч-отель». Тому, что швейцар не поспешил к такси, чтобы открыть пассажиру дверь, он нисколько не удивился. В вестибюле столь же унылого вида, как и сама гостиница снаружи, ему пришлось подождать, пока взвод японских туристов строился в колонну за своим предводителем, чтобы устремиться на обследование мира гайдзинов, щелкая фотоаппаратами на каждом шагу.

Усталый клерк взял у Лэнга деньги, выдал ему ключ и объяснил, что, раз он платит наличными, то и за обслуживание в номере нужно будет расплачиваться сразу же. Он не предложил послать с новым постояльцем провожатого, но не забыл сообщить Лэнгу, что если тот выедет до завтрашнего утра, денег за неполные сутки ему не вернут.

Можно было с первого же взгляда понять, что отель, названный в честь находящейся поблизости одной из лондонских достопримечательностей, предназначен для небогатых, а вернее сказать, бедных туристов, разъездных торговцев, зарабатывающих свои комиссионные, и супружеских пар, решивших устроить себе небольшие каникулы. Прямо перед окном номера Лэнга, не далее чем в пяти футах, высилась кирпичная стена, но комната оказалась чистой и вполне благоустроенной.

Все равно, он не намеревался долго оставаться здесь.

Лэнг полистал телефонную книгу и вышел из гостиницы. У дверей он постоял с минуту, будто соображая, куда идти. Никаких подозрительных бездельников в подъездах близлежащих домов он не заметил, никто не стоял возле витрин немногочисленных магазинов, рассматривая выставленные товары. Прогулявшись вокруг квартала, Рейлли увидел темнокожую женщину, торговавшуюся с продавцом зелени, молодую мать, гулявшую с близнецами, и одетого в ливрею шофера, который, украдкой покуривая, лениво оттирал капот не слишком нового «Бентли» от воображаемых пятен.

Из всего этого Лэнг сделал вывод: слежки за ним пока что нет.

Пройдя по Найтсбридж-роуд, он дошел до Гайд-парка, его части, известной как Уголок ораторов. Во времена, когда практиковались публичные казни, осужденным на смерть разрешали произносить последнее слово, дополнительно развлекая тем самым народ, перед тем как подняться по тринадцати ступеням виселицы. Виселицы давно упразднили, а традиция радикальных и никчемных по содержанию речей сохранилась. Вот и сейчас двое небритых длинноволосых мужчин яростно кричали что-то прохожим, не обращавшим на них никакого внимания.

Кварталом дальше Лэнг увидел здание с развевавшимся над входом «Юнион Джеком». Маленькая табличка возле двери извещала о том, что это библиотека. Зайдя внутрь, Лэнг шепотом обратился к сидевшему за столом возле входа пожилому мужчине, который указал ему, где находится компьютерный зал.

Усевшись перед новеньким монитором, Лэнг вызвал Google, набрал слово «алхимия», потом добавил «превращение металлов в серебро и золото» и оторопел, увидев множество ссылок. Это значило, что ему придется провести в библиотеке больше времени, чем он планировал.

Через пять часов тот же самый пожилой джентльмен, похлопав по плечу, сообщил, что библиотека закрывается. Лэнг неохотно встал из-за компьютера, с наслаждением потянулся и, выйдя на улицу, с изумлением подумал о том, как быстро пролетело время.

Он привык посмеиваться над наукой Средневековья, а ей, оказывается, было известно очень немало.

Прежде всего, алхимия как род деятельности появилась еще до Аристотеля. Тогда она представляла собой философию, предназначенную для обогащения человеческой души, просвещения разума и удлинения жизни. Впрочем, в идеологию алхимии Лэнг углубляться не стал, решив уделить побольше времени ее научным и практическим результатам.

Среди средневековых ученых, или «философов», как их называли на протяжении многих веков, можно насчитать изрядное количество шарлатанов, но занимались алхимией и великие умы — например, Роджер Бэкон и Исаак Ньютон, прославившийся благодаря упавшему на него яблоку. А еще Роберт Бойль, проводивший исследования свойств газов, результаты которых, насколько помнил Лэнг, признавались идеально точными и сегодня (определенно, он занимался не теми газами, что порождали в кишечнике стряпня Рэйчел и блюда мексиканских ресторанов).

Во времена сэра Исаака господствовала теория, утверждавшая, что вся материя представляет собой сочетания четырех основных элементов: огня, воды, воздуха и земли. Отсюда следовало, что если грамотно изменить соотношение этих элементов, скажем, в свинце, то из него получится золото.

Среди писаний алхимиков попадались и такие, что, на первый взгляд, имели отношение к тому, в чем пытался разобраться Лэнг. Джон Френч в опубликованном в 1651 г. «Искусстве дистилляции» описывал огонь, который мог бы гореть тысячу и больше лет, если только его вместилище не открывать. Какое вместилище? Неужели такое, как те, что имелись в лабораториях Льюиса и Ядиша? В списке терминов к одной из статей попалось истолкование понятия «дробление» как «преобразование вещества в порошкообразное состояние посредством сильного нагрева».

Еще в Интернете имелись библиографические списки, включавшие сотни названий книг, которые Лэнг не успел бы прочитать за всю свою жизнь, не говоря уж о том не очень большом времени, на которое ему удалось оторваться от преследователей. На всякий случай он посмотрел персональную информацию о четверых владельцах сайтов, посвященных алхимии. Первого он отбросил после того, как, покопавшись в сайтах, выяснил, что тот издает журнальчик «Викканство и алхимия». Без колдовства Лэнг вполне мог обойтись, хотя предмет его изысканий был не слишком далек от черной магии. Второго, без ложной скромности именовавшего себя «волшебником, не имеющим равных», Рейлли отверг по той же причине. Третий сайт не обновлялся более года, а на попытку Лэнга послать запрос по электронной почте последовал ответ, что сообщение доставить невозможно. Лишь у четвертого, доктора Хаймлиха Шаффера из Вены, оказался внушающий некоторое доверие curriculum vitae, в котором он представился как «химик-археолог», не пояснив, правда, что это значит.

Выйдя из библиотеки, Лэнг набрал телефонный номер, указанный на сайте, и услышал голос автоответчика, который по-немецки предложил ему оставить сообщение. Лэнг этого делать не стал и повесил трубку, подумав мельком — интересно, викканцы и колдуны тоже используют электронику или обходятся астральными импульсами?

Вернувшись в гостиницу, он позвонил Джейкобу и выслушал сакраментальное предложение автоответчика назвать свой номер телефона. Если обращаться к венскому профессору, то, чтобы надеяться на положительный результат, необходимо собрать все имеющиеся факты: соборы тамплиеров, новые, вернее, неизвестные варианты библейской книги «Исход»… Имелась ли между ними какая-нибудь связь? Пусть даже имелась… Но каким образом двое разделенных океаном ученых, пытавшихся отыскать новый источник энергии, смогли одновременно изобрести один и тот же порошок, который левитирует и превращается в стекло и золото? Ответ, если только он существовал, должен был привести Лэнга к тому, кто пытался остановить исследовательский проект и попутно убить его самого, Лэнга. По крайней мере, Рейлли надеялся на это. Тем более что не видел никакого иного способа прекратить начатую охоту, в которой его жизнь подвергалась нешуточной опасности.

Книга Хереба

Глава 4

1. И Надав и Авиуд, сыны Аароновы, убиты были огнем, изошедшим от Ковчега, ибо восхотели они нести Ковчег без деревянных шестов, не надев золотых нагрудников и не сняв обуви своей и не омыв ноги свои.

2. Но левиты несли Ковчег пред израильтянами и в страны моавитян, и аммонитов, и амореев, кои бежали пред его мощью и были истреблены по заветам единого Бога.

3. Но Моисей не переправился чрез Иордан, а посмотрел через реку на землю Ханаанскую и помазал Иисуса, дабы тому вести народ.

4. И повелел Иисус левитам нести Ковчег к Иерихону, надев золотые нагрудники и кольца и омыв ноги свои, но оставив сандалии свои там, где весь народ пребывал.

5. И пошли семь священников перед левитами, и трубили они в трубы, и было так шесть дней. На седьмой день прошли они семь раз вокруг города. И изошла из Ковчега молния, которая разрушила стены Иерихона. И дети Израиля убивали народ иерихонский и пощадили только семью блудницы Раав, ибо помогла она израильтянам.

6. И повел после того Иисус израильтян дальше в землю Ханаанскую и к горе Авраамовой, дабы поставить на ней трон дома Иудина и править израильтянами.

 

V

 

Глава 29

Международный аэропорт Швехат

Вена

Через три дня

По сравнению с аэропортами Лондона, Парижа или Рима венский аэропорт кажется просто крохотным. Если там здания подавляют своей мощью и массивностью, то здесь пассажиры, попадая в интерьер, ограниченный плавно изгибающимися стенами голубого стекла, чувствуют нечто вроде приветственного объятия.

По крайней мере, так думал Лэнг, глядя из окна принадлежащего фонду «Гольфстрима IV». Самолет доставил из Соединенных Штатов в Гренландию группу педиатров. Там, далеко за полярным кругом, среди детей одного из эскимосских племен случилась вспышка кори. По слухам, очень сильная. Выполнив задание, самолет перелетел в Шотландию, где его ожидал Лэнг.

У него были основания надеяться на то, что его путешествие удалось сохранить в тайне от неведомой организации, которая, судя по всему, была бы не прочь разделаться с ним. Не предъявляя никому никаких документов, Рейлли купил билет на поезд из Лондона в Глазго, там встретил свой самолет и через несколько минут улетел.

И Англия, и Австрия входили в Европейский союз. При переезде из страны в страну не требовался паспорт, не нужно было проходить таможенный досмотр, и официальная запись о прибытии Лэнга имелась только в документах самолета — генеральной декларации. Поскольку эти документы проверяются крайне редко, Лэнг облачился в серый мундир с погонами на плечах — форму летного экипажа фонда. Согласно списку, экипаж состоял из пилота, второго пилота и двух бортпроводников — мужчины и женщины.

Еще он надеялся, что успешно скрыл и свой отъезд из Лондона, и прибытие сюда, хотя если кто-нибудь все же вздумает проверить документы по возвращении в Атланту, то выяснится, что одного из членов экипажа на борту не хватает. Зато в пассажирском салоне окажется некий доктор медицины, крайне озадаченный срочным вызовом в штаб-квартиру фонда и, конечно, не подозревающий, что его полет через полмира был нужен только для того, чтобы замаскировать неожиданный скачок «Гольфстрима» в Вену.

Лэнг с одним чемоданом, где лежали две копии перевода, сделанного Джейкобом, «ЗИГ-Зауэр» и смена одежды, вместе с настоящими членами экипажа спокойно прошел через терминал аэропорта, вымощенный кафельными плитками цвета сливочного масла, в которых отражались ярко освещенные витрины аэропортовских магазинчиков и светильники на потолке.

Насколько Лэнг мог судить, никто не обратил на них ни малейшего внимания.

Они расстались на выходе — экипаж сел на автобус, идущий до расположенной поблизости гостиницы, а Лэнг взял такси. Через двадцать минут он оказался на улице Кертнер-рингштрассе — если, конечно, бульвар, по обе стороны от которого проложены трамвайные рельсы и едут в четыре ряда автомобили, можно назвать обыденным словом «улица». Такси развернулось, спровоцировав яростный звон трамвая, и остановилось у дверей гостиницы «Империал».

Из двух гостиниц венской belle époque туристы предпочитали «Захер-хаус», а «Империал», в свою очередь, мог похвастаться списком постояльцев, среди которых были и Рихард Вагнер, и торжествующий Адольф Гитлер, посетивший Вену в 1938 году, чтобы отпраздновать аншлюс.

Это была гостиница не из тех, где останавливаются, чтобы переночевать летчики с международных рейсов, но мужчина в длиннополом смокинге за стойкой из отполированного красного дерева словно бы и не заметил пилотскую форму. Лэнг дал ему кредитную карточку фонда, на которой не было указано его имя, и паспорт, а в регистрационном бланке нарочно расписался неразборчиво. От предложения доставить в номер его единственный чемодан Лэнг отказался. Пройдя по устилавшим пол вестибюля толстым коврам, он повернул налево и оказался в небольшом зале, куда выходили двери роскошных лифтов.

Его номер с обоями приятного зеленого цвета был обставлен в стиле, который в другом месте показался бы кричащим. Здесь же мебель с позолотой, тяжелые гардины и особым, затейливым образом застеленная постель выглядели вполне уместными и напоминали о великолепии, в котором купалась империя Габсбургов в девятнадцатом столетии. Впрочем, Лэнг с радостью увидел, что старомодность не распространялась на ванную. Современная сантехника и душевая кабина с несколькими душевыми головками ослепительно сверкали в свете ламп, сгодившихся бы и для операционной.

Прикрыв дверь и проверив окна, Лэнг вынул сотовый телефон и позвонил доктору Шафферу, который должен был ждать его звонка. После второго гудка он услышал голос, знакомый ему по предыдущим разговорам.

— Доктор Шаффер?

— Ja.

— Это Лэнг Рейлли. Мы с вами говорили несколько раз.

Последовала короткая, почти незаметная пауза, как будто собеседник переключал себя для разговора на другом языке.

— Вы уже здесь, в Вене?

— В гостинице «Империал». Может быть, вы зашли бы ко мне, и мы с вами побеседовали бы за кружкой пива?

Еще одна пауза, на этот раз продолжительнее.

— Я предпочел бы какое-нибудь другое место, где сразу было бы видно незнакомых людей. Вы знаете «Королевскую пекарню»?

В Вене можно было насчитать сотни, если не тысячи маленьких ресторанов и кафе.

— Увы, нет.

Профессор объяснил дорогу, и уже через двадцать минут Лэнг шагал по барочной старой Вене. Где-то в соседнем квартале жил и сочинял музыку Моцарт — в квартире, находящейся в тупике Блютгассе, он написал «Женитьбу Фигаро». Поблизости Иоганн Штраус составлял лучший в мире оркестр, исполнявший вальсы. Здесь закончились жизни Бетховена и Шуберта. Последние императоры из династии Габсбургов, в том числе и добродушный Франц-Иосиф, назвавший себя главным бюрократом империи, посещали богослужения в соборе Святого Стефана, готические шпили которого были хорошо видны поверх домов.

И даже находившийся в ряду из нескольких подобных заведений ресторанчик, куда Шаффер направил Лэнга, производил глубоко архаическое впечатление. Задержавшись у входа, Рейлли прочитал написанное на доске меню. Из открытых дверей доносились голоса. Внутри оказались три небольших зальчика, разделенные между собой белыми оштукатуренным стенами, резко контрастирующими своей свежестью с потемневшими за несколько веков от табачного дыма и свечей потолочными балками.

Как только Лэнг переступил порог, к нему метнулся низкорослый мужчина с бородкой, пронизанной серебряными нитями.

— Лэнгфорд Рейлли?

— Как вы догадались?

— Я же сказал, что хочу встретиться с вами там, где сразу можно заметить незнакомца.

Лэнг подумал о висевшем снаружи меню. В отличие от большинства ресторанов Европы, здесь не удосужились продублировать его по-английски. И все, кроме доктора Шаффера, говорили по-немецки.

Но Лэнг все же испытывал тревогу.

— А что вас так беспокоит?

Доктор Шаффер провел Лэнга в глубь ресторана, где столы стояли на известном расстоянии один от другого.

— Не более чем через час после нашего с вами разговора, — сказал профессор с заметным оксфордским акцентом, — перед моим домом появился какой-то человек. На следующий день — другой. У меня такое ощущение, что следить за мною стали из-за того, что я говорил с вами. Интересно, почему такое могло случиться?

Лэнг не сразу нашелся, что ответить.

«Они» записали либо перехватили звонок, который он делал со своего «блэкберри» — это действие само по себе требовало определенного умения и технических возможностей, — или же имели доступ к охватывающей весь мир англо-американской системе «Эшелон». Ее станция, расположенная на севере Англии, автоматически фиксировала все операции спутниковой связи, через которую проходит большинство телефонных разговоров, сообщения электронной почты и прочее. Но здесь дело не ограничивалось получением доступа к записям. Нужно было еще отыскать нужный разговор среди многих миллионов других записей. Даже если к «Эшелону» предоставили доступ кому-то, кроме разведок Англии, Австралии, Новой Зеландии, Канады и Соединенных Штатов — в те времена, когда Лэнг работал в Управлении, об этом нельзя было даже подумать, — процесс выбора остался бы чрезвычайно сложным. Если только…

— Мистер Рейлли? — Доктор Шаффер смотрел на него с любопытством, как будто у Лэнга вдруг появились признаки какой-то экзотической болезни. — Я надеялся, что вы сможете объяснить мне, почему за мной стали следить.

Лэнг пожал плечами.

— Не могу даже предположить. — Он очень надеялся, что ему удалось солгать убедительно. — Вы сейчас увидите, что эти документы представляют только научный и исторический интерес.

Он искренне надеялся на это.

Не сводя пристального взгляда с лица Лэнга, Шаффер убрал копию перевода, сделанного Джейкобом, в стоявший рядом с его стулом портфель.

— В таком случае, вы, наверное, не будете возражать, если я обращусь в полицию?

Лэнг взял со стола меню и попытался вспомнить немецкий язык, который когда-то хорошо знал. Четыре из шести страниц были написаны от руки — особые блюда на этот день.

— Вероятно, стоит. Может быть, какой-то недовольный студент…

— Я уже много лет не преподаю. Я время от времени работаю на различные фонды и музеи — по большей части, провожу химический анализ археологических находок. — Он сунул руку в карман и извлек пачку «Мальборо». — Не возражаете?

Единственным плюсом от ухода Герт было то, что Лэнг наконец избавился от необходимости дышать зловонным дымом «Мальборо». Впрочем, запах этого ненавистного дыма все еще держался и в его квартире, и в одежде, словно воспоминания, никак не желавшие уходить. Интересно, подумал он, был бы этот запах так неприятен, если бы ему удалось избавиться от тоски по Герт.

Он откинулся на стуле и вскинул руку.

— Конечно, курите. — Похоже, здесь курили все, кроме него самого. Одним курильщиком больше, одним меньше — какая разница?

— А вы не курите?

— Нет.

Шаффер вернул пачку туда же, откуда достал, и жестом подозвал официанта.

— В таком случае, потерплю.

Редкий случай — курильщик, сдерживающий свою привычку ради удобства окружающих.

— Я бы рекомендовал Flädlesuppe. Венский шницель, гуляш и Tafelspitz mit G'roste здесь одинаково хороши.

За годы, прожитые во Франкфурте, Лэнг усвоил, что немецкая еда всегда бывает очень питательной и обильной, так что ею не только наедаешься, но и ходишь сытым весь следующий день.

— Гуляш — очень заманчиво. От супа я, пожалуй, воздержусь. А пиво — то же самое, какое пьете вы.

Шаффер продиктовал заказ.

— Так о чем же говорится в тех бумагах, которые вы мне привезли? — осведомился Шаффер, когда официант отправился на кухню.

Пара за соседним столом встала с мест. Лэнг подождал, пока они не направились к выходу.

— Я и сам толком не знаю. Я лишь мельком просмотрел эти бумаги, но там вроде бы что-то связано с какой-то древней технологией, в которой участвует порошок, способный терять вес и превращаться в золото или высококачественное стекло.

Шаффер слушал его без особого интереса.

— Если я вас правильно понимаю, речь идет о библейской манне.

— Судя по всему, Библия не та, которую мы знаем, а какой-то неизвестный прежде вариант Исхода.

— Пергаменты из Мелька?

— Какого Мелька?

Официант поставил на стол две полулитровые кружки с пивом «Крюгел». Шаффер дал ему отойти и продолжил:

— Это Kloster, монастырь, неподалеку отсюда, в Вахау. Уже довольно древ… давняя история, а вернее, слухи о том, что во время третьего крестового похода в Иерусалиме обнаружили какие-то древние еврейские документы, которые и доставили в монастырскую библиотеку. Возможно, в них описаны какие-то старинные, давно утраченные тайны. Но большинство относилось к этим слухам именно как к слухам, как к легенде, поскольку за столько времени документов никто не видел. Но не так давно один мой бывший коллега, профессор Штайнберг, преподававший древнюю историю еще в то время, когда я и сам работал в университете, погиб в автомобильной катастрофе. Полиция так и не нашла автомобиль, с которым он столкнулся. А жена Штайнберга уверена, что это вовсе не несчастный случай, потому что ее муж говорил, что обнаружил в Мельке нечто такое, что, по его словам, могло перевернуть мир. — Шаффер сделал большой глоток. — Мистер Рейлли, вы действительно уверены, что я не попаду из-за всего этого в какую-нибудь беду?

Лэнг пожал плечами и тоже отхлебнул пива.

— Я же сказал, что лишь пробежал глазами эти бумаги и не нашел в них ничего сногсшибательного. Так что вы начали говорить о библейской манне?

Шаффер обхватил кружку обеими ладонями и уставился на медленно оседавшую пену.

— Вы ведь позвонили мне, потому что наткнулись на мой сайт, посвященный алхимии, хобби химика, работающего с древними экспонатами. — Он вскинул взгляд на Лэнга. — Алхимия была и проклятием, и матерью современной химии. Вам это известно, мистер Рейлли?

Лэнг не смог понять, прямой это вопрос или риторический. Как бы там ни было, до недавнего времени ему вообще не приходилось интересоваться алхимией.

— Пожалуй, что нет. И что из того?

Шаффер нахмурился, словно его оскорбили.

— В семнадцатом-восемнадцатом веках ученые — философы, как их тогда называли, — работавшие в других сферах науки, проводили весьма точные наблюдения над физическими законами вселенной, делали множество открытий в области ботаники, ну, а химия ограничивалась изысканиями алхимиков в области создания золота и серебра. Хотя и на этом пути удалось достичь нескольких важных результатов, но статус настоящей науки химия обрела только в начале и середине девятнадцатого столетия.

Если бы с обретением этого статуса химия подождала бы еще век-другой, школа далась бы Лэнгу значительно легче.

Шаффер между тем продолжал.

— Средневековая практика отбросила ее далеко назад. После падения Рима истинная наука в значительной части была или утрачена, или оказалась под немилосердным гнетом церкви, которая справедливо видела в науке своего врага. Все, что удалось спасти, сохранялось у мусульман, которые время от времени оккупировали ту или иную части Европы. С началом крестовых походов наука стала постепенно возвращаться в западный мир — в первую очередь математика, астрономия и медицина.

Что касается вашего порошка, то о нем сохранились лишь воспоминания. Он упоминается в старинных текстах как «философский камень», потому что с виду походил на каменную пыль, но авторы тех работ перевернули все с ног на голову. Египтяне называли этот порошок mfkzt и делали его как раз из золота. Его применяли для различных целей, в частности как священную пищу для фараонов. Считалось, что он продлевает жизнь.

Официант расставлял на столе тарелки и горшочки с гуляшом. Лэнг взглянул на порцию и понял, что поступил разумно, отказавшись от супа.

— Фараоны это ели? Ели золото?

Шаффер наклонился над столом и с блаженным видом принюхался к аромату пищи.

— Золото, мистер Рейлли, имеет очень немного каких-то особых достоинств, и во всем мире его высоко ценят. Почему не железо или, скажем, медь? Потому что древние использовали золото для приготовления средств, продлевающих жизнь. А прочий мир подпал под своеобразное атавистическое обаяние этого вещества, забыв о его предназначении. А оно, благодаря своим свойствам, помогает поддерживать здоровье и генерирует уникальную энергию.

— Левитация?

— И она тоже.

Лэнг, уже положивший немного гуляша из горшочка себе на тарелку, забыл о еде.

— А что еще?

Шаффер вновь сосредоточился на своей тарелке.

— Ну, кто же теперь может сказать? Это, как и многое другое, кануло в прошлое. Впрочем, существует мнение, что при каких-то определенных условиях этот порошок может иметь огромный энергетический потенциал.

Лэнг положил вилку. Связь между Ядишем, Льюисом и таинственным белым порошком начинала понемногу вырисовываться у него в мозгу, словно здание, появившееся в густом тумане. Детали все еще оставались неразличимы, но общий контур уже можно было распознать.

— И что же это за энергия?

Доктор повернул вилку боком и уверенным движением, как хирург, рассек клецку на две части.

— Детально никто пока ничего не знает, но общее представление есть. Несколько лет назад группа англичан попыталась повторить строительство одной из малых пирамид, используя те средства, которыми наверняка могли располагать египтяне. По мере возведения постройки ее окружали песчаной насыпью, по которой затаскивали камни на место — археологи давно решили, что пирамиды строились именно так. Но ничего не вышло. В определенный момент груда песка переставала выдерживать собственный вес и рассыпа́лась. Было предпринято несколько попыток, и каждый раз с одним и тем же результатом.

Лэнг отхлебнул пива, глядя на Шаффера сквозь мутноватое волнистое стекло.

— И?..

Клецка, по-видимому, оказалась достойной того, чтобы съесть ее целиком; доктор Шаффер повторил операцию над ней.

— Стало очевидно, что для подъема каменных блоков, весящих порой не одну тонну, египтяне использовали какой-то другой метод.

— И, вы считаете, что порошок?..

Шаффер расправился с клецками и с сожалением посмотрел на тарелку.

— Мистер Рейлли, я ведь только рассуждаю. Изумрудная скрижаль Гермеса Трисмегиста, считающаяся краеугольным камнем всей алхимии, — это же древнеегипетский текст, и потому алхимия и тайны Египта сплетены… смешаны? Нет, связаны между собой. А вы не хотите поесть еще гуляша? Остыв, он будет уже не таким вкусным.

Лэнг пододвинул к собеседнику горшочек с гуляшом.

— Но как они могли с помощью этого порошка поднимать такие тяжести?

Гуляш тоже заслужил одобрение Шаффера.

— Трудно… в общем, я не знаю. В физике я не силен. Но, пожалуй, знаю человека, у которого могло бы быть мнение на этот счет. В Каире есть такой Бен-Хамиш, мне иногда доводилось с ним сотрудничать… — Он с неожиданно громким скрежетом провел краем вилки по тарелке, подбирая остатки соуса. — Выражаясь по-вашему, по-американски: вот что я вам скажу. Позвольте-ка мне внимательно прочесть эти бумаги на ночь глядя. А завтра встретимся. Не могу даже представить себе лучшего начала дня, чем кофе и хороший кусочек торта «захер». Мы могли бы там встретиться.

Насчет того, где находилось «там», не могло быть никаких сомнений. Речь шла о торте, который готовили в ресторане одноименной гостиницы, представляющем собой сочетание шоколадного бисквита с абрикосовым джемом и изрядного количества жирных, тающих во рту взбитых сливок и содержащего столько калорий, холестерина и ненасыщенных жиров, что любой кардиолог должен был бы зарыдать при одной только мысли о таком завтраке.

Кулинарные пристрастия доктора химии свалили бы с ног любого атлета, вплоть до олимпийских чемпионов; тем не менее этот коротышка был довольно пухлым, но отнюдь не тучным. Европейцы, казалось, ели все, что им нравилось, но среди них попадалось не так уж много толстяков. Лэнг же, чем старше становился, тем сильнее завидовал европейцам из-за этого и порой испытывал к ним нечто вроде ненависти.

Он поднялся из-за стола. Подошел официант, являвшийся, похоже, и хозяином ресторана, собрал на поднос пустые тарелки и пивные кружки и положил маленький листок бумаги — счет. Шаффер не протянул к счету руку, даже не посмотрел на него.

Лэнг взял счет, оказавшийся на удивление скромным, и положил на стол несколько евро.

— Когда же мы встретимся? Часов в семь?

— Кафе открывается в восемь.

— Значит, в восемь.

Выйдя на улицу, Лэнг понял, что ему по-прежнему хочется есть. В этом не было ничего удивительного — ведь оба обеда, не считая нескольких кусочков, достались доктору Шафферу.

Лэнг посмотрел на часы. Для Вены, где обедали, как правило, не раньше девяти вечера, еще рано. Можно было бы купить сосиску в одной из передвижных Wurstelstand и немного погулять, полюбоваться достопримечательностями.

Закрытая для транспорта Стефансплац и многочисленные бары и рестораны на проходивших поблизости Бёкерштрассе и Шёнлатернгассе были полны народу. Прямо перед собором, рассчитывая подзаработать, прыгали и кувыркались акробаты в белых трико. Неподалеку детишки, сбившись кучей, как завороженные, смотрели на мима. Пробравшись сквозь толпу, Лэнг вскоре наткнулся на небольшую очередь людей, желавших купить пива и нечто вроде американского хот-дога.

Он нашел незанятую скамейку и сел, намереваясь поесть не спеша и полюбоваться собором, освещенным прожекторами почти так же ярко, как солнечным светом. Собор Святого Стефана был выстроен в тринадцатом столетии, но от первоначальной постройки остались лишь Исполинские врата и две Языческие башни, названные так потому, что они были возведены на месте еще более старинной языческой святыни. Главная башня — «Старый Стефл», — пристроенная к собору в четырнадцатом веке, вонзала в брюхо ночного неба свой готический шпиль четырехсот пятидесяти футов высотой. Лэнг всегда восхищался мозаикой на крыше нефа собора. Там из разноцветной черепицы — кровля состояла из более чем миллиона плиток — было выложено изображение двуглавого орла, герба Габсбургов.

Рейлли решил зайти в церковь днем. Много лет он хранил в памяти извилистые проходы усыпальницы, где на протяжении многих веков погребали Габсбургов, отмечая их могилы чугунными статуями, которые вполне можно было бы счесть порождением фантазии Стивена Кинга. Глядящие из-под шлемов костлявые лица и изогнутые в неестественных позах тела производили еще более жуткое впечатление, когда зрители узнавали, что трупы перед погребением вскрывали, чтобы облагодетельствовать отдельными захоронениями сердец и внутренностей две другие церкви. Впрочем, эта устрашающая традиция была лишь временной данью нравам определенной эпохи и не могла считаться особенным свойством австрийской монархии.

Не слишком-то подходящие мысли для того, чтобы с аппетитом съесть сосиску, подумал Лэнг и поднялся, чтобы бросить салфетку и пустую бутылку из-под пива в стоявшую поблизости урну. Но, сделав всего лишь шаг, он почувствовал прикосновение к шее холодной стали.

— Спокойно сядьте на место, мистер Рейлли, — приказал низкий голос, говоривший, кстати, без малейшего акцента.

Лэнг медленно опустился на скамейку, лишь повел глазами слева направо. Двое находившихся по сторонам мужчин были явно заинтересованы происходившим. Они очень походили на тех, с которыми ему пришлось иметь дело в Брюсселе, а возможно, были теми же самыми.

Когда он сел, они придвинулись поближе.

Одетый в ветровку мужчина скользящим движением обогнул вокруг край скамьи; при этом оружие, которое он держал в руке, на мгновение блеснуло в уличном свете и тут же исчезло под курткой. Один из его помощников шагнул назад, перегнулся через спинку скамьи и вынул из кобуры, прицепленной к ремню у Лэнга за спиной, «ЗИГ-Зауэр».

— Так-то лучше, — констатировал сидевший. — А теперь вы пойдете с нами.

— Мама учила меня никогда не ходить с незнакомыми людьми, — ответил Лэнг, не пошевелившись.

Не торопись. Тяни время. Выгадывай момент для спасения. Такова была одна из основных заповедей, которые много лет назад внушали ему, когда он учился на агента Управления. Эти люди своим поведением уже дали понять, что шанс у него может появиться. Пытайся остановить ситуацию и уловить момент, когда ее можно будет переломить.

Но, если такой момент не подвернется достаточно скоро, он окажется глубоко в дерьме.

Сесть с этими людьми в машину или войти в какой-нибудь темный переулок будет все равно, что самому лечь в гроб.

— Мы хотим лишь получить ответы на несколько вопросов, — с подчеркнутым дружелюбием сказал мужчина в ветровке, — только и всего.

— Извините, но мне хотелось бы побыть в одиночестве. — Лэнг разглядывал площадь, стараясь, чтобы движения его глаз были незаметны. Он пытался высмотреть фигуру в оливково-серой полицейской форме, но все Polizei, по-видимому, раздавали стояночные квитанции автомобилистам — никого из них поблизости не было.

— Или вы пойдете с нами добром, или мы уведем вас силой. Боюсь, что если мои товарищи рассердятся на вас за нежелание сотрудничать, я ничего не смогу поделать.

Лэнг поерзал на скамейке и сунул руку в карман.

— Попробуйте напугать меня как-нибудь по-другому. Утащить меня отсюда незаметно для публики вам будет не легче, чем мне — перепрыгнуть через церковь. Я буду кричать, брыкаться, в общем, вы должны понимать…

Он нашарил клавиатуру «блэкберри» и попытался вспомнить…

Сидевший рядом с ним вздохнул и кивнул одному из стоявших. Тот тоже сунул руку в карман. Когда он ее вынул, в ней блеснуло что-то, похожее на шприц.

— Ну, раз вы настаиваете…

Один-три-три! Да, экстренный телефон полиции в Вене — один-три-три. Лэнгу оставалось лишь надеяться, что он не ошибется и на ощупь отыщет нужные клавиши. Рейлли вовремя вспомнил про кнопку отключения звука — не хватало еще, чтобы клавиатура запищала у него под пальцами и выдала врагам его действия.

— У меня аллергия на очень многие лекарства. Если я умру от укола, вы точно не получите ответа на свои вопросы. — Тянуть, тянуть время!

— Увы, нам придется пойти на такой риск. — Мужчина кивнул человеку, державшему шприц. Тот подошел.

Лэнг вскочил и шагнул от скамейки.

— Парень, полегче! Ненавижу уколы! Можно ведь как-нибудь по-другому договориться.

Один из стоявших грубо толкнул его обратно на скамейку. Человек со шприцем нажал на поршень и выпустил в воздух тонкую серебристую струйку, чтобы удостовериться, что в цилиндре не осталось воздуха.

Эта предосторожность немного успокоила Лэнга — значит, они не намеревались убить его на месте.

Но тактика проволочек исчерпала себя.

— Ладно, ладно, пойду. Только уберите эту гадость!

Ему так и не удалось выяснить, действительно ли венские полицейские умеют молниеносно реагировать на тревожный вызов, или ему просто повезло. Из-за угла собора вывернули два белых мотоцикла «BMW» и направились к ним, озаряя вспышками синих мигалок блестящую брусчатку.

Сидевший рядом с Лэнгом человек что-то недовольно пробормотал и поднялся.

— Ничего хорошего тут нет, мистер Рейлли. Мои люди вооружены и без труда справятся с полицейскими. Так что позвольте мне поговорить с ними, если не хотите, чтобы пострадали невинные люди.

Благополучие «невинных людей», конечно, волновало Лэнга, но в данный момент его больше всего заботило состояние собственной шкуры. И сейчас было самое подходящее время для того, чтобы что-то предпринять.

Рейлли медленно поднялся, как будто собираясь обратиться к приближавшимся полицейским. В руке он все так же стискивал пустую пивную бутылку. Уловив мгновение, когда ближний к нему из похитителей перевел взгляд на мотоциклистов, Лэнг резко взмахнул рукой и разбил бутылку о край скамьи.

Мужчина в ветровке увидел его движение и попытался вскинуть оружие. Свободной рукой Лэнг толкнул пистолет вниз, а правой хлестко резанул «розочкой» противника по лицу. Тот вскрикнул и, выронив оружие, схватился за изуродованное лицо. Сквозь пальцы сразу хлынула кровь. Лэнгу показалось, что сквозь разрез в щеке он увидел зубы.

Подхватив выпавшее оружие, Рейлли перескочил через скамейку и кинулся прочь. За спиной у него раздались крики по-немецки, а потом кашляющие звуки выстрелов из пистолета с глушителем.

Снова крики, два громких выстрела и грохот падающих на каменную мостовую мотоциклов.

К тому времени Лэнг уже оказался на краю освещенного пространства. Рискнув посмотреть через плечо, он увидел, что полицейские лежат около своих мотоциклов, а двое мужчин бегут вслед за ним.

Человека с порезанным лицом он не стал высматривать. На некоторое время его можно было считать вышедшим из строя.

Лэнг устремился дальше в темноту, слыша позади звук шагов.

В спешке он успел заметить только одно — что бежал на запад, туда, где возвышались белые стены Хофбурга, района, где обитала высшая австрийская аристократия — теперь в дворцах расположились офисы, посольства и фешенебельные квартиры, — где находился императорский дворец Штальбург со знаменитой Испанской школой верховой езды.

Рейлли уже не бежал, а быстро шел, держа руку с оружием под пиджаком и все время оглядываясь. Надпись на табличке сказала ему, что он попал на Кольмаркт, улицу, упиравшуюся в маленькую площадь. В здании с неоклассическим фасадом, которое возвышалось посреди площади, Лэнг узнал церковь Святого Михаила, бывшую некогда придворной церковью императоров. Где-то в квартале-двух слева должна была находиться одна из главных улиц города, где даже в этот час было множество народу и где он без труда смог бы скрыться среди обедающих и гуляющих.

Но, едва эта мысль успела сформироваться у него в голове, как из теней показались его преследователи — один слева, другой справа. А впереди не было ничего, кроме церкви…

 

Глава 30

Зонненфельсгассе 39

Вена

В то же самое время

Уже восемь лет, после развода, доктор Хаймлих Шаффер жил на втором этаже дома без лифта неподалеку от Академии наук. Он любил кривые узкие улицы Старого города. У барочных фасадов шестнадцатого столетия была душа, которой так не хватало пытавшимся имитировать сказки Венского леса коттеджам Нусдорфа, где они с Анной-Лизой вырастили двоих детей. Еще одним немаловажным достоинством этого района было то, что теперь ему не приходилось спускаться в вечно переполненное метро, чтобы оказаться в центре города.

Эта квартира досталась ему очень дешево — хотя сам он предпочитал говорить «недорого», — когда один из его коллег по университету оставил работу и переехал куда-то в Тироль. Спальня, ванная, маленькая кухня, кабинет, скромная гостиная. И все принадлежит ему. Его книги, его компьютер только с его материалами, его ванная без свисающих, словно змеиные выползки, выстиранных колготок с душевой занавески.

Все его собственное.

Да, порой он чувствовал себя одиноко, но скучать не давала работа; к тому же ему не нужно было считаться ни с кем, кроме тех, от кого он принимал задания.

Эта мысль заставила его вспомнить, что он не спросил американца о том, что получит за чтение этого замечательного документа, который как раз сейчас лежал перед ним на столе. Обед был хорошим, но вряд ли от него будет польза, когда придет время следующего взноса за квартиру. Хотя, конечно, на фоне еды всухомятку, которую практиковал профессор, сегодняшняя встреча в ресторане оказалась очень приятной. Вряд ли такой человек, как этот Рейлли, рассчитывает на даровую консультацию. Никто ведь не станет делать сайт на четырех языках, чтобы работать бесплатно. Разумно было бы…

Его мысли прервал сигнал домофона, пульт которого находился у входной двери в дом. Посетитель? Вряд ли. Шаффера не навещал никто, кроме его двоих детей, а те являлись довольно редко и всегда по выходным. Значит, кто-то нажал кнопку наугад, чтобы войти в дом.

Год назад воры проникли именно таким способом и утащили телевизор старой фрау Шиллер, а также немало ценного у других жильцов. Какой-то дурак кого-то ждал и впустил их, нажав кнопку. После этого домовладельцу пришлось установить селектор, и жильцы теперь точно знали, кто нажимает кнопку вызова на улице.

Неприятный, раздражающий его звук раздался снова. Шаффер встал и проверил замки на двери.

Все в порядке.

Он вернулся было к чтению, но сигнал прозвучал в третий раз.

Не слышу, и все тут!

А что, если это американец с новыми вопросами? Но ведь он сначала позвонил бы по телефону.

Треклятый сигнал продолжал пищать. Рейлли или воры?

Да какая разница! В подъезде тяжелая дубовая дверь. Он не станет открывать ее, только выглянет и посмотрит, кто поднял весь этот тарарам.

 

Глава 31

Микаэльплатц

Вена

Через несколько минут

Деваться было совершенно некуда, разве что в церковь.

Можно было не сомневаться, что главные двери в этот поздний час заперты. Но справа от них имелась маленькая дверка, которую, как надеялся Лэнг, держали открытой на тот случай, если кому-нибудь из прихожан срочно потребуется духовное наставление. Он ринулся через площадь — к счастью, совсем маленькую, — дернул за бронзовую ручку и оказался внутри.

В церкви царила мгла. Коленопреклоненные херувимы и украшавшие хоры выпуклые полудиски, изображавшие восходящее солнце, с густыми пучками расходящихся лучей отбрасывали зловещие тени, а падшие ангелы на ренессансной фреске казались лишь издевательскими пародиями на человеческие фигуры.

Что-то смутно узнаваемое мелькнуло в его памяти, что-то такое, что он узнал об этой церкви во время предыдущего посещения Вены, много лет тому назад… Но сейчас обстановка никак не располагала к воспоминаниям.

Рейлли повернулся к двери, через которую только что вошел, и даже закатил глаза от радости: на ней имелись и замок, и засов. Он задвинул засов и быстро зашагал вдоль нефа.

Так, чем же славилась эта самая Michaelerkirche?

В запертую дверь забарабанили кулаки, и почти сразу раздались щелчки выстрелов из пистолетов с глушителями. Старые петли никак не могли бы долго противостоять такой атаке. Дверь должна была рухнуть через считаные секунды.

Тут на глаза Лэнгу попались железные перила справа от великолепно декорированного алтаря, и память сразу прояснилась. Он вспомнил, что когда-то узнал об этой церкви.

Через секунду Рейлли спускался в усыпальницу. Очень необычную усыпальницу.

Сойдя с лестницы, он пригнулся и закрыл за собой ненадежные воротца.

Свет от единственной лампочки, висевшей под потолком, был бессилен рассеять серую мглу. Слева под чуть более темными, но тоже серыми, низкими арками, словно серые дрова, были навалены серые кости; перед каждой нишей стояли потушенные огарки толстых серых свечей. Голени, ребра, бедренные, плечевые кости… Пустыми глазницами смотрели бесчисленные черепа. Можно было подумать, что он попал в какое-то языческое капище.

А на полу ровными рядами стояли посеревшие от старости деревянные гробы. Некоторые были без крышек и открывали взорам своих обитателей в серых погребальных нарядах. Ухмыляющееся мумифицированное лицо над серым камзолом или кружевным воротником, скрещенные на сером одеянии руки с остатками плоти. Кошмарное скопище трупов, погребенных под церковью в семнадцатом-восемнадцатом веках и сохранившихся благодаря причудам природы: постоянной температуре и сухому воздуху в этом подземелье.

Над головой прозвучали шаги.

Лэнг посмотрел по сторонам и совершил один из самых чудовищных поступков за всю свою жизнь. Подойдя к краю освещенного пространства, он выбрал гроб, находившийся за пределами освещенного полукруга.

Труп приветствовал его широкой ухмылкой; над черными провалами глаз сохранились густые, только серые от скопившейся за несколько веков пыли брови. Лицо было обтянуто серой кожей, точь-в-точь такой, какую Рейлли видел на фотографиях освобожденных от пелен древнеегипетских мумий.

Лэнг вывалил останки на серый каменный пол. Оставалось только надеяться, что скрип древних, откованных вручную гвоздей, которыми гроб, как выяснилось, прибили к основанию, был на самом деле не настолько резким, каким показался ему.

— Прости, дружище, но мне твоя коробка сейчас нужна больше, чем тебе. Иначе я очень скоро присоединюсь к вашему обществу.

Было явственно слышно, как кто-то толкнул ворота.

Хозяина гроба Лэнг оттащил за соседний гроб; при этом, как ему показалось, руки и ноги мертвеца раскрошились в пыль.

Он успел только схватить обеими руками оружие и втиснуться в гроб. Вроде бы, по весу пистолета Лэнг должен был уже давно понять, что к чему, но все же он с удивлением обнаружил, что обзавелся точно таким же «дезерт иглом», как и тот, что они отобрали у парня, вломившегося в офис Джейкоба.

Шепот, донесшийся со стороны лестницы, означал, что времени на обдумывание своего открытия у него нет. Он успел лишь проверить, что патрон находится в патроннике и пистолет снят с предохранителя. Выбранный Лэнгом гроб показался ему самым большим, но все равно вытянуть ноги он не мог. Однако искать другой было некогда. Рейлли успел лишь повернуть гроб так, чтобы от входа в подземелье было видно лишь его основание. Еще он надеялся, что ждать придется не слишком долго.

То ли ему показалось, то ли он действительно увидел стремительно перемещающиеся по серому полу темные пятна и услышал топот крошечных лапок и возбужденное попискивание крыс, которым более двухсот лет не доводилось полакомиться свежим мясом. Потом до него донесся шепот и медленные, осторожные шаги по каменной лестнице. Лэнг до боли вывернул шею и посмотрел в щелку между рассохшимися досками гроба.

Один из преследователей, держа в руке пистолет с массивным глушителем в руке, осторожно пробирался мимо ниш, заваленных костями. Он то и дело поглядывал налево, и беглец понял, что его напарник держится противоположного края помещения, который Лэнг из своего укрытия видеть не мог. Они расположились так, чтобы можно было взять любую точку в помещении под перекрестный огонь. Если бы у Лэнга и были какие-то сомнения в профессионализме своих противников, то теперь-то их точно не могло остаться.

Очень скоро они должны были оказаться возле того ряда гробов, где укрылся Лэнг. И колени, торчащие из короткого для его роста гроба, выдали бы его. Так что, решил он, лучше будет самому перейти в атаку и попробовать застать их врасплох.

И тут у него в кармане заверещал «блэкберри».

 

Глава 32

Зонненфельсгассе 39

Вена

В то же самое время

Адель Шиллер сначала решила, что она оставила включенным свой новый цветной телевизор, купленный на смену старому черно-белому, который украли у нее в прошлом году. Она смотрела американский фильм и заснула в кресле. Проснувшись, женщина увидела, что фильм кончился, и отправилась в постель.

А потом ее опять что-то разбудило.

Телевизор?

Она отвернула одеяло, села на кровати и сунула испещренные синими прожилками ноги в пушистые шлепанцы, которые внуки подарили ей на прошлое Рождество. Спавшая у нее в ногах длинношерстная такса, недовольная пробуждением, спрыгнула на пол и негромко зарычала. Не обращая внимания на недовольство Фрици, фрау Шиллер прошла в свою маленькую гостиную. Нет, телевизор выключен. Ее разбудило что-то еще.

Стараясь не шуметь, она отперла три замка, отодвинула засов и на узенькую-узенькую щелочку приоткрыла дверь. Нет, она вовсе не была любопытна, и ее совершенно не интересовало, чем занимаются ее соседи, но уж после того, как тебя обворовали, просто необходимо знать, что происходит вокруг! Потому-то она выглядывала в коридор всякий раз, когда внизу открывалась дверь — исключительно ради собственной безопасности.

О, да, она узнала, что у фрау Графнер, живущей этажом выше, иногда по ночам бывают гости. И, какое совпадение, всякий раз это случалось как раз тогда, когда герр Графнер уезжал из города. Вероятно, это и было причиной ужасного скандала, который она однажды слышала через эту самую щелку. И еще, среди соседей был очень приятный молодой человек, Манфред Келлнер, который всегда здоровался с нею и вступал в беседу. По крайней мере, она была о нем самого высокого мнения — до тех пор, пока не увидела, как он целовался с другим молодым человеком, который однажды утром выходил из его квартиры!

Но сейчас объектом ее интереса оказались не Графнеры и не Келлнер. Перед дверью ее соседа герра доктора Шаффера стояли двое мужчин, которых она никогда в жизни не видела, и намеревались открыть дверь ключом. У доктора Шаффера никогда не бывало гостей. О, да, изредка его навещали Kinder, но это случалось только по воскресеньям и никогда по ночам. Но даже если к нему пришли гости, почему же он не впустил их? Он же был дома, она своими глазами видела, как он вернулся — правда, на час позже, чем обычно.

Один из стоявших в коридоре мужчин начал поворачиваться. Фрау Шиллер бесшумно прикрыла дверь. Она была озадачена. Где же доктор Шаффер?

Фрици, судя по его негромкому рычанию, тоже задумался над этим вопросом.

 

Глава 33

Церковь Святого Михаила

В то же самое время

Как только прозвучал телефонный звонок, оба застыли на месте — лишь крутили головами, наподобие диких животных, пытающихся уловить, откуда тянет запахом хищника.

А «блэкберри» снова запищал. К счастью, в сводчатом подвале было трудно сразу определить место, где находился источник звука.

Но третий сигнал, конечно, выдал бы Лэнга, как и любая попытка выключить эту поистине адскую штуковину.

Выбора у него не оставалось. Нужно было действовать.

Первым!

Он выкатился из гроба, держа обеими руками тяжелый «дезерт игл», напряг локти, приготовившись к мощной отдаче, и выстрелил.

Глушитель, прикрепленный к дулу, спас Лэнга от оглушительного грохота, каким должен был сопровождаться выстрел патроном такого большого калибра в тесном помещении. Раздались лишь два хриплых, похожих на плевки, звука. Человек, находившийся слева, вздрогнул, когда череп, оказавшийся совсем рядом с его головой, взорвался, словно ручная граната, обдав осколками его шею и лицо. Он вскрикнул от боли и неожиданности, повернулся и собрался стрелять.

Оставшиеся, казалось бы, далеко в прошлом навыки, усвоенные Лэнгом во время обучения в Управлении, вернулись так же естественно, как садится на ногу разношенный ботинок. Лэнг заставил себя на мгновение забыть о человеке, оставшемся справа, и не обращать внимания на поворачивавшееся в его сторону и чуть заметно подрагивавшее от тяжести глушителя дуло пистолета.

Умом Лэнг понимал, что все его действия укладываются в доли секунды, но все же ему показалось, что он бесконечно долго наводил свой собственный «дезерт игл» на застежку пояса своего противника — туда, где даже не слишком точное попадание надежно выведет жертву из строя. Не обратил он внимания и на щелчок сделанного не им выстрела, и на брызги кирпичной крошки, больно ужалившие ему руки и щеки. Он нажал на спуск, и человек, находившийся слева от него, закричал от боли и рухнул на пол; по древнему кирпичу сразу потекла кровь.

Перекатываясь налево, Лэнг услышал очередной сигнал проклятого «блэкберри». Одновременно раздался еще один выстрел, и в гробу, который он поначалу избрал в качестве укрытия, появилась дыра.

Второго противника не было видно. В подвале-склепе было более чем достаточно мест, чтобы укрыться, и он, несомненно, использовал одно из них. Укрываясь за рядами гробов, Лэнг пополз по-пластунски к единственному выходу, держа руки с пистолетом перед собой.

Приостановившись, он прислушался. Старое дерево и кирпич глушили слабые звуки, и уловить шорох движения было бы непросто.

Ничего, кроме стонов раненого, слышно не было.

Лэнг повернулся, чтобы посмотреть через плечо: не кинется ли второй убийца на помощь своему раненому товарищу? Если он профессионал — точно не кинется.

Лэнг пополз дальше.

Ему показалось, что прошел чуть ли не час, прежде чем он оказался у подножия лестницы. Можно было не сомневаться — противник рассчитывает на то, что он попытается удрать этим путем и подставит себя под выстрел.

Но как еще выйти отсюда?

Рядом с Лэнгом находился один из открытых гробов. Все так же, лежа плашмя на полу, он поднял руку, просунул голову внутрь и нащупал что-то, на ощупь больше походившее на сапожную кожу, чем на человеческую. Рейлли пошарил еще и в конце концов нащупал голову. Без усилия потянув за волосы, он оторвал ее от высохшего, как бумага, тела.

Держа голову в левой руке и стараясь не смотреть на нее, Лэнг перевернулся на спину и осторожно навел большой пистолет на висевшую наверху не защищенную каким-либо плафоном лампочку. Еще один щелчок-выстрел — и в передней части склепа сделалось темно.

Противник должен был решить, что Лэнг намеревался под покровом темноты взбежать по лестнице. Вместо этого Рейлли, все так же лежа на спине, со всей силы швырнул череп в противоположную стену. Над краем гроба сверкнула вспышка, потом вторая — два выстрела в том направлении, откуда раздался хруст разбитой кости.

Вскочив на ноги, Лэнг всадил две пули туда, где увидел вспышки. Два гроба разлетелись на части, их содержимое рассыпалось. Сразу же за третьим выстрелом раздался крик боли.

А вот ответного выстрела не последовало.

Держа пистолет с одним оставшимся патроном в правой руке, Лэнг медленно пробирался вперед, ощупывая пространство свободной левой. Вдруг его пальцы прикоснулись к чему-то холодному и гладкому. Пошарив по карманам, он отыскал тонкую спичечную коробку, которую зачем-то прихватил из «Мирабель».

Можно было бы попробовать сразу подняться по лестнице, но если его противник все еще мог стрелять, это было бы слишком рискованно. Держа коробок в одной руке с пистолетом, Лэнг зажег спичку и прижался к стене. Внезапная яркая вспышка в глубокой темноте чуть не ослепила его, но все же он сумел зажечь огарок свечи, случайно попавшийся ему под руку, и, внимательно прислушиваясь, готовый отреагировать на любой звук, поднял свечу над головой.

На полу среди расколотых выстрелами в щепки старых досок лежал, вытянувшись, человек. Нижняя половина его лица представляла собой кровавое месиво — единственно возможный результат попадания пули пятидесятого калибра. Лэнг наклонился и быстро осмотрел карманы ветровки убитого. Как он и ожидал, там не оказалось ничего, кроме запасной обоймы к пистолету.

Он вынул из своего пистолета обойму, в которой оставался только один патрон, сунул ее в карман, вставил полную и направился было к лестнице, как его «блэкберри» снова запищал.

— Слушаю! — рявкнул он.

Последовала короткая, еле уловимая пауза, а потом он услышал голос Сары, своего секретаря.

— Я вас от чего-то отвлекла?

 

Глава 34

Южный вокзал Вены

Отделение полиции

Виднер Гюртель

Вена

На следующий день

09:20 утра

Ни разу за двадцать два года службы на долю старшего инспектора Карла Рауха не выпадало такой безумной ночи. Отставного профессора застрелили в подъезде дома на Зонненфельсгассе и перевернули вверх дном всю его квартиру. Потом экстренный вызов на Стефанплатц, где мужчине страшно разрезали лицо стеклянной бутылкой и ранили выстрелами из пистолетов двух полицейских, одного — весьма серьезно. А потом, уже утром, пока он еще не успел оформить документы — совершенно истерический звонок из Michaelerkirche. Перевернутые гробы, разбросанные по полу останки и двое свежих мертвецов среди тех, кто почивал там веками. Похоже, церковника куда больше расстроило нарушение покоя усопших, чем то, что их там прибавилось.

Таких кровопролитий в Вене не бывало даже в то время, когда через Австрию проходила граница между Востоком и Западом и город являлся полем битвы советских и западных шпионов. Они изредка убивали друг дружку, но, по крайней мере, делали это аккуратно и без лишнего шума. После падения коммунистической империи в Вене стало относительно тихо. Ни тебе воинственных арабских эмигрантов с их сектантской жаждой насилия, ни бывших африканских колоний, постоянно требующих то того, то этого. Конечно, были и карманники, и нечастые драки в парке Пратер, и различные трудности в расположенном неподалеку районе «красных фонарей». Но стрельба, да еще и не в одном месте, а сразу в трех…

Таинственности случившемуся добавляло то, что никто не слышал ни одного выстрела из мощного оружия пятидесятого калибра. Раух не видел таких «пушек» с тех пор, как в юности проходил обязательную военную подготовку. Баллистики доложили, что в Polizei стреляли из двух разных стволов. Двое в церкви были убиты из одного, третьего по счету, а профессор — из такого же четвертого. Из кирпичных стен склепа выковыряли еще несколько пуль, но они оказались слишком сильно изуродованы для того, чтобы можно было утверждать, что в этой перестрелке участвовал еще и пятый ствол. Судя по нескольким гильзам, обнаруженным на Стефанплатц и в склепе, стреляли из пистолетов. Из точно таких же ужасающих громадных пистолетов, какие были найдены у убитых в склепе.

Но с какой стати кто-то будет таскать с собой такие тяжести?

И то, что оружие было одинаковым, и то, что никто не слышал стрельбы, заставляло предполагать, что каждый раз стрелки использовали глушители — подобные тем, что были обнаружены все в том же древнем склепе. Получалось, что действовали профессиональные убийцы, и действовали они согласованно. Предположение о профессионалах подтверждалось и полной анонимностью трупов, найденных в церкви — на одежде убитых не было даже фабричных ярлыков.

Но какова же была цель всех этих кровопролитий? Что общего могло быть у двух профессиональных бандитов с разведшимся с женой отставным университетским профессором… какой специальности?

Раух принялся разгребать кучу бумаг, валявшихся у него на столе. Там были и вчерашняя газета, и рапорты, оставшиеся с прошлой недели, и что-то, больше всего похожее на обертку от печенья, которое он ел на завтрак.

Тщательно убранный стол — признак слабого, а может быть, и вовсе больного ума.

То, что он искал, оказалось на самом верху. Профессор химии в настоящее время занимается какой-то непонятной археологической химией.

Полиция обнаружила в квартире профессора полнейший разгром. Несомненно, там что-то искали. Раух обвел взглядом свой собственный кабинет, плотно заваленный бумагами. Да, скорее всего, тщательно обыскивали.

Но что искали?

Телефон у него на столе зазвонил и прозвонил трижды, прежде чем инспектор его отыскал — конечно же, под бумагами на приставном столике.

— Ja?

Он внимательно выслушал то, что ему сказали. Пусть он не тратил лишнего времени на поддержание никому не нужного порядка в своем кабинете, зато свои расследования не только скрупулезно проводил, но и надлежащим образом продумывал и планировал. Раух уже послал людей в банк, название которого значилось на корешках чеков, обнаруженных в квартире профессора, чтобы выяснить состояние депозитов и узнать, кто и за что в последнее время переводил деньги герру доктору. Криминалисты обследовали стреляные гильзы и теперь рыскали вокруг церкви в поисках оружия, которое неустановленный участник перестрелки мог там выбросить. И вот, в самом начале расследования, один из детективов отыскал то, что вполне могло оказаться серьезной уликой.

Инспектор взял висевший на спинке стула пиджак и направился вниз.

Оказавшись в подвале, он вошел в комнату без окон с бетонным полом. Мебель там состояла из стола и четырех стульев. В комнате пахло потом и застарелым табачным дымом, хотя при некурящем шефе курить никто не осмеливался. Двое младших инспекторов смотрели на третьего мужчину, а тот, в свою очередь, не отрывал глаз от планшета с бумагой, на которой третий из присутствовавших рисовал мужское лицо. Глаза у полицейских были красными, оба были небриты, и это недвусмысленно говорило о том, что их выдернули прямо из постелей и приказали заняться делами, не дав даже времени привести себя в порядок.

Перед каждым из присутствовавших стояло по картонному стаканчику с коричневатой жидкостью, которую на вокзале имели наглость называть благородным именем кофе. Раух был твердо уверен, что это пойло ядовито или, по крайней мере, не имеет ничего общего с настоящим венским кофе, а это, по его мнению, было равнозначно.

— Morgen, — без малейшего намека на энтузиазм пробормотал младший из двоих полицейских, когда Раух вошел в комнату. — Герр Йост Шаттнер, хозяин ресторана «Королевская пекарня». Это возле Стефанплатц. Он знаком… был знаком с герром доктором Шаффером. Вчера вечером профессор обедал там с каким-то типом.

Раух кивнул на лист альбома.

— По словам герра Шаттнера, это и есть тот самый человек, который вчера обедал с убитым. Он говорил только по-английски.

— Организуйте рассылку портрета, — сказал Раух. — Если он иностранец, то будет особенно важно обследовать гостиницы.

Оба молодых детектива еще больше поникли. В городе и окрестностях имелось, должно быть, не менее тысячи гостиниц.

Ганс и Фриц, думал инспектор. Несносные детишки, прямо по старым комиксам. Любое задание, ради которого приходится покидать это убогое помещение, они воспринимают как чуть ли не трагедию.

— Парни, выше носы. Пусть мы старомодны, но у нас имеется машина под названием факс.

Лица инспекторов сразу заметно прояснились.

— И, конечно, вокзалы и аэропорты.

Вокзалов в Вене имелось четыре, и всего один аэропорт, но оба снова помрачнели, будто хозяева, которые никак не могут дождаться, чтобы гости разошлись.

Раух повернулся было, чтобы выйти, но остановился и бросил через плечо:

— Danke, герр Шаттнер.

И с сознанием исполненного долга Раух покинул вонючую комнатушку.

 

Глава 35

Пичтри-центр

227 Пичтри-стрит

Атланта, Джорджия

На следующий день

Рейлли, держа в левой руке портфель, правой взял с секретарского стола пачку розовых карточек, на которых были записаны имена и телефоны тех, кто ему звонил. Не глядя в глаза Саре, он проскользнул в свой кабинет и закрыл за собой дверь, давая тем самым понять, что у него плохое настроение.

Вернее было бы сказать, что он страшно раздражен и донельзя устал. Пока он поспешно выбирался из склепа Michaelerkirche, Сара успела объяснить, почему ему необходимо срочно вернуться в Атланту. Впрочем, отъезд из Вены при сложившихся обстоятельствах все равно был для него, пожалуй, наилучшим вариантом. Ну а формальной причиной явилось то, что судья Адамсон назначил именно на этот день слушания по тем немногим проделкам мэра, которые тот согласился признать за собой.

Лэнг приостановился только для того, чтобы стереть с «Дезерт игл» отпечатки пальцев и засунуть его в первый же мусорный бак, который попался ему на пути в гостиницу.

На пути домой он, как обычно, не уснул ни на минуту. А утром, садясь в «Порше», обнаружил, что цифры на спидометре загадочным образом увеличились. В этом, вне всякого сомнения, был виновен он сам — не нужно было оставлять ключи перегонщикам из гаража.

Кстати, не забыть сделать запасной комплект ключей.

Сначала он направился в федеральный суд — и сразу день пошел наперекосяк.

Лэнг до сих пор не смог привыкнуть к тому, что человек, имеющий за плечами двадцать лет адвокатского стажа, взойдя с превеликими трудами, как Христос на Голгофу, на судейское место, способен поставить в тяжкую вину кому-нибудь из своих бывших коллег по адвокатуре именно те действия, которые юрист обязан совершать в интересах своего подзащитного: набирать как можно больше фактов в надежде на то, что, опровергнув один или несколько из них, удастся создать плацдарм для последующей апелляции на тот случай, если исход процесса окажется неудовлетворительным. Лэнг знал, что такое возможно, и был, в принципе, готов к этому, но никак не ожидал, что такой нагоняй устроит ему человек, лишь год назад бывший простым смертным, преуспевавшим в своем деле куда меньше, чем Лэнг, но проявлявший куда большую активность на политическом поприще. Это нисколько не способствовало улучшению настроения. А вернее сказать — привело бы в бешенство даже святого, если бы такой нашелся в кругу судебных адвокатов Атланты.

На этом мучения Лэнга не закончились. Он не смог вовремя добежать до автомобиля, и теперь ему приходилось выдерживать поток замечаний от вечно недовольного клиента. И потому в том, что Сара лишь просунула голову в дверь, а не вошла в кабинет, не было ничего удивительного.

— Не забудьте про сегодняшний вечер. Вы должны получить смокинг из чистки и к восьми часам заехать за миссис Уорнер.

Не успел Лэнг сказать что-нибудь в ответ, как она исчезла.

Еще одно испытание: в его отсутствие звонила Алисия, чтобы пригласить его на благотворительное мероприятие какого-то фонда, где организаторы должны были получить небольшую долю от стоимости обеда и напитков. (И ни цента с того, что дамы потратят на новые платья, прически и маникюр.)

Алисии каким-то образом удалось заручиться покровительством Сары, иначе ей не удалось бы познакомиться с расписанием Лэнга и выбрать подходящую дату. Сара всегда стояла на страже личной жизни своего босса. Чтобы привлечь ее на свою сторону, Алисия должна была обладать незаурядным адвокатским талантом.

Втайне Лэнг обрадовался тому, что снова встретится с нею, но прикинулся страшно недовольным, чтобы Сара не расценила случившееся как прецедент и не попыталась взять на себя обязанность управлять его жизнью.

Как только мэр, наконец, отбыл, Лэнг подошел к двери и распахнул ее.

— Сара, на сегодня моя работа закончена. Если я действительно понадоблюсь, вы найдете меня дома. Попробую восстановить суточный ритм после перелета.

Через несколько часов, великолепно выглядевший в смокинге с шелковыми лацканами и бальных туфлях из крокодиловой кожи, Лэнг въехал на «Порше» под широченный навес гранитного porte cochère здания Клуба конников «Пьемонт», старейшего и престижнейшего из клубов Атланты. Этот клуб, сто с лишним лет представлявший собой неприступный бастион наследственной, исключительно мужской «белой кости», в последнее время под воздействием изменений в общественном сознании несколько смягчил свои порядки, и теперь возможность вступить сюда определялась лишь богатством. Теперь здесь можно было встретить и евреев, и чернокожих, и женщин, и людей, фамилии которых заканчивались на гласные. Среди членов клуба теперь были и такие, чьи предки не успели вовремя прибыть в Джорджию и послужить под началом Бобби Ли во время Вторжения северян. И даже, страшно сказать, янки. Так политкорректность уничтожила еще одну странную, но относительно безвредную традицию.

Опоздание в продвижении к равноправию рас породило очевидную проблему — самые богатые представители чернокожего населения Атланты успели присоединиться к другим, в прошлом таким же чисто-белым организациям. Щедрые вступительные взносы делали расовую символику все менее и менее привлекательной. Отчаянная деятельность наиболее либеральных членов помогла в конце концов привлечь в клуб новые подходящие персоны, и все же черная прослойка была здесь куда тоньше, чем в других, не столь фешенебельных клубах Атланты.

Когда швейцар в форме открыл перед Алисией дверь, она покинула машину с куда большим изяществом, чем это удавалось большинству пассажиров «Порше», повернувшись на сиденье и поставив на землю сразу обе ноги. Лэнг не мог не задуматься, где же она этому научилась.

Они вошли в просторный вестибюль с мраморным полом. Помещение украшали статуи, по-видимому, представлявшие собой антик эпохи федерализма. Три ступеньки в конце, поворот направо, и они оказались в мраморном зале. Затейливая лепнина, обрамлявшая потолок высотой в двадцать пять футов, пожалуй, не уступила бы ни одному из образцов этого искусства, которые Рейлли видел в Вене. Над головами бриллиантовой галактикой сияла огромная хрустальная люстра.

Лишь потом, когда Лэнг и Алисия направились на звуки музыки по другому мраморному коридору, он обратил внимание, насколько хорошо сидит на ней платье. Он понятия не имел о том, какая фирма создала этот шедевр — одно из очень сильно открытых сверху и ниспадающих до пола вечерних платьев — из материала, похожего на сахарную вату цвета морской волны. А в очаровательном декольте сверкали две нити жемчуга.

Впереди был танцзал — огромный, с высоченным потолком танцевальный зал, пол которого был отполирован ногами нескольких поколений элиты города. Справа разместился облицованный дубовыми панелями маленький бар, где несколько членов клуба, не убоявшихся вторжения черни, стискивали в руках высокие стаканы бурбона с водой, как талисманы, охраняющие их в их твердыне. Впрочем, к деньгам, которые клуб получал от сдачи своего помещения в аренду для приемов, подобных нынешнему, они относились более благосклонно.

Вдоль стен танцзала были расставлены столики на несколько сотен человек; на сцене, расположенной в дальнем конце зала, играл оркестр. Одетый в смокинг метрдотель проводил их к столику и подал знак томившемуся неподалеку официанту с подносом, уставленным бокалами с шампанским.

Алисия обвела взглядом помещение.

— Вы уже бывали здесь? — спросил Лэнг.

— Я состою в одной организации, которая пару раз в год устраивает здесь приемы. А вы?

— Мне приходилось здесь бывать.

Она посмотрела на оркестр.

— Но все здесь… настолько элегантно. Клуб основали в 1889 году как место встреч любителей самим управлять повозками. Для своих прогулок основатели купили находящийся поблизости парк Пьемонт. Его в 1890-х годах клуб сдал городу для проведения Большой выставки хлопка. На открытие выставки приехал президент, здесь он обедал. Как и Джон Филип Суза.

Лэнг улыбнулся.

— Вы на удивление хорошо осведомлены.

— После премьеры «Унесенных ветром» здесь выступали Кларк Гэйбл и Вивьен Ли.

— Готов держать пари, что Хэтти Макдэниел, которая играла кормилицу, сюда не пустили.

Алисия смерила его неодобрительным взглядом.

— Политкорректность не имеет обратной силы. Применять нынешние нравы к прошлому просто несправедливо.

— Даже если речь идет о рабстве?

Оставив последнюю реплику без ответа, она взяла у подошедшего официанта бокал с шампанским и поставила ему на поднос пустой.

— Это одно из немногих оставшихся в городе мест, имеющих историческое значение. И к тому же оно настолько…

— Элегантно?

— Мне кажется, да.

— Элегантные интерьеры, безупречное обслуживание, никудышная еда.

Она посмотрела на него бездонными зелеными глазами.

— Полагаю, здесь не все сводится к еде.

— К счастью, вы правы. — Оркестр заиграл одну из мелодий, прославленных некогда Фрэнком Синатрой — достаточно медленную для того, чтобы под нее могли танцевать не только рьяные служители Терпсихоры.

— Потанцуем?

Они плавно двинулись по сверкающему полу. Лэнгу приходилось все время следить за тем, чтобы не наступать на ноги Алисии, так как та все время пыталась вести.

— К сожалению, я не Фред Астер, — иронически оправдывался он.

— Да и я не Джинджер Роджерс.

Лэнг мягко повернул партнершу в сторону, противоположную той, в которую та пыталась тащить его.

— Она, по крайней мере, позволяла ему вести в танце.

Алисия кивнула.

— Да, но не забывайте: что бы ни делал Фред, он всегда получал от Джинджер достойный ответ.

— Феминистка! — фыркнул Лэнг.

— Ладно, ладно… — усмехнулась в ответ Алисия. — Хватит на сегодня старого кино.

Рейлли взял ее под руку и повел к столику.

— И, пожалуй, танцев тоже хватит, а то как бы ненароком вам ногу не сломать.

Когда они вернулись к столу, женщина азиатской внешности ставила салаты. Она подняла голову и широко улыбнулась.

— Добр’ечр, миста Рейлли!

Лэнг выдвинул стул Алисии и улыбнулся назад.

— Добрый вечер, Ло Син.

Усевшись на место, Алисия посмотрела на уходившую официантку, на Лэнга и снова на Ло Син.

— Вы член клуба! — Это был не вопрос, даже не просто утверждение, а, скорее, обвинение. — А мне ничего не сказали.

Лэнг взял немного салата на вилку.

— А вы не спрашивали.

Она насмешливо взглянула на него и рассмеялась.

— Ну, вот, я распинаюсь, расхваливаю это место, а вы, оказывается, местный…

— Не уверен, что я гожусь сюда, и уж конечно, местным меня назвать трудно.

Изумрудные глаза сверкнули ехидством.

— Вы хотите сказать, что вы не наследник одного из самых старых семейств Атланты?

— Я даже не учился в «достойной», — Лэнг изобразил пальцами кавычки, — частной школе.

— Тогда как же?..

— Без каких-нибудь собственных заслуг я сделался управляющим большой благотворительной организации. Члены этого клуба в основном старые богачи, есть какое-то количество новых богачей. А лучшие из членов — большие богачи. Или, по крайней мере, те, кто имеет доступ к большим деньгам. Меня вообще-то пригласили вступить в клуб. Это хорошее место для того, чтобы пригласить клиентов на ленч, но обедать здесь я не хотел бы.

— Клиентов? Вы имеете в виду… тех…

— Преступников?

— Да, это достаточно мягкое обозначение.

— Они не преступники, пока их так не назовет суд присяжных.

— Прекрасная позиция.

— Нет, это Конституция Соединенных Штатов. Скажите, а мы и дальше будем спорить, или вы все же съедите салат? Поверьте, это лучшее из блюд, которые вам предложат здесь за обедом.

Он оказался прав.

Вскоре после полуночи Лэнг подъехал к своему дому и, махнув рукой парковщику, сам ввел автомобиль вниз по пандусу на стоянку для жильцов.

— А не проще было бы позволить мальчику отогнать машину? — поинтересовалась Алисия.

Лэнг кивнул и въехал на место, где на стене красовался номер его квартиры.

— Проще, но не разумнее.

Она вопросительно взглянула на него, но Лэнг сделал вид, что не заметил.

Как только они вошли в квартиру, Грампс, восторженно размахивая хвостом, кинулся знакомиться с гостьей.

— Осторожно, сейчас он облепит вас шерстью, — предупредил Лэнг, наливая в стаканы «скотч».

Алисия присела на корточки и посмотрела собаке в глаза.

— Ничего, именно на этот случай и существует сухая чистка. — Она погладила длинный нос Грампса и принялась почесывать его под нижней челюстью. — Как вы придумали ему имя?

Лэнг вручил ей стакан, в котором позвякивали кубики льда.

— Его так назвал мой племянник.

Он сам нисколько этого не хотел, но какая-то нотка, прозвучавшая в его голосе, сказала Алисии, что развивать эту тему не следует.

Она выпрямилась, подошла к стеклянной стене, отодвинула дверь и вышла на узкий балкон.

— Ого! Какой потрясающий вид!

Потом Лэнг так и не смог вспомнить, что же произошло — то ли она споткнулась, и он поддержал ее, то ли он обнял ее, не ожидая ее движения… Да это и не имело никакого значения. Они долго стояли, обнявшись.

— Никогда не могла устоять перед мужчиной в смокинге, — прошептала она наконец. — Может быть, будет лучше, если вы отвезете меня домой, пока я не наделала глупостей?

Лэнг отступил на расстояние вытянутой руки.

— Неужели Алисия Уорнер, помощник федерального прокурора, способна на глупости? Не верю!

— Вы же помните — я была замужем.

— Это, по-вашему, глупость?

— Быть замужем за ним — да. Не просто глупость, а, пожалуй, безумие. А вы были женаты?

— Был. Она умерла.

— О, мне очень жаль!.. — Похоже, она сказала именно то, что думала.

Лэнг никогда не мог понять, почему люди произносили именно эти слова, когда он упоминал о судьбе Дон. Они жалели о том, что спросили, или о том, что она умерла? Или о том и другом сразу?

Как бы там ни было, беззаботное настроение, владевшее им минуту назад, испарилось, как утренний туман в лучах солнца.

Алисия поставила стакан и посмотрела вокруг с тем выражением, с каким любая женщина оглядывается, когда не может вспомнить, куда же положила сумочку.

— Домой, Джеймс! — провозгласила она, словно дело происходило лет двести назад, и она отдавала приказ кучеру.

Лэнг никак не мог сообразить, рад он ее решению или разочарован. А вот Грампс определенно расстроился.

— Он надеется, что вы еще зайдете побаловать его.

Она опустила руку и погладила Грампса по загривку.

— Я тоже.

Правда, Лэнг совершенно не рассчитывал, что она прибежит к нему, как только он ее позовет.

 

Глава 36

Южный вокзал Вены

Отделение полиции

Виднер Гюртель

Вена

На следующий день

После полудня

У старшего инспектора Карла Рауха был перерыв на Jause — принятый у венцев полдник, когда они пьют кофе со знаменитыми кондитерскими изделиями, которыми славится столица Австрии. Сегодня инспектор пил кофе от «Айлс» — кафе, заметную часть посетителей которого составляли правительственные чиновники и адвокаты, — и ел Bischofs-brot — вкуснейший кекс. Где еще, кроме как в Вене, найдешь такие места, наряду с заведениями, излюбленными многочисленными (и очень разными) другими группами, такими, как писатели, актеры, игроки в бридж, музыканты, студенты, художники и спортсмены?

На столе он разгреб место для трех листков бумаги: портрета, исполненного художником со слов свидетеля, счет за номер из гостиницы «Империал» и копии американского паспорта на имя некоего Лэнгфорда Рейлли, сделанную при его регистрации в гостинице. Увы, копия была слишком плохой для того, чтобы можно было понять, имеется ли сходство между фотографией в паспорте и рисунком. Он повернулся на стуле к компьютерному монитору, вздохнул, вспомнив о том, что до вечера придется пробавляться омерзительным пойлом из стоявшей внизу кофеварки, и слизал с пальцев последние следы бисквита с цукатами и орехами, изюмом и крошками шоколада.

Поиск по европейской международной базе данных на имя Лэнгфорда Рейлли уже через несколько минут принес неожиданно богатый улов. Его пытались похитить в Бельгии? Он чуть не стал жертвой перестрелки в Амстердаме? И уже через неделю с небольшим он в Вене обедает с человеком, который вскоре оказался жертвой убийц? Такое впечатление, что всякие безобразия прямо-таки тянулись за герром Рейлли, как кильватерный след за кораблем.

Еще несколько ударов по клавишам привели Рауха в базу американского ФБР, и он без особого удивления увидел, что имя Рейлли присутствует и там. За минувшие четыре или пять лет его пыталось убить множество людей из разных стран мира.

Но почему?

Следующие полчаса поиска в киберпространстве не дали никаких ответов на этот вопрос. Лэнгфорд Рейлли был адвокатом, защищавшим людей, обвиняемых в корыстных преступлениях — растратах, мошенничестве, взяточничестве. Кто-нибудь и впрямь мог захотеть за что-нибудь отомстить ему. Но чтобы таких набралось полдюжины? Рейлли также возглавлял Благотворительный фонд имени Дженис и Джефа Холт, специализирующийся на медицинском обслуживании детей в странах третьего мира и в последнее время начавший исследования по поиску замены для ископаемого топлива.

Похвальные цели. И вряд ли они могли бы вдохновить кого-нибудь на убийство.

Так что там еще есть об этом американце, которого почему-то сопровождают смерть и хаос?

У голландских и бельгийских властей не было оснований задерживать его, а вот у Рауха были: этот человек, возможно, последний, кто видел в живых доктора Шаффера. К сожалению, герр Рейлли закончил все дела, которые у него были в Вене, и, по словам портье из «Империала», покинул гостиницу среди ночи, хотя номер у него был оплачен до утра. Швейцар запомнил, что, когда он вызвал такси в аэропорт, Рейлли дал ему хорошие чаевые. Поспешный отъезд из дорогой гостиницы вряд ли можно было считать преступлением, но, конечно, это было подозрительно.

Раух крутнулся на кресле и посмотрел в окно, а вернее, в пространство. Достаточно ли серьезным было подозрение для того, чтобы заваривать бюрократическую кашу для получения документов об экстрадиции? Если Рейлли окажется ни к чему не причастным, Рауху придется из своего кармана оплачивать его перелет из Америки в Европу и обратно. С другой стороны, у него не было никаких иных версий, и вряд ли можно было рассчитывать на появление новых данных.

Раух отлично знал, как на подобные вопросы отвечают государственные служащие во всех странах мира: пусть начальство решает.

 

Глава 37

Парк-плейс

2660 Пичтри-роуд

Атланта, Джорджия

Тем же вечером

Со стаканом односолодового шотландского виски в руке, в рубашке спортивного покроя, а не со своеобычным воротничком, указывающим на его принадлежность к духовному сословию, отец Фрэнсис Нарамба стоял на балконе квартиры Лэнга и смотрел на раскинувшийся далеко на юг город.

— Deorum cibus est, Лэнг. Я не ел ничего лучше с тех пор…

Он намеренно оставил фразу незаконченной.

— С тех пор, как от меня ушла Герт? — договорил за него Лэнг, вытирая руки посудным полотенцем. — Amantes sunt amentes.

— Влюбленные — это безумные, — повторил по-английски священник. — Мне такое состояние незнакомо. Но, если вы вдруг захотите поговорить об этом, то в любое время…

Лэнг покачал головой и вышел к другу на балкон.

— Не стоит портить вкус хорошей еды.

— А еда действительно была хороша. Как вам удается так быстро совершенствоваться в кулинарии?

Лэнг, не глядя, протянул руку за спину и достал сверкающую лаком деревянную коробку.

— Без всякого труда. Вместо того, чтобы готовить, я покупаю сразу два-три готовых обеда в «Хоул фуд» или «Итзи’с».

Он имел в виду расположенные неподалеку высокоразрядные продовольственные и кулинарные магазины, где покупатели под звуки классической музыки выбирали копченный в дыму яблоневых дров бекон и пироги с сыром «Ярлсберг» по 12,5 доллара за кусок.

Лэнг открыл коробку и продемонстрировал лежавшие ровным рядом сигары.

— Не желаете придать обеду завершенность при помощи кубинской «Монтекристо» номер два?

Священник подержал руку над коробкой, выбрал одну сигару и протянул ее хозяину. Лэнг подрезал и зажег ее, а потом повторил то же самое для себя.

— Хорошо, что мы позволяем себе это не чаще, чем раз в месяц, — заметил, выпуская дым, Фрэнсис. — Не хотелось бы объявлять себя курящим, когда в следующий раз придется составлять документы для страховки.

— Неужели церковь не оплачивает вам медицинскую страховку?

— Даже церковь не может позволить себе страховать своих служителей от тяжелых заболеваний. У нас такая же медицинская страховка, как в любой фирме.

— То есть молитвы и возложение рук вы считаете недостаточно надежными средствами?

— Mus non urti tidit antro, или, выражаясь не столь возвышенно, умный человек всегда держит про запас еще один план.

Некоторое время мужчины наслаждались ароматом прекрасного табака, а потом Фрэнсис сказал:

— Догадываюсь, что эта прелесть попала к вам незаконным путем.

— Всего лишь небольшой грешок, на который меня вынудило неблагоразумное поведение правительства.

— Facinus quos inquinat aequat.

— Ладно, раз так, то я преступник — независимо от того, насколько мало мое преступление. Вы, очевидно, не захотите и дальше пользоваться плодами беззакония.

Фрэнсис уставился на кончик сигары, светившийся темно-вишневой точкой на странице ночи.

— Я этого не говорил. Кроме того, я всегда могу покаяться в грехе, а безбожнику это недоступно.

Лэнг посмотрел на облачко дыма, повисшее в неподвижном ночном воздухе.

— Теперь, когда я обеспечил еду, питье и благовонные курения…

— Главное, что требуется для жизни.

— Пусть так. У меня есть кое-что такое, что я хотел бы вам показать.

Фрэнсис театрально застонал.

— Поскольку я имею дело с юристом и еретиком, от меня, судя по всему, ожидается некое quid pro quo.

Лэнг пересек комнату, поставил телефон перед одной из колонок музыкального центра, выбрал диск и включил музыку. «Будем надеяться, что им понравится Вивальди», — подумал он и вновь повернулся к Фрэнсису.

— Так вот. Вы изучали историю церкви. Вероятно, не обошли вниманием Ветхий Завет.

Фрэнсис посмотрел на хозяина дома, потом на музыкальный центр и снова на Лэнга. Он давно решил, что никогда не сможет понять некоторые из не поддающихся рациональному объяснению поступки друга. Включение музыки перед началом разговора как раз относилось к числу таких поступков.

— Эти знания доступны даже еретикам, — добродушно произнес он и потянулся за бумагами.

Рейлли убирал со стола, а Фрэнсис внимательно читал то, что Лэнг назвал «иудейскими пергаментами». Когда же он поднялся, чтобы снова наполнить свой стакан, Лэнг обратился к нему с одним коротким замечанием:

— Ну, и?..

Священник налил себе виски, внимательно следя за уровнем напитка в стакане, как человек, точно знающий, сколько спиртного он можете себе позволить.

— Вы никогда не перестаете удивлять меня. Как вам, язычнику, удается отыскивать столь поразительные религиозные реликвии? Кто это перевел?

— Один мой друг в Лондоне, еврей.

— А происхождение?

— Пока неизвестно.

— Почему вы думаете, что это подлинный текст?

Лэнг чуть не ответил, что из-за подделки вряд ли стали бы убивать людей направо и налево, но промолчал. Он старался не открывать завесы над той частью своей жизни, которая была связана с насилием. Хотя Лэнг был уверен, что друг поймет его, он нисколько не хотел выслушивать проповеди о благе отказа от насилия, которые неизбежно должны будут последовать за его признанием.

— Вера — ваша специальность. Вот и поверим, что он подлинный.

Фрэнсис посмотрел под ноги, чтобы точно знать, что на пути нет Грампса, и сел. Он читал еще несколько минут.

— Во-первых, гипотеза, согласно которой Моисей не был евреем, вовсе не нова. Если не ошибаюсь, Исход, два-девятнадцать.

— Моисей, верховный иудейский законодатель, — не еврей?

— В книге Исхода сказано, что нет.

Лэнг, изумленный этими словами, взгромоздился на свою кухонную «стойку», повернувшись к маленькой гостиной и находившемуся там гостю.

— Кем же он был в таком случае?

— Хороший вопрос. Эхнатон, сын Аменхотепа III и царицы Тейе, был потомком Исава, старшего брата Иакова, который стал Израилем.

Лэнг отхлебнул из стакана.

— Что-то я вас не понимаю.

— Извините. Из ваших документов, а к тому же из изысканий ряда исследователей Библии, следует, что Моисей на самом деле принадлежал к царскому роду. Собственно, египетское слово «Mose» означает «царский». У древних греков оно превратилось в Mosis. И тому есть несколько подтверждений. Например, то, что его вырастили в семье фараона.

— Я всегда думал, что его нашли в корзине, куда родители положили его, надеясь спасти, когда узнали, что фараон приказал перебить израильских младенцев.

Фрэнсис, медленно моргая, смотрел на него поверх стакана.

— Вам ни за что не удалось бы доказать это в суде. Чтобы принять такое развитие событий, нужно признать, что дочь фараона устроила чуть ли не заговор, чтобы сорвать исполнение отцовского приказа, и что сестра Моисея лишь случайно оказалась поблизости, когда его нашли, притом что в Библии о ней сказано очень мало. Позже будет несколько небольших эпизодов с Мириам, сестрой Моисея и Аарона. История с корзиной подается лишь как самое правдоподобное объяснение того, почему израильтянина вырастили при дворе фараона. А потом новый фараон Эхнатон за несколько лет попытался упразднить политеистическую египетскую религию и заменить ее поклонением единственному богу, воплощенному в образе солнечного диска. Новый фараон закрывал храмы, чем вызвал яростное противодействие могущественных жрецов. Сильнейшее народное недовольство заставило его отречься от престола лет за десять лет до нового появления Моисея, но он продолжал поклоняться одному безымянному богу. Так почему же Эхнатон и Моисей не могли быть одним лицом? Израильтяне вполне могли стать последователями бывшего фараона, даже если тот не обладал ораторскими талантами, которые Библия приписывает большинству лидеров. Об этом сказано в том же Исходе, книга третья, стих двадцатый.

— Подождите минутку, — перебил его Лэнг. О сигаре он давно забыл, и она, погасшая, лежала в пепельнице. — Вы хотите сказать, что на самом деле Моисей был египетским фараоном?

Фрэнсис посмотрел вокруг. Его сигара тоже погасла, и он хотел снова закурить ее. Лэнг бросил ему коробку деревянных спичек.

— Даты жизни Аменхотепа IV, принявшего имя Эхнатон, и период, во время которого новый фараон закрывал храмы, приходились как раз на ту эпоху, когда жил Моисей. Можно было предположить, что фараона, веровавшего в единственного бога, свергли примерно тогда же, когда, согласно Библии, Моисей ударился в бега, а затем вернулся. Да, еще история со змеями. Моисей, несомненно, был досконально знаком со всеми уловками придворных фокусников, а этим знанием приближенные фараона вряд ли стали бы делиться с каким-нибудь формовщиком кирпичей. И в тексте, который вы мне дали, имя Моисей и титул фараона используются попеременно.

— Разве из этого следует, что речь идет об одном и том же лице?

Фрэнсис пожал плечами.

— Наверняка сказать нельзя. Но некоторая логика прослеживается. Египет отторгает правителя-монотеиста. Из надписей на различных стелах и обелисках перед усыпальницами нам известно, что эти события происходили в эпоху правления Аменхотепа IV, более известного как Эхнатон. Любопытно, что его могилу так и не нашли, хотя захоронения и его предшественника, и его преемника давно обнаружены. Возможно, потому, что он был похоронен не в Египте, а в Синае — его новыми последователями. В любом случае, израильтяне, чья религия всегда была монотеистической, могли пойти за таким человеком.

— И вы еще называете меня еретиком!

Фрэнсис улыбнулся.

— Сомневаюсь, чтобы церковь особенно волновала генеалогия Моисея. Все его значение состоит в том, что он был одной из множества персон Ветхого Завета, готовивших почву для явления Мессии.

— Но с какой стати бывшему фараону могли понадобиться такие последователи? Ведь израильтяне были рабами, верно?

— Если внимательно читать Ветхий Завет, будет ясно, что это не так. Иосифа, если помните, носившего многоцветные одежды, действительно продали в рабство в Египет, но там он совершил потрясающую карьеру, сделался ближайшим советником правившего фараона и пригласил к себе свою родню. Они явились лишь первой группой иммигрантов за годы, разделявшие Иосифа, который стал Израилем, и Моисея-Эхнатона.

— Прямо как в США, — сказал Лэнг и слез со стола, чтобы плеснуть в стакан воды из-под крана. Грампс, которому пришлось поспешно выскочить из-под ног хозяина, недовольно зарычал. — Точно так же было со всеми, кто переселялся к нам из других стран.

Фрэнсис протянул свой стакан Лэнгу, чтобы тот налил ему еще немного виски.

— Еще один, и мне придется уйти. Да, там было нечто вроде израиле-египтян, нуби-египтян и тому подобных. Как сейчас у нас пишут сложные слова через дефис, как будто недостаточно быть просто американцем. Впрочем, есть и серьезное отличие: иммигранты в Египет, вероятно, были частью его народа на протяжении многих сотен, а то и тысяч лет, а не века-другого. А вот насчет того, что написано в ваших бумагах о золоте и манне, увы, не могу ничего сказать. Тут вам придется обратиться к химику или физику.

Лэнг, естественно, не собирался рассказывать о судьбах тех физиков и химиков, которые имели несчастье прикоснуться к этому вопросу.

— И все же, хотелось бы понять, — не отступал Рейлли, — почему бывший фараон захотел сделать своими последователями простых формовщиков кирпичей?

Фрэнсис сделал последний глоток из своего стакана и поднялся.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы политик отказался от электората? Кроме того, Моисей верил в одного Бога, как и они. — Он шагнул к двери и протянул хозяину руку. — Отличная еда, прекрасная сигара, замечательная компания. Как всегда. Благодарю вас.

— Уверены, что не хотите еще капельку?

Священник покачал головой.

— Возможно, Бог и будет рядом со мною за рулем, но если меня остановят, то виновным за вождение в нетрезвом виде стану я, и только я. А начальство будет очень недовольно, если епископу придется среди ночи вызволять своего подчиненного из полиции.

Лэнг стоял в двери, пока не услышал позвякивание, извещавшее о прибытии лифта.

Через час Рейлли лежал на спине, слушая храп Грампса. Отблески от фар проезжавших далеко внизу машин играли на потолке, словно какой-то абстрактный черно-белый фильм.

Моисей, который был не израильтянином, а египетским фараоном. Израильтяне, которые были не евреями, а египтянами. Рисунок, начавший проглядывать сквозь туман еще в Вене, все так же не имел лица, но становился все более четким. Вена?..

Какое имя упомянул Шаффер?

Бен-Хамиш из Каира. Человек, у которого могло иметься объяснение насчет энергетического потенциала белого порошка.

Лэнг встал с кровати и вышел в гостиную комнату, где на столе секретера работы Томаса Элфа лежал ноутбук. Чтобы найти того самого человека, о котором говорил Шаффер, потребовался почти час.

 

Глава 38

Парк-плейс

2660 Пичтри-роуд

Атланта, Джорджия

На следующее утро

Встав с постели, Лэнг позвонил по телефону и заказал билет до Вены через Париж. Закончив с этим, он позвонил пилоту фонда и велел готовить «Гольфстрим» к перелету по тому же маршруту.

У того, кто поставил «жучка» в его квартиру, не должно было возникнуть подозрений о том, что он отправляется в какое-то другое место.

Немного позже, выбритый и одетый, Рейлли вынул панель, прикрывавшую заднюю стенку ящика его ночного столика, и вынул из тайника паспорт со своей фотографией на имя Джоэла Коуча из Мейкона, Джорджия. В соответствующей графе было указано, что документ выдан Госдепартаментом Соединенных Штатов пять лет назад. Но истине соответствовала только фотография. На самом деле документ изготовили по просьбе Герт во франкфуртском отделе Управления три года назад, когда ей и Лэнгу необходимо было путешествовать под какими угодно именами, кроме своих собственных. К паспорту прилагались водительские права, членский билет клуба здоровья, две кредитные карточки с истекшим сроком действия, одна дебетовая карточка и фотография (такого размера, чтобы ее можно было бы носить в бумажнике) маленькой девочки, которую он никогда в жизни не видел, — предположительно, дочери Коуча.

Подкидывая паспорт на ладони, Лэнг подумал, что неизвестный злоумышленник, который оставил здесь подслушивающее устройство, мог отыскать тайник в ящике и взять на заметку имя Коуча. Но приходилось идти на риск, выбора не было.

Отъехав от дома, Рейлли направился не на юг, в центр города, где располагался его офис, а на север. Остановившись около отделения банка, он взял изрядную сумму наличными, потом проехал милю или полторы дальше и припарковал «Порше» возле «Леннокс-сквер», огромного торгового центра, где имелись, в частности, кассы авиакомпании «Дельта эйрлайнз». Торговый центр только-только начал работу.

Лэнг знал, что покупка билета за наличные привлечет к нему внимание Транспортной безопасности, но обыск багажа и собственной персоны должен был стать той ценой, которую ему нужно было заплатить за возможность покинуть страну, не имея за собой «хвоста». Он не сомневался, что паспорт, изготовленный в Управлении, выдержит все проверки — и внешнего вида, и номера. И тогда он отправится в путешествие под видом Джоэла Коуча, эксцентричного типа, который терпеть не мог столь любимых большинством американцев кредитных карточек.

Сунув билет в карман пиджака, Рейлли зашел в «Старбакс», откуда было хорошо видно, как огромное помещение постепенно заполнялось народом. Там он выпил чашку кофе, на вкус больше походившего на какое-нибудь кондитерское изделие, чем на настоящий кофе, но так и не заметил никого, кто проявлял бы к нему особый интерес.

Выходя, он представил себе, что было бы, вздумай он выпить кофе в любой из забегаловок центра города. Тут же пристал бы какой-нибудь наглый попрошайка: «Эй, мистер! Подкиньте пять долларов на большую чашку охлажденного кенийского мокко!»

На вечер был запланирован обед у Алисии. Она жила в маленьком таунхаусе в Виннингсе, жилом районе за рекой Чаттахучи. В прошлом это было полусельское поселение, состоявшее из нескольких старомодных коттеджей и железнодорожной станции. В помещении станционного вокзала теперь разместился дорогой магазин. С появлением здесь многоквартирных домов и кварталов, прячущихся за запирающимися воротами, вся буколика свелась к одному-единственному обшитому рассохшейся вагонкой коттеджу, напоминавшему о давно прошедших временах. Да и этот дом уцелел лишь потому, что принадлежал высококлассному ресторану, славившемуся блюдами во фруктовом желе.

Алисия встретила его в дверях. Ее одежда — джинсы и футболка — подчеркивала достоинства фигуры, ниспадавшие на плечи волосы обрамляли лицо. На пальце искрился изумруд в форме сердца.

Лэнг быстро приобнял ее.

— Вы отлично выглядите. А этого камня я не помню.

Она впустила его, закрыла дверь и подняла руку, показывая перстень.

— Я редко ношу его. Это обручальное кольцо — единственное хорошее, что осталось у меня после очень неудачного брака.

Лэнг прошел следом за нею в дом, замечая на ходу со вкусом подобранную современную мебель, среди которой попадался и интересный антиквариат.

— Итак, почему же вы сегодня надели его?

Она остановилась так резко, что Лэнг чуть не налетел на нее, и, повернувшись, взяла его ладони в свои.

— Потому что я перестала думать об этом несчастье. Я живу в новом городе и нахожусь в новом доме с приятным и интересным мужчиной.

— Черт возьми, как сдержанно вы меня хвалите! Или это женская версия таких фраз, как «она не уступит никакой другой девушке» или «она прекрасно готовит»?

— Готова поспорить, что это первые добрые слова в свой адрес, которые вы услышали за весь день.

— Возможно. Но собака любит меня.

Алисия выпустила одну руку гостя и, держа его за вторую, провела на маленькую веранду, откуда открывался вид на море деревьев. Проглядывавшие над кронами дома Атланты казались отсюда совершенно безмятежными.

— Если я правильно помню, односолодовый шотландский виски?

Лэнг взял сразу запотевший стакан, который она протянула ему.

— Сразу видно, что с памятью у вас все в порядке.

Между ними держалось энергетическое поле, то электричество, которое излучает женщина, имея в мыслях нечто большее, чем просто нежное объятие. Еще будучи студентом колледжа, Лэнг не раз участвовал в извечных дебатах по поводу того, может ли женщина с первого взгляда решить, что будет спать с тем или иным мужчиной, и для этого разыграть нечто вроде пьесы. Рейлли до сих пор не знал точного ответа на этот вопрос, но вполне научился распознавать признаки того, что женщина приняла решение. И нынче вечером ему, как говорится, должно было повезти.

Первым актом должна стать еда — рыба в винном соусе с тушеными овощами.

Лэнг отхлебнул холодного белого вина из бокала.

— Калифорнийское «Шардонне»?

Алисия взглянула на него поверх своего бокала.

— Может быть, вы назовете еще и виноградник, и год сбора?

— Я не настолько хороший знаток вин.

Она поставила бокал на стол.

— Да? Но, в таком случае, как вы…

— Я увидел бутылку, когда мы проходили через кухню.

Алисия на секунду-другую задержала взгляд на его лице.

— Вы всегда замечаете детали?

Лэнг ответил ей таким же пристальным взглядом.

— Стараюсь. Вы же знаете, что в моем деле от этого часто зависит успех.

— Я хочу вам кое в чем исповедаться.

— У меня есть друг, чья специальность как раз и заключается в том, чтобы выслушивать исповеди.

Она резко тряхнула огненными волосами.

— Эту придется выслушать вам.

— И выбрать для вас епитимию?

— А это будет зависеть от…

— От чего же?

— От того, захочу я принять ее или нет.

Лэнг напустил на себя строгость.

— Что ж, исповедуйтесь.

— Сегодня во второй половине дня мне пришлось участвовать в селекторном совещании, которое проводило Министерство юстиции из Вашингтона. Ужасная скука.

— Общение с сотрудниками Министерства юстиции наводит скуку? Это не исповедь, это непреложный факт.

Она жестом попросила его замолчать.

— Мне ничего не оставалось, кроме как время от времени поддакивать в трубку и развлекаться компьютером. Так вот, на сайте суда я отыскала вас. У вас между колледжем и юридическим факультетом, оказывается, большой промежуток времени.

— Разве мало таких, кто начинает заниматься юриспруденцией уже после попыток жить, как подобает честному человеку?

— Вы правы. Но я подумала… особенно после того приключения в «Андерграунде». Так вот, я подумала, что вы могли быть связаны с чем-то… с чем-то теневым.

— А какой адвокат, занимающийся уголовным правом, не имеет таких связей?

Алисия не воспользовалась возможностью перевести разговор в шутку.

— Я воспользовалась допуском, которым обладаю как сотрудница Министерства юстиции, и порылась в архивах правительственных служб. В разное время вы числились то торговым атташе, то атташе по культуре, то поверенным в делах, то советником…

— Не могу подолгу засиживаться на одном месте. Это один из моих самых серьезных недостатков. Кроме того, я никогда не лез в чьи бы то ни было дела. Это все они сами…

Алисия уставилась на него, как будто он только что свалился с неба.

— Лэнг, я уже немало проработала на правительственной службе и знаю, что все эти должности — туфта. Что их обычно используют для прикрытия — хотя оно давно уже никого не обманывает — сотрудников спецслужб. Вы работали в шпионской организации.

Он вскинул три пальца.

— Честное бойскаутское, никогда ни за кем не шпионил.

— А вы сказали бы мне, если бы и сейчас занимались тем же?

— И хорошим бы был я шпионом, если бы сознался в этом, верно? — Рейлли заметил, как у нее вытянулось лицо, и добавил: — Ничем таким я не занимаюсь.

— А ведь это вполне объяснило бы, почему кто-то в вас стрелял.

— Это вполне мог быть и ревнивый муж.

Алисия попыталась было сохранить серьезность, но расплылась в улыбке, а потом и расхохоталась.

— Вы можете хоть к чему-нибудь относиться серьезно?

— Только к тому, что этого заслуживает.

— А ко мне? Нет, постойте, я не хочу слышать ответа.

— Но все же услышите. Да, миссис Уорнер, очень серьезно. А теперь, полагаю, пора наложить на вас епитимию?

— Я же предупредила, что все будет зависеть от того, устроит ли меня ваш выбор.

— Что вы думаете насчет того, чтобы съесть десерт в постели?

Алисия поднялась с места.

— А вы, вижу, идете напрямик.

— Стараюсь.

— Вероятно, мне стоит впасть в переживания по поводу того, что утром ты не будешь меня уважать, — сказала она, направляясь внутрь.

Лэнг тоже встал со стула.

— Не забывай, что ты еще не очень хорошо знаешь меня.

— Интересно, почему мне кажется, что я не стала бы так поступать, если бы знала тебя получше? — иронически отозвалась она.

Лэнг покинул ее дом на следующее утро.

Его мысли были слишком заняты невысказанными обещаниями и очевидными прямо сейчас последствиями, и он вовсе не обратил внимания на то, что в бригаде садовников, обихаживавших и без того подстриженный и ухоженный газон, не было ни одного человека с испанской внешностью. И подавно Лэнг не мог знать, что, когда он отъехал на милю, рабочие, четверо крупных мускулистых мужчин, двигавшихся согласованно, как военные на плацу, без лишней спешки собрали свое снаряжение и, перейдя улицу, направились к дому Алисии.

 

VI

 

Глава 39

Близ перекрестка улиц Хасана Сабри и Шария 26 июля

Район Замалек

Город-сад

Каир, Египет

09:20, через два дня

Гезира был простым наносным островком на Ниле, пока его не облюбовали для того, чтобы выстроить там королевский дворец. Теперь северная часть Замалека была очень зеленой и представляла собой фешенебельный жилой район, подобный тем, какие можно найти в Париже, Лондоне или Риме. Он располагался на достаточном удалении от оживленного центра, и потому на его опрятные, обсаженные пальмами улицы не попадали шум и дым. Первым, на что обратил внимание Лэнг, попав в столицу Египта, были совершенно неупорядоченное уличное движение, смрад от валяющегося повсюду мусора (среди которого немало разлагающихся останков животных), смешанный с выхлопными газами, и густой смог, рядом с которым и воздух Лос-Анджелеса в его худшие дни показался бы кристально чистым.

Рейлли сидел на хрупком высоком стуле в баре в «Симондс», одном из старейших кафе европейского типа в Каире, и пытался не обращать внимания на резь в глазах от недосыпа и смога. Круассан, который он ел, не уступал продукции лучших пекарен Парижа. Лэнг надеялся, что крепчайший черный кофе поможет прочистить мозги, донельзя затуманившиеся от занявшего почти двое суток путешествия, во время которого он, как водится, почти не спал. Пусть даже от кофе расстроится кишечник. Атланта — Даллас — Нью-Йорк — Каир с минимальным ожиданием в пунктах пересадок. Если бы за ним была слежка, он наверняка заметил бы ее в ходе своих перебежек из терминала в терминал.

Как бы там ни было, Рейлли повезло — лишь один орущий младенец и ни одного соседа с признаками какой-либо опасной и острозаразной болезни. Совсем не плохо, особенно если учесть, что в каждом самолете было по сто пятьдесят с лишним пассажиров. Столько народу, и всех объединяет лишь то, что у каждого имеется свой, уникальный билет, на который не может претендовать никто другой.

Паспорт Коуча, наличие на маршруте нескольких пересадок, а также то, что «Гольфстрим» отправился в Стокгольм, свели опасность слежки за Лэнгом до Египта к минимуму.

Перед тем, как покинуть Атланту, он из интернет-кафе связался по электронной почте с Амидом Бен-Хамишем, дабы убедиться в том, что отправляется к тому самому человеку, которого имел в виду доктор Шаффер, и, если это так, договориться о встрече. Бен-Хамиш и предложил встретиться в этом кафе.

Лэнг обвел взглядом полутемное помещение. Хотя яростное пустынное солнце еще не показалось из-за группы современных небоскребов, высившихся, словно горный хребет, на том берегу реки, на окнах кафе уже опустили жалюзи, и на газетах немногочисленных посетителей, пришедших сюда позавтракать, лежали попеременно светлые и темные полосы, словно на шкуре зебры. Пылинки подолгу кружили в полосах света, но рано или поздно исчезали в темноте, как сошедшие с орбит планеты. Гудение кондиционера приглушало, но не заглушало записанный на пленку голос муэдзина, который через мощный звукоусилитель звучал с минарета находившейся поблизости мечети, вызывая правоверных на вторую за этот день молитву.

Насколько Лэнг мог судить, он был единственным европейцем в самой вестернизованной на вид части мусульманского города. Именно этого он и хотел.

Он вытер льняной салфеткой крошки с губ. Бармен, стоявший за стойкой бара, указал на почти опустевшую чашку Лэнга. Тот кивнул — налейте.

Его мысли вернулись в недавнее прошлое. Неужели не прошло еще и двух суток с тех пор, как он сидел на веранде дома Алисии в Винингсе? Ее лицо мерещилось ему в отполированной до зеркального блеска столешнице стойки бара, ее смех слышался в похрипывании кондиционера. Впервые с тех пор, как его покинула Герт, Лэнг не просто ждал возвращения домой, а стремился туда. Любовь, вожделение, привязанность… вот еще, выдумки — разбирать, из чего состоит его чувство. Просто наслаждаться им, просто…

— Мистер Рейлли?

Обернувшись, Лэнг взглянул в глаза, почти не отличавшиеся цветом от его кофе. Круглое лицо, полный торс обтянут застегнутой на все пуговицы розовой трикотажной рубашкой с вышитым над сердцем крокодилом. Даже сидя на стуле, Лэнг был на полголовы выше. Темная кожа мужчины мешала сколько-нибудь точно определить его возраст, но в иссиня-черных волосах была заметна проседь.

— Лэнгфорд Рейлли?

Лэнг кивнул.

— Амид бен-Хамиш?

Белые зубы на темном лице казались еще ярче. Бен-Хамиш протянул руку.

— Как говорите вы, англичане, друг доктора Шаффера…

— Я американец. А доктор Шаффер мертв. Убит.

Улыбка исчезла.

— Мертв?

Лэнг соскользнул со стула и порылся в кармане, разыскивая мелочь.

Бен-Хамиш медленно покачал головой.

— Мы никогда не встречались. Только переписывались через Сеть, обменивались мыслями.

В конце концов Лэнг с облегчением извлек горстку пиастров, сотня которых составляла египетский фунт. Он уже успел усвоить на собственном опыте, что монет в обращении было, похоже, недостаточно, и потому получить сдачу почти невозможно. Однако вдруг он изменил свое намерение и вместо монет положил на стойку бара египетскую банкноту. Все равно при нынешнем обменном курсе пить кофе здесь было куда выгоднее чем, скажем, в «Старбаксе».

— Евро, доллар? — жалобно осведомился бармен.

Из-за хронических проблем, которые испытывала валюта Египта, многие гостиницы и рестораны старались не брать деньги своей страны.

Бен-Хамиш что-то рявкнул. Бармен изобразил на лице недовольство, но деньги взял.

Маленький человечек тут же вновь обернулся к Лэнгу.

— Убит? Кем же?

Лэнг отметил правильность грамматики.

— К сожалению, не знаю. Но не сомневаюсь, что австрийские власти ищут убийц. Возможно, их уже нашли.

Бен-Хамиш испуганно оглядел кафе, как будто ожидал, что кто-нибудь из убийц мог пробраться в Каир следом за Лэнгом.

— Пожалуй, нам лучше будет поговорить в другом месте. Скажем, у меня дома.

Зачем встречаться в кафе, чтобы для разговора все равно идти к Бен-Хамишу домой?

Лэнг взял со спинки стула свой светлый легкий пиджак и направился было к выходу, но Бен-Хамиш взял его за локоть.

— Нет, сюда.

Через черный ход они вышли в переулок, настолько пропитанный помойным зловонием, что становилось ясно — это его обычное состояние. Повсюду громко жужжали мухи, а крысы нахально рассматривали пришельцев с мусорных куч. Тощая собака, поджав хвост, протрусила за насыпь из отбросов и оттуда угрожающе зарычала, защищая свою территорию.

Но, словно по волшебству, за углом открылась улица, какую можно было бы встретить в Беверли-Хиллс или Палм-Бич.

Каир, похоже, не признавал современного городского районирования. Равно как и санитарии.

Опрыскиватели щедро поливали водой газоны, тянувшиеся вдоль высоких стен, тут и там в струях воды сияли маленькие радуги. Через попадавшиеся время от времени ворота Лэнг видел ухоженные садики, через которые к домам с черепичными крышами бежали извилистые подъездные дорожки.

В основном местные жители предпочитали в качестве средства передвижения «Роллс-Ройс» с шофером. Менее преуспевающие обходились сверкающими лимузинами «Мерседес».

Контраст был настолько резким, что Лэнг даже оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что кошмарный переулок ему не привиделся.

— Скажите, а почему мы не могли выйти из передней двери?

Бен-Хамиш так часто крутил головой, рассматривая улицу на всем ее протяжении, что Лэнг решил было, что это какой-то нервный тик.

— Они могут проследить за нами и заметить, что вы вошли в мой дом.

— Они?

Бен-Хамиш понял, что это вопрос, но оставил его без ответа.

— Вот, мы почти пришли. Хорошо, верно? Помню, у вашего английского поэта есть слова о том, что только бешеные собаки и англичане могут ходить под полуденным солнцем.

— Я американец.

Бен-Хамиш свернул, как подумал Лэнг, в другой переулок. Но после следующего поворота он понял, что они подходят к какому-то дому с тыльной стороны. Судя по стене, это здание было несколько меньше соседних, но по американским меркам все равно считалось бы громадным. Однако большой дом или маленький, но Лэнг считал, что чем скорее они окажутся внутри, тем лучше — температура воздуха стремительно повышалась, и вскоре жара должна была сделаться нестерпимой.

Они остановились перед маленькой деревянной дверью. Бен-Хамиш принялся перебирать ключи, которых, судя по звону, у него было немало. Когда дверь распахнулась, Лэнг увидел перед собой пространство примерно с акр, где росли пышные цветы, цитрусовые деревья гнулись под тяжестью плодов, а в тени высоких пальм укрывался двухэтажный дом с оштукатуренными стенами. К обоим этажам примыкали большие веранды со сводчатыми крышами, опиравшимися на изящные, столь любимые мусульманской архитектурой колонны. За домом голубела вода бассейна, в котором можно было бы проводить олимпийские соревнования по плаванию.

Бен-Хамиш пропустил Лэнга вперед и запер дверь.

— Вот мой оазис.

Лэнг подумал, что хорошо было бы, если бы в этом оазисе имелся еще и кондиционер.

Лэнг прошел за хозяином дома через беззвучно открывшиеся и закрывшиеся огромные двери красного дерева и на мгновение остановился, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку, в котором он в первый момент смог увидеть лишь силуэты мебели. Далее, все так же следуя за Бен-Хамишем, он по невысокой лесенке попал в помещение, которое, видимо, служило холлом. Хотя правильнее было бы назвать его банкетным залом. Лэнг с удивлением увидел над еще более массивными дверями из того же красного дерева мерцающий телеэкран.

Бен-Хамиш указал на него.

— Как видите, они наблюдают.

Подойдя поближе, Лэнг понял, что перед ним изображение, которое передает установленная где-то возле дома камера видеонаблюдения. Двое мужчин сидели в старом «Мерседесе» и смотрели через темные очки в сторону камеры. Ни один из них не пытался даже сделать вид, будто его интересует что-либо, кроме этого дома. Поскольку их машина была тут единственной, Лэнг решил, что они вовсе не пытаются как-то замаскировать свое присутствие.

— И кто же ваши друзья? — осведомился он.

— «Мухабарат».

Лэнг отвернулся от экрана и взглянул на маленького египтянина.

— Чем же таким вы занимаетесь, что вами интересуется тайная полиция?

Бен-Хамиш снова улыбнулся.

— Ого! Вам даже знакомо это название! А ведь мало кто из англичан слышал о «Мухабарат».

Лэнг сдался. Пусть считает его англичанином, если хочет.

Бен-Хамиш сделал приглашающий жест.

— Пойдемте, я вам покажу.

Они шли по полутемным коридорам, и у Лэнга все крепло убеждение, что они здесь не одни. Дважды он явственно слышал приглушенные шаги, но, когда оборачивался, в поле зрения никого не было. Однажды ему послышался шорох одежды о стену. Рейлли снова обернулся и снова никого не увидел.

Остановившись перед дверным проемом в виде арки, Бен-Хамиш пропустил Лэнга вперед. На средней балке высокого потолка лениво вращал лопастями вентилятор, разгонявший по облицованной панелями комнате сухой воздух. Пол был устлан ковром пастельных тонов, посередине которого помещался низенький столик с разбросанными вокруг подушками. А на столе стояли заварной чайник, из носика которого все еще поднимался пар, как будто его секунду назад доставил сюда какой-то невидимый джинн, и несколько пиал.

— Чаю? — осведомился Бен-Хамиш, наливая напиток из чайника в маленькую пиалу.

Мысль о горячем питье привела Лэнга в ужас. Он покачал головой.

— Нет, благодарю вас.

Хозяин тоже покачал головой.

— Арабы, мистер Рейлли, всегда начинают беседу с кофе или чая. — Он вновь указал на столик. — Тогда, может быть, финики, миндаль или печенье?

Лэнг протянул руку к блюду, на котором были насыпаны финики величиной с орех-пекан, и принялся жевать их, тщательно обсасывая косточки.

— Я, конечно, не хочу вас обидеть…

— Я и не обижаюсь. Другая арабская традиция — продолжительный разговор о пустяках, перед тем как перейти к делу. Вам, англичанам, такое незнакомо. Почему доктор Шаффер отправил вас ко мне? И чего вы от меня хотите?

Лэнг решил не исправлять сложившегося у Бен-Хамиша впечатления о том, что его и впрямь направил сюда Шаффер. Поэтому он, не отвечая, извлек из кармана пиджака бумаги с переводом, который сделал Джейкоб.

— Я хотел бы узнать, что вы думаете об этом. Доктор Шаффер сказал, что вы могли бы помочь мне разобраться, в чем тут дело.

Лэнг не видел выключателя, но, едва только хозяин взял листы, как на стол с потолка упал луч света. По мере чтения Бен-Хамиш все мрачнее супил брови и, закончив, сразу же перечитал еще раз.

В конце концов он вскинул голову.

— Где вы это взяли?

— Отыскал в старом радиоприемнике, — честно сказал Лэнг и объяснил, как это случилось.

Не говоря больше ни слова, Бен-Хамиш поднялся и подошел к стене, находившейся за спиной Лэнга. Панель беззвучно сдвинулась в сторону, открыв темное пятно. И внезапно оттуда ударил такой яркий свет, что Лэнгу пришлось поспешно прикрыть рукой глаза, привыкшие к царившей в доме полутьме.

Когда же он убрал ладонь от лица, то увидел перед собою сверкающую стеклом и нержавеющей сталью лабораторию. На большом столе было нагромождено множество аппаратов, часть из которых показалась ему точь-в-точь такими же, как те, что он видел в Технологическом институте.

Они вошли туда, и дверь тихо скользнула на место.

— Я думал, что вы работаете в каком-то университете, — сказал Лэнг.

— Так и было, пока… В общем, как говорите вы, англичане, это совсем другая история.

Он подошел к стоявшей среди приборов коробке, длиной и шириной с ту, в которой Лэнг держал сигары, но намного выше и сделанной из сверкающего металла.

— В вашем документе, мистер Рейлли, указаны габариты Ковчега. В этой емкости пропорции точно соблюдены.

Лэнг молча ждал продолжения.

— Обратите внимание и на то, что, как и Ковчег, эта емкость сделана из золота и дерева.

Лэнг снова промолчал.

— Мистер Рейлли, вы хорошо знакомы с явлением сверхпроводимости?

Лэнг шагнул к столу, чтобы получше рассмотреть коробку.

— Знаю только, что это какая-то новая физическая теория.

Бен-Хамиш вздохнул, не скрывая разочарования.

— Сверхпроводимость давно уже не только теория. Помимо всего прочего, с ее помощью можно создавать токопроводящие участки в некоторых молекулах и даже нитях ДНК. А это обещает колоссальные новые возможности для медицины, в частности, для лечения рака и ряда других болезней. Кроме того, в сверхпроводнике монохроматическое световое излучение распространяется медленнее скорости света, но поглощает магнитную энергию, нейтрализуя и положительный и отрицательный полюса.

В голове Лэнга мелькнули какие-то обрывки школьной физики.

— Но если оба полюса нейтральны…

— Тогда сверхпроводник сможет уменьшить вес материала, не меняя его массы.

— Левитация?

— Именно так.

— Что ж. Плохо лишь одно — за время, прошедшее с тех пор, как я закончил школу, все остальные научные сведения полностью выветрились у меня из головы.

Бен-Хамиш устроился на стоявшем перед столом длинноногом табурете и жестом предложил Лэнгу занять второй.

— Постараюсь объяснить попроще. Значительная часть энергии утрачивает свой потенциал либо на месте, либо в процессе передачи через пространство. Электричество, например, передают по проводам. Сверхпроводник не имеет таких ограничений, и…

Лэнг поднял руку.

— Постойте! Электричество, сверхпроводники… Но ведь мы говорим о событиях, которые случились за полторы тысячи лет до нашей эры. У них ведь не было ничего подобного.

Бен-Хамиш печально покачал головой.

— Еще как было, мистер Рейлли. Электричество не изобрели — его открыли, то есть обнаружили. То же самое и с гравитацией. Физические законы действовали во вселенной задолго до появления первого фараона. Древние много что знали и многое умели использовать. Но за эпоху Темных веков очень значительная часть их знаний оказалась утрачена. И многие мудрости еще предстоит открыть заново.

Лэнг не без труда оторвал взгляд от золотой коробки.

— Значит, вы занимаетесь повторным открытием древних тайн?

— Мою специальность, думаю, можно было бы назвать археологической физикой. По крайней мере, именно этот предмет я преподавал в Каирском университете, пока…

Лэнг промолчал.

— Пока правительство не раскрыло мою тайну.

Рейлли подался вперед, на мгновение забыв о коробке.

— Которая заключалась?..

Бен-Хамиш глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть. Только нырять он приготовился не в воду, а в прошлое.

— Вы удивитесь, если я скажу, что на самом деле меня зовут не Бен-Хамиш, а просто Хамиш?

— Вы еврей?

Бен-Хамиш кивнул.

— Как только это выяснилось, меня отстранили от преподавания, чтобы я не разлагал молодых мусульман.

— Но я думал, что Египет и Израиль давно уладили свои разногласия.

Бен-Хамиш язвительно фыркнул.

— После того, как Израиль захватил Синай, уничтожил египетскую авиацию и почти все египетские танки, согласиться на заключение мира было очень легко. Вашему президенту Картеру удалось устроить Кэмп-Дэвидские соглашения лишь потому, что Египет, по существу, потерпел полное поражение и не имел никаких возможностей ни для продолжения войны, ни для возврата своей территории. Но арабы продолжают ненавидеть евреев, и эта ненависть будет жить, пока на этой земле останется хотя бы по одному представителю обоих народов.

Он сделал паузу и сглотнул.

— Именно поэтому меня и держат под постоянным наблюдением. Правительство может в любой момент арестовать меня как агента враждебной страны. — Он горестно усмехнулся и добавил: — Все евреи, живущие в Египте, считаются вражескими агентами, особенно те из них, кто, по мнению правительства, может пригодиться врагам.

— Пригодиться?..

Хозяин дома посмотрел на свои ладони, как будто ожидал увидеть там какой-то изъян.

— Пока мне не пришлось уйти из университета, я опубликовал в археологических и естественнонаучных журналах множество работ, касающихся древних и утраченных научных знаний.

— Так почему бы вам не уехать? Уверен, что любой израильский университет с радостью принял бы вас на работу.

— Все не так просто, — глухо произнес Бен-Хамиш. — Моя специальность — Древний Египет. Если я покину страну, египтяне всегда найдут предлог для того, чтобы отказать мне во въезде. Кроме того, моя жена — арабка, и ей совершенно не хочется уезжать с родной земли.

Приглушенные шаги?

— Впрочем, я отклонился от темы, — сказал Бен-Хамиш. — Мы говорили о сверхпроводниках.

— Мне все же трудно поверить в то, что такие вещи существовали в древности.

Бен-Хамиш потер ладонью подбородок и слез с табуретки.

— Что ж… Извините, пожалуйста…

Он вышел из комнаты; дверь тихим вздохом закрылась за ним. Через минуту Бен-Хамиш вернулся, в руке у него была обычная канцелярская папка. Открыв ее, он положил на стол перед Лэнгом несколько фотографий.

Первая же фотография поставила Лэнга в тупик. Он увидел фигуру мужчины в известном всему миру египетском стиле — лицо в профиль, туловище анфас. Лэнг прищурился и поднес фотографию поближе к глазам.

— Это фотография детали барельефа из храма Хатор в Дендре, — сообщил Бен-Хамиш. — Приблизительная датировка — четыре с половиной тысячи лет до нашей эры.

— Но что?.. — начал было Лэнг и осекся, внезапно поняв, что находится в руке у фигуры. — Похоже на удлиненную лампочку, а змея — вместо провода.

— Это не просто лампочка, а катодная трубка.

— Радио?

— Радио? — почему-то переспросил Бен-Хамиш.

— Да, радиолампа, как в старых приемниках.

С которыми так любил возиться доктор Ядиш.

Лэнг взял другой снимок; на нем было изображено нескольких больших кувшинов. От одного была отрезана, примерно посередине, верхняя часть, а оставшаяся часть была закрыта затычкой, из которой торчал какой-то прут.

Он всмотрелся в снимок.

— А это что такое?

— Посмотрите получше, мистер Рейлли. Этот сосуд находится в национальном Музее Ирака, в Багдаде. Медный цилиндр вставили в горловину глиняного кувшина, закрепили смолой или асфальтом и запечатали свинцом. В середине цилиндра находится железный прут. Сосуд, который вы видите, и еще немало подобных, ориентировочно датируются — конечно, если я не ошибаюсь, — тысяча двухсотым годом до нашей эры.

Лэнг задумался на мгновение.

— Я никогда не был силен в науках. Что это такое?

— Батарея, мистер Рейлли, — медленно, как будто обращаясь к умственно отсталому ребенку, сказал Бен-Хамиш. — Батарея, источник электрической энергии.

— Но как…

— После Второй мировой войны некий Уиллард Грей из массачусетского отделения «Дженерал электрик» сделал точную копию устройства, которое вы видите на снимке. Немного лимонной кислоты — проще говоря, чистого сока цитрусовых — обеспечили электрический ток с напряжением в два вольта. Если не верите мне, можете посмотреть апрельский номер «Сайенс дайджест» за 1957 год.

В деревянную панель, служившую дверью, негромко постучали. Бен-Хамиш неторопливо подошел к двери, чуть-чуть приоткрыл ее и что-то сказал. Лэнг не разобрал ни слова. Закрыв дверь, Бен-Хамиш вернулся с подносом, на котором стоял тот же (или такой) же чайник и пиалы.

— Не захотели немного освежиться?

На сей раз Лэнг взял чашечку с крепким до горечи чаем, а профессор продолжил свой рассказ.

— На остальных фотографиях медная посуда из древнего Шумера. На нее методом гальванизации нанесен слой серебра. А также немало других «радиоламп».

Лэнг был почти готов внутренне к тому, что хозяин продемонстрирует ему рисунок из египетской гробницы, на котором запечатлен фараон, смотрящий телевизор, или одна из его жен или наложниц, сушащая волосы с помощью фена. Или этот человек и немало тех, кто вместе с ним занимался этими вопросами, посходили с ума, или существующее представление о древней истории мира нуждалось в серьезном пересмотре.

Лэнг склонялся ко второму варианту.

И все же, то, что только что услышал и увидел, было больше похоже на всплеск фантазии Лавкрафта, Воннегута или Уэллса. Вряд ли он больше изумился бы, если бы Грампс вдруг процитировал ему Шекспира.

Он отхлебнул чаю и поставил пиалу на стол.

— Предположим, что все это верно. Но при чем тут Ковчег и его сверхпроводимость?

— При зарядке от моноатомных элементов с перестроенной орбитальной структурой, как, например, чистое золото, упомянутое в ваших текстах…

Лэнг вскинул руки во всемирном жесте: сдаюсь.

— Профессор, попытайтесь все же объяснить это как-то попонятнее, простым английским языком, какой был бы доступен любому обывателю.

Бен-Хамиш задумался на мгновение.

— Проще говоря… вернее, упрощая почти до абсурда: будучи заряжен, сверхпроводник продолжает выполнять ту задачу, для которой предназначен, бесконечно долго — получается нечто вроде вечного двигателя. Принцип, по какому построен Ковчег, должен позволять транспортировать энергию на любое расстояние на протяжении отрезка времени практически неограниченной продолжительности. В общем случае, при подпитке от чистого золота — манны, о которой говорится в вашем тексте, — эта энергия вполне могла обрести форму трудно представимой мощности, направленной на определенную цель.

— Как это было под стенами Иерихона?

— Именно, как при осаде Иерихона.

Лэнг протянул руку к коробке.

— И вот такая коробка, вроде…

— Нет! — крикнул Бен-Хамиш и резко оттолкнул руку Лэнга. — Вы мгновенно погибли бы точно такой же смертью, какая описана в ваших бумагах. Позвольте, я кое-что вам покажу.

Вновь соскользнув со своего насеста-табурета, Бен-Хамиш придвинул к столу резиновый коврик.

— Встаньте сюда. В библейские времена каучука не знали, и потому носильщики Ковчега тщательно мыли и еще тщательнее вытирали ноги, избавляясь таким образом от влажности и органических выделений, которые могли бы служить проводником. Одежду для них делали из самой лучшей материи, чтобы она производила как можно меньше статического электричества.

Он надел резиновые перчатки, переставил чуть в сторону золотую коробку, а потом отошел от стола и открыл стоявший у стены шкаф. Вынув оттуда металлический брусок, бросил его Лэнгу.

— Это железо.

Рейлли посмотрел на тяжелый кусок металла, который держал в руке.

— Ну и что?

— Будьте добры, положите его на край стола.

Лэнг повиновался.

Бен-Хамиш встал на коврик рядом с Лэнгом и снова переставил коробку на столе.

Потом произошло нечто непонятное. Ему показалось, что из коробки ударил самый яркий луч света, какой ему только доводилось видеть — вспыхнул и сразу исчез. Все случилось так быстро, что Лэнг усомнился, было это на самом деле, или ему померещилось, тем более что он не услышал ни звука. А массивный кусок металла исчез. Не расплавился, не превратился во что-нибудь, а попросту исчез, не оставив ни осколка, ни дымка.

— Чертовщина!

Бен-Хамиш неторопливо снимал перчатки.

— Вот именно.

— Но что случилось с металлом?

Бен-Хамиш пожал плечами.

— На этот счет есть много теорий, в том числе и о переходе предметов в параллельное измерение.

— Да, доктор Шаффер упоминал об этом. А вы можете вернуть исчезнувшее?

— Пока что нет.

Лэнг глубоко вздохнул. Он никак не мог понять, правда ли все это. А может быть, он имеет дело с сумасшедшим или талантливым фокусником?

— Полагаю, многие правительства захотели бы заполучить такую вещь в свои арсеналы, если бы знали о ней.

Бен-Хамиш усмехнулся.

— А почему вы думаете, что они не знают? — Он поднял руку, останавливая Лэнга, который уже был готов задать следующий вопрос. — Позвольте, я расскажу вам одну историю. В 1976 году неподалеку от Финикса, в вашем штате Аризона, жил фермер по имени Дэвид Хадсон. Жил себе, растил хлопок. В тех местах почва сильно насыщена натрием, и мистер Хадсон пытался нейтрализовать ее при помощи больших количеств серной кислоты. Вы понимаете, о чем я?

Лэнг кивнул.

— Он хотел разбавить кислотой щелочь?

— Совершенно верно. Так вот, после одной такой обработки мистер Хадсон послал образцы почвы на анализ. Отдельные макрочастицы этой почвы, высохшей под жарким аризонским солнцем, вдруг ярко вспыхивали и бесследно исчезали. Вы слушаете меня?

Лэнг взял с подноса кусочек какой-то сладости, которая буквально таяла во рту, оставляя приятный, но совершенно незнакомый ему привкус.

— Конечно.

— Мистер Хадсон год за годом проводил все новые и новые анализы. Каждый раз вещество при различных температурах резко меняло свои свойства.

Лэнг вспомнил, о чем в Атланте Технологического института рассказывал ему и детективу Морзу профессор Уэрбел.

— Позвольте мне предположить… — Он пересказал услышанное, как можно тщательнее вспоминая подробности.

— Совершенно верно. Значит, вы уже имели возможность исследовать эту… манну. Но история мистера Хадсона еще не закончена. Он потратил огромные деньги на поиск путей превращения этого изумительного материала в источник энергии при помощи сверхпроводимости. Способность мгновенно сгорать с сильным пламенем, невесомость — за всем этим крылся огромный потенциал. Но сначала ему долго отказывали в выдаче лицензии на строительство завода, где он собирался делать это вещество, а потом стали находить грубые ошибки во всех планах, которые он представлял. Потом всплыли какие-то огрехи в определении границ его собственности. А потом произошел так и не получивший объяснения взрыв, за которым последовала утечка многих тонн ядовитых веществ. Чиновники из ваших правительственных органов, охрана окружающей среды, надзор за безопасностью на производстве…

— Управление охраны труда, — подсказал Лэнг.

— В общем, те, кто имел на это право, наложили на него штрафы и другие наказания. Потом появились ваши военные и запретили ему вести исследования в области сверхпроводимости, ссылаясь на резоны национальной безопасности. Если честно, мистер Рейлли, я был крайне удивлен тем, что ваше прославленное демократическое правительство могло прибегнуть к такому произволу.

Лэнга это как раз не удивляло. После того, как сложилась активно действующая коалиция бюрократии и военных, законы, Конституция и права личности не то чтобы были отменены, но сделались настолько дорогим удовольствием, что пользоваться ими могли только самые богатые.

— Говорите, в дело вмешались военные?

Бен-Хамиш кивнул.

— Именно так.

— Выходит, они интересовались потенциалом оружия… — рассуждал вслух Лэнг.

— Не потенциалом, — поправил его Бен-Хамиш, — а самыми реальными его возможностями.

— Реальными?

— Мистер Рейлли, вы, несомненно, помните о проекте «звездных войн», о котором так шумели во времена вашего президента Рейгана — постройке спутников-убийц, которые должны были сбивать летящие советские ракеты. Ни одного такого спутника так и не построили, но одна только угроза привела к такому всплеску расходов русских на оборону, что коммунисты за год или два полностью разорились.

Лэнг прекрасно помнил все это — крах «империи зла», ускоривший его расставание с Управлением.

— Вы имеете в виду, что «звездные войны» были фактически версией этого… в общем этого? Сверхпроводника?

Бен-Хамиш улыбнулся и немного склонил голову.

— Точно. Всеми разговорами о спутниках-убийцах русским только протирали глаза.

— Втирали очки.

— Короче говоря, обманули.

— Получается, что, по крайней мере, у Соединенных Штатов эта технология имеется?

— Я в этом почти уверен.

— А у кого еще?

Бен-Хамиш пожал плечами.

— Кто может это знать? Ведь то, о чем на самом деле говорил ваш президент, поняли только немногочисленные физики, знавшие об уникальных возможностях Ковчега.

— Но египтяне должны подозревать что-то в этом роде. Иначе, зачем бы они стали наблюдать за вами?

— Из моих опубликованных работ властям известно, что я изучаю нечто такое, что потенциально может быть использовано в качестве оружия. А еще занимаюсь чем-то таким, что при должном применении могло бы в буквальном смысле двигать горы.

Лэнг вновь уселся на табуретку и налил себе еще чаю.

— Или многотонные скалы, если говорить о постройке пирамид.

— Верно.

— Но каким образом?

Бен-Хамиш снова тщательно изучил тыльные стороны обеих своих ладоней.

— Этого я еще не знаю. Пока что мне известно наверняка только то, что вы видели. Единственный материал, с которым не происходит того, что случилось с железкой, — чистое золото.

— А что происходит с золотом?

— Золото, мистер Рейлли, не горит. Оно плавится. В вашем документе сказано о том, что Моисей сжег золотого тельца. Он мог сделать это единственным способом — использовать силу, сходную с той, которая была получена путем создания Ковчега. Она превращает золото в белый порошок. Если хотите, манну.

— Позвольте, я попробую еще немного прояснить все это. — Лэнгу приходилось все время одергивать хозяина, чтобы тот не воспарял в недоступные для него научные выси. — Белый порошок, манна, питает энергией Ковчег, и тот превращает золото в белый порошок. Почему так происходит?

Бен-Хамиш несколько раз медленно покачал головой из стороны в сторону.

— Это пока что мне неизвестно. Это определяется каким-то законом природы, который только предстоит открыть заново.

Лэнг поднялся.

— Доктор Бен-Хамиш, я не смею дольше тратить ваше время. Чем я могу?..

Бен-Хамиш пересек комнату и отодвинул панель.

— Вы мне ничего не должны. Думаю, вы поняли по обстановке моего дома, что я не нуждаюсь в деньгах. Я полностью обеспечен благодаря наследству и капиталовложениям за пределами Египта. Разговор с вами сам по себе был для меня удовольствием. Меня редко навещают гости. — Он кивнул в сторону улицы, где находились его стражи. — Вряд ли могут возникнуть сомнения, почему очень мало кто из бывших коллег решается скрасить мое одиночество.

Хозяин выпустил Лэнга через ту же заднюю дверь, через которую привел. Когда Рейлли окольным путем вышел на улицу, двое часовых все так же сидели в своем «Мерседесе».

 

Глава 40

Отель «Четыре сезона»

1089 Корнич эль-Нил

Каир

Через двадцать минут

Лэнг отправился на встречу с Бен-Хамишем прямо из аэропорта. От маршрута он отклонился лишь для того, чтобы вручить портье гостиницы свой единственный чемодан, и сразу же отправился на другой берег реки. Теперь же Рейлли был готов выслушать поток многословных оправданий и обещаний по поводу того, когда он все же сможет занять свой номер. Тем более что вид протянувшейся среди мраморных колонн вестибюля длинной очереди из растрепанных и потных новых постояльцев, которые так же с нетерпением ждали возможности принять душ, побриться и, возможно, вздремнуть, чтобы настроить измотанный долгим путешествием организм на местное время, не сулил ничего хорошего.

Впрочем, хотя Лэнг провел в арабском мире не так уж много времени, да и то давным-давно, он понимал происходившее намного лучше, чем большинство прочих путешественников, вымотанных сменой часовых поясов и донельзя раздраженных неразберихой, которой сопровождалось поселение в гостиницу. Ну а регистратор за стойкой с чрезвычайно виноватым видом ссылался на немыслимое количество ошибок с бронированием номеров и нехватке умелого персонала; затем с заговорщицким видом наклонился к Лэнгу.

— Этих людей невозможно заставить работать, — сообщил он с покровительственной улыбкой, которая должна была говорить: мы-то с вами понимаем, что местные женщины терпеть не могут работать. — Сейчас у нас свободны только президентские апартаменты. Правда, они стоят на несколько сотен фунтов дороже, чем тот номер, который заказывали вы.

Лэнг, естественно, не поверил этой старой чуть ли не как мир уловке, с которой приходится сталкиваться по всему Ближнему Востоку. Он пересек роскошный вестибюль, перегнулся через стойку портье и так, чтобы его действий не видели сотоварищи по несчастью, положил на полированную столешницу бумажку в десять египетских фунтов и сказал, улыбаясь:

— Я хотел бы как можно скорее попасть в свой номер.

— Можете не беспокоиться, — ответил с масляной улыбкой портье, проворно накрыв бумажку ладонью.

Лэнг выпрямился и убрал бумажник в карман.

— Тогда уж будьте любезны, принесите мне ключ сами. Я буду в баре.

Трудно было понять, то ли интерьер гостиничного бара должен был точно передавать древнеегипетский стиль, то ли оформители вложили в него определенный гротеск. Круглое окно темно-синего стекла отражалось в одинаковых хрустальных обелисках. Покрытое золотым лаком кресло, в котором сидел Рейлли, смутно напоминало меблировку Версаля.

Моментально, словно из лампы Аладдина, появился официант, который, судя по костюму, дополненному феской, мог бы председательствовать на собрании местных миллионеров-филантропов. Лэнг, успевший за утро по уши накачаться кофеином, заказал большой стакан апельсинового сока, откинулся на спинку кресла и восстановил в памяти все подробности только что закончившейся встречи.

Значит, что он имеет помимо того, что Моисей был не евреем, а египетским фараоном? И израильтян, которые тоже были не евреями, а египтянами? Оружие древнего происхождения, но способное, вероятно, уничтожить любую современную империю… Неужели именно это устройство и искали неизвестные «они»? Более вероятно, что они старались предотвратить его создание. Что из этого следовало? То, что кто-то прилагает такие усилия для того, чтобы предотвратить распространение этого оружия, вовсе не значит, что этот «кто-то» еще не обладает им.

Из того, что было ему известно, Лэнг мог сделать вывод, что имелось оно только у Соединенных Штатов.

Но системы вооружения — все равно что популярные песни: однажды прозвучала, а на следующий день ее напевает или насвистывает каждый второй. Если у Америки имеется Ковчег… а что это? Лучевое оружие? Лазерное? Впрочем, неважно. «Звездные войны». Если это оружие у Соединенных Штатов есть, они наверняка испытывали его, а если испытывали, то о его существовании, по крайней мере, известно кому-то из других главных игроков на мировой арене.

Но которым из них?

— Мистер Рейлли?

Рядом стоял вкрадчивый портье с его чемоданом в руке.

— Ваш номер готов.

Из окна открывался впечатляющий вид на могучую реку и остров, на котором Лэнг только что побывал, но Рейлли задернул занавески от дневного яркого света, долго мылся под душем, а потом растянулся на огромной кровати. Он попытался было вернуться к мыслям, на которых сосредоточился в баре, но почти сразу уснул.

Проснувшись, Лэнг не смог сообразить, долго ли проспал. В комнате, несмотря на задернутые шторы, было совсем светло. На мгновение он будто завис между действительностью этого мира и тонким миром сновидений. Он находился… находился где-то, и еще где-то раздавались звуки… шум. Но что за шум?

В дверь его номера самым реальным образом стучали.

— Минуту! — отозвался Лэнг, поспешно натягивая брюки и засовывая ноги в ботинки. — Кто там?

— Коридорная служба.

На полпути к двери Лэнг остановился. Он ничего не заказывал, и даже не собирался. Еще одна знакомая ему хитрость обслуживающего персонала в гостиницах этой части света заключалась в том, что в прейскуранте указывалась одна стоимость услуги, а после доставки в номер с постояльца требовали вдвое больше.

Лэнг посмотрел в глазок. Перед дверью стоял портье. Ну, и что делать?

Как только он повернул ключ, дверь резко распахнулась. В комнату из коридора ввалились двое крупных мужчин. Они захлопнули дверь, а портье, по-видимому, удалился, сыграв свою роль.

Оба, несмотря на жару, были в темных костюмах, а глаза скрывали за черными очками. Прямо Траляля и Труляля из «Алисы в Зазеркалье».

Возможно, именно эта пара следила за домом Бен-Хамиша. Как бы там ни было, они принялись тут же обшаривать комнату и чемодан Лэнга, а тому тем временем оставалось лишь проклинать себя за то, что он не обзавелся оружием. Впрочем, пронести его мимо службы безопасности в аэропорту все равно не удалось бы.

— Если вы, джентльмены, из туристского бюро, то скажу сразу — номер меня полностью устраивает.

Непрошеные пришельцы никак не отреагировали, будто и не слышали его слов. И лишь закончив переворачивать белье в единственном чемодане Лэнга, один из них, тот, что был пониже ростом, повернулся и спросил по-английски с сильным акцентом:

— О чем вы разговаривали с евреем Бен-Хамишем?

Он даже не попытался прикрыть выпиравшую у него слева под мышкой рукоять пистолета.

Лэнг поджал губы и прищурился, как будто старательно напрягал память.

— Мы говорили о многом: о башмаках и сургуче, о королях и капусте…

Удар раскрытой ладонью оказался настолько быстрым, что Лэнг успел лишь немного повернуть голову, и все равно у него на мгновение потемнело в глазах. Судя по всему, громилы не любили Льюиса Кэрролла.

Нападавший стоял неподвижно, как будто не сделал только что молниеносного движения.

— Повторяю, мистер Рейлли…

— Моя фамилия Коуч, — возмутился Лэнг. — Вы, очевидно, ошиблись номером.

Противник позволил себе намек на улыбку.

— Мы знаем, какое имя указано в паспорте, который вы предъявили, заселяясь в эту гостиницу, мистер Рейлли. Ну, в последний раз спрашиваю: о чем вы говорили с евреем?

Будь этот парень профессионалом, а не наемным головорезом, он не стоял бы так близко. И не стал бы допрашивать человека, от которого можно было бы ждать враждебных действий, держа оружие в наплечной кобуре, куда Лэнг мог бы дотянуться, а не в руке.

— Иди в жопу.

На сей раз пришелец нанес удар крепко сжатым кулаком, вложив в него весь свой вес. Именно так, как и ожидал Лэнг.

Легко уклонившись от кулака, он уперся ногой в колено противника и, схватив того за запястье, сильно дернул. Увлекаемое инерцией массивное тело ринулось вперед. Лэнг же с силой нажал ступней на колено, нога противника неестественно выгнулась, он споткнулся и громко вскрикнул от боли. Пока он пытался удержать равновесие, рука Рейлли метнулась ему под пиджак и вернулась уже с пистолетом.

Все это произошло быстрее, чем второй из пришельцев успел достать свое оружие. И теперь ему в лоб глядело дуло того пистолета, который только что принадлежал его напарнику. Молодчик осторожно убрал правую руку, так и не успевшую прикоснуться к рукояти, и вытянул обе руки перед собой.

Лэнг шагнул к двери. Он наводил пистолет то на одного, то на другого из своих противников.

— Так, парни, положение изменилось. Сначала ты. — Он ткнул пистолетом в сторону человека, который так и стоял с вытянутыми руками. — Ты! Сними пиджак и брось его на кровать. Потом, пользуясь только большим и указательным пальцами левой руки, вынь оружие из кобуры и брось на кровать. Живо!

— Подойди сам и возьми, — глумливо усмехнувшись, ответил бандит. — Стрелять ты все равно не посмеешь — на выстрел тут же слетится полиция, словно мухи на кучу дерьма.

Лэнг знал, что он прав. И потому сделал шаг вперед, как будто намеревался приблизиться на дистанцию рукопашного боя. Но, вместо второго шага, он изо всей силы ударил противника носком ботинка в промежность.

Издав один-единственный негромкий вскрик, могучий мужчина сложился, словно воздушный шарик, из которого внезапно выпустили воздух.

Лэнг присел на корточки перед корчащимся и стонущим противником, сунул руку под пиджак и вынул пистолет.

— Видит бог, я хотел по-хорошему, — сказал он, вздохнув.

Он выпрямился, держа в каждой руке по пистолету, и посмотрел на того из лежавших, у кого, по всей вероятности, была раздроблена коленная чашечка.

— Ты: собери все, что вывалил из моего чемодана, и аккуратно уложи на место. И побыстрее, если не хочешь остаться мерином, как, возможно, предстоит твоему приятелю. — Тот повиновался без единого слова.

— Теперь, господа, чтобы вы не скучали, новая игра — кто быстрее и крепче свяжет второго. Берите простыни и рвите их на широкие полосы.

Через пять минут оба негодяя были надежно прикручены к кровати.

Лэнг вышел за дверь и осторожно прикрыл ее за собой так, чтобы услышать щелчок замка. Потом он вынул из-за пояса брюк один из пистолетов и совсем было сунул его под подушку одного из кресел, стоявших в лифтовом холле, но остановился. В руке у него был «дезерт игл».

Проклятье. За несколько последних дней он видел этих громадных пистолетов больше, чем за всю предшествующую часть жизни. Не иначе, какой-то торговец оружием устроил распродажу со скидкой — и весьма серьезной скидкой, — чтобы убедить «Мухабарат» переключиться с не слишком надежного, но недорогого и широко распространенного «стечкина», русского аналога «вальтера ППК», на эти громадины.

Спустившись в вестибюль, он решительно направился в голову очереди будущих постояльцев, которые сразу начали протестовать. Не обращая ни на кого внимания, Лэнг обратился к регистратору, сразу протянув ему десятифунтовую купюру.

— Я срочно уезжаю. Мой паспорт, пожалуйста.

Негодующая очередь все еще продолжала роптать, когда Лэнг быстрыми шагами пересек вестибюль, успев заметить изумление на лице портье, поспешно скрывшегося в комнатушке позади своей стойки.

Дневная каирская жара обрушилась на Лэнга, как удар молота. Пока он крутил головой, высматривая такси, которых, к его изумлению, на стоянке перед отелем не оказалось, рубашка успела пропитаться потом и прилипнуть к спине.

Он попытался сообразить, как можно быстрее всего попасть в аэропорт, но тут обстоятельства заставили его импровизировать.

Из вращающейся двери гостиницы вывалились Труляля и Траляля. Вероятно, простыни в гостинице все же делали из второсортного хлопка, да и удар по колену оказался не столь сильным, как понадеялся Лэнг.

Лэнг кинулся бежать как раз в ту секунду, когда они заметили его.

Нечего и сомневаться, что вдвоем они быстро справятся с ним, если не применять оружия, а на стрельбу, как совершенно верно сказал один из этих типов, сразу слетится полиция.

Прямо перед Рейлли находился оперный театр, а на противоположной стороне улицы красовалась красная буква «М» в синей восьмиконечной звезде — эмблема каирского метро.

Чуть не сбив с ног женщину с ребенком, Лэнг кинулся туда, перепрыгивая через две ступеньки сразу.

Ему повезло — поезд только-только подошел, из него высаживались пассажиры. Даже на бегу Лэнг успел заметить, насколько в метро чище, чем на улицах. Порадовавшись тому, что сохранил мелочь, он вложил монеты в автомат; через секунду раздался щелчок, и в руке у него оказался билет. Лэнг знал, что за поездки до разных станций здесь нужно платить по-разному, но сейчас его это не волновало. Можно было бы сэкономить несколько секунд и перепрыгнуть через турникет, но это обязательно заметил бы дежуривший на платформе полицейский.

Рейлли устремился было к ближайшему вагону, но вовремя сообразил, что первые два предназначены для женщин и виновато улыбнулся уже повернувшемуся к нему полицейскому. Тот, судя по всему, нисколько не удивился ошибке, столь типичной для туристов с Запада.

Держа в руке чемодан, Рейлли вскочил в третий вагон и обернулся как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как на станцию вбежали Труляля и Траляля. Один из них указал на окно, через которое смотрел на них беглец. В этот момент поезд дернулся и начал набирать скорость. Лэнг не удержался и помахал им через стекло.

Он не имел никакого понятия, куда его везут. Впрочем, сейчас ему требовалось только как можно дальше оторваться от преследователей. На следующей остановке Рейлли протиснулся через переполненный вагон к схеме метро, снабженной подписями на арабском и английском языках, и решил, что вошел на станции «Джезира», ближайшей к оперному театру. Впереди две линии пересекались. Он мог либо перейти, либо ехать дальше по этой же линии. Плохо было то, что он не мог найти пути в аэропорт.

Мужчина в поношенной пиджачной паре встал, чтобы выйти на следующей остановке, и Лэнг сел на его место. Что-то во всем происходящем было не так.

Если люди из «Мухабарата» знают, что он едет в этом поезде, что мешало им попросту войти на следующей остановке?

Напрашивался один, весьма зловещий ответ: они не хотели, чтобы об их действиях узнали правоохранительные органы уровнем пониже, которые могли начать задавать неприятные вопросы и так или иначе помешать упрятать Лэнга, как в черную дыру, в какую-нибудь тайную тюрьму. Или, возможно, они просто не успели оповестить полицию на других станциях.

Как бы там ни было, вероятно, стоило, пока не поздно, выбраться из метро.

Выходя из вагона, Лэнг увидел, как Труляля и Траляля сбегали вниз по лестнице. Им-то, без сомнения, не составило труда отыскать машину. Но пробки на улицах все же не позволили им опередить поезд.

Да, надо было выйти раньше, но теперь что уж сожалеть…

Пытаясь укрыться в толпе выходящих, Лэнг почти добрался до противоположного выхода, когда преследователи увидели его и кинулись бегом по платформе.

Распихивая в стороны изрыгавших проклятия пассажиров, Лэнг взлетел наверх и огляделся по сторонам. Так и не зная, куда попал, он поспешно свернул за ближайший угол, а потом за следующий.

Место, куда его занесло, называлось сук — шумный восточный базар. Вдоль узкой улочки тянулись прилавки, так что для покупателей, торговцев и туристов оставался проход не более пяти футов шириной. Смесь языков была примерно такой же, как во время смешения языков, при строительстве библейской Вавилонской башни. Прямо перед ним устроилась, скорчившись на асфальте, женщина в грязной чадре. Одной рукой она протягивала прохожим стакан с каким-то напитком, а другой пыталась отогнать от него мух. Это ей плохо удавалось — в розоватой жидкости уже плавало несколько утопленниц. Оттуда, где стоял Лэнг, были видны прилавки с бронзовыми украшениями, поделками стеклодувов, специями и низкопробными сувенирами. В тошнотворной смеси запахов ему удалось распознать лишь испражнения, гнилые овощи и дым горящих дров.

Его дернули за штанину.

— Миста мерикан, скарабей!

Лэнг посмотрел вниз и увидел мальчика, которого нельзя было даже назвать подростком, без передних зубов, облаченного в традиционные бедуинские одежды. Мальчик протягивал вырезанного из чего-то непонятного маленького жука-навозника, который у древних египтян символизировал воскресение из мертвых.

— Из могил в долине. Очень, очень старый. Мерикан, всего пять дол’в…

Лэнг покачал головой и начал протискиваться по улице. Ему пришлось задержаться, чтобы пропустить процессию американских туристов с наушниками на головах, следующую за предводителем, в роли которого выступала говорившая в болтавшийся возле рта микрофон и вздымавшая над головой зонтик с привязанным к нему носовым платком женщина.

Задержка оказалась достаточно продолжительной, и юный продавец скарабеев вновь догнал Лэнга.

— Три дола, миста мерикан. Бери за три дола!

Лэнг покачал головой и ринулся вперед.

Громкие выкрики — судя по тону, брань — заставили его обернуться. Труляля и Траляля повалили старухины бутылки с питьем, и она выражала свое неодобрение, как предположил Лэнг, самыми недвусмысленными оскорблениями.

Прижимая к груди свой чемоданчик, словно несущийся в атаку с мячом игрок в американский футбол, Лэнг оттолкнул в сторону туриста в шортах и типично европейских сандалиях и протиснулся между двумя киосками. За это время юный торговец сувенирами успел атаковать новые жертвы.

— Скарабей, миста! Всего пять мерикански дола’в.

Рынок — сук — представлял собой лабиринт из хрупких киосков и полощущихся на легком ветерке тентов. Лэнг не имел возможности перейти на бег, но и преследователи не могли двигаться быстрее его. Он протиснулся между деревянным киоском, где болтались на веревке бирюзовые украшения, и другой веревкой, поддерживавшей соседнюю палатку, в которой громоздились коробки с финиками. Потом остановился.

Одного из преследователей не было видно. Быстро оглядевшись, Рейлли понял, куда тот делся. Каким-то образом ему удалось обогнать беглеца. Лэнг оказался зажатым между киосками, тентами и двумя преследователями, которые никак не могли питать к нему добрых чувств. Его рука потянулась к торчавшему за поясом «дезерт иглу».

Нет. Слишком много народу. Обязательно пострадают не только его враги, но и простой базарный люд.

 

Глава 41

2110 Пейсис-Ферри-роуд

Винингс, Джорджия

7:38 утра

Двумя днями раньше

Алисия вышла после душа, напевая мелодию из старого спектакля. Минувшая ночь, проведенная с Лэнгом, оказалась как раз такой, как она себе представляла. Улыбаясь своим мыслям, женщина закуталась в толстый махровый халат, который умыкнула из вашингтонского отеля «Уиллард» — как-то раз скряги из Министерства юстиции почему-то позволили ей остановиться там, а не в обычных «Шератоне» или «Марриотте», расположенных невесть где. Обмотав голову тюрбаном из полотенца, Алисия вошла в спальню и замерла на месте.

В первый миг она подумала, что Лэнг позабыл что-нибудь и вернулся. Но нет, в ее комнате, преграждая ей путь в коридор, стояли двое мужчин, которых она никогда прежде не видела.

Тот, который оказался ближе к ней, был лет тридцати пяти, худощав, ростом шесть с лишним футов, с темными волосами, подстриженными немного короче, чем считается модным, выбрит настолько чисто, будто только что отложил бритву. Но особенно неуместным его присутствие в спальне казалось из-за спецовки службы озеленения, которая была на нем.

Первой реакцией Алисии оказался не страх, а возмущение.

— Что вы тут?..

Мужчина поднес к ее лицу тонкий черный бумажник, на одной обложке которого был прикреплен значок, а на другой — удостоверение с фотографией. Она видела сотни таких документов.

— Специальный агент Уитерспун, Федеральное бюро расследований.

Второй мужчина показал такое же удостоверение.

Это нисколько не успокоило Алисию, а, напротив, разгневало еще сильнее.

— Вы не из местного отделения. Для вас, черт возьми, было бы хорошо, если бы вы запаслись ордером!

Уитерспун убрал черный бумажник в карман.

— Насколько нам известно, здесь был Лэнгфорд Рейлли.

— Мне плевать! Да хоть сам Усама бен Ладен. Если у вас нет ордера, вам здорово не поздоровится, и вы сейчас это узнаете.

Она успела набрать лишь четыре первые цифры номера местного отделения ФБР, который, как и любой помощник прокурора, знала на память, когда почувствовала легкий укол в руку.

— Что вы, черт возьми, себе по…

Ее колени внезапно подогнулись, и она вытянулась на полу, глядя на внезапно оказавшиеся перед самым ее лицом мужские ботинки. Услышала, как наверху аккуратно положили на место трубку.

А потом все вокруг нее почернело.

Если бы сосед, уезжая на работу, вышел из дому не в 8:10, а минутой-другой позже, он не увидел бы ровно ничего необычного. Двое мужчин из службы озеленения, работающей в этом районе, несли к своему грузовику большой мешок, набитый, без сомнения, скошенной травой или собранными листьями. Единственное, что могло бы показаться необычным, так это вес мешка — оба несли свой груз, заметно напрягаясь. Но, пожалуй, это еще сильнее уверило бы очевидца — если бы такой оказался, — что его деньги расходуются не попусту.

 

Глава 42

Хан аль-Халиль

Каир

Лэнг не мог сообразить, что же делать. Даже если бы ему удалось, в буквальном смысле слова, пробиться сквозь толпу, он лишь уперся бы в другие киоски и прилавки. Единственным плюсом в его положении было то, что по непонятной причине сотрудники «Мухабарат» все еще не вызвали подкрепления и не обратились за помощью в охоте за беглецом к местной полиции.

Лэнг бочком вдвинулся под тент, показывая всем своим видом, что намерен купить маленькую коробку фиников. Владелец палатки улыбнулся во весь рот, показав желтые зубы, и протянул руку с зажатым в пальцах фиником — образцом товара.

Труляля и Траляля, предвкушая успех, замедлили шаги. По мере их приближения, пути для бегства — что направо, что налево, — и без того весьма ограниченные, сужались еще сильнее.

Лэнг взял предложенный финик, сунул его в рот и принялся сосредоточенно жевать, медленно отступая к одной из веревок, поддерживавших тент. Четыре оттяжки, обернутые вокруг не слишком внушительных камней, лежавших на земле, были привязаны к не очень надежному с виду столбу. Лэнг решил, что все устроили так хлипко для того, чтобы легче было разбирать шатер после окончания торговли.

Труляля пригнулся и вошел под навес. Лэнг, стоявший в дальнем от него углу, видел, что и Траляля сделал то же самое.

С деланой беспечностью Лэнг сделал еще один шаг, как будто хотел что-то сказать продавцу фиников. Преследователи, опасаясь каких-либо действий с его стороны, тоже шагнули вперед.

Лэнг внезапно выскочил из-под парусинового навеса и выдернул веревку из-под прижимавшего ее к земле камня. Один угол палатки обвис. Молниеносно повторив то же самое с другим углом, Лэнг скрылся из вида преследователей. Потом он с силой дернул, и центральный столб упал.

Лэнг поскорее сбежал, не прислушиваясь к громким проклятьям людей, вслепую пытавшихся выбраться из-под толстой парусины.

Когда он пробежал два квартала, ему наконец-то удалось остановить такси. Через минуту он уже ехал в аэропорт. А там сядет на ближайший рейс, куда бы то ни было. И будет искать ответы на несколько очень серьезных вопросов…

Он даже вздрогнул, когда у него в кармане зазвонил «блэкберри». Вызывать его мог только один человек.

— Слушаю вас, Сара.

— Лэнг? Я вас совсем не слышу.

От шума каирского движения не спасали даже закрытые ради не слишком-то хорошо работавшего кондиционера окна — вокруг ревели гудки, многие машины ездили с испорченными глушителями или вовсе без глушителей, а в машине, которая везла Лэнга, гремело радио, передававшее что-то такое, что, как догадывался Лэнг, должно было считаться музыкой. Он похлопал водителя по плечу и жестом попросил сделать звук потише.

— Сара, попробуйте еще раз.

— Лэнг, минувшей ночью кто-то сунул в почтовый ящик конверт.

— Неужели мэр не считает возможным потратиться на марки?

— Лэнг, я говорю совершенно серьезно.

— Ладно. Так что же было в этом конверте?

— Я ничего не поняла. Какой-то перстень с изумрудом в форме сердца.

Лэнг три раза набирал номер служебного телефона Алисии, прежде чем кто-то взял там трубку.

Нет, миссис Уорнер не было на месте. Нет, она не звонила. Не представившаяся коллега Алисии была уверена, что та отправилась в какую-то дальнюю или ближнюю командировку и просто забыла предупредить об этом.

Но у Лэнга такой уверенности не было.

 

Глава 43

«Бритиш Эруэйз», рейс 721

Где-то над Средиземным морем

Той же ночью

Обычно Лэнг с удовольствием смотрел британские комедии с их сдержанным юмором и умело выстроенными абсурдными ситуациями. Но сейчас он глядел на индивидуальный экран, где шел фильм с Хью Грантом, не видя происходящего. Вместо актеров он видел перед собой тень в тумане, которую теперь мог распознать. Пожалуй, что мог.

Ринувшись из Хан аль-Халиля в аэропорт, Рейлли попал туда за двадцать пять минут до вылета самолета в лондонский аэропорт Хитроу. Скучающий агент в кассе сказал ему, что мест нет, но небольшая пачка банкнот помогла Лэнгу не только купить билет, но и обойтись без проверки на контроле безопасности, которая, даже если оказывалась поверхностной, всегда отнимала некоторое время. Легкость, с которой ему удалось миновать барьер, воздвигнутый на пути потенциальных кандидатов в святые мученики — исламских фанатиков, опоясанных бомбами, — не прибавила ему уверенности в собственной безопасности, зато он вовремя оказался у выхода на посадку. Скучающий взгляд на его фальшивый паспорт, многозначительный кивок сопровождавшего его билетного агента, несомненно, говоривший дежурному о готовности поделиться с тем вновь обретенным состоянием — и Лэнг опустился в кресло салона первого класса.

Он старался не думать о справедливом возмущении того неизвестного, чье место бессовестно занял. Вместо этого решил, раз уж заснуть все равно не удастся, проанализировать немногочисленные имеющиеся у него факты, которые могли бы вывести его к тем, кто по каким-то причинам стремился расправиться с ним. Во-первых, причиной всех бед, несомненно, служил белый порошок, пресловутая манна, обладавшая такими удивительными химическими и физическими свойствами. Но этот очевидный вывод не давал ответа на другие вопросы. Если двое ученых, работавших на фонд по разные стороны океана, независимо друг от друга создали это вещество, значит, оно не представляло собой совсем уж непостижимую научную тайну. Лэнг вновь и вновь прокручивал в памяти утреннюю беседу с Бен-Хамишем и откровения, которые услышал от доктора Шаффера в Вене.

Возможно, дело было не в порошке. Возможно…

Он покачал головой, отказываясь от предложенного стюардессой напитка.

Происшествие на рынке добавило еще одну загадку — почему Труляля и Траляля не призвали на помощь местную полицию?

Анализируя события недавнего прошлого, он смог подобрать для этого лишь одно объяснение.

Где-то между этой мыслью и ярким утренним светом следующего дня усталость, так долго подавляемая адреналиновым выбросом, вызванным вчерашними треволнениями, все же взяла свое.

 

Глава 44

Новый Скотленд-Ярд

Бродвей

Лондон

На следующий день, после полудня

Инспектор Дилан Фицвильям хмуро разглядывал лежавшую на его столе зернистую фотографию, сделанную с записи камеры видеонаблюдения в аэропорту. Мужчина, предъявляющий паспорт, мог путешествовать под именем Джоэла Коуча из города Мейкона, находившегося в штате Джорджия, но система опознавания лиц однозначно утверждала, что это Лэнгфорд Рейлли.

Для борьбы со злодеяниями террористической Ирландской республиканской армии в семидесятые и восьмидесятые годы власти Великобритании создали базу портретов с возможностью их опознавания по совокупности особенностей лиц. Видеокамеры были расставлены по всей стране, вероятность попасть на опознавание для среднего англичанина составляла один раз в день, для жителя Лондона — три раза в день. Ирландские убийцы давно отказались от бомб и оружия, променяв их на хорошие костюмы в полоску и продолжительные переговоры, но камеры оставались на месте. Как и любое другое правительственное начинание, эта программа вряд ли могла когда-нибудь закончиться, а ее технология — измениться.

Мистер Рейлли примерно с неделю тому назад появился в поле зрения одной из камер в аэропорту Гатуик, а потом, в тот же день, на другой камере, установленной на одной из лондонских улиц. Фицвильям насторожился, но предпринимать ничего не стал. Хотя Рейлли подозревали в нескольких убийствах — антиквара в Уэст-Энде и двоих так и оставшихся неопознанными громил на улице Саут-дока, — а также в причастности к удивительному открытию, совершенному в Португалии несколько лет назад, никаких прямых обвинений против американца не было. А следовательно, не было и причин задерживать его.

Невиновность перед законом, конечно, никак не учитывалась в банках данных.

Фотографии были получены до того, как в Скотленд-Ярд пришел запрос Интерпола, согласно которому Рейлли разыскивали для того, чтобы допросить в связи с убийством, случившимся в Вене.

Фицвильям устало вздохнул и повернулся к стоявшему на его столе компьютерному терминалу. За некоторыми людьми насилие прямо-таки следовало по пятам, и избавиться от этой связи они были так же не в силах, как не в силах был Пател, непосредственный помощник инспектора, избавиться от запаха карри.

Несколько нажимов на клавиатуру, и возник список имен. Инспектор, прищурившись поверх узких стекол очков, уставился на экран. С каждым годом шрифт, которым на экране отображались документы, становилось все труднее читать — определенно, происки крохоборов из бухгалтерии. О том, что причиной этого мог быть его собственный возраст, инспектор даже думать отказывался.

Вот то, что ему было нужно: Аннулевиц, Джейкоб, жена Рэйчел. Квартира на Ламбет-роуд, в Саут-доке. Барристер, так что ничего удивительного, что у него есть офис в Миддл-Темпл-Инн.

Фицвильям распечатал нужные адреса и вызвал Патела.

Помощник инспектора появился совершенно беззвучно. Доброжелательная улыбка, казалось, постоянно озаряла его темное лицо. При виде Патела, пусть даже в строгом костюме и, естественно, без всякой фляги на боку, Фицвильям сразу вспоминал Ганга Дина из баллады Киплинга. Как обычно, инспектор резко одернул себя. Не дай бог, сорвется такое с языка, и придется вместо полицейской работы недели две заниматься психотерапией.

Инспектор через стол передал ему оба адреса и портрет.

— Пошли двоих-троих парней наблюдать за этими местами. Если Рейлли объявится, пусть доставят его сюда. На него имеется международный ордер.

Все так же улыбаясь, Пател взял бумаги.

— Нет, пожалуй, вернее будет послать в оба места по четыре человека. — Фицвильям поймал себя на еще одной политической оплошности. — Не рядовых, а кого-нибудь поопытнее. Мужчин или женщин. Только проверь, чтобы они были вооружены. Этот тип, возможно, замешан в каких-то серьезных делах.

Пател понимающе кивнул.

— Вы о тех убийствах, что случились несколько лет назад? Может быть, им стоит надеть бронежилеты и взять винтовки?

Фицвильям секунду-другую смотрел на своего подчиненного и лишь после этого решил, что тот говорил вполне серьезно.

— По-твоему, это хороший способ ведения скрытной слежки?

С той же улыбкой на лице, как будто не заметив мягкого выговора, Пател повернулся и вышел, а инспектор остался сидеть, глядя в стену своего кабинета. Вот везенье-то, черт возьми, иначе не скажешь. На сегодняшний вечер Шэндон, его жена, купила билеты в театр — и на тебе, словно призрак Банко, является Рейлли.

 

Глава 45

Миддл-Темпл-Инн

Флит-стрит

Лондон

Через несколько минут

Джейкоб терпеливо выслушал рассказ Лэнга. Потом, вынув изо рта погасшую трубку, заглянул в чашку и достал откуда-то похожий на шило инструмент.

— Значит, ты считаешь, что эти козлы из Каира не имели никакого отношения к «Мухабарат»?

Лэнг кивнул.

— Иначе они вызвали бы подкрепление.

Джейкоб деловито ковырялся в трубке.

— В таком случае, кто же они такие?

— Я думаю, что это были евреи. Больше того, полагаю, что за всей этой историей стоит какая-то еврейская организация.

Джейкоб дернул головой и застыл с поднятыми руками; очки сползли с переносицы на кончик носа.

— Прикалываешься?

Несмотря на то, что ничего не разделяет две части одного народа сильнее, чем изменения в общем языке, Лэнг сразу понял, что имеет в виду его друг.

— Нет. Я совершенно серьезно.

— Но почему?..

— Ладно, давай взглянем на факты. — Лэнг разогнул указательный палец. — Эти люди могли узнать, что я говорил с Шафером, только одним способом — перехватив звонок с моего «блэкберри». Это раз.

— Они могли прослушивать его телефон, — возразил Джейкоб.

— А с чего бы они вдруг решили им заняться? Я лишь один раз говорил с этим человеком, и, по его словам, за ним сразу начали следить. Я не сомневаюсь, что так оно и было.

Лэнг вспомнил о трупах в склепе, и его передернуло.

Джейкоб кончиком мундштука трубки подвинул очки на место.

— Разговор по сотовому телефону нетрудно перехватить.

— Но шансов на то, что случайно выйдешь на нужный номер, меньше, чем у новичка выиграть в тотализатор.

— Но единственный другой способ перехватить твой звонок…

— При помощи «Эшелона», — закончил за него Лэнг.

Джейкоб покачал головой.

— Но ведь это строго англо-американская система. Туда нет доступа никому, кроме американцев, британцев, канадцев, австралийцев и этих… «киви».

Лэнг молча посмотрел на друга. В конце концов Джейкоб опустил взгляд и провел рукой по краю стола, как будто рассчитывал обнаружить щербинку.

— Ладно, пес с ним… Действительно, кое-какие крохи перепадают и «Моссаду». — Он вскинул голову. — Но ты же не думаешь…

— Что за всем этим стоит «Моссад»? Нет, не думаю. А думаю я, что это может быть кто-то из «Моссада». Вернее, должен быть. Кроме, так сказать, членов клуба и израильтян, никто в мире не имеет доступа к «Эшелону». А тут еще и оружие…

Джейкоб фыркнул.

— Израильская армия отказалась от «дезерт игл» много лет назад. Слишком тяжелые.

— А я поинтересовался бы — как она избавилась от них?

— Можешь держать пари на что угодно, что ни один идиот не стал раздавать их подросткам во время бар-мицвы. Устаревшее оружие в любой армии обычно уничтожают.

— Ну, посмеши меня — позвони старым друзьям и узнай, кто, по их мнению, должен был отправить старые «пушки» в переплавку и кто имеет доступ к «Эшелону». Готов поспорить: окажется, что это один и тот же человек или одни и те же люди.

Любой, кто увидел бы сейчас Джейкоба, понял бы с первого взгляда, что гипотеза ему очень не нравится, но он проверит ее.

— Ну, выкладывай, что еще ты приволок мне в стирку?

— Ну а самое главное, по-моему…

В дверь, выходившую в коридор, громко забарабанили.

— Полиция! Откройте!

Джейкоб грустно посмотрел поверх очков.

— А это значит, что я, как говорите вы, янки, во что-то вляпался, раз полицейские готовы ломать дверь — кстати, точно так же, как это было у меня дома в тот твой приезд, когда ты связался с дурной компанией.

Когда в дверь еще несколько раз грохнули, Лэнг поднялся. На этот раз он был рад тому, что у его друга застарелая паранойя и он всегда запирает двери.

— Откройте, или мы выломаем дверь!

Лэнг затравленно обвел взглядом кабинет: единственная дверь вела в приемную, то есть навстречу ломившимся полицейским.

— Я не совершил никаких преступлений.

Джейкоб безмятежно кивнул.

— То же самое ты сказал мне в тот раз, когда висел под моим чертовым балконом на чертовом шестнадцатом этаже. Может быть, ты сейчас предпочтешь остаться и доказать им свою невиновность?

По двери жахнули чем-то твердым.

Какой бы ни была причина столь острого интереса полиции к нему, Лэнг не собирался отдаваться ей в руки. Слишком уж легко устроить «несчастный случай» человеку, оказавшемуся в тюрьме.

— И куда?

Еще один мощный удар.

— Действительно — куда? — отозвался Джейкоб.

 

Глава 46

В то же самое время

Она будто прорывалась к поверхности со дна какого-то очень темного пруда — можно было различить свет, но далеко. Нет, не пруда, океана, потому что сознание то возвращалось, то вновь уходило, оставляя во рту противный горько-соленый вкус.

Сколько все это продолжалось?..

Может быть, часы, а может быть, и годы — она была не в состоянии понять это. Слишком уж много было этих приливов и отливов.

Лишь смутные воспоминания, обрывки каких-то почти забытых снов снова и снова накатывались на Алисию, будто волны. Сначала она подумала, что слышит их шелест у отдаленного берега, но потом решила, что это лишь звук ее собственной крови, пульсирующей в висках.

Но она знала, что не всегда находилась в море, потому что все же одно она знала наверняка, единственный фрагмент памяти был ничем не затуманен, ясен и отчетлив: она вышла из ванны в своем доме, точно так же, как делала это каждый день после своего переезда в Атланту, и…

И что?

Увидела в своей спальне каких-то странных мужчин?

Эта мысль казалась бредовой, но не более чем звуки и запахи аэропорта, которые, как ей казалось, она запомнила. А может быть, она попала в больницу? Алисия сознавала, что лежит в кровати, огороженной чем-то вроде перил, а к ее руке присоединена какая-то трубка. И еще она не могла пошевелиться. Ее руки и ноги были привязаны ремнями. И при этом она была уверена — настолько уверена, насколько это вообще возможно, — что находится в самолете.

Но было ли это возможно?

Алисия предположила, что да, что ее, вероятно, куда-то везут самолетом медицинской авиации.

Но почему?

Может быть, с нею произошел несчастный случай по дороге на работу?

Нет, решила она, это должно иметь какое-то отношение к людям, оказавшимся у нее в спальне.

А Лэнг? Он тоже был там?

Она копалась в туманных видениях, пыталась совместить части, чтобы составить цельную картинку, как это делает ребенок с мозаикой-пазлом. Безуспешно. Слишком многих частей недоставало. Таких, в которых она не сомневалась бы, — как, например, в том, что она не дома. В реальности других частей, как, например, в фигуре медика или кого-то в этом роде, чей темный силуэт Алисия видела рядом с собой, вкалывающего иглу капельницы ей в руку, она вовсе не была уверена. А вот в чем она была уверена полностью, так это в том, что механический гул немного изменил тональность и ей начало закладывать уши, а это значило, что самолет снижается.

А она все приближалась и приближалась к поверхности океана.

Знакомый силуэт вновь появился около ее кровати. Фигура протянула руку, и вспыхнул свет. Алисия попыталась прикрыть глаза ладонью, и лишь когда ей это не удалось, вспомнила, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

Даже полузакрытыми глазами она видела лицо этой фигуры. Она уже где-то видела его.

В одной руке некто держал предмет, в котором она узнала маленький диктофон. В другой — лист бумаги.

— Миссис Уорнер, — сказал человек голосом, который тоже показался ей знакомым, — я хочу, чтобы прочитали перед магнитофоном то, что здесь написано.

Это были первые слова, которые она услышала с тех пор… с тех пор, как очнулась на дне океана.

 

Глава 47

Миддл-Темпл-Инн

Лондон

Другого выхода из кабинета Джейкоба не было, если не считать двух старомодных, по-настоящему открывавшихся окон, находившихся за спиной хозяина кабинета. Лэнг подскочил к ближнему, распахнул его и выглянул. Спрыгнуть с высоченного второго этажа на бетонированную дорожку и ничего себе не сломать при этом было попросту невозможно. К тому же по обе стороны прохода расположились рослые мужчины в одинаковых костюмах, в которых с первого же взгляда можно было узнать полицейских. Поблизости росло дерево, но Лэнг сразу отказался от мысли перебраться на него. Дежурившая внизу парочка, несомненно, обратила бы внимание на шум листвы.

Очередной удар и скрип старых петель, извещавших о том, что долго они не продержатся, заставили Лэнга выскользнуть в окно и встать на надежный уступ, в качестве которого выступал замковый камень арочного верха окна нижнего этажа. Прижимаясь лицом к стене, Рейлли шарил пальцами правой руки по древним кирпичам в поисках щели, за которую можно было бы надежно ухватиться, а левой мертвой хваткой вцепился в подоконник того окна, из которого только что выбрался.

Соседнее окно находилось справа от него, за обманчиво узкой — в три-четыре фута шириной — пропастью. Заставляя себя не смотреть вниз, Лэнг сдвигал левую ногу по арке все ниже и ниже вправо, пока не нашел узенькой зацепки там, где за много веков ветры и дожди выщербили один из кирпичей сильнее, чем соседний.

Он потянулся правой ногой раз, другой…

И не достал на какие-то дюймы. Два, а может быть, три.

Лэнг перевел дыхание.

Услышав голос Джейкоба и тут же другой, незнакомый и резкий, он решился сделать выпад. Его правая нога утвердилась на соседней арке, зато рука сорвалась с подоконника, и пальцы заскользили по твердому камню.

Уже позже он сообразил, что в самую последнюю секунду его пальцы ухватились за нечто вроде желобка в крае подоконника или трещину, которая, может быть, осталась еще с тех пор, когда во всем здании старинные распашные окна с мутными стеклами меняли на эти, типично английские, которые нужно поднимать.

Мысленно возблагодарив божественные силы, в существовании которых он всегда сомневался, Лэнг подцепил пальцами край рамы и толкнул ее вверх. Из соседнего окна до него доносился требовательный грозный голос, задававший вопросы. Что отвечал Джейкоб, разобрать было нельзя.

Он навалился животом на подоконник, протиснулся внутрь и оказался в почти таком же кабинете, что и у Джейкоба, но пребывавшем в несравненно большем порядке. Приостановившись и не решаясь даже выдохнуть, Лэнг ждал, когда хозяева помещения поднимут крик. Но, оглядев комнатушку, он убедился в том, что там не было никого, кроме него самого. Компьютерный монитор на столе был выключен, настольная лампа на длинном кронштейне — тоже. Возле двери, выходившей, как понял Лэнг, в приемную адвоката, стояла, словно на карауле, старомодная бронзовая вешалка для шляп, на которой висела черная адвокатская мантия.

Лэнг встал и осмотрел комнату. Ему необходимо было срочно найти что-нибудь такое, что помогло бы ему спастись, когда полиция приступит к неизбежному при таких обстоятельствах обыску всего здания. На покосившемся чайном столике между массивными креслами лежала небольшая кожаная коробка. Один шаг, и Лэнг оказался возле столика. Где-то он уже видел такую коробку…

Откинув приделанную на петлях крышку, он увидел именно то, что и ожидал — белый судейский парик с короткими волосами на макушке и свисающими по сторонам лица длинными завитыми локонами — точно такой же, какой он видел на Джейкобе, когда несколько лет назад ввалился к нему в офис.

Ощущая себя дураком, Рейлли нахлобучил парик и надел мантию. Немного коротковато, но сойдет. Потом он взял лежавший в кабинете портфель, нашарил задвижку разболтанного — совсем не такого, как у Джейкоба, такой вылетел бы от первого же пинка — замка и вышел в коридор.

Несколько, как он понял, арендаторов других помещений стояли перед распахнутой дверью офиса Джейкоба, питая естественное любопытство по поводу того, что же могло заставить полицию нарушить подчиняющийся многовековой традиции научный и профессиональный этикет, господствующий в Миддл-Темпл-Инне. Никто не обратил внимания на одинокого барристера, который с портфелем в руке сбежал по лестнице, направляясь в расположенный через дорогу суд Олд-Бейли. Служаки, охранявшие вход, были слишком заняты домыслами насчет того, что происходило внутри, и тоже не заметили опаздывавшего в суд барристера, который даже на бегу искал в своем атташе-кейсе какую-то важную бумагу.

Лэнг пересек Флит-стрит и миновал металлодетектор на входе в подобие муравейника, которое являло собой здание древнейшего уголовного суда Лондона, использующееся в этом качестве уже более четырехсот лет (хотя в последнее время слушание большинства уголовных дел перенесли в более новые постройки). Там он остановился возле двери, отмеченной буквами «WC» и стилизованным силуэтом мужской фигуры, и вошел внутрь. Убедившись, что в уборной больше никого нет, оставил парик, мантию и портфель в одной из туалетных кабинок, вышел из суда через боковую дверь и спустился в первый попавшийся на пути вход в метро.

Оставалось лишь сожалеть, что было еще рановато и до нашествия жителей ближних пригородов, среди которых было бы легче скрыться, оставалось не меньше часа. А сейчас Лэнг оказался в почти пустом вагоне. Кроме него, там находились лишь две чернокожие няньки, переговаривавшиеся между собой на каком-то африканском диалекте над завывавшими в колясках младенцами, и еще один мужчина, вдумчиво изучавший программку скачек с большим объявлением, приглашавшим пользоваться услугами букмекерской фирмы «Мерфи и Квинт». Выходя, чтобы перейти на линию «Пикадилли», Лэнг даже с платформы слышал негодующий рев одного из младенцев, упорно отворачивавшегося от бутылочки с соской, которой нянька безуспешно пыталась задобрить его.

Если бы британцы сами воспитывали своих орущих отпрысков, у них ни за что не нашлось бы времени на то, чтобы осенить «Юнион Джеком» более половины мира. Мэри Поппинс — вот кто был краеугольным камнем империи.

Теперь Лэнг оказался в полузаполненном вагоне, большую часть пассажиров которого составляли американские туристы, направлявшиеся в район, славившийся своими магазинами и развлечениями. Лэнг чувствовал себя странно чужим среди них. Он завидовал их смеху и тому, что они спокойно путешествовали для своего удовольствия.

Откуда полицейские узнали, где его искать? Скорее всего, из-за инцидентов, случившихся несколько лет назад, когда они вычислили его знакомство с Джейкобом. Ладно, пусть, сказал он себе. Но как они вообще узнали, что он находится в стране? Ведь в аэропорту его паспорт подвергли самому обычному небрежному электронному сканированию.

И тут, совершенно случайно, его взгляд упал на прикрепленную к потолку вагона телекамеру. Видеонаблюдение. В Лондоне — столь же обычное дело, как «фиш энд чипс». Его засекли, прежде чем он успел покинуть аэропорт.

И опять вопрос — почему столько шума?

Насколько ему было известно, нарушениями паспортного режима должна заниматься не полиция, а иммиграционная служба Ее величества. Значит, для охоты за ним должна быть другая причина, знание о которой вряд ли прибавит ему бодрости.

Рейлли вышел на Пикадилли и направился на Риджент-стрит, задержавшись по дороге перед конной статуей Вильгельма Оранского в обличье Цезаря. А может быть, в женских тряпках. Лэнг всегда улыбался, видя этот памятник и представляя себе в качестве наездника какого-нибудь из американских политиков. Но ведь те предпочитали оседлывать проблемы, а не лошадей.

Однако сегодня Лэнг не разглядывал памятник, а искал камеры наблюдения и в конце концов обнаружил одну, почти полностью спрятанную за фронтоном, воплощавшим собой (по всей вероятности) викторианское представление о древнегреческих фасадах, а вернее, об архитектуре эпохи греческого Возрождения. Лэнг купил в удачно оказавшемся поблизости киоске газету и сделал вид, будто читает ее на ходу. На самом же деле он просто шел вдоль квартала, закрывая лицо от камер.

Он был совершенно уверен, что в данный момент за ним нет слежки, но все же, чтобы лишний раз убедиться в этом, надолго остановился перед зеркальной витриной и долго рассматривал прохожих.

После этого Лэнг еще раз свернул, вышел на Джермин-стрит и остановился у дома под номером 47. Возле двери не было никаких вывесок, кроме списка жильцов с кнопкой звонка возле каждой фамилии. Под списком блестела металлическая сетка, скрывавшая динамик и микрофон.

Рейлли знал, что у него есть шанс на то, что хоть что-нибудь сегодня пройдет как надо. И этот шанс, действительно, выпал. Нелли все еще не ушла на покой.

В далеком прошлом, еще работая в Управлении, Лэнг был на довольно-таки непродолжительное время прикомандирован к лондонскому отделению. В его расходной ведомости Нелли числилась как безымянный психотерапевт или просто консультант. На самом же деле ее профессия была отнюдь не такой респектабельной, но действительно как нельзя лучше способствовала восстановлению душевного равновесия. Нелли содержала заведение, предоставлявшее «девочек по вызову». Когда кому-то из мужчин — обитателей восточноевропейского рая для рабочих — удавалось благополучно вырваться из-за «железного занавеса», невозвращенцу, как правило, требовались прежде всего три вещи: женщина, приличный виски и американские сигареты.

Все это могла обеспечить Нелли.

Одной из обязанностей Лэнга было посещать ее заведение, выбирать там женщину и доставлять ее на конспиративную квартиру, где велась работа с перебежчиком. Нелли, случалось, упрекала его за нежелание попробовать ее «товар» и даже, бывало, соблазняла даровой «клубничкой». «Нет уж, я только посмотрю, а трогать не буду», — всегда отвечал он. Ему, естественно, не хотелось оскорблять владелицу столь ценного рабочего инструмента объяснениями по поводу того, что он всего лишь очень опасается за свое здоровье. Именно тогда мир узнал о двух новых бичах сексуальной сферы — СПИДе и герпесе, заступивших на место старых добрых венерических болезней, успешно излечивавшихся парой уколов пенициллина. Лэнгу вовсе не улыбалось убеждать Дон, которая тогда была его невестой, в том, что он подцепил заразу, присев на плохо простерилизованное сиденье унитаза в уборной Управления. Плюс к тому если бы сведения о том, что он под прикрытием служебного положения, пользовался на дармовщину услугами проституток, дошло бы до Конгресса, то он оказался бы с ног до головы в таком дерьме, от которого вряд ли удалось бы отмыться до конца жизни.

Однако (может быть, даже благодаря его позиции) они с Нелли подружились. Это знакомство возобновилось несколько лет назад, когда Лэнгу, как и сейчас, требовалась помощь друга, не отмеченного в каких бы то ни было документах, связанных с его персоной.

Он нажал на кнопку звонка.

Довольно долго никто не отвечал, и у Лэнга по спине побежали противные холодные мурашки. Но потом он сообразил, что и сама Нелли, и, тем более, большая часть ее персонала сейчас только-только просыпаются. А рабочий день у них начнется часа через полтора-два, не раньше.

И, действительно, на третью попытку отозвался сонный голос:

— Ктот’м?

Лэнг посмотрел по сторонам и решил, что называть свое имя вслух не следует.

— Скажите Нелли, что пришел парень, который только смотрит.

Он был уверен, что женщина, говорившая с ним, воспримет его слова как намек на какое-то сексуальное извращение, но, к его удивлению, в динамике сразу же послышался другой голос, на сей раз знакомый.

— Лэнг, ты вернулся! Может быть, сегодня?..

— Нелли, — перебил ее Рейлли, — ты бы лучше впустила меня.

Замок щелкнул, и Лэнг открыл дверь.

На первой от входа лестничной площадке стояла и смотрела на него сверху вниз женщина, которой, как он точно знал, давно перевалило за пятьдесят. Тем не менее на вид ей нельзя было дать больше тридцати, разве что с маленьким хвостиком. Профиль у нее был очень четким, не перекошен из-за возрастной дряблости и морщин. Благодарить за это следовало пластического хирурга из Швейцарии, которого она регулярно посещала. Глаза еще сохранили легкую азиатскую раскосость, свойственную восточноевропейцам; это было, пожалуй, единственным указанием на то, что в Лондон она прибыла как Нелешка Дворшик, жена невозвращенца из Венгрии, которого, впрочем, она скоро бросила, обменяв на собственное предприятие, эксплуатировавшее древнейшую из человеческих профессий.

Поднявшись по лестнице на один марш, Рейлли оказался в помещении, больше всего походившем на вестибюль скромной небольшой гостиницы. Диваны и кресла стояли кучками, каждая из которых была повернута к одному из нескольких телевизоров. А вот чего вряд ли можно было бы увидеть в добропорядочных общественных местах, так это изрядного количества юных женщин различной степени раздетости. Эти женщины всех рас и немалой части национальностей, существующих на планете, не проявили к Лэнгу никакого интереса, невзирая даже на то, что клиенты приходили сюда крайне редко — здесь находился дом девочек, база, откуда они обслуживали весь город.

Нелли с неожиданной для ее хрупкой комплекции с силой обняла Рейлли и прикоснулась влажными губами к его щеке.

— Ну, что, Лэнг, решил, что хватит смотреть и пора перейти к делу? У нас есть даже пара девчонок из Америки, но я рекомендовала бы тебе свеженькую, которая только что приехала из Гонконга.

Лэнг медленно, как будто глубоко сожалея, покачал головой.

— Нет, Нелли, в другой раз. Ты не могла бы пристроить меня на пару дней?

Она театрально засмеялась и, взяв Лэнга под руку, провела его в соседнюю комнату.

— Пристроить тебя? Что значит «пристроить»? Надеюсь, что-нибудь такое, с чем мои девочки смогут справиться?

— Нет, Нелли. Твое предложение очень, очень заманчиво, но мне нужно… э-э… спрятаться на день-другой.

— Мой дом — твой дом, Лэнг. Если захочешь чего-нибудь или кого-нибудь — только скажи.

 

Глава 48

Дизенгоф

Тель-Авив

На следующее утро

Тэли Йент не была косметологом, но каждое утро (кроме Шаббата, конечно) приходила в косметический кабинет на улице Дизенгоф — некогда один из самых фешенебельных районов города. Район все еще славился по инерции своими кофейнями, дискотеками и магазинами, но всюду проглядывала старость, как проплешинки выдают истинный возраст роскошного когда-то мехового манто. Кабинет посещали в основном клиенты старшего возраста — те, кто привык бывать здесь, пока находились в расцвете сил. Большинство из них были уроженцами Западной Европы или Соединенных Штатов, и поэтому смолоду привыкли к существованию такого проявления роскоши, как замена молодости уходом за лицом, массажами и хитроумной укладкой волос. Вначале Тэли заметила, что, несмотря на то, насколько старательно другие девочки в белых халатиках втирали ароматные бальзамы в пористую кожу, независимо от количества теней для век и блеска для губ или искусства, с которым они укладывали посетительницам редеющие волосы, чтобы скрыть их недостаток, в действительном выигрыше оказывалась лишь касса заведения. И, возможно — только возможно! — настроение обихаживаемых клиентов.

Тэли работала в этом здании уже два года, с тех пор, как вернулась в Израиль с ученой степенью по информатике Юго-западного университета — на самом деле довольно маленькой школы для помешанных на электронике и математике, которая находится в городе Мемфисе, штат Теннесси, за несколько кварталов от ограничивающей город с востока могучей Миссисипи. На второй день после возвращения домой к ней подошел обаятельный молодой человек, который сказал, что набирает на работу людей, хорошо знающих компьютеры и английский язык. Она так и не узнала, какие баллы набрала на вступительных тестах, но были они гораздо труднее любых контрольных, которые ей доводилось сдавать во время обучения.

А потом ей сказали, где она на самом деле теперь работает.

Ей было двадцать четыре года, предвкушение высокого заработка и постоянных азарта и волнения, неотделимых от работы на израильскую разведку «Моссад», сладко щекотали ее воображение. Когда оказалось, что весь ее шпионаж сводится к сидению за компьютерным терминалом, Тэли, конечно, была разочарована. Но, помимо всего прочего, нынешняя работа засчитывалась ей в срок обязательной военной службы.

Итак, шесть дней в неделю она приходила на работу в здание без таблички с номером, похожее на любой из многоэтажных домов в стиле «баухаус», сугубо деловых и утилитарных, которые были возведены в 1950-х годах, когда волна иммиграции поднялась на недосягаемую высоту. Тогда и сам город, построенный на месте нескольких поселений и древнего порта Яффы, откуда Иона начал свое самое странное из известных человечеству путешествий, был совсем новеньким.

Каждый день Тэли обменивалась несколькими словами с девушками, которые, когда она пересекала салон, уже возились с волосами или наносили грязевые маски на лица клиенток. Она не имела понятия о том, были ли они на самом деле косметологами или, как и она, работали еще и на «Моссад». Пройдя через просторный ярко освещенный зал с множеством зеркал вдоль стен, Тэли открывала дверь с надписью «Служебное помещение» и спускалась на несколько лестничных пролетов к другой двери, по сторонам которой всегда стояли двое вооруженных мужчин в военной форме. За дверью находилась длинная комната, в которой помещались лишь два ряда компьютерных экранов. Там всегда было светло, поддерживалась постоянная температура в двадцать градусов по Цельсию, но все равно помещение всегда наводило Тэли на мысль о темной пещере в склоне горы посреди пустыни, где мог бы жить Илия или какой-нибудь еще из иудейских пророков.

Этим утром возле рабочего места ее ожидал мужчина, которого она никогда прежде не видела. На его ветровке красовалась карточка официально допущенного посетителя. Он был высоким, с потемневшей от естественного, солнечного загара кожей и с явным удовольствием то и дело демонстрировал прекрасные зубы. Судя по акценту, с которым незнакомец говорил на иврите, он был британцем.

— Мне порекомендовали обратиться к вам.

Тэли сразу насторожилась. Редкий день у нее проходил без того, чтобы кто-нибудь не начинал… как это говорят американцы… доставать ее. Мужчины доставали ее постоянно. Они то и дело обращались к Тэли за разного рода помощью, что причиняло ей немало трудностей. Но она ничего не сказала, а села на свое место и включила машину.

— Мне нужна кое-какая информация, — сказал незнакомец, ничуть не задетый молчанием Тэли.

Она набрала пароль, который появлялся на экране как линия из звездочек.

— Запросы на информацию поступают через главное бюро.

Он нагнулся над ее плечом.

— Совершенно верно. Но этот запрос поступил от старого друга нашей организации, его требования иногда выполняются помимо обычных каналов.

Тэли повернулась на стуле к незнакомцу и обратилась к нему по-английски:

— Давайте назовем вещи своими именами: вы приходите без предупреждения, не называете себя — и хотите, чтобы я бросила свои дела и, нарушая установленный порядок, дала вам информацию, на которую вы, может быть, имеете, а может быть, не имеете права. Так?

— Прошу прощения. — Незнакомец сунул руку в карман ветровки и вручил девушке сложенный вчетверо лист бумаги. Первым, на что Тэли обратила внимание, была рельефная печать на лицевой стороне и оттиснутое справа снизу красной штемпельной краской слово «секретно». — Да, действительно, следовало начать с этого.

— Это, несомненно, ускорило бы дело, — сухо согласилась Тэли и, прочитав то, что было напечатано на бумаге, вернула ее мужчине. — Это все, что вам нужно?

— Хотелось бы проводить вас на перерыв, когда вы пойдете пить кофе.

Было бы просто грубо не вознаградить эту, пусть неуклюжую, попытку флирта хотя бы улыбкой.

— Давайте сначала займемся вашей информацией.

Через несколько минут с делами незнакомца было покончено.

— Ну, что, как насчет кофе?

— Я не пью кофе в это время.

Улыбка впервые исчезла с его лица.

— Но я обычно ухожу отсюда в семнадцать ноль-ноль.

И лишь когда он ушел, Тэли поняла, что так и не узнала его имени.

 

Глава 49

Паб «Бык и роза»

Абингтон, Глостершир

На северо-запад от Лондона

На следующий день

Лэнг потягивал из пинтовой кружки тепловатое пиво и с восхищением рассматривал ухоженный розарий, мало чем отличавшийся от таких же садов, окружающих каждый шлюз на Темзе. Сам шлюз был чуть не битком забит маленькими прогулочными суденышками, на каждом из которых находились по нескольку любителей воскресных прогулок по реке и собак — от одной до целой своры. Люди в большинстве своем были одеты в купальные костюмы и радостно демонстрировали миру кожу цвета рыбьего брюха. Глядя на них, Лэнг не мог не задуматься (не в первый раз за свою жизнь) — а бывает ли в Англии столько солнечных дней, чтобы ее обитатели успевали хоть немного загореть?

Сидевший напротив него Джейкоб то и дело прикладывался к кружке с «черно-рыжим» — смесью стаута с элем, — оставляя на потемневшей от времени поверхности стола круги от влажного донышка кружки.

— Ничего подозрительного?

Лэнг покачал головой.

— Абсолютно. Приятель отвез меня на вокзал Виктория и купил билет, а я тем временем сидел в клозете и вышел к самому поезду. И менее чем за час добрался сюда. Кстати, почему ты выбрал именно это место? Здесь вроде бы ничего такого не происходит.

Джейкоб поглядел по сторонам. Река вяло текла справа налево, потом сужалась и проходила под арочным каменным мостом, который, казалось, опирался на густую ивовую рощицу. С другой стороны возвышался купол ратуши, одного из немногочисленных зданий, построенных во времена правления Кромвеля.

— Ты сам ответил на свой вопрос, дружище. Насколько я знаю, здесь нет никакой промышленности, одно сельское хозяйство. Одна местная летняя ярмарка, и никаких других событий. Мало бобби, еще меньше камер наблюдения.

Оба несколько секунд молчали, как будто обдумывали саму возможность существования такой пасторальной обстановки.

Джейкоб сунул руку в карман (не иначе, за трубкой). В этот момент Лэнг нарушил молчание.

— Ты сказал, что твои люди что-то раскопали?

Рука Джейкоба с трубкой остановилась на полпути ко рту.

— Да, действительно. Исходя из твоей предпосылки о том, что вся эта пакость каким-то образом связана с Израилем…

— Была связана с израильской разведкой, — поправил его Лэнг.

Джейкоб похлопал по карманам в поисках кисета.

— Ну, да. Я попросил кое-кого из друзей в «Моссад» начать с «дезерт иглов». Армия списала их четыре года назад. Занимался этим один парень из интендантства, полковник по фамилии Цвелк. Списанное оружие нужно было отправить на переплавку. Представь себе, какая перед ним встала дилемма — уничтожить пистолеты на несколько сотен тысяч долларов или сплавить их через черный рынок оружия, с которого вооружается «Хамас» и прочие террористы…

Лэнг улыбнулся, представив себе несчастного полковника, разрывавшегося между алчностью и служебным долгом.

— И?..

— В конце концов обнаружилось расхождение между объемом всей партии и фактическим количеством оружия, принятого сталеварами. Около сорока единиц.

Лэнг сразу забыл о пиве.

— Слишком много для канцелярской ошибки. Расследование было?

Теперь Джейкоб сосредоточенно рылся по карманам, отыскивая спички. Лэнг пожалел, что соблазнился видом и не предложил сесть внутри паба, где курить не разрешалось.

— Конечно, был шум, все как положено, электронная переписка, но все на этом и заглохло. Все равно Цвелк уже собирался выйти в отставку и поселиться в кибуце. В тот год предстояли выборы, и правительству не очень-то хотелось лишних скандалов.

В США, по сравнению с Израилем, политика казалась делом спокойным, а может быть, даже и скучным. В такой маленькой стране многие избиратели лично знали своих представителей и неистово выступали «за» или «против» них. Обвинение в адрес одной из многочисленных фракций, культов или сект чего-нибудь этакого легко могло подорвать неустойчивое равновесие сил, базирующееся на самых хрупких коалициях между группами, не имеющими никакого сходства в культуре, этническом происхождении или вере. Отпадение даже самой маленькой из таких групп могло опрокинуть правительство.

Лэнг откинулся на стуле, ожидая продолжения.

Джейкоб наконец-то разыскал коробку спичек с надписью «Мирабель», и в воздухе поплыли клубы зловонного дыма.

— Я потянул за кое-какие ниточки, как сказали бы вы, янки, и теперь имею представление о его личном деле. Похоже, что он приделал ноги не только этим пистолетам. Годом раньше загадочно исчезло десятка полтора автоматов «хеклер-кох МП5».

Именно такое оружие Лэнг имел возможность рассмотреть вблизи в окрестностях Брюсселя.

Джейкоб вынул трубку изо рта и заглянул в чашку. Лэнг понял, что эта театральная пауза должна усилить эффект от того, что его друг намеревался сказать дальше.

— Когда пропали «дезерт иглы», первое расследование еще не закончилось. Но полковник упорно утверждал, что не имеет ни о чем ни малейшего понятия.

— Странно, что он действовал так неосторожно, — сухо заметил Лэнг.

Джейкоб кивнул.

— Так вот, полковник Цвелк имел в прошлом отношение к «Моссаду». И там у него тоже были неприятности. Его подозревали в разглашении секретных сведений, но так и не смогли ничего доказать. И, чтобы избавиться от головной боли, перевели его в армейское интендантское управление.

Да, это было очень серьезным понижением в должности. Примерно как для офицера военно-морской разведки — перевод на камбуз.

Лэнг изо всех сил пытался не выдать нетерпения.

— Причина перевода указана?

Джейкоб молчал еще добрых пять секунд, пока раскуривал трубку от другой спички.

— Нет. Но мне удалось выяснить более интересную вещь. Во время службы наш бравый полковник имел полный доступ к «Эшелону» — насколько американцы и англичане открывали его для «Моссада».

— А это значит, что у него могли сохраниться связи там.

Джейкоб посмотрел на Лэнга поверх кружки.

— Допустим, приятель мог время от времени передавать ему записи отдельных разговоров, но откуда он мог знать, что именно требуется?

Лэнг вспомнил о пиве, допил из кружки и жестом подозвал официанта.

— Подключаясь к «Эшелону», ты получаешь в свое распоряжение систему фильтров и можешь выделять слова, имена, телефонные номера и все такое.

Джейкоб проводил взглядом идеальное колечко дыма, поднимавшееся к небу, пока оно не растаяло.

— Ладно, считаем, что ответ на вопрос о том, откуда им известно, где ты находишься, мы получили. Но кто же все-таки эти чертовы «они»?

Лэнг отлично понимал, что последний вопрос чисто риторический, и его друг намерен сказать что-то еще.

— Уверен, что на этом ты не остановился.

Джейкоб снова чиркнул спичкой.

— Ну, ты же меня знаешь! В биографии этого парня имеются довольно любопытные подробности. В частности, его родители принадлежали к секте, объединяющей чрезвычайно консервативных евреев-националистов, которые называют себя ессеями.

Лэнг на мгновение задумался. Название показалось ему знакомым.

— Это не то племя, которое обитало в пустыне неподалеку от Кумрана, где нашли «свитки Мертвого моря»?

— Не просто обитало, а очень капитально устроилось. У них там был водопровод, огромные пещерные залы для собраний, даже монета собственной чеканки. Они поселились в пустыне еще до Рождества Христова, на некоторое время ушли оттуда после землетрясения и вернулись в эпоху Ирода Великого. Они представляли одно из трех ведущих религиозных направлений среди иудеев, наряду с фарисеями и саддукеями.

— И что, они до сих пор там обитают?

Трубка вновь погасла и никак не желала разгораться.

— Знаешь, похоже на то. Конечно, эта партия давно отказалась от самоизоляции, но верность своим порядкам сохраняет. У них собственный кибуц, все они крайние сионисты и продолжают соблюдать многие из древних традиций. Они, пожалуй, были бы похожи на ваших амишей, если тех скрестить с союзом ветеранов зарубежных войн.

Использование самых хитроумных подслушивающих устройств, какие только были известны миру, похищение современного оружия и постоянная готовность убивать никак, по мнению Лэнга, не вязались с эксцентричными, по мнению большинства, но до крайности миролюбивыми фермерами из Пенсильвании.

Лэнг вновь задумался.

— Сомневаюсь, что у твоего полковника могут быть какие-нибудь связи в Брюгге.

Джейкоб, ковырявший своим любимым шилом в чашке трубки, на мгновение приостановил свое занятие.

— Брюгге? Ты о городе в Бельгии?

— О нем самом.

— Даже странно такое слышать. Видишь ли, Брюгге — чуть ли не единственное место за пределами Израиля, где сохранилась заслуживающая упоминания группа ессеев — потомки тех, кто поселился там еще в средние века, когда евреи были единственными банкирами в Европе. Ведь вы, христиане, долго считали, что давать деньги в рост грешно. Эта партия финансировала кружевное и ткацкое дело по всей испанской империи, в которую невесть сколько столетий входила Бельгия. И, как и их сородичи в Израиле, они держатся скрытно и стараются, по возможности, избегать контактов с внешним миром.

— Довольно неожиданная информация.

— «Моссад» присматривает за теми группировками евреев, от которых можно ожидать излишней воинственности, будь то хоть дома, хоть за рубежом. Но почему?..

Лэнг медленно кивнул.

— И, если копнуть подноготную Беньямина Ядиша, выяснится, что он был ессеем. Верно?

Оба вновь умолкли, обдумывая последние слова Лэнга, а потом Джейкоб поднялся.

— Судя по тому, сколько эти беспредельщики перебили народу — если, конечно, это сделали они, — я бы сказал, что быть евреем для этого вовсе не обязательно. — Закончив свою невнятную тираду, он оглянулся на паб. — До чего же зловредная эта смесь. Нужно пойти отлить.

Лэнг проводил друга взглядом, на самом деле не видя его. Секта. Сионизм. Закрытость. Такое случалось сплошь и рядом — члену какой-то группы, заподозренному в нелояльности, раз и навсегда затыкали рот. После преодоления первого барьера прибегать к убийству как способу заставить замолчать людей, которые даже не имели никакого отношения к группе, становилось все легче и легче. Подтверждение тому — изменение поведения его противников: начав с предупредительных выстрелов в «Андерграунде», они теперь готовы были убивать направо и налево.

Конечно, могло оказаться и так, что ессеи — всего лишь мелкая иудаистская секта, а Цвелк — простой вор, бедный и нечистый на руку чиновник военной канцелярии. Могло… Но Лэнг так не считал. Ученых убили не из-за того, что они обнаружили, а из-за того, что могло последовать за этим открытием.

Он настолько углубился в свои мысли, что не заметил подростка, который, прислонив свой велосипед к ограждению, пересек лужайку паба и остановился возле его столика.

— Мистер Рейлли?

Лэнг вскинул голову и увидел рыжего мальчишку с усеянными веснушками пухлыми щеками, лет одиннадцати-двенадцати.

— Да.

Мальчик протянул ему конверт.

— Это вам.

Лэнг машинально взял конверт.

— От кого?

Мальчик указал на темную «Ауди», стоявшую в отдалении от тротуара. Машина тут же тронулась с места, и Лэнг не успел разглядеть номер.

Лэнг открыл конверт. Сначала он подумал, что там ничего нет. Но потом из него выпало колечко — локон рыжих волос. Определенно, не таких, как у посыльного…

Изумрудное кольцо, о котором сообщила ему Сара, и необъяснимое отсутствие Алисии на работе соединились в жутком открытии, от которого Лэнг чуть не задохнулся.

Он схватил мальчика за запястье.

— Кто они? Эти люди, которые тебя прислали?

Ребенок дернулся, пытаясь вырваться, но безуспешно.

— Не знаю, честно, не знаю! Они дали мне пять фунтов, этот конверт и показали на вас. Мне больно!

Лэнг понял, что ребенок говорит правду, и разжал руку. Мальчик потер запястье и быстро попятился, словно боялся, что Лэнг снова схватит его.

Когда Джейкоб вернулся, Лэнг прижимал к уху «блэкберри», уже нисколько не беспокоясь о том, сколько народу может слушать его разговор.

— Сара? Да, это я. Извините, что тревожу вас в выходной… Послушайте: в понедельник отложите все дела, свяжитесь с представительством Министерства юстиции и узнайте, должна ли была Алисия Уорнер работать на прошлой неделе. — Он немного помолчал и кивнул, как будто секретарь могла его видеть. — Да, я знаю, но выдумайте какой-нибудь убедительный предлог. Заранее благодарю вас.

Джейкоб опустился на свой стул.

— Знаешь, использовать эту штуку все же рискованно. Ессеи, или кто там еще, вполне могут выследить тебя, если еще не бросили этого…

— Они уже выследили, — перебил его Лэнг и швырнул на стол конверт.

 

Глава 50

Новый Скотленд-Ярд

Бродвей

Лондон

В то же самое время

Фицвильям пытался сдержать дурное настроение, которое всегда овладевало им, если приходилось работать в выходные. Угрызения совести, посетившие его, когда он утром поцеловал на прощание Шэндон и ушел на работу, инспектор отмел как нечто иррациональное. С какой стати ему расстраиваться из-за того, что он не может поехать вместе с нею в Манчестер, чтобы поглядеть на новорожденного внука? Тем более что непрерывно вопящие, пачкающие пеленки и срыгивающие младенцы никогда не входили в число любимых им существ, независимо от степени родства. Пусть ими пока что занимаются няньки или даже родители. А он лучше подождет годочек до тех пор, пока ребенок не приобретет хотя бы некоторое сходство с человеком.

Еще хуже поддавалась логическому объяснению враждебность, которую он испытывал к своему помощнику Пателу, виновнику утреннего провала.

Пател со своей извечной яркой улыбкой на смуглом лице, как всегда, пропитанный запахом карри, стоял, отгородившись от стола инспектора спинками двух стульев. Если неудачи последних двух дней сколько-нибудь тревожили его, то по его виду заметить этого было невозможно.

Уже в третий раз Фицвильям поглядел на рапорт — единственную бумагу, которая лежала на столешнице казенного стола, обклеенной какой-то дрянью, безуспешно пытавшейся сойти за хотя бы плохонькое дерево.

— Не понимаю, как ты умудрился потерять его.

Пател пожал плечами.

— Он очень хитер. Вы же знаете, за этим адвокатом Аннулевицем следили двое — я и еще один парень. Мы видели, как он в семь двадцать одну вышел из дома. Или, по крайней мере, человек, одетый в его пальто, сел в его машину и выехал со стоянки. Естественно, сэр, мы отправились следом — в Ноттинг-хилл, сэр. Когда машина остановилась на другой стоянке, оттуда вышла женщина, которую мы позже идентифицировали как Рэйчел Аннулевиц. Естественно, я тут же позвонил, и для наблюдения за квартирой Аннулевица отправили еще двоих человек, сэр. Но пока что мистера Аннулевица мы не видели.

И черта с два вы его увидите, подумал Фицвильям, ощущая, что у него вот-вот разболится голова. Он уже вполне мог выбраться из страны вместе с этим американцем.

Но лишь тяжело вздохнул.

— Что ж. Пусть наблюдатели остаются на месте, и держи меня в курсе всех событий.

— Сэр!..

Пател повернулся почти по-военному и направился к двери.

— И еще, Пател…

Тот остановился и оглянулся через плечо.

— Сэр?

— В следующий раз, если случится что-нибудь подобное, пусть один человек отправляется за машиной, а второй остается на месте. Или, еще лучше, сразу вызывай подкрепление.

— Да, сэр, — отозвался Пател с безмятежной улыбкой, начинавшей уже по-настоящему бесить Фицвильяма.

Инспектор выждал, пока за его помощником закроется дверь, и полез в ящик стола за пузырьком аспирина. Ему хотелось оттянуть тот момент, когда придется сообщить Рауху, своему коллеге из Вены, что Скотленд-Ярд упустил единственного известного знакомого Рейлли.

Фицвильям отыскал лекарство, принял таблетку и лишь после этого снял телефонную трубку. Ожидая соединения, он думал о том, какой же скандал поднимется, если он переведет Патела в какое-нибудь из окраинных лондонских отделений Ярда, например, в Вапинг. Будь на его месте белый, никто и слова не сказал бы.

Но Пател, увы, не был белым, а поборники равенства отказывались признавать служебную некомпетентность, если неумеха имел кожу не белого, а какого-нибудь иного цвета.

Инспектор успел принять еще одну таблетку аспирина, прежде чем услышал голос в трубке.

 

Глава 51

Паб «Бык и роза»

Абингтон

В то же самое время

Джейкоб растерянно уставился на локон.

— Знаешь, я ничего не понимаю.

Лэнг наскоро объяснил, что к чему. Тем временем ему принесли следующую кружку с пивом. Он с удовольствием увидел, что Джейкоб убрал в карман трубку, курительные причиндалы и тоже помахал пустой кружкой, призывая официанта.

— С нетерпением жду встречи с твоей новой птичкой.

— Надеюсь, что дождешься. Но сначала нам нужно кое-что сделать. Судя по всему, она находится у Цвелка и его людей.

— Если он серьезно участвует в этом деле. Ну а я думаю, что вскоре ты получишь какой-то ультиматум.

Лэнг подался вперед, поставив локти на стол.

— А почему ты считаешь, что я его не получил в виде этого конверта?

Джейкоб поджал губы на секунду и указал на лежавший на столе «блэкберри».

— Я рискнул бы предположить, что они хотят, чтобы ты и дальше пользовался этой штукой, и начнут что-нибудь делать только после того, как удостоверятся, что чипа нет на месте.

— Но это означает, что они будут держать меня в поле зрения.

— Нет, это означает, что ты будешь лезть из кожи, чтобы они держали тебя в поле зрения и ни в коем случае не потеряли.

Лэнг некоторое время обдумывал эти слова.

— Думаю, что они и сейчас наблюдают за нами.

Обоим захотелось обернуться, но они удержались.

— Но это не значит, что мы не можем начать, — сказал Джейкоб и, поднявшись, одним глотком осушил свою кружку.

— Пойдем, — согласился Лэнг, последовав его примеру.

— Куда?

— На прогулку, чтоб ее! А куда еще-то?

Через несколько минут они уже шли по поросшему густой свежей травой берегу реки. Отойдя немного от шлюза, Джейкоб остановился у причала, к которому было привязано пять или шесть весело раскрашенных лодок с веслами и укрепленными на корме маленькими подвесными моторчиками. Плакат, сообщавший о том, что лодки сдаются по часам, безжизненно обвис в почти неподвижном воздухе.

— Плавал когда-нибудь по Темзе? — осведомился Джейкоб.

— Нет, даже и в голову не приходило.

— Очень зря. Видишь ли, сразу же выше Лондона она сужается чуть ли не до размеров ручейка с очень медленным течением и становится идеальным местом для прогулок — хоть на день, хоть на неделю — в зависимости от того, насколько далеко ты хочешь забраться. К берегу можно причаливать где угодно, и плыви себе от Мейденхеда хоть до Хартфордширских болот. Отличный способ посмотреть Хэмптон-корт, Оксфорд и кучу всего еще.

Лэнг остановился, глядя, как Джейкоб дает кредитную карточку дежурившему на причале человеку.

— Спасибо, учту.

Он посмотрел по сторонам, но, естественно, не смог увидеть никого подозрительного среди людей на лодках, компаний, расположившихся на пикник на склоне берега в нескольких шагах одна от другой, и прочего народа, наслаждающегося погожим днем.

Отойдя от берега, Джейкоб включил мотор на полную мощность, и лодка двинулась вперед со скоростью около трех узлов. На реке было почти так же тесно, как и в шлюзе. Спортивные лодки, такие же, как у них, шлюпки, изредка попадавшиеся длинные изящные многоместные прогулочные катера и другие суденышки — все двигались примерно в одном неспешном темпе. Лэнг не мог не обратить внимания на жмущиеся к воде дома. Они были столь же разнообразны, как и лодки на реке — то скромный коттедж, то тюдоровский особняк.

Со своего места на носу Лэнг повернулся назад. Джейкоб одной рукой управлял мотором, а другой прижимал к щеке сотовый телефон.

— Это все отлично, но я не понимаю, как прогулка по реке…

Джейкоб выпустил ручку мотора и махнул Лэнгу, чтобы тот молчал. Лодка опасно вильнула и покачнулась.

Не говоря ни слова, Джейкоб развернул лодку, описав по воде широкий полукруг, с минуту плыл в обратном направлении, а потом снова развернулся. Рейлли ухватился за борта, ожидая еще одного резкого крена, но тут же сообразил, что Джейкоб направил лодку прямо в обрамленный развесистыми ивами лодочный сарай, расположенный перед георгианским особняком с белым контрастным каркасом. Дверь поднялась, мотор сразу стих, и лодка по инерции вошла внутрь. Сразу же за ее кормой дверь вновь закрылась.

Лэнг хлопал глазами, пытаясь привыкнуть к полутьме, казавшейся после яркого солнца над рекой почти полным мраком.

— А ты, наверное, когда я начал закладывать петли по реке, решил, что я рехнулся? — ехидно осведомился Джейкоб.

— Действительно, мелькнула такая мысль.

Джейкоб ловко намотал веревку на утку рядом со слипом.

— Просто хотел убедиться, что наши друзья не успели тоже нанять лодку и не спешат, чтобы испортить нам прогулку. — Он взобрался на деревянный настил. — Пойдем в дом.

Лэнг последовал за ним.

— Но я думал, что нам нужно, чтобы они знали, где я нахожусь.

— Они найдут нас сразу же после того, как мы вернем лодку. Идем, время не терпит.

Укрываясь в тени деревьев, Лэнг проследовал за другом к дому. Когда до входа оставалась пара шагов, дверь открылась, как по волшебству. За нею, невидимый снаружи, стоял мужчина. Несмотря на теплый, почти жаркий день, он был одет в неброский шерстяной свитер, сквозь петли которого просвечивала белая рубашка. Не говоря ни слова, мужчина проводил Лэнга и Джейкоба по коридору, лишенному какой-либо мебели или обстановки. В открытые двери было видно, что комнаты по сторонам тоже пусты.

Все конспиративные базы — хоть Управления, хоть «Моссада» — были похожи одна на другую.

Их провожатый открыл дверь в конце коридора; за нею начиналась ведущая вниз лестница. Спускаясь по ней, они ощутили поток прохладного воздуха.

Помещение, куда они попали, освещали лишь экраны множества компьютерных мониторов. В темноте Лэнг различал только силуэты операторов.

Джейкоб сел за один из компьютеров и жестом предложил Рейлли устроиться рядом. Провожатый, так и не издав ни звука, исчез в темноте.

Джейкоб нажал кнопку, компьютер начал загружаться.

— Отличное место, правда? Настоящая дача для тех, кто устал от города.

Лэнг совершенно не понимал, чем компьютерный зал в старинном загородном доме так уж сильно отличался от аналогичного помещения в выделенной «Моссаду» части израильского посольства в Лондоне.

Экран, перед которым они сидели, засветился. К изумлению Лэнга, его друг попросту вошел в Интернет, точно так же, как это сделал бы любой человек, обладающий доступом к Сети, в любом уголке мира.

— Только не говори, что собираешься купить что-нибудь на «Амазоне».

— Нет, я не способен на такие сложные вещи, — ответил Джейкоб, не отворачиваясь от монитора. — Ты заметил, что я вызвал Гугл?

— Ты собираешься «прогуглить» Цвелка?

— Не совсем так. Но я использую сайт, которым может воспользоваться любой дурак, имеющий интернет-подключение.

Лэнг наблюдал, как на экран наползало, судя по всему, спутниковое видеоизображение коричневой земли.

— Чем мы любуемся?

— Израилем. Точнее говоря, его частью близ сектора Газа.

Джейкоб, щелкая мышкой, увеличивал масштаб, и на экране стали проявляться детали. На коричневом фоне пустыни, которую представляли собой окрестности палестинской Газы, замелькали зеленые клочки садов и полей израильтян. Много народу по всему миру удивлялось успехам израильского сельского хозяйства в пустыне, притом, что за границей простирались безжизненные пески. Лэнг знал, что причина тут была не в трудолюбии или талантах, а попросту в применении современной ирригации, которая кормила еврейские фермы, в то время как соседи-арабы от нее отказались.

На экране теперь было видно с десяток плоских крыш и расплывчатые намеки на стены. Спутник находился прямо над домами, так что контуры объектов определяли не их геометрические очертания, а отбрасываемые тени.

— Максимальное разрешение, — объявил Джейкоб. — Это кибуц Цвелка в режиме реального времени. Если твоя подруга у него, то она находится в одном из этих зданий.

Лэнг, как зачарованный, уставился на экран.

— Ты хочешь сказать, что любой, у кого есть компьютер, может вот так посмотреть сверху вниз на Землю?

— Если знает координаты или, в цивилизованном мире, адрес. Конечно, ночью или в облачные дни система не настолько полезна.

Н-да, значит, более или менее уверенным в том, что за твоей личной жизнью не наблюдают из космоса, можно только в темноте или при ненастной погоде…

Вдвоем они молча рассматривали маленькое стадо животных; Лэнг решил, что это овцы или козы, которых куда-то перегоняют. Человек, пол которого определить при таком ракурсе было невозможно, прошел из одного здания в другое.

Джейкоб указал на здание в середине поселка.

— Видишь, сколько автомобилей? Там что-то происходит. Необычно для Шаббата. Сдается мне, что она там, а автомобили принадлежат охранникам.

— Или они просто празднуют субботу.

— Конечно, и это возможно, — согласился Джейкоб, — но эти люди — страшные консерваторы и свято блюдут законы. А законы запрещают любую работу, в том числе и езду на автомобилях. Готов поспорить, что и легковушки, и грузовики стоят там со вчерашнего вечера, а причина, по которой около дома столько техники, по-моему, только одна — там несколько смен охраны.

Лэнг кивнул.

— А распечатать это ты можешь?

— И не только это. Я могу распечатать и то, что ты видишь, и все, что вокруг, на несколько миль. Но ведь ты же не думаешь, что я думаю о том, что ты думаешь?

Лэнг усмехнулся.

— Конечно, думаю. Идешь?

Джейкоб вздохнул и медленно, тщательно навел курсор на иконку с изображением принтера.

— Почему бы и нет? Я давно, очень давно не был дома.

— А что скажет Рэйчел?

Джейкоб посмотрел Лэнгу в лицо.

— Ты же не думаешь, что я сказал ей, куда и зачем отправляюсь? Что ты, если бы моя дорогая об этом узнала, она пришла бы в ярость.

Или хуже того, добавил мысленно Лэнг, она тоже отправилась бы с нами.

 

VII

 

Глава 52

Международный аэропорт Бен-Гурион

Лод, Израиль

Пятнадцать километров к югу от Тель-Авива

Понедельник, вечер

«Гольфстрим» покинул сияющие высоты и по пологой горке скатился в ранние вечерние сумерки. На западе все еще сердито пылал багровый шрам от скрывшегося за пустынный горизонт солнца. По другую сторону прохода негромко похрапывал Джейкоб. Лэнг предложил ему воспользоваться имевшейся в самолете спальней, но Аннулевиц возразил, что ему никогда не приходилось летать в таких роскошных условиях, и незачем привыкать к хорошему — потом только расстроишься, — и потому примостился спать в кресле, откинув спинку в горизонтальное положение.

Менее чем через час после того как они миновали Марсель, он крепко спал.

Опасаясь (вполне обоснованно) чрезмерного любопытства полиции, они, по настоянию Лэнга, поехали на машине из Лондона в Дувр и далее через туннель под Ла-Маншем до Парижа, где и нашли самолет фонда на технической стоянке аэропорта «Шарль де Голль», избежав тем самым чреватого всякими неприятностями прохода через главный терминал.

В Израиле на такой легкий путь рассчитывать было нельзя.

Не будь Джейкоба на борту самолета, Лэнгу, вне зависимости от того, кем был пришелец согласно паспорту и какой величины был доставивший его самолет, пришлось бы сдавать отпечатки пальцев, проходить через установку, сверяющую его облик с портретной базой данных, и другие процедуры, о которых он даже не слышал. И пусть личность Коуча, на чье имя был выписан паспорт, была обеспечена наилучшей легендой, какую только могло сочинить Управление, когда два года назад сфабриковало этот документ, но израильские службы безопасности редко удовлетворялись поверхностным досмотром. Лэнг отлично понимал, что стоит заглянуть во всезнающие базы данных — и выяснится, что Джоэл Коуч из Мейкона в штате Джорджия по меньшей мере двадцать четыре месяца не пользовался ни одной из своих кредитных карточек, не сделал ни одного вклада ни в какой банк и не уплатил ни по одному счету. Без покровительства со стороны друзей Аннулевица из «Моссада» в Лэнге по отпечаткам пальцев и портрету в считаные минуты опознали бы того самого человека, которого по требованию венской полиции искал сейчас весь мир.

Несмотря на все уверения Джейкоба, Лэнг не мог избавиться от тревоги до тех пор, пока они вдвоем не расположились на заднем сиденье лимузина «Мерседес», который выделило для них бывшее начальство Аннулевица. Он предпочел бы тихонько проехаться в принадлежащем кооперативу «Эгед» рейсовом автобусе от конечной остановки на улице Шарона в аэропорту до другой конечной посреди тель-авивской цепи гостиниц.

— Не валяй дурака, — образумил его Джейкоб. — Если ты поедешь автобусом, этот поганец Цвелк узнает о твоем прибытии раньше, чем ты доедешь до города.

— Он не ждет нас здесь, — возразил Лэнг.

Джейкоб покачал головой.

— Если он имеет доступ к «Эшелону», то у него и в «Моссаде» наверняка есть связи. Кто-то мог прознать о том, что я копался в его прошлом. И кто поручится, что у них нет доступа к базе данных обо всех, кто прибывает в страну?

Здравые мысли, решил Лэнг, вспомнив о том, чему его обучали в Управлении. Один из самых верных способов расстаться с жизнью впустую — считать своего противника дураком. В таком случае дураком окажешься ты сам. И, по всей вероятности, мертвым дураком.

«Мерседес» свернул с шоссе из аэропорта в центре города. Сквозь лобовое стекло открывалась панорама современных небоскребов, преграждавших путь к голубому Средиземному морю, ставшему в сгущавшихся сумерках маслянисто-черным. Повернувшись задом к побережью, машина покатила по бульвару Ротшильда, вдоль которого тянулись высокие и дорогие даже на вид таунхаусы, перемежавшиеся высотными зданиями офисных центров. Вывески были почти такими же, как и в любом крупном американском городе; в мешанине аббревиатур Лэнгу бросились в глаза эмблемы «IBM» и «AT&T». А уличное движение напоминало Рим или Неаполь — водители здесь явно предпочитали пользоваться звуковыми сигналами, а не тормозами.

Преодолев три полосы, забитых автомобилями с агрессивно настроенными водителями, «Мерседес» съехал по наклонному пандусу под башню из стекла и металла, которая, как оказалось, была жилым домом и выглядела бы вполне уместной где-нибудь в Верхнем Ист-сайде Манхэттена.

Лэнг вышел из лифта следом за Джейкобом. Они направились по коридору и остановились перед одной из дверей, отличавшейся от всех остальных только номером на табличке. Опуская на пол свой, по обыкновению, единственный чемодан, Лэнг подумал, что это сходство, по всей вероятности, дверью и ограничивается. Вряд ли не только в доме, но на всей этой улице найдется много квартир с замками, сложности которых позавидовал бы банковский сейф, и окнами, на которых натянута металлическая сетка, свободно пропускающая свет, но способная остановить, например, гранату, если та все же каким-то образом преодолеет первую преграду в виде пуленепробиваемого стекла.

В гостиной не было никакой мебели, зато у стены лежали два пакета. Джейкоб внимательно осмотрел оба, взял тот, что побольше, и направился в глубь квартиры.

— Будь сейчас другое время года, сказал бы, что Святой Ник принес нам рождественские подарки. Не хочешь посмотреть, что тебе досталось?

Лэнг развернул пакет. Там оказались два пистолета «ЗИГ-Зауэр P226», две снаряженные запасные обоймы и кобура для ношения на поясе. Держа по пистолету в каждой руке, он отправился в соседнюю комнату и увидел, что Джейкоб распаковывает нечто, напоминавшее, на первый взгляд, набор для школьника — любителя химии.

— Очень приятно, что обо мне кто-то позаботился, но два пистолета… Твои друзья, наверное, принимают меня за Одинокого рейнджера.

Джейкоб выпрямился и внимательно осмотрел оба пистолета.

— В таком случае, я?..

— Тонто.

— Во-во, дурацкий Тонто. — Он взял тот пистолет, который Лэнг держал в правой руке. — Этот — мой.

— А есть разница?

Джейкоб объяснил.

— Такое впечатление, что у тебя есть план.

Джейкоб кивнул.

— Ты совершенно прав, дружище. Но давай сначала позаботимся о хлебе насущном. Вдруг нам что-нибудь оставили?

В маленькой кухне Лэнг открыл было рот, чтобы поинтересоваться насчет сэндвичей с мясом, но передумал. Из опыта предыдущих посещений Израиля он усвоил, что холодное пиво куда лучше, чем терпкое израильское вино.

Джейкоб развернул карту на крышке дешевого стола, покрытого «формайкой», и прижал ее края тарелкой и бутылкой с пивом.

— Мы находимся здесь, — ткнул он пальцем, — а вот кибуц Цвелка.

Лэнг, конечно, знал, что Израиль очень невелик, но такая близость его все же удивила.

— Похоже, тут километров шестьдесят-семьдесят, не больше.

Джейкоб прищурился.

— Почти угадал. И менее чем в километре от сектора Газа.

— Но почему они решили там поселиться? Я имею в виду: прямо под боком у толпы палестинцев, которые только и думают, как бы с тобой разделаться…

Джейкоб дожевал и проглотил последний кусок сэндвича.

— А потому, что там совсем немного соседей-евреев, которые стали бы совать нос в их дела. Кроме того, когда правительство убрало еврейские поселения из сектора Газа и выстроило стену, арабы более или менее присмирели. А ведь была еще война шестого года. Хотя она в основном проходила на ливанской границе, но введение миротворцев ООН еще немного утихомирило «Хамас» и «Хезболлу». В общем, можно считать, что Цвелк выбрал себе прямо-таки идеальное место.

Лэнг продолжал рассматривать карту.

— С точки зрения обороны — бесспорно.

Его «блэкберри» запищал.

— Да, Сара, слушаю.

— Я все утро занималась поиском следов миссис Уорнер.

— И?

— Она не появлялась на работе почти неделю. Через два дня после последнего выхода на работу она позвонила туда, сказала, что ее мать попала в больницу после автомобильной аварии, и она просит отпуск для того, чтобы ухаживать за нею.

— А это правда?

— Не совсем. Я позвонила и в Денвер, где она работала перед тем, как поселиться в Атланте, представилась ее матерью и сказала, что пытаюсь разыскать ее.

— И?..

— Ее мать действительно попала в автомобильную аварию. Только это случилось десять лет назад, и она погибла на месте.

Лэнг присел на табурет около кухонного стола.

— Спасибо, Сара. Ваша помощь, как всегда, неоценима.

— Это еще не все, — сказала Сара, прежде чем он успел нажать кнопку. — Вам сегодня пришло очень странное сообщение по электронной почте.

— Я каждый день получаю странные сообщения, главным образом от спамеров, желающих впарить кому-нибудь ничего не стоящие акции.

— Нет, здесь не то. Там сообщалось… — послышался приглушенный звук ударов по клавиатуре. — Да, вот оно. Цитирую: Алисия просит вас приехать как можно скорее.

— Так и написано?

— Именно так.

Лэнг на мгновение задумался.

— Ответьте им. Спросите, куда я должен прибыть и когда. Придумайте какой-нибудь предлог для того, чтобы потянуть время.

— Можно написать, что вас нет в городе и вы ответите, когда вернетесь?

— Можно и так. Все равно. — Лэнг посмотрел на часы, прикидывая, сколько времени продолжался разговор и записал ли его соглядатай Цвелка. — Звоните мне, если будут еще какие-нибудь новости.

— Лэнг, подождите. Мэр просил передать вам…

Лэнг нажал кнопку разъединения.

Джейкоб поставил на стол бутылку с пивом.

— Плохие новости?

— Только подтверждение того, что женщины нет на работе.

Аннулевиц дернул косматой бровью, и Лэнг пересказал ему разговор. Джейкоб поднял бутылку и посмотрел на просвет.

— Ну, вот, уже пустая. Никак не пойму, почему мы, евреи, никак не научимся разливать пиво в нормальные пинтовые бутылки. — Он посмотрел на Лэнга. — По крайней мере, известно, что она жива. Если бы Цвелк желал ей зла, то вряд ли он стал бы держать ее у себя после того, как, пользуясь ее персоной, привлек к себе твое внимание.

Лэнг допил пиво из бутылки.

— Ты всегда знаешь, как успокоить человека.

— Стараюсь. — Он немного помолчал. — Да, я же не показал тебе это. Водитель дал мне, когда мы выходили из машины. — Он протянул Лэнгу фотографию кибуца. — Снято сегодня утром.

Лэнг добрую минуту рассматривал снимок.

— Ну и что? Не вижу разницы.

Джейкоб обошел вокруг стола и ткнул пальцем в нижний левый угол.

— А сейчас видишь?

Лэнг повернул фотографию, поднес поближе к глазам, отодвинул.

— Не понимаю, о чем ты.

— Вот тут человеческая фигура. С такого ракурса нельзя понять, мужчина это или женщина. Но обрати внимание на цвет волос.

Ярко-рыжие.

Алисия Уорнер — рыжая.

Джейкоб принялся возиться с трубкой.

— Если только это не рыжий еврей, что бывает крайне редко, я сказал бы, что мы, похоже, отыскали твою подругу.

 

Глава 53

Южный вокзал Вены

Отделение полиции

Виднер Гюртель

Вена

На следующее утро

Старший инспектор Раух перечитал e-mail из Скотленд-Ярда и покачал головой. Лэнгфорд Рейлли объявился в Англии и вновь исчез, проскользнув сквозь пальцы самой знаменитой во всем мире полицейской организации. Конечно, и у британской, и у американской полиции сплошь и рядом бывало так, что подозреваемые выходили на свободу после задержания. Тут тебе и habeas corpus, и предварительные слушания присяжных, и право не свидетельствовать против себя… Просто удивительно, как в этих странах правосудию удавалось хоть кого-то осуждать.

Как бы там ни было, начальство велело Рауху обеспечить экстрадицию Рейлли для допроса, и инспектору станет гораздо легче жить после того, как этот тип будет найден, допрошен — и или обвинен в преступлении, или освобожден. Сейчас же получалось так, будто не кто иной, как Раух виноват в бестолковости англичан.

Впрочем, кое-что полезное англичанин — его звали Фицвильям — все же сообщил: что Рейлли побывал в Великобритании под именем Коуча. Несколько минут работы за компьютером — и он узнал, что такой человек не проходил таможенный и иммиграционный контроль ни в одной стране Европы на протяжении самое меньшее последней недели.

Не смутившись этой неудачей, Раух вошел на сайт принадлежавшей Рейлли благотворительной организации — Фонда имени Дженис и Джефа Холт. Через несколько минут он знал, что в корпорации имелся собственный реактивный самолет. Посещение другого сайта и еще несколько минут работы позволили установить, что самолет был марки «Гольфстрим» и что последний по времени полет он совершил по маршруту Париж — Марсель — Тель-Авив — Атланта.

Наконец-то у него появилась зацепка. Израильтяне всегда славились тщательным учетом всех, кто попадал в их страну.

Он снова пробежался пальцами по клавишам и… уставился на экран, не веря своим глазам. План международного полета был должным образом зарегистрирован и своевременно закрыт по прибытии в соответствующее время. Но место, где должны были приводиться сведения о присутствовавших на борту пассажирах, было пустым. Или самолет летал без пассажиров, или… или вез кого-то, имеющего какое-то отношение к службам национальной безопасности Израиля.

Какое отношение Рейлли мог иметь к…

Раух отъехал в кресле от стола и впился взглядом в экран компьютера, как будто зловредный прибор по собственной воле отказывался предоставить ему информацию. Пожалуй, в любой европейской стране он мог бы просто позвонить соответствующему должностному лицу, объяснить ему причину своего интереса к пассажирам этого рейса и, вероятнее всего, получил бы нужные сведения, а не отказ. А вот когда дело касалось евреев — такой уверенности не было.

Во-первых, у израильтян было особое свойство — никому не доверять.

А во-вторых, все еще существовала проблема Курта Вальдхайма.

Курт Вальдхайм был Генеральным секретарем ООН, а в 1986 году его избрали президентом Австрии. Он поддерживал дружеские отношения с множеством знаменитостей мирового масштаба, в том числе с молодым австрийцем, тогда еще начинающей кинозвездой второго ряда, Арнольдом Шварценеггером и его женой-американкой, принадлежавшей к семейству Шрайверов, обладавшему обширными политическими связями. Вскоре после того, как Вальдхайм занял президентский пост, кто-то откопал документы, из которых следовало, что, рассказывая о своей биографии, президент серьезно врал. По его словам, во время Второй мировой войны он служил в регулярных частях вермахта, был ранен и по возвращении домой пошел учиться на юриста. На самом же деле он все время прослужил в СС, да еще и в Einsatzgruppe, спецподразделении, занимавшемся поисками и депортацией «расово неполноценных».

Это породило страшный дипломатический скандал.

Сорок лет Австрия старалась создать о себе впечатление как о стране искусных кондитеров, Моцарта и «Звуков музыки» — и сразу всплыла ее давняя и, казалось бы, надежно забытая связь с нацистами. Мир сразу вспомнил, что австрийцами были не только семейство фон Трапп, но и Адольф Гитлер.

Евреи во всем мире называли Вальдхайма кровавым убийцей. Соединенные Штаты внесли президента суверенного государства Австрии в список лиц, которым запрещен въезд в страну.

Австрийцы встали в позу — они, и только они имеют право выбирать своих правителей. Какая-то женщина, выступая по телевидению, кричала на весь мир, что евреи стремятся управлять всем на свете, но Австрией они управлять не будут.

Кое-кто говорил, что австрийцы ведут себя так, потому что возможности для другого поведения им просто не оставили. Но в целом мировое общественное мнение им далеко не сочувствовало.

Ну а отношениям между Австрией и Израилем эта история, естественно, не пошла на пользу. За годы, прошедшие после ее окончания, она так и не изгладилась из памяти, и страны общались между собой дипломатически корректно, но далеко не сердечно.

Но и даже при всех этих обстоятельствах евреи, конечно, не откажут в экстрадиции после официального запроса человека, имеющего прямое отношение к расследованию убийства, особенно в том случае, если у этого человека нет оснований требовать политического убежища или чего-нибудь в этом роде. Если Раух продемонстрирует уверенность в том, что Рейлли летел этим рейсом, то даже израильтяне, вне всякого сомнения, отнесутся к его запросу со всей серьезностью.

Он потянулся к телефону.

 

Глава 54

Кибуц Сион

Около Сдерота на границе с сектором Газа

На следующее утро

Алисии казалось, что дни и ночи сливались в одно целое. Возможно, причиной этого были наркотики — они вывели ее из строя на срок, продолжительность которого она все еще не имела возможности определить. Но вероятнее, что дело было в полной однообразности всех проведенных здесь дней. Где бы это «здесь» ни находилось.

О, она знала, что находится в Израиле — белый флаг с синей Звездой Давида не оставлял в этом никаких сомнений. И еще она предполагала, что находится в каком-то кибуце, население которого состояло примерно из полутора сотен очень набожных евреев.

Когда окно, представлявшее собой простую дыру в стене, безо всяких стекол, не было закрыто деревянными ставнями-жалюзи, Алисия видела изъеденные эрозией холмы, прорезанные оврагами, бесплодные, как лунная поверхность, и, далеко за ними, очень высокую стену, которая, как она думала, была морем. Стена, казалось, уходила в бесконечность, как будто ограничивая собой вселенную. Где-то между песчаными холмами и тем местом, где ее держали, имелся зеленый участок, вероятно, решила она, оазис в пустыне — может, естественный, а может, искусственный. Она видела также выстроившиеся, словно солдаты в шеренге, ровные ряды пальм. Они казались ей похожими на те, с которых в Джорджии собирают орехи-пекан, только эти были выше и листва у них имелась только на самой вершине.

Значит, предположила она, этот кибуц содержал финиковые плантации.

Она пыталась вспомнить все, что знала о кибуцах, вернее, вспомнила она, в множественном числе — кибуцим. Это были колхозы, организации практически коммунистического типа, где каждый человек, кибуцник, имел равную с остальными долю собственности и получал долю в прибыли. Многие, наподобие этого, населяли евреи, принадлежавшие к той или иной секте. Мужчины здесь носили шляпы или маленькие круглые шапочки, имели свисавшие по сторонам лица длинные локоны — пейсы — и не брились. Женщины редко появлялись снаружи без шарфов, закрывающих головы. Было ли это данью религиозным правилам, или они просто защищались так от постоянных горячих пустынных ветров, Алисия не знала.

Что она точно знала, так это то, что длинное здание, крытое железом, было общественной кухней и столовой, и что все остальные здания, находившиеся в поле ее зрения, имели белые оштукатуренные стены и плоские крыши. Она знала также, что многие из жителей говорили по-английски, но ни один не пожелал ответить на ее вопросы о том, зачем она оказалась здесь.

Это самое «здесь» точно было не самым приятным местом из тех, где ей когда-либо довелось побывать.

Алисии дали одежду — плохо подходящие по размеру шорты цвета хаки, футболку и нижнее белье. Все ношеное. Как и одежда всех остальных. Да уж, не отель «Средиземноморского клуба»… Не было здесь и кондиционеров, которые помогали бы переносить дневную жару, настолько сильную, что даже самые старательные рабочие уходили в тень или искали место, где имелся работающий вентилятор. И на круиз по Карибскому морю тоже не похоже.

По крайней мере, вечер приносил с собой прохладу, а то и вовсе настоящий холод.

Не было здесь и водопровода, только колодец или цистерна, наполнявшаяся водой, по всей вероятности, из оросительной системы. Каждое утро Алисию будила одна и та же старуха. Алисия вставала с кровати — единственного предмета мебели в ее похожей на тюремную камеру комнате — и плелась на край жалкого поселения, чтобы занять очередь в общий душ и уборную. Наскоро сполоснуться, закрыть воду, намылиться, снова сполоснуться и снова закрыть воду. Словно в скаутском лагере для девочек.

Двое мужчин сопровождали ее от жилища до домика, где помещался душ, и обратно. Будь в душе окно, она, возможно, подумала бы о бегстве. Но окна там не было, как не было в округе и места, куда Алисия могла бы сбежать.

Потом она поспешно вытиралась и одевалась, и ее конвоировали обратно в жилище-камеру, где старуха давала ей завтрак — молоко (по всей видимости, козье), нежнейший йогурт с мелко порезанными свежими фруктами и какой-то горький черный напиток, который, как решила Алисия, следовало считать кофе.

Выйти из своей комнаты она могла только в женскую уборную. Вероятно, из-за близости пустыни вода здесь так ценилась, что расходовать ее для сливной канализации считали недопустимым, даже несмотря на то, что днем, в жару, вонь там стояла такая, что голова кружилась.

Для развлечения похитители давали ей «Интернейшнл геральд трибьюн», «ЮэСЭй тудей» и еще какую-то британскую газету — все недельной давности. Она читала все, останавливаясь на каждом слове, так как знала, что после того, как чтение кончится, ей будет совершенно нечем заполнить оставшиеся часы, кроме как смотреть в единственное окно.

Первые несколько дней Алисия непрерывно плакала — то ли в результате действия наркотика, то ли от отчаяния, то ли от того и другого вместе; истинной причины она так и не поняла. Потом решила оставить это занятие, годное лишь для придурков, как любила говорить когда-то ее мать. Незачем доставлять этим мерзавцам удовольствие лицезреть ее в слезах. И она постаралась держаться как можно надменнее, выражать своим поведением презрение к похитителям — по крайней мере, столько презрения, сколько было возможно в ее положении.

Изменение манеры ее поведения не повлекло за собой никакой встречной перемены в отношении тюремщиков к ней — оно как было, так и осталось учтивым, но холодным. Женщины все так же мимолетно улыбались ей, а мужчины кивали или отводили глаза. Однако никто не хотел сказать ей, куда она попала и по какой причине. Оставалось предполагать, что, если бы ей хотели причинить более серьезное зло, то давно уже сделали бы.

По ее прикидкам, шел пятый или шестой день после того, как ее похитили. У Алисии не было никакого занятия, и оставалось только смотреть в окно и ждать, когда же ей принесут очередную стопку газет. Она видела единственную дорогу, ведущую в поселок — ленту в песке шириной в две полосы. Вид у дороги был такой, будто ее время от времени поливали какой-нибудь смолой или битумом для того, чтобы справиться с пылью.

И, похоже, именно это происходило сейчас. Двое мужчин с чисто выбритыми лицами, из чего следовало, что они не принадлежали к общине этого кибуца, в старом бензовозе медленно ехали вдоль забора, отделявшего территорию кибуца от дороги.

Странно…

Она предполагала, что дорога принадлежала кибуцу, так как уже не раз видела, как местные мужчины возились на ней. Но люди, ехавшие в грузовике, определенно что-то распыляли на песок.

Вдруг один из них, сидевший на пассажирском месте, повернулся и посмотрел в ее сторону. Расстояние было слишком большим, и разглядеть черты лица она не могла, но все же… Ей показалось что-то знакомое, но уверенности не было…

Если он не из этого кибуца, то, может быть, он как-нибудь помог бы ей, если бы узнал, что ее держат здесь насильно. Крикнуть? Попробовать выскочить в окно и побежать к машине?

За спиной у нее послышались шаги. В комнату вошла старуха и, увидев происходящее, нахмурилась, быстро подошла к окну и закрыла жалюзи, сквозь которые можно было увидеть только землю около самой стены.

Алисия с великим трудом сдержалась, чтобы снова не заплакать.

— Клянусь, это была она, — сказал Лэнг. Джейкоб не мог крутить головой — нельзя было ни на секунду отвлечься, иначе грузовик съехал бы с узкой дороги и намертво засел бы в песке.

— Ты прямо какой-то ястреб помойный — надо же, узнать ее на таком расстоянии!

Лэнг откинулся на изодранную спинку сиденья.

— Если это не она, то зачем нужно было так поспешно закрывать окно?

Джейкоб оторвал одну руку от баранки и запустил пальцы в карман рубашки, но грузовик дернулся в сторону, и он поспешно вновь ухватился за руль обеими руками.

— Будь я проклят, если знаю. У этих кибуцников порой бывают очень оригинальные причины. Может быть, местные не позволяют своим женщинам показывать лица посторонним.

Лэнг наклонился вперед и поправил кобуру за спиной.

— Пока что никаких новостей. Все расположено точно так же, как мы видели на спутниковом изображении, почти вплотную к стене сектора Газа. Только там не было видно проволочного заграждения, и я даже представить себе не мог, что эти холмы, или барханы, или черт их знает, что, такие высокие.

Джейкоб нашел место пошире и начал разворачивать машину.

— Надеюсь, они будут благодарны за то, что мы обработали их дорогу.

— Я тоже. Тем более что это обошлось нам в кругленькую сумму. Ведь дорожники не задаром согласились «потерять» свой грузовик на несколько часов.

Джейкоб выровнял машину на дороге, и она так же медленно двинулась в обратном направлении.

— Ты, конечно, прав, но мы, по крайней мере, теперь знаем, где к ним входит водопровод.

— Невероятно! — воскликнул Лэнг. — Они получают воду из Иордана! Это же миль пятьдесят, если не больше. Мне кажется, что опреснительная установка обошлась бы им дешевле.

— Я уверен, что она у них тоже есть. Дело в том, что для орошения плантаций и всего прочего им потребовался бы опреснительный завод больше, чем сам кибуц.

Лэнг покачал головой.

— Однако перекачивать воду в такую даль…

— Не забывай, что вся жизнь этой страны нацелена на то, чтобы превратить пустыню в цветущий сад. Кроме того, римляне по акведукам доставляли воду гораздо дальше. — Он остановил машину и ткнул пальцем. — Каким-то насосом они закачивают воду в бак на вершине этой башни, а оттуда она самотеком расходится на поля; ну, и кое-что остается на жизненные потребности.

Лэнг посмотрел на водонапорную башню. Такую можно было бы увидеть в любом маленьком городе Америки; вся разница состояла в том, что надписи на стенах цилиндра были сделаны характерными знаками еврейского алфавита.

— И что там написано?

— Сион, название кибуца.

— Сион?

— Исторически так называлась цитадель, вокруг которой вырос Иерусалим. А также — идеальная нация или общество, возникновение которых предсказано в священных текстах.

— Подходящее название для сборища националистов.

На сей раз Джейкобу удалось отыскать трубку. Он стиснул ее зубами.

— Я не советовал бы тебе сейчас останавливаться и набивать ее, — сказал Лэнг.

— Почему?

— Потому что за нами едет грузовик. Мне почему-то кажется, что Цвелк решил выяснить, с какой это стати мы ухаживаем за их частной дорогой.

Джейкоб наклонился, чтобы посмотреть в перекошенное зеркало заднего обзора.

— И он мигает нам фарами. Похоже, хочет, чтобы мы остановились.

Лэнг вынул из кобуры «ЗИГ-Зауэр» и сунул его под сиденье.

— Думаю, нам вовсе ни к чему сразу кидаться удирать от них. Давай остановимся и узнаем, что им нужно.

Глядя в зеркальце на своей стороне, Лэнг видел, как двое бородатых мужчин с двух сторон подходили к их машине. В руках они держали автоматы «узи», и было ясно, что они умеют ими пользоваться. Да и странно было бы, если бы здесь, вплотную к палестинской территории, они ходили бы без оружия. Тот, что держался справа, остановился в нескольких шагах от пассажирской двери, чуть сзади, так, что Лэнгу, захоти он напасть на него, нужно было бы полностью повернуться. Этому маневру учили во всех полицейских академиях мира.

Второй заговорил с Джейкобом на незнакомом Лэнгу языке, несомненно, на иврите. Тон разговора был легким, пожалуй, даже дружественным. В конце концов Джейкоб пожал плечами и закатил глаза к небу — универсальный еврейский жест, который мог означать все, что угодно, начиная от внезапного прозрения до глубокого смущения. Его собеседник рассмеялся, покачал головой и, повернувшись, зашагал к своей машине.

— Что ты ему сказал? — сразу поинтересовался Лэнг.

— Он хотел знать, что мы здесь делали. Я сказал, что нам велели прогудронить дорогу четыре семьдесят семь до самого сектора Газа.

— Но ведь мы приехали сюда по этой самой дороге и свернули с нее милю назад.

— Примерно это же самое он мне и сказал. И поблагодарил за то, что мы привели в порядок дорогу кибуца. — Аннулевиц повернулся к Лэнгу. — Как ты думаешь, мне удалось убедить его, что я ошибся?

Лэнг смотрел в зеркало на двух мужчин, сидевших в остававшемся позади грузовике. Сквозь помутневшее ветровое стекло все же было видно, что один разговаривает по сотовому телефону.

— Чертовски хотелось бы надеяться на это.

 

Глава 55

Около кибуца Сион

Через семнадцать минут

— Значит, ты уверен, что это она? — спросил Джейкоб, лежавший на песке в тени холма.

Лэнг опустил бинокль от глаз. Утреннее солнце нагревало металл так быстро, что окуляры обжигали кожу.

— Почти уверен.

Он услышал, как Джейкоб выбил трубку о каблук.

— Почти уверен? Браво! Отлично! Мы врываемся в этот кибуц, пробиваемся через толпу жителей туда, где ты видел эту женщину, и, presto, узнаем, что ты все-таки ошибся. Будет потом очень интересно посмотреть, как ты станешь извиняться.

Лэнг вновь поднес бинокль к глазам.

— Так ведь это ты сам предложил отправиться сюда после того, как мы увидели на спутниковом снимке рыжую голову. И еще, напомню, я ведь именно для того и жарюсь здесь на солнце — пытаюсь убедиться, что мы на верном пути.

Послышался звук удара спички о коробок, а затем голос Джейкоба:

— Ты, кстати, так и не объяснил, почему уверен, что тебя пытаются убить именно евреи. Энергией, описанной в этой древней книге, могла заинтересоваться любая страна.

— Нет, они охотятся вовсе не за сверхпроводимостью. — Лэнг в который уже раз отнял бинокль от лица и вытер рукавом пот со лба и носа. — Я же, кажется, говорил тебе: я твердо уверен, что именно на этой технологии основана программа «звездных войн», которую Рейган провозгласил уже четверть века тому назад.

— Но если дело не в оружии, то в чем же?

— В том, что написал этот самый Хереб в своей книге.

Джейкоб на несколько секунд задумался.

— Но что в ней сказано такого, из-за чего стоило бы убивать людей, кроме тайны Ковчега, которая, как ты сам только что сказал, вовсе не такая уж тайна?

— Это…

— Что — это?

Лэнг прижал окуляры к глазам.

— Это она! Она идет между двумя мужчинами и несет что-то, похожее на… на полотенце… Точно, полотенце! И сверток, вероятно, смена одежды. — Он обернулся и поманил друга рукой. — Посмотри сам.

— Зачем?! — сердито отозвался Джейкоб. — Я твою птичку ни разу в жизни не видел и не узнал бы ее, даже стой она на балконе Букингемского дворца.

Лэнг от волнения даже забыл об этом.

— Ну, конечно. Тогда поверь мне на слово — это она.

Джейкоб чуть слышно присвистнул и посмотрел на часы.

— До заката еще почти девять часов. Не очень-то приятно торчать весь день на жаре.

— Ехать обратно при свете нельзя. Если нас снова увидят там, то обязательно заподозрят недоброе, — бросил Лэнг, не отрывая бинокля от лица.

Джейкоб поднялся на ноги и отряхнулся от песка.

— Тут километрах в двух находится городишко Сдерот. Там можно будет провести время и выпить чего-нибудь холодного. Кроме того, мне нужно заняться еще кое-какой ерундой.

Лэнг не стал задавать вопросов — он хорошо знал, что ерунда, приходившая на ум Джейкобу, обычно имела серьезные последствия.

 

Глава 56

Центральное отделение полиции

Угол улиц Ибн Габироля и Арлозорова

Тель-Авив

Через час

Капитан Кел Залтов, вместо того, чтобы сидеть на месте, расхаживал вокруг длинного стола. Несмотря на то, что включенный на полную мощность кондиционер извергал потоки холодного воздуха, в подмышках его рубахи расплылись большие пятна пота.

— Но я так и не понял, почему мы должны потакать прихотям какого-то неонациста из Вены, будь он даже полицейским, — почти жалобно воскликнул он. — Мы ничего не должны этим бошам, тем более что они же сами написали, что против этого гоя Рейлли у них ничего определенного нет. Кроме того, он протеже улицы Царя Соломона, — добавил он, чуть подумав.

Его собеседник выглядел так, будто только что сошел со страниц «GQ» или «Эсквайра». Одет он был в явно скроенный по фигуре темный костюм, на белой сорочке не было ни морщинки, а ботинки сверкали, как у солдата, приготовившегося к параду. Он сидел за столом, положив на него совершенно неподвижные руки со сплетенными пальцами.

— Я представляю здесь не наших друзей с улицы Соломона, — спокойно ответил он, — а куда более высокую власть.

Залтов нахмурился.

— Я полицейский, а не дипломат или тем более не политик.

Последнее слово он буквально сплюнул, будто какую-то случайно попавшую на язык гадость. Тут, подумал мужчина в костюме, они полностью сходились во мнениях.

Полицейский, хозяин кабинета, славился своим недоверием, а вернее, самой настоящей ненавистью ко всему, связанному с Германией или Россией. За десять лет, в 1935–1945 годах, оба основных участника Второй мировой войны порознь истребили бо́льшую часть его родни: сначала в ходе сталинских чисток, а потом — нацистских погромов. Можно было, конечно, удивляться тому, что человек мог так негодовать по поводу убийств людей, пусть даже родственников, которых никогда в жизни не видел. Но евреям восточноевропейского происхождения было свойственно хранить подобные чувства на протяжении даже не жизни поколения, а веками, если не тысячелетиями. Возможно, Залтов так же негодовал из-за того, что римляне в 70 году нашей эры разрушили Иерусалимский храм.

— Я ведь объяснил вам позицию правительства, хотя в этом не было никакой необходимости, — сказал человек в костюме. Его голос чуть заметно зазвенел, что недвусмысленно показывало его недовольство. — Неужели мне придется повторять это заново?

Залтов сел и тут же снова встал.

— Почему я должен считаться с мнениями всяких жополизов из Министерства иностранных дел?

— Как хотите. Но от этого, между прочим, зависит то, как именно вы в будущем году выйдете на пенсию. Ваша служба, в конце концов, заключается в том, чтобы соблюдать интересы израильского правительства, в том числе и этих самых жополизов.

Полицейский снова сел, но на сей раз остался на месте.

— Ладно, объясните еще разок. Возможно, до меня все же дойдет.

Человек в костюме медленно кивнул, признавая справедливость слов своего визави.

— Хорошо. Инспектор Раух хочет арестовать человека по имени Лэнгфорд Рейлли, американца. Он считает, что мистер Рейлли может что-то знать об одной или даже нескольких перестрелках, случившихся в Вене…

— Как будто их дела нас как-то касаются, — ехидно вставил Залтов.

Человек в костюме выразительно повел бровью, и полицейский снова умолк.

— Как нам сообщили наши друзья с улицы Царя Соломона, мистера Рейлли сопровождает один из их бывших работников Джейкоб Аннулевиц, следовательно, пока что американец сотрудничает с ними. Оба они — и мистер Рейлли, и Аннулевиц — проявляют весьма серьезный интерес к человеку по имени Цвелк.

Полицейский поднялся и вновь принялся расхаживать по комнате.

— Судя по досье, патриот.

— Может быть, и патриот. Кроме того, руководитель вооруженной группировки, вернее даже, частной армии, базирующейся совсем рядом со стеной, которая ограждает сектор Газа.

— По-моему, самое подходящее место для армии.

— Правительство не слишком радуется существованию не подконтрольных ему вооруженных отрядов, особенно в таком беспокойном районе.

Полицейский фыркнул.

— Вы имеете в виду людей, которые не боятся столкновений с фанатиками, убивающими женщин и детей, которые не наложат в штаны от страха, что ООН скажет о них какую-нибудь очередную гадость? Если этот парень настолько опасен, то почему его не одернут?

— Вы же представляете себе политическую ситуацию, понимаете, насколько хрупка та коалиция, которая стоит за премьер-министром. Стоит предпринять хоть какое-то действие, затрагивающее крайне правых, как все ненавидящие арабов евреи нашей страны сразу потребуют головы премьер-министра. Или, что будет еще хуже, присоединятся к движению Цвелка.

— А это плохо, потому что?..

Человек в костюме на секунду умолк, видимо, решая, стоит ли продолжать разговор.

— Этот человек — крайний сионист из тех, кто постоянно ставит под угрозу все шаги Израиля по снижению напряженности палестинского вопроса. Он был резко оппозиционно настроен к возврату оккупированных территорий и ливанскому перемирию…

— Я где-то слышал, что у нас в стране разрешается иметь свое мнение.

Собеседник сделал вид, будто не слышал этой реплики.

— Он подозревается в совершении множества превентивных нападений на палестинские общины, провоцировавшие ракетные обстрелы нашей территории.

— С каких это пор их стало нужно провоцировать?

Человек в костюме вздохнул.

— Далеко не все ракетные обстрелы наших городов и не все вылазки террористов смертников проводятся без видимых причин. С вашим-то полицейским опытом вы должны знать, что в новостях редко сообщают все подробности происшествий.

— А вы, как опытный правительственный чиновник, тоже не можете не знать, что информация для новостей просеивается очень тщательно.

Человек в костюме был, в общем-то, согласен с этим замечанием, но не стал отвлекаться и продолжал:

— Насколько мне известно, Аннулевиц и Рейлли прямо сейчас ведут разведку вблизи кибуца Цвелка.

Залтов скрестил руки на груди. Согласно общепринятой азбуке языка тела это значило, что он сам точно не знает, как отнестись к услышанному.

— Значит, вы хотите, чтобы я арестовал Рейлли, как только он войдет в кибуц, и заодно сам посмотрел, что там к чему? Воспользовался арестом как предлогом для обыска?

— Я предпочел бы иную формулировку, но в целом вы правы. Если у вас будет легальное основание проникнуть в частные владения, вы наверняка сможете найти там что-нибудь подозрительное.

— Как поступили бы гестапо или НКВД.

Дипломат покачал головой, выражая несогласие.

— Ну, я не стал бы прибегать к таким сравнениям.

Полицейский холодно, без тени юмора, улыбнулся.

— Я не намерен отказываться от свободы слова.

 

Глава 57

3-й терминал

Международный аэропорт Бен-Гурион

В тот же день

Как только старший инспектор Карл Раух вошел в здание терминала, к нему подошли двое, мужчина и женщина, похожие, как брат с сестрой, Гензель и Гретель. Оба приветствовали его ослепительными улыбками, говорящими о высоком уровне современной ортодонтии; оба были одеты в стиле, который в Соединенных Штатах назвали бы «спортивно-деловым» — рубашки-поло навыпуск и брюки цвета хаки с острыми, как ножи, складками; оба производили впечатление юношеской чистоты, и у обоих лица светились оптимизмом. Раух решил, что они по молодости лет еще не слишком хорошо представляли себе мир, в котором жили.

Мужчина взял дорожную сумку инспектора — его единственный багаж. Рауху редко приходилось летать, зато он слышал множество рассказов о самовольных путешествиях чемоданов, вверенных на попечение авиакомпаниям.

— Пойдемте с нами, инспектор. Вовсе ни к чему терять время и стоять в очереди вместе с туристами.

— Вы безукоризненно говорите по-немецки, — сказал Раух. — Акцент очень похож на берлинский.

— Вы почти угадали. Потсдам. Конечно, оттуда родом не я, а мои бабушка и дедушка. Если вы пробудете в Израиле некоторое время, то обратите внимание, что почти в каждой семье говорят хотя бы на еще одном языке, кроме иврита. Мы ведь нация иммигрантов. А вы занимались лингвистикой?

— Нет. Но при моей специальности полезно распознавать разные диалекты.

Если мужчина, «Гензель», и понимал немецкий, то не подал виду и зашагал в зал, держа в руке сумку Рауха.

Инспектор и женщина следовали за сумкой. Она вежливо задавала обычные бессодержательные вопросы, какими во всем мире встречают прибывшего откуда-то незнакомца, и все происходившее нисколько не походило на прием полицейским собрата по профессии. Раух ощущал себя скорее дальним родственником, прилетевшим, чтобы познакомиться с живущими в другой стране членами своего семейства.

«Гензель» проложил путь через многолюдную толпу пассажиров, ожидавших, когда подойдет их очередь предъявить вещи таможенникам, а документы — иммиграционному контролю и заодно (о чем, вероятно, мало кто знал) попозировать перед видеокамерами системы портретного контроля, спрятанными в потолке. Сразу же за стеклянными киосками, в которых помещались чиновники, находилась дверь без какой бы то ни было таблички на ней. «Гензель» открыл ее и пропустил вперед гостя и его провожатую. Инспектор, конечно, был рад возможности обойти пробку, вызванную необходимостью выполнения бюрократических формальностей, но, с другой стороны, ему было жаль, что он не предвидел этого и потратил больше часа на оформление визы, которая так и не понадобилась.

Они оказались в комнате без окон, где стояли шесть стульев из прессованной пластмассы с хромированными металлическими ножками и спинками, и у дальней стены — стол со столешницей из «формайки». Раух в который раз подумал, что кому-то, наверно, пришлось изрядно поломать голову, чтобы сделать мебель столь уродливой и даже на вид неудобной. Стены были выкрашены в желтый цвет. Кто-то когда-то, несомненно, думал, что так помещение будет казаться веселее, но с тех пор краска высохла и приобрела оттенок засохшего никотинового налета.

Девушка обернулась к Рауху:

— Простите, что не представилась сразу. Мне показалось, что среди толпы это было бы не очень благоразумно. Лейтенант Хайди Штрассман, полиция Тель-Авива.

Ее рукопожатие было крепким, но не преувеличенно сильным.

— Мое имя вы, думаю, знаете. — Раух повернулся к мужчине и протянул ему руку. — А вы?

Улыбка давно исчезла с лица молодого человека. И руки в ответ он не протянул.

— Я не говорю по-немецки, — ответил он по-английски. — Аарон Грубер. «Шин-бет», национальная безопасность.

Раух опустил руку, но нахмурился не из-за неприветливости Грубера, а потому, что придется говорить по-английски. Знал он его отнюдь не в совершенстве. Этот язык, где глаголы беспорядочно разбредались по фразе вместо того, чтобы занимать строго положенное место, и не имели окончаний, а существительные — склонений, представлялся ему олицетворением хаоса.

Насколько знал Раух (а знал он немало), за словами «национальная безопасность» обычно скрывалась разведывательная деятельность. Только почему-то люди оттуда никогда не признавались в этом напрямик.

— Могу я спросить, зачем вам нужен мистер Рейлли?

Грубер переглянулся со Штрассман и после коротенькой паузы ответил:

— Ваш друг Рейлли, похоже, интересуется человеком, к которому у израильских служб безопасности есть свои претензии.

Штрассман жестом предложила Рауху сесть. Стул оказался таким же неудобным, каким выглядел.

— Что вы можете сказать нам об этом американце?

Как вскоре выяснилось, ничего такого, чего они уже не знали бы сами.

— Мы намерены выполнить ваш запрос и арестовать мистера Рейлли сегодня вечером, — продолжал Грубер. — Сейчас он находится около кибуца в районе сектора Газа. Хотите присоединиться к нам?

Раух, конечно же, предпочел бы приличный номер с горячим душем, в меру прохладным кондиционированным воздухом и приличным обедом и вовсе не пылал нетерпением, предвкушая продолжительный обратный полет в обществе арестованного Рейлли. Но отказаться было невозможно.

— Конечно, — сказал он. — Спасибо за предложение.

— Отправимся вертолетом, — в тоне последних слов Грубера инспектору послышалась угроза. Потому что воспринять все это иначе он попросту не мог.

Раух ненавидел вертолеты. Ему почти не приходилось пользоваться ими, но у него сложилось твердое впечатление: это неустойчивые штуки, которые бросает в небе так, что у пассажира желудок то и дело подскакивает к самой глотке. А что хуже всего, узел крепления главного ротора летчики называли иисусовой гайкой — потому что, если она развинчивалась, всех, кто находился в вертолете, ждало неизбежное и очень скорое свидание с Иисусом.

— Вертолетом? — переспросил Раух, надеясь, что молодые люди не заметили, как он побледнел.

— Вертолетами, — уточнил Грубер. Австриец был уверен, что молодой человек заметил его состояние и наслаждается его страхом. — Нас ожидают три вертолета. Так что, инспектор, если вы готовы…

Мысль о вертолетах полностью подавила ощущение голода. Вообще-то Рауха уже начало немного подташнивать.

 

Глава 58

Около ограды кибуца Сион

Через час

Растянувшись на песке, Лэнг и Джейкоб наблюдали за кибуцем с небольшого холма, откуда им было видно большинство домов. Обитатели поселка семьями шествовали в столовую; последние вошли туда, когда на западном небосклоне уже угасли лучи солнца. Почти сразу же листва финиковых пальм зашелестела под потянувшим с близкого моря ветерком.

Они выждали еще несколько минут, чтобы окончательно стемнело, и поднялись.

— Я не видел ничего похожего на караул, — сказал Лэнг, старательно, но без особого успеха отряхивая с одежды песок.

— Должны быть какие-нибудь часовые, — ответил Джейкоб. — Слишком уж близко к этим засранцам из Газы. Скорее всего, какие-нибудь электронные датчики — либо визуальное наблюдение, либо датчики движения, либо и то, и другое.

— Когда мы утром здесь катались, я внимательно смотрел по сторонам. Ничего подобного не заметил.

— И не должен был. Они наверняка спрятаны. Допустим, на тех двух пальмах перед входом.

— Ну, это легко проверить. И, кстати, вон понесли три тарелки с едой из столовой. Наверняка для Алисии и охранников. У нее-то стража должна быть круглосуточная, по сменам, как мы и предположили по спутниковому изображению.

Джейкоб наклонился, поднял рюкзак и вскинул его на плечи.

— Как мы и планировали, ими займешься ты. А я буду разбираться с остальными.

Лэнг напоследок кинул еще один взгляд на светящиеся окна и вслед за Джейкобом зашагал вниз по склону холма. Он наслаждался знакомым ощущением пробегающих вдоль позвоночника холодных мурашек — почти наркотическим удовольствием от предстоящей схватки. Респектабельному адвокату и главе благотворительной организации не часто доводилось испытывать это чувство.

Он не на шутку соскучился по нему.

Недалеко от входа они остановились. Джейкоб молча указал одними кистями рук в стороны; обе они разошлись и вскоре, описав две широкие дуги, оказались на том же месте.

— Ты прав, — сказал Лэнг. — На этом дереве растут не только орехи.

Джейкоб еще с полминуты рассматривал деревья через очки ночного видения, а потом сдвинул их на лоб.

— На каждом по маленькой камере, повернутой так, чтобы в поле зрения попал любой, кто подходит к воротам.

Лэнг присел на корточки, повернувшись к отчетливо вырисовывавшейся на фоне звездного неба стене кибуца.

— И, полагаю, забор у них под током, или же по нему идет сигнальный провод.

Джейкоб снова надвинул на глаза громадные очки и всмотрелся в ограду.

— Черта с два они стали бы пропускать ток — не хотят же они поубивать всю свою скотину. Так что можно спокойно резать.

— Ну уж нет. Если не высокое напряжение, то слабый ток, подключенный к системе оповещения, должен быть обязательно.

— Пожалуй, ты прав. А если попробовать подрыться?

Уклонившись из поля зрения установленных на деревьях камер, диверсанты направились к тройной изгороди из колючей проволоки.

Лэнг наклонился и потрогал почву.

— Проклятье! Тут бетонная плита или, по крайней мере, толстая цементная стяжка. Тут без отбойного молотка не обойтись. — Он выпрямился и вновь уставился на кибуц. — Но очень похоже, что все деревья у них не за забором, а снаружи.

— Ну и что? — осведомился Джейкоб. — Мы ведь пришли не для того, чтобы воровать их вонючие финики.

— Конечно, — кивнул Лэнг. — Но давай все же посмотрим.

Пригибаясь, чтобы их не было видно на фоне неба, они прокрались вдоль забора за угол. Уже через минуту оказалось, что действительно величественные пальмы выстроились слева, а забор протянулся справа.

— И что дальше? — спросил Джейкоб. — Ты хочешь залезть на дерево, как какая-нибудь шелудивая мартышка?

Лэнг медленно шел вдоль забора.

— Именно так.

— И что дальше? Спрыгнуть? Хороши же из нас будут бойцы — с переломанными-то ногами!

— Вряд ли это необходимо, если мы можем… — Лэнг вдруг остановился так резко, что Джейкоб чуть не налетел на него в темноте. — Вот!

Несколько пальм, много лет овеваемых морским бризом, пьяно склонились к забору. Лэнг выбрал одно из них, согнувшееся почти параллельно земле.

— Это подойдет.

— Для чего? — удивился Джейкоб. — Мы ведь даже не видим, сколько до земли там, где эта дурацкая дубина пересекает забор.

— Вряд ли намного больше, чем здесь. Кроме того, чувствуешь, какой мягкий этот песок? Лучше мата в спортзале.

Джейкоб что-то пробормотал и тяжело вздохнул.

— Похоже, это единственный путь.

— Если ты не придумал ничего другого.

Джейкоб снял рюкзак и перебросил его через забор.

— Если я не смогу найти его в темноте, значит, мы попусту сюда приперлись.

Лэнг протянул руку.

— Тебя подсадить?

— Задницу свою подсаживай. Конечно, я уже не так молод, как когда-то, но на дерево-то забраться как-нибудь смогу.

Впрочем, после двух безуспешных попыток он, тяжело дыша, повернулся к другу.

— Ну, ладно, давай уж, помоги чуток.

С помощью Лэнга, подталкивавшего его сзади, Джейкоб вскарабкался на десять-двенадцать футов вверх, до того места, откуда дерево начинало клониться в сторону забора. Ствол был довольно толстым, и продвигаться по нему было легко.

— Пожалуй, достаточно, — объявил Лэнг, посмотрев вниз. Он свесил ноги со ствола, уцепился руками, повис на секунду и почти бесшумно приземлился на песок. — Даже мягче, чем я думал, — сообщил он шепотом.

Чтобы отыскать рюкзак Джейкоба, потребовалось чуть больше минуты.

— Отлично, — сказал Лэнг. — Я подожду, пока ты устроишь свои сюрпризы. Постараюсь пробраться туда, где ее держат. А потом мы позаимствуем один из автомобилей и смоемся с нею.

Джейкоб исчез в темноте, не сказав ни слова в ответ.

Ориентируясь по свету в окнах, Лэнг пробрался к дому, откуда утром выходила Алисия. Перед входом стояли три автомобиля — «Рейнджровер», совершенно кубический внедорожник «Мерседес» и «Тойота» — пикап.

Укрывшись в глубокой тени, Лэнг удостоверился, что поблизости никого нет. Укрываясь за машинами от наблюдателей, которые могли бы смотреть из окна, он подполз к пикапу, поднявшись на колени, открыл дверь и дернул ручку замка капота. Через несколько секунд извлек крышку распределителя зажигания и бросил ее подальше от домов, насколько хватило силы. Потом он повторил то же самое с «Рейнджровером» и вновь спрятался в темноту.

На часы он не смотрел и потому не мог точно сказать, сколько ему пришлось ждать, но взрыв произошел гораздо раньше, чем он ожидал.

Рейлли видел вспышку, мгновенно превратившуюся в оранжевое облако. Две передние опоры водонапорной башни подогнулись, как ноги животного, опускающегося на колени, чтобы напиться. Потом налетел горячий шквал, и лишь после этого донесся трескучий звук, похожий на раскат грома, за которым последовал плеск нескольких тонн воды, выливавшихся на песок.

Из дверей столовой, отталкивая друг друга, повалили люди. Тут последовал еще более эффектный с точки зрения пиротехники взрыв, и над складом горючего взметнулся оранжево-черный вихрь. Даже в темноте можно было разглядеть клубящийся жирный дым.

Кто-то из мужчин, первым вырвавшийся из столовой на улицу, принялся вслепую палить из своего «узи» в сторону пожара, несомненно, решив, что на них напали соседи-арабы. Другие кричали, требуя, вероятно, быстрее гасить пожар, но из этого ничего не могло выйти, так как воды в поселке не осталось. Больше всего это походило на суету муравьев после того, как кто-то нечаянно или со зла разворотит муравейник.

Лэнг застыл возле двери здания, в тени которого ждал начала всего этого переполоха. И почти сразу же оттуда выскочили двое мужчин с автоматами «узи» — охрана Алисии. За шумом столпотворения и ревом огня, пожирающего складское здание, нельзя было разобрать их слов, но было сразу видно, что они поражены ничуть не меньше, чем их товарищи, находившиеся в столовой.

Держа в руке «ЗИГ-Зауэр», Лэнг шагнул в дверной проем за их спинами, чтобы, любой, кто посмотрел бы снаружи в эту сторону, не смог бы разглядеть его.

— Сюда, пожалуйста, джентльмены.

Оба резко обернулись, один начал было поднимать оружие, но застыл, увидев дуло пистолета Лэнга в нескольких дюймах от своего лба.

Эти сектанты вполне могли быть фанатиками, но самоубийцами все же не являлись.

Оба мужчины медленно подняли руки. Лэнг взял их автоматы, а свой пистолет засунул обратно в кобуру, висевшую у него за спиной. Прижав локтем левой руки один автомат к боку, он правой оттянул затвор другого — не полностью, а лишь чтобы убедиться, что патрон дослан и оружие готово к употреблению, — отступил немного в сторону и почти дружеским жестом указал охранникам внутрь.

— Будьте любезны, джентльмены. После вас.

От того, что он увидел через несколько секунд, у него кровь похолодела в жилах.

Рейлли оказался, по-видимому, в главной комнате дома, в котором, кроме нее, могли поместиться лишь одна или две комнатки поменьше. Там почти не было мебели, не считая грубо сработанного деревянного стола и пары дешевых стульев венского стиля. На одном из них сидела Алисия. А рядом с нею находился низкорослый мужчина с бородой и длинными пейсами, которые обязаны носить ортодоксальные иудеи (в таком же виде ходили и все прочие мужчины, которых Лэнг видел в кибуце). В руке у него был тяжелый «дезерт игл», дулом которого он почти прикасался к голове Алисии.

— Лэнг! — удивленно воскликнула, а может быть, ахнула она.

— А-а, мистер Рейлли! Я вас ждал, — сказал по-английски мужчина с пистолетом с не слишком заметным акцентом, — и уже начал опасаться, что вы не заметите какой-нибудь из ключиков и не сможете добраться сюда.

«Узи» всегда славились скорострельностью, а не точностью стрельбы. Выстрелить в негодяя значило почти наверняка задеть и Алисию. Но даже если ее не зацепят пули Лэнга, нет гарантии того, что противник, умирая, не успеет нажать на спуск.

Лэнг положил оба автомата на стол.

— Сожалею, что заставил вас ждать. Вы мистер Цвелк, верно?

Мужчина с пейсами кивнул и сделал знак охранникам, которые поспешно и без всякой осторожности принялись обыскивать Лэнга.

— Совершенно верно. Но все же я немного разочарован, что вы не отыскали меня раньше.

Лэнг держал руки поднятыми, а охранники обшаривали его с головы до пят. Один из них вытащил из кобуры «ЗИГ-Зауэр» и положил его на стол.

— Можете не сомневаться, я не задержался ни на одну лишнюю минуту.

— Лэнг, — начала Алисия, — этот тип…

Цвелк яростно взглянул на нее, и она умолкла.

— Если вы хотите уехать отсюда живой, разумнее будет помолчать.

— Но вы же все равно не собираетесь выпустить нас живыми, — заявил Лэнг.

Цвелк холодно усмехнулся и кивнул на окно, где яростно метались огненные сполохи.

— У меня есть все основания не желать, чтобы вы оставались в живых.

— Но почему?.. — спросила, не удержавшись, Алисия.

— Потому что мистер Рейлли способен обнародовать тайну, которая причинит большой вред моему народу.

— Но почему бы вам не предоставить правительству возможность разобраться во всем этом? — спросил Лэнг.

Цвелк сморщил нос, всем своим видом демонстрируя отвращение.

— Правительство! — бросил он. — Правительство — это проститутка, отдающаяся кому угодно ради то одной выгоды, то другой. Назначение правительства Израиля изначально заключалось в управлении государством иудеев. И во что оно превратилось? Это общество подчинено самой тупой жадности, а не сионизму!

— А я всегда считал, что здесь приветствуют всех евреев — и религиозных фанатиков, и вообще неверующих, лишь бы они были евреями по рождению.

Цвелк скривился.

— Неверующих? Нацию Израиля должна определять религия!

— Как у ваших друзей арабов? Чтобы государство было клерикальным, а не светским?

Одна из главных заповедей для курсантов Управления: вызови противника на разговор, пользуйся любыми способами, чтобы как можно дольше тянуть время.

Цвелк фыркнул.

— Вроде ваших насквозь материалистических, антирелигиозных Соединенных Штатов? Нет, мистер Рейлли, есть среди нас и такие, кто возлагает на наш народ куда большие надежды. А вы, между прочим, представляете для нашего народа большую опасность. Энергия, которую отыскал ваш фонд, может быть сверхмощным оружием.

— Мне представляется, что не может быть, а является. Причем задолго до того, как я вышел на сцену. Кроме того, вы же так тревожитесь вовсе не из-за энергии Ковчега, — ответил Лэнг.

— Вы не хуже меня знаете, из-за чего я тревожусь.

— Лэнг, о чем вы говорите? — прозвучал голос совершенно сбитой с толку Алисии.

Цвелк не обратил на нее никакого внимания.

— По-вашему, нас не интересует потенциал этого оружия? Неужели? — Он погладил бороду; делал он это так часто, что Лэнг решил, что жест это машинальный, а не сознательный. — В таком случае, о чем же я говорю?

— О «Книге Хереба», тех свитках, которые попали к вам в руки после того, как вы убили в Вене профессора Шаффера. И важно там не то, что говорится о Ковчеге, а то, что касается Моисея и израильтян. Именно это вы и хотите сохранить в тайне.

Алисия ошалело крутила головой, совершенно забыв о пистолете.

— Какая энергия? Какая еще книга?

На сей раз уже Лэнг не удостоил ее ответом.

— Как вам удалось узнать об обнаружении списка текста Хереба?

— Мы давно знали, что она спрятана где-то среди средневековых рукописей в Мельке. Но прийти туда и порыться в них было невозможно. Поэтому, когда стало известно, что аббатство решило провести инвентаризацию и создать компьютерный каталог, мы просто наняли человека, чтобы он следил за работой. Но нам и в голову не приходило, что этот Штайнберг, — имя он произнес с таким презрением, будто бедняга-историк нанес ему глубокое личное оскорбление, — скопирует рукопись и пошлет ее своему родственнику. К тому времени, когда наш человек из Мелька сообщил, что случилось, было уже поздно.

— Вы похитили меня и грозите убить нас из-за какой-то средневековой рухляди? — недоверчиво спросила Алисия.

— Это не просто рукопись, — ответил Лэнг, пристально глядя в глаза Цвелку, — а копия чрезвычайно древнего текста, другого варианта библейской книги Исхода.

— И все равно, я ничего не понимаю.

— В этой книге, как и в Исходе, говорится, что Моисей был египтянином. Но автор этого текста пошел гораздо дальше и рассказал о фараоне, которого низложили за то, что он попытался ввести монотеистическую религию, оставив тем самым не у дел огромное множество жрецов различных богов. Но дело на этом не закончилось. Получается, что среди израильтян большинство составляли не евреи, а египтяне — сторонники единого Бога. Мистер Цвелк считает, что любые исследования сверхпроводников, подобных тем, из которых был сделан Ковчег, могли привести к «Книге Хереба» или обнажить реальную историческую картину — что на самом деле блуждали по пустыне и в конце концов основали то, что сейчас называется Израилем, египтяне, а не евреи. Он не мог допустить такого риска и потому убивал всех, кто брался за подобные исследования.

Алисия совсем растерялась.

— Но какое все это имеет отношение к…

— Наш любезный друг Цвелк хочет быть уверенным, что ни одно слово об истинном происхождении израильтян не дойдет до широкого мира. Посуди сама — если израильтяне были не евреями, а египтянами, арабами…

— Государство Израиль не может допустить никаких сомнений в полной законности его требования на владение Палестиной, особенно со стороны мусульманского мира. Это та самая земля, которую моему народу пообещал его Бог, — перебил его Цвелк.

— Вовсе нет, если ваш народ, конечно, не египтяне, — заметил Лэнг, стараясь, чтобы его голос прозвучал невозмутимо.

Цвелк вдруг помрачнел.

— Именно поэтому, мистер Рейлли, вам нельзя выйти отсюда.

Алисия испуганно взглянула на Лэнга.

— Не волнуйся, — сказал он. — Он не ста… — и запнулся на полуслове:

Остальные трое находившихся в комнате мужчин тоже услышали то же, что и он — безошибочно узнаваемый звук летящих вертолетов.

— Не знаю, кто это может быть, — повысил голос Цвелк — но помочь вам они не успеют. — Он взял лежавший на столе «ЗИГ-Зауэр» Лэнга. — Они обнаружат, что вы застрелили вашу знакомую, гостившую у нас, пытаясь против воли похитить ее отсюда.

— Ничего не выйдет, Цвелк, — сказал Лэнг, мысленно прикидывая, удастся ли ему бросок через стол. — Никто не поверит, что она оказалась здесь по собственному желанию.

Цвелк отступил на шаг и поднял руку с оружием.

— Почему же? Ни ее, ни вас уже не будет в живых; следовательно, опровергнуть эту версию вы не сможете. А меня в любом случае к моменту прибытия вертолетов здесь не будет. Я давно уже знаю, что моя приверженность чистоте иудаизма рано или поздно приведет к открытому противодействию со стороны властей, и принял соответствующие меры.

— Что-то мне сразу пришли на ум крысы и тонущий корабль, — бросил Лэнг.

Ответа на сей раз не последовало, и он глубоко вздохнул, увидев, как лежавший на спусковом крючке указательный палец Цвелка напрягся.

Оставалось надеяться лишь на то, что Джейкоб, черт возьми, знал, что делал.

 

Глава 59

Три километра от Кибуца Сион

В то же самое время

Вертолет швыряло, как пробку в бурной воде. Еще несколько минут — и инспектор Раух непременно осрамился бы, извергнув все, что у него оставалось в желудке из съеденной за предыдущие полдня пищи, на своих попутчиков по полету, включая израильского полицейского по фамилии Залтов. А этот поганец полетом, похоже, наслаждался. Сотрудник службы безопасности Грубер объяснил, что вечером воздух над раскаленной за день пустыней остывает неравномерно, и поэтому восходящие потоки то и дело подбрасывают вертолет фирмы «Белл». Но разъяснение метеорологических причин ничуть не облегчило страдания Рауха.

Впервые за много лет инспектор мысленно обратился к Богу со словами благодарности. Они снижались, и это адское путешествие должно было вот-вот закончиться. Он рискнул посмотреть через плексигласовое окно. В луче прожектора вертолета виднелось что-то похожее на маленькую деревню с маленьким прудиком посередине. Нет, это был не пруд, а покореженные останки огромного бака, лежавшие в луже той жидкости, которая прежде в нем содержалась. Чуть позже до Рауха дошло, что это была водонапорная башня. Он почти явственно слышал, как песок пустыни поглощает вожделенную влагу.

Еще в деревне происходил пожар — горело одно из зданий. Запах дыма чувствовался даже в вертолете.

Световое пятно переместилось на открытую площадку, и вертолет начал вертикально снижаться, заставив желудок Рауха взметнуться к самым зубам. По сторонам опускались две другие машины.

Теперь приближаясь к земле, он отчетливо разглядел группу из мужчин и женщин. Все мужчины были в шляпах, с длинными бородами и вьющимися пейсами — типичные хасиды. Некоторые указывали вверх.

Раух с трудом сглотнул слюну и обратился к Залтову:

— А где гарантии, что Рейлли не убежит, прежде чем мы высадимся? — Это были его первые слова за все время полета.

Полицейский издал звук, который Раух расценил, как смешок, хотя из-за грохота роторов над головой в этом не было уверенности.

— Убежит? Куда? Этот кибуц отделен от моря стеной сектора Газа и находится посреди пустыни. Ни один человек в здравом уме не захочет шляться по этим местам.

Рауха так и подмывало напомнить, что предки Залтова, если верить их собственным преданиям, именно так и сделали. И не просто «шлялись», а после сорока лет скитаний умудрились выбрать чуть ли не единственное в этой части земного шара место, под которым не было ни капли нефти. Однако он промолчал, решив, что лучше будет сосредоточиться и попытаться еще на несколько минут сдержать недвусмысленные позывы своего желудка.

Вертолет приземлился с легкостью балерины, что оказалось для Рауха совершенно неожиданным. В следующую секунду Грубер уже стоял во весь рост и отдавал приказы, перекрикивая затихающий гул турбины и свист постепенно замедлявших вращение лопастей роторов. Десяток или полтора — австриец так и не пересчитал их — одетых в форму вооруженных людей тут же разбежались и принялись открывать двери домов, не забывая перед этим коротко постучать. Еще двое канули в темноту, вероятно, чтобы перекрыть выходы. Четкостью своих действий они показались Рауху похожими на хорошо обученных спецназовцев, а вовсе не на полицейских. Он немного удивился тому, что никто из местных жителей не выказал изумления или негодования по поводу вторжения в их кибуц, но предположил, что люди, живущие так близко от вражеской территории, должны радоваться появлению любых вооруженных союзников в любое время.

Из одного из домов вышел солдат; он, держа за руку, вел туда, где стояли Раух и Грубер, седобородого старика. Раух с первого взгляда понял, что конвоир не тащит задержанного, а крайне бережно и почтительно помогает ему идти. И дальше последовал не агрессивный допрос, а вежливая беседа, из которой австрийский полицейский, естественно, не мог понять ни слова. В конце концов старик указал на один из домиков, которые можно было бы с известной натяжкой назвать словом «бунгало», находившийся почти сразу за границей постепенно сужающегося круга света от пламени пожара.

Грубер махнул рукой туда же.

— Он говорит, что не знает ни о каких незнакомцах, кроме рыжеволосой женщины, которая гостит у председателя кибуца и его жены. Это их дом. — Сотрудник службы безопасности сорвался с места и рысцой устремился туда. — Идемте!

Раух едва успел сделать первый шаг вслед за ним, когда раздались выстрелы. И слышались они, похоже, из того самого дома, куда он направлялся.

 

Глава 60

«ЗИГ-Зауэр» взорвался в руке Цвелка, ударив осколками, словно шрапнелью, ему в лицо.

В первое мгновение он, с окровавленным лицом, выпучив глаза, уставился на клочья мяса, которые только что были кистью руки. Потом застонал и стиснул левой рукой культю правой, словно всерьез рассчитывал остановить алые гейзеры, извергавшиеся из локтевых и ладонных сосудов.

Лэнг потом сомневался, что Цвелк успел бы хотя начать ощущать боль, когда Алисия открыла рот и закричала.

Но к тому времени шок, заставивший охранников замереть на месте, прошел, и они метнулись вперед, рассчитывая схватить лежавшее на столе свое оружие. Однако Лэнг находился ближе.

Отшвырнув Алисию в сторону, он «рыбкой» кинулся на стол, схватил оба автомата и, вскинув руки, начал стрелять из обоих. Пули прочертили по рубашкам обоих противников пунктирные линии из алых цветков с рваными краями, которые тут же начали распускаться и вскоре слились в одно большое темно-красное пятно у каждого на груди.

На все это потребовалось, пожалуй, секунды три — три раза тикнуть часам. В маленькой комнатке так смердело кордитом, кровью и смертью, что Лэнга чуть не затошнило. Он оглох от выстрелов, а его глаза слезились от едкого дыма сгоревшего пороха.

Он опустил автоматы и повернулся к Алисии, чтобы помочь ей подняться на ноги. Она же смотрела прямо на него и не видела, оцепенев от пережитого страха.

Держа один «узи» на изготовку, Лэнг взял ее за руку и заговорил, сам не слыша своего голоса:

— Пойдем, Алисия; не стоит здесь оставаться.

Неуверенно, словно новорожденный жеребенок, она поднялась и уставилась куда-то за плечо Лэнга.

Обернувшись, он в первый миг решил, что галлюцинирует. В дверях, загораживая весь проем, стоял высокий, чисто выбритый, коротко стриженный мужчина лет тридцать пяти. Уитерспун!

Человек, которого Лэнг видел, когда тот прикидывался агентом ФБР, что-то говорил, но в ушах у Лэнга все еще так звенело, что он улавливал лишь обрывки слов. А вот «дезерт игл» в руке нового противника ни с чем нельзя было перепутать.

Лэнг снова толкнул Алисию, убрав ее с линии огня. Уитерспун лишь долю секунды провожал ее движение взглядом, но Рейлли успел за это время вскинуть один из автоматов.

Он скорее почувствовал чем услышал, тупой щелчок бойка в пустом патроннике. Проклятое оружие досталось Лэнгу с уже наполовину разряженным рожком.

Черт!

Уитерспун тоже услышал щелчок. Опустив руку с пистолетом, он шагнул вперед с изяществом профессионального борца и ударил Лэнга пистолетом по голове сбоку, сбив его на залитый кровью пол. Тот с такой силой ударился о стену, что выронил второй «узи».

От удара в ушах Лэнга зазвенело с новой силой, и он не расслышал ни слова из того, что говорил Уитерспун, засовывая оружие за пояс и устремляясь вперед, но яростный блеск в его глазах сказал Лэнгу все, что требовалось: этот фанатик намеревался, самым буквальным образом, прикончить его голыми руками. И не успел Рейлли вскочить на ноги, как Уитерспун всей своей тяжестью придавил его к полу, а широкие ручищи принялись стискивать горло.

Расцеплять пальцы было бесполезно — Уитерспун был не только больше Лэнга, но и сильнее. Лэнг уже задыхался, его легкие горели от нехватки кислорода.

Попробовав дотянуться до оружия, которое противник засунул за поясной ремень, Рейлли сразу сообразил, что это бесполезно. И он предпринял единственное, что оставалось в его положении — собрав все оставшиеся силы, выгнул спину в борцовском «мостике», что позволило ему оторвать плечи от пола и переместиться вместе с Уитерспуном чуть вперед.

Нажим на мгновение ослабел, и Лэнгу удалось быстро повернуться направо, освободить левую руку и резким обратным движением ударить противника локтем сбоку по голове. Уитерспун невольно подался назад; Лэнг выскользнул из-под него и начал вставать.

И снова Уитерспун налетел на Рейлли, прежде чем тот успел выпрямиться. Однако на сей раз Лэнгу удалось отбросить руки противника в стороны, и Уитерспун на какую-то долю секунды раскрылся.

Вложив всю силу и весь свой вес в удар, Лэнг даже не кулаком, а полусогнутыми пальцами ударил Уитерспуна в солнечное сплетение, под самые ребра. Вместо выдоха его противник зашипел, как спущенный воздушный шар.

Лэнг намеревался выхватить пистолет из-за пояса Уитерспуна, пока тот не перевел дыхание. Но, увы, после его удара оружие выскользнуло из-за пояса противника и, грохнувшись на пол, отлетело куда-то в сторону.

Уитерспун без хотя бы секундного колебания сунул руку в карман. Когда она вынырнула на свет, в ней оказался нож. Длинное выкидное лезвие зловеще блестело. Судя по тому, как его противник держал нож — в полусогнутой руке клинком вверх, — Лэнг решил, что у него есть некоторый опыт в использовании холодного оружия.

— Ты не у себя в кабинете, Рейлли, — издевательски бросил Уитерспун. — Отсюда ты меня не выставишь, словно какого-нибудь разносчика.

Он ловко перекинул нож из одной руки в другую и обратно.

— Этому учат в академии ФБР? — осведомился Лэнг и сам удивился тому, что услышал собственный голос.

Уитерспун двинулся по кругу, передвигая ноги так, чтобы ни на мгновение не утратить равновесия. Сейчас он больше всего походил на боксера, пританцовывающего в ожидании возможности нанести нокаутирующий удар.

— А тебе что за дело? — огрызнулся он. — Умею, вот и все.

Лэнг тоже переступал с места на место, чтобы оставаться лицом к лицу с Уитерспуном.

— Сам же знаешь, что занимаешься ерундой. Вертолеты слышал? Израильская полиция будет здесь через несколько секунд. Лично я не хотел бы оказаться с оружием в руках, когда она ворвется в эту дверь.

Губы Уитерспуна раздвинулись в плохой пародии на улыбку, показав стиснутые безупречные зубы.

— Ну и что? Не для того я вернулся в Израиль, чтобы сдаться и позволить тебе лишить мой народ права на его исконную землю. Если я и погибну ради правого дела, то умру счастливым.

— О, брось ты! Даже ваши соседи-мусульмане за свои муки получают в раю награду — вечных девственниц.

— Хватит болтать, Рейлли. Смерть твоя пришла.

Отступив на шаг, Лэнг протянул назад руку, нащупал стул и выставил его перед собой, словно укротитель, защищающийся на манеже от вышедших из повиновения грозно рычащих львов.

Уитерспун легко отбросил его в сторону и сделал ложный выпад вправо, чтобы нанести удар слева.

Стул не годился в качестве оружия — слишком тяжелым он оказался. Отступив еще на шаг, Лэнг с силой ударил им об пол. Как он и надеялся, от удара стул разлетелся. Не сводя глаз с Уитерспуна, он подхватил ножку. Теперь у него была хотя бы дубинка.

— Деревяшка тебя не спасет, — фыркнул Уитерспун, продолжая, пританцовывая, двигаться по кругу.

Стул развалился удачно — на конце ножки остался острый обломок. Лэнг ткнул им в сторону противника.

— Как поется в песне, Уитерспун, «больше дела, меньше слов». А то как бы ты и впрямь не заговорил меня до смерти.

Лэнг знал, что все его шансы на спасение сводятся к тому, чтобы продержаться до прихода полиции или вынудить Уитерспуна на опрометчивые действия. Сломанная ножка от стула в качестве оружия была лучше, чем ничего, но ненамного.

Взгляд Лэнга ни на долю секунды не отрывался от зрачков противника. Он знал, что даже самый опытный боец на ножах должен хотя бы взглянуть в ту сторону, куда последует атака.

Удар — парирование, удар — парирование. Лэнг отражал каждый удар твердой деревяшкой, все время отступая на шаг. В конце концов он уперся в стену спиной, чего Уитерспун, судя по его торжествующей улыбке, как раз и добивался.

Но все же он раз за разом выдавал свои намерения. Его глаза быстро дергались в одну сторону, а рука имитировала удар с противоположной стороны. И Лэнг приготовился использовать одну из таких атак. Уитерспун взглянул на правый бок Лэнга и ткнул ножом, якобы целясь в область сердца. Лэнг рванулся вправо, и рука противника метнулась в ту же сторону, чтобы нанести смертельный удар, но Лэнг снова увернулся и обрушил свою дубинку на запястье Уитерспуна, сломав локтевую кость.

Нож, как сверкающая комета, полетел через комнату. Уитерспун взвыл и схватился за сломанную руку. Лэнг собрался было ударить его дубинкой по голове, но передумал. Слишком это было опасно. От таких ударов наверняка лишаются сознания только злодеи из фильмов. На самом же деле кости черепа слишком крепки, и противник, как правило, отделывается лишь кратковременным замешательством.

Именно поэтому Управление заставляло своих сотрудников выучить семь самых уязвимых точек на человеческом теле.

Лэнг ткнул своей дубинкой вверх и ударил Уитерспуна заостренным концом под подбородок. Голова противника запрокинулась назад так сильно и резко, что Лэнг услышал, как захрустели, ломаясь, позвонки. Уитерспун, уже мертвый, осел на пол.

— Обалдеть, какой беспорядок!

Лэнг резко обернулся на голос и замахнулся своим оружием.

В двери стоял Джейкоб и с непонятным выражением лица рассматривал трупы.

— Брось свою дурацкую палку, и пойдем отсюда.

Лэнг усмехнулся.

— Напомни мне, чтобы я никому не позволял подходить близко, когда в следующий раз возьму в руки оружие. А если бы выстрелил не Цвелк, а я сам?

— Если бы ты затеял стрелять из него, когда на тебя направлены два «узи», разницы не было бы совершенно никакой.

Лэнг взял Алисию под руку, и они направились вслед за Джейкобом. Троица почти дошла до места, куда не падал свет ни из окон, ни от сгоревшего здания, когда Лэнг услышал голос, который по-английски приказывал им остановиться.

Света только-только хватило, чтобы разглядеть четырех человек. Один, самый старший, был одет в помятый костюм с галстуком. Второй щеголял в рубашке и свободных брюках, словно собирался играть в гольф, на третьем была форма израильской полиции. Четвертый, в военной форме, держал под мышкой «узи», направляя его, правда, не на Лэнга, а несколько в сторону, но намек был ясен.

Джейкоб шагнул вперед.

— Йоси, это ты? Йоси Грубер, которого я когда-то знал, был способным парнем, но не любил дисциплину. Как ты умудрился попасть в разведку?

Молодой мужчина в рубашке-поло ухмыльнулся.

— Йосэф Аннулевиц! Ты-то что тут делаешь, старый козел? Ты же давно в отставке.

— Старый козел, говоришь? — рассмеялся Джейкоб. — Ладно, так уж и быть, пожалею тебя. Пока вы, молодежь, попердывали тут вокруг лужи, я отыскал целый арсенал.

— Ну и что? — серьезно отозвался полицейский. — В том, что кибуцы в пограничной зоне всегда готовы обороняться, нет ничего необычного.

— Обороняться гранатометами и ручными ракетными установками? — зло усмехнулся Джейкоб. — Могу поставить десять фунтов, вы без труда выясните, что несколько последних нападений с той стороны случились в ответ на то, что кто-то из местных подонков всадил в их деревни по хорошему заряду взрывчатки. Провокаторы, вот кто они такие.

Раух совсем растерялся. Он рассчитывал по всем правилам произвести арест, а вместо этого оказался свидетелем чуть ли не семейной встречи. Набравшись решимости, он шагнул вперед и остановился перед Лэнгом.

— Мистер Лэнгфорд Рейлли?

— Да.

— Вы арестованы.

Лэнг насмешливо взглянул на Джейкоба, а потом на Грубера.

— Черт возьми, кем и за что? Или это тайна?

— Я старший инспектор венской полиции Раух. Нам нужно допросить вас по поводу убийства доктора Хаймлиха Шаффера.

— Хаймлиха Шаффера? — переспросил Лэнг. — Профессора, с которым я как-то обедал? Его убили? Кто же?

— Мы как раз рассчитываем, мистер Рейлли, что вы сможете сказать нам это.

— В таком случае, боюсь, вас ждет серьезное разочарование.

Из темноты, словно из коробки фокусника, вынырнул еще один человек в военной форме и о чем-то заговорил на иврите с Грубером. Тот, в свою очередь, повернулся к Рауху.

— Инспектор, с вашего позволения, я хотел бы на несколько минут позаимствовать вашего арестованного.

Конечно, австриец не мог ему отказать.

Лэнг посмотрел на Алисию.

— С тобой все в порядке?

— О, конечно! — почти выкрикнула она и продолжила, совсем ненамного спокойнее: — Лучше не бывает! Ну что там, ерунда — меня чуть не убили, потом продемонстрировали сразу несколько боев без всякого перерыва и залили с ног до головы неизвестно чьей кровью! Нет-нет, обо мне нечего волноваться!

Лэнг давно заметил, что одной из наименее привлекательных ее особенностей была язвительность.

Лэнг, Грубер, Джейкоб и два израильских солдата направились к маленькому домику на дальней стороне кибуца. Раух, не желая терять из виду арестованного, плелся в двух-трех шагах сзади.

Внутри Лэнг не увидел ничего нового для себя. Длинный стол, заставленный научным оборудованием, точь-в-точь таким же, какое он видел в лабораториях в Амстердаме и в Технологическом институте Джорджии. И тоже известное ему дополнение к тем интерьерам — устройство в виде продолговатой коробки, сделанное, как было видно с первого взгляда, из дерева и золота и кажущееся решительно неуместным среди сверкающих никелем и хромом штативов, шкал и аппаратов.

Грубер указал на коробку.

— Мистер Рейлли, мне почему-то кажется, что этот предмет вам знаком.

— И почему же вам это показалось?

Грубер нахмурился.

— Уже поздно, и у меня нет настроения для игр. Мне кажется, что вы напали на этот кибуц не для того, чтобы выяснить, годится ли он для того, чтобы провести здесь отпуск. Я уверен, что вы интересовались именно этим местом.

В разговор вновь вмешался Джейкоб.

— Вообще-то, старина, он искал одну леди, ту самую рыжую птичку, которую ты только что видел. Судя по всему, Цвелк был готов на все, лишь бы заманить мистера Рейлли сюда. Дурацкая затея, ты не находишь?

Но его слова не убедили Грубера.

— А для чего же ему понадобилось заманивать сюда мистера Рейлли?

Джейкоб пожал плечами.

— Разве можно понять человека, не способного рассуждать здраво? Ты же сам сказал, что он был фанатиком.

По выражению лица Грубера было видно, что он сильно сомневается, можно ли верить услышанному. А выражение лица Джейкоба явственно говорило о его чистосердечной искренности.

Грубер медленно покачал головой.

— Сомневаюсь, что хоть кто-то в правительстве будет рыдать из-за смерти Цвелка. Он представлял постоянную угрозу всем усилиям по установлению мира с палестинцами. — Он дернул головой в ту сторону, где проходила стена. — Здешний арсенал куда богаче, чем нужно было бы для самой упорной защиты кибуца. Этот человек хотел спровоцировать войну.

Один из военных с нашивками сержанта на рукаве что-то взволнованно проговорил на иврите. Грубер подошел туда, куда указывал сержант, и взял со стола пробирку и мензурку.

— Какой-то белый порошок и… — Он присмотрелся к содержимому мензурки. — И что-то, похожее на золотой песок. — Он наморщил лоб, явно озадаченный. — Откуда у них золотой песок?

Джейкоб и Лэнг украдкой переглянулись.

— Может быть, намыли на Иордане? — предположил Лэнг.

— Вряд ли. До реки больше пятидесяти миль. — Недовольный взгляд Грубера недвусмысленно говорил о том, что у этого человека не было чувства юмора.

— А мне кажется, будет лучше, если всем этим займется начальство, — сказал Джейкоб.

Грубер продолжал задумчиво разглядывать находку.

Джейкоб сказал несколько слов на иврите, очевидно, повторяя свою последнюю фразу, и снова перешел на английский.

— Не, все же самым умным будет забрать все это научное барахло, золото и порошок в Тель-Авив. Что-то мне подсказывает, что эта история заинтересует там кого-нибудь.

Грубер покачал головой.

— Но ведь не могу же я… конфисковать имущество кибуца только потому, что кто-то может им заинтересоваться.

Джейкоб надул щеки и громко фыркнул, что служило у него признаком крайнего раздражения.

— Готов поставить часы против старых трусов, что стоит правительству узнать, что находится в этом доме, как кибуц тут же расформируют.

Он полез в карман и вынул трубку. Из другого кармана достал кисет, но, поймав взгляд Грубера, покачал головой, убрал и то, и другое, и повернулся к Рауху.

— Инспектор, я не коп, и вообще лицо неофициальное, но предложил бы вам осмотреть хорошенько тот арсенал, который собрали здесь хозяева. И могу предложить еще одно пари: вы найдете или то самое оружие, из которого прикончили вашего доктора Шаффера, или точно такое же. Вам нет никакого смысла запирать Рейлли за решетку, когда и так ясно, что больше всего оснований разделаться с профессором было у Цвелка и его парней.

Перед мысленным взором Рауха как наяву, в натуральную величину и в естественных цветах, прошла картина того, что его ждет, если он вернется в Вену без Рейлли после всех расходов и усилий, потраченных на то, чтобы как можно скорее доставить его сюда. Самое меньшее — вновь обрядиться в форму и отлавливать на вокзале Карлсплатц мелких торговцев наркотиками или гонять цыган-попрошаек по станциям подземки.

— Я буду, конечно, очень интересоваться тем, что вы мне сочтете нужным показать, — уклончиво ответил он. — Но меня прислали для того, чтобы решить вопрос о доставке мистера Рейлли в Вену. Конкретные меры будет принимать начальство.

Странное, сугубо немецкое построение фразы напомнило Лэнгу Герт, которая иногда тоже начинала в шутку коверкать английский язык. Жаль только, что инспектор начисто лишен ее великолепного чувства юмора. И выглядит несравненно хуже.

Но тут вмешался Грубер.

— Не хотелось бы разочаровать вас, инспектор, но мне кажется, что мое руководство вряд ли выпустит мистера Рейлли из страны прежде, чем обсудит с ним несколько интересных вопросов.

Он нисколько не ошибся.

 

Глава 61

Тель-Авив

Через два дня

Все это время Лэнг провел в обществе человека, которого Джейкоб позднее охарактеризовал как одного из ведущих дознавателей «Моссад». Разведчика главным образом интересовало, что Лэнгу известно и насколько далеко Цвелк мог зайти в своей работе с золотом. Слово «оружие» не прозвучало ни разу, а вот к работам фонда разговор возвращался не раз. И, хотя это не было сказано вслух, когда Лэнг уходил после завершающей беседы, у него сложилось впечатление, будто ему настоятельно посоветовали ограничить деятельность фонда чисто медицинскими вопросами.

Об этом, несомненно, следовало подумать.

Пока Лэнг удовлетворял любопытство властей, Джейкоб показывал Алисии город. Они гуляли пешком, быстрым шагом, так что к середине дня Алисия устала и попросила дать ей передохнуть и немного поспать. Оставив ее в гостинице, Джейкоб уже неторопливо прошелся в одиночестве по улицам и забрался в Йеменитский квартал — самую, пожалуй, старую часть города. Здесь вдоль узких улиц теснились типично арабские дома, зачастую украшенные разноцветными изразцами, перемежавшиеся с более новыми домами в стиле «ар деко». Далее он свернул на улицу Беньямина Нахалера, где, несмотря на жару, кипела жизнь в фешенебельных магазинах и кафе.

Там он миновал несколько выставленных на улицу столиков, укрывшихся от солнца под тентом возле вывески «Верблюжий горб» на иврите и по-английски, сделал еще несколько шагов и не спеша повернулся. Потом осмотрел почти безлюдную улицу, как будто соображая, туда ли попал, и, вернувшись в кафе, сел за столик напротив мужчины, который читал газету, закрывая ею лицо.

— Попробуй кунафу, — донесся голос из-за газеты. — Совсем свежая.

Джейкоб кивнул, взглянув на мгновенно, словно по волшебству появившегося официанта, который так же быстро исчез.

— Думаю, ты вызвал меня сюда не для того, чтобы я смог полакомиться сладостями.

Газета опустилась на стол. Грубер покачал головой.

— Конечно, нет. Но сюда действительно можно было бы прийти и только ради выпечки.

Джейкоб молча подождал, пока официант ставил перед ним крошечную чашечку с черным кофе по-турецки и блюдце с пирожным из похожего на вермишель теста с прослойкой из запеченных фисташек.

Грубер тем временем складывал газету. Делал он это куда аккуратнее, чем, казалось бы, заслуживала вчерашняя пресса. Джейкоб даже подумал: не решил ли «Моссад» из-за скудости бюджета требовать возврата использованных во время операции газет для повторного употребления.

— Мы в долгу перед тобой и твоим другом Рейлли, — сказал сотрудник службы безопасности.

Джейкоб осторожно взял чашечку с кофе.

— И кто же эти «мы»?

Грубер положил руки на стол и немного наклонился вперед.

— Весь народ Израиля и правительство.

Джейкоб решил не уточнять, что не считает эти понятия синонимами.

— Нам нужно было избавиться от этого психа, устроившегося на границе с сектором Газа. Он спровоцировал бы палестинцев на новую войну.

И снова Джейкоб промолчал, не желая упоминать о том, что к этому не только палестинцев, но и их вроде бы более миролюбивых братьев по вере толкают прежде всего действия самих израильтян, начиная с нашумевшего визита премьер-министра на Храмовую гору и кончая многочисленными мерами, направленными на предотвращение действий террористов-смертников.

— А то и что-нибудь похуже. Много хуже. Причем политики ни за что не позволили бы нам вломиться туда без очень серьезного основания. Как тебе удалось заманить Рейлли в этот кибуц?

Джейкоб попробовал кофе, который своей консистенцией больше всего походил на моторное масло, и поспешно закусил пирожным.

— Я этого не сделал. Цвелк все устроил своими руками.

Грубер понимающе кивнул.

— Н-да, я должен был сам догадаться. Даже ты не смог бы устроить, чтобы девчонку похитили и спрятали прямо у него. Но разгромил ты эту богадельню по высшему разряду!

— Профессия такая, — ответил Джейкоб, ощущая серьезную неловкость.

Он был очень рад, что сделал нечто такое, из-за чего израильское правительство оказалось у него в долгу, но ему страшно не хотелось, чтобы у Лэнга возникло хоть малейшее подозрение, что им манипулировали.

— И что, он ни разу не поинтересовался, как случилось, что цистерна оказалась в нужном месте и что ты так быстро догадался, какой вам нужен кибуц, и определил его спутниковые координаты? Или…

Джейкоб, похоже, совсем засмущался; во всяком случае, он на мгновение застыл, держа в одной руке чашку, а в другой — кунафу.

— Так случилось, что ваши с ним интересы совпали.

Он очень хотел, чтобы этот окольный разговор поскорее дошел до предусмотренного финала, но не удержался от вопроса.

— И все же мне интересно — как вам стало известно, что Цвелк узнал о рукописи из Мелька?

— Проще простого. О ее существовании уже много веков ходили легенды. Трудность состояла в том, чтобы без шума найти ее и уничтожить. У Цвелка в монастыре был свой человек. Но работал он и на него, и на нас.

— И вы решили, что он пойдет на все, чтобы содержание документа не выплыло на свет.

Это было утверждение, а не вопрос.

— В этом можно было не сомневаться. Исторические доказательства того, что мы владели этой землей, и есть то моральное право, позволяющее нам говорить о собственной нации. Любой истинный сионист готов на смерть ради подкрепления этих доказательств.

— Значит, ваш двойной агент сообщил, что земля у вас под ногами, похоже, загорелась?

Грубер утвердительно кивнул, посмотрел по сторонам, как будто боялся, чтобы его не подслушали, и вновь подался вперед, готовый, наконец, перейти к сути.

— Рейлли много знает?

Джейкоб положил пирожное в блюдечко и невинными глазами посмотрел на собеседника.

— О чем?

Грубер нахмурился.

— Не крути мне мозги! О системе оружия, конечно. Ты же сам предложил мне переправить порошок и коробку на улицу Царя Соломона. Рейлли имеет представление о том, что это такое, как оно работает и что можно сделать с его помощью?

Джейкоб сделал очередной маленький глоток густого горького кофе, чтобы получить мгновение на раздумье. Можно было не сомневаться, какая участь будет ждать его друга, если он скажет правду.

— Мне кажется, что ты полностью убедил его своим трепом насчет проблем с историческим обоснованием происхождения страны.

В глазах Грубера сверкнуло недовольство, которое, как хорошо понимал Джейкоб, могло быть смертельно опасным.

— Я не об этом спросил.

Джейкоб пожал плечами.

— Если ты хочешь знать, догадывается ли он о том, какую энергию можно получить, используя параметры Ковчега, то, думаю, ни в малейшей степени. Он, черт возьми, адвокат, а не физик.

Грубер откинулся на спинку стула. Ответ, похоже, удовлетворил его.

— Что ж, приятно слышать. Вообще-то он неплохой парень, твой американец. Но национальная безопасность превыше всего, верно? А если он начнет о чем-нибудь догадываться, ты ведь поставишь нас в известность, да?

Джейкоб откусил еще кусочек пирожного.

— Да.

«Вот только сначала пробегусь голышом по Трафальгар-сквер».

Грубер отодвинулся вместе со стулом от стола, так что ножки громко и противно заскрипели по асфальту, поднялся и бросил на стол несколько шекелей. Он заплатил и за себя, и за Джейкоба.

— И это я тоже рад слышать. — Он взял свою газету. — И на улице Царя Соломона твоим словам тоже будут рады. Они пойдут на все, чтобы сохранить тайну.

Предупреждение было далеко не пустым. Канадская Королевская конная полиция только хвасталась, утверждая, что от нее никогда никто не уходил, а вот в отношении «Моссада» это было чистой правдой. Пусть даже поиски занимали не один год. Убийц израильских спортсменов на Олимпийских играх в Мюнхене возмездие настигло лишь через полтора десятка лет.

Джейкоб провожал взглядом удалявшегося Грубера и думал, так ли пугают Лэнга его нынешние собеседники.

По пути в аэропорт — они ехали в лимузине, который им предоставил Грубер, — Лэнг решил задать Джейкобу вопрос, неотвязно занимавший его мысли.

— Слушай, а Ковчег?..

Джейкоб отвернулся от окна и в который раз скрипнул зубами, прочитав недвусмысленное предупреждение о том, что в принадлежащих правительству транспортных средствах курение строго (повтор: строго!) запрещено.

— Что — Ковчег?

— Израилю ведь удалось сделать на его базе какую-то систему оборонительного оружия?

Джейкоб глянул вперед и, убедившись, что стекло, отделявшее водителя от пассажирского салона, поднято, процедил сквозь зубы:

— Поверь, лучше тебе об этом не знать.

 

Глава 62

Южный вокзал Вены

Отделение полиции

Виднер Гюртель

Вена

Через три дня

Лэнг стоял в кабинете Рауха и, сложив руки за спиной, глядел в окно и ожидал инспектора.

Где-то там Джейкоб показывал Алисии город. Вернее, те его части, которые они не успели посмотреть вчера втроем. Экскурсию они начали с короткой поездки на поезде в Шенбрунн, летний дворец Габсбургов. Здесь жил последний настоящий австро-венгерский император Франц-Иосиф, выделивший один день в неделю для того, чтобы его подданные могли встретиться с их монархом и лично рассказать о любой обиде, реальной или мнимой, которую претерпели от императорского правительства. Император прожил долгую жизнь, увидел, как в его армии на смену коннице начала приходить авиация, и умер в 1916 году.

Потом они посетили Художественно-исторический музей, где посмотрели поразительное собрание картин мастеров шестнадцатого-семнадцатого веков. Потом на ленч ели блюда австрийской кухни в ресторане «До и Ко» с видом на собор Святого Стефана.

Если судить по аппетиту, Алисия, казалось, забыла о своем заточении в кибуце или, по крайней мере, вполне отошла после него. Впрочем, она призналась, что на ночь оставляет свет в спальне. Лэнг с удовольствием проводил время в ее обществе, но сознавал, что надеяться на то, что она снова пригласит его к себе в спальню, пока не стоит. Он расценил это как недвусмысленный знак того, что именно его она считает виновным в своих мытарствах. Интересно, долго ли еще ждать восстановления прежних отношений…

Щелкнувший за спиной Лэнга язычок замка вернул его к реальности от воспоминаний, которые вот-вот должны были обрести откровенно эротическую направленность.

Инспектор Раух указал Лэнгу на стул, стоявший перед его столом, а сам уселся на свое место. Пару секунд они смотрели друг на друга через бумажное море, и лишь потом австриец коротко кивнул.

— Доброе утро, мистер Рейлли.

— Am Morgen, Herr Inspector, — ответил Лэнг, порывшись в остатках немецкого языка, сохранившихся у него в памяти со времен работы во франкфуртском отделении Управления. — Wie geht’s?

— Очень хорошо, спасибо, — ответил Раух, недоумевая, сколько еще времени будет продолжаться этот двуязычный обмен любезностями. — Надеюсь, вчера вы смогли полюбоваться нашим городом?

Лэнг улыбнулся. Вчера за ним по пятам весь день ходила, не проявляя при этом особого искусства слежки, целая толпа полицейских в штатском. Инспектор, несомненно, опасался, как бы он снова не исчез.

— Спасибо, замечательно. Между прочим, хочу поблагодарить вас за то, что вы разрешили мне быть на свободе, а не ввергли в ваше узилище.

Раух кивнул. Решение оставить Рейлли на свободе в ожидании выводов полиции принимал не он. Указание поступило из Хофбурга, с Миноритенплатц, 3 — аж из аппарата канцлера. Было ясно, что тут приложили руку власти Израиля. Рейлли и Аннулевиц целый день совещались за наглухо закрытыми дверями с Грубером и еще целой толпой народа, представлявшего, как решил Раух, израильскую разведку. Любой, даже не проработав много лет в полиции, как инспектор, мог бы понять, что американцу известно нечто такое, о чем евреи предпочитают не распространяться.

А потом, и это было необычнее всего, Раух получил даже не разрешение, а приказ вернуться в Вену вместе с Рейлли в частном реактивном самолете подозреваемого. С его точки зрения, это выглядело примерно так же, как если бы кто попросил задержанного воришку ехать на своей машине в тюрьму и заодно подвезти туда и полицейского. Кто знает, что может устроить этот Рейлли, когда они останутся наедине высоко над землей?

И снова Раух углядел тут израильское вмешательство в австрийские дела. Ну, и еще стремление венской полиции сэкономить на авиабилетах.

— Вы закончили следствие? — не скрывая надежды в голосе, спросил Лэнг.

Раух устало кивнул. Вообще-то следствие практически закончилось уже на следующий день после перестрелок на Стефанплатц и в церкви Святого Михаила. Осталось провести лишь несколько дополнительных баллистических экспертиз, которые подтвердили, что пули, попавшие в полицейских и убившие доктора Шаффера, были выпущены из оружия этой марки, большого пистолета «дезерт игл» военного образца; но из оружия, которое преступники использовали в Вене, был найден только один экземпляр — у убитого в подвале церкви. И впрямь, у этой еврейской секты — как они себя называли?.. ессеи, вот как, — у этих самых ессеев и впрямь оказался нешуточный арсенал, но это еще мало что доказывало. Нет, за всем этим делом скрывалось что-то более серьезное — настолько серьезное, что два правительства (по-видимому, на самом верху) решили не выносить историю на публику, а, напротив, упрятать как можно дальше.

Как бы там ни было, но все дело вертелось вокруг политики. В таких случаях решение принимал не простой старший инспектор и даже не его непосредственные командиры, а самое высшее начальство из Хофбурга. Убийцы Шаффера, равно как и те, кто тяжело ранил двоих полицейских, останутся «неизвестными», и дело поспешно закроют.

Не сказать, чтобы это был пример хорошей полицейской работы, но, с другой стороны, когда дело касается политики, хорошо поработать, как правило, не дают.

Раух поднялся и протянул руку через стол.

— Мистер Рейлли, вы свободны.

Лэнг тоже поднялся и пожал протянутую руку.

— Благодарю вас, инспектор. — И после короткого рукопожатия повернулся к двери.

— Ах, да, мистер Рейлли… Хотел бы попросить вас об одной любезности.

Лэнг остановился, уже взявшись за дверную ручку.

— Если это в моих силах, то конечно.

— Желаю вам приятно провести время в Вене.

Лэнг улыбнулся.

— Вряд ли это можно считать любезностью с моей стороны.

Раух кивнул.

— Вы правы. Но я хотел бы просить вас провести время так хорошо, чтобы вас не потянуло сюда в ближайшие три года.

Улыбка Лэнга сделалась еще шире.

— Три года? Почему?

— К тому времени я выйду на пенсию.

 

Эпилог

Около здания Федеральных представительств имени Ричарда Расселла

Атланта, Джорджия

Через два месяца

Лэнг успешно хранил молчание, пока мэр распинался перед СМИ, ядовито обличая расизм, предвзятость и беззаконие системы, таки осудившей его по двум случаям уклонения от уплаты налогов.

Даже когда хорошенькая, но пустоголовая блондинка ткнула ему микрофон в лицо, Лэнг отделался сдержанным:

— Мы очень разочарованы решением суда.

— Вы намереваетесь подавать апелляцию?

— Это еще предстоит решить.

Он обрадовался, когда мэр, всегда стремившийся находиться в центре внимания, возобновил свою тираду.

Если честно, Лэнг немало удивился тому, что жюри, где были поровну представлены люди разных рас, оправдало мэра по обвинениям в рэкете, взяточничестве, организации фиктивных торгов и другим преступлениям. В результате время, которое мэру придется провести «в гостях» у федерального правительства, сократилось до ничтожной части от первоначально грозившего ему срока. Нельзя было исключать даже возможности того, что на судебном заседании по оставшимся пунктам обвинения, назначенном на следующий месяц, ему вместо тюрьмы дадут условный срок.

В конце концов, насытившись, журналисты рассеялись и, несомненно, устремились на поиски другой падали, которую можно обглодать до костей. Черный лимузин, который все это время держался поодаль, чтобы не попасть в поле зрения камер, медленно подъехал к тротуару. Пассажирская дверь распахнулась.

— Могло быть гораздо хуже, — заметил Лэнг.

Мэр повернулся к нему. Его лицо было перекошено от гнева, но этого выражения уже не могла зафиксировать ни одна телекамера.

— Неужели? Это ведь не вы потеряете адвокатскую лицензию! — прорычал он. — Это не вас на всю жизнь вываляли в грязи гнусные клеветники!

«Это не я обобрал миллионы налогоплательщиков на безумно раздутых подрядах», — добавил про себя Лэнг.

— Если вы считаете, что можете гордиться своей работой, мистер Лэнгфорд Рейлли, продолжайте оставаться в этом заблуждении! Считайте, что вы уволены!

Даже спиной выражая негодование, неважно, справедливое или деланое, мэр прошествовал несколько шагов и расположился в автомобиле.

Лэнг медленно покачал головой. Благодарность была редким явлением в работе криминального юриста. Если твой клиент осужден — ты не справился с работой. Если он оправдан… Если он оправдан, значит, он был ни в чем не виновен и прекрасно мог бы обойтись без тебя.

— Неблагодарный подонок! — прозвучало у него за спиной.

Лэнг резко обернулся и увидел, что рядом стоит Алисия.

— Как и следовало ожидать, — отозвался он, сразу заметив портфель в ее руке.

— Вы так рано заканчиваете работу?

— Я не ухожу с работы, а возвращаюсь после допроса свидетеля, — объяснила она. — Не хочу обманывать налогоплательщиков.

Они несколько секунд откровенно рассматривали друг друга. После возвращения из Вены Алисия не отвечала на его звонки. Рейлли предположил, что олицетворяет для нее такие воспоминания, к которым она не желает возвращаться.

— Кстати, о неблагодарности, — медленно произнесла она. — По-моему, я так и не поблагодарила тебя за то, что ты спас мне жизнь.

— Или подверг ее опасности, — добавил Лэнг.

— Что было, то было, — согласилась она. — Но, мне кажется, у тебя не было причин считать, что мне может грозить какая-нибудь опасность.

— Да, я никак этого не ожидал, — согласился Лэнг. — Больше того, я даже не подозревал, что она угрожала мне.

Она кивнула в сторону здания.

— Есть минутка? Я могу задержаться — выпить кофе.

Он пожал плечами.

— Почему бы и нет? Судя по всему, апелляцией мэра буду заниматься уже не я, а кто-то другой.

— Отлично, — сказала она.

— Я рад, что могу предложить хоть что-то взамен.

Именно тогда Лэнг понял, что у него есть шанс — только шанс — пробыть рядом с этой женщиной достаточно долго для того, чтобы привыкнуть к ее язвительности. И не только привыкнуть, но и начать получать от нее удовольствие.

 

Послесловие автора

Я отнюдь не физик. Приведенные в книге рассуждения по поводу Ковчега как устройства, основанного на явлении сверхпроводимости, и теория о том, что Моисей и создатель единобожия фараон Эхнатон были одним и тем же лицом, позаимствованы из «Утраченных тайн священного Ковчега» Лоуренса Гарднера (Laurence Gardner, «Lost Secrets of the Sacred Ark»). То немногое из написанного мною, что соответствует научным представлениям о сверхпроводниках, я получил от своего очень терпеливого друга, который преподает в Технологическом институте Джорджии. Понятно, что он предпочел остаться неизвестным.

Если бы химия входила в число обязательных предметов, я даже не смог бы окончить среднюю школу. Своими представлениями об алхимии я в значительной степени обязан статье Джона Нобла Вилфорда «Преображение алхимика» (John Noble Wilford, «Transforming the Alchemist» — «New York Times», August 1, 2006).

Ссылки

[1] Серьезная авторская неточность. Российская Федерация добывает втрое больше нефти, чем Иран, и не является «потребителем» иранской нефти. Импорт сырой нефти в РФ составляет примерно 0,75 % от ее экспорта в другие страны и полностью осуществляется из стран СНГ. ( Здесь и далее — прим. пер.)

[2] Вечный жид (Агасфер) — герой средневековых сказаний, еврей-скиталец, осужденный Богом на вечную жизнь и скитания за то, что не дал Христу отдохнуть (по многим версиям, ударил его) по пути на Голгофу. Вечный жид — один из классических образов, символ парадоксального возмездия — проклятие бессмертием.

[3] Падение доброго — самое злое падение ( лат. ).

[4] У него душа ушла в пятки ( лат. ).

[5] Муки такие терпеть лучше, чем их заслужить ( лат. ).

[6] Брачные узы ( лат. ).

[7] После трапезы ( лат.; досл. — после завтрака).

[8] Намек на судебный процесс по «уотергейтскому делу» (1972–1974), ставший причиной вынужденной отставки президента США Ричарда Никсона.

[9] Бут, Джон Уилкс — американский театральный актер, убийца президента США А. Линкольна.

[10] Здесь и далее: оставим на совести автора все необдуманные и поверхностные суждения, сделанные им без надлежащего изучения некоторых вопросов.

[11] Четвертая поправка к Конституции США запрещает произвольные обыски и аресты и требует, чтобы ордеры на арест имели основание и были санкционированы судом, а также говорит о том, что в ордере должно быть четко указано, что именно является объектом поиска.

[12] МАРТА — (Metropolitan Atlanta Rapid Transit Authority) — Управление скоростного городского транспорта Атланты.

[13] Колоноскопия — диагностическая медицинская процедура, в ходе которой при помощи специального зонда оценивается состояние поверхности толстой кишки.

[14] Moules — съедобные ракушки, мидии, устрицы ( фр. ).

[15] Согласно книге Исход, израильтяне, похоже, роптали по любому поводу — из-за недостатка пищи, плохой погоды, отсутствия воды и винили в этих несчастьях и Моисея, и даже самого Бога.  — Прим. авт.

[16] Приблизительный перевод мер, приведенных в источнике в локтях.  — Прим. авт.

[17] Кадиш — еврейская поминальная молитва.

[18] Финеас Тейлор Барнум (1810–1891), — известный американский шоумен и антрепренер, один из основателей цирка Ringling Brothers and Barnum and Bailey Circus; его коронными номерами были мистификации.

[19] Месье Рейлли, я… ( фр. ).

[20] Вы понимаете? ( фр.)

[21] Торговое название жевательной резинки, содержащей никотин и блокирующей тягу к курению.

[22] Металлы платиновой группы — коллективное обозначение шести переходных металлических элементов: рутений, родий, палладий, осмий, иридий, платина: они имеют схожие физические и химические свойства и, как правило, встречаются в одних и тех же месторождениях.

[23] Американская компания OnStar занимается, в частности, обеспечением безопасности плавания судов.

[24] В данном случае было употреблено египетское слово mfkzt . Древнеримский историк I в. н. э. Иосиф Флавий (иудей, сменивший веру и пошедший на службу к римлянам) утверждает, что израильтяне, пробудившись поутру, обнаружили таинственное вещество и решили, что идет снег, хотя о том, откуда народ, многие поколения которого жили в Египте, не имея ни телевидения, ни кино, мог знать о существовании такого явления, как снег, можно лишь догадываться. Иудейское слово man-hu означает «что это [такое]?». Более вероятно, что термин был введен в текст при написании первых версий того комплекса текстов, который мы называем Ветхим Заветом, возможно, в VI в. до н. э., в эпоху так называемого вавилонского пленения. Тот самый вопрос мы встречаем в египетской Книге Мертвых, где описано, как фараону для просветления подносили «пищу чиа» и задают вопрос: «Что это?», или Mfkzt . Отсюда можно заключить, что манна, вероятно, своим происхождением была обязана Египту.  — Прим. авт.

[25] В битве близ реки Литтл-Бигхорн (25–26 июня 1876 г.) североамериканские индейцы разгромили и уничтожили крупный отряд армии США, упорно вытеснявшей их с исконных земель. Впрочем, это оказалось последним успехом индейцев.

[26] «Звездный путь» (Star Trek) — знаменитый американский фантастический киносериал.

[27] Само название ордена происходит от французского слова temple (храм) — по первоначальной резиденции учредителей ордена, находившейся вблизи церкви, которая, согласно преданию, была воздвигнута на месте древнего храма Соломона.

[28] МИ5 (МI5) — Британская секретная служба, контрразведка (отвечает за внутреннюю безопасность).

[29] «Фортнам-Мейсон» ( Fortnum & Mason)  — фешенебельный продовольственный магазин в Лондоне.

[30] Перевод Библии на английский язык, выполненный под патронажем короля Англии Якова I и выпущенный в 1611 г.

[31] Дух времени ( нем. ).

[32] До рассвета ( лат. ).

[33] Всякий, делающий злое, ненавидит свет (Ин. 3:20) ( лат. ).

[34] Безумие одного сводит с ума многих ( лат. ).

[35] Быстрота, скорость ( лат. ).

[36] Гайдзин ( яп. ) — любой иностранец.

[37] Обиходное наименование государственного флага Великобритании.

[38] Викканство, викка (Wicca) — неоязыческая религия, основанная на почитании природы.

[39] Краткая биография, резюме ( лат. ).

[40] Belle époque — прекрасная эпоха ( фр .) — конец XIX — начало XX в., до начала Первой мировой войны в Европе.

[41] Flädlesuppe — суп с блинной лапшой; Tafelspitz mit G'roste — венское блюдо, отварная говядина с хреном и гарниром из жареного картофеля.

[42] Гермес Трисмегист — Гермес Трижды величайший — имя божества, сочетающего в себе черты древнеегипетского бога Тота и древнегреческого бога Гермеса. «Изумрудная скрижаль» — одно из приписываемых ему средневековых сочинений.

[43] Автор, вероятно, не знает, что во Франкфурте, в Германии, являющейся родиной этого блюда, в 1987 году праздновали аж 500-летие хот-дога. Впрочем, австрийцы оспаривают это и считают, что начало истории хот-дога дали их венские сосиски. Любопытно также, что большинство американцев считают своими исконными и традиционными блюдами такие, как гамбургер и картофель-фри.

[44] Morgen — (доброе) утро ( нем.)

[45] Имеется в виду «Katzenjammer Kids» («Несносные мальчишки») — серия комиксов о двух шалопаях, публиковавшаяся в США под разными названиями с 1897 г. до тридцатых годов XX в.

[46] Ворота ( фр. ).

[47] Вторжение северян — так в южных штатах США порой называют Гражданскую войну 1861–1865 гг., подчеркивая тем самым, что ее развязали северные штаты. Роберт Эдвард Ли (1807–1870) — американский военный, генерал армии Конфедеративных Штатов Америки, командующий Северовирджинской армией и главнокомандующий армии Конфедерации (т. е. южан).

[48] Суза, Джон Филип (1854–1932) — американский композитор и дирижер, носивший прозвище Король маршей.

[49] Имеется в виду знаменитый в США танцевальный дуэт тридцатых годов.

[50] Пища богов ( лат. ).

[51] Преступление, кого марает, тех и равняет ( лат. ).

[52] Услуга за услугу ( лат. ).

[53] На самом деле это индийская поговорка, звучащая так: «Только бешеная собака и англичанин выходят из дома под полуденное солнце».

[54] 1 акр = 4046,86 м 2 .

[55] Автор погорячился: эти два пистолета аналогичными никак не являются.

[56] Призрак из трагедии У. Шекспира «Макбет».

[57] Национальное прозвище новозеландцев.

[58] Бар-мицва — иудейский религиозно-общественный обряд, торжественная церемония, проводимая в синагоге, обычно в субботу утром, на которой происходит прием в число взрослых членов еврейского сообщества мальчиков, достигших 13 лет, успешно закончивших предписанный курс изучения религиозным основам иудаизма.

[59] Мэри Поппинс — героиня сказочных повестей детской писательницы Памелы Треверс, няня-волшебница, воспитывающая детей в одной из лондонских семей.

[60] Традиционное британское блюдо — рыба с жареным картофелем.

[61] Иона — библейский пророк, который ослушался Божественного повеления и был за это проглочен гигантской рыбой, которая после того, как он три дня и три ночи молился в ее животе, выбросила его на берег.

[62] Бобби — расхожее наименование английских полицейских.

[63] Амиши — консервативная секта меннонитов. Живут в сельских общинах. Буквальное толкование Библии запрещает им пользоваться электричеством, автомобилями и т. п. Амиши носят бороду (без усов), старомодную одежду с крючками вместо пуговиц, пользуются плугом в земледелии, строго соблюдают день отдохновения и т. п.

[64] Шаббат — в иудаизме седьмой день недели, когда предписано воздерживаться от работы.

[65] Речь идет о Дне Святого Николая, который католики отмечают 6 декабря каждого года, в начале рождественских праздников. В ночь на 6-е число принято дарить подарки детям.

[66] Одинокий рейнджер — герой радио— и телепостановок, художественных и мультипликационных фильмов и комиксов, герой в маске, без страха и упрека. Тонто — индеец, друг и постоянный спутник Одинокого рейнджера.

[67] Habeas Corpus Act, Хабеас Корпус — английский закон о неприкосновенности личности, действующий с 1679 г.

[68] «Звуки музыки» — знаменитый музыкальный фильм, снятый по мотивам книги Марии фон Трапп «Семья певцов фон Трапп» о семье австрийских музыкантов, бежавших за границу после аншлюса Австрии Германией.

[69] Presto ( ит., муз. ) — в быстром темпе; здесь — живенько, сразу.

[70] Непонятно, что имеет в виду автор. Если речь идет о «Моссад», то штаб-квартира этой организации находится на бульваре Шауль Ха-Мелех в Тель-Авиве.

[71] Доброе утро, герр инспектор. Как дела? ( искаж. нем.)

Содержание