Джарред Линкольншир смотрел на Тресси с нескрываемым сожалением.

– Нам будет недоставать тебя, детка. Ты уверена, что так уж хочешь уехать?

Он жестко, неприязненно глянул на Рида Бэннона – тот стоял чуть поодаль, держа в руках шляпу. Без бороды лицо его выглядело куда моложе, четко очерченный рот был упрямо сжат. Тресси рада была, что он побрился.

Рид ответил Линкольнширу таким же неприязненным взглядом. Эти двое невзлюбили друг друга с первой же минуты. Тресси втайне даже позлорадствовала по этому поводу. Поделом Риду – нечего было оправдывать неприглядные поступки человека, которого в жизни не видел! И все же, хоть англичанин и был виноват перед Розой, сама Тресси не испытывала к нему ничего, кроме глубокой благодарности.

– Чем вы собираетесь заняться? – спросил Линкольншир.

– Отправимся в Баннак, – не слишком любезным тоном вмешался Рид. – Может быть, примкнем к старателям.

– И ты хочешь тащить ее с собой? – возмутился англичанин. – Старательские лагеря – самое неподходящее место для женщины! Непосильная работа, грязь, грубые нравы. Пусть Тресси останется в Вирджинии, подождет, пока ты вдоволь не натешишься старательством. – И, не дожидаясь ответа, повернулся к Тресси: – Дитя мое, будь же наконец рассудительна! Не позволяй своим чувствам возобладать над разумом. Подумай – он ведь загоняет тебя до смерти!

Тресси поразила такая горячность. Она, конечно, знала, что Линкольншир неплохо к ней относится, но сейчас он вел себя совершенно необъяснимо – словно приходился ей отцом, а не нанимателем и отчасти другом.

Тресси тронула его за руку, умоляюще заглянула в глаза:

– Пойми, Джарред, именно это мне и нужно – уехать подальше отсюда. Ничего плохого с нами не случится. Рид будет заботиться обо мне, честное слово!

– Пойдем, Тресси, – требовательно бросил Рид. Лицо его потемнело от гнева, но до открытой вспышки дело пока не дошло. Быть может, Рида удерживало ее уважение к Линкольнширу. Этот человек немало сделал для нее и Калеба. Удивительное дело – Тресси никогда не видела, чтобы Рид приходил в ярость, и прежде ей казалось, что его ничто не в силах вывести из равновесия.

Она хорошо помнила, как отец иногда впадал в гнев – лицо его багровело, кулаки сжимались, порой он мог опрокинуть стол или швырнуть чем-то в человека, вызвавшего его ярость. Как-то Тресси перепугалась до полусмерти, увидев, как отец, поспорив с мамой, в бешенстве сильно толкнул ее. О чем был спор, она уже и не помнила. Разгневанный мужчина – пугающее зрелище, тем более что гнев он слишком часто вымещает на женщине. Впрочем, Тресси любила отца, и даже такие случаи не могли тогда поколебать ее любовь. Нет, она не будет вспоминать об этом, возвращаясь мыслями в прошлое. Былая жизнь ушла бесследно – спасибо дорогому папочке! Неужели она никогда не сможет простить его?

Тресси очнулась, услышав безжалостный вопрос Линкольншира:

– А как же похороны?

Она охнула, прижав ко рту кулачки. Эту часть своей жизни она постаралась так прочно вычеркнуть из памяти, словно Калеб никогда и не существовал. Возвращение Рида наполнило сердце Тресси блаженной радостью, и меньше всего на свете ей хотелось развеять это блаженство. Напоминание о похоронах одним толчком швырнуло ее в невеселый реальный мир.

– О господи! – пробормотала она. – Я совсем забыла. Когда будут похороны?

– В эту субботу. На кладбище придет весь город. Тресси коротко кивнула.

– Мы останемся до похорон, – сказала она, даже не спрашивая у Рида, согласен ли он. Для нее это обсуждению не подлежало.

– Конечно, останемся, – эхом подтвердил Рид. – А пока Тресси будет жить в гостинице, то есть если ты не против.

– Да, но… – начала было Тресси.

Не дав ей договорить, Линкольншир круто развернулся и ушел прочь. Сапоги его звучно шлепали по весенней грязи, затем и этот звук стих.

– Я могла бы поработать на кухне, пока он не найдет мне замену, – вздохнула Тресси.

– Вот уж незачем, – отрезал Рид. – Так будет лучше всем, понимаешь?

Тресси понимала и спорить не стала.

В пятницу, ближе к вечеру, когда Тресси гостила у Розы в «Золотом Солнце», подруга сообщила, что у Мэгги, оказывается, есть для нее траурное платье.

Удивительно, что именно у Мэгги оказался такой благопристойный наряд, но Роза была занята делами по горло, и у нее не нашлось времени объяснять, в чем тут дело. Мэгги сегодня тоже была нарасхват, и прошло немало времени, прежде чем она поднялась наверх потолковать с Тресси.

Платье действительно было черного цвета, с высоким воротом и длинными рукавами. Мэгги отдала его Тресси со слезами на глазах, и та ошибочно решила, что хорошенькая брюнетка уже пожалела о своей щедрости.

– Да нет, что ты, – покачала головой Мэгги. – Просто с этим платьем связано столько печального.

– Печального? – переспросила Тресси, разглядывая платье. – Знаешь, оно очень красивое, но какое-то совершенно неподходящее для тебя.

– Потому что оно принадлежало моей матери. Мои родители были мормонами и отправились на запад вслед за Бригхемом Янгом. Было это в сорок седьмом году – то есть мне как раз сравнялось три годика. Отец и три его жены умерли. Детей постарше разобрали по другим семьям – всех, кроме меня. Я хворала, и все решили, что я скоро умру. Один из старейшин оставил меня на тракте с материнскими пожитками и письмом, в котором объяснялось, почему он так поступил. – Мэгги смолкла и дрожащими пальцами бережно погладила платье.

– Боже милостивый, Мэгги! Какой ужас! И что же случилось потом? Я имею в виду – как ты попала сюда? – Тресси подумала, что, наверно, у каждой женщины, живущей в этих краях, есть своя невеселая история.

– Маленькие девочки – ценный товар, – с горечью сказала Мэгги, кривя губы. – Особенно для некоторых мужчин и особенно в постели.

– Ох, Мэгги! – только и вымолвила Тресси, крепко обнимая подругу.

– Ничего, – процедила та, – с этим мерзавцем я посчиталась, едва только подросла. Как-то ночью он вдоволь натешился и уснул – тут-то я и выпалила ему в ухо из его же собственного ружья.

Они посидели обнявшись, но Мэгги не проронила ни слезинки, хотя ее худенькое тело напряглось, как струна. Теперь Тресси поняла, отчего Мэгги так рвалась ухаживать за Калебом, когда он заболел. Ее бросили совсем крохой, и тем глубже она, как видно, сострадала другим малышам.

– Что же было дальше? – шепотом спросила она.

– Мне тогда сравнялось четырнадцать. Я пристроилась к одной семье, которая направлялась в Калифорнию, но не успели мы перебраться через горы, как женщина застукала меня в кустах со своим муженьком и, само собой, прогнала прочь. Да еще обозвала шлюхой. – Мэгги отодвинулась, вздохнула и криво улыбнулась Тресси. – Вот тогда-то я и решила, что, уж коли стала шлюхой, недурно бы зарабатывать этим на хлеб. Вот так и оказалась здесь, – прибавила она, разведя руки. – А, да ну его к черту! У кого из нас в запасе нет печальной истории? Давай-ка примерим платье. Я хочу, чтоб на похоронах ты выглядела лучше всех.

Сама Мэгги на похороны не пошла – она отдала Тресси единственное свое приличное платье. Весна разгулялась вовсю, и по случаю тепла город просто кишел приезжими. Они тоже пришли на похороны вместе со старожилами. Здесь люди радовались всякому сборищу. Даже такой печальный повод был для них почти что светским развлечением. Тресси стояла неподалеку от незарытой могилы Калеба. Рид крепко держал ее за руку, а с другой стороны взял под локоть Джарред Линкольншир. Рядом с ним была Роза. Все они стояли по щиколотку в размякшей грязи.

Заупокойную службу проводил доктор Гидеон – он оказался не только врачом, но и проповедником. Перевернув донышком вниз широкополую шляпу и положив на нее раскрытую Библию, великан начал читать слова молитвы. Звучный голос его эхом катился над головами собравшихся, рокоча, словно горная лавина.

Вслушиваясь в молитву, Тресси держалась изо всех сил. Сегодня вместе с Калебом в могилу легла частица ее сердца. Помимо воли Тресси вспомнила другую могилу, ту, что вырыла своими руками в продутой ветром степи. Она мысленно молила господа, чтобы ей не пришлось больше переживать такую тяжкую потерю. Если б Рид не держал ее за руку, она бы, верно, уже плакала навзрыд. Тресси как будто заново теряла Калеба. Его крохотный гробик наконец опустили в могилу – вслед за гробами тех, кто не пережил здешнюю суровую зиму и лишь сейчас нашел вечное успокоение на городском кладбище Вирджинии.

Рид почувствовал, что Тресси пошатнулась, и крепко обнял ее за плечи. Самое страшное для женщины – потерять своего ребенка. Тресси в свои восемнадцать и так уже повидала слишком много смертей. Хотя Калеб и не был ей родным сыном, она столько заботилась о нем, что полюбила малыша, словно собственную плоть и кровь. Как же Рид сожалел, что не был с нею здесь, в тот миг, когда Тресси так нуждалась в его любви и участии!

Взгляд его скользнул по проповеднику. Этот кряжистый великан живо напомнил Риду Доула Клин-га, и не только огромным ростом, но отчасти и голосом. С тех пор, как Доул удрал тогда, в горах, бросив собственного сына, Рид нечасто вспоминал о нем. У него были дела поважнее. Вот только жаль было кисета из оленьей кожи, украденного Клингом, – все же единственная память о матери. И зачем только этому мерзавцу понадобилось красть ничего не стоящую безделушку? Видно, не сразу сообразил, что в седельных сумках не было ничего ценного.

Тресси уткнулась лицом в грудь Рида. Плечи ее вздрагивали. И Клинг, и Гидеон тотчас вылетели у него из головы. Черт, до чего же невыносимо видеть, как она страдает!

Люди понемногу расходились, и стылый резкий ветер уносил их голоса, но Джарред Линкольншир и Роза Ланг все медлили, не спеша распрощаться с Тресси, к которой они так привязались.

Словно не замечая Рида, стоявшего рядом, Линкольншир ворчливо сказал ей:

– Я так боюсь за тебя, дитя мое. Кто знает, что может с тобой случиться там, в глуши, среди грубых и необузданных дикарей!

– Ничего с ней не случится, – вмешался Рид прежде, чем Тресси успела возразить. – Все будет хорошо. Я о ней позабочусь. – Он сумрачно взглянул на Розу. – Честное слово, я не допущу, чтобы хоть волосок упал с ее головы. И когда-нибудь мы вас непременно навестим.

Склонив голову набок, Роза пристально разглядывала смуглого и черноглазого Рида.

– Вы ведь решили отправиться на поиски Ивэна Мэджорса, верно? Глупее цели и не придумаешь!

Тресси быстро глянула на Рида. Они больше не заговаривали о ее отце, словно это молчание могло отогнать зловещий призрак неутоленной мести. Тресси хорошо понимала, что Рид был прав, но отступиться не могла. И что бы Рид по этому поводу ни думал, Тресси знала, он ее не оставит.

– Поймите же, – горячо сказала она, – я просто должна его найти. Рид здесь ни при чем. Это мне, мне обязательно нужно узнать, почему отец бросил нас, почему не захотел вернуться, – узнать для того, чтобы это больше никогда со мной не повторилось. Роза, милая моя, неужели ты этого не понимаешь?

Рука Рида, обнимавшая плечи Тресси, окаменела от напряжения.

– Пойдем, – сказал он тихо, – нам пора собираться.

И Тресси побрела прочь, загребая сапогами грязь. Роза и Линкольншир тоже двинулись следом. В глубине души Роза не на шутку завидовала Тресси. Недавно Джарред Линкольншир объявил, что скоро уедет в Лондон, чтобы повидаться с семьей. Если все пойдет, как задумано, он привезет с собой в Монтану жену и дочерей. И построит для них дом – замок, как он говорит.

«А что же останется мне?» – хотела спросить Роза, но смолчала. В конце концов, она ничего не ожидала от этой связи, так к чему же теперь сетовать? На свете есть и другие мужчины. Роза украдкой вытерла непрошеную слезу. Ничего, она выдержит, выживет, вытерпит – как всегда. Знать бы только, долго ли ей еще придется терпеть.

Когда вечером в гостиничном номере они горячо обсуждали предстоящий отъезд, Рид внезапно спросил:

– Послушай, ты хорошо знаешь этого Гидеона? Что-то он никак не выходит у меня из головы.

– Я тоже все время думаю о нем. Он врач и лечил Калеба, но я не знала, что он еще и проповедник. Странно, правда?

– Еще как странно! Он напомнил мне Доула Клинга. Давно он в этом городе?

– Он появился здесь уже после моего приезда, а когда именно – не знаю. Мне тоже кажется, что доктор Гидеон похож на Доула Клинга.

Рид оторвался от списка, над которым трудился весь вечер. Неяркий свет лампы играл медными отблесками в густых волосах Тресси, смягчая горькие складочки в уголках ее полных губ. В белой ночной сорочке, стянутой у горла изящной синей ленточкой, Тресси была чудо как хороша – у него даже сердце заныло. И потому Рид пропустил мимо ушей ее последнюю реплику – и, как потом выяснилось, напрасно…

– А знаешь, они ведь правы, – пробормотал он, задумчиво грызя кончик карандаша.

– Кто прав и в чем?

– В старательских лагерях тебе и вправду будет грозить опасность. Там слишком много мужчин, месяцами не видевших женщин.

– Здесь я не останусь! – Тресси ужаснулась при мысли, что Рид опять хочет бросить ее одну.

У него перехватило дыхание.

– Да я и сам тебя не оставлю. Просто я подумал, что…

– Ты ведь даже не знаешь, как выглядит мой отец!

– Жизнь старателя чересчур трудна, Тресси, а для женщины – трудна вдвойне. При чем тут твой отец?

Девушка беззвучно заплакала. Слезы текли ручьем, и она даже не пыталась их скрыть.

– А, дьявол! Видеть не могу, как ты плачешь. – Рид выбрался из кресла, бросил карандаш и уселся на кровать рядом с ней. Тресси тотчас упала к нему на грудь и разрыдалась еще пуще, крепко обхватив руками его шею.

– Если ты меня бросишь, я умру! – всхлипывая, проговорила она. Мир, еще недавно такой прочный, снова зашатался. Она была готова на все – только бы Рид взял ее с собой.

Рид крепко прижал к себе Тресси, неуклюже гладя ее по волосам, заплетенным в косу. Ей слишком многое довелось пережить – грех причинять ей новые страдания.

– Успокойся, малышка, не плачь. Я тебя не оставлю. Мы вместе разыщем твоего отца или узнаем, что с ним сталось. А потом… потом… – Он умолк, не зная, что сказать, но Тресси договорила за него:

– Потом мы сможем уйти и начать новую жизнь. Рид молча кивнул. Одно он знал точно – нельзя допустить, чтобы Тресси отправилась на поиски в одиночку. Стало быть, у него нет иного выхода, кроме как поехать с ней. Уж лучше ему шарахаться от синих мундиров или рисковать нечаянной встречей с головорезами Квонтрилла, чем с ужасом гадать, что может приключиться с Тресси в этих диких краях.

Снаружи, на улице ночная тьма взорвалась вдруг выстрелами и громкими воплями.

– Черт, да что там еще стряслось? – пробормотал Рид.

Они разом вскочили и подбежали к окну. На улице метались всадники, гарцуя, вопя и неистово паля из ружей. Толпа все прибывала, и теперь в комнату донесся какой-то шум из коридора. Рид и Тресси опрометью ринулись к двери.

– Что, черт возьми, происходит? – крикнул Рид усатому человечку, который бежал по коридору, на ходу торопливо застегивая брюки.

– Война закончилась, парень! Закончилась! Говорят, что Ли капитулировал. Не знаю, где это случилось, но войне конец.

Рид, покачнувшись, отступил в глубь комнаты и с грохотом захлопнул дверь. Итак, война закончена. Рид ненавидел войну, ненавидел убийства, насилия, поджоги и грабежи, и все же он со страхом думал о дне, когда она закончится. Теперь-то начнется иная война, самая кровавая и разрушительная. Солдаты-янки хлынут на западные территории, и индейцы, которым до сих пор удавалось как-то сохранять свои земли, будут окончательно уничтожены. До чего же трагично, что в такой большой стране не сумели ужиться рядом белые и краснокожие! Рид чуял кровавый запах грядущих боен и знал, что в этой войне будет вынужден принять сторону белых. Хотя его до сих пор влекло к соплеменникам матери, на самом деле он не индеец – ни плотью, ни духом.

– Рид, да что с тобой? Война закончилась! Разве это не чудесно? Теперь все солдаты смогут вернуться домой. – Тресси нетерпеливо дернула его за рукав. – Да в чем дело? Ты побелел как полотно.

– Ничего, – тихо сказал он, – все в порядке. – И, взяв руки Тресси в свои, поднес к губам, засмотрелся в ее зеленые, сияющие глаза. – Так, просто вспомнилось кое-что. Впрочем, это дело прошлое, а нам нужно смотреть в будущее. Скоро на запад двинутся целые орды поселенцев. Поверь мне, такого размаха здесь до сих пор не видывали. И если мы хотим найти местечко для себя – придется поторопиться.

Он отвел Тресси к кровати.

– Сядь и выслушай. Мне тут кое-что пришло в голову. Когда я служил в «Дакотской транспортной», много болтали о смерти одного старого возницы.

Тресси ничего не понимала. С какой стати Рид заговорил вдруг о каком-то покойном старикашке?

– Так вот, – продолжал он, – вся соль в том, что этот возница оказался… женщиной. И никто даже понятия не имел об этом, пока не начали обмывать тело.

Тресси недоверчиво воззрилась на него.

– Ну и что?

– А то, что в этом и есть наше спасение. Мы острижем твои роскошные волосы – хотя видит бог, как мне трудно на это согласиться! – и обрядим тебя мальчишкой. Тогда к тебе никто не будет приставать. Что скажешь? По-моему, идея превосходна!

Моргая, Тресси уставилась на его веселую ухмылку.

– Ma… мальчишкой?

– Ну да, неужели не ясно? Будешь моим младшим братцем.

– Рид, ты шутишь? Наверняка шутишь. Да ведь меня сразу разоблачат!

– Да почему же? Кто вообще обращает внимание на мальчишек? Люди ненаблюдательны, Тресси. Подумай о той старухе-вознице – ведь она всю жизнь скрывала свое естество, и никто даже не засомневался. В конце концов, это всего на пару месяцев – пока будем искать по старательским лагерям твоего отца. А потом ты опять станешь моей славной девочкой. Вот увидишь, все будет отлично!

Рид говорил так убежденно, что Тресси подошла к умывальнику и принялась разглядывать свое отражение в старом волнистом зеркале.

– Жаль, что я не могу отрастить усы! – неловко пошутила она.

Рид подкрался к ней сзади и руками обвил ее талию.

– Ну-ну, не увлекайся! Как я буду с тобой целоваться, если ты отрастишь усы?

Тресси повернулась в его объятиях и прижалась щекой к его груди.

– Но ведь мне твои усы ничуточки не мешают! – пробормотала она, подставляя губы для поцелуя.

На следующее утро Рид пошел закупать снаряжение в дорогу, а Тресси решила навестить Розу. Рид и Тресси назначили встречу в галантерейной лавке, чтобы прикупить для нее кое-что из одежды.

– Я просто хочу попрощаться с Розой, – пояснила она, расставаясь с Ридом.

Город все еще бурлил, взбудораженный известием об окончании войны. Иные гуляки – из тех, что всегда готовы попраздновать, был бы только повод – всю ночь провели в салунах, играя в карты, напиваясь до бесчувствия и тратя золото на шлюх. Эта гигантская вечеринка продолжалась до сих пор, вот только размах несколько ослаб, поскольку большинство участников упились до бесчувствия.

Измученные кони, с вечера торчавшие у коновязей, украсили главную улицу грудами навоза, и вонь стояла невыносимая.

В «Золотом Солнце» несколько самых стойких девушек еще пытались развлекать старателей, кое-как волочивших ноги в полупьяном танце. Роза и ее буфетчик с помощью кучера Еноха выволакивали на тротуар бесчувственные тела перебравших клиентов.

– Правда, здорово? – крикнула Тресси белокурая красавица. – Я не получала такой прибыли за одну ночь с тех пор, как нашли золото в ущелье Альдер. Хорошо бы войны почаще кончались! – Предоставив работникам управляться самим, Роза взяла Тресси под руку, и они поднялись наверх.

– Я ненадолго, – предупредила Тресси, – только попрощаться.

– Значит, все-таки уезжаешь?

– А ты как думала? Роза, я люблю Рида. Он нежен, ласков и добр ко мне, так отчего бы мне и не уехать с ним? Кроме того, ему пришла в голову замечательная идея, и тебя она наверняка обрадует.

Роза крепко обняла подругу.

– Да разве я могу радоваться, если ты, детка, отправляешься в такое опасное путешествие?

– Не тревожься обо мне. Рид придумал одну штуку, которая избавит меня от опасности, по крайней мере отчасти. Я остригу волосы, переоденусь мальчиком и буду изображать его младшего братца.

Подруга воззрилась на Тресси почти с ужасом.

– В жизни не слыхала подобной чуши! Во-первых, ты похожа на мужчину не меньше, чем я. Во-вторых, хорошеньким мальчиком быть порой еще опасней, чем хорошенькой девушкой.

– Чепуха! Со мной будет Рид, и никто не обратит внимания на его молодого спутника – на меня то есть. Это замечательная идея! – с воодушевлением закончила Тресси, но в глазах ее блеснули непрошеные слезы, и она поспешно прибавила: – Ну пожалуйста, Роза, пожелай мне удачи! Иначе мне будет очень больно вот так прощаться с тобой.

– Ох, детка, – тяжело вздохнула Роза, – я просто беспокоюсь за тебя, вот и все. Ну конечно, я желаю тебе удачи. Только, право, никак не могу взять в толк, почему бы вам не обосноваться на одном месте, зажить своим домом и напрочь позабыть о всей прочей чепухе. К чему вам скитаться по всему Западу в поисках одного бездельника? Оставь ты все как есть – и дело с концом.

– Не могу, Роза. Просто не могу. Мама умерла из-за него. Так я этого не оставлю. Что бы ни случилось, а я его разыщу, посмотрю в глаза и прямо спрошу, как он посмел так с нами поступить. Рид говорит, что я не права, но все равно он отправится со мной. И еще он говорит, что…

– А, да какая разница, что он там говорит! – перебила ее Роза, нервно расхаживая по комнате. – Все мужчины одинаковы, черт бы их побрал! Они не могут просто принять то, что мы им даем, без своих мужских фокусов. Мол, все должно быть так-то и так-то, а если не так, то никак. – Голос Розы дрогнул, и она разрыдалась.

Тресси бросилась к ней и крепко обхватила ее вздрагивающие плечи.

– Что случилось, Роза? Опять Джарред Линкольншир? Что же он на сей раз натворил?

– Он уезжает в Англию, Тресси. Ровно через неделю. – И Роза, всхлипывая, поведала Тресси о том, что хозяин прииска мечтает привезти в Вирджинию жену и дочерей.

– И мне страшно, что, если она все же не захочет поехать, Джарред сам останется в Лондоне! – прибавила она и разрыдалась еще сильнее.

– Ей-богу, – сказала Тресси, – ни за что на свете я не хотела бы влюбиться в женатого мужчину. Знаешь, Роза, уж лучше б ты подумала о себе, чем позволяла Джарреду Линкольнширу губить твою жизнь.

– Я получаю от Линкольншира то, что он может дать, и этого мне довольно. Если б только я его так сильно не любила! – Роза всхлипнула, вытирая мокрые глаза. Никогда прежде она так открыто не показывала своих чувств. Мужчин на свете много, и она заполучит любого – стоит только захотеть. Как же глупо печалиться о том, что один из них так ей и не достанется!

– Роза, дорогая моя, – мягко сказала Тресси, – да забудь ты, в конце концов, Джарреда Линкольншира! У него есть жена и дочери, он их нежно любит, а с тобой только развлекается. Если дело дойдет до выбора, он, безусловно, предпочтет их. – В душе Тресси удивлялась: как хорошо она может решать за других. А отчего же собственные ее дела так запутаны?!

Но сколько Тресси ни убеждала Розу, та упорно стояла на своем. Ей было ясно лишь одно: она теряет любимого мужчину потому, что он слишком порядочен и любит семью. Роза просто не могла признаться себе в том, что Джарреду она и впрямь нужна только для развлечения.

Когда Тресси уже собралась уходить, Роза вдруг вспомнила о синем платье и тотчас вынула его из шкафа.

– Пожалуйста, Роза, сбереги его для меня. Когда все закончится, я непременно вернусь и заберу его.

Роза молча вернула платье на место, потом обняла и поцеловала подругу.

– Я буду по тебе ужасно скучать, – прошептала Тресси.

– И я по тебе. Смотри, береги как следует своего смуглого красавчика. Он нуждается в любви и нежности. Душа у него ранимая, так что будь с ним поласковей, слышишь? А если он обойдется с тобой дурно – дай мне только знать, уж я его проучу!

Тресси лишь кивнула, не в силах больше произнести ни слова – в горле у нее соленым комком стояли слезы, а сердце просто разрывалось от обилия самых разнообразных чувств.

С одной стороны, она радовалась, что наконец уезжает, с другой – страшилась неведомого. С любовью думала о Риде – но здесь, в земле городского кладбища, оставался маленький Калеб, и эта потеря соединялась с печалью прежних утрат. И все же Тресси не терпелось покинуть город, даже если это означало расстаться с Розой, единственной подругой во всей ее взрослой жизни. Точно так же, радуясь и печалясь одновременно, покидала она когда-то далекий Миссури.

Увидит ли она еще Розу? Тресси не знала этого, но решение ее было твердым.

Перебираясь через уличную грязь, Тресси увидела, что у дверей лавки ее уже поджидает Рид. Он поспешил навстречу, легко подхватил ее под руку и, выдернув из грязи, со смехом поставил на крыльцо.

– Осторожней, детка, а не то так и утонешь в этом болоте.

Глаза его искрились нетерпением – так хотелось поскорее тронуться в путь – и чеканное смуглое лицо сияло. Тресси рассмеялась в ответ, невольно заражаясь его настроением.

В лавке они выбрали несколько пар мужских рубашек и брюк, а затем Рид снял с полки шляпу.

– Ну-ка примерь, – сказал он, – может быть, удастся заправить под нее волосы, и тогда не придется их стричь. Мне чертовски не хочется тебя уродовать, – добавил он весело, пытаясь заправить под шляпу ее непослушные локоны.

Тресси покачала головой:

– Ничего не выйдет. Что, если шляпу сорвет ветром? Нет, придется остричься. В конце концов, не так уж это меня изуродует, – заявила она, поглядывая в зеркало. – Когда ты только появился на нашей ферме, мои волосы были коротко острижены. При этом я вовсе не выглядела уродкой.

– Разве? А почему же тогда я удрал сломя голову при первом удобном случае? – поддразнил он.

– Да уж не из-за моей стрижки, мистер Умник. Верно ведь? – С этими словами Тресси ткнула его пальцем, и Рид просто взвыл от смеха. – Верно?

– Я тебя испугался, – с серьезным видом признался он. – Ты всегда добиваешься своего.

– В таком случае прибавь к нашим покупкам ножницы, если ты еще не сделал этого. На первом же привале ты будешь иметь честь собственноручно состричь мои локоны… а пока что я подберу их под шляпу. Вот так.

Увлеченные беседой, они не заметили доктора Гидеона, покуда он не подошел совсем близко.

– А, миссис Мэджорс! – прогудел он. – Какая приятная встреча!

Рид, глядевший на Тресси, резко обернулся. Гидеон подошел ближе.

– Ага, и ваш друг тоже здесь. Кажется, мы незнакомы. Я – Абель Гидеон… а вы, верно, отец малыша? У него были ваши глаза. – Доктор вперил в Рида такой пристальный взгляд, что тот невольно поежился. Странно как-то. Что здесь, черт возьми, происходит? А впрочем, он скорее провалится в ад, чем станет объяснять доктору, что он вовсе не отец Калеба. Не его это дело!

– Рид Бэннон, – буркнул Рид, нехотя протягивая руку.

Гидеон словно и не заметил ее. Раздувая ноздри, процедил:

– Мне очень жаль, что так вышло с вашим мальчиком.

– Спасибо. Тресси, ты готова? Пойдем.

Девушка безмолвно кивнула и двинулась за Ридом. Они оплатили покупки, прибавив к ним пару ножниц, и вышли на улицу.

– Что бы все это значило? – вслух гадал Рид.

– Знаешь, он мне не нравится. По-моему, он плохой врач. Сейчас я жалею, что позволила ему лечить Калеба. От этого человека меня в дрожь бросает. Он так смотрит на меня, словно знает обо мне что-то тайное и постыдное.

– И у меня такое же чувство. Да ну его к черту! По-моему, мы ищем неприятности там, где их вовсе нет. – Рид пожал плечами и крепко взял ее за руку. – Пойдем, я тебе кое-что покажу. Тебе понравится, вот увидишь.

Он повел Тресси в платную конюшню, и в отдельном стойле она увидела прехорошенького серого ослика. Он уставился на людей большими карими глазами и приветственно задвигал ушами.

Тресси ласково погладила ослика по теплому шершавому носу.

– Неужели он наш? Рид кивнул.

– Угу. От носа до копытца. На сей раз, родная моя, мы будем путешествовать с шиком. Ослик повезет весь наш груз. И это еще не все. – Он подвел Тресси к соседнему стойлу, где фыркали два коня. – Теперь мы поедем верхом. А еще, – торжественно заключил Рид, – я накупил целую кучу носков.

Тресси внимательно оглядела невысокую чалую лошадку.

– Верхом? – с некоторым сомнением повторила она. – Я не слишком-то сильна в верховой езде. Придется тебе меня подучить.

И, не в силах больше сдержать восторга, повисла на шее у Рида.

– Когда же мы едем? – жадно спросила она. – Скоро?

Рид поглядел в ее счастливое личико, улыбнулся и кивнул.

Тресси охватила дрожь. Она почему-то верила, что их ожидает теперь только хорошее. Сколько может страдать человек?! Нет – только хорошее.