Вначале Рид никак не мог разобрать, что же накорябано на земле. Он видел перевернутый котелок, рассыпанные бобы, и даже тогда в глубине души еще смутно надеялся, что Тресси попросту ушла куда-то по своим делам. Когда эта нелепая надежда рассыпалась в прах, Ридом овладел слепой, нерассуждающий ужас. Долгое время он просто стоял недвижно, пялясь себе под ноги и сознавая лишь одно: он потерял Тресси. Бросил ее одну, без защиты, – и потерял. Очнувшись, Рид швырнул прочь мешки с припасами и, упав на колени, дрожащими пальцами ощупал бороздки букв, коряво вычерченных в пыли: «РЕЙС». Какой еще рейс?

И лишь когда Рид увидел валявшийся рядом кисет из оленьей кожи, имя ненавистного отца хлестнуло его наотмашь, словно бичом. Рейс Бреннигэн! Как же он надеялся, что больше не услышит это проклятое имя! Рид схватил кисет, торопливо его осмотрел – так и есть, в нижнем углу вышиты бисером знакомые до боли буквы. Именно этот кисет когда-то отдала ему бабушка, именно его украл Доул Клинг, когда сбежал, подло бросив своего новорожденного сына. Но все равно ничего не понятно. Как связаны с исчезновением Тресси Доул Клинг и давно сгинувший отец Рида? Да Рейс Бреннигэн не узнал бы собственного сына, даже если б они столкнулись лицом к лицу. Сам Рид тоже никогда в жизни его не видел. И все же неведомо зачем, но Доул Клинг явно побывал здесь и оставил это загадочное послание, непостижимым образом связанное с прошлым Рида. С его отцом и матерью.

Первым его порывом было немедля броситься в погоню, изловить мерзавца и вспороть ему брюхо, но Рид очень быстро одумался. Прежде всего он должен спасти Тресси. Для этого нужно внимать голосу разума, а не сердца. Если Клинг оставил в лагере кисет и эту надпись на земле, значит, он хотел, чтобы Рид пошел по его следу. Стало быть, траппер не будет особо таиться – зато наверняка удвоит бдительность. И ему, Риду, придется быть очень, очень осторожным.

Он оценивающе глянул на небо – до темноты еще часа четыре, не меньше. Если не мешкать, за это время он успеет покрыть изрядное расстояние. Рид собрал в дорогу немного еды, чтобы не отягощать себя лишним весом. Черт, и почему только он не купил сегодня в лавке патроны? У него осталось… два, три… ага, двадцать пять штук. Должно хватить. Вряд ли он решится устроить перестрелку с Клингом – ведь у того в руках Тресси. Все, что нужно Риду сейчас, – вода, одеяло и теплый плащ. Приторочив к седлу эти вещи, он вскочил на чалого и тронулся в путь.

Розино письмо так и осталось лежать в кармане рубашки. Рид вспомнил о нем, лишь когда стемнело и он не мог больше идти по следу. К тому времени он уже давно свернул с большого тракта, а заодно убедился, что был совершенно прав насчет намерений Клинга. Старый мерзавец оставлял за собой слишком четкий след.

Спешившись, Рид угрюмо глянул на запад, где в серебристо-сумеречном небе лиловели горные пики. Последняя, жарко-алая искорка заката блеснула на вечном снегу и исчезла бесследно. Рида затрясло.

Где-то там, в горах, Тресси, и, если только Клинг дурно обошелся с нею, Рид убьет его. Медленно и мучительно. Такая мысль поразила его самого. До сих пор он никогда не обдумывал намеренное убийство – даже на войне, когда стрелял в невидимого врага. Палить из ружья в человека только потому, что иначе он пристрелит тебя, – одно дело. Совсем другое – замышлять убийство Доула Клинга. А, к черту все! Этот человек похитил Тресси, и одному господу известно, какие муки ей сейчас приходится сносить. Рид старался не думать об этом. Еще упорнее гнал от себя страх, что Тресси может умереть. Если поддаться этому страху – чего доброго, спятишь.

Он развел костер, намеренно не таясь от глаз невидимого врага. Пускай сукин сын узнает, что Рид Бэннон уже близко! А кроме того, ему нужен свет, чтобы прочесть письмо.

Роза Ланг писала о том, что лишь недавно дошло до ее слуха. Несколько месяцев назад Ивэн Мэджорс погиб под обвалом в шахте. Хозяйка «Золотого Солнца» подробно описывала, как вызнала это у нищего старателя, который пытался оставить в залог в «Толстом Муле» дагеротип Тресси и ее матери.

Далее она извинялась за то, что не сразу сообщила эту весть Риду и Тресси, и выражала надежду, что дела их идут неплохо. Потом Роза прибавила пару слов о Джарреде Линкольншире, но по этим строчкам Рид лишь безразлично скользнул глазами. Тощего англичанина он невзлюбил с первого взгляда, и плевать ему, ей-богу, как там поживает этот спесивый пройдоха.

В конце письма Роза приглашала их непременно заглянуть к ней в гости – если, конечно, судьба занесет их в Вирджинию. Письмо было написано седьмого августа. Стало быть, прошел целый месяц.

Стискивая в пальцах невесомые листочки бумаги, Рид невидяще смотрел в огонь и не чувствовал ничего, совсем ничего. Рыжее пламя вспыхивало ярче, ветер своевольно шуршал страничками письма. Рид медленно сложил измятые листки, бережно упрятал их в конверт и засунул его поглубже в седельную сумку. Пускай письмо сохранится до встречи с Тресси.

Обхватив ладонью лоб, Рид растирал пальцами ноющие виски. Слезы закипали в его глазах, бежали ручейками по лицу, и он ожесточенно смахивал их прочь. Именно сейчас, когда он и Тресси наконец освободились от теней прошлого и могли бы начать новую жизнь, – именно сейчас явился этот ублюдок Клинг! Да к тому же дело связано с Рейсом Бреннигэном, ненавистным и глубоко презираемым папашей. Ничего не скажешь, хорошенькое наследство досталось ему от отца!

Прежде чем заря погасила сияние звезд, Рид Бэннон был уже на ногах и неотступно шел по следу двух лошадей, на которых – он знал это точно – ехали Клинг и Тресси.

* * *

Солнечный луч ожег щеку, и Тресси пробудилась от безрадостного сна. Секунду она лежала недвижно, не открывая глаз. Где Клинг, чем он занят? До слуха девушки доносилось лишь звонкое пение утренних птиц. Выпрямив затекшие ноги, она навострила уши и напряженно вслушалась в этот жизнерадостный хор. Земля еще дышала цепенящим ночным холодом. Тресси попыталась сесть – и застонала от нестерпимой боли. На ночь ублюдок связал ей руки за спиной. Ремни туго врезались в нежную кожу. Самого Клинга, однако же, не было. Быть может, он просто передумал и уехал прочь, бросив Тресси связанной, чтобы ее подобрал Рид?

Извиваясь, как змея, девушка наконец кое-как ухитрилась сесть. Она оглядела лагерь: седло, груда одеял, дымящийся на углях кофейник. Стало быть, ее мучитель где-то неподалеку. Но где? И какие новые издевательства придумал? А Рид… быть может, он сейчас совсем уже близко?

Горячий кофе источал нестерпимо соблазнительный аромат. Горло у Тресси пересохло так, что она едва могла глотать, пустой желудок сводило голодными спазмами. Все тело ее зудело и ныло от боли, глаза слезились, а мочевой пузырь, казалось, вот-вот лопнет.

«А в общем и целом все у меня в порядке», – подумала Тресси, и с губ ее сорвался невеселый смешок. Что ж, по крайней мере, она не утратила чувства юмора.

Облизав пересохшие губы, девушка оглядела лужайку. Среди белых маргариток там и сям лиловели соцветия дикого лука, покачиваясь на высоких стебельках. Тресси вообразила себе, как хрустит на зубах сочная горьковатая мякоть, и рот у нее наполнился слюной.

– Ага, проснулась, – гулко пробасил Клинг, и девушка опасливо вздрогнула. Этот человек умеет ходить бесшумно не хуже Рида.

– Мне нужно по нужде, – сказала она.

– У тебя что, другого занятия нет, как только облегчаться?

Тресси лишь пожала плечами. Тогда Клинг, развязав ей ноги, грубо поволок ее прочь от лагеря. Занемевшие лодыжки отозвались острой, ноющей болью, и девушка зашаталась, едва держась на ногах.

– Со связанными руками я не справлюсь, – пробормотала она. Если Клинг хотел ее унизить – он неплохо добивался своего.

Великан бесцеремонно дернул веревку, и от немыслимой боли у Тресси потемнело в глазах.

– И не вздумай дать деру, – процедил он. – Я готовлю кофе, и, если ты пустишься наутек, мне придется бросить кофейник без присмотра. Меня это страх как огорчит, ясно?

Клинг затопал прочь, даже не глянув на Тресси.

Прежде чем добровольно вернуться в лапы своего мучителя, девушка наскоро прикинула, что будет, если она и впрямь попытается бежать. Можно спрятаться в лесу. Клинг не сумеет ее найти. Да нет, отыщет. Подлесок здесь негустой, а этот гад хитер и злобен, как дикий зверь. Кроме того, Рид их вот-вот нагонит – в этом Тресси твердо была уверена. Если она убежит в чащобу леса, они с Ридом, чего доброго, так и не сумеют найти друг друга.

За завтраком Доул Клинг отчего-то разговорился и стал похваляться, как ловко все эти месяцы следил за Тресси и Ридом.

– Прямехонько от самой Вирджинии, – с ухмылкой басил он. – Уж я-то повидал все, чем вы занимались. – И добавил, маслено глянув на Тресси поверх дымящейся кружки с кофе: – Может, ты и меня ублажишь не хуже?

– Заткни свою грязную пасть! – огрызнулась она.

– Не кобенься, цыпочка. Захочу – так возьму все, что моей душеньке угодно. Тебе это дело по вкусу, как я погляжу.

Тресси захотелось провалиться сквозь землю, только бы не слышать этих пакостных речей. Наплевать, какого мнения о ней Клинг, – не в этом дело. Просто ее мутило при одной мысли, что этот боров глазел на них с Ридом.

– Врешь ты все! Ничегошеньки ты не видел!

– Откуда ж, по-твоему, я все это знаю? – И Клинг разразился таким гоготом, что лошади испуганно заржали, молотя копытами каменистую землю.

– Зачем ты все это затеял?

– А ты спроси у своего красавчика, ежели, конечно, случай выпадет.

– Еще как выпадет! Рид прикончит тебя, вот увидишь.

Клинг уставился на девушку таким тяжелым, злобным взглядом, что она задрожала. Затем плеснул остатки кофе в костер и поднялся, потянувшись всем своим громадным телом.

– Пора ехать.

Кофе Тресси так и не достался, но, перед тем как свернуть лагерь, Клинг сунул ей флягу с водой. Она пила неспешно, большими глотками, отмечая с интересом, что он не стал уничтожать следы стоянки.

Мысленно Тресси молилась, чтобы похититель не связывал ее, но молитва оказалась напрасной. Потом Доул долго стоял, зачем-то вглядываясь в ту сторону, откуда они приехали, но наконец вскочил в седло и, взяв поводья чалой, направил коня через лужайку.

Этим утром Клинг, к удивлению Тресси, оказался на редкость разговорчив, правда, поглощенная мыслями о Риде, она не сразу стала вслушиваться в его бормотание.

– …Кабы только я еще тогда, в Вайоминге, знал, что этот полукровка и есть Бреннигэнов ублюдок. Поздно сообразил, уже когда отыскал в седельных сумках кисет. Бреннигэн вечно оставлял повсюду свое клеймо, словно ему весь мир принадлежал. Как это он не поставил клейма на моей скво. Я говорю о мамочке твоего разлюбезного, об Умной Лисе.

Тресси наконец-то сообразила, что Клинг что-то говорит о Риде.

– Умная Лиса? Но ведь так звали индианку, мать Рида.

– Ну да! Только вначале она была моей скво, до того, как появился Рейс Бреннигэн со своими льстивыми ухватками. – Клинг зловеще хохотнул. – Поначалу-то мне еще казалось, что ребеночек, может, мой, ясно? А потом уж я подсчитал, что Умная Лиса чересчур долго без меня гуляла. Так вот Рейс и его отродье убили мою скво. А она была, богом клянусь, аппетитная штучка!

Тресси уже ничего не понимала. Воспоминания о Горьком Листке и Калебе путались у нее с бессвязным рассказом Клинга. О чем он говорит? Что мать Рида была его женой? Да как же такое возможно? И кто такой Рейс Бреннигэн, если Рид носит фамилию Бэннон?

Великан умолк и молчал так долго, что Тресси уже и не думала услышать продолжение рассказа. Доул снова подал голос лишь после того, как лошади медленно и с немалым трудом пробрались по краю тропы, над узким ущельем.

Во время опасного спуска Тресси то и дело оборачивалась с тайной надеждой увидеть далеко позади одинокого всадника, поскольку это мог быть только Рид Бэннон. Увы, осины и сосны так густо росли на скалах, что ничего нельзя было разглядеть.

Хриплый бас Доула Клинга отвлек ее от этого бессмысленного занятия:

– Горький Листок чуточку была похожа на Умную Лису, да только глупа, как пробка, а вот Умная Лиса была в точности такой, как ее назвали, – смышленая, проворная, работящая. Ни слова не знала по-английски, а между тем ей ничего не нужно было повторять дважды. В первый же год она выдубила мне дюжину бизоньих шкур! Ты хоть представляешь, что это значит? Да куда тебе, – презрительно фыркнул Клинг, – с твоими-то белыми ручками! Доходяга ты бесполезная, и больше никто.

– Если тебе от меня никакой пользы, что ж ты меня тащишь с собой? – сквозь зубы спросила Тресси. В груди у нее клокотала лютая ненависть. Боже мой, она и не знала прежде, что можно так ненавидеть человека! Все прегрешения отца не вызывали у нее таких острых чувств.

– Вот мне-то как раз ты и пригодишься, – ухмыльнулся Клинг. – Ты моя приманка. Я только хотел растолковать, что значила для меня Умная Лиса. Сама теперь видишь, я вправе отплатить сынку за папашины грехи.

Тресси моргнула, не в силах понять хода его мыслей.

– Да ведь Рид даже никогда не видел своего отца! – изумилась она.

– И что с того? Все едино он отродье Рейса Бреннигэна, и из-за него умерла моя скво.

– И только поэтому ты устроил все это?! – трудно было поверить, что этот человек истратил годы, лелея планы мести тому, кто отнял у него женщину.

– Не смей так говорить, шлюха! – рявкнул Клинг и с такой силой дернул поводья, что чалая взвилась на дыбы, ошалело мотая головой.

Тресси накренилась в седле и едва успела со всей силы стиснуть коленями бока чалой. От ужаса ее затрясло. По правую руку от них была отвесная, бездонная пропасть, слева высилась до неба могучая гора. Один неосторожный шаг – и кобылка вместе с Тресси сорвется в бездну. Тресси до крови прикусила губу, чтобы не расплакаться на потеху своему мучителю.

Господи, где же Рид? Почему медлит? Этот сумасшедший, чего доброго, способен прикончить ее, а заодно и себя.

После полудня, когда солнце припекало немилосердно, они доехали до скального карниза шириной примерно футов в двадцать. Под карнизом гора почти отвесно падала вниз, в пустоту, и в скальных расселинах обильно рос жесткий кустарник.

Тресси вздохнула с безмерным облегчением, когда Клинг спешился и отвязал ее от седла. И лошадям, и всадникам подъем по узкой тропе дался нелегко. Может, он даже решит заночевать здесь, на карнизе?

К радости Тресси, Клинг не стал ее связывать. Отойдя к самому краю карниза, он упорно глядел назад, на тропу. Хоть бы он свалился оттуда и свернул себе шею! Тресси со стоном растирала затекшие ноги. Она так долго ехала связанной, что теперь не могла даже встать. Лежала прямо там, где бросил ее Клинг.

Взгляд ее уперся в широкую спину похитителя. Один увесистый толчок – и Доул Клинг камнем полетит вниз, в пустоту. Ему долго придется лететь до дна пропасти. На четвереньках Тресси поползла к нему, сдирая о камни локти и босые ноги. Подобравшись совсем близко, она остановилась, чтобы перевести дыхание и унять предательски громкий стук сердца. Тишину нарушал лишь пронзительный крик парящего в высоте ястреба да неумолчный свист ветра.

В тот самый миг, когда Тресси приподнялась с колен и изготовилась к броску, Клинг круто обернулся.

– Он там, внизу, я ви… – зарычал он и мгновенно понял, в чем дело. Одним ударом Клинг отшвырнул Тресси. Она кубарем покатилась по каменистому уступу.

Полуоглушенная, мотая головой, она все же попыталась вскочить, броситься наутек, но Клинг оказался проворней. Он сгреб Тресси волосатой лапой, рывком притянул к себе, хлестнул наотмашь ладонью по лицу и отбросил прочь. Так ленивая кошка играет с беспомощной мышью, прежде чем разорвать ее в клочья.

Тресси вновь покатилась по камням, что-то вспыхнуло у нее перед глазами, и тут же стало темно. Она падала долго, ужасно долго, и все никак не могла достичь дна. «Наверное, это и есть смерть», – обреченно подумала Тресси.

Целую вечность спустя она все же пришла в себя. Ее руки и ноги были стянуты сыромятными ремнями так туго, что узлы набрякли от крови. Теплая, щекотная струйка ползла по лбу, затекая в глаз. Все тело ныло от боли, словно одна большая рана. И все же Тресси, измученная болью и страхом, думала лишь об одном: она все еще жива, а Рид совсем уже близко. Чего бы это ей ни стоило, она не допустит, чтобы Доул Клинг убил ее возлюбленного.

* * *

Следы краткой стоянки на скальном карнизе Рид обнаружил уже в сумерках. Он решил, что останется здесь до утра. Все равно ночью продолжать путь невозможно. Крохотный серпик новорожденной луны лишь ненадолго сразу после заката выглянул на небо и тут же скрылся. Горы – не пустыня, здесь нельзя путешествовать при свете одних только звезд. Рид с немалым трудом отогнал прочь мысли о путешествии под звездами – слишком много непрошеных воспоминаний…

Следы крови он обнаружил только утром. Бережно коснувшись пальцами засохшего пятна, Рид на миг ощутил страх и боль Тресси как свои. Ненависть всколыхнулась в нем, затмевая разум. Накрыв ладонью кровавое пятно, он зажмурился и глухо застонал.

– Тресси, любовь моя, я близко, – шептал он, не открывая глаз, – потерпи немного, я скоро приду… – Да, на сей раз Рид не собирался обращаться в бегство от опасности.

С карниза вела только одна тропа, узкая, почти незаметная, она тянулась вдоль склона горы. Рид осторожно двинулся по ней, пустив коня шагом. Клинг позаботился о том, чтобы его преследователь не сбился с пути: на корявом сучке засохшего куста трепетал, словно флажок, выцветший лоскут знакомой фланелевой рубашки. Лоскут был заляпан засохшей кровью. Сукин сын измывался над Ридом, намекая, что Тресси, быть может, уже лежит вместе с лошадью на дне ущелья.

К полудню Рид уже вел в поводу вторую лошадь. На узкой травянистой прогалине он обнаружил мирно пасшуюся чалую кобылку Тресси. А далеко впереди, по узкому скальному уступу пробирались две фигурки, крохотные, точно муравьи. Они направлялись вверх, к покрытой снегом вершине горы. У Рида перехватило дыхание. По крайней мере, Тресси жива, но куда, во имя господне, тащит ее Клинг? И зачем?

Если он замыслил расправиться с Ридом или, что вероятней, с ними обоими, то давно уже без труда мог бы осуществить свой замысел. Уж не безумие ли гонит его на вершину, к самому небу?

Поддавшись порыву, Рид поднес к губам сложенные чашечкой ладони и испустил памятный с детства боевой клич сиу. Пронзительный, улюлюкающий вопль пролетел над ущельями, забился эхом о склоны невозмутимых гор. Чалая кобылка запрокинула голову и громко заржала, словно поняла что-то из происходящего с ними.

Рид расседлал своего коня, снял недоуздок и погладил вороного по бархатному влажному носу:

– До встречи, приятель.

Он помешкал одно мгновение, в последний раз оглядев свое снаряжение. У него есть небольшой запас вяленого мяса, за плечом – фляга с водой, на спине – увязанные в тючок плащ и одеяло. Без них не обойтись, ведь Тресси наверняка мерзнет здесь, в горах. Напоследок Рид оглядел ружье. Слишком тяжелое, решил он с грустью – и предпочел сунуть в тюк охотничий нож с длинным широким лезвием.

* * *

Тресси и Клинг добрались до пещеры, когда уже совсем стемнело. Последние несколько часов, с тех пор как Тресси услышала воинственный клич Рида, она двигалась словно в полусне, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, лишь упорно переставляя ноги.

Она должна выжить, должна. Не ради мести, но ради любви.

Клинг подымался сзади и, стоило Тресси чуть замешкаться, подгонял ее грубым толчком в спину. Порой ее посещало искушение шагнуть в пропасть и увлечь его за собой. Мысль о том, что Рид совсем близко, удерживала ее от непоправимого. Тресси представляла, как Рид заключит ее в крепкие объятия, и упорно двигалась дальше, ползя, точно букашка, по выветренному склону горы.

Выше крохотного уступа, на который Клинг втолкнул Тресси, уже лежал снег. Стоило ей остановиться, как ее затрясло от холода.

Доул Клинг бесцеремонно подтолкнул ее вперед:

– Ну, входи!

Спотыкаясь, едва переставляя разбитые в кровь ноги, Тресси шагнула в непроглядную тьму пещеры. Прямо от входа скальный пол круто уходил вниз, и она упала, откатилась к стене и замерла. Воздух здесь был сырой, тяжелый – зато куда теплее, чем снаружи. Тресси затаила дыхание, прислушиваясь к шагам Клинга, – вдруг мерзавец оступится и свернет себе шею?

Как бы не так! Ее мучитель без труда одолел крутой спуск. В руках он нес охапку хвороста – видно, собрал у входа в пещеру – и скоро в сырой темноте затрещал небольшой костер.

Радуясь хотя бы этому скромному теплу, Тресси слабым голосом спросила:

– Где это мы?

– Там, где нужно, – ответил Клинг. – Так сказать, место последнего успокоения. Утром придет твой дружок, вот тогда-то для тебя все и кончится, а для него начнется. Уж он вдоволь помучается, глядя, как ты умираешь. Урок ему до конца дней.

Волна блаженного тепла достигла тела Тресси, и ее неудержимо потянуло в сон. Испугавшись этого, она помотала головой и протерла глаза. Смысл речей Клинга по-прежнему оставался для нее туманен. Так он хочет убить ее, а не Рида? Зачем?

– Вы с полукровкой вроде как отыскали золото. Верно это? – В рычании Клинга прозвучала неприкрытая ненависть.

– Ты же следил за нами – стало быть, и сам знаешь.

– Не умничай, шлюшка! Говори прямо – да или нет.

Тресси промолчала и только отползла подальше в темноту, от зловещей гигантской фигуры. Отблески пламени озаряли лицо Доула, искаженное злобной гримасой.

– Да или нет?! – оглушительно рявкнул Клинг. Тресси сжалась в комочек, застучав зубами. Она даже не помнила, что именно он спрашивал, но покорно ответила:

– Да.

Тресси оперлась на локти, пытаясь устроиться поудобнее. При этом она задела рукой какой-то предмет, и тот, глухо клацая, покатился по каменному полу.

– Что за черт? – гаркнул Клинг, и Тресси лишь сейчас поняла, что великан не в себе, быть может, он даже сам боится того, что задумал.

Оглянувшись на стены пещеры, она ответила:

– Не знаю. Что-то катилось вон оттуда.

И, указав в темноту, отползла за круг зыбкого света. Рука ее тут же наткнулась на нечто холодное, округло-гладкое, пальцы проскользнули в какие-то отверстия. Господи! Теперь Тресси знала, что это. Ей понадобилось все ее мужество, чтобы с воплем не отшвырнуть прочь человеческий череп.

– Доул! – слабо окликнула она. – Это ведь священная земля, верно? Здесь индейские погребения?

– Куда ты делась? – проворчал в ответ Клинг. – Все равно бежать-то некуда. Возвращайся к костру и не смей прятаться.

Тресси обреченно вздохнула и вернулась на место.

– Скажи, правда, что духи индейских предков охраняют священные места? Я слыхала, что они даже убивают всякого, кто осмелится нарушить их покой.

– Ерунда! Не бывает никаких духов.

– А ты согласился бы провести ночь в могиле? – помолчав немного, спросила Тресси.

– Само собой, нет. Так ведь это совсем другое дело.

– Разве? – Тресси уже хотела показать ему череп, но тут ее осенило. Доул Клинг и так уже на грани срыва. Если хорошенько допечь его разговорами о духах, мертвецах и всем таком прочем, то, когда появится Рид, Тресси в нужный момент, быть может, сумеет отвлечь этим черепом врага. Напугавшись, тот совершит промашку, а Рид наверняка ею воспользуется. Доул силен, как медведь, и злобен – в рукопашной схватке Рид ему не ровня.

Она бережно положила к себе на колени жуткую находку и вполголоса спросила:

– Тебе никогда не снились Умная Лиса или Горький Листок?

– Снились? Мужчинам не снятся сны. Я хочу сварить кофе. Ну-ка, живо двигайся к костру, чтобы я мог тебя видеть!

Тресси и не шевельнулась.

– А ты все же подумай, – настойчиво продолжала она. – Подумай о них, о том, где сейчас их духи. Я слыхала, что индейцы верят в жизнь после смерти. Что, если б Горький Листок узнала, как мерзко ты поступил с Калебом? Что бы она, по-твоему, сделала?

– Сделала? – Клинг поперхнулся смехом. – Да что она могла бы сделать, тупая шлюшка?

– Материнская любовь сильна и безжалостна, – очень тихо проговорила Тресси. – Я бы не удивилась, если б ее дух заживо содрал с тебя кожу. Да, не хотела бы я проснуться и обнаружить, что разгневанный дух мертвой индианки свежует меня, точно тушу бизона.

– Плевать я хотел на призраков! Куда хуже болтливые бабы вроде тебя. Нет, кабы я верил в духов, уж скорее боялся бы, что призрак Умной Лисы придет упрекать меня за то, что не отнял ее у мерзавца Бреннигэна.

– Почему ты бросил своего сына, оставил его у чужих людей?

– Я же сказал – заткнись! Тебе-то какое дело до сопляка? Будь ты и впрямь такая добренькая, как болтаешь, уж верно позаботилась бы о мальце.

– Калеб… Калеб умер. Я пыталась спасти его. Я любила его, точно собственного сына, но не смогла уберечь от смерти. – Тресси сдавленно всхлипнула.

Клинг с силой грохнул кофейником по каменному полу.

– Хватит, женщина! Хватит! Я сыт по горло болтовней о сопливом полукровке.

Слезы обжигали горло Тресси. Она изо всех сил старалась не дать им волю, иначе просто не сумеет остановиться.

– Калеб был твоим сыном! Как ты можешь так бездушно говорить о нем?

– Он убил свою мать.

– Калеб не виноват в ее смерти.

– Заткнись, дрянь! Что ты в этом понимаешь? Конечно же, виноват он, а кто же еще?

Такие люди, мельком подумала Тресси, всегда отыщут, на кого взвалить вину за свои поступки. Виноват кто угодно, только не они сами.

– Так ты поэтому хочешь отомстить Риду? Потому что считаешь его виновным в смерти Умной Лисы?

– Его папаша отнял у меня самое дорогое! – чуть не плача, огрызнулся Клинг.

– Но ведь у тебя была Горький Листок.

– Да не только в женщине дело! На одних бабах свет клином не сошелся. Подонок Бреннигэн сумел отнять все, что я имел. У меня был свой фургон, товары, люди меня уважали. Даже индейцы торговали с Доулом Клингом, пока не явился Рейс Бреннигэн со своим льстивым языком и не принялся вовсю лгать и мошенничать!

Интересно, мельком подумала Тресси, что же все-таки стало с Рейсом? И тут же решила, что это не так уж и важно.

– Но даже это не причина, чтобы… – начала она, но тут Клинг, озверев, набросился на нее, сгреб за плечи и принялся колотить головой о каменный пол.

Тресси пронзительно закричала, пытаясь вырваться.

Великан отшвырнул ее прочь, словно надоевшую тряпичную игрушку.

– Говорил я тебе – заткнись!

Тресси сжалась в комочек, беззвучно всхлипывая. Этот зверь в человеческом облике не ведает жалости. А где-то там, снаружи, укрывается человек, которого она любит и будет любить всегда. В этот миг мстительное желание отыскать и наказать отца окончательно поблекло в душе Тресси. Глядя на Доула Клинга, она поняла, как уродлива и отвратительна ненависть. Больше ей не хочется бросить в лицо Ивэну Мэджорсу страшную весть о смерти его жены. Отныне Тресси предоставит отца его участи, какова бы та ни была. Ее будет интересовать лишь собственная судьба – Рид Бэннон, который сейчас спешит спасти ее. Медленно, стараясь не шуметь, Тресси отползла подальше от костра и на ощупь отыскала череп. Она так и заснула, крепко прижимая к груди свою зловещую находку.

Проснувшись, Тресси увидела прямо над собой искаженное злобой лицо Клинга. Глотая слезы, она со страхом вгляделась в своего мучителя… и содрогнулась, прочтя в его глазах признак безумия. Этот человек совсем сошел с ума. Как бы и ей самой медленно, но верно не последовать его примеру.

– Я слышал его шаги, – прошипел Клинг. – Должно быть, уже рассвело. Он идет сюда. А ну, вставай!

Он грубо пнул Тресси, и она покорно шевельнулась, пытаясь подняться на ноги. И тут между ними с глухим страшным стуком запрыгал череп.

Пляшущие блики костра очертили причудливыми тенями пустые глазницы и омерзительную дыру в том месте, где при жизни был нос. Оскаленный рот с редкими зубами без нижней челюсти был страшен.

Безумные глаза Клинга едва не выпрыгнули из орбит.

– Сука! – взревел он, пятясь от Тресси. – Я видел тебя! Это все ты, ты! – Он ткнул в нее дрожащим пальцем.

«Он же спятил», – с ужасом подумала Тресси и, отшвырнув череп, бросилась наверх, к выходу из пещеры.

Клинг одним прыжком настиг ее, ухватил сзади за рубашку и снова швырнул прочь от выхода, в густую тьму, что клубилась за кругом света. Пронзительно закричав, Тресси кубарем покатилась по гладкому полу. Ей казалось, что она падает в бездонную яму.

– Вернись! – взревел Клинг и, спотыкаясь, ринулся за ней. – Нет, нет, не-ет! Вернись! Я хочу, чтоб он видел, как ты мучаешься! Он заплатит за все твоей болью! Верни-и-ись!

В кромешной тьме Тресси с разгона ударилась обо что-то твердое. Боль пронзила все тело, но невидимая преграда, по крайней мере, остановила падение. Хриплое, неровное дыхание пугающим эхом отдавалось в пустоте. Постепенно Тресси поняла, что лежит на каменном уступе, который козырьком навис над пропастью. Вокруг нее все еще с грохотом сыпались камни – и один за другим падали в пустоту. В ничто.

Она так и не услышала, как они ударяются о дно бездны.

Кругом царила плотная, непроглядная тьма. Затаив дыхание, Тресси ловила каждый звук. Она все ждала, что Доул Клинг спустится за ней, но этого так и не случилось.

Неужели он оставил ее на произвол судьбы? Как же она теперь выберется? Даже если Клинг и вправду ушел, у Тресси просто духу не хватит вскарабкаться наверх. А что же Рид? Он наверняка скоро будет здесь. Неужели Клинг залег в засаде, дожидаясь удобной минуты, чтобы свершить свою месть?

* * *

Рид начал подниматься по тропе, едва только небо просветлело настолько, что стали различимы очертания горы. Высоко над головой шапка вечного снега мерцала и искрилась, словно диковинный маяк. Рид добрался до пещеры в тот самый миг, когда из нее донеслись безумные вопли Доула Клинга. Со всяческими предосторожностями Рид шагнул в пещеру и немного постоял, чтобы глаза привыкли к темноте. Огонь, горевший далеко внизу, в глубине пещеры, казался ему глазом неведомого зверя.

Там, во тьме, все так же бушевал Клинг. Гигантская тень на миг возникла у костра, заплясала на стенах и своде пещеры, затем исчезла. Рид прижался спиной к камню и, стараясь ступать бесшумно, осторожно двинулся в обход костра. И тут он услышал пронзительный крик Тресси – страшный, затихающий крик, словно она падала куда-то далеко-далеко.

Сердце Рида заколотилось так, что едва не выпрыгнуло из груди.

– Тресси! – закричал он что есть силы.

Из темноты донесся звериный рык Клинга. Рид стремительно обернулся на этот звук, сжимая рукоять ножа. Переступив, он что-то задел ногой – и услышал сухой, брякающий перестук. В этот миг из тьмы черной тенью воздвигся Клинг. Катящийся предмет с разгона ударился о его ноги. Великан оступился, нелепо взмахнув руками, ноги его заскребли гладкий каменный пол. Череп, отскочивший от пола, подпрыгнул вверх, Доул Клинг в последний миг схватил его обеими руками – и опрокинулся назад, в неразличимую тьму.

Еще долго Рид слышал его слабеющий вопль. Когда все стихло, до него наконец донесся тихий женский плач.

– Тресси? – окликнул Рид дрожащим шепотом, боясь повысить голос. То, что произошло мгновение назад, едва не отняло у него дар речи.

Плач затих.

– Рид? Это ты, Рид?

У него перехватило дыхание. Хвала господу, она жива!

– Где ты?

Тресси ответила не сразу. В этот миг она упивалась неземным блаженством. Рид жив, и ему ничто не грозит. Она тоже уцелела. Теперь у них впереди целая жизнь. Они всегда, всегда будут вместе.

– Здесь! – наконец откликнулась она. – Только будь осторожен, тут обрыв.

– Подожди меня, хорошо? – крикнул Рид, и девушка едва не расхохоталась. Да куда же ей деться-то?

– Я сейчас возьму из костра горящую ветку, чтобы получше разглядеть все это. Я спасу тебя, родная, спасу!

Тресси сжалась в комочек на узком уступе.

– Знаю, Рид, – прошептала она. – Знаю.