Десса долго оставалась в объятиях Бена. Она старалась не думать о том, что случилось с ее родителями. Если ни о чем не спрашивать, то ничего и не узнаешь. Если просто стоять вот так, под надежной защитой этих сильных рук, то не придется смотреть в глаза ужасной правде. Обнимавший ее мужчина был одновременно крепок, как сталь, и мягок, как солнечный свет. Он излучал силу, как огонь излучает тепло. И сила его тоже была мягкой, ласковой, в ней не чувствовалось ни капли грубости. Так пусть ее тепло смягчит, хоть ненадолго, кошмар грядущей правды…

Думая так, она всхлипнула раз-другой на его груди и перестала плакать.

Бен взял ее за плечи, немного отстранил от себя на длину руки и заглянул ей в глаза.

– Ты в порядке?

Она механически кивнула.

– Вот и хорошо. Мы выясним, что здесь стряслось. Шериф наверняка в курсе. А потом… потом мы сделаем то, что от нас потребуется.

– Да, верно, так мы и поступим, – бесцветным голосом подтвердила она.

Он снова внимательно посмотрел девушке в глаза: их ясный зеленый свет туманило какое-то отсутствующее выражение.

– Ты уверена, что успокоилась? Смотри, а то еще хлопнешься в обморок или что-нибудь в этом роде…

– Не волнуйся, не хлопнусь. Поехали к шерифу.

Она сама, без его помощи взобралась на козлы. Заняв место рядом с ней, Бен хлестнул лошадей тяжелыми кожаными поводьями и свернул на улочку, ведущую к конторе шерифа.

Десса вцепилась в края неудобного сиденья, чувствуя, что у нее идет кругом голова. Весь ее мир разваливался на части. Как за такое короткое время могло случиться столько несчастий? Этот ночной кошмар, начавшийся с ограбления дилижанса, все длился, и ему не было видно конца. Ей казалось, что она медленно падает в бездонную пропасть с гладкими стенами, за которые невозможно ухватиться.

Она украдкой посмотрела на мужчину, с которым свела ее судьба. Он сидел прямо, расправив плечи, высоко подняв голову и глядя только вперед; на скуле поблескивали бисеринки пота, челюсти были плотно сжаты. Сосредоточенное выражение лица подчеркивало мужественную красоту его черт. Девушка чувствовала себя страшно одинокой и в то же время защищенной исходящей от него спокойной силой.

– Бен Пул, – мягко сказала она.

Он повернулся к ней.

– Я рада, что ты со мной. Спасибо тебе.

– Да… ну… вот и хорошо. – Он не знал, что сказать, и решил ограничиться этим невнятным ответом. Его сердце просто разрывалось от горя и беспокойства за эту юную красавицу, которой жизнь нанесла один из своих самых жестоких ударов. Он знал, что творится сейчас в ее душе. Знал, потому что и сам не мог забыть того дня, когда пьяные бродяги вырезали всю его семью, бросив изуродованные тела, напоминавшие разделанные неумелым мясником туши, у порога разграбленного дома, где он их и нашел, когда вернулся. Ему тогда едва исполнилось тринадцать. Да, Бог свидетель, он знал, и поэтому переживал ее боль, как свою собственную.

У конторы шерифа Бен помог Дессе сойти и, взяв за руку, ввел в открытую дверь. Девушка следовала за ним как сомнамбула, и он то и дело оборачивался, боясь, что не успеет подхватить ее, если она упадет. Однако его опасения были напрасны: хотя глаза Дессы и смотрели, казалось, внутрь себя, какая-то внутренняя сила продолжала надежно удерживать ее на ногах. Бен от души надеялся, что она не оставит девушку и впредь, но уверенным в этом отнюдь не был.

Шериф Уолтер Мун развалился на стуле, закинув обутые в высокие сапоги ноги на крышку массивного дубового стола, скрестив руки на груди и жуя зубочистку. Пока посетители не вошли и не закрыли за собой дверь, он не произнес ни слова.

– Видел, как вы въехали в город, – заговорил он наконец, – и все ломал себе голову, откуда взялась пассажирка. Старый Вили еще не заходил, а жаль, давненько мы с ним в шашки не играли… Эта малышка выглядит вконец измученной. Посади ее, Бен, и рассказывай. Что стряслось?

Десса едва держалась на ногах, но сесть отказалась.

– Магазин Юза… Он сгорел. Где мои родители? С ними все в порядке?

Мун выпрямился на стуле; подошвы его сапог с глухим стуком опустились на пол.

– Мистер и миссис Фоллон, не так ли? Ведь это они купили магазин Юза. Пожар начался прошлой ночью, а бревна, похоже, до сих пор тлеют. Мне очень жаль, детка, чертовски жаль, но мы ничего не могли сделать. Подумай, кого бы ты могла вызвать сюда, чтобы тебе помогли с… хм… с приготовлениями.

– С приготовлениями? К чему? – И тут она поняла. Ее рука непроизвольно метнулась к горлу, словно желая остановить подступающий комок, и Бен ласково, но твердо сжал ей плечо. – Нет. Нет, это были не мои родители. Там наверняка оказался кто-то другой. Они же совсем недавно приехали сюда. Как это могло случиться, Бен?

Встретив ее молящий взгляд, Бен невольно отвел глаза. Его лицо посуровело, на скулах снова заиграли желваки. Чем мог он помочь ей?

Десса продолжала смотреть на него, мысленно повторяя: «Прогони прочь этот кошмар, ты же сильный! Скажи шерифу, что он ошибается, что это не могли быть мои мама и папа! Кто угодно, только не они!»

Но никто не произнес ни слова.

Глаза Бена предательски блеснули, он часто заморгал и отвернулся. Ему очень хотелось как-то утешить ее, сказать что-нибудь, способное облегчить ее горе, но нужные слова не приходили.

Проглотив подступивший комок, Десса задала наконец тот страшный вопрос, на который уже знала ответ:

– Они… погибли?

Нет, это просто какое-то безумие! Такого не бывает! Подобно убитым горем женщинам былых времен, ей хотелось выть и рвать на себе одежду, но вместо этого она, погребенная валом нахлынувших воспоминаний, словно окаменела, глядя перед собой ничего не видящими глазами.

Последним, что дошло до сознания девушки, был мрачный кивок шерифа, затем колени ее подогнулись, и она провалилась в темноту.

Бен успел подхватить ее, прежде чем она коснулась пола, и теперь держал на руках, совсем как прошлой ночью, когда она, полумертвая от голода и усталости, добрела до их временного пристанища.

– Черт возьми, Мун, – негромко, словно боясь разбудить спящую, укоризненно проговорил он, – нельзя же быть таким прямолинейным!

Грузный шериф пожал плечами:

– Извини, парень, но я не знаю другого способа сообщить кому-либо о смерти его близких, как просто сказать об этом прямо. Это тяжело, это печально, но ничего не попишешь, такое случается сплошь и рядом, уж мне-то ты можешь поверить. Быть вестником несчастья – миссия крайне неблагодарная, но я справляюсь с ней, как умею. А тебе не мешало бы позаботиться о приюте для этой бедняжки. Все остальное подождет, пока она не придет в себя. Теперь ступай, парень, я тебя больше не держу. У меня и других дел по горло.

Прижимая к себе свою драгоценную ношу, Бен плечом открыл дверь и вышел на улицу. Люди расступались, давая ему дорогу. И тут он вспомнил, что не рассказал шерифу об ограблении диллижанса и об убийстве. Вернуться?

Бен взглянул на белое, как полотно, лицо девушки. На ее правой скуле лиловел синяк, по шее сбегали вниз мелкие ссадины и царапины. В нем снова начал закипать гнев, обжигая внутренности, клокоча в груди, поднимаясь к самому горлу. Ничего, этим подонкам недолго осталось, скоро, очень скоро они получат то, что заслужили – крепкую веревку! Нет, возвращаться не стоит: Вили так или иначе все равно зайдет к шерифу и обо всем ему расскажет. Ему же предстоит заняться другим, более неотложным делом. Неотложным и нелегким. Где найти ей приют? Денег не было, а без них можно и не вспоминать о том, что на свете существуют гостиницы.

Оставалось лишь одно место, куда Бен мог обратиться с просьбой позаботиться о Дессе: салун «Золотое Солнце», а вернее – Роуз Лэнг, чье доброе сердце не раз спасало бездомных сирот, в том числе и его самого. Роуз и Мэгги должны знать, как помочь убитой горем девушке. Он уверенно зашагал по пыльной улице мимо лошадей, телег, повозок и любопытных зевак, сухо кивая знакомым ковбоям и не вступая ни в какие разговоры.

Придя в себя, Десса обнаружила, что ее окружают тишина и мягкий полумрак. В другом конце незнакомой комнаты, в которой она оказалась, горела свеча. Света она давала мало, зато ее чуть подрагивающее пламя успокаивало и наводило на мысль о тепле и домашнем уюте.

Девушка лежала на пуховой перине, под настоящим одеялом. Более того, вместо грязного изодранного платья на ней была чистая ночная рубашка из тонкой ткани, издававшая приятный аромат лаванды. Когда сознание вернулось полностью и рассеялся туман в голове, Десса расслышала далекую музыку и голоса, мужские и женские, то и дело перемежающиеся взрывами смеха.

Она повернула голову и застонала. Затылок нещадно ломило, и пульсирующая боль отдавалась в висках. Она облизала губы, которые были так сухи, что к ним прилипал язык. Заметив на стоящем рядом столике графин и стакан, Десса, вопреки собственному телу, каждый мускул которого, казалось, протестовал против любого движения, с трудом приподнялась на локте и налила себе воды.

Какое-то время она ничего не могла вспомнить. Ей казалось, что голова набита ватой, что вся информация о ее прошлой жизни сокрыта за тяжелым темным занавесом, отодвинуть который не хватало сил. Реальными были лишь прохладная живительная влага, мягкая постель да боль в измученном теле. Чужая комната, чужое тело, чужая голова…

Когда память обо всем происшедшем вернулась к ней, вернулась внезапно и грубо, подобно прорвавшему туман локомотиву, она едва не закричала. Ограбление дилижанса, бегство от бандитов, Бен Пул и Вили Мосс, пепелище, слова шерифа…

Неужели все это действительно было? А если да, то почему она до сих пор жива? Зачем? Она отчаянно дерется за свою жизнь и честь, а, добравшись наконец до этого жуткого городка, обнаруживает, что ее родители мертвы. Разве это справедливо? Ее душа и сердце разрывались на части, мозг отказывался что-либо соображать. Слишком много вопросов, на которые нет ответа.

Она допила воду и снова упала на подушку. Мягкие темные крылья спасительного забытья снова сомкнулись над ней.

Сидя за столиком, Бен заканчивал рассказывать Роуз печальную повесть о нападении на почтовый дилижанс, хладнокровном убийстве кучера и охранника и прочих злоключениях девушки по имени Десса Фоллон. Подняв глаза от кружки с пивом, он встретил испытующий взгляд.

– В чем дело, Роуз?

Она отвела глаза, потом снова посмотрела на него.

– Дорогой мой Бен, ты еще простодушнее, чем я ожидала. Стоит какой-нибудь смазливой мордашке угостить тебя душераздирающей историей, и ты уже таешь, как воск на солнце.

– Дорогая моя Роуз, – невесело усмехнувшись, в тон ей ответил Бен, – ты еще подозрительнее, чем я думал. Неужели ты и впрямь считаешь все это выдумкой?

Она покачала головой, и россыпи белокурых локонов, составлявших неотъемлемую часть ее высокой замысловатой прически, заколыхались, подобно маленьким золотистым пружинкам.

– Ой, только не заставляй меня снова кого-то спасать! Однажды я уже попалась на эту удочку, выходила умирающего от голода мальчишку, и чем все это кончилось? Передо мной сидит здоровенный детина, который готов распускать нюни по любому поводу, забывая, сколько раз его доброта ему же выходила боком. Когда ты наконец начнешь думать о себе, Бен Пул?

– Черт, Роуз, снова ты об этом… Ты же сама знаешь, что людям надо помогать. Вот, например, Мэгги: ей все время что-то требуется, а денег у нее, скажем прямо, негусто. Или Сэра и ее близняшки… Когда ее муж… погиб, вся семья осталась ни с чем.

Роуз протянула руку и ласково накрыла ладонью его пальцы, выстукивающие на грубой деревянной поверхности стола нервную дробь.

– Не казни себя, Бен. Пойми же наконец, это была просто шальная пуля. Ты сделал все как надо, и не твоя вина, что он сам полез под выстрел.

Бен упрямо мотнул головой:

– Мне следовало быть осторожнее, Роуз. Мужчина обязан уметь отвечать за свои поступки – это святая истина, и никуда от нее не деться. Поверь мне, на свете нет ничего хуже, чем убить человека. Мне было страшно плохо, Роуз, так плохо, что даже не хотелось жить.

Она вздохнула и встала.

– Пойду посмотрю, как там твоя бедная маленькая сиротка. Выпей еще пива и уходи. Снова забирайся под свою чертову повозку, спи на жесткой земле… Быть может, все же настанет день, когда ты перестанешь наконец винить себя во всех грехах этого мира!

– Не надо так переживать, Роуз, я в полном порядке, – улыбнулся ей Бен. – Вы с Мэгги вырастили меня и научили разбираться в том, что хорошо, а что плохо, и я усвоил это накрепко. Не волнуйся, я со всем справлюсь. Что ж, пожалуй, от пива я откажусь и лучше отправлюсь спать. Завтра утром, прежде чем уехать из города, мы с Вили заскочим проведать Дессу.

С этими словами он тоже встал и вышел из салуна. Роуз молча проводила его взглядом.

Если бы не Бен, она бы неминуемо сошла с ума, когда Джеррад Линкольншир привез свою жену и уединился с ней в особняке, построенном им на холме, и совершенно забыл о ее, Роуз, существовании, словно они никогда не любили друг друга. Впоследствии ей так и не удалось полюбить никого другого, но тогда она была воистину на грани помешательства, и лишь забота о Бене, полумертвом от голода и горя, почти одичавшем мальчишке, которого она из жалости приютила, спасла ее рассудок.

С тех пор он стал для нее кем-то вроде сына. Благодаря ему теперь она могла остановиться посреди улицы и спокойно взглянуть на каменную громаду особняка, ничего при этом не испытывая. Вернее, почти ничего… В прошлом году англичанин умер, его жена и дети вернулись на родину, а особняк продолжал стоять, высокомерно взирая на город пустыми глазницами своих подслеповатых окон.

Роуз вздрогнула, как от озноба, и отогнала непрошеные воспоминания. Не стоило ворошить прошлое. Что было, то было. Придерживая подол пышного платья, она стала подниматься по лестнице в комнату своей новой подопечной.

Когда Десса проснулась, ее встретил яркий солнечный свет, щедро льющийся сквозь раздвинутые шелковые шторы, и прежде чем память вернулась к ней окончательно, она впервые за последнее время почувствовала прилив сил и душевный подъем. Чудесная комната, задрапированная шелком и атласом, дорогие шторы, складки которых, чуть колышимые утренним ветром, были то розовыми, то темно-багровыми. Кто же живет в такой роскоши? И как она здесь оказалась?

Поток горьких воспоминаний снова подхватил ее и понес по рекам слез, которые, будто только того и ожидая, немедленно вырвались на волю. Смерть родителей вытеснила в ее сознании все остальное, и Десса не сразу вспомнила о том, как приехала в город с Беном Пулом, и как они ходили вместе к шерифу. Когда же это наконец произошло, она заставила себя успокоиться, вытерла глаза и встала с кровати.

На другом конце комнаты стояло то, чего она никак не ожидала в такой глуши: ванна, самая настоящая ванна во всем своем великолепии! Так куда же она попала? Что это за сказочный дом? Кто принес ее сюда? Бен Пул? А кто раздел? Неужели тоже он?!

Десса бесшумно прокралась к двери, быстро открыла ее и прислушалась. Тишина. Тогда она осмелилась сделать шаг вперед и осмотреться. Прямо перед ней распахнутые стеклянные двери вели на широкую галерею. Она подошла к перилам. Внизу был отделанный красным деревом бар, стены которого украшали овальные зеркала и картины; у одной из стен стояло фортепьяно, и в нем наметанный глаз девушки с изумлением узнал великолепный образчик изделий знаменитых кремонских мастеров. В самом деле, она же слышала музыку! О, сколько ночей напролет она протанцевала в объятиях кавалеров под ту же мелодию, что наигрывал тогда незримый пианист! Кто бы мог подумать, что она услышит ее здесь, в этом забытом Богом городишке!

Музыка снова навеяла воспоминания о том времени, когда были живы родители, и подбородок девушки предательски задрожал, предвещая новый поток слез.

Снизу раздался звук шагов, и она увидела бородатого мужчину в полосатой рубахе, черных брюках и фартуке бармена. Напевая себе что-то под нос, он быстро шел между столиками, на которых стояли перевернутые вверх ножками стулья. Больше никого не было видно. Из дверей других комнат, также выходивших на галерею, не доносилось ни звука. Но ведь она же ясно слышала ночью музыку и смех! Или ей это только показалось?

Десса вернулась в свою комнату, недоумевая, что делать дальше. Ее одежда бесследно исчезла, но заглянуть хотя бы в один из стоявших здесь шкафов казалось ей верхом невоспитанности. С другой стороны, нечего было и думать уйти отсюда в одной ночной рубашке.

Снизу раздался мужской голос, затем по лестнице загрохотали шаги, а еще через мгновение в ее дверь постучали. Поборов минутное замешательство, девушка снова юркнула в постель и натянула на себя одеяло по самый нос. Едва она успела сделать это, как дверь распахнулась и она услышала:

– Вы уже проснулись, мэм? Это я, Бен Пул. Как вы себя чувствуете? – Он говорил, стараясь не смотреть в ее испуганные глаза, лихорадочно поблескивавшие у самой кромки одеяла.

– Где я? – спросила Десса и тут же устыдилась своей неблагодарности: она ведь даже не поздоровалась с человеком, который столько для нее сделал.

Бен остановился посреди комнаты, делая вид, что разглядывает узор мозаичного паркета.

– Я не хотел беспокоить вас, но мы с Вили уезжаем, вот я и решил посмотреть, как вы здесь устроились… – Он посмотрел по сторонам, покраснел и быстро добавил: —…и не надо ли вам чего-нибудь.

– Мне нужна одежда, – слабым голосом отозвалась Десса, – моя куда-то подевалась.

Неожиданно ее глаза снова наполнились слезами, и она, не в силах больше сдерживать их, горько расплакалась. Однако даже Бен сразу понял, что пропавшая одежда здесь ни при чем.

– Не надо плакать, Десса, – сказал он, с грацией медведя опускаясь на корточки рядом с кроватью. Его рука ласково скользнула по ее голове, и, нагнувшись к самому уху девушки, он шепнул: – Хотя не слушай меня, девочка, плачь. Тебе надо хорошенько выплакаться, сразу станет легче. Мне ужасно жаль твоих стариков, но их уже не вернуть. А у тебя все будет хорошо. Вот увидишь, очень хорошо!

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Десса обняла Бена за шею и зарылась лицом в воротник его грубой домотканой рубахи. Надо взять себя в руки и прекратить плакать. Беды следовали одна за другой столь стремительно, что ее лицо и так опухло от не успевающих высыхать слез, а глаза покраснели.

– Вообще-то обычно я так себя не веду, – виновато всхлипнула она.

«Я тоже», – подумал Бен, но вслух говорить не стал. Эта девушка будила в нем неведомые прежде чувства, которые, вспыхнув единожды, охватили его целиком, без остатка, и уже не поддавались контролю. Они решительно отличались от эмоций, знакомых ему по быстротечным легким романчикам то с одной, то с другой девицей из заведения Роуз, никогда не вызывавших в нем столько нежности, не заставлявших сердце биться так часто, а голову – кружиться. С другой стороны, в них было куда меньше грубого плотского желания, его перекрывала могучая потребность защищать и оберегать, заботиться и опекать всегда и во всем, слышать радостный смех и видеть озорной блеск глаз…

Чувствуя, что еще несколько мгновений таких объятий, и он окончательно потеряет власть над собой, Бен мягко, но решительно снял ее руки. Десса перестала плакать, но в глазах ее все еще стояли слезы.

– Тебе лучше? – спросил он, поднимаясь.

– Да, спасибо.

– Что ж, тогда я… пойду. Скоро придет Мэгги и подберет тебе что-нибудь из одежды. Старое платье и все… хм… остальное совсем изорвалось.

Десса быстро взглянула на него. Неужели он помогал раздеть ее? И видел обнаженной? Так гнусно воспользоваться ее беспомощностью! В ней вспыхнул гнев, но она так и не успела бросить ему в лицо слова горького упрека: Бен ушел, и ковер приглушил звук его шагов.

Девушка вскочила с кровати и поспешила на галерею: сбежав вниз по лестнице, Бен сорвал с вешалки свою засаленную шляпу, нахлобучил ее и вылетел на улицу с такой скоростью, словно за ним гнались все силы ада.

Из комнаты напротив вышла невысокая брюнетка. Ее наряд составляло лишь скандально откровенное нижнее белье ярко-красного цвета и прозрачная черная накидка. Не веря своим глазам, Десса наблюдала за женщиной, которая, судя по всему, направлялась прямо к ней.

Брюнетка подошла ближе, и ее усталое лицо озарила улыбка.

– Привет. Ты, как я понимаю, та самая малышка, о которой рассказывал Бен. Я – Мэгги, его старинная знакомая. Как твои дела? – проговорила она низким, чуть хрипловатым голосом, непроизвольно сопровождая свои слова выразительным движением красивых рук.

– Мне нечего надеть, – смущенно пробормотала Десса, как будто это была единственная причина, почему она вдруг появилась на балконе в одной ночной рубашке и босиком.

Мэгги со знанием дела окинула взглядом ее ладную фигурку и с сомнением покачала головой; затем, задумчиво потеребив мочку уха пальцами с кроваво-красными накрашенными ногтями, наконец вынесла свой вердикт:

– Вирджи примерно такого же сложения. На первое время что-нибудь из ее вещей тебе, пожалуй, подойдет.

Край накидки описал плавный пируэт, когда ее обладательница повернулась и бесшумно заскользила в сторону одной из комнат, оставив Дессу в полном недоумении.

Еще какое-то время девушка смотрела вслед удаляющейся брюнетке, затем снова взглянула вниз. Бар на первом этаже, комнаты с полуголыми девицами на втором… Части мозаики вдруг начали складываться в единое целое, и она с ужасом поняла, куда попала.

Бен Пул привел ее в бордель! Этот большой добродушный парень, к которому она отнеслась с такой симпатией, решил, что ее место здесь, среди… Боже мой, как бы это сказать помягче? Среди продажных красоток! И эта изящная брюнетка по имени Мэгги наверняка не просто его «старинная знакомая». О чем он думал, приводя ее сюда? Хорошего же он о ней мнения!

Десса бросилась назад в свою комнату и захлопнула дверь. О, теперь все было ясно: и эта показная, бьющая в глаза роскошь, скрывающая грязный разврат, и великолепная постель, принимавшая в свои объятия бессчетное количество мужчин…

Дверь распахнулась, и Десса, не оборачиваясь, крикнула:

– Я хочу уйти отсюда. Немедленно. Мне противно здесь находиться! Это… это отвратительное место! Верните мою одежду, я не желаю носить то, что хоть раз надевали ваши шлюхи!

– Ну, ну, зачем же так грубо, – примирительным тоном произнесла статная женщина в золотистом платье, и завитые в тонкие спиральки белокурые локоны согласно колыхнулись. – Успокойся, детка. Я знаю, тебе пришлось несладко, но это все равно не дает тебе права так со мной разговаривать. В конце концов, «отвратительное место», как ты его назвала, стало твоим приютом, когда тебе было некуда идти. И я не терплю подобного высокомерия по отношению к себе и к моим девочкам. Если хочешь выговориться – пожалуйста, я ничего не имею против, но оскорблять себя я не позволю.

Слушая эту суровую отповедь, Десса невольно попятилась. Что происходит? Эта красивая блондинка, судя по всему, хозяйка публичного дома, говорит с ней так, словно она – одна из ее продажных девиц! Нет, подобного обращения Десса потерпеть не могла. Ее губы сложились в упрямую тонкую линию, кулаки сжались; она гордо вздернула подбородок и… ничего не сказала.

– Вот так-то лучше, детка, – спокойно заметила блондинка. – Не стоит пытаться доказать, что ты чем-то лучше меня или моих девочек. Поверь мне, это не так. Одно неверное слово, один неверный шаг, и тебе негде будет искать помощи. Выбор у тебя, прямо скажем, небогатый. Пойми, если бы не Бен и его приятель, тебе бы пришлось ночевать на улице, а это не самое лучшее место для девушки вроде тебя. Подумай, что могло бы там с тобой случиться, и ты без сомнения признаешь мою правоту. Десса неохотно кивнула. В словах этой женщины была горькая правда, и ей стало стыдно. Отцу бы не понравилось ее поведение. Отец!.. Девушка сильно прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать слезы. Не время плакать, слезы ей не помогут.

Шурша по полу краем блестящей золотистой юбки из плотного атласа и распространяя вокруг себя сладковатый аромат пудры и лаванды, женщина пересекла комнату и по-матерински обняла Дессу за талию. В одной руке она держала сложенный зонтик от солнца, а в другой – ридикюль, который, подойдя, положила на низенький столик рядом с ванной.

– А теперь, детка, пока Мэгги подберет тебе что-нибудь подходящее из одежды, мы можем немного поболтать и узнать друг друга получше. Впрочем, если ты против, я не буду настаивать. – Она выдержала паузу и, так и не дождавшись ответа, с легкой улыбкой продолжила: – Меня зовут Роуз Лэнг, и это заведение принадлежит мне.

Десса снова кивнула и устало опустилась на край постели. Тело по-прежнему ныло, каждый его мускул, растревоженный долгой поездкой на тряской повозке, казалось, жил своей жизнью, совершенно не считаясь с тем, что нужно хозяйке. Но больше всего болело сердце, тщетно пытаясь справиться с рухнувшим на него непосильным грузом горя.

– Простите меня, – наконец выговорила девушка, и ее подбородок снова предательски дрогнул.

– А ты – меня. И поверь, мне безумно жаль твоих стариков. Ужасная потеря. Но если жить только прошлым, можно сойти с ума. Тебе надо думать о будущем. Какие-нибудь родственники у тебя есть?

– Нет. Кроме родителей, у меня никого нет… то есть не было. Мой единственный брат Митчел погиб на войне. Так что помощи мне ждать не от кого. – Слова давались ей с трудом, голос дрожал. Слезы грозили снова брызнуть из глаз, и, чтобы как-то справиться с ними, Десса нервно сжимала и разжимала пальцы.

– Ну, ну, девочка, постарайся успокоиться… А как у тебя с деньгами? Магазин твоих родителей сгорел, но, быть может, они владели и другой недвижимостью? Или они располагали свободными средствами?

– Да. Моему отцу принадлежат… вернее, принадлежали торговые склады по всей стране: несколько в Канзас-Сити, два в Сент-Луисе и три в Денвере. А с тех пор, как дела «Юнион Пасифик» пошли в гору, он построил еще несколько вдоль железной дороги. Сколько, точно не знаю. Поэтому-то никто и не мог понять, зачем ему понадобилось покупать здесь магазин. Боюсь, теперь мы этого никогда уже не узнаем.

– Что ж, значит, хотя бы с этим все в порядке. Тебе надо связаться с кем-нибудь из тех, кто помогал отцу вести дела, например, с управляющим или другим доверенным лицом, и они, без сомнения, пришлют немного денег на обратную дорогу. Впрочем, шериф, наверное, уже известил кого следует, и ты скоро вернешься домой.

Десса задумчиво посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. Вернуться домой? Снова трястись сначала в жутком дилижансе, а затем – в шумном, насквозь пропахшем угольной копотью грязном поезде? Проделать еще раз весь этот мучительный путь, чреватый новыми опасностями и оскорблениями? Ну уж нет!

– Я не поеду домой, по крайней мере пока. После того, что случилось, я просто не смогу заставить себя снова сесть в почтовый дилижанс.

– За это тебя трудно осуждать, – понимающе усмехнулась Роуз. – Путешествия в подобных скрипучих ящиках не для юных красавиц. Да и меня тоже после часа такой езды начинает выворачивать наизнанку.

Десса вздохнула. Она не привыкла, чтобы женщины выражались столь резко и прямолинейно. Однако это уже не казалось ей чем-то ужасным, поскольку по собственному горькому опыту она знала, что скромность и хорошие манеры отнюдь не помогают выжить здесь, на самой дальней окраине цивилизованного мира.

Некоторое время Роуз молча смотрела на девушку, а затем села рядом с ней и взяла ее за руку.

– Бен рассказал мне, что с тобой стряслось по дороге сюда. Ты храбрая девушка и умеешь постоять за себя, но все равно тебе невероятно повезло. Путешествовать здесь в одиночку – полное безумие, на это отважится не каждый мужчина, о женщинах же и говорить нечего. Странно, что твои родители не подумали об этом. Ну ладно, слава Богу, ты здесь, целая и невредимая, и тебе больше ничто не грозит. Господь наградил тебя сильным характером, и, я уверена, ты сумеешь справиться со своим горем. Мы поможем тебе. Мы с Беном.

Пальцы Дессы нервно сжались. Ей захотелось в оправдание родителей рассказать Роуз о том парне, которого отец нанял охранять ее и который, оказавшись слишком падким на азартные игры, спиртное и продажную женскую ласку, нашел все это в некоем заведении, до боли похожем на то, где она сейчас находилась, и наотрез отказался ехать дальше.

Девушка уже открыла рот, собираясь все объяснить, когда у нее вдруг заурчало в животе, да так громко, что она страшно смутилась.

– Да ты же ничего не ела! – всплеснула руками Роуз. – Как я могла об этом не подумать! Пойду потороплю этих лентяек с завтраком. Опять небось собрались в кружок и сплетничают, вместо того чтобы заниматься делом.

– Что вы, стоит ли так беспокоиться, я вполне могу…

– Глупости, моя дорогая, – решительно перебила ее Роуз. – Сегодня я помогаю тебе, а завтра, кто знает, быть может, настанет твой черед помочь мне. Да, кстати, ночной горшок под кроватью, ванна прямо перед тобой, а насчет горячей воды я распоряжусь. Приводи себя в порядок и спускайся вниз. Я тебя не тороплю, но и слишком тянуть не советую, а то все это может закончиться голодным обмороком.