– Если не скажешь, где Джулиана Монтгомери, я сверну тебе башку!

Лайн Маккрей ошарашенно таращился на высокого элегантного мужчину со странными желтовато-коричневыми глазами. Незнакомец ворвался в гостиную меблированных комнат Белль Мэллори в Платтсвилле и наставил на него двустволку. Вслед за незнакомцем ввалились трое мужчин в длинных пыльниках и заляпанных грязью сапогах. Они эффектно взмахнули пистолетами и направили их на Ножа, который не успел дотронуться до своего «кольта», не говоря уже о том, чтобы вытащить его. Белль Мэллори, возлежавшая позади Маккрея на бархатном диване, зажала рукой рот, дабы не закричать, и так и застыла в этой позе.

Взгляд Маккрея переместился на дуло. Миновало несколько секунд, прежде чем он пришел в себя и к нему вернулся голос – и присутствие духа.

– Кто ты такой, черт побери?! – заорал он.

Джон Брин выстрелил, и пуля выбила стакан с виски из руки Маккрея.

– Я задал тебе вопрос, Маккрей. – Голосом Брина можно было бы дробить камень. – Если хочешь еще раз увидеть прелести своей дамочки, отвечай. Быстро.

– Я никогда не слышал о Джу…

Следующий выстрел Брина попал Маккрею в плечо.

Он рухнул на диван. Кровь из раны брызнула на подушки, на пол, попала на Белль. Она закусила губу, но ничего не сказала, лишь отодвинулась от Маккрея и устремила взгляд на незнакомца с ружьем.

Маккрей обливался потом, его лицо стало пепельно-серым, глаза едва не выкатились из орбит. Преодолевая обжигающую боль, он зажал рану рукой. Пуля только задела его; в следующий раз ему может и не повезти. На красивом, загорелом лице незнакомца с ружьем читалась такая решимость, что Маккрей понял: его не урезонить и не обмануть, с ним не поспоришь. Остается надеяться на то, что Нож придумает какой-нибудь выход.

– Ладно, сукин ты сын, – скрипучим голосом произнес Маккрей. – Я расскажу тебе, что знаю. Но знаю я не много…

– Говори. Где она?

Брин слушал, держа Маккрея под прицелом, а Маккрей рассказывал историю о том, как его обокрала банда братьев Монтгомери. По его мнению, они будут и дальше обкрадывать его, пока их не схватят и не бросят в тюрьму, а еще лучше – пока их не вздернут. Что касается девчонки, Джулианы Монтгомери, то она была удачным ходом, шансом, который он упустил. Шериф Дейн надеялся, что она приведет их к банде, но этот охотник, Роудон, сбежал с ней прежде, чем они успели допросить ее. Нет, исходя гневом, признался Маккрей, они даже не представляют, где прячется она, Роудон и банда братьев Монтгомери. Однако его люди продолжают поиски. Они прочесывают район, и это лишь вопрос времени…

Брин убрал палец со спускового крючка. Маккрей подтвердил то, что, в надежде на две тысячи долларов, сообщил Дейн. Брин предупредил шерифа, что тот получит деньги только в том случае, если его сведения помогут найти девчонку.

Джон Брин чувствовал, что он близок к цели. В нем вспыхнуло возбуждение. Он внимательно рассматривал стоявшего перед ним пожилого мужчину. Седой, лысеющий, с тяжелой челюстью, с поседевшими усами. Его губы презрительно изогнулись. Изредка до него доходили кое-какие слухи о Маккрее. То, что он узнал, не произвело на него особого впечатления. Маккрей делал то же, что и он сам, когда взбирался наверх, но делал это плохо. Брин считал его глупым и недальновидным. Разве он не понимает, что действовать нужно тайно, а давить – осторожно? Что необходимо сохранить себе доброе имя и репутацию, иначе, когда он станет богатым и добьется власти, никто не захочет иметь с ним дело. Насилие и мошенничество как метод можно использовать лишь в крайнем случае, причем тайно, а потом следует убить исполнителя. Вот так строятся империи и создаются имена. Вполне возможно, что у Маккрея есть деньги, определенная власть в маленьких городках вроде Платтсвилла. Но если он хочет стать важным человеком для Америки, влиять на события – покупать людей, выборы, компании с той же легкостью, как другие покупают мешок зерна, – ему надо хотя бы внешне выглядеть честным.

Недостаток респектабельности – вот в чем проблема Маккрея. Брин пренебрежительно взмахнул рукой, разрешая Маккрею уйти. Ему было плевать на этого человека и его проблемы. Единственное, что его интересовало, была Джулиана. Пока он слушал Маккрея, у него возникло ощущение, что, дабы заполучить Джулиану, ему придется – пусть на время – объединиться с этим человеком. Он также понял кое-что насчет охотника, Коула Роудона, который, очевидно, является их общим врагом. Этот тип не отпускает от себя Джулиану ни на шаг, но вот почему – этого Брин понять не мог. Его действия выглядели странно. Сначала он упрятал ее в тюрьму, а потом укокошил двоих, чтобы вытащить ее оттуда. Зачем? Чокнутый какой-то. Возможно, он решил вынудить судью увеличить вознаграждение. Жадный ублюдок, не без одобрения подумал Брин. Или, предположил он, Роудон использовал Джулиану для того, чтобы братья Монтгомери приняли его в банду. Если он объединится с ними, чтобы грабить на дорогах, у него будет больше золота и денег, чем можно заработать охотой.

Проклятие, ему плевать, что движет Роудоном. Ему нужна только Джулиана Монтгомери. И Маккрею она нужна – как инструмент, чтобы разделаться с ее братцами. Действуя вместе, они найдут и Джулиану, и братьев Монтгомери. Нужно разыскать хотя бы одного из банды – и он обязательно приведет их к остальным. И тогда они с Маккреем получат желаемое.

Когда Маккрей замолчал, на некоторое время в комнате установилась тишина, которую нарушало тиканье часов на камине. Белль Мэллори не шевелилась, Маккрей и Нож тоже не двигались с места. Наконец Брин кивнул.

– Ладно, твоя история кое в чем убедила меня. Пока что ты не умрешь, Маккрей.

Нож, не осмеливавшийся до этого вставить слово, так как на него был направлен «кольт» Барта Мюллера, не выдержал.

– А теперь расскажи нам, кто ты такой, – выпалил он. В его темных глазах сверкала ярость. – Еще никто не позволял себе так оскорблять мистера Маккрея! Ты слышишь меня? Никто!

Взгляд Брина был прикован к залитому потом лицу Маккрея.

– Ты, Маккрей, наверное, слышал обо мне, – тихо сказал он. – Джон Брин.

Маккрей дернулся, как будто в него выстрелили. У него отвисла челюсть, и он ошалело уставился на высокого, широкоплечего мужчину. Джон Брин был легендой. Маккрей молился на него, следовал его примеру в сколачивании своего состояния. Бесспорно, он добился определенного успеха, но его достижения не шли ни в какое сравнение с успехами Брина, который воистину был владельцем огромной империи. Более того, Маккрей мечтал, что в один прекрасный день у них появятся общие интересы, что когда-нибудь Брин одобрит его достижения.

Но Нож все испортил.

– Мне плевать, кто ты, – прошипел он, с трудом преодолевая желание выхватить пистолет. Его пальцы конвульсивно сжимались и разжимались. В полуденном солнечном свете, пробивавшемся через бархатные шторы, его лицо казалось уродливым, темные глаза мрачно блестели. – Уберите свои чертовы пушки и дайте мне позвать доктора к мистеру Маккрею, иначе…

– Заткнись, Нож, – оборвал его Маккрей и поднялся на нетвердые ноги. Кровь все еще сочилась из раны, лицо сохраняло неестественную бледность. Он протянул Брину здоровую руку и улыбнулся: – Рад познакомиться с вами, мистер Брин, очень рад. Если бы я знал, кто вы, мы бы избежали всех этих неприятностей. Готов помочь вам любым способом, сэр.

– Приятно слышать это.

– Как я понимаю, за девчонку Монтгомери объявлено вознаграждение. – Колени Маккрея подогнулись, но он силой воли заставил себя стоять прямо. – Больше мне ничего не известно, мистер Брин. Связано ли это с вашим стремлением поймать ее?

– А вот это уже тебя не касается, Маккрей.

Брин опустил ружье, разгладил усы и с презрением оглядел заставленную мебелью, кричаще отделанную гостиную.

– Я собираюсь купить ранчо в этих краях, – поспешно сообщил ему Маккрей. Неожиданно эта комната с бархатными шторами, глубокими креслами, аляповатым диваном, картинами в позолоченных рамах и обоями с ворсистым рисунком, сладковатый аромат духов, витавший во всех помещениях этого двухэтажного особняка, – все, что прежде он считал верхом элегантности и стиля, показалось ему дешевым и нелепым. – Ранчо, которое я намерен купить, – это действительно изумительное место. Я перееду туда, как только договорюсь с нынешним владельцем, – продолжал Маккрей. – А пока я временно поселился здесь. Естественно, я снял весь особняк для своих людей, – похвастался он и посмотрел на неподвижную как статуя, забрызганную кровью женщину, сидевшую на краешке дивана.

В своей жизни Белль Мэллори повидала и огонь, и воду и знала, что каждый шаг должен быть тщательно продуман, когда перед тобой стоит вооруженный незнакомец.

– Белль, ну что ты расселась! – нетерпеливо вскричал Маккрей. – Где твои манеры, женщина? Принеси виски или бренди для нашего гостя. Мистер Брин очень важный человек.

– Лайн, мне кажется, что в первую очередь тебе нужен доктор… – тихо проговорила она и, получив одобрение Брина, встала.

– Не нужен мне никакой доктор. Пуля пробила мякоть. Она только задела меня. – Маккрей выдавил из себя слабую улыбку. – Между прочим, отличный выстрел, мистер Брин.

Брин даже не удосужился ответить. Лайн Маккрей с его лакейскими манерами, амбициозностью и тошнотворным чванством представлял для него интерес только как способ выйти на Джулиану.

– Барт, – вдруг сказал он, бросив взгляд на своего управляющего, – почему бы вам с ребятами не проводить этого парня, – он указал на Ножа, – в «Десять галлонов» и не поставить ему выпивку? Оставайся там и не выпускай никого из салуна, пока я не разрешу. Мы с мистером Маккреем обсудим кое-какие дела наедине. – Затем он довольно вежливо обратился к Белль, с бесстрастным видом ожидавшей указаний: – Вы можете принести бренди. А также бинты и мазь для мистера Маккрея. Вряд ли будет разумно, если он умрет от потери крови, прежде чем послужит на благо нашему делу, не так ли, мэм?

Когда все ушли, Брин повернулся к Маккрею:

– Мы еще раз обсудим все детали, вплоть до цвета шляпы Уэйда Монтгомери. А потом я разработаю для тебя план, как поймать эту докучливую банду воров.

– Ценю вашу помощь, мистер Брин. Позвольте заверить вас, что я сделаю все возможное, чтобы отплатить вам…

– О, ты действительно заплатишь мне, Маккрей. Поверь мне.

При виде холодной улыбки на лице Брина Маккрей больше не сомневался в истинности его слов.

В тот самый момент, когда Брин выстрелил в Маккрея, Коул боролся с желанием изрешетить Джила Киди.

Молодой техасец в открытую нанес ему оскорбление: он танцевал с Джулианой один танец за другим. Глупо улыбаясь, он кружил ее по комнате, его руки сжимали ее талию, глаза горели, как звезды в летнюю ночь. Его голос отдавался в ушах Коула скрежетом песка по мрамору.

Естественно, и другие мужчины танцевали с ней – все, кроме Коула, – но в ярость его приводил именно Киди. Возможно, потому, что глаза Джулианы вспыхивали, когда она смотрела на рыжеволосого ковбоя. Или потому, что она весело смеялась всему, что он нашептывал ей. Или потому, что, танцуя с ним, она, казалось, забывала обо всем вокруг.

«Ведь именно этого ты хотел, не так ли? – сердито спросил себя Коул, сев в кресло в углу и наблюдая, как Джулиана грациозно скользит по дощатому полу. – Она обратила свое внимание на другого, на Киди. А почему бы и нет? В отличие от тебя он стабильный, покладистый, у него есть стремление обосноваться на одном месте. Он хорошо позаботится о ней».

Но сделает ли он ее счастливой? Вспомнив, с каким восхищением смотрела на него Джулиана, лежа на пуховой перине, какое счастье отражалось в ее глазах, Коул спросил себя: а действительно ли она чувствует к Киди то же самое, что, по всей видимости, чувствовала к нему? Впрочем, какая разница? Главное, что он обеспечит ей безопасность и покой.

Тогда почему ему так трудно бороться с желанием вскочить и въехать этому тощему техасцу по физиономии?

Наконец Джулиана решила передохнуть и села рядом с братьями. Скунс подал ей вина. Коул устремил взгляд на братьев Монтгомери. В этой хижине царит атмосфера тепла, дружбы, радости. Даже когда со всех сторон подступает опасность – Коул чует эту опасность так же явственно, как запах свежесваренного кофе, – члены банды братьев Монтгомери, Джулиана и Киди чувствуют себя прекрасно. Им уютно, легко в обществе друг друга, нравится делиться своими заботами, вместе проводить вечера, танцуя, смеясь и болтая перед очагом. Он же не умеет всего этого. Долгие годы у него не было не только семьи, но и просто дорогого сердцу живого существа, поэтому здесь ему тесно и душно. Он стремится наружу, в горы, к костру под открытым небом, к вольному ветру и ночным обитателям гор в качестве товарищей и…

Коул одернул себя. Он едва не представил Джулиану частью этой картины. Да, ему действительно хотелось бы увезти ее с собой в горы, положить на душистую траву, распустить ее волосы и предоставить их воле ветра, увидеть, как луна освещает ее лицо. Ему бы хотелось по очереди расцеловать ее очаровательные веснушки, потом расстегнуть пуговицы на платье и медленно, неторопливо ласкать ее под звездным небом Аризоны.

Что с ним случилось? Ведь он одиночка. Ему никто не нужен.

Проклятие, что она сделала с ним?

Внезапно он вспомнил, как сегодня она держала ребенка на руках, и у него пересохло в горле. Эта картина сотворила забавную штуку с его сердцем. В нем появились нежные чувства, совсем ему не знакомые. Однако он не имеет на них права, особенно при его образе жизни. Это сумасшествие – мечтать о жене и ребенке.

Кроме того, желания редко соответствуют возможностям. Он понял это много лет назад, в приюте.

«Мне здесь не место», – снова, с еще большей убежденностью подумал Коул и встал, чем вызвал удивленные взгляды Серого Пера и Янси, увлеченно игравших в шашки. Не посмотрев на Джулиану, чья голова была склонена к Киди, он вышел из хижины.

У Джулианы упало сердце, когда она увидела, что Коул уходит. Все то время, что она танцевала с Киди, флиртовала с ним, болтала без умолку, она ждала, что Коул подойдет к ней, пригласит на танец или просто бесстрастно посмотрит на нее – она ждала от него хоть малейшего проявления эмоций. Но он остался бесстрастным. Ни разу не попытался заговорить с ней и смотрел на нее с полным равнодушием. Она почувствовала на сердце великую тяжесть.

Неужели лишь потому, что в Сент-Луисе она считалась признанной красавицей, она возомнила, будто способна пробудить интерес у любого мужчины? Коул Роудон просто воспользовался ею, когда она оказалась под рукой. А потом его интерес иссяк. Уж лучше смириться с этим и забыть о нем.

Она с трудом сдержала рвавшиеся наружу рыдания.

– Иди сюда, сестричка, – позвал ее Уэйд. Он сильно сжал ее плечо, но в этом пожатии чувствовались тепло и забота.

Уэйд впервые в жизни оказался перед необходимостью вмешаться в сердечные дела другого человека. Поступи он так с Томми, тот пристрелил бы его на месте, однако унылый вид сестры не оставлял ему выбора. Видеть ее страдания было невыносимо, и он взмолился о том, чтобы любовный недуг никогда не поразил его самого.

– Тебе не надо ломать передо мной комедию. Я вижу, что беспокоит тебя, Джулиана. То же, что и Роудона. – Уэйд вздохнул. – Черт, ну почему ты не пойдешь к нему и не поговоришь? Или еще лучше – поцелуешь его и скажешь, что прощаешь.

У Джулианы от удивления вытянулось лицо.

– Уэйд, – придя в себя, огрызнулась она, – не лезь не в свое дело. Мне нечего прощать. Между мной и Коулом Роудоном ничего нет. Если не считать… благодарности. Он действительно не раз спасал мне жизнь.

– Гм…

Скептическое выражение на лице брата возмутило Джулиану.

– О, да ты такой же невыносимый, как и Коул. Удивительно, как только женщины научились терпеть вас, мужчин? Даже ты, мой родной брат…

– В чем дело? – Томми обнял Джулиану за плечи. – Большой братец создает тебе проблемы, малышка? Скажи только слово – и я превращу его в половую тряпку.

– Думаешь, у тебя получится? – По холодному блеску в глазах Уэйда было ясно, что ему не терпится продолжить разговор, но наедине с сестрой.

– Запросто, – заявил Томми. – Смотри…

Джулиана поспешно встала между ними.

– Я помню, как мама разводила вас по разным углам дома и нагружала работой, чтобы не допускать драк. Мне нужно делать то же самое?

Вызывающее выражение исчезло с лица Томми.

– Ты помнишь маму, Джулиана? Ты ведь была такой маленькой…

– Помню.

Как ни странно, но сейчас она помнила мать лучше, чем раньше. Очевидно, присутствие Уэйда и Томми, так не похожих на тех неугомонных мальчишек, образ которых хорошо сохранился в ее памяти, и в то же время почти не изменившихся, разбудило в сознании давние воспоминания.

– Она любила петь, когда готовила ужин. Соединяла куплеты из разных песенок в одну. У нее это здорово получалось. А еще я помню, что ее волосы были шелковистые на ощупь. Перед сном она долго расчесывала мои волосы, а потом разрешала расчесывать свои – провести щеткой не меньше ста раз.

Томми задумался.

– От нее пахло лимонной вербеной. С тех пор этот запах всегда напоминает мне о ней.

Уэйд тоже поддался воспоминаниям, теплым, как летний дождь.

– Она была замечательной женщиной, – тихо проговорил он. Из всех троих он помнил ее лучше всех. – Большую часть времени она грустила. Думаю… она всегда была благодарна папе за то, что он женился на ней и увез из салуна, где она работала. Однажды она призналась мне, что ненавидела свою работу. Трудно представить маму в таком заведении. Наверное, некому было помочь ей, а она нуждалась в деньгах. С первого взгляда было ясно, что салун – не место для нее. Мама была нежной, спокойной. Когда я упал с крыши Элама Поттера и сломал руку, она на цыпочках зашла в мою комнату, думая, что я сплю, и долго гладила по щеке. Ее прикосновения были легкими как перышко.

– Ты прав, – согласился с братом Томми. – Когда она сердилась на нас, мы готовились к взбучке, а она только говорила, что очень расстроена, и давала нам какое-нибудь поручение. Но никогда не била.

– Папа тоже не бил, но наказания его всегда отличались суровостью, – сухо заметил Уэйд. – Помните, как однажды, после воскресной школы, мы решили научить Джулиану грести? Она упала в воду и испортила свое новое платье.

– Я отлично помню тот день! – Смеясь, Джулиана переводила взгляд с одного на другого. – Мама долго шила это платье и закончила за ночь до занятий в воскресной школе. По рукавам шла отделка из белых и розовых лент, на груди был кармашек из кружев. Когда вы выловили меня из воды, кармашек был оторван, а в кружеве запутался головастик.

– И ты была в грязи с головы до ног! – со стоном закончил Томми.

– И набросилась на нас, заявив, будто бы мы хотели утопить тебя!

– Ты не ошиблась, – счастливо улыбнулся Томми.

Ахнув, Джулиана схватила его за грудки.

– Я всегда это знала! – воскликнула она. – Но вы упорно все отрицали.

– Папа наказал нас, заставив целый месяц колоть дрова старой вдове Додд. И запретил брать с нее деньги. Когда я вспоминаю о волдырях…

– Папа наказывал нас и построже, – возразил ему Уэйд. – Когда я вспоминаю о наших проделках…

Глаза Джулианы наполнились слезами. Это были слезы счастья и печали. Родителей уже нет на свете, их убил пьяный грабитель, решивший поживиться в магазине. Однако Уэйд и Томми с ней. Они – живое напоминание о семье, о доме, не таком большом, как особняк дяди Эдварда в Сент-Луисе, но уютном. Там собирались все Монтгомери, в атмосфере любви и доброты они делились своими заботами и мечтами. Их жизнь сложилась бы по-другому, если бы не было того дня, когда она пришла из школы и увидела кровь…

– Вы так и не позволили мне взглянуть на них, – сказала Джулиана. Уэйд грустно посмотрел на нее. – На маму и папу. Я помню, что поднялась на террасу и увидела, как из-под двери течет кровь. Ты, Уэйд, оттащил меня и запретил входить в дом.

– Правильно сделал. – Томми прокашлялся. – Смотреть на то было не очень приятно.

– Целую неделю после этого тебя мучили кошмары. Может, и дольше.

«Меня до сих пор мучают кошмары. И то, что я вижу, гораздо страшнее того, что я могла бы увидеть», – хотелось сказать Джулиане. Возможно, если бы она увидела, что совершил тот мерзавец, ей было бы легче. Ее мозг рисовал картины случившегося, одну страшнее другой. Возможно, поэтому вид крови так сильно действует на нее. Он напоминает ей о красной лужице, натекшей из-под двери…

– Уэйд, Томми! – Она схватила братьев за руки. – Вы никогда… не проливали кровь во время своих налетов?

– Нет, Джулиана. – Уэйд накрыл ее руку своей. Он пристально смотрел на нее, как будто пытался заглянуть ей в душу. – Мы не причиняли вреда никому, кроме вооруженных до зубов негодяев, которые намеревались продырявить нас первыми. Почему-то таких в этих краях очень много.

– Послушай, Джулиана, – хмуро проговорил Томми, – а ты хоть раз задавала такой вопрос своему охотнику? Он из тех, кто способен на подлость.

– Ошибаешься, Томми, – покачал головой Уэйд. – Роудон не такой. Просто он действует очень быстро – ему иначе нельзя.

– Думаешь, он может обставить меня в стрельбе? – Томми многозначительно вскинул одну бровь.

– А вот этого выяснять не нужно, – твердо заявила Джулиана. – Мы же все заодно, если помнишь.

– Помню, но все равно это кажется мне странным. Я привык держаться подальше от охотников и не предлагать им ночлег в своем убежище. – Внезапно Томми осмотрелся и прищурился. – Кстати, где Роудон?

– Ушел. – Джулиана предпочла бы не вдаваться в подробности, но Уэйд придерживался иного мнения.

– Сказал, что разобьет лагерь у оврага. Полагаю, он не привык к шумной компании, – объяснил он и попытался перехватить взгляд Джулианы.

В этот момент возле Джулианы появился Джил Киди.

– Еще один танец – или ты устала?

Джулиана колебалась, глядя в его румяное, восторженное лицо. Наверное, Джил просто влюблен в любовь, возможно, он еще не решил, кого предпочесть – ее или Джози. Вполне вероятно, он считает, что влюблен в обеих, что, как она слышала, так характерно для Томми.

«Ну почему это не Коул? – в отчаянии подумала она. – Почему не Коул смотрит на меня таким преданным взглядом, почему не его рука ждет моей руки?»

Потому что он другой. Он прячет свои эмоции, запирает их на замок. Так было всегда, кроме одного раза… когда он рассказал ей об «Огненной горе», тяжелом детстве и потянулся к ней за утешением. Тогда она чувствовала, что он доверяет ей, любит и хочет ее. Она была дорога ему – вряд ли ей доведется еще раз испытать нечто подобное.

– Джулиана? – Голос Джила вернул ее в хижину, к Серому Перу и Янси, продолжавшим сражаться в шашки, к Скунсу, чинившему седло, к Уэйду и Томми, смотревшим на нее с такой тревогой. И к Джилу, милому Джилу, мечтающему потанцевать с ней.

– Прости, – тихо проговорила она и спокойно встретила его взгляд. Ее сердце наполнилось тоской. Она сожалела, что не может ответить ему взаимностью и вынуждена причинить боль. – У меня больше нет желания танцевать. – Она приняла решение. – Мне хочется подышать свежим воздухом.

Уэйд улыбнулся. Томми внимательно оглядел ее.

– Простите меня…

Джулиана чуть ли не бегом покинула хижину и оказалась под звездным небом. Когда ее глаза привыкли к темноте, она направилась к оврагу. Там, за скалой, у подножия холма, на котором, как часовые, стояли сосны, в небольшой впадине она увидела слабый огонек.

Услышав шаги, Коул вскочил на ноги и схватил пистолет. Когда он увидел залитую лунным светом Джулиану, стройную, в светло-желтом платье, у него перехватило дыхание. Она плыла к нему, как видение.

Пистолет вернулся в кобуру.

– Зря ты пришла сюда, – сказал Коул, хотя ему страшно хотелось сжать ее в объятиях.

Джулиана заставила себя улыбнуться.

– Не тебе судить. Ты забыл, что я больше не твоя пленница? – не удержавшись, добавила она.

– Не знал, что Уэйд такой глупец, если позволяет тебе бродить одной по ночам. Черт, я думал, даже у Томми больше мозгов.

– Я принимаю решения самостоятельно, – напомнила ему Джулиана.

– Тогда тебе следует быть уверенной, что они правильные.

Прошла минуту, прежде чем Джулиана прошептала:

– Я уверена, Коул.

У него на скулах заиграли желваки. Он подавил порыв поцеловать ее, так как знал: если он это сделает, то уже не остановится. И все его благие намерения обернутся ничем.

– Где Киди? – суровым тоном осведомился Коул и сел скрестив ноги перед огнем.

Джулиана села рядом на одеяло и расправила юбку. Она увидела резную голову лошади, похожую на ту, что когда-то нашла в сумке Коула, и поняла, что до ее прихода он работал. На этот раз он вырезал белого жеребца-мустанга. Его шея была гордо выгнута, пышная грива развевалась на ветру. Уже сейчас в этой фигурке, пусть и незаконченной, чувствовалась грация и мощь.

– Что ты сказал? – рассеянно спросила Джулиана, поглощенная созерцанием поделки Коула.

– Я спросил, где Киди.

– Не знаю… да мне и безразлично.

– Не морочь мне голову.

В ней снова вспыхнуло пламя надежды, которое, как оказалось, все же тлело в глубине ее души. Он ревнует! Тогда она поступила правильно, придя сюда, готовая броситься ему в объятия.

– Ты придумал план, как разделаться с Маккреем?

– Именно этим я и занимаюсь.

– Насколько мне известно, вокруг никого нет. Ты можешь рассказать мне…

Оглядев поляну, на которой Коул разбил лагерь, Джулиана заметила его седельную сумку. В свете костра она увидела, что из сумки выглядывает кружевной край блузы.

Джулиана подтянула к себе сумку и с изумлением уставилась на то, что в ней лежало. Коул застонал и собрался было забрать у нее сумку, но она оттолкнула его руку и вытащила кремовую блузу и пеструю мексиканскую юбку. Вслед за одеждой из сумки выпал сверток.

– Можешь посмотреть, – процедил Коул и развернул сверток.

Золотой браслет, желтые и красные ленты для волос. Что это такое?

– Коул, может, за кустом лежит нагая женщина и ждет, когда я уйду? – полушутя-полусерьезно спросила Джулиана.

От его взгляда у нее сжалось сердце, и она решила, что попала в точку.

– Выходи, Мария! – позвал Коул, но, увидев ошарашенное выражение лица Джулианы, расхохотался: – Не болтай глупости, Джулиана.

Он провел рукой по ее волосам. Он, с одной стороны, хотел смеяться над таким глупым предположением, а с другой – проклинал все на свете за то, что теперь придется открыть правду.

– Я солгал тебе, сказав, что не привез подарок. Вот он. Только…

– Это мне?! – Джулиана возликовала. Даже в слабом свете костра было видно, как ее глаза зажглись чисто женским восторгом. – О, Коул, как красиво! Но почему ты скрыл от меня? Почему солгал?

Смущенный, он перевел взгляд на огонь.

– Я… – Проклятие, его голос стал таким же хриплым и сдавленным, как у степной собаки. – Я сомневался, что они тебе понравятся. Их нельзя сравнить с теми вещами, которые подарили тебе братья…

Внезапно Джулиана все поняла.

– Но они действительно очень красивы, – тихо проговорила она. – Я бы не променяла их на бриллианты и шелка. Как ты мог спрятать их от меня? – Она подняла юбку, и яркая ткань заструилась в ее руках. – Замечательно! А кружево на блузе очень тонкое.

Вскочив, она принялась расстегивать многочисленные жемчужные пуговицы на платье.

– Что ты делаешь? – встрепенулся Коул.

Он ошеломленно и в то же время восторженно наблюдал за тем, как она стягивает с себя платье.

– Я хочу примерить.

Коул прищурился. Он слишком хорошо знал это наигранное простодушие. Она намерена свести его с ума, поэтому-то и стоит тут в одной сорочке, бесстыжая, со сладкой улыбкой на губах. Ему даже видны розовые соски под тонкой тканью. В свете луны ее кожа блестит, как жемчуг. Так и хочется прикоснуться к ней. Сердце бешено стучало у него в груди. Джулиана прямо смотрела ему в глаза, и в ее взгляде отражались такая надежда и любовь, что он дрогнул. По его жилам растекся огонь.

– Если только у тебя нет другого предложения, – прошептала Джулиана.

Он прижал ее к груди.

– Вполне возможно.

Коул обнял ее с такой силой, что она вскрикнула, но в следующий момент он уже прижался ртом к ее губам. Этот поцелуй, страстный и нежный, был красноречивее любых слов. Коул сжимал ее так, будто боялся, что она растворится в чистом, прохладном воздухе. И ежесекундно убеждался, что она настоящая и от нее пахнет лилиями.

Коул оторвался от Джулианы. Ее губы припухли. Он почувствовал, что она дрожит, и зарылся лицом в ароматную массу ее волос.

– О, Коул, возьми меня, – проговорила она.

Рот Джулианы горел от поцелуев, ощущение победы дурманило. Ее сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда она увидела в глазах Коула желание и нежность, – как же она боялась, что больше никогда не увидит их! А еще в его глазах отражалось сомнение, укрощавшее его страсть. Вдруг Джулиана интуитивно догадалась, о чем он думает и что удерживает его.

– Меня не беспокоит завтрашний день, не думай о нем, – взмолилась она. – Пусть у нас будет эта ночь. Одна ночь для нас, Коул. Я люблю тебя. Пожалуйста, давай подарим себе эту ночь.

– Одной ночи будет мало, – с горячностью произнес он, и Джулиана затрепетала. Его жаркие губы приникли к ее шее. Она слышала его прерывистое дыхание, чувствовала учащенное биение сердца в груди. – Джулиана, перед тобой не устоит и святой! – Он рассмеялся. – А я отнюдь не святой.

«Я люблю тебя». Вот что она сказала. Он должен отправить ее назад, якобы чтобы собрать вещи, а тем временем уехать как можно дальше. Однако Коул только сильнее прижал ее к груди.

В лунном свете его глаза стали серебристо-голубыми. И горели желанием, как безошибочно определила Джулиана. Когда он смотрел на других, этого в его взгляде не было. «Я нужна ему, – догадалась она, – не меньше, чем он нужен мне». Ее накрыла волна любви и тепла, она таяла в его объятиях. Сжав руками его лицо, она неистово целовала его. Единственное, что имело значение, – это то, что он хочет обладать ею так же, как она им. И они одни, а вокруг них только звезды и темная ночь под небом Аризоны.

И никто им не нужен.

Жаркие поцелуи. Нежные слова.

В небе плыли облака, похожие на снежные сугробы, а внизу призрачными тенями высились горы. Воздух был напоен запахом сосны. Коул и Джулиана лежали на мягком травяном ковре и говорили на языке любви, продолжая бесконечную поэму, древнюю, как сама Земля.

Наступило утро, окрасив землю в золотистые и бледно-лиловые тона и застав влюбленных спящими в обнимку.

Почему-то мир выглядел по-другому.

Они проснулись, сели и уставились друг на друга. Джулиана отдала бы все, чтобы не наступал рассвет, чтобы прожить эту ночь заново. Она вспомнила свои вчерашние слова и закусила губу.

– Итак, – тихо, будто обращаясь к самой себе, произнесла она, – все кончено.

Коул сжал ее руку в своих.

– Что кончено?

– Наша ночь.

– Похоже на то. – Он посмотрел в светлеющее небо.

– Да, все кончено.

Он слишком поздно сообразил, какой смысл был заключен в ее словах. Джулиана уже вскочила на ноги. Ее щеки покрывал румянец, более яркий, чем занимающаяся заря.

– Я… я пойду…

Ее трясло. Она поставила себя в сложное положение. Нет, унизила. Что она наделала? Бросилась ему на шею, заверив, что последствия не имеют для нее значения. Она дала слово, что оставит его в покое и больше не будет докучать ему – не именно такими словами, но именно с таким подтекстом. Только одна ночь, сказала она. Ну разве можно быть большей дурой? Ведь ей же хотелось остаться с ним навсегда. Однако в ясном свете утра казалось маловероятным, что он желает того же.

Обнаженный, Коул был еще более красив, чем в одежде. Джулиана в восхищении рассматривала его мускулистую, поросшую темными волосками грудь. Нет! Она потянулась за сорочкой. Пора идти. Пора сохранить то, что осталось от ее гордости и достоинства.

Хотя сохранять почти нечего.

Коул боролся с желанием заключить ее в объятия и никуда от себя не отпускать. Господи, как же она прекрасна! И нежна. Эта нежность, искренняя, бесконечная, идет от самого сердца. Как же ему хочется попросить ее остаться с ним навсегда…

Но нужно все обдумать. Он не должен давать обещания, которые не сможет выполнить. А если он погибнет, то тем более не выполнит никаких обещаний. Его жизнь полна опасностей, и смерть ходит за ним по пятам.

«Приди ко мне и стань моей любовью». Солнце выбралось из-за гор, и слова из стихотворения, почти забытого, промелькнули в его сознании. Много лет назад мама вслух читала его Кейтлин. Эта строчка прочно засела в его мозгу, так как, очевидно, он никогда не задумывался о том, что они могут относиться к нему. «Приди ко мне и стань моей любовью».

Коулу до безумия захотелось сказать их Джулиане, молить ее остаться с ним.

Он должен разобраться с Маккреем, а потом – с Джоном Брином. Если он выживет, то тогда, вполне вероятно…

Джулиана заслуживает того, чтобы ее любили. Защищали. Чтобы ей поклонялись. Если он будет знать, что ему под силу обеспечить ей достойную жизнь, тут же сделает ей предложение. Но Коул сомневался, что у него когда-нибудь появится такая возможность. Тихое и спокойное семейное счастье суждено другим, а не ему.

Коул поздно сообразил, что Джулиана почти бегом удаляется от оврага. Каждый ее шаг разрывал ему сердце. Ему ничего бы не стоило догнать ее, но он только смотрел ей вслед. Если он останется в живых после того, что ждет его впереди, тогда у них есть шанс – при условии, что она не откажется от него. И он будет в силах сделать ее счастливой.

Однако прежде надо покончить с Маккреем.

У него есть план, и надо рассказать о нем Уэйду Монтгомери.

Коул сосредоточился на предстоящей ему опасной задаче и заставил себя не думать о Джулиане. Это оказалось непросто. Ведь, в конце концов, эта женщина – воровка.

Она украла у него сердце.