— Зак! — сердито прозвучало в холле, едва за Кентом закрылась дверь. — Зак, где ты был? Почему не позвонил? Тебя не было целых три дня! Саймон говорил, чтобы я не волновалась, но я была уверена, что с тобой что-то случилось…

Зак сбросил с себя рюкзачок, поставил его на пол и поморщился. Все, чего он хотел в данный момент, это закрыть глаза и проспать сутки напролет. Переживания Эммы волновали его меньше всего на свете, особенно учитывая, что было восемь часов жаркого лонг-айлендского утра после трех ночей, проведенных на душном складе в попытке придумать систему безопасности, которая позволила бы отказаться от услуг большинства охранников. Честно говоря, требование хозяев было продиктовано самой обыкновенной алчностью.

— Почему? — спросил он, отводя глаза. На Эмме не было ничего, кроме тонкой белой майки с короткими рукавами, едва доходившей до середины бедра. — Почему ты так думала? Я договорился с твоими родителями, что этот дом будет для меня базой, а не тюрьмой. Разве Харви не объяснил тебе?

— Я его не спрашивала, — созналась Эмма. — Но ты должен был предупредить. Ты же сообщил во вторник, что не придешь к обеду!

— Это моя ошибка, — пробормотал Зак.

Правда состояла в том, что тогда он проходил мимо кулинарии, в витрине которой были выставлены салаты. Это напомнило Заку о трапезе, которую он разделил с Эммой. Он позвонил только для того, чтобы девушка не трудилась готовить обед — все равно он не сможет его съесть. А потом Кент не вспоминал о телефоне, поскольку у него были другие, более важные дела.

— Ошибка? — негромко повторила Эмма.

Зак увидел несчастные глаза девушки, и у него засосало под ложечкой.

— Не смотри на меня так! — проворчал он и отвернулся.

— Ты не хочешь меня видеть? — спросила она.

Вот черт! Эмма была тем, что Мораг называла нагрузкой на организм. Но у него не хватало духу быть с ней резким.

Конечно, он не хотел ее видеть. Тем более в этой дурацкой майке. Как-никак он на работе. У него нет времени на борьбу с физическим влечением. Но соблазн был велик. Зак решительно отвел глаза от ее длинных, стройных босых ног. О господи, что за искушение! Едва оформившийся ребенок с улыбкой капризной феи превратился в сногсшибательную женщину. Впрочем, она была сногсшибательна еще подростком, причем до такой степени, что он с отчаяния воспользовался Самантой как противоядием. Но восемь лет — долгий срок для мужчины, вынужденного избегать приманки, бесстыдно разложенной для него этой легкомысленной бабочкой в женском облике с моральными принципами бродячей абердинской кошки и маниакальной страстью москита к крови.

К его крови.

Пытаясь сдержаться, Зак наклонился и поднял рюкзак. Саймон и все остальные считали манию Эммы забавной. Но Кент не видел в этом ничего забавного.

Она все еще смотрела на него с выражением обиженной маленькой девочки. Едва ли это было отрепетировано.

— Да. — Раздражение заставило его быть лаконичным. — Я не хочу тебя видеть. Не хочу видеть никого, кроме Харви. Я приехал работать, Эмма. Работать, а не развлекаться. — Видя, что Эмма продолжает смотреть на него с упреком, Кент тряхнул головой и с досадой сказал: — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Я против тебя ничего не имею. — Иметь-то он имел, но говорить об этом не стоило.

— Слава богу, — ответила Эмма. — Потому что я имею несчастье жить здесь. — Она повернулась к нему спиной и пошла на кухню.

Зак вздохнул и взялся за перила, но его настиг тихий обиженный голос:

— Значит, завтракать ты не будешь…

Завтракать? Единственное, чего он хотел, это спать. Но если совместный завтрак хоть как-то утешит Эмму, он стоит того, чтобы на часок отложить сон.

— Да, — с преувеличенным энтузиазмом произнес он. — Да, если ты предлагаешь, я с удовольствием позавтракаю. Спасибо.

Салаты у нее были неплохие. Может быть, теперь она отважится на яичницу.

— Пятнадцать минут, — сказала Эмма. — Если Харви даст мне подойти к плите.

Харви был не дурак. Подавив зевок, Зак отправился смывать с себя следы бессонной, но плодотворной ночи.

Когда через пятнадцать минут он спустился, в холле не пахло ни кофе, ни яичницей, ни тостами с маслом. С привычной осторожностью он прошел на кухню и почуял запах горелой шерсти. Так могли пахнуть жареные носки.

Он слегка приоткрыл дверь… и оцепенел.

Эмма, на которой не было почти ничего, кроме фартука Харви, стояла на кухонном столе, держа в руке швабру, и пыталась достать ею до потолка, к которому прилипло нечто напоминавшее содержимое ассенизационного обоза.

— Эмма! — возопил Зак. — Что ты делаешь?

Девушка слегка покачнулась.

— Мою потолок, — сдавленным шепотом ответила она. — Вернее, пытаюсь.

— Почему? — Он подошел к краю стола и посмотрел на Эмму снизу вверх. — Когда я видел его в последний раз, он был чистым.

— Когда вы видели его в последний раз, мистер Кент, — прозвучало за его спиной, — мисс Эмма не пыталась жарить оладьи. Мисс Эмма, я говорил вам, правда? Говорил вам…

— Я хотела их перевернуть, — сказала Эмма, опуская швабру и кренясь набок, — но они начали гореть и прилипли к сковородке. А потом все четыре отлепились и взлетели в потолок.

Зак посмотрел на тяжелую черную сковородку, в которой дымились неаппетитные горелые крошки.

— Ты налила слишком мало масла…

— Спасибо, что сказал.

Харви прочистил горло.

— Лучше бросьте, мисс Эмма. Лучше бросьте. Вы свернете себе шею.

Эмма снова покачнулась.

— Нет. Нет, не брошу, Харви. Но спасибо тебе за заботу.

Зак задумался. Кажется, это был камень в его огород. Его обвиняли в недостатке сочувствия.

— Уходишь, Харви? — спросил он, видя, что старик надел пиджак.

— Если вы и мисс Эмма не против. Моя сестра — та, что живет в Манхэттене, — неважно себя чувствует. — Он покачал седой головой. — Совсем неважно. Нуждается в операции. В…

— О, мне очень жаль. Конечно, у нас все будет в порядке, — сказала Эмма, сжимая швабру так крепко, что побелели костяшки. — Ты можешь оставаться там сколько потребуется, Харви. Конечно, можешь. Не вздумай торопиться.

Харви несколько раз странно хмыкнул и шаркая вышел в дверь.

— Бедный Харви, — сказала Эмма. — Похоже, он сильно взволнован.

— Да. Ты собираешься провести там весь день? — спросил Зак.

Эмма попыталась взмахнуть шваброй.

— Нет. Я не могу достать до потолка. Думаю, Харви прав. Пускай все остается как есть. — Она выпустила швабру и протянула руки. — Помоги мне слезть, пожалуйста.

Зак уставился на полосатый фартук, прикрывавший бедра Эммы, тяжело вздохнул и положил руки на ее талию.

— Ммм… — промурлыкала Эмма и спрыгнула со стола к нему в объятия.

Зак разжал пальцы, и его ладони скользнули по гладким бедрам. Она была такая мягкая, такая женственная, даром что худенькая… И пахла тоже женственно. Так пахло от его сестры Джин, когда она собиралась на танцы. Каким-то цветком… Только не фиалкой. Эмма ничем не напоминала фиалку. Тем более желтофиоль. Скорее уж львиный зев…

Прекрати, Кент! Зак заставил себя вернуться к действительности. Это было невозможно. Смешно. Он не мог…

— Эмма, — услышал он свой хриплый голос, — Эмма, ради бога… — Зак попытался отодвинуться, но руки Эммы уже лежали на его груди, и она улыбалась ему самой нежной, самой лукавой и самой обольстительной улыбкой, которую он когда-либо видел.

Когда Эмма подняла руку и погладила Зака по щеке, он окончательно потерял голову.

Ее губы — те самые губы, к которым он прикасался всего лишь раз в жизни с намерением преподать ей урок, — были в дюйме от его собственных. Когда Зака окутал женственный аромат, заставлявший забыть причину его отчаянного сопротивления, он закрыл глаза. А потом поцеловал девушку, и ее губы оказались такими же нежными и мягкими, как все остальное. У них был вкус мятного чая и меда. А он хотел большего, хотел пить, пока не утолит жажду, а потом опять наполнить стакан и начать снова…

Нет! Эмма прикоснулась к пряжке его ремня, и к Кенту тут же вернулся рассудок. О чем он думает? Это же Эмма. Он не может… не должен прикасаться к ней. Ни под каким видом. Он не боялся трудностей, поскольку повидал их на своем веку немало. Но Эмма, несмотря на всю свою соблазнительность, была той самой трудностью, которую он должен избежать.

Если не для себя самого, то для нее.

Со стоном, вырвавшимся из той части души, о существовании которой он не подозревал, Зак оторвался от ее губ и попятился. Рубашка прилипла к его потной спине.

— Извини, — сказал он, кое-как уняв дыхание. — Я не имел права так обращаться с тобой.

— Не нужно извиняться, Зак. Мне это нравится. — Эмма подарила ему еще одну нежную улыбку и потянулась к его руке.

Зак отдернул кисть.

— Послушай, — сказал он, — я совершил ошибку. Непростительную ошибку, о которой глубоко сожалею. — Кент судорожно втянул в себя воздух. — А сейчас… ночь была трудная, так что, если ты не возражаешь, я прилягу.

Если бы только она не смотрела на него так! Эмма стояла в круге солнечного света, маленькая и совершенно несчастная.

— Спокойной ночи, — не к месту брякнул он и не оглядываясь ушел с кухни.

Сквозь сон до Эммы доносился мужской голос. Она стояла на скалистом берегу, следила за исчезавшей вдалеке лодочкой и прислушивалась к печальным звукам губной гармошки. В лодке стоял одинокий мужчина с развевавшимися по ветру темными волосами до плеч. Мужчина обернулся и поднял руку, но, когда Эмма уже готова была прыгнуть в волны и плыть следом, он резко сказал:

— Что ты собираешься делать с тем жирным пятном на потолке?

Эмма вздрогнула и открыла глаза. За окном стоял янтарный летний день. Сколько времени? На шезлонг, в который она забралась с горя, падала тень. Она посмотрела на часы. Почти шесть.

На нее, подбоченясь, смотрел Зак, облаченный в джинсовые шорты и зелено-коричневую рубашку с короткими рукавами, которую он не удосужился застегнуть.

Эмма потерла кулаками глаза и села. Наверное, он проголодался. Иначе к чему все это? Ясно, он уже успел побывать на кухне.

— Ничего я не собираюсь с ним делать, — сказала она, когда поняла, что Зак ждет ответа. — Харви велел все бросить. Как только слуги вернутся, они увидят пятно и что-нибудь придумают.

Зак опустился в кресло, положил лодыжку правой ноги на колено левой, и Эмма тут же поняла, что сморозила глупость. Кент смотрел на нее с таким видом, будто она заявила: "Для того и существуют рабы".

— Им платят за это, — принялась оправдываться Эмма. — И, кстати говоря, очень неплохо.

— Что вовсе не значит, будто у них нет других забот, кроме как выводить за тобой пятна. — Темные глаза Кента смотрели на нее очень неодобрительно.

— Конечно, не значит. Но я не могу дотянуться до потолка. Черт побери, Зак, я пыталась!

— А как, по-твоему, с этим управится прислуга? — Последнее слово он произнес с нажимом.

Эмма поморщилась.

— Кто-нибудь принесет лестницу. — Когда темные глаза вновь посмотрели на нее с осуждением, девушка обиженно объяснила: — На лестнице у меня кружится голова. Сама не знаю почему.

— Наверное, потому что это удобно, — подсказал Зак.

— Нет. Совсем не удобно. — Почему он думает о ней только самое плохое? Она спустила ноги на пол веранды и встала. — Должно быть, очень приятно чувствовать, что у тебя нет никаких недостатков. Ты-то, видно, никогда ничего не боялся!

Не ожидая ответа, она пошла на кухню и стала хлопать дверцами буфетов. Когда Эмме это надоело, она открыла дверцу холодильника и хлопнула ею тоже. Стеклянные банки зловеще зазвенели, и что-то свалилось с полки.

— Помогает? — раздался за спиной голос Зака.

— Что помогает?

— Хлопание. Я занимался этим в детстве. Пока не сломал замок на входной двери. И тут Мораг раз и навсегда положила конец этому безобразию.

— Это угроза?

— Нет, всего лишь наблюдение.

Эмма хлопнула дверцей духовки и уже готова была сказать Заку, что он может сделать со своими наблюдениями, когда заметила, что его нет в кухне.

Вся злость тут же куда-то исчезла, и она опустилась на ближайший стул. Потом Эмма положила руки на стол и уронила на них голову.

Все бесполезно. Зак всегда будет считать ее капризной, избалованной девчонкой, которая все делает не так. Она могла бы махнуть рукой и вернуться в Грецию… если Ари захочет иметь с ней дело. Могла бы принять тонко завуалированное предложение занудного лондонского банкира позавтракать и переспать с ним. Но какой смысл? Заку это безразлично. Просто нужно забыть его и начать жить своей жизнью. Как-то, где-то, с кем-то. Или одной.

Вдалеке прозвучал гудок теплохода, напомнив Эмме, что жалеть себя — самое бесплодное занятие на свете. Прежде чем начинать новую жизнь, нужно было кое-что доказать — и Заку, и себе самой. Она еще не знала, что именно собирается доказать, но это неважно. Если Зак думает, что она проглотит его оскорбление, то сильно ошибается. Как он смел обвинить ее в том, что она ссылается на головокружение, лишь бы не ударять палец о палец!

Он хотел, чтобы в кухне было чисто? Ладно. Она очистит потолок.

Эмма распрямила плечи и отправилась в сарай, где хранились инструменты.

К тому времени, когда Эмма снова вышла на солнечный свет, она споткнулась о газонокосилку, ржавую птичью клетку, два пластмассовых ведра и беззубые грабли. Но все же нашла то, что искала.

— Я покажу тебе, Зак Кент, — пробормотала она. — Погоди только!

Зак стоял, опершись о перила веранды, и следил за проливом. Вдруг до него донесся какой-то скрежет, словно по бетону волокли тяжелый металлический предмет. Какую чертовщину Эмма задумала на этот раз? Хлопнула дверь, шум прекратился, и Кент залюбовался анютиными глазками, обильно росшими в ящиках у перил.

Да, он нагрубил ей. Во-первых, спросил, не собирается ли она простоять на столе весь день. Когда же Эмма с готовностью упала в его объятия, он поцеловал ее, а потом заявил, что это ошибка. Да, конечно, ошибка, но совсем в другом смысле. Мало того, обвинил Эмму, что она хочет заставить мыть потолок других — тех, для кого мытье потолков является работой.

Зак положил руки на перила. Эмма всегда выводила его из себя. Она доставала его как никто другой. И дело заключалось вовсе не в том, что он завидовал ее счастливому детству или богатству родителей. Сейчас он и сам был обеспечен и твердо стоял на ногах.

Нет, его злила непоколебимая уверенность Эммы в том, что если она чего-то хочет, то непременно должна это получить. Предпочтительно сразу. Он, вышедший из совсем другой среды, не мог с этим смириться. А она была не в состоянии понять почему.

Ну что она вечно смотрит на него с таким видом, будто он украл у ребенка любимую игрушку! Правда, игрушкой в данном случае был он сам. Черт, если бы он так отчаянно не желал ее, она въелась бы ему в печенки.

Интересно, как он сможет прожить в этом доме еще несколько недель?

Зак так трахнул кулаком по перилам, что ящик с анютиными глазками чуть не вылетел из гнезда. Кент чертыхнулся и полез его поправлять.

А затем послышался грохот. И тишина. Мертвая тишина. Он подождал нового грохота, который должен был смениться криками о помощи. Но ничего не было. Только шум волн, разбившихся о скалы.

Сердито ворча, он скорее по привычке, чем из любопытства вернулся в дом и пошел выяснить, что случилось.

Там по-прежнему стояла тишина. Ни малейшего шороха, по которому можно было бы догадаться, где произошло ЧП. Ладно. Следовало начать с очевидного. Когда Кент видел Эмму в последний раз, она дулась на кухне.

Войдя в дверь, он не увидел ничего особенного, кроме старой железной лестницы, криво стоявшей на стуле. Но стоило опустить взгляд, как Зак в ужасе привалился к косяку.

Через секунду он стоял на коленях рядом с хрупкой фигуркой, скорчившейся на мозаичном полу.

— Эмма! — Он положил ладонь на ее обтянутую тонкой майкой грудь, чтобы узнать, бьется ли сердце. — Эмма, ради бога! Что ты наделала?

Эмма открыла глаза и тут же закрыла их снова. Это было слишком хорошо для правды.

Зак стоял на коленях и прикасался к ее груди. Длинные волосы падали ему на лицо, но это не мешало Эмме видеть его глаза. Дико расширившиеся глаза, потемневшие от чувства, которое очень напоминало страх.

Но Зак никогда не испытывал страха. Осторожно, боясь надеяться, Эмма подняла веки.

— Я упала, — сказала она.

Все было как в замедленном кино. Она видела, как напрягся каждый мускул его тела, когда страх — если это был страх — сменился медленно закипавшим гневом. Зак тут же убрал руку, словно не желал прикасаться к ней. Место, где лежала его ладонь, моментально остыло.

— Значит, упала, — сквозь зубы процедил он.

— Да. — Эмма подняла руку и прощупала висок. — Наверное, я ударилась о стол. — Она пошевелила плечами. — Кажется, будет несколько кровоподтеков, вот и все.

— Кр-ровоподтеков, — повторил Зак, и Эмма тут же вспомнила, что он родом из Абердина. — Кр-ровоподтеков… Рад слышать. Потому что ты их заслужила.

Он уже говорил это. Эмма, душа которой болела не меньше, чем тело, села и прижалась спиной к ножке стола.

— А тебе-то что? — огрызнулась она. — Я делала только то, что ты хотел.

— Я хотел?! Черт побери, не сваливай вину на меня, женщина! Да, меня то и дело подмывает убить тебя, но это еще не значит, будто я хотел, чтобы ты сама взялась за дело! Ты… — Эмма ошеломленно раскрыла глаза, и Кент, поняв, что проговорился, осекся на полуслове.

— Я думала избавить тебя от хлопот… — пролепетала она.

— Ничего подобного. Ты вообще не умеешь думать.

Замедленное кино кончилось. Эмма устала от постоянных намеков Зака на то, что она дура, устала от его вечного пренебрежения… и устала тратить силы на человека, который понятия не имеет о том, что такое любовь. Человека, который не сумел создать семью. Неудивительно, что он снова оказался один — какая женщина смирится с тем, что ей грубят на каждом шагу?

— Раз так, — сказала она, хватаясь за край стола и поднимаясь на ноги, — пусть тебя не удивляет, если я вообще перестану думать. Особенно о тебе. А сейчас, если ты не против, я закончу мыть потолок.

Она поправила лестницу и приставила ее к стене.

За ее спиной раздался звук, напоминавший сипение спущенной волынки. Затем Зак схватил девушку за плечи и оттащил ее, задев синяк. Эмма вздрогнула, но Кент даже не заметил этого.

— Ничего подобного ты не сделаешь! — воскликнул он. — Черт побери, что еще нужно, чтобы научить тебя уму-разуму?

Эмма выпятила подбородок.

— Ты сказал, что у меня кружится голова от высоты, потому что это удобно. А поскольку ты всегда прав, не вижу, в чем проблема. Отпусти меня, пожалуйста.

— Черта с два! Только попробуй еще раз залезть на эту лестницу, дуреха!

Эмма посмотрела ему в глаза и промолчала.

— Ладно, — сказал он, — ладно. Я был не прав. Ты довольна?

Нет, подумала Эмма. Недовольна. Я была бы довольна, если бы эти большие руки спустились с моих плеч на спину и… Она проглотила комок в горле и громко сказала:

— Нет. Ни капельки.

— Ты хочешь, чтобы я извинился. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Да уж.

— Ладно, я извиняюсь. За то, что сомневался в твоем умении пользоваться мозгами и за обвинение в симуляции. Этого достаточно?

Руки Зака все еще сжимали ее плечи, он стоял так близко, что его дыхание касалось ее лба. Ах ты, мой вспыльчивый кельт… Увы, не мой. И все же Зак переживал, когда думал, что она разбилась. И смотрел на нее совсем не так, как прежде.

Теперь или никогда.

— Нет, — сказала она. — Недостаточно. Ляг со мной в постель, Зак.

— Что? — Выражение его лица моментально изменилось. Сдержанная досада уступила место ошеломлению и недоверию. — Эмма, ты сама не знаешь, что говоришь. Может быть, в вашем мире принято получать удовлетворение немедленно, прыгая из одной постели в другую. Но меня приучили относиться к женскому телу с уважением. — И тут он, сам того не сознавая, потряс ее. — Я не имею в виду таких женщин, как ты, которые делают это с легкостью…

— Ах, так? — Эмма, оскорбленная до глубины души, забыла не только о достоинстве, но даже о здравом смысле. Ей хотелось только одного: обидеть Зака так же смертельно, как он обидел ее. — Раз ты не уважаешь меня, можешь не разыгрывать из себя джентльмена, все равно не выйдет! Или это только предлог? Что у тебя случилось с Самантой, Зак? Или мужчину ты тоже не смог разыграть? Не потому ли она бросила тебя?

Пальцы Зака впились в ее лопатки.

— Благодари бога, — сказал он и тоже выпятил подбородок, — благодари бога, что ты кузина моего партнера…

— А то что бы ты сделал? — съязвила она. — Отшлепал меня и вымыл мне рот с мылом? Может, попробуешь?

Она сделала шаг назад и подбоченилась, провоцируя его на ответные действия. Но вместо этого Зак шумно выдохнул, его жилистое тело расслабилось, и лишь горевшие гневом прищуренные глаза выдавали, что он дошел до белого каления.

— Не доводи меня до греха, — сказал он. — Не доводи. Вы сами сказали, мадам Эмма, что я не джентльмен.

Эмма попятилась и прижалась спиной к столу. О боже, она слишком далеко зашла! Зак, шагнувший следом, выглядел грозно… и ужасно сексуально. Она ахнула, когда руки Кента сжали ее предплечье.

И тут все изменилось, как по мановению волшебной палочки.

Эмма негромко вскрикнула от страха. Услышав это, Зак выкатил глаза и застыл на месте. Девушка смотрела на него, затаив дыхание.

— Эмма… — Его голос напоминал скрип наждака. — Эмма, не смотри на меня так. Ты знаешь, что я никогда не причиню тебе вреда.

Эмма не без облегчения улыбнулась. Конечно, не причинит. Как ей такое пришло в голову?

— Да, знаю, — ответила она. — И всегда знала.

— Гмм… Еще бы. — Зак медленно покачал головой, словно не зная, что делать дальше.

Эмма, не отличавшаяся терпением — кроме тех случаев, когда деваться некуда, — подняла руки и обвила ими шею Зака.

— Для начала поцелуй меня, — сказала она.

Зак шумно выдохнул.

— Я знаю, что делать, детка! — прорычал он.

Он не обманывал.

Эмма проснулась посреди ночи. В незашторенные окна ее спальни смотрели звезды. А рядом с ней, как ни странно, лежал Зак. Зак, который вознаградил ее за долгие годы бесплодной тоски. Ей хотелось засмеяться, запеть, обнять его и вновь испытать это чудо. В шестой — или десятый? — раз за ночь. Но Зак спал. Он в этом очень нуждался.

Теперь она могла быть довольна. Не следовало тревожить его.

Она повернулась на бок и при свете луны стала рассматривать его лицо. Зак. Прекрасный, упрямый, несговорчивый Зак. Мужчина, которого она желала всю свою жизнь. Мужчина, который сегодня унес ее в такие страны, которые она считала несуществующими, — вроде Шангри-ла или Эльдорадо.

Зак сказал ей, что знает, что делать. О да, он знал… Эмма видела "Офицера и джентльмена", видела "Унесенных ветром", но не могла представить себе, что придет день, когда ее самое возьмут на руки, понесут по лестнице и будут любить с захватывающим дух исступлением. А именно так и вышло. И когда они, насытившись, уснули в объятиях друг друга, она поняла, что не напрасно ждала столько лет.

Эмма долго смотрела на спящего Зака и мечтала о том, чтобы эта ночь длилась всю их жизнь.

Когда Зак проснулся, на часах было почти девять.

— Доброе утро, — сказала она, улыбнулась и сунула руку под простыню, проверяя то, что невозможно подделать.

Зак поднял голову. Эмма увидела его мрачное лицо, и от ее эйфории не осталось и следа.

— Оно вовсе не доброе, — проворчал Кент, отвел руку Эммы и положил ее на покрывало. — Почему ты мне не сказала?

— Что не сказала? — искренне поразилась Эмма.

— Что ты… что я был первым. Ведь это правда?

— Ох, Зак. Конечно, ты был первым. Не говори мне, что ты думал, будто… — Она прижала руку ко рту, вспомнив слова Зака, сказанные накануне вечером. Про "таких женщин" и "немедленное удовлетворение".

— А что еще я могу думать? — с горечью ответил он. — С самого окончания школы ты только и делала, что меняла партнеров. Ты ездила в Грецию с Ари Андракисом. Конечно, я думал, что ты именно такая. Из тех женщин, которых моя сестра Мораг ни за что бы не одобрила.

— О, Зак! — Эмма зарылась лицом в подушку. Когда она заговорила, ее голос звучал приглушенно. — Я уходила от них, не успев полюбить. Неужели ты не понимаешь? Я искала такого мужчину, как ты. Но так и не нашла.

— И слава богу. — Голос Зака звучал ворчливо, но горечь из него ушла.

— Я тоже так считаю. — Она оторвала нос от подушки и выпалила: — Зак, когда я сказала, что ты не джентльмен, я вовсе так не думала!

— Я знаю, что ты так не думала. Но ты права. В том, что касается тебя, Эмма, я не джентльмен. И не стал бы им, даже если бы мог вернуть то, что ты отдала мне. — Выражение его глаз заставило Эмму сжаться. — Я не собираюсь делать тебя честной женщиной.

Простыня под ее пальцами стала влажной и холодной. Ее мечты о бесконечном счастье с Заком рассыпались в прах, стали пылью, кружившейся в луче солнечного света.

— Это неважно, — сказала она, пытаясь спасти остатки гордости.

Господи, какая она наивная дура! Прошедшая ночь была для Зака всего лишь способом снять сексуальное напряжение. Или попыткой отплатить ей за намек на то, что он не мужчина. Зак не был мстителен, но если таково было его намерение — что ж, месть удалась. Удалась так, как ему и не снилось.

— Серьезно? — переспросил он. — Неужели неважно?

— Нет. Конечно, нет. А что?

— В самом деле, что здесь такого? — Он закинул руки за голову и отвел глаза. — Не сомневаюсь, что теперь, добившись своего, ты отправишься искать пастбище позеленее.

Эмма села, оперлась на локоть и посмотрела на Кента сверху вниз. Его лицо было непроницаемо.

— Нет, — сказала она. — Я довольна цветом своего нынешнего пастбища. Но жениться на мне вовсе не обязательно.

Зак хотел было улыбнуться, однако передумал и обнял ее за шею.

— Ты все еще ничего не понимаешь, верно? Эмма, прошедшая ночь… Этого не должно было случиться. Но ты дразнила меня, а я хотел тебя, и вот что из этого вышло. Я виноват. Я должен был знать. И знал.

— Ты хочешь сказать, что больше не хочешь меня? — Господи, как она ненавидела свой тоненький умоляющий голосок!

Зак ласково провел пальцем по ее затылку.

— Нет, совсем не это. Я очень хочу тебя, крошка Эмма. Но не собираюсь больше спать с тобой. Мы не подходим друг другу. Я привык сражаться за каждый грош. Иногда нам нечего было есть. И хотя Мораг любила нас всех, очень часто она слишком уставала, чтобы показывать это. А у тебя было наоборот. Это не твоя вина, но ты имела все. Любовь, еду, восхищение…

— Не все, — прервала его Эмма. — Но какое это имеет значение? Ведь теперь ты не бедный. Никто и не заподозрит, что ты не всегда…

— Был джентльменом, — закончил за нее Зак.

— Нет! Я хотела сказать совсем не это!

— Может быть. Но думала ты именно так. Эмма, в глубине души я мрачный, подозрительный человек. А ты — свет, веселье и смех. Если мы поженимся, я сделаю тебя несчастной. Будет намного лучше, если все закончится именно сейчас, пока ты не успела пожалеть об этой ночи. Ты сможешь выбрать кого-нибудь получше, девочка. — Он прикоснулся пальцем к ее носу.

— Я не хочу никого лучше, — прошептала Эмма. — Только потому что ты ошибся с Самантой…

— Саманта не имеет к этому никакого отношения, — оборвал ее Зак.

Боже… Он снова сердится. Она сделала ошибку, напомнив ему о бывшей жене. Но сейчас это не имеет значения. Мольбы не помогут. Он не любит ее и никогда не полюбит. Так, может быть, действительно лучше покончить со всем, пока она окончательно не лишилась гордости?

Но это выше ее сил. Она не может покончить с этим. Не сейчас, когда она наконец узнала, что такое страсть…

Закрыв глаза, чтобы Зак не видел ее слез, Эмма легла на него и прижалась губами к губам.

Зак взял ее за плечи и приподнял.

— Нет, — сказал он. — Не…

— Пожалуйста. Пожалуйста, Зак. Только один раз.

— Нет.

Эмма потянулась и положила руку на его пах. Зак застонал и заставил ее лечь на бок.

— Маленькая ведьма, — прошептал он, не отрываясь от ее губ. — Ты понимаешь, что со мной делаешь? — От прикосновения его пальцев по спине Эммы побежали мурашки.

Но когда рука Кента скользнула между ее ног, а язык начал описывать сводящие с ума кольца вокруг соска, Эмма забыла обо всем на свете. Она стонала, запускала пальцы в его волосы, а когда Зак повернул ее на спину, начала извиваться всем телом, стараясь поскорее достичь вожделенного обладания. А Зак смеялся. И лишь тогда, когда она думала, что вот-вот умрет от желания, Кент наконец лег на нее и дал то, о чем криком кричало ее тело. Медленно — так медленно, что Эмма стонала от нетерпения, — он опускал бедра, пока не вошел в нее. Она жадно впилась зубами в его нижнюю губу. А затем его зубы нашли самое нежное место на ее шее. Потом мужские руки спустились ниже и обхватили бедра Эммы, не давая ей двигаться.

— Зак! — вскрикнула она. Он снова засмеялся, отпустил Эмму и начал глубоко вонзаться в нее, пока каждая клеточка ее тела не испытала наслаждение, которое нельзя было отличить от боли.

Остального она уже не помнила.

Проходили минуты. Она тихо лежала под ним и думала: нет, Зак не хочет, не может хотеть расстаться с ней. Разве теперь это возможно? Теперь, когда они оба узнали, что такое любовь?

Она все еще таяла от блаженства, когда Зак, не говоря ни слова, скатился с нее и лег на спину.

Едва Эмма тихонько захныкала и потянулась к нему, как зазвонил телефон.

Она вздрогнула. Мир не смел напоминать им о своем существовании, не смел! Но когда она выпуталась из простыни, Зак уже взял трубку. Еще до того, как он поднес ее к уху, оттуда послышался мужской голос:

— Эмма? Зак у тебя?

— Это я, — ответил Зак. — Привет, Саймон.

Эмма следила за выражением его лица. Вполне естественная секундная тревога сменилась ошеломлением и недоверием.

— Ты что? — спросил он. — Когда? Кто? Ага, понял. Сентябрь. Да, конечно, подходит. Да, да, будем.

Потом настала пауза, и он спросил:

— Эмма? Да, здесь. — За этим последовало лаконичное: — Нет. Точно нет. — Он послушал еще немного и сказал: — Гмм… Хорошо. Ладно. — Затем Зак еще несколько раз повторил "ладно" и положил трубку.

— Что там такое? — спросила Эмма. — Это был Саймон, да?

— Да. — Зак лежал к ней спиной. — Он женится. Я должен быть у него шафером. Его таинственная невеста позвонит позже. Наверное, хочет, чтобы ты была ее подружкой. Саймон заказал нам билеты на самолет. Рейс через две недели. Я сказал, что мы прилетим.

— Правда? — спросила Эмма.

— Правда.

Эмма потянулась к Заку, но он спустил ноги на пол и сел. С тех пор, как зазвонил телефон, он ни разу не посмотрел на нее.

Она лежала неподвижно и смотрела на его обнаженную спину.

— Вчера вечером мы забыли поесть, — пробормотала ошеломленная Эмма, чувствуя, что говорит невпопад, но не зная, что сказать.

Зак засмеялся. По крайней мере, ей показалось, что засмеялся.

— Нет, не забыли, — сказал он. — Мы сделали ошибку и заменили одно блюдо другим. В следующий раз будем умнее, правда?