Сведения, добытые Бартоломью и Майклом, отнюдь не произвели на канцлера впечатления. Он с большой неохотой согласился выполнить их просьбу и дать своим клеркам поручение отыскать сбежавшего церковного служку. Рассказ Бартоломью о вчерашнем столкновении с обитателями грязного переулка канцлер выслушал с явным неудовольствием. Что же касается скрытой в кустах тропинки, соединяющей бедную улицу с церковным двором, то канцлер отверг саму возможность ее существования.

— Кто, по-вашему, протоптал эту тропу? — процедил он. — Сброд, который ютится в нищенских кварталах, не имеет привычки ходить в церковь.

Бартоломью хотел возразить, что тропа, вероятно, ведет через церковный двор к реке, однако счел за благо не усугублять недовольство.

— Гилберт испытал отравленное лезвие замка на крысе, — сообщил де Ветерсет. — Она сдохла через несколько мгновений. По моему распоряжению он ездил в доминиканский монастырь. Должен вам сообщить, что предположения ваши оказались справедливыми и наш покойник не принадлежал к братии этого монастыря. Приор лично прибыл сюда, дабы взглянуть на тело, и заявил, что никогда не видел этого человека.

Бартоломью отметил про себя, что канцлеру удалось узнать больше, нежели им с Майклом, и ощутил легкий укол вины. Ему оставалось лишь уповать на внезапное прозрение, благодаря которому разрозненные концы свяжутся воедино и он сможет вернуться к своей обычной деятельности.

— Каковы ваши дальнейшие намерения? — проронил де Ветерсет, взяв в руки исписанный лист пергамента и пробегая глазами по строчкам.

Бартоломью поднялся, чтобы идти. Канцлера явно не интересовало, как они поведут дознание, — его занимали лишь результаты. Майкл тем не менее не двинулся с места.

— Я хотел бы прочесть летопись, над которой работал покойный Николас, — заявил он.

Просьба эта моментально заставила канцлера насторожиться.

— Это еще зачем? — подозрительно осведомился он.

— Насколько я помню, в тот день, когда мы обнаружили в сундуке тело мертвого монаха, участь этой рукописи заботила вас куда больше, нежели участь всех прочих документов. Вполне резонно предположить, что неудачливого взломщика тоже прежде всего интересовала летопись Николаса. Возможно, он хотел ее похитить, возможно, только прочесть. Так или иначе, лишь ознакомившись с ней, я смогу понять, по какой причине эта рукопись подвигла неизвестного монаха на столь опасное предприятие, — пояснил Майкл, важно скрестив на груди пухлые руки.

— Что ж, будь по-вашему, — после недолгого колебания кивнул головой де Ветерсет. — До вечерней мессы рукопись будет в вашем распоряжении. Потом я намереваюсь отбыть по делам в Барнуэлльский монастырь и перед отъездом в обязательном порядке должен буду запереть рукопись в сундук.

Майкл склонил голову в знак благодарности, и канцлер провел их в небольшую комнату в церковной башне. Прежде чем отпереть сундук, он натянул на руки толстые кожаные перчатки, хотя все три замка, как отметил про себя Бартоломью, были новенькими и блестящими. Канцлер явно не относился к числу тех, кто склонен подвергать себя риску.

Когда де Ветерсет кончил возню с замками и выпрямился, Бартоломью увидал, что лицо его покрывают бисеринки пота.

— Пропитать ядом можно не только замки, — пробормотал он. — Кто знает, на какие мерзкие измышления способны преступники. Может, они спрыснут ядом циновки на полу и обрекут на смерть всякого, кто по ним ступает? А может, пропитают мышьяком документы?

Майкл, уже подошедший к сундуку, дабы извлечь книгу, занимавшую его воображение, опасливо отдернул руку. Канцлер криво усмехнулся и протянул ему перчатки.

— Я вернусь незадолго до начала вечерней мессы, — сообщил он. — После моего ухода непременно заприте дверь на засов. Никто, кроме вас, не должен входить в эту комнату. Если кто-нибудь постучит в дверь, скажите ему, чтоб убирался прочь.

Когда дверь за канцлером закрылась, Бартоломью задвинул тяжелый засов и прошелся по комнате взад-вперед. Майкл вытащил из сундука увесистую кипу страниц и положил ее на стол. К счастью, листы пергамента оказались толстыми, так что монах мог переворачивать их, не снимая перчаток.

— Слушай, а ты не мог бы попросить у епископа запасной комплект ключей? — неожиданно сказал Бартоломью.

— Конечно, я могу обратиться к нему с подобной просьбой. Но зачем тебе ключи? — с недоумением глядя на товарища, спросил Майкл.

— Нам следует проверить, подходят ли они к старым замкам. Если нам не удастся отпереть ключами епископа отравленный замок, значит, кто-то подменил не только замок, но и ключ в связке де Ветерсета. Канцлер утверждает, что никогда не расстается с ключами. Следовательно, подмена — дело рук Бакли, единственного человека, которому он их доверял. Открывая замки, Бакли мог незаметно заменить один ключ на другой. Если же ключи епископа подойдут к отравленному замку, мы можем сделать два предположения. Согласно одному из них, неизвестный злоумышленник пропитал ядом лезвие замка накануне гибели монаха. Согласно второму, отравленное лезвие находилось в замке с того момента, как его навесили на сундук, но по счастливой случайности до сих пор никому не причиняло вреда.

Майкл понимающе кивнул головой.

— Ключи, что сейчас у епископа, совершенно ему не нужны, — произнес он. — Они ведь не подходят к новым замкам. Я не вижу причин, по каким он мог бы воспротивиться моей просьбе.

Бартоломью подошел к окну и окинул взглядом Хай-стрит. Видневшийся вдали силуэт Майкл-хауза напомнил ему о занятиях со студентами — он вынужден ими пренебрегать. Отойдя от окна, Бартоломью приблизился к стенному шкафу, открыл дверцы и скользнул глазами по полкам. Майкл озадаченно наблюдал за его действиями. Затем Бартоломью нагнулся и осмотрел циновку, на которой стоял на коленях, открывая замок, погибший монах. Однако ему не удалось обнаружить ничего, достойного внимания.

— Меня ждут студенты, — заявил он. — Некоторые из них уже провалили испытательный диспут, и если они останутся без наставника, вторая попытка окажется столь же неудачной. К тому же мне надо навестить ребенка мистрис Бочер. Бедное дитя страдает от желудочных колик.

— Слушай, если ты будешь постоянно меня отвлекать, я никак не успею изучить такую здоровенную книгу, — раздраженно откликнулся Майкл. — Сделай милость, отправляйся к своим студентам. А перед вечерней мессой возвращайся сюда.

Бартоломью вовсе не хотелось оставлять Майкла одного в комнате, где нашел смерть неизвестный монах; но без толку терять день ему хотелось еще меньше. Поэтому он не преминул воспользоваться предложением Майкла. Выйдя из комнаты, он убедился, что друг его задвинул засов, и побежал вниз по лестнице. На последней ступеньке он замер, пораженный внезапной мыслью, резко повернулся и двинулся наверх.

Миновав комнату, где находился сундук с документами, доктор продолжил подъем. Чем выше он взбирался, тем грязнее становилась лестница. Ее покрывали перья и засохший помет, и Бартоломью догадался, что верхними пролетами пользуются чрезвычайно редко. В ноздри ему ударил тяжелый запах тления от трупов птиц, залетевших в башню и не сумевших выбраться.

Наконец он добрался до колокольни. Вокруг безмолвных колоколов с воркованием прохаживались голуби. Повсюду валялись обрывки веревок и канатов. Винтовая лестница, по которой Бартоломью поднялся сюда, кончилась. Однако у стены стояла деревянная приставная лестница, и по ней можно было добраться до двери-люка в потолке. Бартоломью недоверчиво ощупал лестницу, отнюдь не производившую впечатления надежной и устойчивой.

Впрочем, в действительности она оказалась довольно крепкой, и, хотя перекладины отчаянно скрипели под ногами доктора, он благополучно добрался до двери. Отодвинув задвижку, он осторожно вылез на крышу. Целая стая голубей, испуганных появлением человека, взметнулась в воздух. Солнечные лучи ударили в глаза Бартоломью, их свет казался особенно ослепительным после полумрака, царившего в башне. Врач выпрямился и огляделся по сторонам.

Вид, открывшийся его глазам, был столь прекрасен, что от восторга у Мэттью перехватило дыхание. День выдался ясный. Даже туман, обычно стоявший над болотами, в этот час развеялся; Бартоломью в какой-то миг показалось, что он различает вдали очертания башен Илийского собора. Многочисленные ручейки, пересекающие плоскую болотистую равнину, казались с высоты лабиринтом сверкающих серебряных нитей, каждая из которых тянулась к морю. Прислонившись к одной из угловых башен, Бартоломью скользнул взглядом вдоль блестящей ленты реки, и, к немалому собственному удивлению, разглядел баржу, стоявшую у дальнего причала. Стэнмору следовало бы поставить одного из своих людей здесь, на крыше, решил Бартоломью: тот смог бы заранее оповещать хозяина о приближении торговых судов.

Затем врач перевел взгляд на городские дома и улицы, которые с высоты выглядели куда привлекательнее, чем вблизи. Даже рыночные прилавки отсюда казались чистыми и нарядными. Бартоломью попытался отыскать переулок, где недавно ему пришлось пережить столь опасное приключение. Позабыв об осторожности, он подался вперед и даже сощурил глаза, чтобы лучше видеть. Отыскав взглядом ряды жалких хижин, он посмотрел в сторону церкви и убедился, что заросли кустарника, раскинувшиеся между церковным двором и кварталом трущоб, в одном месте чуть расступаются. Вне всякого сомнения, потайная тропа существовала не только в его воображении. Расчет Бартоломью, который надеялся увидеть ее сверху, оправдался.

Он высмотрел в церковном дворе два крупных надгробия и дерево поблизости от тропы, мысленно прикинул расстояния и повороты. Теперь он без труда отыщет пресловутую тропу, решил Бартоломью, и довольная улыбка тронула его губы. Тот, кто пытался замаскировать тайный путь, даром потратил силы.

Еще несколько минут доктор провел на крыше, наслаждаясь тишиной, покоем и безмятежностью, а затем направился к лестнице. Запереть дверь-люк оказалось нелегко: пришлось, опираясь ногами о шаткую перекладину, обеими руками сдвигать тяжелые деревянные створки. Как раз в этот момент колокола начали звонить, оповещая о погребении монаха. Бартоломью не раз слыхал, что люди, которые слишком долго оставались на звоннице во время колокольного перезвона, сходили с ума или лишались слуха.

Вот еще одно доказательство того, что люди имеют обыкновение пугать себя нелепыми выдумками, говорил себе доктор, спускаясь по приставной лестнице. Спору нет, колокольный звон был громким, но не настолько, чтобы у Бартоломью появились опасения за свой слух или тем более рассудок. Спрыгнув на пол, он зажал уши руками и несколько мгновений наблюдал, как раскачиваются тяжелые колокола. Внезапно нечто, ранее скрытое за одним из них, а ныне, когда колокол пришел в движение, открывшееся взору, заставило доктора вздрогнуть и опустить руки. Он сделал шаг вперед, но потом замер на месте. Слуху Бартоломью пока ничто не угрожало, но удар тяжеленного колокола, вне всяких сомнений, не пошел бы ему на пользу.

Бартоломью вышел из звонницы, закрыл за собой дверь и, усевшись на ступеньке винтовой лестницы, принялся выжидать, когда кончится перезвон. Но вот последний удар смолк, и из церкви донеслись звуки заупокойной службы. Доктор встал и вновь направился в звонницу. В башне было четыре колокола разной величины. За самым большим из них оказалось спрятано мертвое тело. Сейчас, когда колокол оставался недвижим, Бартоломью мог разглядеть лишь бледную раздувшуюся руку — она высунулась из-за деревянной станины колокола.

Каждый из колоколов поддерживался деревянным станом на расстоянии от пола примерно в три фута. Для того чтобы извлечь тело из-за перекладины, Бартоломью понадобилось встать на четвереньки. Не обращая внимания на запах разложения, ударивший в ноздри, он подлез под станину. Мешок с телом был почти скрыт между стеной и перекладиной, и если бы не рука трупа, доктор никогда бы не обнаружил эту страшную находку.

Бесспорно, неизвестный убийца выбрал надежный тайник для своей жертвы. Труп можно было разглядеть лишь тогда, когда колокола начинали свой оглушительный гул, а в это время люди старались держаться подальше от звонницы. Таким образом, жуткий мешок мог пролежать здесь месяцы, а то и годы. Одежда Бартоломью, вынужденного проползти несколько футов на четвереньках, покрылась пылью, что доказывало: убирают в звоннице не слишком часто. Глубоко вздохнув, доктор сквозь мешковину ощупал мертвое тело; судя по всему, покойник располагался там вверх ногами.

Бартоломью попытался вытащить мешок из-за колокольного стана, однако это оказалось не так просто. Напрягая все силы, доктор тянул мешок на себя, но тот не двигался с места. Припав к полу, Бартоломью пытался рассмотреть, не зацепился ли он за что-нибудь, и в это самое мгновение до слуха врача донеслось мерное позвякивание. Он не сразу понял, откуда исходит звук, а потом поднял голову и увидал — огромный колокол вновь начал тихонько покачиваться. В спешке Бартоломью совсем забыл о том, что погребальная месса сопровождается колокольным звоном, и ему оставалось лишь проклинать собственную неосмотрительность. Сейчас колокол будет бить по три раза во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Звонарь внизу натягивал веревку, колокол раскачивался все сильнее и сильнее, чтобы через несколько мгновений начать свою песнь.

Бартоломью, ни жив ни мертв, припал к деревянной станине. Колокол пролетел мимо, едва не задев его. Бартоломью понимал, что в следующий раз ему не избежать сокрушительного удара. Едва колокол начал приближаться, доктор рухнул на пол, ибо иного выхода у него было. Мэттью растянулся на грязных половицах, покрытых птичьими перьями и пометом. Тяжелый язык колокола пронесся над самой его головой. Прежде чем раздался первый удар, Бартоломью расслышал, что брат Майкл, находившийся в одном лестничном пролете от него, приглушенно вскрикнул.

Отплевываясь от перьев, залепивших рот, Бартоломью поспешно зажал уши руками. Колокол ударил во второй раз, потом в третий. После недолгой передышки последовало еще три удара, затем еще три, и воцарилась тишина. Бартоломью не стал ждать, пока колокол остановится, и на четвереньках выбрался из звонницы. Сбежав вниз по лестнице, он принялся колотить в двери комнаты, где над университетской летописью корпел Майкл.

— Уходите отсюда! — раздался грозный голос Майкла, неукоснительно выполнявшего распоряжение канцлера.

— Майкл, это я! Открой скорее!

Прислушиваясь к тяжелым шагам монаха, идущего к двери, доктор едва не подпрыгивал от нетерпения. Наконец дверь распахнулась, и Бартоломью ворвался в комнату, на ходу стряхивая с себя перья и птичий помет. Майкл глядел на него, открыв рот от изумления.

— Где ты был? — наконец спросил он. — Опять ходил в тот разбойничий переулок и получил хорошую трепку?

— В звоннице спрятан труп, — выдохнул Бартоломью. — Я пытался его вытащить, но одному мне не справиться.

— Несколько минут назад я слышал жуткий грохот. Что ты вытворял в звоннице? — начал Майкл, но осекся, когда до него дошел смысл слов Бартоломью.

— Чей труп? — пробормотал он.

— Понятия не имею, — пожал плечами Бартоломью. — Я видел только руку. Скорее всего, она принадлежит мужчине средних лет.

Дрожащими пальцами он провел по волосам и уставился на перья и паутину, прилипшие к влажной ладони.

— Знаешь, Майкл, у меня есть скверное предчувствие, — произнес он, не сводя обеспокоенных глаз с товарища. — Похоже, нам удалось найти пропавшего вице-канцлера.

Дабы не нарушать приличий, друзья выждали, пока тело покойного монаха опустят в могилу на церковном кладбище. Лишь после этого они отправились к канцлеру и сообщили о страшной находке. Известие это заставило щеки де Ветерсета покрыться мертвенной бледностью.

— Еще один покойник? — прошептал он, вперив в Майкла полный ужаса взгляд. — Вам известно, чей это труп?

— Пока нет, — ответил Бартоломью. — Нам необходима помощь, чтобы извлечь тело из-за колокольного стана.

Де Ветерсет утомленно смежил веки и пробормотал что-то нечленораздельное. Когда он вновь открыл глаза, взгляд его был решительным. Позвав Гилберта, он рассказал ему о случившемся.

— Зачем вас понесло на колокольню, доктор? — первым делом осведомился Гилберт.

Клерк метнул на канцлера многозначительный взгляд, показывающий, что поведение Майкла и Бартоломью представляется ему весьма подозрительным.

— Мэтт поднялся туда проверить, не спрятал ли монах в звоннице инструменты, при помощи которых взломал замок, — быстро нашелся Майкл.

— Мне следовало сделать это самому, — вздохнул Гилберт. — Впрочем, я никогда не стал бы лезть в звонницу во время колокольного перезвона, а значит, вряд ли сумел бы что-нибудь обнаружить.

— Прежде всего нам необходимо узнать, чей труп спрятан в мешке, — заявил канцлер. — Гилберт, будьте любезны, последите за тем, чтобы нам никто не помешал. Я пойду позову отца Катберта. Доктор и вы, брат Майкл, прошу, подождите меня в башне.

Поднявшись в звонницу вместе с Майклом, Бартоломью разрезал мешок и обвязал ноги мертвеца веревкой. Вместе взявшись за свободный конец веревки, они попробовали вытащить тело, но безуспешно. Тут в звонницу явился де Ветерсет, облаченный в старую мантию; за ним робко следовали Гилберт и отец Катберт. Бартоломью предложил им взяться за веревку, хотя и сомневался в том, что от дородного канцлера, жирного священника и тщедушного клерка будет много пользы.

В то время как Бартоломью, лежа на полу, изо всех сил толкал мешок, остальные тянули тело за ноги. Труп упорно не желал двигаться, и де Ветерсет уже намекал, что доктору придется пустить в ход нож и извлечь содержимое мешка по частям. Но неожиданно им удалось немного сдвинуть окоченевшего покойника.

— Попробуем еще раз, — скомандовал де Ветерсет. — Налегай!

Тело продвинулось еще немного. Бартоломью присоединился к Гилберту и взялся за ноги мертвеца. Через несколько мгновений колокольный стан громко затрещал, и тело, вздымая клубы пыли, вытащили из укрытия. Бартоломью и Майкл подхватили его и опустили на пол у двери. Де Ветерсет, багровый от напряжения, опустился рядом на колени и вскрыл мешок карманным ножом. Запах разложения, ударивший в ноздри, заставил канцлера податься назад. Из мешка выглянуло жуткое, раздувшееся лицо.

— С нами милость Господня, — пробормотал канцлер, не сводя глаз со страшной находки. — Кто это? Похоже, не человек, а демон!

— Просто он несколько дней провисел вниз головой, — невозмутимо пояснил Бартоломью, — поэтому все жидкости тела устремились вниз и заставили его лицо раздуться.

— Твое предположение оказалось неверным, Мэтт, — заметил Майкл, зажимая нос рукавом сутаны. — Это не мастер Бакли.

Отец Катберт, бледный как смерть, осторожно откашлялся.

— Это Мэриус Фруассар, — произнес он.

Бартоломью и Майкл, впервые услышавшие такое имя, с недоумением воззрились на священника.

— Примерно неделю назад Фруассар попросил в церкви убежища, — сообщил отец Катберт. — Видите ли, этот малый убил свою жену. Вы знаете, что, согласно закону, преступник, укрывшийся в храме, в течение сорока дней находится в полной неприкосновенности. На ночь клерки заперли его, а люди шерифа стояли в карауле у дверей. Однако утром выяснилось, что он бесследно исчез.

— Так это убийца городских потаскух, так долго ускользавший от шерифа! — воскликнул Майкл. — Теперь кто-то разделался с ним самим!

— Хотелось бы знать, кто и с какой целью, — процедил де Ветерсет, бросая на тело опасливый взгляд. — И зачем понадобилось прятать труп в колокольне?

— Тот, кто спрятал здесь тело, имел все основания рассчитывать, что его очень долго не обнаружат, — заметил Бартоломью. Он протянул руку и показал всем остальным то, что только что нашел. — Вот почему нам так трудно было извлечь труп: его приколотили к раме гвоздями.

Де Ветерсет, зажимая рот ладонью, поспешно двинулся к дверям. Гилберт последовал за своим патроном, предоставив Бартоломью и Майклу оставаться возле трупа. Отец Катберт нерешительно озирался по сторонам, явно не зная, как ему поступить. Когда Бартоломью начал вспарывать мешок ножом, отец Катберт испуганно отвернулся, судорожно переводя дыхание. Бартоломью счел за благо отослать священника прочь и попросил того сходить вместе с Майклом к канцлеру и осведомиться, какие действия тот намерен предпринять. Оставшись в одиночестве, доктор продолжил свою работу. Судя по всему, человек расстался с жизнью несколько дней назад, то есть именно тогда, когда, согласно рассказу отца Катберта, исчез Мэриус Фруассар. А это означало, что Мэриус Фруассар никак не мог убить Исобель и Фрэнсис.

Одежда Фруассара была старой и поношенной, однако все вещи были аккуратно залатаны. Волосы и борода убитого спутались и свалялись; однако в этом не было ничего удивительного — он пролежал в мешке около недели. Закинув голову покойника, Бартоломью тщательно осмотрел его шею. Под бородой виднелась тонкая красная борозда, покрытая коркой запекшейся крови. Осторожно повернув труп, доктор увидал на задней части шеи темные пятна. Итак, Мэриус Фруассар был задушен гароттой. Бартоломью ощупал череп под волосами, но не обнаружил следов удара. Судя по состоянию слизистых оболочек рта и зрачков, яда тоже не было. Осмотрев все тело, Бартоломью не обнаружил более никаких повреждений, за исключением отметин от гвоздей на плечах и бедрах.

И все-таки кому и зачем понадобилось разделаться с женоубийцей, размышлял Бартоломью, разглядывая следы гвоздей. Судя по тому, что из ран не выступило ни капли крови, Фруассар был уже мертв, когда неизвестный преступник решил приколотить его к колокольному стану. Бартоломью прошелся по звоннице, останавливаясь то тут, то там и разглядывая большой колокол из разных углов. Он еще раз убедился в том, что, когда колокол недвижим, заметить тело невозможно. Даже если бы звонарь явился сюда почистить молчавшие колокола, он, скорее всего, не раскрыл бы страшный тайник. Да, но запах, отвратительный запах разложения? Бартоломью окинул взглядом трупы птиц, которых здесь было множество. Всякий поднявшийся сюда решил бы, что источником запаха являются злополучные пернатые. Именно так подумал он сам, Бартоломью.

Но теперь, когда доктор вскрыл мешок, запах был слишком силен даже для его привычных ноздрей. Бартоломью торопливо спустился в комнату, где стоял сундук с документами, подошел к открытому окну и несколько раз глубоко вдохнул. Воздух не показался свежим, и Бартоломью невольно поморщился. Многочисленные сточные канавы, пересекавшие Кембридж во всех направлениях, как обычно, испускали зловонные миазмы. Закатное солнце заливало небо багряными отблесками, и даже отсюда, из башни, Бартоломью разглядел тучу мошкары, вьющуюся над рекой.

Звук шагов, донесшийся с лестницы, заставил его обернуться. В комнату вошли белый как полотно де Ветерсет и Майкл, непривычно подавленный и мрачный. На несколько мгновений де Ветерсет замер, прислушиваясь к тому, что происходит внизу, затем закрыл дверь и задвинул засов.

— Я приказал Гилберту и отцу Катберту никого к нам не допускать, — сказал он. — Доктор, что вы можете сообщить об обстоятельствах смерти этого человека?

— Он был задушен при помощи гаротты. Если бы рука его не вывалилась из мешка, скорее всего, труп пролежал бы за колокольным станом долгое время. По крайней мере до той поры, пока в звоннице не решили бы произвести уборку.

— Отцу Катберту нелегко найти звонарей, а уж охотников убирать звонницу и чистить колокола и днем с огнем не сыскать, — поджав губы, процедил де Ветерсет. — Судя по всему, убийца был об этом прекрасно осведомлен и счел звонницу надежным укрытием.

Бартоломью подошел к окну и задумчиво потер подбородок.

— Не лишено вероятности, что смерть Фруассара связана со смертью монаха, взломавшего сундук, — предположил он.

— Да, подобный вывод нам подсказывает логика, — поддержал его Майкл. — Весьма сомнительно, чтобы два убийства, произошедшие в одном месте за столь короткий промежуток времени, не имели друг к другу отношения.

— Но Фруассар был убит в ту ночь, когда он попросил убежища в церкви, — напомнил Бартоломью. — Если мне не изменяет память, то было во вторник. Согласно заверениям клерков, монах, перед тем как взломать университетский сундук, три дня подряд приходил в церковь и молился там. Позавчера его нашли мертвым. Значит, он прибыл в город не ранее пятницы. К тому времени Фруассар уже три дня был мертв.

Бартоломью взял со стола гусиное перо и принялся рассеянно вертеть его в руках.

— Итак, нам следует предположить, что монах и Фруассар никогда не встречались, — завершил он свою речь.

Майкл тяжело опустился на скамью и вытянул ноги.

— Но почему ты уверен, что монах появился здесь только в пятницу? — возразил он. — Он мог прибыть в город гораздо раньше, но вел себя так осмотрительно, что никто его не заметил. Возможно, он даже изменил обличье. Сначала он убил Фруассара, надежно спрятал тело, а потом принялся за сундук с документами.

На несколько мгновений Бартоломью погрузился в раздумья, а потом отрицательно покачал головой.

— Подобное предположение кажется мне совершенно невероятным. Как только бродячий монах появился в церкви, клерки сразу его заметили. Почему же ты думаешь, что за несколько дней до этого ему, пусть даже в другом обличье, удалось бы ускользнуть от их внимания? Но еще более важным мне представляется другое несоответствие. Если бы монах убил Фруассара, вряд ли после этого он решился бы явиться в церковь для исполнения нового преступного замысла. Да и на теле я не обнаружил никаких следов недавнего изменения внешности.

— Ты говоришь, он не решился бы вновь прийти в церковь, — подал голос Майкл. — Но чего ему было опасаться? Он надежно спрятал труп, и совершенное преступление оставалось тайной.

Бартоломью задумался, а после обратился к канцлеру:

— Мастер де Ветерсет, вы недавно упомянули, что отцу Катберту трудно найти звонарей. Тот, кто убил Фруассара и приколотил труп к колокольному стану, вне всякого сомнения, прекрасно об этом знал. Мог ли бродячий монах, недавно прибывший в Кембридж, выяснить, что в церкви Святой Марии некому убирать в звоннице и чистить колокола?

Де Ветерсет пожал плечами.

— Откуда мне знать, — заявил он, не скрывая раздражения. — Одно могу сказать: мы не добьемся толку, пока вы оба не придете к согласию. Брат Майкл утверждает, что две смерти в башне непременно связаны между собой и иной вывод противоречит требованиям логики. Вы же, доктор Бартоломью, отвергаете возможность подобной связи.

— Я лишь сказал, что связь эта пока не представляется мне очевидной, — с улыбкой возразил Бартоломью. — Это вовсе не означает, что я отвергаю ее возможность. Пока что мы располагаем столь незначительным количеством фактов, что делать выводы явно преждевременно.

Де Ветерсет уселся на скамью рядом с Майклом и устало опустил голову на ладони.

— Будьте любезны, доктор, перечислите факты, которыми, по вашему мнению, мы располагаем, — вкрадчиво попросил он.

— Итак, нам доподлинно известно, что в прошлый вторник некий Мэриус Фруассар убил свою жену и бросился в церковь, умоляя об убежище. В ночь со вторника на среду он оставался в запертой церкви, однако утром его там не обнаружили. Скорее всего, именно той ночью он был убит неизвестным злоумышленником, который спрятал труп своей жертвы в звоннице. Три дня спустя, в пятницу, в церкви появляется бродячий монах. Ни от кого не скрываясь и не таясь, он проводит в церкви несколько дней, делая вид, что предается молитве. В действительности же он использует это время, дабы ознакомиться с обиходом и здешними порядками. Разумно предположить, что ранее он в этой церкви не бывал и, следовательно, никак не может оказаться убийцей Фруассара.

— Ваше умозаключение кажется мне вполне логичным, — одобрительно кивнул де Ветерсет. — Прошу вас, продолжайте.

Но Бартоломью сделал знак Майклу, приглашая его поделиться своими соображениями.

— Мы не знаем, какие цели привели сюда неизвестного монаха, — начал тот. — Но не подлежит сомнению, что он был весьма осторожен и предусмотрителен. Три дня он провел, приглядываясь и прикидывая, как лучше проникнуть в башню. Очевидно также, что он обладал изрядными навыками по части взлома замков. Вечером в воскресенье он притаился где-то в укромном уголке, дождался, пока служка запрет церковную дверь, и поднялся в башню. Взломав замки на сундуке, он принялся осматривать его содержимое. Яд оказал свое действие не сразу, иначе монах не смог бы открыть третий замок и поднять крышку. Мы можем лишь догадываться, что произошло дальше. Возможно, монаха пронзила судорога, вызванная ядом, и он упал в сундук, задев при этом крышку, которая захлопнулась сама собой. Возможно, в сундук его, живого или мертвого, засунул кто-то другой.

— И не исключено, что именно этот другой убил Фруассара, — добавил Бартоломью. — Трудно представить, что умирающий монах сам упал в сундук да еще и ухитрился опустить крышку. Скорее, кто-то ему в этом помог.

Немного помолчав, Бартоломью продолжил свои размышления:

— Тем же самым вечером, когда монах готовился проникнуть в башню, Эдвард Бакли пожаловался на боля в желудке, вызванные чрезмерной порцией копченого угря, и спозаранку отправился в свою комнату. Однако, оказавшись там, он не лег в постель, а, напротив, всю ночь трудился в поте лица, спуская свою мебель через окно в сад и погружая ее на повозку. Не исключено, что здесь не обошлось без помощников. Во время возни с мебелью Бакли или кто-то другой был ранен, возможно смертельно. Об этом свидетельствуют следы крови, которые мы обнаружили на траве под окном.

— Мы позабыли о летописи, над которой трудился Николас, — напомнил Майкл, указывая на листы пергамента, разложенные на столе. — Николас умер месяц назад, и смерть его не возбуждала ни малейших подозрений. До сих пор, пока в сундуке не обнаружили мертвого монаха, уткнувшегося в рукопись лицом.

— Итак, пока что мы располагаем лишь огромным количеством вопросов, требующих ответа, — не без иронии в голосе подвел итог де Ветерсет. — Кто этот мертвый монах? Зачем ему понадобилось взламывать сундук с университетским архивом? Кто навесил на сундук отравленный замок? Намеревался ли отравитель убить монаха или преследовал иную цель? Кто и зачем убил Фруассара? Существует ли связь между этими двумя убийствами? Не была ли насильственной внезапная смерть Николаса? Куда исчез вице-канцлер Бакли? Не является ли смерть Николаса, Фруассара и неизвестного монаха делом его рук?

Завершив эту тираду, канцлер тяжело перевел дух.

— Я распоряжусь, чтобы тело Фруассара перенесли в церковный подвал, — произнес он. — Этим займется Гилберт. Полагаю, убийце вовсе ни к чему знать о том, что труп, спрятанный столь тщательно, обнаружен. Поэтому всем нам следует хранить случившееся в тайне.

— Но мы обязаны поставить в известность шерифа, — возразил Бартоломью. — Фруассар — преступник, он убил свою жену, а значит, шериф занимается его поисками. Мы не должны скрывать, что Фруассара уже нет в живых.

— Я повторяю — убийце вовсе ни к чему знать, что его преступление вышло наружу, — процедил де Ветерсет. — Вполне вероятно, это подвигнет его на новые злодеяния. И следующей жертвой может стать любой из нас. Горожане недовольны тем, что шериф не торопится искать убийцу нескольких потаскух. Судя по всему, к своим обязанностям он относится не слишком рьяно. И я не вижу смысла сообщать ему о нашей находке.

— Боюсь, скрытность может иметь весьма печальные последствия, — заявил Бартоломью, которому доводы канцлера не показались убедительными. — Если в городе узнают, что мы утаили столь важное обстоятельство, это вызовет новый и, надо признать, вполне оправданный всплеск неприязни к университету. Не мне вам говорить, мастер де Ветерсет, что отношение горожан к университету и без того не назовешь благожелательным. Достаточно малейшего повода, чтобы начались волнения и беспорядки.

— А каким образом в городе узнают о найденном трупе Фруассара? — холодно проронил де Ветерсет. — Если все мы сохраним тайну, она никогда не выйдет наружу. И я уверен, что все собравшиеся умеют держать язык за зубами. К тому же вам, доктор, как и брату Майклу, стоит молчать во имя собственной безопасности. Полагаю, если убийца узнает, кто расследует его преступление, он не преминет нанести удар.

— Если мы передадим дело в руки шерифа, нам нечего будет опасаться, — возразил Бартоломью и в поисках поддержки выразительно глянул на Майкла.

Однако монах сосредоточенно смотрел в окно и не ответил на взгляд товарища.

— Я хочу, чтобы вы поговорили с родственниками Фруассара и выяснили все, что им известно, — распорядился де Ветерсет. — Завтра, до рассвета, вам предстоит также извлечь из могилы тело Николаса. Я уже заручился необходимыми разрешениями.

С этими словами канцлер направился к дверям и вышел, не удостоив Бартоломью и Майкла даже кивком на прощание. Шаги его гулко раздались на лестнице. Внешняя самоуверенность канцлера не обманула Бартоломью. Он не сомневался, что столь тяжелая поступь свидетельствует о глубоком унынии, в которое погрузили де Ветерсета недавние события. Но, так или иначе, доктор чувствовал себя уязвленным надменным обращением главы университета. С недовольным видом он вслед за Майклом спустился по винтовой лестнице. Внизу канцлер отдавал Гилберту распоряжения относительно тела Фруассара.

— Ложь и обман никогда не доводят до добра, — пробормотал Бартоломью, глядя в спину де Ветерсета, который удалялся, опираясь на плечо доверенного клерка. — Скажи на милость, почему ты не соизволил меня поддержать?

— Потому что я с собой не согласен, — изрек Майкл. — Де Ветерсет совершенно справедливо заметил — шериф палец о палец не ударил, дабы найти убийцу несчастных потаскушек. Недаром в городе его так невзлюбили. Если о смерти Фруассара станет известно шерифу, дело сразу же получит огласку, и это неминуемо заставит убийцу насторожиться. Так что канцлер прав, нам следует держать язык за зубами — и в интересах расследования, и в своих собственных интересах.

— А ты не подумал о том, что дознание по делу об убийстве городских проституток продвигается столь медленно именно потому, что люди шерифа до сих пор ищут Фруассара? — с укором вопросил Бартоломью. — Они ведь не знают, что он вот уж неделю как мертв, и считают его виновным в смерти нескольких женщин. Если мы сообщим правду, шериф направит усилия в правильное русло, и, возможно, расследование пойдет более успешно.

— Боюсь, шериф медлит вовсе не потому, что ему не хватает людей или же люди его работают впустую, — покачал головой Майкл. — Причины его бездействия лежат гораздо глубже. Идем отсюда, Мэтт! — воскликнул он, увлекая друга к дверям. — Здесь такой холод, что я совсем продрог! И хватит рассуждать о том, правильно мы поступаем или нет. Де Ветерсет запретил нам сообщать о трупе Фруассара шерифу — значит, так тому и быть. Давай-ка лучше подумаем, что нам делать теперь.

— Ну и чем же мы займемся прежде всего? — осведомился Бартоломью, выходя из церкви и с наслаждением подставляя лицо теплым солнечным лучам. Осмотрев свою одежду, облепленную перьями, он принялся отряхиваться.

— Вернемся в колледж, — предложил Майкл. — Откровенно говоря, сейчас ты выглядишь настоящим чучелом, а от твоей одежды разит падалью. Думаю, перед тем как беседовать с родственниками убитого, стоит переодеться. Кроме того, я умираю с голоду, а тебя заждались твои драгоценные студенты.

Вернувшись в Майкл-хауз, Бартоломью умылся и переоделся, а грязную одежду отнес прачке. Та осмотрела вещи с откровенным неодобрением.

— Вот уж от вас я такого никак не ожидала, — проворчала Агата. — И где только вы сумели так извозиться! Смотрите, Мэттью, вы уже не в том возрасте, чтобы пускаться во все тяжкие.

В ответ Бартоломью лишь ухмыльнулся. Агата бесцеремонно вытолкала его из прачечной. Она глядела, как Мэттью пересекает двор, и улыбка мелькала у нее на губах. Агата души не чаяла в докторе, который избавил ее от боли в ногах, мучившей прачку в течение многих лет. Улыбка сползла с лица женщины, когда она перевела взгляд на грязную одежду. Добрая прачка поняла: Бартоломью попал в переделку, и всем сердцем надеялась, что переделка эта не угрожает ему серьезными последствиями.

Завидев Грея и Дейнмана, что неспешно шествовали через двор, Агата не преминула на них напуститься.

— Учитель давно уже вас ждет! — рявкнула они своим громоподобным голосом. — Дел у него хватает, и он не может терять целый день, пока вы соизволите заглянуть на лекцию!

Грей и Дейнман перешли на бодрую трусцу и вскоре оказались в зале, где Бартоломью уже начал занятия. Когда юнцы, шумно переводя дыхание, заняли свои места, Бартоломью метнул на них осуждающий взгляд, однако воздержался от замечаний. Про себя он с удовлетворением отметил, что на этот раз студенты слушают его с напряженным вниманием. Вопросы, задаваемые доктором, уже не вызывали у собравшихся растерянности. Несколько раз он даже получил вполне удовлетворительные ответы.

Время пролетело быстро, и вскоре колокол оповестил, что на сегодня занятия окончены. К немалому удивлению Бартоломью, студенты и после удара колокола терпеливо дослушали его заключительные рассуждения. Обычно они толпой устремлялись к дверям, торопясь поспеть в зал, где уже был накрыт ужин. Остановившись у камина, доктор обратился к внимавшим ему молодым людям:

— Завтра мы продолжим изучение недугов, гнездящихся во рту. Возможно, вы полагаете, что зубная боль не столь опасна, однако она способна превратить жизнь человека в ад. К тому же гнилой зуб порой приводит к возникновению подчелюстного гнойника. Гнойник отравляет кровь больного и способен явиться причиной смерти. Если завтра я задержусь, займитесь в мое отсутствие изучением дозировки снадобий, которые помогают детям, страдающим от опухолей челюсти. Обсудите также причины подобных опухолей.

Доктор наградил студентов рассеянной улыбкой, мысленно составляя про себя список упомянутых снадобий, и вышел из зала. Юнцы смотрели ему вслед, не скрывая радости.

— Слава богу, на сегодня морока кончилась! — воскликнул Грей, изобразив шумный вздох облегчения.

— Но мы здесь для того, чтобы учиться, и мастер Бартоломью лишь напомнил нам об этом, — заметил старательный Балбек. — Он хочет, чтобы мы успешно выдержали испытательный диспут и стали сведущими докторами.

— То, чему он учит нас, противоречит воле Господней, — угрюмо процедил брат Бонифаций. — Почему он так мало внимания уделяет кровопусканию, этому верному и испытанному средству? И почему настаивает на том, что, прежде чем приступить к лечению, мы должны определить, от какого недуга страдает больной? Такие вещи находятся за пределами человеческого разумения, и мы совершаем тяжкий грех, пытаясь в них проникнуть.

— Мастер Бартоломью не считает кровопускание столь безотказным средством, — заявил Грей. — Как-то раз он сказал мне, что к кровопусканию часто прибегают шарлатаны, ровным счетом ничего не смыслящие в медицине.

— Все его рассуждения — чистой воды ересь, и я не собираюсь принимать их на веру, — презрительно фыркнул Бонифаций. — Дайте мне склянку со славными жирными пиявками, и я вылечу любой недуг.

— Вот и сообщи завтра доктору Бартоломью, что лучшее средство от зубной боли — это пиявки, — со смехом предложил Балбек.

Поскольку Бартоломью понадобилось срочно навестить больного, Майкл в одиночестве отправился на поиски родственников Мэриуса Фруассара. Прежде всего он обратился к церковным клеркам, но ни один из них не знал, где жил убитый. Раздосадованный монах направился в замок, дабы узнать адрес Фруассара у шерифа. Шериф побывал в церкви Святой Марии, когда Фруассар попросил там убежища. Арестовать преступника, скрывшегося за церковными стенами, шериф не имел права, однако допросить его он был обязан.

Замок располагался на вершине единственного в Кембридже холма. К тому времени, как брат Майкл туда добрался, с монаха градом катил пот; а его досада достигла апогея. Подойдя к сторожке привратника, он что есть силы заколотил в дверь. На стук выглянул тощий сержант и осведомился, какая надобность привела Майкла в замок. Тот заявил, что ему необходимо видеть шерифа. Сержант провел его через внутренний двор к парадным дверям замка. Здание, выстроенное из серого камня, имело весьма внушительный вид, и Майкл, глядя на его мощные стены и высокие зубчатые башни, ощутил нечто вроде благоговейного трепета.

Во дворе несколько солдат без особого рвения занимались фехтованием; другие, устроившись в тени, с азартом играли в кости. До прихода черной смерти во дворе замка всегда яблоку было некуда упасть, а теперь солдат стало намного меньше. Вслед за сержантом Майкл поднялся по винтовой лестнице на второй этаж. Там он услышал возбужденные голоса, доносившиеся из кабинета шерифа.

— Но когда вы намерены этим заняться? — сердито рявкнул кто-то.

Майкл узнал голос Стэнмора. Сержант бросил на своего спутника растерянный взгляд, но ничего не сказал. В ответ на возмущенный вопрос Стэнмора раздалось приглушенное бормотание шерифа.

— Да это пустые отговорки! — прогремел Стэнмор.

Майкл затаил дыхание, пытаясь разобрать, что ответит шериф. Но тут дверь резко распахнулась, едва не сбив монаха с ног, и в холл вылетел Стэнмор. Он заметил Майкла, но был слишком разгневан, чтобы вступать в разговор. Едва кивнув, Стэнмор скрылся. Майкл воспользовался возможностью и вошел в открытую дверь прежде, чем сержант успел его остановить.

Шериф стоял у письменного стола, тяжело переводя дух и судорожно сжимая кулаки. Взгляд, брошенный им на брата Майкла, выражал откровенное неудовольствие, однако монах ответил ему благожелательной улыбкой.

— Добрый день, мастер Талейт, — произнес Майкл, без приглашения усаживаясь на стул. — Как поживает ваш батюшка, достопочтенный мэр?

— Мой отец более не является мэром, — процедил Талейт.

Он был мал ростом, тщедушен, белокурые его волосы уже начали редеть, а жидкая бородка была так светла, что казалась прозрачной.

— А как ваши дела? Как продвигается расследование убийства непотребных девок? — приветливо осведомился Майкл, прекрасно сознавая, что касается больного места.

— Отчет о делах, находящихся в моем ведении, я обязан давать только королю, и более никому, — отрезал шериф. Он взял со стола оловянную кружку с водой и жадно отпил несколько глотков.

Майкл заметил, что руки шерифа дрожат, а на кружке остались влажные отпечатки.

— Я слышал, вам удалось узнать, кто убил этих женщин, — произнес Майкл, поудобнее усаживаясь на шатком, жалобно скрипевшем под его тяжестью стуле. — Если я не ошибаюсь, имя убийцы — Мэриус Фруассар.

Талейт вновь бросил на монаха злобный взгляд.

— Этот мерзавец попросил убежища в церкви Святой Марии и ухитрился сбежать оттуда, — процедил он сквозь зубы. — Я предупреждал стражников, чтобы смотрели в оба. Все они клянутся, что преступник никак не мог выбраться из церкви незамеченным. Думаю, бездельники просто-напросто уснули на посту.

— Значит, теперь убийца на свободе? — уточнил Майкл. — И по ночам на улицах Кембриджа женщинам по-прежнему угрожает опасность.

— Мэриус Фруассар вовсе не убивал проституток! — в досаде воскликнул Талейт. — Я знаю, в городе говорят, что я намеренно выпустил убийцу. Да будет вам известно, к смерти непотребных девок этот человек не имеет ни малейшего отношения. У Фруассара не хватило ума даже признаться в убийстве собственной жены, хотя он совершил преступление на глазах у свидетелей! И такой безмозглый олух пытался обвести меня вокруг пальца!

— А кто видел, как он убивал жену? — с откровенным интересом спросил Майкл.

— Его соседка, некая мистрис Джанетта, — неохотно сообщил Талейт. — Хотя я далеко не уверен, что на ее свидетельство стоит безоговорочно полагаться.

— Благодарю вас, мастер Талейт, — изрек Майкл, поднимаясь и направляясь к дверям. — Вы очень помогли мне.

— Помог? — в недоумении уставился на него шериф. — Вы даже не соизволили сказать, что вам от меня нужно.

Майкл снисходительно улыбнулся и похлопал растерянного шерифа по плечу.

— Трудитесь без устали, сын мой, — произнес он и поспешно выскользнул за дверь, сознавая, какую ярость вызовет у шерифа его пожелание. Во дворе Майкл подошел к солдатам, игравшим в кости.

— Азартные игры — это измышление дьявола, дети мои, — добродушно изрек толстый монах. — Я так полагаю, в карауле возле церкви Святой Марии вы тоже предавались сей пагубной забаве?

Солдаты украдкой переглянулись. Судя по их смущенным лицам, догадка монаха оказалась верна.

— Нет, в кости мы не играли, — не слишком уверенно солгал один из них. — Мы не сводили глаз с дверей. Клянусь, святой отец, Фруассар не выходил из церкви. Правда, оттуда вышел какой-то монах.

— Что за монах? — выдохнул Майкл.

— Этот монах приходил в церковь, дабы побеседовать с Фруассаром, — невозмутимо разъяснил солдат.

— И в какое время он приходил? — спросил Майкл.

— Примерно через час после того, как служка запер двери, — припомнил солдат. — К тому времени уже успело стемнеть, и мы не заметили его, пока он к нам не приблизился.

Сообщив это, стражник отвернулся и спокойно принялся вновь метать кости.

— Кто-нибудь из вас его знает?

Солдат покачал головой и вручил товарищу, оказавшемуся в выигрыше, пригоршню мелких монет.

— Нет, никто из нас его раньше не видел. Монах сказал, что зовут его отец Люций, причем выкрикнул это во всю глотку. Стоило Фруассару услышать его имя, он отпер дверь и впустил его.

— А как выглядел тот монах?

— Да все монахи похожи друг на друга, — равнодушно пожал плечами солдат. — Он выглядел точно так же, как вся ваша братия, — постная физиономия, серая сутана, на голове капюшон. Если мне не изменяет память, сам он был тощий, а нос у него здоровенный, и сутана вся в грязи и в пыли.

— Ты говоришь, на нем была серая сутана? — уточнил Майкл. — Значит, это францисканец. И сколько времени он провел в церкви?

— Где-то около часа, — сообщил солдат. — Потом он вышел и, в точности как вы, сделал нам внушение. Тоже заявил, что азартные игры — измышление дьявола. А потом ушел.

С этими словами солдат вновь принялся бросать кости. Удача явно была не на его стороне, и он опять проиграл.

Майкл торопливо благословил солдат и вышел прочь со двора. Он был весьма доволен успехом своей миссии. Доведя Талейта до крайнего раздражения, он сумел вытянуть из него все необходимые сведения. Теперь ему была известна не только улица, где жил Фруассар, но и имя соседки, ставшей свидетельницей преступления. К тому же разговор с солдатами убедил Майкла в справедливости собственных предположений. Все указывало на то, что убийство Фруассара — дело рук загадочного монаха. Мурлыкая себе под нос кабацкую песню, которую монаху отнюдь не пристало знать, Майкл шагал с непривычным проворством. Спускался с холма он в настроении куда более радужном, чем при подъеме туда.

Свернув с Бридж-стрит на Хай-стрит, Майкл увидал Бартоломью у ворот церкви Святого Иоанна Евангелиста. Врач разговаривал с двумя августинскими канониками. Майкл, сияя улыбкой, пересек улицу и приветствовал их. Бартоломью метнул на него подозрительный взгляд и торопливо распрощался с собеседниками.

— Что это ты сияешь, словно новая монета? — спросил он, оставшись с Майклом наедине. — Неужели прогулка на холм доставила тебе такое удовольствие?

Майкл принялся рассказывать о результатах визита в замок. Бартоломью слушал, не проронив ни единого слова.

— Я давно знаю Ричарда Талейта, — задумчиво произнес он, когда Майкл смолк. — В сущности, до недавнего времени он неплохо справлялся с обязанностями шерифа. Надеюсь, ты не слишком чувствительно задел его. Нам совершенно ни к чему настраивать Талейта против себя.

Майкл счел за благо сменить тему и заговорил о францисканце, навестившем Фруассара в церкви.

— Судя по словам солдата, то был носатый, тощий тип с постной физиономией, одетый в грязную серую сутану. Как по-твоему, многим францисканцам подходит такое описание?

— Думаю, всем без исключения, — усмехнулся Бартоломью. — По крайней мере, все наши коллеги в Майкл-хаузе полностью ему соответствуют.

— Ну, это ты хватил через край, — расхохотался Майкл. — А как насчет прекрасной Джанетты? Думаю, настало время побеседовать с этой загадочной особой. И с родственниками Фруассара тоже.

— Отложим до завтра, — решительно возразил Бартоломью. — Скоро стемнеет, а у меня, откровенно говоря, нет ни малейшего желания выходить на улицу после комендантского часа. Завтра клерки де Ветерсета доставят нам Джанетту и всех прочих. А сейчас я с ног валюсь от усталости. Не забывай, завтра нам предстоит встать ни свет ни заря и извлечь из могилы тело Николаса.

Она двинулись к Майкл-хаузу. Заметив пирожника с лотком, спешившего продать последнюю партию своего соблазнительного товара, Майкл остановился и купил яблочный пирог внушительных размеров. День клонился к закату, усталые торговцы вереницей тянулись с ярмарки.

— Итак, Фруассар знал своего убийцу и сам впустил его в церковь, — с набитым ртом сказал Майкл.

— Возможно, — кивнул Бартоломью. — Но пока мы не можем утверждать с уверенностью, что Фруассара убил именно францисканский монах. Если Фруассар впустил в церковь монаха, он мог впустить и кого-то еще. Солдаты, поглощенные игрой в кости, могли ничего не заметить. Кстати, тебя не удивляет, что у тощего пожилого монаха хватило сил втащить наверх такого дюжего детину, как Фруассар? Да еще и приколотить его к колокольному стану?

— Скорее всего, Фруассар, прикончив жену, добежал до церкви по той самой тропе, что ты обнаружил в кустах, — пропустив вопрос мимо ушей, задумчиво пробормотал Майкл. — Хотел бы я знать, кому понадобилось спрятать тропу от посторонних глаз? Неужели Джанетта из Линкольна, не жалея своих белых ручек, сама возилась с колючими ветвями? Знаешь, я, кажется, понимаю, почему она спасла тебя от шайки оборванцев. Джанетта слишком умна, она понимает, что два убийства за неделю — твое и жены Фруассара — это слишком подозрительно. А ей совсем не хочется, чтобы ее владения привлекли повышенное внимание людей шерифа. Слушай, Мэтт, получается, ты остался жив лишь потому, что Фруассар прирезал свою жену.

Бартоломью пропустил слова товарища мимо ушей.

— Прежде чем совсем стемнеет, мне надо проглядеть некоторые труды Гиппократа, — с тяжким вздохом сообщил он. — Я вижу, Майкл, ты исполнен жажды деятельности. Можешь дойти до францисканского монастыря и узнать, не навещал ли кто из братьев преступника, нашедшего убежище в церкви Святой Марии. Вполне может быть, визит францисканца не имеет никакого отношения к смерти Фруассара.

Майкл потер руки.

— Становится прохладно, — заметил он. — А небо сплошь покрыто багряными тучами. Как известно, это предвещает дождь. Помяни мое слово, Мэтт, завтра будет лить как из ведра. Не самая лучшая погода, чтобы выкапывать из могилы беднягу Николаса.