К вечеру дождь не прекратился, что лишь усугубляло нежелание Бартоломью участвовать в рискованной вылазке. Вместе с Кинриком и Майклом они выждали в кухне, пока колледж погрузится в сон, и через фруктовый сад направились к задним воротам. На улице из темноты возник Джонстан, сопровождаемый двумя рослыми педелями.

— Это мои самые надежные люди, — шепотом сообщил он. — Мы поставим их в карауле поблизости от церкви Всех Святых, и в случае опасности они придут на помощь. Кстати, канцлер советует нам быть как можно благоразумнее. Какие бы кощунства ни происходили в церкви, нам следует исподтишка взирать на это и воздерживаться от любых попыток вмешаться.

— Меня томят дурные предчувствия, — пробормотал Бартоломью, шагая рядом с Майклом. — Вот увидишь, брат, добром это не кончится. Не надо присутствовать на сатанинских ритуалах, пусть даже из благих побуждений.

— Если послушать брата Бонифация, вся твоя медицина — те же сатанинские ритуалы, — усмехнулся Майкл.

— У него хватило глупости так заявить? — позабыв об осторожности, громко вопросил Бартоломью. — Он сам тебе это сказал? — понизил он голос, заметив устремленные на него недовольные взгляды.

Майкл кивнул, тихонько посмеиваясь. Кинрик бесцеремонно толкнул Бартоломью локтем в бок, давая понять, что сейчас не время для досужих разговоров. Они миновали Хай-стрит и двинулись по Бридж-стрит. По пути им встретился ночной дозор, но стражники узнали Джонстана и воздержались от расспросов. Приближаясь к Большому мосту, товарищи Бартоломью старались избегать освещенных мест, ибо вовсе не хотели, чтобы их заметил кто-нибудь из членов сатанинской общины. Трое караульных у моста приглушенно переговаривались. Отсветы фонаря играли на лезвиях их мечей. Джонстан остановился, чтобы решить, как поступать дальше.

— Сатанистам непременно придется пересечь мост, — заметил он. — Вне всякого сомнения, они пользовались мостом и во время своих прежних сборищ. Скорее всего, караульные получают от них мзду. Если солдаты увидят нас, они, того и гляди, сообщат приспешникам дьявола, что по мосту недавно прошли какие-то люди.

Кинрик окинул взглядом реку.

— Здесь неглубоко, — шепотом произнес он. — Мы можем перейти реку вброд.

Бартоломью с сомнением поглядел на темную бурлящую воду.

— Сегодняшний дождь изрядно взбаламутил реку, — заметил он. — К тому же в воде полно отбросов и мы рискуем подцепить заразу.

— Но сейчас темно, и мы не увидим никаких отбросов, — успокоительно заметил Джонстан.

Бартоломью в удивлении воззрился на младшего проктора. В тусклом свете фонаря лицо Джонстана было едва различимо, и доктор никак не мог понять, насмехается тот или же говорит серьезно.

— Зараза всегда невидима, — все-таки произнес он наставительно. — Тем не менее она способна причинить человеку большой вред и даже убить его.

Однако все прочие встретили слова доктора ироническим хмыканьем. Майкл схватил Бартоломью за рукав и потянул к берегу.

— Ты выбрал не слишком подходящее время для лекции по медицине, Мэтт, — прошипел он. — Не бойся, не пристанет к нам никакая зараза!

Кинрик выбрал место, достаточно удаленное от моста, и беззвучно вошел в воду. Все остальные последовали его примеру, однако подняли такой плеск, что валлиец метнул на них сердитый взгляд. На добродушном лице Джонстана застыло выражение величайшей сосредоточенности. Он осторожно брел по воде, вполголоса чертыхаясь, когда ему случалось поскользнуться на илистом дне. Бартоломью тихонько стучал зубами, так как холодная вода доходила ему почти до колен. Внезапно, попав в какую-то яму, он провалился почти до пояса и тоже выругался. Об отходах и помоях, что выливают в воду именно в этом месте из Тринити-холла, Гонвилл-холла, колледжа Клер, Майкл-хауза, монастыря кармелитов и больницы Святого Иоанна, доктор старался не думать. Майкл, по мере того как вода поднималась, все выше и выше задирал сутану, выставляя на всеобщее обозрение жирные белые ноги.

Наконец они выбрались на другой берег и направились к церкви Всех Святых. Вдоль дороги тянулись ряды обугленных развалин, поросших сорняками, — то были останки хижин, во время черной смерти лишившихся своих хозяев и сожженных дотла, дабы избежать распространения заразы. Мало кто из горожан отваживался забредать на эти печальные улицы: согласно упорной молве, здесь водились привидения. В слухи о привидениях Бартоломью не верил, однако мерзость запустения, царившая здесь, произвела тягостное впечатление и на него. Воистину, община Пришествия выбрала подходящее место для нечестивых ритуалов, пронеслось в голове у доктора.

Церковь возвышалась перед ними, зияя черными провалами окон. В отличие от прочих храмов, где богослужения временно не справлялись, церковь Всех Святых никак не охранялась и даже не была заперта. Пока Кинрик и Джонстан осматривали церковный двор, а Майкл пытался выжать полы насквозь промокшей сутаны, Бартоломью осторожно открыл дверь и проскользнул внутрь. По пустынному нефу со свистом разгуливал ветер. Бартоломью окинул взглядом обшарпанные стены и каменный алтарь. Ему казалось, самый воздух храма, оскверненного богопротивными обрядами, должен быть насыщен злом. Однако же церковь Всех Святых ничем не отличалась от любого другого обветшавшего и заброшенного здания. Здесь пахло гниющим деревом, а под ногами у Бартоломью шуршал ковер из опавших листьев, слетевших сюда сквозь дыры в крыше. До слуха доктора донесся отдаленный перезвон колокола. Если община Пришествия собирается на шабаш в полночь, ждать осталось недолго, отметил он про себя.

Джонстан вошел в церковь и сообщил, что во дворе не обнаружено ничего подозрительного. Кинрик, по его словам, уже занял наблюдательный пост на дереве. Майклу же, по мнению Джонстана, следовало притаиться в кустах и не сводить глаз с двери. Благодаря черной сутане, его никто не заметит — разумеется, если грузный монах не будет шуршать ветвями и сучьями.

— Скорее всего, главные свои обряды нечестивцы совершают в алтаре, — предположил Джонстан. — Мы можем следить за ними через окна, как Кинрик. Или забраться на крышу.

— Крыша наверняка прохудилась, — заметил Бартоломью, с сомнением глядя на потемневшие балки. — Того и гляди, провалится у нас под ногами.

— Но если мы останемся здесь, сатанисты наверняка нас обнаружат, и тогда нам не поздоровится, — возразил Джонстан.

Бартоломью вновь поднял голову к церковному своду. В огромных пробоинах темнело ночное небо, прогнившие перекрытия пронзительно скрипели от ветра.

— Что ж, попробуем найти местечко на крыше, — не слишком уверенно произнес Бартоломью.

Джонстан улыбнулся и одобрительно похлопал доктора по спине. В дальнем углу церкви они обнаружили узкую винтовую лестницу на колокольню, давно уже оставшуюся без колоколов. Ступени, скользкие от опавших листьев, прогибались под их весом; для сохранения равновесия Бартоломью обеими руками держался за стены, покрытые липкой плесенью. Внезапно гнилое дерево провалилось под ногой Джонстана, шедшего впереди. Взмахнув руками, тот покачнулся и тяжело рухнул на Бартоломью. От падения с высоты их обоих спас плащ доктора, зацепившийся за какой-то железный штырь, что торчал из стены.

— Вы ничего себе не повредили? — спросил Бартоломью после того, как ему вновь удалось обрести устойчивость.

— Кажется, я подвернул лодыжку, — пожаловался Джонстан, усаживаясь на ступеньку и потирая ногу.

Лицо его, смутно белевшее в сумраке, исказила гримаса боли. Бартоломью осторожно снял с проктора башмак и осмотрел поврежденное место. В темноте он не мог определить, сломана ли кость, но в том, что Джонстан сильно растянул сухожилие, не было сомнений. Доктор чувствовал, что больная нога вспухает прямо у него под пальцами.

— На крышу мы не полезем, — непререкаемым тоном заявил он. — Да и вообще, по моему разумению, нам надо, пока есть время, уносить отсюда ноги. Эта затея с самого начала была мне не по душе.

— Нет! — горячо возразил Джонстан и сжал руку доктора. — Мы обязаны во всем разобраться. Нельзя допускать, чтобы сатанисты продолжали творить в городе бесчинства. И уж если мы сюда явились, нелепо уходить, ничего не узнав.

— Но для подобных приключений нужны здоровые ноги, — заметил Бартоломью. — С поврежденной лодыжкой вам придется трудновато.

— Ничего, я потерплю, — покачал головой Джонстан. — Когда речь идет о том, чтобы положить конец мерзким злодеяниям, нельзя обращать внимание на пустяки.

Бартоломью взглянул вверх, на звезды, сияющие в темном небе.

— Предположим, мы найдем укромный уголок, где вы сможете сесть, — сказал он. — Но если нам придется спасаться бегством?

— Моя матушка постоянно сетует на мое легкомыслие, — вздохнул Джонстан, явно не желавший слушать предостережения доктора. — Говорит, с возрастом я не становлюсь благоразумнее. Может, она и права.

Он неуверенно поднялся на ноги и улыбнулся.

— Знаете, матушка всегда считала, что более всего мне подходит поприще клерка. Вероятно, я совершил ошибку, не последовав ее совету!

Бартоломью помог ему преодолеть оставшиеся ступеньки. Проскользнув в низкую дверь, они оказались на чердаке. Помещение освещал лишь свет луны, проникавший сквозь дыры в кровле; взглянув вниз, Бартоломью убедился, что несколько прогнивших досок успели рухнуть и теперь валяются на полу. Однако же стропила казались достаточно крепкими. Избегая ненадежных балок, они с Джонстаном вполне могли выбрать подходящее место для наблюдения.

— Думаю, вон оттуда мы лучше всего сумеем разглядеть, что происходит внизу, — протянул руку Джонстан.

Там, куда он указывал, зиял огромный провал, но рядом сохранилось несколько прочных перекрытий. Опираясь на руку доктора, Джонстан с трудом сделал несколько шагов. Балки угрожающе скрипели под его весом, но все же проктору удалось устроиться в относительной безопасности. Из закутка, где он уселся, открывался вполне удовлетворительный обзор.

Бартоломью отошел немного в сторону и сквозь стропила бросил взгляд в по-прежнему пустынный неф. В душе он горько сетовал на то, что позволил впутать себя в столь рискованное и, возможно, бессмысленное предприятие. Но тут перед внутренним его взором встала убитая Фрэнсис де Белем. Он сжал зубы и продолжил обход чердака, выбирая себе наблюдательный пункт. Оступившись, Бартоломью надавил ногой на прогнившую балку и через пару мгновений услышал, что обломки дерева мягко шлепнулись на каменный пол нефа. Доктор схватился рукой за стену и замер, ощущая, как предательски трясутся поджилки. Немного успокоившись, он вновь двинулся по шатким перекрытиям. Мысль о том, что ветхая крыша вот-вот обвалится и он рухнет с головокружительной высоты, ни на миг не оставляла Бартоломью.

Время тянулось томительно медленно. Каждый шаг давался с усилием. Наконец Бартоломью удалось найти несколько крепких балок прямо над алтарем. Однако, взглянув вниз, доктор понял, что сумеет рассмотреть отсюда лишь макушки собравшихся. Тогда ему пришло в голову устроиться лежа. Растянувшись на широкой балке, он остался доволен. Теперь алтарь был перед ним как на ладони.

Постепенно Бартоломью привык к высоте, и страх его начал ослабевать. Лежать на балке, защищенной от дождя и ветра, было даже удобно. Правда, ноги, которые доктор промочил во время перехода через реку, изрядно замерзли. Но тем не менее он понимал, что находится в лучшем положении, нежели Кинрик, вынужденный сидеть на дереве, или же мерзнущий в кустах Майкл. Чтобы согреться, Бартоломью плотнее завернулся в плащ и закрыл глаза. Церковь внизу по-прежнему тонула в темноте. До слуха доктора доносился лишь мерный шелест дождевых струй да шум ветра в кронах деревьев. Звуки эти навевали покой, и Бартоломью ощутил, несмотря на тревогу, что им овладевает дремота.

Внезапно очнувшись, он вздрогнул и вцепился обеими руками в балку, чтобы не упасть. Затем он вспомнил о Джонстане и принялся озираться по сторонам в поисках напарника. Проктор оставил свое укрытие и подавал Бартоломью какие-то отчаянные знаки. Он не разжимал губ, но даже в темноте можно было различить, что он страшно взволнован. Бартоломью посмотрел туда, куда указывал Джонстан, и едва не свалился вниз от испуга.

Всего в нескольких футах от него по стропилам карабкался какой-то человек. Сердце Бартоломью готово было выскочить из груди. Сейчас их неминуемо обнаружат! Он в отчаянии взглянул на Джонстана, но проктор снова скрылся в темном закутке. Доктор в полной растерянности распластался на балке. Как лучше поступить — замереть, надеясь остаться незамеченным, или же напасть на незнакомца, лишив того возможности нанести удар первым? Впрочем, если между ними завяжется потасовка, оба они рухнут вниз, напомнил себе Бартоломью. К тому же у Мэттью не было при себе никакого оружия.

Незнакомец приближался. Бартоломью затаил дыхание и натянул на голову плащ. В темноте трудно что-то разглядеть, твердил он про себя, а в особенности человека, с ног до головы закутанного в темную ткань. Фонаря у незнакомца нет, к тому же он не ожидает кого-либо здесь встретить и вряд ли станет внимательно осматриваться по сторонам. У Бартоломью есть шанс остаться незамеченным. Приблизившись к тому месту, где притаился доктор, незнакомец повернулся и призывно махнул рукой. Бартоломью с содроганием увидал, что по перекрытиям пробирается еще один человек.

Меж тем заброшенная церковь начала оживать. Сначала в нефе мелькнуло несколько темных безмолвных теней. В следующее мгновение вспыхнули факелы, и сумрак, царивший в церкви, развеялся. Теперь Бартоломью мог разглядеть участников сатанинского шабаша. Все они были в черных плащах с капюшонами, закрывавшими лица. Вокруг алтаря стояло двенадцать темных фигур. Еще двое на крыше — значит, их четырнадцать, подсчитал доктор. Устремив взгляд вниз, Бартоломью с замиранием сердца ожидал, когда же начнутся нечестивые ритуалы. Но пока участники сборища лишь приглушенно переговаривались, с тревогой озираясь по сторонам. Один из них так дрожал, что с трудом держался на ногах, другой в волнении грыз ногти. По словам де Белема, собрания секты проходили в обстановке дружеского участия и взаимного расположения. Но трудно было поверить, что эти одержимые душевным смятением люди собрались, чтобы приятно скоротать вечер.

Двое, что взобрались на крышу, тоже неотрывно смотрели вниз. Тот, который появился вторым, принес с собой толстый моток веревки, а напарник начал ее разматывать. Бартоломью имел неосторожность пошевелиться, и балка, где он лежал, громко заскрипела. Один из сатанистов тут же настороженно вскинул голову. Бартоломью замер, ожидая, что в следующее мгновение его беззащитного горла коснется острие кинжала. Но ничего не произошло, и, справившись с волной страха, Бартоломью отважился вновь поглядеть на непрошеных гостей. По всей видимости, они решили, что причиной скрипа был гулявший на чердаке ветер. Оба вновь смотрели вниз, где члены секты приступили к совершению своего таинственного обряда.

Голоса, поначалу едва слышные, возвысились, сливаясь в заунывный гул. Один из сатанистов поднялся на алтарь, и Бартоломью с содроганием увидал, что лицо его закрывает красная маска. Человек в маске заговорил, заглушая монотонное пение. Бартоломью краем глаза наблюдал за своими соседями по крыше и изо всех сил напрягал слух, пытаясь разобрать слова. Однако язык, на котором изъяснялся человек в маске, был незнаком доктору. Он различил лишь множество раз повторявшееся слово «caper» — именно так по латыни именовался козел.

Пение становилось все громче и громче. Несколько человек преклонили колена, а тот, что стоял в алтаре, принялся совершать причудливые телодвижения, напоминавшие танец. Внезапно он замер, испустил оглушительный вопль, простер вперед руки и запрокинул голову. Бартоломью показалось, что взгляд огненных глаз, сверкавших сквозь прорези маски, устремлен прямо на него, и внутренности врача болезненно сжались. С ужасом он ожидал, что в следующее мгновение громовой голос возвестит собравшимся о присутствии в церкви посторонних. Но и на этот раз опасность пронеслась мимо.

Люди, сидевшие на крыше, засуетились, и Бартоломью увидал, что прямо к алтарю спускается из-под церковных сводов огромная черная ворона. Пронзительно каркая, она несколько раз облетела вокруг алтаря и вылетела в одно из окон. Некоторые из членов секты, горестно стеная, закрыли лица руками, другие, раскачиваясь из стороны в сторону, продолжали пение. Человек в красной маске вновь принялся дергаться и изгибаться, продолжая диковинный танец. Лишь спустя несколько мгновений Бартоломью догадался, что ворону выпустили люди на крыше Значит, они пробрались сюда, дабы незримо принимать участие в наводящем ужас представлении! Несомненно, стоящие внизу были уверены, что зловещая черная птица материализовалась из воздуха.

Мрачное пение звучало все громче, человек в красной маске бешено молотил ногами по каменному алтарю. Когда голоса молящихся взмыли вверх и достигли наивысшего напряжения, сатанист в маске рухнул на пол и забился в судорогах. Бартоломью догадался, что трюк этот призван отвлечь внимание собравшихся от того, что происходит под крышей, и принялся наблюдать за своими соседями. Догадка его оправдалась — они вновь опустили некий предмет сквозь отверстие меж балками. В следующий миг пение стихло, и над головами сектантов в жутком безмолвии закружились на удивление огромные летучие мыши. Их было не меньше семи. По всей видимости, тайные участники действа принесли их в мешке и в надлежащий момент выпустили на свободу. Некоторое время отвратительные твари метались по церкви, не находя выхода, потом, одна за другой, устремились в окно и исчезли в темноте. Один из сектантов жалобно вскрикнул и бросился к двери, но остальные не дали ему бежать.

Человек в красной маске поднялся на ноги и снова принялся что-то бормотать нараспев. Обряд явно достиг апогея. Глава секты, сотрясаясь всем телом и совершая дикие прыжки, выкрикивал что-то нечленораздельное. Все прочие сгрудились вокруг алтаря и с ужасом оглядывались по сторонам. При этом они не прерывали пения, которое звучало все более пронзительно и отчаянно. Но вот один из поклонников дьявола рухнул на колени, припав лбом к каменному полу. Мгновение спустя его примеру последовали все остальные. Теперь, когда ни один случайный взор не мог подняться к церковным сводам, двое на крыше снова принялись за дело. Они извлекли из мешка голову козла и на тонкой веревке стали спускать ее вниз.

Человек в красной маске, по-прежнему завывая и вскрикивая, проворно отвязал веревку, давая своим подручным возможность убрать ее. Потом он испустил душераздирающий вопль и повалился навзничь. В церкви воцарилось гробовое молчание. Сатанисты робко поднимали глаза. Человек в маске поднялся, схватил козлиную голову за рога и воздел в воздух. Его паства в испуге жалась друг к другу.

— Господин наш говорил со мной на языке, на коем изъясняются ангелы тьмы, — изрек глава секты по-английски.

Некоторые сатанисты приглушенно зарыдали.

— Он сказал, что вам, его детям, надлежит повиноваться своему главе и не прекословить ему ни в чем. Прежде чем на небе народится новая луна, в этом городе еще раз прольется кровь. Господин пошлет нам знамение, дабы мы могли убедиться, что приход его близок.

Произнеся эту тираду, человек в маске благоговейно опустил козлиную голову на алтарь, низко поклонился и накрыл ее черной тканью. Обряд был завершен. По крайней мере, так думал Бартоломью. Но подручные главного сатаниста вновь засуетились. Сквозь отверстия в крыше закапала кровь, окропившая бредущих к дверям сектантов. Один из них поднял вверх искаженное рыданиями лицо, и Бартоломью узнал в нем Ричарда Талейта-старшего. Какая-то пожилая женщина замерла на месте, словно ужас сковал ей ноги. Взгляд ее был устремлен на черную ткань, под которой скрылась козлиная голова. То была мистрис Талейт. Супруг ее был так потрясен увиденным, что, похоже, позабыл о ней. Главный сатанист взял ее под руку и вывел из церкви, дабы она могла присоединиться к остальным нечестивцам.

Двое тайных участников действа собрали свой скарб и принялись пробираться к дверям. Они тщательно проследили за тем, чтобы не оставить никаких следов. Тот, что был меньше ростом, рискнул наступить на шаткую балку, дабы подобрать черное воронье перо.

Так и не заметив ни Джонстана, ни Бартоломью, они в молчании спустились по винтовой лестнице.

Глава секты поджидал их внизу. Некоторое время он о чем-то негромко переговаривался с низкорослым, а высокий стоял в почтительном отдалении. Бартоломью вытянул шею, пытаясь разглядеть их лица, но его усилия оказались тщетными. На незнакомцах были плащи с низко опущенными капюшонами, и даже если кто-нибудь из сектантов неожиданно вернулся бы в церковь, то не узнал бы их. Проводив помощников до дверей, глава секты стал приводить церковь в порядок. Бартоломью казалось, что прошла целая вечность, прежде чем поклонник дьявола потушил последний факел, снял маску и положил ее в сумку вместе с другими пожитками. Затем он закрыл голову капюшоном и вышел из церкви. Бартоломью беззвучно выругался. Он так и не сумел разглядеть лицо предводителя сатанистов; оставалось надеяться, что это удалось товарищам доктора.

Мэттью осторожно поднялся на ноги и потянулся. Он не имел представления, сколько времени продолжалась богопротивная церемония, но, судя по тому, как ныли его затекшие члены, обряд был довольно долгим. Пробираясь меж стропил, он случайно взглянул вниз, на каменный пол нефа. Тут же у него закружилась голова, он был вынужден замереть на месте и закрыть глаза.

Джонстан ожидал его у дверей на лестницу. На бледном лице младшего проктора блестели бисеринки пота.

— Господи боже, Мэтт, ну и натерпелся я страху! — воскликнул он. — У меня до сих пор поджилки трясутся! Мы должны как можно скорей выбраться из этого прибежища сатаны!

Бартоломью помог ему спуститься по лестнице. Стоило им оказаться в нефе, как из темноты внезапно возник Кинрик, заставив обоих вздрогнуть.

— Все сектанты разошлись, — вполголоса сообщил валлиец. — Я пытался проследить за их главарем, но он оказался на редкость проворным и сумел скрыться.

Кинрик явно избегал встречаться с Бартоломью взглядом. Похоже, на этот раз сметливый помощник не проявил обычного усердия, пронеслось в голове у доктора.

Несколько мгновений спустя к ним присоединился Майкл. Его пухлые щеки покрывала мертвенная бледность.

— Нам нельзя здесь оставаться, — первым делом заявил он и потянул Бартоломью за рукав. — Рассказ де Белема не имеет никакого отношения к истине. Он пытался внушить нам, что сатанинские секты не представляют опасности. Но мы своими глазами видели, что здесь поклоняются злу и пороку. Не сомневаюсь: все, что ныне творится в нашем городе, дело рук этих мерзких вероотступников.

Кинрик первым вышел в церковный двор и осмотрелся, дабы убедиться, что никто из сектантов не скрывается поблизости. Бартоломью и Майкл вели под руки отчаянно хромавшего Джонстана. Реку они снова перешли вброд, по пояс в холодной воде. Из-за проктора, тяжело повисшего на руках товарищей, передвигались они куда медленнее, нежели в прошлый раз. Когда небольшой отряд наконец оказался у задних ворот Майкл-хауза, Бартоломью вздохнул с облегчением. Миновав фруктовый сад, они вошли в кухню. Кинрик отправился за педелями Джонстана, по-прежнему стоявшими в карауле. Бартоломью разжег огонь. Ночь выдалась холодная, а Майкл и Кинрик, наблюдавшие за церемонией со двора, промокли до нитки.

Поставив на огонь кастрюльку с вином, доктор принялся осматривать ногу Джонстана. На поврежденной лодыжке расплылся огромный синяк, и нога так распухла, что стала едва ли не вдвое толще обычного. Бартоломью тщательно перевязал ее и устроил на стуле, подложив для мягкости свой плащ. Оглядев бледные лица товарищей, он убедился, что все они пребывают в подавленном настроении. Продрогшего Майкла по-прежнему сотрясала крупная дрожь. Бартоломью налил им подогретого вина. Майкл осушил свой бокал со скоростью, поразительной даже для него, и потянулся за новой порцией.

— Кому-нибудь удалось разглядеть лицо главаря мерзкого шабаша? — подал голос Джонстан.

Все отрицательно покачали головами.

— Вот неудача, — вздохнул Бартоломью. — Я надеялся, что ты его видел, Майкл.

— Нет, он был слишком далеко, — пожал плечами Майкл. — К тому же он низко надвинул на лицо капюшон. Я еще удивился, как он ухитряется ходить почти вслепую. Но одного из участников сборища я узнал. Представьте себе, там был Ричард Талейт.

— Шериф? — потрясенно выдохнул Джонстан.

— Нет, его отец, торговец. Возможно, шериф тоже присутствовал, но я его не разглядел.

— Зато его матушка там точно была, — произнес Бартоломью. — Супруг ее так испугался, когда с потолка полилась кровь, что бросил несчастную женщину на произвол судьбы.

— Откровенно говоря, я тоже испугался, — содрогнувшись, признался Кинрик. — Сначала я думал, это краска, но потом пригляделся и увидал, что это самая настоящая кровь.

— Скорее всего, то была кровь козла, — предположил Бартоломью.

— Да-да, кровь козла, — подхватил Джонстан.

— Что до меня, то я от страха едва не лишился рассудка, — приглушенным голосом изрек Майкл. — Помните, как черная птица вдруг возникла из темноты? Ох, а когда я увидал козлиную голову, спустившуюся с небес, душа у меня ушла в пятки. Не приведи господь еще раз увидать такое. Воистину, сам князь тьмы посетил этой ночью сборище своих нечестивых приспешников.

Кинрик согласно кивал, а Джонстан, закрыв глаза, несколько раз истово перекрестился.

— Скажите, Мэттью, а чем занимались те двое, что притаились на чердаке поблизости от вас? — осведомился проктор. — Я никак не мог разглядеть, что они делают.

Тут только Бартоломью осознал, что стал единственным свидетелем тайных трюков, столь поразивших всех прочих очевидцев. Кинрик и Майкл наблюдали за церемонией со двора, а Джонстан был слишком далеко. Фальшивые чудеса, происходившие во время магического ритуала, ввели в заблуждение не только сатанистов, но и сторонних наблюдателей. Неудивительно, что у них такой подавленный вид, усмехнулся про себя Бартоломью.

— Отвратительные знамения, свидетелями которых мы стали нынешней ночью, служат наилучшим доказательством твоих слов, Майкл, — с улыбкой изрек доктор. — Ты ведь часто твердишь, что представители рода человеческого имеют привычку приписывать дьяволу свои собственные злодеяния.

Остаток ночи Джонстан провел в кабинете Бартоломью, на соломенном тюфяке. Утром явились два педеля, чтобы отвести своего патрона домой.

— В течение нескольких дней вы должны дать больной ноге покой, — напутствовал его Бартоломью. — Есть кому о вас позаботиться?

— Да, я ведь живу с матушкой, — улыбнулся Джонстан. — И уж конечно, она будет меня холить и лелеять. Но при этом беспрестанно ворчать, что лишь закоренелый безумец способен лазить по крышам в потемках.

Расставшись с неунывающим младшим проктором, Бартоломью принялся перебирать в памяти сведения, что им удалось раздобыть. Быть может, несколько дней назад он столкнулся в саду с главой секты и двумя его приспешниками? Нет, возразил сам себе Бартоломью. Незнакомец, впившийся зубами в его руку, был огромного роста, чего нельзя сказать ни про одного из сатанистов. А вот под описание «обыкновенного» человека, данное Сибиллой, все трое вполне подходят. Да, не исключено, что городских проституток убивал кто-то из них. Ведь согласно предсказанию главы секты, очередное убийство совершится до появления на небе новой луны. Наверняка сатанист утверждал это, рассчитывая на своих подручных, искушенных в кровопролитии.

А если глава нечестивой секты — не кто иной, как Николас из Йорка, убедивший свою паству, что он воскрес из мертвых по милости князя тьмы? Чем больше Бартоломью припоминал хитрости, на которые пускался главарь с целью навести ужас на сектантов, тем более достоверным представлялось ему это предположение. Что может потрясти души сильнее, чем мертвец, восставший из могилы? Тем более что многие своими глазами видели Николаса в гробу.

Тут в дверь комнаты Бартоломью просунулась голова Майкла.

— Мы должны во что бы то ни стало предотвратить новое убийство, — заявил доктор, не тратя времени на приветствия.

— Согласен, — кивнул Майкл, тяжело опускаясь на кровать. — Но каким образом? Спрятать всех городских потаскух в нашем колледже? А что, мысль неплохая. И шлюхи останутся целы, и мы неплохо повеселимся.

— У меня есть другое предложение, более разумное, — усмехнулся Бартоломью и направился к дверям.

Майкл, что-то ворча себе под нос, последовал за ним.

Бартоломью пошел в кухню и осведомился у Агаты, где живет леди Матильда. Дородная прачка вызвалась самолично его проводить. Они вышли из колледжа через задние ворота и двинулись через поля, во избежание ненужных встреч и расспросов. Вскоре они оказались поблизости от больницы Святого Иоанна. Этот квартал именовался в городе еврейским, ибо прежде здесь располагались дома еврейских купцов, в 1290 году изгнанных из Англии. Пройдя по улице, где и в столь ранний утренний час царило оживление, Агата остановилась у дверей маленького деревянного домика.

— Матильда! — крикнула Агата так зычно, что несколько прохожих в удивлении воззрились на нее. — К тебе клиенты!

Бартоломью недовольно поморщился, Майкл же, казалось, ничего не имел против подобного именования. Агата многозначительно подмигнула им и направилась к соседнему дому, в котором проживала одна из ее бесчисленных родственниц. Доктор поймал на себе несколько любопытных взглядов. Ему вовсе не хотелось, чтобы его увидели у дверей знаменитой городской проститутки да еще в компании монаха. Однако делать было нечего. Майкл набросил капюшон, но отнюдь не стал неузнаваемым, а лишь придал своему облику таинственность.

Матильда открыла дверь, улыбнулась явному смущению нежданных гостей и пригласила их в дом. Предложив доктору и монаху сесть, радушная хозяйка подала им холодного белого вина. В комнате царила безупречная чистота, пол был покрыт добротными шерстяными коврами, на стенах висели гобелены. Резная мебель отличалась редким изяществом, на стульях лежали вышитые подушки. У окна Бартоломью с удивлением заметил письменный стол, на нем — пергамент и перья. Судя по всему, леди Матильда отличалась не только правильной и благозвучной речью, но и умением писать.

— Что привело вас ко мне, джентльмены? — осведомилась она, искоса бросая на Майкла лукавый взгляд, вогнавший монаха в краску. — Насколько я понимаю, вам не требуются те услуги, что я обычно оказываю мужчинам.

К Майклу уже вернулась привычная самоуверенность, он подмигнул Матильде и многозначительно усмехнулся.

— Нас привела к вам необходимость сообщить кое-какие важные сведения, — поспешно заявил Бартоломью, не дав монаху возможности завязать игривую беседу. — Из источников, которые мы не можем вам открыть, нам стало известно, что в городе замышляется еще одно убийство и оно должно совершиться до новолуния.

Матильда пристально взглянула на доктора. Лукавые огоньки, игравшие в ее глазах, мгновенно погасли.

— Новая луна народится через четыре дня, — сказала она и добавила, заметив откровенное удивление монаха: — Тот, кому часто приходится выходить из дому после заката, имеет возможность наблюдать за ночным светилом.

С этими словами Матильда поднялась, подошла к окну и остановилась там, тихонько барабаня по подоконнику длинными изящными пальцами.

Бартоломью не сводил с нее изучающего взгляда. Эта женщина с роскошными волосами редкого медового оттенка, заплетенными в толстую косу, и в самом деле была очень хороша. Высокая и стройная, она отличалась непринужденной грацией, какую Бартоломью редко встречал и в женщинах куда более высокого положения. Воплощением подобной грации являлась Филиппа, его невеста. Мысль о Филиппе заставила доктора виновато потупиться. В последнее время он редко вспоминал о своей нареченной, ибо все его помыслы занимало расследование таинственных злодеяний. В прошлое воскресение он даже не дал себе труда написать Филиппе — за два месяца, минувших после ее отъезда в Лондон, такое случилось впервые.

— Благодарю вас, джентльмены, что вы сочли нужным поставить меня в известность.

Мелодичный голос Матильды отвлек Бартоломью от печальных размышлений.

— Я не премину сообщить всем сестрам, что в ближайшие дни им следует быть особенно осмотрительными.

— Сестрам? — переспросил Майкл, и в глазах его заплясали насмешливые искорки.

— Я имела в виду своих товарок по ремеслу, брат, — изрекла Матильда, сопроводив эти слова ледяным взглядом, способным привести в замешательство многих мужчин.

Однако Майкл, нимало не смутившись, ответил ей усмешкой, которая показалась Бартоломью откровенно похотливой.

— Мы, люди святой жизни, привыкли вкладывать иной смысл в слово «сестра», — заявил он.

— Ну, теперь вы узнали, какой смысл вкладываем в это слово мы, гулящие девки, — сияя улыбкой, произнесла Матильда.

Бартоломью незаметно дернул Майкла за рукав, давая понять, что игривой перепалке пора положить конец. Он в очередной раз удивился тому, что человек, питающий столь откровенную тягу к женщинам, избрал для себя поприще, связанное с неукоснительным соблюдением обета целомудрия. Для Бартоломью не было секретом, что брат Майкл нередко нарушает монашеские правила. Он порой приступал к еде без благодарственной молитвы, частенько грешил чревоугодием и без зазрения совести пропускал церковную службу. Теперь Бартоломью не мог отделаться от подозрения, что Майклу не чужды и прегрешения иного рода.

Когда они расстались с Матильдой и направились в колледж, солнце уже поднялось над крышами домов и залило город мягким утренним светом. По Хай-стрит грохотала целая вереница повозок, спешивших на ярмарку. Все они были доверху нагружены разнообразными товарами — тканями, мебелью, посудой, сырами, тушами животных. Сточные канавы по обеим сторонам улицы были переполнены из-за недавнего дождя, и зловонные коричневые лужи, тут и там видневшиеся на тротуаре, вынуждали Бартоломью и Майкла совершать рискованные прыжки. В одной из канав жалобно блеял баран, утонувший в грязи по брюхо. Фермер, громко чертыхаясь, старался выманить животное при помощи пучка травы.

Так как Бартоломью и Майкл не успели к завтраку, они купили у булочника горячие овсяные лепешки. Откусив кусок, доктор сморщился, ибо на зубах у него заскрипели плохо промолотые зерна и мелкие камешки. Покончив с лепешкой, он по-прежнему чувствовал себя голодным. Увы, у него не хватало денег на один из соблазнительных пирогов, лежавших в корзине булочника. Бартоломью отошел на пару шагов и увидал, что к булочнику подскочила орава оборванных детей; один мальчуган выхватил из корзины хлеб и бросился наутек. В толпе сорванцов Бартоломью узнал двух сыновей мельника, и доктор вспомнил их маленького брата — возможно, того уже не было в живых.

Майкл свернул к церкви Святой Марии, намереваясь доложить де Ветерсету о результатах ночной вылазки, а Бартоломью направился к своим студентам. Первым делом он проверил, хорошо ли они запомнили содержание книги Галена, которую он велел им прочитать. Результаты опроса не удовлетворили доктора. Выяснилось, что студенты прервали чтение, едва ознакомившись с первым разделом.

— Брат Бонифаций заявил, что негоже предсказывать исход болезни. По его словам, это ведомо лишь Господу, — сообщил Грей в качестве оправдания.

Бартоломью, пытаясь не дать воли закипавшему раздражению, провел рукой по волосам. Он никак не ожидал, что неутомимый Бонифаций сумеет отыскать ересь даже в книге Галена. Труд этот, воплотивший в себе самые традиционные взгляды на медицину, служил надежным подспорьем для докторов в течение последних столетий. Ныне Галена можно было считать изрядно устаревшим, ибо открытия недавнего времени поставили под сомнение многие его теории и утверждения.

Бартоломью взял со стола чашку и повертел в руках.

— Брат Бонифаций, если я выпущу это чашку из рук, что произойдет? — обратился он к своему недоброжелателю.

— Она упадет на пол, — процедил Бонифаций, вперив в доктора подозрительный взгляд.

— А если я уроню горящую свечу на эти тростниковые циновки, каковы будут последствия?

— Они вспыхнут.

— О, брат Бонифаций, я вижу, вы позволяете себе предсказывать грядущие события. Почему же докторам нельзя предсказывать, каков будет исход болезни?

— Предсказание не является ересью, когда речь идет об очевидном, — ледяным тоном изрек молодой францисканец. — Но лишь Богу ведомо, суждено человеку жить или умереть. Тот, кто дерзает предугадывать это, совершает великий грех.

— Однако существуют смертельные ранения и недуги, неизбежно сводящие больного в могилу. Все усилия докторов порой бесполезны, — с досадой произнес Бартоломью. — По-вашему, подобное утверждение тоже ересь?

— Я же сказал — когда речь идет об очевидном, ересь ни при чем! — злобно возвысил голос Бонифаций.

— Но то, что представляется очевидным вам, кому-то другому может показаться сомнительным, — усмехнулся Бартоломью. — Вы берете на себя смелость определять, что очевидно, а что нет. Не вижу большой разницы между вашим поведением и попытками докторов определить, насколько опасен недуг.

Бонифаций полоснул по лицу доктора гневным взглядом, однако не проронил ни слова. Бартоломью мог бы продолжить спор, разбив все аргументы противника в пух и прах, но не видел в этом надобности. Подозвав к себе Грея, он приказал продолжить чтение заданного раздела сочинения Галена, а по окончании приступить к чтению комментариев к книге. По залу пронесся горестный вздох: студенты поняли, что заниматься предстоит до самого вечера. Но испытательный диспут неумолимо приближался, и будущим медикам приходилось наверстывать время, потерянное в бесплодных спорах.

— Здорово ты разделался с самодовольным францисканцем, — заметил наблюдавший за ними Майкл. — Поставил его на место. У меня он тоже как кость в горле. Вечно мутит воду во время лекций по теологии. Я ничего не имею против живого обмена мнениями, но все утверждения этого малого продиктованы невежеством и ограниченностью.

— Если Бонифаций не будет мешать моим студентам заниматься, они достойно выдержат испытание, — нахмурившись, заметил Бартоломью. — За исключением бедняги Дейнмана, конечно. Впрочем, довольно говорить о невежественном францисканце. Меня пригласили в Гонвилл-холл на дискуссию о заразных заболеваниях. Насколько мне известно, два доктора прибыли из Парижа, чтобы принять в ней участие.

Врач улыбнулся, предвкушая интересную беседу, и направился в свою комнату за сумкой. Майкл ждал его на улице.

— Имей в виду, сегодня нам предстоит повидать сэра Ричарда Талейта, — окликнул он.

— Отца шерифа? — подал голос Бартоломью, высовываясь из окна. — Ты уверен, что стоит с ним беседовать? Вспомни, свидетелями чего мы стали вчера. Думаю, с участником подобного действа нам следует вести себя очень осторожно.

— До сей поры мы соблюдали изрядную осторожность, и в результате наше расследование зашло в тупик, — усмехнулся Майкл. — Пора изменить тактику. К тому же де Ветерсет считает, что настало время решительных действий.

— Канцлеру, конечно, легко говорить. Мы будем рисковать, а он — сидеть в комнате рядом со своим драгоценным сундуком, — пробурчал Бартоломью.

— Де Ветерсет настаивает, чтобы мы встретились с Талейтом-старшим немедленно, — с угрюмой усмешкой сообщил Майкл.

— Немедленно? — переспросил Бартоломью, выходя из комнаты с сумкой в руках. — А как же моя дискуссия?

— Надеюсь, разговор со стариком Талейтом не отнимет слишком много времени, — заявил Майкл. — Так что ты успеешь вдоволь наговориться со своими учеными коллегами.

— Ох, как мне надоело это проклятое расследование! — простонал Бартоломью. — Ладно, пошли. Только постарайся не слишком затягивать беседу.

Ричард Талейт-старший проживал в прекрасном особняке поблизости от церкви Гроба Господня. Дом, наполовину каменный, наполовину деревянный, отличался вместительностью и удобством. На отполированных до блеска полах лежали великолепные ковры, стены были сплошь завешаны роскошными гобеленами. Слуга провел Бартоломью и Майкла в заднюю часть дома, в просторную светлую комнату с окнами в сад.

Талейт не спешил выйти к гостям, и Бартоломью принялся нетерпеливо расхаживать по комнате взад-вперед. Даже Майкл счел, что Талейт мог бы быть полюбезнее, хотя для монаха минуты ожидания скрашивало стоявшее на столе блюдо со свежими булочками.

Наконец Талейт вошел в комнату, виновато раскинув руки. Впрочем, судя по выражению его лица, он не испытывал ни малейшего раскаяния. Бартоломью отметил, что отец и сын Талейты чрезвычайно походят друг на друга — как тщедушным сложением, так и жидкими светлыми волосами.

— Это утро у меня выдалось на редкость хлопотливым, — сообщил Талейт-старший, усаживаясь и протягивая руку к блюду с булочками. В следующее мгновение он заметил, что благодаря Майклу оно уже опустело.

— А мы, напротив, довольно долго прохлаждались без дела, — укоризненно изрек монах.

Талейт пропустил его слова мимо ушей, положил подбородок на скрещенные пальцы и устремил на посетителей равнодушный взгляд.

— Чем могу служить, джентльмены?

— Скажите, давно ли вы стали членом общины Пришествия? — без обиняков вопросил Майкл.

Самоуверенная улыбка медленно сползла с лица Талейта.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — едва слышно пробормотал он.

— Ни к чему кривить душой, — отрезал Майкл. — Вас видели в церкви Всех Святых во время некой церемонии, которую никак нельзя считать богослужением. Вас и вашу супругу. Кстати, она оправилась после вчерашнего потрясения?

Бартоломью поморщился. Он понимал, что Майкл рассчитывает захватить собеседника врасплох и вынудить к откровенным признаниям. Однако же, по мнению доктора, расчет мог не оправдаться. Талейта-старшего, почетного горожанина и лорд-мэра, не так просто взять на испуг. Бартоломью решил, что пора вмешаться.

— Возможно, нам придется побеседовать и с мистрис Талейт, — произнес он самым любезным тоном.

— Это невозможно, — решительно воспротивился Талейт. — Моя супруга нездорова. У нее уже был доктор, он пустил ей кровь и посоветовал оставаться в постели. Она никак не может вас принять. И я тоже вынужден вас покинуть, джентльмены.

С этими словами Талейт сделал попытку выскользнуть из комнаты, однако Бартоломью преградил ему путь.

— Кто из членов общины Пришествия держит вас в таком страхе? — вполголоса осведомился он.

Талейт беспомощно уставился на доктора. По его взгляду Бартоломью видел, что тот пребывает в нерешительности.

— Вы можете освободиться от довлеющего над вами страха, — мягко заметил Бартоломью. — Если вы откровенно расскажете нам обо всем, возможно, мы сумеем помочь.

В глазах Талейта мелькнула искра надежды. Он глубоко вдохнул, словно собираясь с силами.

— Вы что, не видите — мой отец не желает с вами разговаривать! — раздался резкий голос за спиной Бартоломью.

Обернувшись, доктор увидал шерифа, стоявшего в дверях в окружении двух солдат.

— Мы пытались помочь вашему отцу выпутаться из весьма затруднительного положения, — произнес Бартоломью.

— Вы пытались вмешаться в дело, не имеющее к вам никакого отношения, и весьма преуспели в этом, — ледяным тоном изрек шериф — Мой отец не нуждается в вашей помощи. Прошу вас, немедленно оставьте наш дом.

— Может, вы предоставите своему отцу право решать, разговаривать с нами или нет? — насмешливо осведомился Майкл. — Или он у вас в полном подчинении?

— Убирайтесь! — взревел Талейт-старший. — Я не звал вас к себе и не намерен терпеть ваши оскорбительные намеки. Уходите немедленно, или солдаты вышвырнут вас вон.

Он сделал широкий жест в сторону двери. От недавней его растерянности не осталось и следа. Бартоломью с досадой понял, что подходящий момент упущен. Талейт-старший, скорее всего, выложил бы им все, не подоспей шериф ему на подмогу. Несомненно, отец заставил их так долго томиться в ожидании, потому что посылал в замок за сыном. Значит, старик чувствовал, что ему необходима защита. Может статься, Талейт-старший вступил в общину Пришествия по тем же причинам, что и де Белем, а ныне осознал: все пути назад отрезаны.

Шериф, прислонившись к дверному косяку, переводил гневный взгляд с Бартоломью на Майкла.

— Вы не слышали, что сказал мой отец? — сквозь зубы процедил он. — Убирайтесь, или вам придется иметь дело с моими людьми.

— А собственными руками вы, значит, не в состоянии вышвырнуть из дома незваных гостей? — усмехнулся Майкл. — Ну и семейка, прости господи. Отец беспрекословно слушается сына, а сын, едва доходит до рукопашной, прячется за спины солдат. Идем, Мэтт. Настоящим мужчинам нечего делать здесь.

Про себя Бартоломью не мог не восхититься самообладанием Майкла. Однако он весьма сомневался, уместны ли в подобных обстоятельствах столь язвительные выпады. Следуя за Майклом, он с содроганием ожидал, что вот-вот меж его лопаток вонзится острие кинжала. Шериф Талейт вышел на крыльцо вслед за ними.

— Если вы не перестанете вмешиваться в мои дела или осмелитесь еще раз потревожить мою семью, вам обоим не миновать тюрьмы, — во весь голос провозгласил он. — Можете мне поверить — в подземельях замка не очень уютно. И ни канцлер, ни епископ не сумеют вызволить вас оттуда. Тем, кто обвинен в государственной измене, не приходится рассчитывать на заступничество.

Произнеся эту тираду, шериф громко хлопнул дверью и в сопровождении солдат направился в сторону замка.

— Что этот пустомеля нес про государственную измену? — пробормотал Майкл, одновременно до крайности разъяренный и испуганный. — На каком основании он предъявит нам такое обвинение? Наше дознание не имеет к государственной измене ни малейшего отношения!

— Ну, служители закона поднаторели в измышлении ложных обвинений, — пожал плечами Бартоломью. — Для этого они идут на все — оговор, лжесвидетельство, подлог. Им хорошо известно, как заставить человека возвести на себя напраслину.

Бартоломью взял Майкла за рукав и потянул прочь от дома Талейта-старшего.

— Так что, брат, тебе следует держать язык за зубами. Мы с тобой окончательно вывели шерифа из терпения. И одного неверного шага будет достаточно, чтобы он привел в исполнение свою угрозу.

— Меня повесят за государственную измену, а тебя сожгут за ересь, — мрачно усмехнулся Майкл. — Ничего не скажешь, канцлер поручил дознание достойным ученым мужам.

Бартоломью расстался с другом и торопливо зашагал по Милн-стрит. Он направлялся в Гонвилл-холл, куда магистр медицины отец Филиус пригласил на диспут двух докторов из Парижа — Боно и Матье.

— О, рад приветствовать вас, доктор Бартоломью, — с поклоном изрек Боно, когда Бартоломью в сопровождении привратника вошел в зал собраний. — В Париже я не раз встречался с вашим учителем Ибн-Ибрагимом.

Известие это ничуть не удивило Бартоломью. Париж не так уж велик, и человек столь выдающейся учености, как его наставник, не мог не стяжать в этом городе широкой известности.

— Как он поживает? — осведомился Бартоломью, радуясь возможности узнать что-нибудь о своем учителе.

— Неплохо, — пожал плечами Боно. — Хотя, должен признать, более чем странные убеждения Ибн-Ибрагима ставят под угрозу его благополучие. Во время последнего чумного поветрия он заявил, что заразу переносят животные! Трудно представить себе более нелепый вымысел, не правда ли?

— Животные? — недоверчиво переспросил отец Филиус. — И на каком же основании он утверждал подобное?

— По словам Ибн-Ибрагима, некие исследования, якобы им проведенные, доказали, что ветер не имеет отношения к распространению заразы. И тогда он решил возложить всю вину на животных.

Бартоломью задумчиво сдвинул брови. Теория Ибн-Ибрагима казалась ему вполне вероятной. Однако же сам он страшными зимними месяцами 1348 и 1349 года и близко не подходил к животным, но тем не менее переболел чумой. Как бы он хотел обсудить эту проблему с самим учителем! Несомненно, мудрый старый араб дал бы ответы на многие вопросы, занимавшие его ученика.

— Этот человек — еретик, — непререкаемым тоном заявил доселе молчавший Матье. — На вашем месте, доктор Бартоломью, я не стал бы предавать огласке, что он является вашим наставником. Вам известно, что в последнее время Ибн-Ибрагим все чаще прибегает к хирургии?

Бартоломью счел за благо промолчать. Он сам нередко использовал хирургические приемы и на опыте убедился в их действенности. Вполуха он прислушивался к голосам своих коллег, с пылом утверждавших, что докторам негоже пачкать руки кровью и хирургию надо оставить в удел цирюльникам. По мере того как их аргументы становились все более многословными, крепло охватившее Бартоломью беспокойство. Доктор не сомневался, что вскоре и его, подобно Ибн-Ибрагиму, назовут еретиком. И тогда ему придется держать ответ за собственные взгляды и убеждения.

Постепенно от хирургии дискуссия перешла к вопросам распространения заразы. Бартоломью заявил, что доктор, не дающий себе труда вымыть руки до и после осмотра больного, сам может служить источником заразы. И вновь не встретил понимания. В ответ на его слова Боно недоверчиво покачал головой, а Матье откровенно рассмеялся. Отец Филиус промолчал. Они с Бартоломью говорили об этом много раз, но так и не сумели ничего доказать друг другу.

К тому времени, как за окном начали сгущаться сумерки и колокол Гонвилл-холла оповестил о времени вечерней трапезы, Бартоломью окончательно убедился в тщетности своих попыток найти общий язык с коллегами. Отклонив приглашение на ужин, он вернулся в Майкл-хауз. У ворот привратник сообщил доктору, что его срочно требуют в замок. Бартоломью устало побрел по пыльной улице, гадая, какая надобность заставила Талейта вызвать его в замок незадолго до комендантского часа. После тяжелого дня у доктора отнюдь не было желания встречаться с грубым и враждебно настроенным шерифом.

Стоило ему подняться на холм, как навстречу ему устремился ожидавший у ворот сержант.

— Вы все же пришли, доктор! — с явным облегченьем воскликнул он, хватая Бартоломью под руку. — Мы боялись, что вы не придете. После того, что случилось в последние дни…

— Что вы имеете в виду? — сухо осведомился Бартоломью, освобождая свою руку.

— Вы были дружны с дочерью де Белема, а шериф ничего не сделал, дабы отыскать ее убийцу, — пробормотал сержант, тревожно озираясь по сторонам. — Честно говоря, прежде он никогда не пренебрегал своими обязанностями, — добавил он более уверенно. — Но в последнее время его точно подменили.

— И в чем же причина перемены? — спросил Бартоломью.

— Мы думаем, его одолели семейные неприятности, — пожал плечами сержант. — А впрочем, откуда нам знать.

Они миновали сторожевую будку и вошли во внутренний двор замка, освещенный неверным светом факелов. Грозные силуэты башен и зубчатых стен четко вырисовывались на фоне вечернего неба.

Сержант провел Бартоломью в северное крыло здания. Миновав Большой зал, они спустились по лестнице и оказались в небольшой комнате, где на грязном соломенном тюфяке лежал молодой парень. Лоб его покрывала испарина, с губ беспрестанно срывались стоны. Солдаты, стоявшие вокруг, молча расступились и пропустили доктора.

— Бедняга пострадал из-за несчастной случайности, — пояснил сержант, поймавший вопросительный взгляд Бартоломью. — Мы упражнялись в стрельбе из лука. Когда занятия были окончены, я велел ему убрать мишени. А вот этот солдат, Руфус, по ошибке пустил еще одну стрелу.

Руфус, на которого устремилось множество укоризненных взглядов, отступил в тень и потупился.

— Клянусь, я сделал это не нарочно! — прошептал он. — Я не видел, что он идет за мишенями.

Бартоломью опустился на колени и осмотрел рану. Стрела вонзилась парню в руку чуть выше локтя. Глядя на зазубренный наконечник, Бартоломью размышлял, как лучше поступить — протолкнуть стрелу сквозь плоть и вытащить с другой стороны или же сделать небольшой разрез. Второй путь, несомненно, причинил бы раненому меньше страданий, поскольку стрела вошла в руку не столь уж глубоко. Но разрез требовал использования хирургических инструментов, а Бартоломью вдоволь наслушался сегодня обличительных тирад о том, что врач впадает в ересь, опускаясь до ремесла цирюльника. Меж тем раненый, стеная, не сводил с доктора умоляющих глаз.

Бартоломью достал из сумки бутылочку с сильным болеутоляющим настоем, вылил несколько капель в стакан с вином и дал его больному. Когда тот погрузился в полудрему, Мэттью сделал знак солдатам придержать товарища, достал отточенный сверкающий нож и, не обращая внимания на пронзительные вопли пациента, быстро разрезал плоть и извлек наконечник. Юноша испустил облегченный вздох, когда Бартоломью показал ему окровавленный кусок железа. Доктор промыл рану, наложил на нее повязку с отваром целебных трав, приготовил раненому снотворное снадобье и собрался уходить. Он обещал непременно заглянуть завтра.

Один из солдат проводил Бартоломью до ворот.

— Благодарю вас, доктор, — сказал он, протягивая Бартоломью несколько разнокалиберных монет. — Скажите, он будет жить? Рука у него не отсохнет?

— Рана совершенно не опасна, — заверил его Бартоломью. — Ни один из крупных сосудов не поврежден. Товарищ ваш быстро поправится. Если только, разумеется, в рану не попадет какая-нибудь зараза.

— Утром у нас был отец Филиус, — сообщил солдат. — Сказал, что ничем не может помочь, и посоветовал обратиться к цирюльнику, Робину из Гранчестера. А Робин предложил отрезать руку до самого плеча и потребовал за это пять серебряных пенни. Мы не смогли собрать таких денег, а резать руку в долг он отказался. Тогда мы решили дождаться, пока шериф уйдет домой, и послать за вами.

Неожиданно солдат улыбнулся, обнажив ряд крупных коричневых зубов.

— Агата, моя дальняя родственница, служит у вас в колледже прачкой. Она рассказывала мне, что вы не требуете с бедных людей слишком высокой платы.

Бартоломью улыбнулся в ответ и пожал руку солдата. Агата была права; доктор вел тщательный учет израсходованных лекарств, но никогда не записывал, кто и сколько ему задолжал. Нередко он совершенно забывал о долгах за лечение. Подобная забывчивость весьма сердила Майкла: монах утверждал, что люди нередко злоупотребляют снисходительностью доктора. Мастер Кенингэм, напротив, всячески одобрял готовность Бартоломью бескорыстно помогать беднякам, ибо добрая слава доктора улучшала отношение горожан к колледжу.

По пути в Майкл-хауз Бартоломью грустно размышлял о том, сколь часто причиной гибели больного является невежество лекаря. Не многим из тех, кому по какой-либо причине отрезали конечность, посчастливилось выжить, в особенности если операцию проводил неумелый цирюльник Робин. Он был так медлителен, что больные нередко умирали от кровопотери прямо под ножом. Именно поэтому цирюльник всегда требовал плату вперед: он знал, что со скорбящих родственников покойника получить деньги не просто. И сейчас этот невежа безжалостно предложил лишить молодого солдата руки, хотя для извлечения стрелы требовался всего лишь небольшой разрез.

Когда Бартоломью спустился с холма, его нагнал запыхавшийся мальчишка.

— Меня послали за вами, — выдохнул он. — Произошло несчастье. Срочно нужна ваша помощь, доктор. Прошу вас, идемте за мной!

Бартоломью послушно последовал за посыльным, хотя более всего ему хотелось оказаться в своей комнате в колледже. Мальчуган рысцой пробежал по Хай-стрит и резко свернул, дойдя до двора церкви Святой Марии. Когда провожатый стремительно метнулся в сторону и исчез в кустах, Бартоломью понял, что дело неладно — он попал в ловушку. Мэттью повернул 51 побежал в сторону Хай-стрит, однако было уже поздно.

Из темноты вышли несколько человек, преградив доктору путь к отступлению. Бартоломью наклонил голову и устремился прямо на них. Ряд незнакомцев дрогнул, и в какое-то мгновение у Бартоломью появилась надежда, что он сможет прорваться. Однако в следующий миг мощный удар сбил его с ног, и доктор растянулся на мокрой траве. Чья-то могучая рука придавила его к земле с такой силой, что Мэттью едва мог дышать. Он отчаянно извивался, пытаясь сбросить с себя невидимого противника, но все его усилия были тщетны.

В глазах его начало темнеть, но тут железная хватка ослабела, и доктора рывком поставили на ноги. Перегнувшись пополам, он беспомощно хватал ртом воздух. Несмотря на испуг, Бартоломью успел заметить, как нечто большое и темное стремительно метнулось в заросли. Но он смог разглядеть лишь колыхавшиеся ветви, меж которыми пробирался неведомый враг.

— Как прикажете понимать ваши поступки, Мэттью Бартоломью? — раздался звучный голос, и перед ним предстала Джанетта, украшенная покрывалом блестящих черных волос, — Недавно вы явились сюда незваным, а когда приглашают, пытаетесь бежать!

Джанетта кивнула двум дюжим парням, державшим Бартоломью, и те выпустили пленника.

— Я думала, вы хотите побеседовать со мной.

Бартоломью все еще не мог отдышаться и затравленно озирался по сторонам. Подручные Джанетты, по-прежнему храня молчание, отступили в темноту. Но доктор понимал, что они набросятся на него по первому знаку своей повелительницы. И сейчас, когда они с Джанеттой остались наедине, он ощущал на себе множество враждебных взглядов.

— Так что же? — сказала она, по-прежнему сияя улыбкой. — Что вы хотели от меня узнать?

На память Бартоломью пришли предостережения Матильды. Он замешкался, не зная, как лучше выйти из затруднительного положения.

— Мастер Талейт сообщил мне, что вы видели, как Фруассар убил свою жену, — произнес он наконец. — Именно об этом я намеревался вас расспросить.

— Шериф сказал вам, что я была свидетельницей убийства? — с неподдельным изумлением переспросила Джанетта.

Бартоломью, опустившись на могильный камень, настороженно поглядывал на свою собеседницу.

— Да будет вам известно, я ни разу не встречалась с Талейтом, — заявила Джанетта. — Конечно, я немало о нем наслышана. Но сама даже словом с ним не перемолвилась.

— Почему же шериф решил ввести меня в заблуждение? — теряясь в догадках, пробормотал Бартоломью.

Джанетта села рядом с ним, стараясь, однако, не касаться его даже краем одежды.

— Понятия не имею, — пожала она плечами. — Я не подозревала, что шерифу известно мое имя.

— А Фруассара вы знали?

— Да, — кивнула она и добавила, содрогнувшись: — Знаете, какие слухи ходят по городу? Говорят, именно Фруассар убил несчастных потаскух.

— Талейт в это не верит, — заявил Бартоломью.

— Или говорит, что не верит, — возразила Джанетта. — Подумайте сами, Фруассар был в руках у шерифа, когда попросил убежища в церкви. А караульные имели глупость его упустить. Вот теперь Талейт и утверждает, что Фруассар не убивал гулящих женщин.

— А вы уверены в обратном?

Джанетта глубоко вздохнула и подняла глаза к темному ночному небу.

— Я ни в чем не уверена, — изрекла она. — Но, полагаю, Фруассар вполне мог их убить.

— Что заставляет вас так думать? — не унимался Бартоломью.

Джанетта, рассеянно улыбаясь, посмотрела на доктора долгим взглядом.

— Вы так и сыплете вопросами! — протянула она. — Ни дать ни взять, настоящий инквизитор!

Сорвав травинку, Джанетта принялась задумчиво жевать ее.

— Насколько я могу судить, Фруассар обладал диким и необузданным нравом, — сообщила она. — Он пил до умопомрачения, и его жене и сестре приходилось несладко. Если бы на прошлой неделе вы столкнулись в нашем переулке с Фруассаром, вы вряд ли отделались бы так легко, — с усмешкой добавила Джанетта.

— Но вы говорите, жену он не убивал. Тогда зачем он попросил убежища в церкви? — произнес Бартоломью, вглядываясь в лицо своей собеседницы.

Шрам, пересекающий ее подбородок, почти не был заметен в сумерках. Любопытно, почему эта женщина даже не пытается скрыть шрам при помощи пудры или каких-нибудь других ухищрений?

— Я вовсе не говорила, что Фруассар не убивал жену, — возразила Джанетта. — Я сказала, что не была тому свидетельницей. И уж тем более ни о чем не рассказывала шерифу. Так или иначе, жена Мэриуса Фруассара действительно была убита около двух недель тому назад.

— И убийца — ее муж? — уточнил Бартоломью.

Разговаривать с этой женщиной, имевшей столь уклончивую и двусмысленную манеру выражаться, было еще труднее, чем с узколобым фанатичным Бонифацием.

— Этого я не знаю, — равнодушно пожала плечами Джанетта. — Я же сказала: я не видела, как произошло убийство.

В душе Бартоломью поднялась волна раздражения. Однако он понимал, что досада его лишь позабавит Джанетту, и потому изо всех сил старался держать себя в руках.

— Но как вы полагаете, Фруассар был способен убить жену? — осведомился доктор непринужденным тоном.

— Полагаю, вполне способен, — усмехнулась Джанетта.

— А где все остальные его родственники, вам не известно?

— Знаю лишь, что в городе их нет. Люди верят, что Фруассар убийца, и, пока его не поймают, его родным угрожает расправа. Ведь многие думают, будто родственники его прячут. Я сама посоветовала им на время уехать из города.

— И где они сейчас скрываются?

— Не знаю. А если бы и знала, сохранила бы в тайне, — отрезала Джанетта на этот раз без тени улыбки. — Вам лучше оставить этих людей в покое. На их долю и без того выпало слишком много горестей.

— А некоего отца Люция вы знаете? — осведомился Бартоломью после недолгого раздумья.

— Священника? — удивилась Джанетта. — Священники не часто жалуют на улицу Примроуз.

— А как насчет служителей особого разряда?

— Служителей особого разряда? Вы имеете в виду епископов?

— Я имею в виду поклонников сатаны, — отчеканил Бартоломью, не сводя глаз с лица Джанетты.

— Поклонников сатаны? — пробормотала Джанетта, и на губах ее мелькнула кривая усмешка. — Должно быть, доктор, вы считаете меня непроходимой тупицей — я ведь повторяю каждое ваше слово, — заметила она. — Так вот, по поводу поклонников сатаны. Мне известно, что в нашем городе достаточно служителей дьявола. Бедняки похищают из церквей святую воду, чтобы поить ею свиней, и при каждом удобном случае бормочут богохульства. Богачи совершают магические обряды и пытаются вызвать демонов преисподней. Если вам нужны их предводители, доктор, на нашей улице вы вряд ли их найдете. Поищите лучше среди торговцев и законников. А также среди ваших ученых собратьев — тех, кто побогаче.

Несколько мгновений Джанетта молчала, словно не решалась продолжать.

— Скажите, зачем вы ввязались в это дело? — спросила она наконец. — Вы же не университетский проктор. Разве вы не видите, что все это очень опасно. Если вы затронете интересы тех, кто обладает властью и могуществом, они без колебаний разделаются с вами. Лучше вам держаться в стороне.

Бартоломью пытался рассмотреть выражение ее лица, однако ночной сумрак мешал ему сделать это. В последнее время предостережения сыпались на доктора со всех сторон.

— Вы не знаете, куда пропал служка, запиравший церковь накануне смерти монаха-взломщика? — с невозмутимым видом задал он очередной вопрос.

— Насколько я понимаю, вы не пожелали внять моим предупреждениям, — со вздохом произнесла Джанетта.

Бартоломью лишь пожал плечами, в молчании ожидая ответа на вопрос. Джанетта вновь испустила сокрушенный вздох.

— Вы спрашиваете о том самом служке, за которым вы гнались по нашей улице? Я ничего не знаю о нем. В тот день я видела его в последний раз. Видно, вы так запугали беднягу, что он сбежал из города.

Бартоломью поднялся, собираясь уходить. Вокруг стояла непроглядная тьма, и здесь, в церковном дворе, наедине с загадочной Джанеттой доктору было очень не по себе. Он изо всех сил старался сохранять хладнокровие, но мысль о том, что Джанетта выбрала крайне странное место и время для беседы, усугубляла тревогу. Похоже, эта женщина наблюдала за каждым его шагом. Возможно, именно она похитила из сумки мышьяк, заменив его сахаром. И козлиная голова, подкинутая на кровать Майкла, тоже может быть делом рук Джанетты или кого-то из ее подручных.

— Вы очень помогли мне, мистрис Джанетта, — учтиво произнес Бартоломью. — Помните, я всегда рад оказать вам услугу. И если у вас возникнет охота со мной побеседовать, вашим друзьям нет никакой надобности сбивать меня с ног и взгромождаться мне на спину.

В глазах Джанетты мелькнули злобные искорки. Впрочем, Бартоломью не был уверен, что это ему не померещилось. В следующее мгновение лицо женщины вновь приняло непроницаемое и отрешенное выражение. Бартоломью отвесил ей низкий поклон и двинулся прочь со двора. Сердце его болезненно сжалось, когда он заметил, как из зарослей появились несколько темных фигур. Но на этот раз никто не стал преграждать доктору путь. До Майкл-хауза Бартоломью добрался без приключений.

Войдя в здание колледжа, он первым делом поднялся в комнату Майкла. Монах уже улегся в постель, однако безропотно поднялся, когда Бартоломью потянул его за рукав. Вдвоем они отправились в комнату доктора, где могли поговорить без посторонних ушей. Майкл опустился на стул, и Бартоломью во всех подробностях рассказал ему о недавней встрече с Джанеттой.

— Господи, Мэтт, ну и история! Я сразу понял, что от этой женщины ничего хорошего ждать не приходится.

Выслушав рассказ от начала до конца, Майкл погрузился в задумчивое молчание.

— Сдается мне, что леди Матильда была совершенно права, — заявил он наконец. — Джанетте доверять не стоит. Кстати, ты не полюбопытствовал, кто украсил ее лицо шрамом?

— Подобное любопытство не слишком учтиво, — усмехнулся Бартоломью. — Да и ни к чему расспрашивать женщину о прошлых прегрешениях, если она к тому же заплатила за них сполна.

— Ох, Мэтт, слишком уж ты хорошо воспитан, — буркнул Майкл. — Твои обходительные манеры и твои черные кудри — вот две причины, по которым чуть ли не все городские шлюхи жаждут твоего общества. Сибилла, леди Матильда, Джанетта. Не дай бог, францисканцы проведают, что ты водишь дружбу с гулящими девками. Уж тогда они не дадут тебе спуску!

— Майкл, прошу тебя, оставь свои шутки, — досадливо процедил Бартоломью. — Скабрезные намеки по поводу шлюх не пристали человеку твоего звания. Подумай лучше о том, что рассказала мне Джанетта. Талейт заявил, что она была свидетельницей убийства. А по ее собственным словам, она ничего не видела и ни разу словом не перемолвилась с шерифом. Следовательно, кто-то из них лжет. Но кто? Талейт, что ведет дознание спустя рукава, поскольку семья его связана с сатанинской сектой, запятнавшей себя кровью? Или же Джанетта, повелительница городских оборванцев, загадочная особа, способная внезапно исчезать и появляться?

— Может статься, лгут оба, — предположил Майкл. — Джанетта была свидетельницей убийства, но Талейт не дал себе труда допросить ее. Кстати, надеюсь, ты умолчал о смерти Фруассара? Прекрасная Джанетта не подозревает, что сосед ее давно гниет в церковном подвале?

— Думаю, она ничего об этом не знает, — пожал плечами Бартоломью. — Талейту тоже неизвестно о смерти Фруассара. По словам Джанетты, горожане в большинстве своем уверены, что потаскух убивал Фруассар и ему удалось скрыться из-за попустительства шерифа. Талейт утверждает, что у Фруассара не хватило бы решительности и хитрости для совершения преступлений. А вот Джанетта заявила, что ее сосед обладал на редкость жестоким и необузданным нравом.

— Иными словами, мы никак не можем понять, что представлял собой покойный Фруассар, — усмехнулся Майкл. — Был ли он непроходимым тупицей, неспособным замыслить и осуществить преступление? Или же являлся расчетливым и хладнокровным злодеем? Трудно решить, коль скоро мы не имели чести быть с ним знакомыми.

— Думаю, теперь это не столь важно, — зевнув, ответил Бартоломью. — Кем бы Фруассар при жизни ни был, он более не в состоянии совершить ни единого злодейства.

Майкл тоже зевнул во весь рот.

— Ладно. Как говорится, утро вечера мудренее, — заявил он. — По распоряжению канцлера завтра тела Фруассара и убитой женщины предадут земле. Посмотрим, вдруг во время похорон выяснится что-то любопытное.

Тут оба вздрогнули, потому что кто-то бесшумно вошел в комнату и замер в темноте.

— Бонифаций! — возопил Бартоломью, разглядев непрошеного гостя. — С чего это вы вздумали нас пугать?

— Я пришел сообщить, что покидаю колледж, мастер Бартоломью! — раздалось в ответ.

— Покидаете колледж? — в недоумении переспросил доктор. — Но до испытательного диспута осталось всего два дня. И если вы на время оставите свою охоту за ересью и дадите себе труд позаниматься, у вас есть все шансы успешно выдержать испытание.

— Но я не хочу становиться доктором, — проронил Бонифаций, по-прежнему стоя в дверях. — И монахом я тоже быть не хочу.

— Брат Бонифаций, что ты говоришь! — мягко произнес Майкл. — Ведь ты уже принял обет. По крайней мере, ты должен побеседовать с отцом Уильямом.

— Я уже говорил с ним, — кивнул Бонифаций. — Он сказал, что мне следует хорошенько подумать, прежде чем принять решение.

— Весьма разумный совет, — заявил Бартоломью. — Ночь — не лучшее время для принятия столь серьезных решений. Завтра с утра зайдите ко мне. Мы все спокойно обсудим, и я надеюсь, вы откажетесь от опрометчивого намерения.

— Фрэнсис де Белем! — внезапно выпалил Бонифаций. — В ночь, когда ее убили, она пришла в колледж, дабы повидаться со мной. Мы всегда встречались перед рассветом под ивами у пруда. Я открыл задние ворота и стал ждать. Я ждал, а она все не приходила. В это самое время она лежала в саду, истекая кровью….

На память Бартоломью мгновенно пришли слова брата Олбана, утверждавшего, будто у Фрэнсис в колледже имелся любовник. О том, что она постоянно встречается с кем-то на рассвете, знал даже ее отец. Да, бедняга Бонифаций попал в скверную переделку! Если его собратья узнают, что у молодого монаха была любовница, да еще злодейски убитая, они вряд ли отнесутся к этому снисходительно.

— Я думал, что ее убили вы, — судорожно вздохнув, произнес Бонифаций.

Он вперил горящий взгляд в Бартоломью.

— Я убил Фрэнсис? — не веря своим ушам, пробормотал доктор. — Как подобная нелепица могла взбрести вам в голову?

— Вы часто отлучаетесь из колледжа по ночам, — пробормотал Бонифаций. — Я подозревал, что она застала вас за каким-то неблаговидным делом. А вы убили ее, чтобы спрятать концы в воду. А еще я подозревал, что вы занимаетесь черной магией, о которой все время твердит брат Олбан.

— Брат Олбан — выживший из ума старый сплетник! — рявкнул Майкл. — И Мэтт далеко не единственный, кто по ночам отлучается из колледжа. Хесселвел и отец Эйдан тоже не прочь прогуляться под покровом темноты. Да и вы сами, как выяснилось, соблюдали правила не слишком строго.

— Все это правда, — уныло кивнул Бонифаций. — Но я совсем потерял голову, и мне не с кем было поделиться горем. В ту ночь Фрэнсис собиралась рассказать мне нечто важное. И свою тайну она унесла в могилу.

Бартоломью старался не смотреть на молодого монаха. Если Бонифаций — любовник Фрэнсис, скорее всего, именно он был отцом ее ребенка. Тогда понятно, почему Фрэнсис непререкаемо заявила, что отец ребенка не может на ней жениться. Поразмыслив, Бартоломью решил: теперь, когда Фрэнсис нет в живых, нет никакой надобности сообщать Бонифацию о том, что она была в тягости. Молодой монах и так пребывал в величайшем отчаянии.

— Фрэнсис места себе не находила от беспокойства, — продолжал Бонифаций. — Я умолял ее рассказать, что случилось. Но она пообещала сообщить мне обо всем в уединенном месте, вдали от чужих ушей. И тогда я согласился встретиться с ней в саду колледжа, хотя это и было чистой воды безрассудством.

— А почему вы не ждали ее у ворот? — осведомился Майкл.

Бонифаций бросил на него горестный взгляд.

— Я боялся, что кто-нибудь меня заметит, — пробормотал он. — Поэтому я ждал Фрэнсис в самом укромном углу. Около пруда, притаившись под ивами.

Бартоломью по-прежнему хранил молчание. В Оксфорде он тоже частенько нарушал университетские правила и под покровом ночи встречался с какой-нибудь красоткой. Но воспоминания о далекой студенческой поре успели потускнеть в памяти, и сколь он ни старался, ему не удавалось оживить тогдашние чувства.

— Когда я узнал, что Фрэнсис истекала кровью в саду в то самое время, когда я прятался под ивами, я едва не лишился рассудка, — донесся до слуха доктора голос Бонифация. — Это я взял мышьяк из вашей сумки, мастер Бартоломью. Хотел покончить с собой. А потом вы прочли нам лекцию о дозировке ядов, и я понял, что украденного мышьяка мне не хватит. Вот, возвращаю его вам…

И он вручил доктору крошечный пакетик.

— Я никогда не ношу с собой дозу яда, способную отправить человека на тот свет, — заметил Бартоломью, — Именно из опасения кражи. Или случайной потери.

— Ваша предусмотрительность уберегла меня от нового тяжкого греха, доктор, — произнес Бонифаций, и на губах его мелькнуло слабое подобие улыбки. — Я запятнал свою душу лишь прелюбодеянием, но не самоубийством.

Бонифаций повернулся, собираясь уходить.

Бартоломью порылся в сумке и извлек оттуда небольшой сверток.

— Это сушеная ромашка, — сказал он, протягивая сверток Бонифацию. — Отличное снотворное. Смешайте ее с вином, выпейте и ложитесь. А утром мы обо всем поговорим.

Бонифаций недоверчиво взглянул на сверток, как видно, собираясь отказаться от снадобья. Однако в следующее мгновение он передумал и протянул за ним руку. Улыбка, осветившая его угрюмое лицо, неожиданно сделала его почти привлекательным. Майкл благословил молодого монаха, и тот вышел прочь. Выглянув из окна, Бартоломью удостоверился, что Бонифаций направился в свою комнату. Окно этой комнаты располагалось как раз напротив окна доктора, так что он видел, как Бонифаций приготовил себе напиток и улегся в постель.

— Хотел бы я знать, о чем ему собиралась рассказать Фрэнсис, — задумчиво протянул Майкл.

— Полагаю, секреты любовников не представляют для нас ни малейшего интереса, — отрезал Бартоломью.

— Откуда ты знаешь? — пожал плечами Майкл. — Э, да тебе что-то известно! — заявил он, буравя друга взглядом.

Бартоломью отрицательно покачал головой, однако обмануть Майкла было не так просто.

— Я думаю, она была в тягости! — заявил Майкл, в очередной раз удивляя Бартоломью своей проницательностью. — Парень, хоть и монах, сумел ее обрюхатить. Только она не успела ему сообщить. А тебя она наверняка просила помочь ей избавиться от ребенка.

— Майкл, с чего ты взял… — попытался возразить Бартоломью.

Майкл предупреждающе вскинул руку.

— Клянусь, я буду нем как могила, — заверил он. — А по неродившемуся ребенку втайне отслужу заупокойную мессу. — Он помолчал, размышляя. — Теперь понятно, зачем Фрэнсис явилась ночью в Майкл-хауз. Осталось только выяснить, кто ее убил. Скорее всего, кто-то из наших, правда?

— Возможно, убийца и в самом деле живет в Майкл-хаузе, — кивнул Бартоломью. — Но если Фрэнсис сумела беспрепятственно пройти в сад колледжа, это мог сделать и кто-нибудь другой. Например, Талейт. Тем более что он постоянно отлучается из дому по ночам, обходя город дозором. Или Николас — все считают его умершим, а он бегает весьма проворно. Или же Бакли, бесследно исчезнувший как раз в ту ночь, когда монах-взломщик встретил свою смерть в сундуке с университетскими документами. Кстати, убить Фрэнсис мог и сам Бонифаций. Не исключено, что он хотел избавиться от искушения плоти и вновь обрести душевное равновесие, покончив с возлюбленной.

— Ох, от этих предположений у меня голова идет кругом, — проворчал Майкл. — Как и бедняге Бонифацию, мне прежде всего надо хорошенько выспаться. А утром на свежую голову попытаемся разобраться, что к чему.