Лето подходило к концу. Знойное, засушливое – оно вполне устраивало обитателей укрывшегося в тени деревьев особняка на Гроув. Зато жара была немилосердна к тысячам остальных смертных, особенно работавших на берегах Эруэлла и Эрка – эти речки служили населению естественной канализацией, источая смрад до небес, покрываясь зеленоватой слизью и бурой пеной.

Кроме жары, просвещенные умы интересовались разрешением и других проблем; в частности, их интересовал ирландский вопрос, бунты финиев, раскол в парламенте и кто из двоих – мистер Дизраэли, прославившийся в связи с войной в Абиссинии, или мистер Гладстон, проявивший желание найти общий язык с ирландской церковью, – займет почетное место на скамье министров.

Тем летом был заложен первый камень в основание фундамента нового Таун-Холла, призванного превзойти роскошью все остальные концертные залы, а женщины из уст в уста передавали друг другу новость: шляпки станут меньше, а кринолины выйдут из моды. Прогромыхал скандал, связанный с новым, завезенным из Парижа, танцем под названием "канкан" – о нем говорили, что это верх непристойности. Владелец Ланкаширского "Стинго" рискнул его поставить – на премьеру явилась толпа бездельников из числа золотой молодежи, тех, что вечно толкутся группами на Роуд-Стейшн с единственной целью поглазеть на щиколотки дам, спускающихся по лестнице. Но об этом пронюхали – не без помощи добрых людей – в Городском Совете, и представление было запрещено сразу же после премьеры.

Дядя Прайди послал свой труд в лондонское издательство, а через семь недель получил ответ: его благодарили за любезно предложенную их вниманию рукопись, но, к сожалению, ведущие специалисты в этой области не поддерживают его теорию.

Два письма от Стивена. Одно ждало возвращения Корделии из Саутпорта, а другое пришло еще через неделю.

После множества неудачных попыток и кипы изорванных листов бумаги она в конце концов отправила ответ, который сама нашла совершенно неудовлетворительным.

"Стивен! Дорогой мой Стивен!

Прошу тебя больше не писать: это очень рискованно, потому что письмо может попасть не в те руки. Умоляю тебя больше этого не делать. Большое спасибо за все теплые слова. Думаю о тебе – и чувствую себя такой беспомощной и в то же время такой сильной! Я черпаю силу в твоей и моей любви и не могу думать ни о чем другом, кроме часов, проведенных с тобой.

Вчера вечером мистер Слейни-Смит предложил устроить своими силами спиритический сеанс – посмотреть, что из этого получится. Разумеется, его не поддержали, зато это напомнило мне наши первые встречи. Они предстали передо мной так ярко, что я весь вечер не находила себе места.

И все-таки будет лучше, если мы какое-то время не будем видеться. Давай немного подождем – ради нас самих и всех, кого это касается. Я две недели провела в Саутпорте и снова собираюсь туда: чем больше расстояние между нами и чем меньше вокруг напоминающих о тебе предметов, тем легче перенести разлуку.

Свадьба Эсси назначена на двадцать четвертое число следующего месяца. Я подумала, может быть, тебе интересно.

Твоя Делия."

* * *

На открытии нового сезона в Атенеуме Брук читал свои стихи. "Сити Ньюз" отозвалась о них как о проникнутых духом романтизма и отмеченных подлинным лиризмом, напоминающим Херрика. Одно стихотворение называлось "К Терпению", а остальные – "Твоя серебряная туфелька", "Пой только для меня" и "Елена". Слушая, как он читает их, дивясь его уверенности, в немалой степени подогретой бокалом виски, Корделия испытывала легкую растерянность. В этих стихах проявились кое-какие противоречия в натуре Брука. Она не могла это как следует определить, но у нее было стойкое ощущение, будто, сколько бы она ни старалась, ей никогда не добиться того, чтобы этот брак полностью отвечал его потребностям и помогал Бруку избавиться от комплекса неполноценности. Да и сам Брук не очень-то проявлял по отношению к ней романтические порывы, очевидно, приберегая их для поэзии. Стивен – вот настоящий романтик! Ей просто не повезло.

– Делия, – обратилась к сестре Эстер. – Мы не знаем, как быть с приглашением мистера Фергюсона на свадьбу. С одной стороны, он дольше меня знает Хью, и, вроде бы, этого требует элементарная вежливость; а с другой – ни для кого не секрет, что он не очень-то любит общаться с членами нашей семьи, за исключением тебя – по общему мнению, ты давно уже стала его любимицей. Но ты – жена Брука, а мы – так, бедные родственники. Как ты считаешь?

– Никакая я не любимица, – возразила Корделия. – Почему бы тебе не поговорить с ним самим?

– Я так и сделаю. А как насчет дяди Прайди? Он как будто безобидный старик.

– Конечно, его следует позвать, а там уж – как сам решит.

Дядя Прайди сказал:

– Бекон сегодня лучше, чем вчера: вкусный, слоистый, в меру жирный. Я получил приглашение, юная леди. Означает ли это, что я должен переменить костюм – вы ведь знаете, у меня нет другого?…

– Нет, дядя Прайди. Это не имеет значения. Они будут рады видеть вас в чем есть.

– Там дадут поесть?

– Обязательно.

– Тогда я согласен. Принесите мне пригласительный билет, когда пойдете к своим: вдруг они станут соблюдать формальности. А что, почек больше нет?

– Я тоже получил приглашение, – сказал мистер Фергюсон, – и с удовольствием пошел бы, Корделия, ведь Эстер – ваша сестра. Но вы знаете, как мне трудно выкроить время…

Говоря это, он не спускал с невестки пристального взгляда, давая понять, что ему небезразлично ее мнение.

– А пока, – добавил он, – передайте им это с моими наилучшими пожеланиями.

Распечатав конверт, Эстер обнаружила в нем чек на сто гиней. От радости она закружилась по комнате, а потом, напевая, обежала весь дом и помахала чеком у каждого перед носом.

* * *

Мистер Скотт-старший, долговязый мужчина с седой бородой и сильным акцентом уроженца Глазго, вел дела с Чеширской железной дорогой. Его жена была гораздо моложе него – пухлая дама из Обана.

Стивен явился в церковь с небольшим опозданием, и Корделия увидела его только после службы. За завтраком он сидел через два человека от нее – их разделяли Тедди и девушка по имени Юнис. Мистер Блейк настоял на том, чтобы его старшая дочь также выходила замуж по всем правилам, поэтому свадебный завтрак состоялся в "Альбионе". Дядя Прайди усиленно налегал на салат и холодный отварной язык.

Корделия и Стивен держались на расстоянии, как случайные знакомые, несколько перебарщивая в своих усилиях вести себя естественным образом. После того, как он десять минут просидел вблизи нее, решимость Корделии начала ослабевать. Одно его присутствие… Она старалась держать себя в руках, но это оказалось нелегким делом.

"Что с нами будет?" – думала она. Стивен предлагал бежать в Лондон, чтобы затеряться там. Наверное, можно затеряться – но насколько надежно? Если бы можно было стереть свой след из памяти других людей – вот это была бы настоящая свобода. Она и так чувствовала себя мошенницей, изо всех сил старалась быть верной Бруку. Нет, бежать нельзя. Порядочная женщина с ужасом отвернулась бы от одной только мысли. Она станет отверженной. Грязь, грязь! Сейчас родные гордятся ею. Для них это будет ударом, от которого они не смогут оправиться. Возможно, глупо придавать значение людской молве. Какое они имеют право судить и выносить приговоры? Но если она убежит, ей уже никогда не жить в ладу с собой.

Торжество было несколько более скромным, чем ее собственная свадьба. К удивлению Корделии, в числе приглашенных оказался и мистер Слейни-Смит – не такой напыщенный, как тогда, однако так же преисполненный чувства своей значительности. Она впервые увидела миссис Слейни-Смит, щуплую, веснушчатую женщину в платье цвета лаванды, с шепелявым голосом и привычкой нервно поглядывать через плечо. Очевидно, она всегда существовала в тени своего мужа, его властной, скептической и всегда правой личности.

Наконец нарезали свадебный пирог, и началось всеобщее веселье. Хорошо подготовившийся мистер Скотт встал и произнес речь, начав с комплиментов своей новоявленной дочери и почему-то закончив похвалой Роберту Брюсу. Мистер Блейк, которого вся семья уговаривала не касаться темы часов, долго гудел и хохотал, прежде чем приступить к ответному слову. На этот раз он сравнил супружество с солнечными часами, которые обязаны в любую погоду показывать точное время.

Хью Скотт – к этому времени он стал соредактором своей газеты – поблагодарил обоих отцов за добрые пожелания, а гостей – за подарки. Пока он говорил, Корделия обратила внимание на ерзавшую на своем стуле Юнис Трент. Внезапно девушка вскочила и заверещала:

– Ой! Там что-то… Ой! – и она, подобрав юбки, метнулась прочь, едва не сбив с ног ошеломленного официанта.

– Что это с ней? – поинтересовалась миссис Блейк. – Она подвержена припадкам?

Двое или трое гостей подбежали к бьющейся в истерике девушке; официант тоже бросился на помощь. И тут, на глазах у дюжины человек, на пол откуда-то спрыгнула мышь и тотчас улепетнула под буфет.

Началась паника. Дамы с криками пытались залезть на стулья; две из них упали в обморок. Официанты принялись отодвигать буфет. Хью Скотт вооружился ножом, а остальные – железными прутьями, какими помешивают золу в камине.

– Она убежала!

– Нет, она еще где-то здесь.

– Не двигайтесь!

– Откройте дверь!

– Ага, вот она где. Дайте палку!

Мышь удалось выгнать из-под буфета, но она улизнула и нашла убежище под низеньким столиком – подставкой для кадки с папоротником. Кадку сняли и передвинули столик.

– Ловите! – заходилась от возбуждения маленькая Энн. – Только не сделайте ей больно, она такая хорошенькая!

– Ну-ка!

– Осторожно – это мои пальцы!

– Вот она! Ах! Ах!

В последний момент загнанная в угол мышь сделала последний, отчаянный рывок к свободе: молнией пересекла ковер, обежала сверкающие ботинки мистера Слейни-Смита и выскочила в вестибюль отеля.

Постепенно восстанавливался порядок. Некоторые дамы имели жалкий вид – им помогли слезть со стульев, а двух упавших в обморок привели в чувство при помощи бренди. Юнис рыдала. Ее гладили по голове и уговаривали: ну-ну, все уже кончено. Потом ей дали глотнуть шампанского. Рядом суетился управляющий отелем, рассыпаясь в извинениях и отчаянно жестикулируя.

Мистер Блейк и мистер Скотт пришли в негодование. "Просто неслыханно, – заявили они, – чтобы в наше время в роскошном отеле водились вредители, появляясь на свадьбах и пугая благородных дам." Много чего еще было сказано; впрочем, под конец счастливый мистер Скотт испортил торжественность обвинения тем, что навел палец на бутоньерку управляющего и несколько раз воскликнул: "Дорогой друг, почему бы вам не обзавестись кошкой?"

Управляющий продолжал подчеркнуто вежливо извиняться, однако в глубине его души засели гнев и подозрение. Он водворил гостей на их места и отправился учинить допрос с пристрастием портье, коридорному и метрдотелю. Тем временем Хью Скотт, явно получавший удовольствие от этого происшествия, приготовился произнести речь.

Однако его опередили. Из-за стола поднялся другой человек и, привлекая всеобщее внимание, постучал костяшками пальцев по столу. Это был дядя Брука, с клочковатой бородой и выступающей челюстью. Завидев у него в руках коробку из-под сигар, Хью моментально закрыл рот и приготовился слушать.

– Конечно, – начал Прайди, – мне бы следовало вручить вам подарок еще до того, как мы сели за стол, но часом раньше, часом позже… Должно быть, крышка соскочила у меня в кармане. Но это ж надо – столько шума из-за обыкновенных мышей. Просто в голове не укладывается. Маленькие, чистенькие, здоровые мышки…

– Как? – воскликнул Хью. – Это была ваша мышь?

– Правильнее сказать, ваша, – уточнил дядя Прайди. – Однажды Эстер сказала, что любит мышей, а я как раз не знал, что подарить вам на свадьбу, вот и подумал, что это будет оригинальный подарок. Они совсем ручные и обучены разным трюкам. Но вы устроили такой переполох, что бедняжки до смерти перепугались. Им не втолкуешь. Они не привыкли к шуму.

– Ну, Прайди, и дурак же ты, – молвил Брук. – Неужели не хватило ума сообразить, что не все разделяют твои вкусы?

Корделия первой обратила внимание на одну деталь.

– Дядя Прайди, там что, были и другие мыши? Где они – остались у вас в коробке?

Он открыл крышку.

– Нет. Все разбежались.

– Сколько же их было?

– Всего четыре.

Разразилась буря, по сравнению с которой недавнее волнение показалось полным штилем. Те, кто убеждали Юнис, что все уже позади, сами впали в истерику. Вокруг не осталось ни одного свободного стула: пожилые матроны вспрыгивали на них с резвостью молоденьких. При этом они оглашали обеденный зал криками и отчаянно пищали – все, кроме тех, кто еще не совсем пришел в чувство после обморока, и одной новенькой, последовавшей их примеру. Мужчины тоже забеспокоились; одни требовали открыть, другие – закрыть дверь. Кто-то просил воды, а мистер Скотт прыгал с бокалом шампанского в руке и вопил: "Почему вы не держите кошку?" Хью Скотт держал за руку новобрачную и один за другим скармливал ей кусочки свадебного пирога. Пока Брук увещевал дядю Прайди, Стивен подошел к Корделии и прошептал:

– Так не может продолжаться. Я должен тебя видеть. Где?

В это время из складок тяжелой портьеры выскочила вторая мышь и устроила бег с препятствиями, ловко увертываясь от тяжелых подошв и железных прутьев. Наконец ей удалось спрятаться между ногами управляющего. Тот, побагровев от злости, бранился с метрдотелем.

Перекрикивая весь этот шум и гам, мистер Скотт пытался объяснить, в чем дело; управляющий кивал с таким видом, словно хотел сказать: "Я так и думал!"

Прайди сунул руку в карман и вдруг просиял.

– Ага, эта малышка еще здесь, – и вытащил третью мышь; она отчаянно извивалась между его указательным и большим пальцами.

Он рассчитывал успокоить собравшихся, однако его слова возымели обратное действие: дамы принялись визжать от одного только вида мыши – коричневой, дергающей носиком и выставляющей острые коготки.

Прайди посадил мышь в коробку и щелкнул крышкой. Стивен прошептал:

– Нам необходимо встретиться. Кажется, Брук снова уезжает на следующей неделе?

– Это еще не решено.

– Решено, – мрачно возразил он. – Он сам сказал сегодня. Обещай, что ты меня не прогонишь.

– Я тебе напишу, – в отчаянии сказала Корделия.

Четвертую мышь так и не нашли. Ее искали под столами и стульями, вновь и вновь пытали Прайди и тыкали во все углы железными прутьями. В конце концов пришли к выводу, что эксцентричный старик, которого по недосмотру пригласили на свадьбу, ошибся в счете, либо потерял одну мышь по дороге в церковь. Это отчасти успокоило дам. Официант обнес всех шампанским.

– Обещаешь? – повторил Стивен, следя глазами за приближающимся Бруком.

Тот подошел к ним с вымученной улыбкой, но побагровевшее лицо выдавало душивший его гнев.

– Ну, видели вы когда-нибудь такого старого олуха? Иногда он кажется мне не от мира сего. Интересно, что сказал бы отец, если бы присутствовал при этом?

– Прайди обладает мужеством отстаивать свои убеждения, – возразил Стивен. – Чего нам всем не хватает. Я приглашаю вас обоих в "Варьете". Уверен – миссис Фергюсон найдет представление вполне пристойным.

– Спасибо, – поблагодарил Брук. – Что скажешь, Корделия?

– С удовольствием Мы дадим вам знать, мистер Кроссли.

Все снова расселись за столом. Мало-помалу возобладало желание обратить недавний инцидент в шутку. Даже на лицо управляющего вернулась добродушная улыбка. Он принес известие, что мыши улизнули на улицу.

– Тебе не по душе Стивен? – понизив голос, спросил Брук. – Ты с ним всегда какая-то скованная.

– Нет… По-моему, он очень хороший.

В это время четвертая мышь, притаившаяся под скатертью в непосредственной близости от свадебного пирога, решила, что самое время предстать перед всем миром, и прыгнула на колени к Энн, а оттуда по складкам юбки спустилась вниз и устремилась к двери, за которой уже обрели свободу две ее подруги.