Боже мой, этот пароход прекрасен!

Для пассажиров первого класса проход внутрь корабля начинался от их обеденного зала. Лестница, что вела вниз, превосходила великолепием весь Морклифф. Сверкая полированным деревом, она дважды изящно изгибалась. На площадке стояли изумительной красоты резные часы. Такое предполагаешь увидеть в шикарном особняке, но не на пароходе. Даже ковер цвета беж у меня под ногами толще и мягче, чем любой обюссонский ковер.

Или я слишком наивна? Отправляясь в это путешествие из единственно известной мне жизни, я остро осознавала собственную ограниченность. Так кто я такая, чтобы судить об этом пароходе и его великолепии? Может быть, все это вполне обычно, а мои восторги только показывают всем, какая я невежественная деревенская девчонка.

Но нет. Присмотревшись к окружавшим меня богачам, утонченным и высокомерным, я прочла восхищение в их глазах. Хорошая служанка быстро учится читать по лицам и ловить малейшие изменения в настроении своих хозяев, а здесь такие тонкости и не требовались. Они восхищенно смеялись, удовлетворенно улыбались друг другу и с наслаждением проводили руками по тонкой резьбе перил. «Титаник» производил на них такое же потрясающее впечатление, как на меня. Никто здесь не остался равнодушным к его великолепию…

Погодите. Кое-кто остался. Точнее даже, этих «кое-кого» целых двое.

Сразу за дверью, не замеченные большинством прогуливавшихся пассажиров, стояли два джентльмена. Оба необыкновенно высокие и широкоплечие. Один чуть постарше, пожалуй около тридцати, с бородкой клинышком, черной как смоль… Он очень походил на того мужчину, что прицепился ко мне на улице, хотя я увидела его тогда настолько мельком, что могу и ошибаться. Второй… Его я тоже видела, но уж лицо-то его не забуду никогда. Второй был тот самый вчерашний молодой человек.

Он оказался моложе, чем я думала. Старше меня всего лишь года на четыре или на пять… вероятно, двадцати двух лет? И сейчас, когда мы оказались на свету — светило яркое солнце и сияли элегантные лампы «Титаника» с «морозным» стеклом, — я смогла его как следует разглядеть. Упиться им.

Челюсть крепкая, угловатая, скулы высокие, рельефные. Хорошо очерченный рот, полные губы, каким могла бы позавидовать любая девушка. Широкие плечи, узкие бедра, угадываются крепкие мускулы. Я помню, каким твердым показалось мне его тело, когда он прижал меня к стене. Неукротимо вьющиеся волосы насыщенного каштанового цвета с легким оттенком рыжины, который только подчеркивает его темно-карие глаза, — я никак не могла решить, то ли это его единственный недостаток, то ли главное достоинство. Он не собирал волосы, как сделали бы на его месте большинство джентльменов, а просто распустил свою шевелюру — насколько мне известно, так принято среди художников и богемы. Впрочем, он не похож на представителя богемы и на матроса тоже, как подумала вчера я. Хорошо сшитый костюм говорит о богатстве и привилегиях.

Я замедлила шаг. Шкатулка внезапно перестала казаться мне тяжелой, — во всяком случае, руки больше не болели. Я никак не могла опомниться от того, что вижу его снова, вижу его здесь, не могла преодолеть то мощное воздействие, которое он на меня оказывал.

Мне казалось, что он должен меня заметить, словно та непонятная мощная сила, соединившая нас вчера вечером, взывает к нему так же властно, как и ко мне, но он даже не обернулся. Он и его спутник не замечали ничего вокруг. Они близко склонились друг к другу, будто не желая, чтобы их подслушали. Мой спаситель непроизвольно отодвигался от мужчины с бородкой, словно хотел от него уйти. Но они разговаривали так напряженно! Ссорятся Или сговариваются о чем-то? Я не понимала. А ведь обычно я неплохо догадываюсь, что происходит…

Разговор между ними резко оборвался: спутник моего спасителя, тот самый, с бородкой, посмотрел прямо на меня, будто это он был привязан ко мне, а не его товарищ. Его ледяные голубые глаза едва скользнули по мне, но этого хватило, чтобы меня снова пронзила дрожь.

Он смотрит так, будто знает меня. И он меня ненавидит. И в его взгляде есть что-то такое… зловеще знакомое. Да тот ли это человек, с которым я столкнулась вчера вечером?

Я поспешно отвернулась. Наверняка его враждебность всего лишь раздражение богача. Он застукал меня за попыткой подслушать их разговор, сунуть нос в дела тех, кто намного выше меня по положению. Если он пожалуется эконому корабля или, того хуже, леди Регине, следующие пять дней за мою жизнь и гроша ломаного не дашь.

И я снова ощутила спиной его взгляд. Он был таким же реальным, как моя одежда. Холодный, злобный, он преследовал меня все то время, пока я подходила к ближайшему стюарду, чтобы выяснить, куда идти.

Люкс Лайлов располагался на палубе А, что, судя по выражению лица стюарда, было особенно роскошно. Всех пассажиров первого класса провожали к своим каютам, ну а про меня стюард решил, что я отлично доберусь сама. Он не предложил забрать у меня шкатулку и не стал искать никого другого, чтобы донести ее, да и с какой стати? Поэтому, пока мы разговаривали, я поставила ее на пол. Мне без колебаний выдали ключ от их апартаментов и сообщили комбинацию цифр для сейфа; я не смогу быть полезной служанкой, не имея доступа к тому, что может потребоваться моим хозяевам.

Затем стюард вытащил еще один ключ:

— Это дает тебе возможность ходить из третьего класса в первый. — Он состроил кислую мину, — Нам не разрешается раздавать их всем и каждому. По правилам Соединенных Штатов эти двери всегда должны быть заперты, и, если мы обнаружим, что это не так, ключ у тебя заберут моментально, а супруге виконта придется какое-то время обходиться без своей прислуги.

Совершенно очевидно, что стюард просто не знаком с леди Региной. Она бы уничтожила его на месте одним взглядом. Но предполагается, что я должна быть запугана и серьезна, так что я кивнула, опустила ключ в карман и наклонилась за своей шкатулкой.

— Да, сэр. Я буду аккуратна, сэр.

Он тоже кивнул и жестом велел мне уходить, стремясь скорее заняться людьми куда более достойными. И я осталась одна.

Я украдкой оглянулась, желая убедиться, что бородатый джентльмен с холодными голубыми глазами больше за мной не наблюдает, и нигде его не увидела. И все-таки я продолжала ощущать на себе взгляд охотника. Вздрогнув, я поспешила к лифту, стараясь убраться от преследователя как можно дальше.

Даже коридоры на «Титанике» роскошны. В ковре, на этот раз красном, с цветочным узором, мягко утопали мои уставшие ноги, новенькая белая краска на стенах блестела. После шумного порта тишина здесь просто оглушала. Рядом со мной никого не было. И на какое-то короткое мгновение мне показалось, что корабль полностью в моем распоряжении.

Что бы я делала, оставшись на нем совершенно одна на целых пять дней? Ну, еще, конечно, с командой, потому что без нее я вряд ли сумела бы уплыть далеко. Я бы каталась по величественным перилам той роскошной лестницы. Сидела бы в шикарном обеденном зале и щелкала пальцами, требуя одно за другим изысканные блюда, которые дома могла попробовать только тогда, когда повар их портил настолько, что уже не мог подать Лайлам. А во что бы я одевалась? Раз уж тут останется только команда и некому будет мною распоряжаться и меня осуждать, я не стану больше носить это потрепанное форменное платье. Я представила, как срываю с головы белый чепец и он слетает с палубных поручней прямо в океан. Пусть бы его акулы слопали.

Грезить наяву было так приятно, что я не замечала его до тех пор, пока он не оказался рядом.

Это он. Не мой спаситель с каштановыми волосами, а старший, с бородкой клинышком. Теперь я точно знала: он — тот самый, что прицепился ко мне вчера вечером. И это не просто неудачное совпадение. Он смотрит прямо на меня, решительно стиснув зубы.

— Значит, ты любишь подслушивать разговоры других людей. — Он говорил низким рокочущим голосом, причем с незнакомым мне акцентом — может быть, русским? Лайлы слишком редко приглашали к себе иностранцев, так что я не могла сказать точно. — Вчера вечером, а теперь еще и сегодня утром! Это хороший способ услышать много интересного, но очень плохие манеры. Очень, очень плохие манеры.

Я испытала искреннее облегчение, поняв, что передо мной просто неприятный человек, который терпеть не может, когда его подслушивают. Он стоял так близко, что я видела — он тоже довольно привлекательный, точнее, был бы привлекательным, если бы не противоестественный холод в бледно-голубых глазах.

— Прошу прощения, сэр. Я ничего не подслушивала. Пожалуйста, простите меня.

Ничего не говори, ничего не говори.

— Не подслушивала? Опять? Причем на этот раз ты уделила мне слишком пристальное внимание.

— Там было очень шумно, сэр. Прошу прощения, сэр.

Иногда, если ты совершишь подобную промашку, настоящую или надуманную, аристократы хотят от тебя только одного — смешать тебя с грязью, заставить унижаться так, чтобы они почувствовали свою власть, и на этом все. Но чем больше я перед ним извинялась, тем сильнее он злился. Окутывавшая его энергия становилась все темнее, и я чувствовала себя по-настоящему выбитой из колеи. Хорошо, хоть я уже успела дойти до каюты Лайлов, оставалось лишь успокоить его настолько, чтобы оказаться по другую сторону двери.

Его взгляд переместился на шкатулку в моих руках.

— Какая у тебя тяжелая ноша!

— Не особенно, сэр,

— Герб виконта Лайла, я не ошибся?

Нет ничего необычного в том, что один знатный джентльмен узнает герб другого.

— Да, сэр.

— Я так и подумал.

Он шагнул еще ближе ко мне — слишком близко, — и могу сказать, что от него пахло чем-то похожим на древесный дымок. Скупая натянутая улыбка пряталась в черном клинышке его бородки, а зубы показались мне какими-то странноватыми.

— Должно быть, ты очень устала. Позволь тебе помочь?

Он говорил почти дружелюбно и этим напугал меня сильнее, чем раньше. Не могу сказать, что именно так сильно нервировало меня в этом человеке, но, доверяя своим инстинктам, я шагнула в сторону:

— Нет, сэр. Спасибо, сэр.

— Нет, так не пойдет. — Теперь в его голосе клокотал гнев.

Одна из обтянутых черными перчатками рук вцепилась в железную ручку, но я успела отдернуть шкатулку за долю секунды до того, как он бы вырвал ее у меня.

Спотыкаясь, я отступала назад до тех пор, пока не уткнулась спиной в дверь каюты. Мне хотелось закричать, позвать на помощь, но, я никого не видела, и… я же просто служанка. А он джентльмен. И если между нами возникли разногласия, ему поверят, а мне нет. Но почему джентльмен собрался меня ограбить?

Его ухмылка сделалась шире.

— Похоже, гадкая вороватая горничная собралась в такую минуту ограбить своих хозяев! Дай им только палец — так говорят в Англии? Взяв тебя служанкой в большой дом, тебя вырвали из скромного жилища и привычного образа жизни. Сдернули с подобающего тебе места в обществе. И ты превратилась в коварную воровку.

— Сэр, вы ошибаетесь. — Глупо, конечно, такое говорить, но мне больше ничего не пришло в голову. Даже сейчас я не должна его оскорбить. — Я ничего не украла. Это шкатулка моей хозяйки, и я должна убрать ее на место, сэр. Прошу меня извинить.

— А что они подумают, когда откроют сейф и не увидят там шкатулки?

Я должна отстоять свои права, но как? Мне хотелось пнуть его в ногу, но, если я нападу на джентльмена, не хватит слов, чтобы описать, какие неприятности меня ждут.

— Сэр, ничего подобного не случится. Полагаю, мне следует позвать стюарда.

— Не думаю, что он придет вовремя и успеет спасти маленькую служанку, — протянул он. Этот ублюдок развлекался! — Отдай мне шкатулку, девочка. Или я получу массу удовольствия, отнимая ее у тебя.

Он поднял обтянутую перчаткой руку и провел пальцем по моей щеке. Его взгляд впился в мой, и меня пронзил страх — не просто нервозность, а настоящий ужас.

Это его глаза следили за мной в порту! Он заметил меня задолго до того, как я увидела их вдвоем с тем молодым человеком!

Это и есть охотник. И охотится он на меня. Собственно, уже поймал. «Отдай ему шкатулку, — подумала я. — Отдай ему шкатулку и скажи, что ее украли, и, даже если тебе не поверят, в тюрьму они тебя не посадят. Или посадят? И все, что я увижу в Америке, — это тюремная камера?»

Как ни была я испугана, сдаваться так легко я не собиралась. Господи, я ненавижу тех, кто издевается над слабыми!

— Нет, сэр, — сказала я и вздернула подбородок, провоцируя его на худшее.

И он принял вызов.

Его руки схватили меня за плечи и дернули вперед так, что я потеряла равновесие, а его лицо оказалось вплотную к моему. От него пахло так, словно он недавно ел недожаренное мясо. Потом он толкнул меня обратно к двери, причем так сильно, что я больно ударилась головой. На какое-то мгновение я учуяла запах крови.

Он прошипел:

— Что пугает тебя больше всего?

— Отстаньте от меня!

Я попыталась оттолкнуть его, но тяжелая шкатулка в руках мне мешала.

— То, что тебя уволят и ты начнешь голодать? — Он все еще сжимал мои плечи, при этом описывал большими пальцами круги и втискивал их в мою плоть — ласка с целью причинить боль. — Когда тебе делают больно? Или делают больно тому, кого ты любишь? Что бы это ни было, я тебе это устрою.

Я не знала, что ему сказать. Не знала, что делать. Я только знала, что ненавижу его. И я плюнула ему в лицо.

Слюна повисла у него на бородке, и ледяные голубые глаза внезапно запылали огнем. Мой ужас усилился… я поняла, что пока до худшего еще не дошло… но дойдет прямо сейчас-

Тут чей-то голос произнес:

— Прекрати.

Мы разом повернулись и увидели его — второго, юношу, спасшего меня вчера вечером и снова спасающего сейчас. Я с облегчением привалилась к двери. Лицо бородатого исказилось, словно досада расплавляла его, как воск.

— Оставь нас, Алек.

Алек не шелохнулся:

— Не время и не место для твоих игрищ, Михаил. Оставь бедную девушку в покое.

Охотник Михаил ответил:

— Однажды ты поймешь, что любое время хорошо для того, чтобы с удовольствием воспользоваться своим правом. — Но плечи мои отпустил.

И тогда между этими двумя что-то пробежало, какое-то понимание, знание, недоступное мне.

Так они что, друзья? Как это вообще возможно? Михаил меня ужасает, но Алек… он действует на меня как-то совершенно по-другому. Неужели я должна бояться Алека так же, как Михаила? Красота не является залогом доброты, леди Регина — достаточное тому доказательство. Я ничего не понимала и хотела только одного: чтобы все это поскорее закончилось.

Михаил кинул на меня еще один взгляд, от которого все в животе сжалось, прикоснулся к шляпе, насмехаясь то ли над приличными манерами, то ли надо мной, и отошел.

А я вдруг поняла, что ничего не закончилось.

Взгляд Алека тоже изучал меня, но по-другому. Во всяком случае, я реагировала на него по-другому. Когда на меня смотрел Михаил, я холодела. От внимания Алека моя кровь теплела, а щеки вспыхивали. При этом не могу сказать, что он смотрел на меня с вожделением, или презрением, или… не знаю. Не могу постичь глубины его напряженного взгляда.

Он грубо кинул мне:

— Будь осторожней.

Не знаю, предостережение это или угроза. Зато знаю без тени сомнения, что я спасена.

Прежде чем я успела произнести хоть слово, Алек пошел прочь, очень быстро, словно был преступником, убегающим с места преступления. Я потрясенно смотрела ему вслед, не в силах понять, что тут произошло и что могло произойти, не появись Алек так вовремя.

Потом ощутила в потной ладони ключ, прижатый к шкатулке, и обругала себя дурой. Торопливо заскочив в каюту, я заперла дверь и почувствовала себя в безопасности — пока.