Все утро я выполняла свои обязанности как лунатик, не обращая внимания ни на дурное настроение Хорн, ни на налитые кровью глаза Лейтона, выползшего наконец из своей каюты. Время от времени в голове вспыхивали самые отвратительные мгновения прошедшей ночи — жестокость Михаила, Алек в виде волка, — но теперь к ним добавился и мой собственный ужас.

С минуты, когда я узнала золотую булавку, я оказалась снова в западне, в точности как ночью. На этот раз в западне прошлого.

Четыре года назад я пришла в Морклифф со своей сестрой Дейзи. Она была старше меня на три года и училась в школе. Она очень хотела закончить школу, как и я. Но отцу перепадало все меньше и меньше работы в конюшнях, потому что в моду вошли безлошадные повозки, да еще к нам собиралась переехать бабушка, и денег не хватало. Так что мы протащились три мили по грязной проселочной дороге, ведущей в огромное имение виконта Лайла.

— Это в самом деле просто дом? — шепотом спросила я у Дейзи, когда мы с ней шли к черному ходу, откуда входили слуги и торговцы.

Морклифф был таким громадным, таким великолепным со своими мраморными колоннами, что я решила: это некое подобие церкви. Может быть, большой собор в Солсбери, о котором я много слышала, но никогда не видела.

— Ты уверена?

— Да, здесь живут Лайлы. И если мы сможем тут работать, нам здорово повезет.

Она ободряюще улыбнулась мне. Весенний ветерок раздувал светлые волосы Дейзи, еще более золотистые и кудрявые, чем мои, и я подумала, что она похожа на ангела. Дейзи уже вышла из возраста, в котором девочки впервые начинают работать. Мне исполнилось тринадцать — самый подходящий возраст. Но я ничуть не сомневалась, что Лайлы возьмут на работу в свой дом именно такую хорошенькую и умную девушку, как Дейзи. Наша мать следила, чтобы мы говорили правильно. Она не уставала исправлять наши ошибки, и акцент не так сильно выдавал в нас местных жителей, как в случае с соседями. Я считала, что это главное мое преимущество. И хотя я страшно боялась даже входить в такой шикарный особняк, уж не говоря о том, чтобы в нем работать, мне становилось легче от мысли, что Дейзи рядом. Я не знала, что защита потребуется именно ей.

— Нет! — Малышка Беатрис швырнула через всю детскую серебряную ложку, заляпав передник Хорн яблочным соусом.

Я вовремя увернулась. Беатрис восторженно захихикала. Она уже становилась слишком большой для таких пакостей, но, похоже, никто не стремился ее приструнить. Очень жаль — если девочку окончательно испортят, ее безудержный темперамент превратится в отвратительный характер.

— Ну честное слово! — Лицо Хорн сморщилось в гримасе, сделавшей его похожим на сушеное яблоко. — Не понимаю, почему они не взяли с собой няню!

— Потому что не могут себе этого позволить, — ответил Нед из спальни Лейтона, где чистил ботинки. — Нам еще повезло, что у нас есть каюты, где можно ночевать. Леди Регина вполне могла обвязать нас веревками и тащить за кораблем до самой Америки.

— Не желаю снова слышать эту постыдную сплетню, Нед. — Хорн выпрямилась и приняла самый царственный вид — насколько это вообще возможно с заляпанным яблочным соусом передником. — Лайлы входят в число самых знатных и старинных английских семей.

Нед отозвался:

— А скоро будут входить в число самых бедных.

В любое другое утро я бы с трудом удерживалась от смеха, услышав эту шутку и увидев негодующее лицо Хорн. Но сегодня утром я просто продолжила штопать носки Лейтона, думая не о данных мне поручениях, а о делах давно минувших дней.

Я начала работать в Морклиффе уборщицей — чистила камины, выбивала ковры, мыла полы, всякое такое. Дейзи отправили в детскую помогать няне с новорожденной Беатрис.

Мы обе трудились от зари почти до полуночи, семь дней в неделю. Нас отпускали лишь на полдня в месяц, чтобы мы могли сходить в деревню повидаться с родителями. Но зато нам разрешили жить вместе, и это единственное, что делало каморку на чердаке терпимой. Она находилась под самой крышей, но в ней даже не было окна, чтобы любоваться поместьем с высоты. Летом жарко, зимой настолько холодно, что вода в кувшине для умывания замерзала, и первое, что мы делали, проснувшись утром в декабре или январе, — это брали камень и разбивали лед на поверхности, чтобы умыться ледяной водой под ним. Кровать для нас двоих была слишком мала, но мы спали в такой же дома; впрочем, мы росли, а я еще и вытягивалась в высоту, поэтому нам было очень тесно. Да еще дома мы роскошествовали, раз в год набивая свой тюфяк чистой свежей соломой, а судя по запаху плесени в Морклиффе, этот тюфяк набили несколько десятков лет назад.

— Во всем ищи светлую сторону, — сказала мне однажды вечером Дейзи, когда я расплакалась. Мне пришлось мыть переднее крыльцо щелоком, и руки покрылись волдырями. Причем плакала я не столько от боли, сколько от мысли о том, что завтра придется отмывать еще и заднее крыльцо, а значит, рукам придется еще хуже. — Зато нам не приходится днями и ночами выслушивать папины проповеди.

— Не так уж это было и плохо.

По правде говоря, я так не думала. С тех пор как наш младший братишка несколько лет назад умер от инфлюэнцы, папа фанатично ударился в религию. Больше он не называл нас озорными. Теперь мы стали порочными и грешными. Очень тяжело, когда тебя все время называют грешницей. Но не менее тяжело, когда кожа на руках трескается от щелока.

— Мы зарабатываем деньги, чтобы посылать их домой маме, — сказала она, гладя меня по голове. Единственная свеча у нас в каморке трещала, размывая тень от руки Дейзи на стене. — И здесь у нас есть шанс продвинуться, улучшить наше положение.

— Если я буду очень стараться, меня могут сделать старшей горничной в холле. И тогда я стану носить не такое дурацкое форменное платье и не буду обжигать свои руки, а заставлю делать это несчастных уборщиц, которыми буду командовать. Как-то не особенно впечатляет.

— Я не об этом. — Дейзи заботливо укутала меня тонким одеялом, как будто больше всего я страдала от холода. — Я имею в виду… возможности, вот и все.

Следовало бы спросить ее, о чем она, собственно, говорит, но я не спросила.

— Осторожнее! — воскликнула Хорн, когда я стала пришивать кружева на рукаве платья, которое леди Регина надевала вчера вечером. На самом деле это обязанность Хорн, но она как раз выполняла работу отсутствующей няни, пытаясь надеть на Беатрис фартучек. — Она обязательно проверит платье, скорее всего сразу же, как вернется в каюту.

Я шью лучше, чем Хорн, и она знает это, но, по правде говоря, руки у меня тряслись, и я с большим трудом делала ровные стежки. Я изо всех сил пыталась сосредоточиться только на кружеве у себя на ладони, только на иголке в пальцах.

Мне нужно поспать. Мне нужно как следует поесть. Мне нужно как-то защитить себя от Михаила. Мне нужно узнать, чего хочет Братство. Мне нужно, чтобы Алек… стал кем-то, кем он никогда не будет. Мне нужно вернуться назад в прошлое и предостеречь Дейзи. Я не могу получить ничего из того, что мне нужно.

Когда это началось, чуть больше двух лет назад, я думала, что Дейзи просто заболела. Ничего удивительного, если учесть, какой суровой была та зима и какой холод стоял на чердаке.

Почти каждое утро после завтрака ее тошнило; я просыпалась, слыша, как ее рвет в таз для умывания.

— Скажи поварихе, — говорила я сестре, отводя назад ее волосы. — Она не такая противная, как старуха Хорн. Она даст тебе что-нибудь полегче, например куриный бульон.

— Не говори поварихе, — давилась над тазом Дейзи. — Никому не говори. Никому, Тесс!

В нашей-то крохотной каморке, с единственным ночным горшком, я могла бы догадаться и раньше. Но только весной, однажды утром, когда я заметила, что форменное платье стало Дейзи тесно в талии, до меня дошло.

— О боже! — воскликнула я, глядя на нее. Сначала она не поняла, потом увидела мое лицо и торопливо завязала передник. Но было уже поздно. — Дейзи, ты не… ты… у тебя что, будет ребенок?

— Никому не рассказывай! — зашипела она.

— Ни за что! Но, Дейзи, если вижу я, увидят и остальные. Хорн увидит! Да все — раньше или позже.

И что она собирается делать, если уже ждет ребенка?

Дейзи тяжело опустилась на кровать. Никогда не забуду безутешного отчаяния в ее глазах.

— Нам придется скрывать это столько, сколько сможем. Я знаю, что уже совсем недолго. Но помоги мне, Тесс. Пожалуйста.

Я знала, как женщины беременеют, — невозможно вырасти среди ферм и не видеть, каким образом бараны и овцы продолжают потомство, — но не догадывалась, кто отец будущего ребенка. «Поклонники» не поощрялись, — кроме того, имея свободными всего полдня в месяц и проводя его в родительском доме, как она находила время, чтобы с кем-то встречаться?

Ответ нашелся быстро.

— Это кто-то в Морклиффе. В смысле — отец.

— Даже не спрашивай меня о нем.

— Нед?

По сути, это был единственный знакомый нам молодой человек, причем относился он к нам всегда по-дружески. Может, с Дейзи он вел себя особенно по-дружески? Я никогда не думала, что между ними что-то есть, но, с другой стороны, я даже не предполагала, что Дейзи уже не девственница.

— Никакой не Нед! — огрызнулась Дейзи. — Не говори ерунды.

— Голловей? — Это был младший дворецкий, красивый мужчина, хотя на несколько лет старше сестры.

— Нет.

Я напрягла мозги. В Морклиффе работали почти сорок слуг, большинство из них — мужчины, поэтому список подозреваемых получался очень длинным. Нам все время подмигивал шофер…

— Это Флетчер?

— Нет! Боже милостивый, Тесс, ты что думаешь, я переспала с половиной прислуги?

— Я же не в этом смысле, Дейзи! Просто… кто бы он ни был, он должен тебе помочь.

— Не поможет. — Она положила ладонь на едва заметную округлость живота. — Я просила. Много раз. Если я его назову, он просто будет все отрицать и возненавидит меня так, что не останется никаких шансов для ребенка когда-нибудь… он будет все отрицать. Поэтому я никогда и не скажу ни тебе, ни другим.

По тому, как она это произнесла я поняла что действительно не скажет, и заплакала.

— Что же ты будешь делать

— Не знаю. — Дейзи опустила голов на— голову на руки. — Не знаю.

Хорн догадалась через две недели она обозвала Дейзи шлюхой и, конечно, отправилась прямо к леди Регине. Леди Регина поступила так, как поступила бы любая истинная христианка-аристократ узнавшая, что одна из ее незамужних служанок забеременела. она уволила Дейзи и выгнала ее из дома в тот же день, заплатив ей всего лишь часть положенного жалованья. Глядя, как сестра бредет по длинной дорожке, ведущей прочь от заднего крыльца, я рыдала до тех пор, пока Хорн де надрала мне уши и не приказала Возвращаться к работе

Я понимала, что Дейзи ни под каким видом не сможет вернуться в родительский Дом. Едва отец узнал; что она забеременела, не обвенчавшись, он назвал ее хуже, чем Хорн, и вышвырнул из дому быстрее, чем леди Регина. В свой следующий выходной я не пошла домой, а отыскала Дейзи в деревне. На свои несколько жалких монет она сняла комнату в пансионе пользующемся сомнительной славой. Когда мы увиделись, она уже очень сильно растолстела и выглядела более бледной и измученной, чем раньше, так что я снова разрыдалась.

Когда я успокоилась, Дейзи протянула мне носовой платок, в котором лежало что-то тяжелое.

— В свой следующий выходу сюда де приходи Мне нужно, чтобы ты сходила в Солсбери.

Я в жизни своей не бывала в таком большом гopoде, как Солсбери. И до него так далеко — может быть целых пять миль!

— И что я должна там сделать?

— Заложи вот это. — Дейзи развязала платок, я увидела изысканную золотую булавку и ахнула:

— Ты не… Дейзи, ты ведь ее не украла?

— Я не воровка!

— Даже если бы и украла, я тебя не винила бы.

Кажется, это ее слегка успокоило, но она все равно продолжала настаивать:

— Я ее не украла. Мне ее подарили. Мне теперь нужны деньги. Думаю, она дорого стоит.

— Хорошо, — сказала я. — Обещаю, что сделаю.

Вероятно, ростовщик меня обманул, но он дал мне пятнадцать фунтов. Я в жизни не видела столько денег сразу. Эти деньги помогли выжить Дейзи, а потом и родившемуся у нее малышу Мэттью, а в этом году она вышла замуж за мясника Артура. Артур — хороший человек. Он относится к Мэттью как к своему сыну.

Так что у Дейзи теперь все хорошо, убеждала я себя, продолжая чинить рукав платья леди Регины. И может быть, она все-таки украла эту булавку. Я всегда так думала.

Но если она хранилась в той шкатулке, Дейзи потребовался бы ключ. Никто не даст няньке ключа от такой шкатулки, — значит, украсть ее она не могла. Кто-то должен был подарить ей эту булавку, как она и сказала.

Это могли сделать только двое. Один из них — виконт Лайл, но всю ту зиму он провел в Лондоне, уж не говоря о том, что он настолько жирный, что толком по лестнице-то подняться не может, не то что соблазнить девушку.

Второй…

Я аккуратно положила платье — пусть Хорн проверяет — и проскользнула в комнату Лейтона. Если бы кто спросил, что я там делаю, я бы ответила, что мне нужна вакса. Но Хорн была занята, бегая за Беатрис, Нед ушел по какому-то поручению, так что я на несколько минут осталась одна.

На столе Лейтона лежала стопка визиток. Я глянула: на них было написано «Лейтон Мэттью Лайл».

Мне и раньше казалось, что это его полное имя, но точно я не знала. В мои обязанности входило все связанное с Ирен, а не с ним. В те времена, когда я занималась уборкой, я вообще держалась как можно дальше от семьи. Хорн даже заставляла нас пользоваться только скрипучей черной лестницей, чтобы Лайлы вообще не подозревали, что мы существуем, словно их дом остается чистым по волшебству.

Но Дейзи, как нянька, все время находилась рядом с семьей. Должно быть, Лейтон частенько заглядывал в детскую проведать свою маленькую сестричку, когда та была еще прелестным младенцем, немного потетёшкать ее и отдать обратно. В те времена он пил меньше и выглядел гораздо более франтоватым. Наверное, пытался очаровать Дейзи. Вероятно, давал обещания.

Не важно, как все это произошло, теперь я знала точно: отец ребенка — Лейтон. Они вышвырнули ее не только потому, что она забеременела. Ее вышвырнули потому, что это был его ребенок. За то, что она станет матерью их внука. Я всегда знала, что семейство Лайл обошлось с Дейзи слишком жестоко, а теперь понимала, что они еще и лицемеры. Во мне закипал гнев, в висках пульсировало, кулаки сжимались сами собой. Только подумать, что я выросла, восхищаясь ими, считала, что это самая благородная семья на много миль вокруг!

Они гнусные. Они подлые. Четыре последних года своей жизни я провела, намывая полы и стирая белье для людей более ничтожных, чем собаки.

Дверь в спальню отворилась. Я попыталась взять себя в руки до того, как меня заметит Нед или Хорн. Но, обернувшись, увидела Лейтона собственной персоной.

Рядом с ним стоял Михаил.