— Мы вырвались! — сказала я, упав на сиденье автобуса и дрожа от усталости.

Лукас покачал головой:

— Еще нет.

Автобус дернулся и поехал, медленно выворачивая на шоссе. Мы оказались последними пассажирами: еще три минуты, и мы лишились бы единственного шанса убежать.

— Я знаю, что мои родители бегают быстро, но даже они не смогут догнать автобус на скоростном шоссе.

Пожилая леди, сидевшая на несколько рядов впереди нас, оглянулась, откровенно недоумевая, что за чертовщину мы несем. Лукас одарил ее своей самой обворожительной улыбкой. Она расцвела, показав нам ямочки на щеках, и снова уткнулась в свой роман. Лукас взял меня за руку и повел в самый конец почти пустого автобуса, где мы могли говорить о вампирах спокойно, не опасаясь, что нас подслушают другие пассажиры.

Лукас сел к окошку. Я думала, он меня обнимет, но он сидел все такой же напряженный, уставившись в залитое дождем окно.

— Нельзя считать, что мы выбрались, до тех пор, пока не проедем эстакаду. Ту, что в трех милях от города.

Я не поняла, о чем он. Очевидно, Лукас куда тщательнее изучил местность, чем я.

— И что, по-твоему, они сделают? Встанут посреди шоссе и остановят автобус?

— Миссис Бетани далеко не дура. — Он не отводил глаз от окна. Пролетающие мимо фонари окрашивали его мягким голубоватым светом и снова исчезали, оставляя нас в темноте. — Да, возможно, они решили выследить меня в городе. Но она могла сообразить, что я собираюсь уехать на автобусе. А если так, то охотничья свора будет поджидать меня на эстакаде. Они прыгнут сверху на автобус, вытащат меня наружу, и объяснять все это пассажирам будут уже копы.

— Они этого не сделают!

— Чтобы остановить охотника из Черного Креста? Можешь даже не сомневаться.

— Если ты в этом самом Черном Кресте, то зачем поступил в академию «Вечная ночь»?

— Меня прислали, чтобы внедриться в школу. Это мое задание. От заданий Черного Креста не отказываются. Ты или их выполняешь, или погибаешь при попытке выполнить.

Хмурая уверенность, с которой Лукас это сказал, испугала меня сильнее, чем любые новые сведения о вампирах.

— И вы только что узнали об этой школе?

— Черный Крест знает о том, что такое «Вечная ночь», почти с самого ее основания. Такие места, где живут вампиры...

— Где живем мы!

— Ну, не важно. В таких местах от вампиров меньше всего вреда. Никто не хочет устраивать сцен или внушать подозрения живущим рядом людям; в таких местах вампиры всегда держат себя в руках. Они не охотятся и не устраивают неприятностей. Если бы вампиры всегда вели себя так, не было бы нужды в Черном Кресте.

— Большинство вампиров не охотятся, — настаивала я.

В этот момент автобус подпрыгнул на яме, мы дернулись, и я от страха громко ахнула. Лукас положил мне руку на колено, по-прежнему глядя в окно. Мы уже почти выехали из Ривертона, с каждой секундой приближаясь к эстакаде.

— Помнишь, что ты сказала мне в антикварной лавке? — пробормотал он. — «Расскажи это Эрику». Вот он чертовски точно охотился на Ракель.

Ну как заставить его понять? Я подумала и выбрала подходящий пример.

— Ты любишь гамбургеры, так?

— Бьянка, ну серьезно, пора бы научиться выбирать подходящее время для светской беседы! За обедом — да. За пять минут до засады вампиров — нет.

— Выслушай меня. Ты станешь есть гамбургер, если существует вероятность того, что он ударит тебя в нос?

— Как это, интересно, гамбургер может ударить меня в нос?

— Просто представь, что может. — Не было времени спорить о метафоре. — Будешь его есть? Или предпочтешь что-нибудь другое?

Лукас пару секунд подумал:

— Если отбросить странность гамбургера, который может на тебя напасть (то есть отбросить очень большую странность), — нет. Вероятно, не буду.

— Вот поэтому большинство вампиров и не нападают на людей. Люди могут дать сдачи. Закричать. Или позвонить «девять-один-один» по мобильнику. Или их вырвет. Так или иначе, люди могут причинить множество неприятностей. Это того не стоит. Гораздо проще купить кровь в мясной лавке или питаться мелкими животными. Большинство людей всегда выбирают легкие пути, Лукас. Я знаю, ты достаточно циничен, чтобы понять хотя бы это.

— Мило и практично. Спорю, это тебе родители говорили? Однако ты так и не сказала, что убивать людей — неправильно.

Паршиво, что он сразу догадался, что это объяснение моих родителей, а не мое собственное. Паршиво, что у меня есть только их слова.

— Это само собой разумеется.

— Не для большинства вампиров, уверяю тебя. То, что ты говоришь, разумно, но вовсе не так убедительно, как тебе кажется. Кто-то из нас двоих ошибается насчет того, сколько вампиров убивают людей, а я точно знаю, что очень много людей убито. Я видел, как это бывает. А ты?

— Нет, никогда. Мои родители — они не такие. Они никогда никого не обидели!

— То, что ты этого не видела, не значит, что это правда.

— А ты видел? — подначила его я.

Он кивнул, и у меня в животе все опустилось. А потом Лукас сказал самое ужасное, что только мог сказать:

— Они поймали моего отца.

— О боже!

Лукас уставился в окно с еще более напряженным видом, чем до сих пор. Должно быть, мы подъезжали к эстакаде.

— Я этого не видел. Был еще совсем ребенком. Толком его и не помню. Но я видел, как вампиры нападают на других людей, и видел тела, которые после этого остаются. Это ужасно, Бьянка. Гораздо ужаснее, чем ты думаешь. Ужаснее, чем можешь себе представить. Твои родители поворачивались к тебе только хорошей стороной. А существует и отвратительная.

— Может быть, тебе довелось увидеть только отвратительную! Может быть, как раз ты и не понимаешь, в чем равновесие! — В животе у меня просто полыхало огнем, а пальцы впились в спинку пустого сиденья перед нами. Неужели нам придется сражаться, чтобы спасти свою жизнь? — Если мои родители скрывали от меня правду, может, и твоя мать скрывала правду от тебя.

— Мама ничего не приукрашивает, поверь мне. — Лукас выдохнул. — Готовься!

Автобус резко повернул, и пассажиров мотнуло из стороны в сторону. Сквозь пелену дождя я видела, как приближаются огни эстакады. Я щурилась в темноту, пытаясь различить очертания или движение — хоть какой-нибудь намек на то, что миссис Бетани поджидает нас там.

Лукас глубоко вздохнул:

— Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Еще две секунды, и автобус загрохотал под эстакадой. Ничего не случилось. Миссис Бетани все-таки повела свою группу в город.

— Мы вырвались, — прошептала я.

Лукас обнял меня, и только когда он обмяк на моем плече, я поняла, как он измучился и как сильно боится. Я гладила его по волосам, чтобы хоть немного успокоить. Сейчас следовало отложить на потом все споры, все разговоры о «Вечной ночи», Черном Кресте и о том, что нас разделяет. Пока значение имело только одно — мы в безопасности. Я была в Бостоне очень давно, еще совсем маленькой, и очень смутно помнила, что такое большой город по сравнению с нашими окрестностями — шум, мусор, асфальт и светофоры вместо земли и деревьев. А еще везде огни, такие яркие, что затмевали звезды. Я собиралась с силами, ожидая неизбежного приступа паники, но к тому времени, как мы добрались до места — до пригорода, причем, насколько я видела, совершенно отвратительного пригорода, — было уже поздно и мы оба окончательно измучились. Я уже ничего не боялась, потому что почти ничего не чувствовала.

— Нужно решить, что мы сейчас будем делать. — Это были первые слова, произнесенные Лукасом, когда мы вышли из автобуса. По-прежнему крепко держась за руки, мы с ним пробирались сквозь толпу жуликоватых типов, одетых в слишком просторную для них одежду, смеявшихся слишком громко и внимательно оглядывавших каждую машину, вывернувшуюся из-за угла. — Нас заберут отсюда только утром, не раньше.

— Заберут? Кто нас заберет?

— Приедет кто-нибудь из Черного Креста. Как только я проник в антикварную лавку, сразу воспользовался их телефоном и оставил им сообщение, что направляюсь сюда. Когда мы определимся, я им позвоню и скажу, где нас забрать.

— Мне не хочется тут слишком долго бродить. — Я с подозрением посмотрела на разбитое окно.

— Бьянка, ну подумай сама! — Лукас остановился и в первый раз за эту долгую ночь стал похож на прежнего ехидного себя. — Кто кого здесь должен бояться — мы их или они нас?

Почему эти люди должны меня бояться? И тут меня осенило, точнее, до меня дошла соль его шутки: я вампир!

Я захихикала, и Лукас ко мне присоединился. Я смеялась и смеялась, и на глазах у меня выступили слезы, и тогда Лукас крепко обнял меня.

Я вампир. Все меня боятся. Меня! А Лукас? Он единственный человек, который может напугать вампиров. Все эти грубые на вид люди — если бы они знали, то бежали бы от нас, как от огня.

Когда я снова смогла дышать, я отстранилась от Лукаса и попыталась хладнокровно оценить ситуацию. Но мне было трудно думать о чем-нибудь еще, кроме него и того, что мы оба измучены, обессилены и растерянны. Флюоресцентное уличное освещение высосало бронзу из волос Лукаса, и теперь они выглядели просто каштановыми. Может быть, его лицо казалось бледным и осунувшимся из-за усталости; я даже представить себе не могла, какой уставшей выглядела сама.

— Уже почти полночь. Где мы остановимся? — Тут я сообразила, что сказала, и щеки мои заполыхали багрянцем.

Это прозвучало как предложение нам с Лукасом провести ночь вместе. А с другой стороны, разве мы с ним не убежали вдвоем? Может быть, для него совершенно естественно, что теперь мы ляжем в одну постель. Может быть, это должно быть естественно и для меня, и ведь бывали дни, когда я так сильно хотела быть с ним, что не могла заснуть. Однако сегодня, учитывая все случившееся, такая перспектива заставляла меня нервничать и чувствовать себя неловко.

Похоже, Лукас осознал наше затруднительное положение одновременно со мной.

— У меня нет с собой кредиток. Я, знаешь ли, уходил в некоторой спешке. Мы только что потратили мои последние наличные.

— А я захватила с собой только фонарик. — Слишком яркие вывески на нескольких еще открытых магазинах заставляли меня щуриться. — Лучше бы у нас была рогатка и шоколадное печенье.

Дождь, бушевавший в Ривертоне, сюда не добрался, поэтому мы могли не волноваться, что опять промокнем. Мы с Лукасом шли по улице, пытаясь что-нибудь придумать. Мы устали, сомневались друг в друге, поэтому у нас не получалось вести себя раскованно. Мы проходили мимо закрытых контор и винных магазинов, и перспектива провести ночь, скорчившись на двух разных скамейках в каком-нибудь паршивеньком городском парке, меня не привлекала.

Чтобы хоть немного утешиться, я подняла руку к свитеру, к тому месту под ключицей, куда приколола сегодня утром брошь. Казалось, что это произошло тысячу лет назад. Но брошь была на месте, и резные черные края лепестков приятно холодили пальцы.

В эту самую минуту мы шли мимо ломбарда с тремя позолоченными неоновыми шарами над дверью, и меня осенило.

— Бьянка, не надо! — возразил Лукас, когда я потянула его в убогую лавчонку. Полки были завалены разным хламом и вещами, от которых люди хотели избавиться, вроде ярких кожаных пальто, солнечных очков в металлической оправе и высококачественной электроники, вероятно ворованной. — Мы можем вернуться обратно на автобусную станцию.

— Нет, не можем. — Я отстегнула брошь от свитера, изо всех сил стараясь не смотреть на нее. Если только я увижу эти безупречные черные цветы, то потеряю самообладание. — Речь идет не о том, чтобы устроиться с удобствами, Лукас. Речь идет о нашей безопасности и о месте, где мы все-таки сможем поговорить. И... — «И попрощаться», — подумала я, но так и не смогла произнести этого вслух.

Лукас немного подумал и кивнул.

Вероятно, оба мы выглядели очень подавленными, когда подошли к ростовщику, но ему было на это наплевать. Костлявый мужчина в рубашке из полиэстера, он толком и внимания-то на нас не обратил.

— Что это? Пластик или что-то в этом роде?

Я поспешно сказала:

— Это настоящий гагат Уитби.

— Не знаю я никакого Уитби. — Ростовщик постучал пальцем по резным листьям. — Эта штука давно вышла из моды.

— Потому что она антикварная, — произнес Лукас.

— То и дело такое слышу. — Ростовщик вздохнул. — Сто долларов. Берите или уходите.

— Сто долларов! Да это всего половина ее стоимости! — воскликнула я.

И вообще, эта брошь дороже любых денег. Я носила ее практически каждый день в течение нескольких месяцев, как зримый символ моей любви к Лукасу. Как может этот человек смотреть на нее так холодно?

— Люди приходят сюда не для того, чтобы получить наилучшую прибыль со своих вложений, милочка. Они приходят за наличными. Тебе нужны наличные? Я сделал свое предложение. А иначе катитесь отсюда и не тратьте понапрасну мое время.

Лукас хотел забрать брошь, лишь бы не отдавать ее за бесценок. Я это сразу поняла по тому, как он упрямо выпятил челюсть. Но я уже знала, что он зачастую готов сделать то, что ему хочется, даже если поступок будет неправильным, — а нам сейчас никак нельзя забирать брошь. Поэтому я решительно протянула руку ладонью вверх:

— Сто долларов, пожалуйста.

За свою жертву мы получили пять двадцатидолларовых купюр и бумажную квитанцию, обещавшую, что можно получить брошь обратно, если в ближайшие пару дней нам улыбнется фортуна.

— Я найду деньги, — пообещал Лукас, когда мы вышли из ломбарда и отправились на поиски отеля, — и возвращу ее тебе.

— Ты говорил, что ты богатый, когда покупал мне эту брошь. Это правда?

— Гм...

Я вскинула бровь:

— Не совсем?

— Видишь ли, у меня есть доступ к деньгам Черного Креста, а средств у них немало. Но предполагается, что я должен тратить их по делу. На необходимые вещи. — Он пожал плечами. — Не на драгоценности.

— То есть, купив мне брошь, ты влип в неприятности?

Лукас с мрачным лицом засунул сжатые кулаки поглубже в карманы.

— Я сказал им, что по сути работаю на них. А жалованье или плату за риск не получаю, так что, с моей точки зрения, они мне должны. Именно это я скажу им, когда придется объяснять, что я снова выкупаю брошь. Потому что она твоя, Бьянка. Она принадлежит тебе. Точка.

— Я тебе верю. — Я обхватила ладонями его лицо. — Но это не самое важное на свете, договорились? Самое важное то, что мы в безопасности, мы вместе и у нас есть шанс во всем этом разобраться.

— Да. — Взлохмаченные волосы Лукаса были теплыми под моими руками. Я пригладила их, и он закрыл глаза. — А теперь давай найдем место для ночевки.

Нам пришлось пройти всего два квартала, и мы наткнулись на дешевый отель. В маленьком холле воняло пивом и табаком. Лукас попросил номер с двумя отдельными кроватями, и портье с интересом глянула на нас из-за своей перегородки из пуленепробиваемого стекла. Я старалась не думать о своей драгоценной броши, проданной ради того, чтобы оплатить ночь в небольшом номере со скрипучими кроватями и темно-синими шерстяными одеялами, освещенном единственной фарфоровой настольной лампой. Мы зашли в него, не прикасаясь друг к другу, даже не взявшись за руки, но я очень остро ощущала, что мы с Лукасом одни в спальне. Он включил лампу между кроватями, но легче мне не стало. Я внезапно заметила, что влажная рубашка Лукаса прилипла к телу. Почти прозрачный хлопок только подчеркивал мускулатуру его спины.

— Хочешь раздеться в ванной? — мягко спросил меня Лукас. — А я залезу под одеяло и выключу лампу. Когда ты выйдешь, я ничего не смогу увидеть.

Я засмеялась, нервно и облегченно одновременно.

— Теперь ты обладаешь некоторыми нашими способностями, а кое-кто из нас может видеть в темноте.

— Только не я. Клянусь. — Он криво усмехнулся.

Я вошла в крохотную ванную и вещь за вещью стащила с себя промокшую одежду. К счастью, трусики и футболка были почти сухими. Я умылась, заплела в косу ставшие после дождя курчавыми волосы; через дверь было слышно, как Лукас с кем-то отрывисто разговаривает, потом он повесил трубку. Вероятно, он только что сообщил Черному Кресту, где нас искать.

Я уставилась на себя в зеркало. Не то чтобы я раньше не обращала внимания на свое тело, но мне ни разу не приходилось смотреть на себя и думать, какой меня видит кто-нибудь другой. Лукас вот-вот увидит меня. Решит ли он, что я красивая? Я чувствовала себя красивой и хотела, чтобы он меня увидел. Я провела руками по животу, потом по бедрам, по-новому ощущая свои прикосновения.

Все это время Лукас был по другую сторону двери. Раздевался. Ждал меня. Полоска света под дверью ванной погасла. Я глубоко вздохнула, щелкнула выключателем и открыла дверь. Только тусклый свет городских огней, просачиваясь сквозь занавески, освещал комнату.

Всматриваясь в темноту, я различила очертания Лукаса: он выбрал кровать, дальнюю от ванной. Лукас уже лежал под одеялом, и я видела только одну голую руку и плечо. Пару раз вздохнув, я подошла к кровати Лукаса. Он посмотрел на меня недоверчиво, но приподнял одеяло, приглашая меня лечь.

— Только спать, — прошептала я.

У меня бешено стучало сердце, и собственный голос показался мне слабым и незнакомым. Меня охватил жар, жарко было даже между пальцами рук и ног.

— Только спать, — пообещал он.

Не знаю, поверила ли я кому-нибудь из нас.

Я скользнула в постель, и Лукас укрыл нас обоих одеялом. Я положила голову на подушку в каких-то нескольких дюймах от его головы. Кровать была слишком узкой для нас двоих, поэтому мы невольно прикасались друг к другу; моя голая нога задела его ногу, его трусы-боксеры слегка царапнули мои бедра, моя грудь ощущала жар, исходящий от его обнаженной груди.

Лукас смотрел мне в глаза.

— Я должен знать, что ты веришь в то, что я поступаю правильно.

Я подумала:

— Я верю, что ты поступаешь так, как считаешь правильным.

— Довольно близко к моим словам, — устало сказал он.

— Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

В этот момент мне захотелось притянуть его к себе, чтобы мы затерялись друг в друге и забыли обо всем на свете. И мне было наплевать, останемся ли мы живы, увидимся ли еще когда-нибудь, наплевать даже на то, что это мой первый раз. Но прежде чем я успела шевельнуться, Лукас с таким благоговением взял обе мои руки в свои, словно собрался молиться.

— Мы не можем позволить себе потерять голову, — пробормотал он.

Его пылающий взгляд впивался в меня, будто он ничего больше в жизни не хотел, как только потерять голову.

— А вдруг можем? — дрожащим голосом переспросила я.

Он сильнее сжал руки, и что-то внутри меня шевельнулось в ответ. Но Лукас даже не попытался поцеловать меня.

— Не можем. — Он произнес это так, словно пытался убедить не только меня, но и себя. — Нам с тобой осталось всего ничего до превращения в вампиров. Если один из нас потеряет голову... или мы оба... ты знаешь, что это может случиться, Бьянка.

— И что, это так плохо?

— Да, думаю, что плохо. — И прежде чем мы снова начали спорить о том, что вампиры делают и чего не делают, кто хороший, а кто плохой, Лукас добавил: — Кроме того, завтра мы встречаемся с командой охотников на вампиров. Может быть, это не лучшее время для того, чтобы стать вампиром.

Да, это звучало разумно, что вовсе не значило, будто мне понравилось.

— Ладно, — буркнула я. — Но, Лукас...

— Что?

— Однажды.

Хрипловатым голосом он повторил:

— Однажды.

Я закрыла глаза и склонила голову так, чтобы он пальцами прикоснулся к моей щеке. Теперь я могла заснуть. И поверить в то, что все будет хорошо. Может, это всего лишь сон, но мы оказались в том месте, где снятся такие сны.

— Лукас?

Я сквозь туман услышала женский голос. Сначала я удивилась, с чего это вдруг Патрис заговорила о Лукасе, но тут же сообразила, что это не Патрис.

Испугавшись, я резко села. Меня, оглушая, тут же захлестнули воспоминания о прошедшей ночи. Я моргала, ослепленная внезапным светом. Вместо того чтобы проснуться в своей школьной спальне, я лежала в постели рядом с Лукасом. Он тоже сел и теперь приглаживал взлохмаченные волосы, а в дверях нашего номера в дешевом отеле стояла женщина лет сорока с небольшим и смотрела на нас в упор.

Лукас сглотнул и улыбнулся:

— Привет, мам.