На тихой улице Москвы, где по ночам спят троллейбусы, во всех домах уже давно погашен свет. Все люди спят. Только в Сашкином доме беспокойство и суета. И больше всех беспокоятся и суетятся
новый домком тётя Зоя,
папа и бабушка Сашкины,
мать и отец Виталика,
дядя Юра Худяков,
Алёна — дошкольный ребёнок и
ошпаренный кот Зебка…
— Алёна! — слышится из, окна первого этажа. — Алёна! Хватит! Сейчас же домой!
— Нет! — отвечает Алёна.
— Как это «нет»? Тебе давно пора в постель.
— Всем давно пора в постель.
— Взрослые могут не спать. А дети — нет, — доносится из окна терпеливое объяснение матери.
— А я могу, — возражает Алёна. — Пойду спать, а они найдутся… Все узнают, что они нашлись, а я — нет!
И Алёна отходит подальше от окна, чтобы даже не слушать настойчивых требований матери.
…Дядя Юра сто раз ездил куда-то. А сейчас вышел из машины, подошёл к бабушке и тихо говорит ей:
— Только, Прасковья Степановна, не ругать…
— О чём вы говорите, Юра?..
Мать и отец Виталика прислушиваются к их разговору.
— Вы ведь не знаете, Прасковья Степановна, зачем и куда они ушли, — продолжает дядя Юра, — а прежде чем ругать, необходимо всё выяснить…
Дядя Юра вынимает из кармана сигаретницу, разминает сигаретку и, постучав ею о крышку, опять обращается к бабушке:
— Позвольте, Прасковья Степановна, мне покурить…
— Ах, Юра, — машет рукой бабушка, — я бы, кажется, сейчас и сама закурила…
Дядя Юра закуривает. Выдыхая дым в сторону, он продолжает разговор с бабушкой:
— Так вот. Прежде чем ругать, Прасковья Степановна, необходимо всё выяснить. И непременно в спокойных тонах. Что мы знаем? Ровным счётом ничего. Может, цель у них самая благородная? Что, если они, скажем, отправились на освободительную войну против колонизаторов? Педагогично ли будет за это их ругать?
— Господи! — всплеснула руками мать Виталика. — Против колонизаторов!.. Только этого нам недоставало!
— А что вы думаете? — продолжает дядя Юра. — Я говорю вам из личного опыта. В этом возрасте я тоже бегал… Бегал убивать Гитлера.
— Так что же нам теперь делать? — плача, выговорила мать Виталика.
— Ничего особенного… — Дядя Юра опять выпустил дым в сторонку, чтобы он не попадал на женщин, и, немного помолчав, добавил: — Знайте только одно: прежде чем наказывать, нужно тщательнейшим образом выяснить все обстоятельства и вообще подумать, есть ли основания наказывать…
— Есть, есть основания!
Бабушка обиженно поджала губы и затрясла головой.
— Это жестоко: заставить всех так волноваться! Это достойно самого серьёзного наказания!
Бабушкин подбородок дрожит от негодования.
— И всё-таки во всём следует спокойно разобраться, — настаивает дядя Юра.
— Полно вам! — тяжело вздыхает бабушка.
Бабушкины губы дрожат, дрожит платочек, который бабушка держит в руке, и голос бабушки тоже вздрагивает.
— Прежде нужно знать, живы ли они, — упавшим от дрожи голосом едва выговаривает бабушка.
Мать Виталика вытерла лицо скомканной тряпицей и, набрав в себя побольше воздуха, громко позвала:
— Виталик!
— Да что ты, господи, кричишь тут над ухом! — сказал отец Виталика. — Будто мы его не кричали!
— Виталик! — не обратив внимания, опять позвала мать.
— Вот и будем кричать без толку…
Отец Виталика стоит без пиджака, и рубашка пузырится у него на спине.
— Сначала без надобности дёргаем парня… Морскую свинку и ту держать не позволяем… А после: «Виталик, Виталик»… А что? От такой жизни и на войну против колонизаторов подашься…
Неожиданно из темноты вынырнул Сашкин папа.
— Нет! На этот раз я непременно его выпорю, — выпалил он с раздражением.
Бабушка подтянулась и, основательно упрятав дрожь в голосе, чётко сказала:
— Костя, уймись!
— На этот раз не уймусь! — буркнул папа и снова исчез в темноте.
Подъехала милиция. Не только тёти Зоин милиционер. Вся милиция была на ногах.
На каком-то вокзале нашли какую-то курточку.
Теперь за эту курточку держались все разом:
новый домком тётя Зоя,
мать и отец Виталика,
папа и бабушка Сашкины,
дядя Юра Худяков,
Алёна — дошкольный ребёнок, и даже ошпаренный кот Зебка… потёрся
о курточку здоровым боком. Потом все разом отпустили курточку…
— Нет, — сказали все разом, — нет… не наша…
— Что нам делать? — повторяла мать Виталика.
— Искать, — ответил милиционер.
Он сел на мотоцикл и уехал.
Тётя Зоя строго посмотрела на женщин. Потом она перевела свой строгий взгляд на Сашкиного папу.
Ничего не сказала тётя Зоя Сашкиному папе, но Сашкин папа заметно, у всех на глазах, съёжился.
Тётя Зоя отвернулась, вздохнула полной грудью и отчётливо произнесла:
— Вот так… — И, помолчав секунду, добавила: — А теперь ждать. Только ждать, товарищи!
— Будем надеяться, — слабым голосом произнесла бабушка и медленно опустилась на скамейку.