У Клариссы были четыре лучшие подруги, ее «ближний круг», который сама она нарекла Звездной Палатой после ночного просмотра под ванильное мороженое потрясной киношки с восхитительно скверным Майклом Дугласом, где суровые бдительные судьи в черном охотились за суровыми изворотливыми преступниками. Сходство бросалось в глаза: подружки Клариссы не вылезали из черных штанов-стретч, а суждения их были суровы и обжалованию не подлежали. Да и охотницами они были беспощадными — за всем мало-мальски достойным внимания, от туфель, поясов и лака для ногтей до мужчин, красавчиков, богачей или просто недоступных.

У Звездной Палаты имелись незыблемые правила, причем некоторые восходили еще к начальной школе:

не носить комбинезоны (позже заменено на джинсы) по вторникам;

не напиваться в понедельник вечером;

не носить врезающихся в зад трусиков;

не клеить парней у подруг и вообще всех парней, объявленных ВД (Вне Досягаемости).

На «заседаниях» члены Звездной Палаты рассаживались всегда в строго определенном порядке, как на великосветском банкете.

Александра Харгрэйв, самая верная и старая (по счастью, она и впрямь была старше Клариссы на целую неделю) подруга, занимала почетное место по правую руку от Клариссы. Актриса, проходившая в бизнес-колледж ровно одну минуту, прежде чем заняться ювелирным делом, Грэйви — как ее называли еще с ясельных времен — была пятой дочерью известного пластического хирурга (о хирургах иного профиля в Беверли-Хиллз не слыхивали). На семнадцатилетие папочка подарил ей отменную грудь размера «D». Точно такую же грудь доктор Харгрэйв, сменивший четырех жен, презентовал недавно своей шестнадцатилетней падчерице. А Грэйви пять лет назад удалила мегаимплантанты, которые называла «Лас Памелас», в честь кумира Звездной Палаты Памелы Андерсон, заменив на свои нынешние «Кортни» (по имени Кортни Кокс, еще одного идола всей Палаты), скромного, непритязательного размера «В».

Любимым выражением Грэйви было «бред собачий».

Еще одно ее фирменное словцо — «сука».

И наконец, третье — «фармацевтический». «У меня полно фармацевтических дружков», — признавалась Грэйви. Паксил, велбуртин, ксанакс, валиум, викодин прочно обосновались на полках ее шкафчика с лекарствами.

Фигура у Грэйви — закачаешься, шевелюра — роскошь, и мозгов втрое больше, чем у прочих членов Звездной Палаты, вместе взятых. Все нужные телефонные номера она помнила наизусть, могла точно сказать, как пишется любое слово, особенно названия лекарств, и знала несколько языков, хотя чаще всего изъяснялась на диалекте туземцев Беверли-Хиллз.

Дженнифер Элленбах, вторая лучшая подруга Клариссы, садилась от нее по левую руку (с менее телегеничной стороны). Дженнифер воплощала мечту любой девушки об идеальной подружке: соглашалась со всем, что говорили другие, и самое главное, рассыпала комплименты, как еврейская мамочка будущим сватам. Кларисса могла бы разжиреть до размеров призовой хрюшки, а Джен все равно уверяла бы, что она точная копия Кейт Мосс.

В свободное время Дженнифер (счастливая обладательница огромных карих глаз и немыслимо длинных ресниц) обожала заворачивать подарки, писать ободряющие письма осужденным на смертную казнь, печь собачье печенье для своих мопсов, которых Звездная Палата (втайне от Джен) именовала «самыми уродскими тварями на свете», а принадлежащая ей обширная коллекция резиновых утят была самой позорной тайной Звездной Палаты.

И хотя Палата без проблем разодрала бы друг друга в клочья — только накладные ресницы полетели бы, — Джен-Э считалась неприкасаемой: Звездная Палата трепетала перед истинной любовью.

Джен была их «слабым местом».

Поло Паркер — названная так матерью (бывшей моделью и бывшей наркоманкой, а ныне — сверхпопулярным наркопсихологом) в честь магазина на Мэдисон-авеню, а вовсе не в честь вида спорта, — считалась богиней Звездной Палаты. Великолепная, как вкладыш к журналу «Вог», она была помешана на аксессуарах. Например, давала своим туфлям имена в честь членов королевской семьи и собрала коллекцию из двадцати трех синих сумочек: темно-синяя, почти-темно-синяя, темно-темно-синяя, лазурная, аквамариновая, небесно-синяя — всех и не упомнишь. Ростом чуть за метр шестьдесят, она не дотягивала до модели, но при таких кудрях индуистской богини, зеленых глазах и коже цвета капуччино худшее, что о ней можно было сказать (а Звездная Палата всегда искала самое худшее), так это что в моменты стресса ее бедра… еще сильнее стройнели. В начале девяностых Поло попала на обложку майского номера «Плейбоя» — чуток побольше грудь, и стала бы Разворотом Года. На тусовках Звездная Палата частенько использовала Поло как отличную приманку — закинь ее вместо удочки в косяк мужиков, и четыре-пять рыбешек обеспечены.

Увы, что дарует добрый Господь, отбирают дурные гены. Поло не отличалась крепким здоровьем и сражалась то с гриппом, то с насморком, то с извечной женской карой — циститом.

— Скажите правду. От меня несет, как от старухи? — неизменно вопрошала она при открытии очередного заседания Звездной Палаты.

Не Поло, одним словом, а ходячий полиомиелит. Кларисса так и прозвала ее — Полио.

Поло обычно сидела рядом с Грэйви, своей главной союзницей, — единственной, у кого хватало времени и терпения с ней нянькаться. Кларисса втайне была уверена, что Грэйви возилась с Поло из расчета рано или поздно затащить ее в постель; настанет тот день, считала Кларисса, когда Грэйви признается в своих истинных предпочтениях.

У Клариссы была уйма теорий на все случаи жизни — она считала себя гуру Звездной Палаты. Чистая правда: на ней одной все держалось, и без нее эта группа давно перестала бы существовать.

Пятый член команды был и самым жутким, как пятое колесо в телеге. Все остальные недолюбливали Сьюзи Чемберс и к тому же побаивались. Язычок у Сьюзи — даже не змеиное жало, а настоящая турецкая сабля: запросто порубит в капусту как врага, так и друга. Но Кларисса держала ее в группе, чтобы не тупились мозги: маневрировать вокруг Злыдни Сьюзи — все равно что играть в шахматы с Каспаровым.

Тыщу лет назад, в те далекие времена, когда Земля еще остывала, а Марк Гудмэн считался стильным ведущим, Звездная Палата голосовала «за» и «против» исключения Сьюзи из своих рядов. Случилось это после одного весьма неприятного эпизода с чьим-то парнем и надушенной записочкой. Процедура прошла тайно (да-да!), подсчитали голоса… и оказалось, что в глубине души все они любят Злыдню. Кларисса, к примеру, не могла забыть ее доброту: чтобы смягчить душевную боль Клариссы от первого развода родителей, Сьюзи подарила ей новенькую футболку с Шоном Кэссиди.

Кроме того, Сьюзи давала поносить дизайнерские туфли, а для долгой дружбы основы прочнее не придумаешь.

Сьюзи, по мнению Клариссы, смахивала на лимонные или апельсиновые цукаты в черном шоколаде, которые ешь в минуты отчаяния (помирая с голоду в альпинистском лагере или попросту перед месячными): снаружи горечь, внутри горчинка.

Возраст членов Звездной Палаты колебался от двадцати восьми до двадцати восьми (тридцати одного); они были последними из поколения Икс, вскормленного MTV, взращенного на дизайнерских марках, воспитанного родителями, которые сами никак не желали взрослеть. Их матери благодаря аэробике, тренерам, пластической хирургии, дерматологам, диетам и неплохим доходам на равных соперничали с дочерьми за мужское внимание; их разведенные отцы гоняли на новеньких спортивных машинах и встречались с их же собственными подружками. Отпрыски поколения Икс уже на полпоколения отставали от прогресса. Да, они болтали по разноцветным «Нокиям», поутру пристегивали на пояс новенькие «Блэкберри», выбирали для «палмов» модные меховые чехольчики и за всю свою жизнь не отправили ни одного письма на бумаге, но все же до истинно компьютерного поколения Игрек им было далеко. Эти девчонки, с их экзотическими именами, фальшивыми грудями, подправленными носами и волосами, природный цвет которых никто уж и не помнил, просто физически не могли жить в ладу с собой: ведь они сами себя не знали. Но Звездной Палате повезло: теплившаяся где-то очень глубоко интуиция смогла пробиться сквозь оболочку пижонской упаковки и подсказать, что, несмотря на свою (относительную) юность, они уже устарели.

При встрече Звездной Палаты наутро после знаменательной вечеринки (они завтракали в «Поло Ландж» — ресторане, до того всем осточертевшем, что он внезапно сделался ультрамодным) Грэйви мельком взглянула на Клариссу и произнесла одно-единственное слово:

— Как человек с университетским дипломом, я заявляю, что вся твоя сказочка — чушь собачья.

Слов, понятно, было больше одного, но Кларисса услышала главное.

— А я, Кларисса Реджина Альперт, решительно протестую, — парировала она. — Аарон пришел… Да какое там, ворвался на вечеринку, схватил меня за руку, потащил за собой…

— …как пещерный человек. Кроманьонец? — уточнила Грэйви. — Я ничего не видела. Значит, ничего и не было.

— Ты надралась.

— Ясное дело, надралась. — Грэйви всегда упивалась на вечеринках. — Но это не значит, что я была в отключке.

— Прямо как в «Офицере и джентльмене», — вмешалась Джен. — Но ты, Клар, куда лучше Дебры Уингер, а Аарон еще симпатичнее, чем Ричард Гир. Вы отлично смотрелись вдвоем.

— Какого цвета у Аарона волосы, Джен? — спросила Грэйви.

— Хм, ну, такие русые… светлые…

— Черные как вороново крыло, — сказала Грэйви.

— Читаешь газеты? — осведомилась у нее Кларисса.

— Все равно. Я его видела! — Дженни, добрая душа, настаивала на своем. — Ты ему и вправду нравишься, Кларисса.

Бедняжка была на грани слез.

— Я опоздала? — У столика нарисовалась Полио, как всегда сражающая наповал: штаны в обтяжку, танкетки от «Миу-Миу»… Убийственней ее феноменальных ног, пожалуй, была только грудь: поменьше Клариссиной, она пробивалась через блузку, как чертов солнечный луч сквозь тучи.

— Кофе? — предложил официант.

— Только не кофеин! Чай. Зеленый чай, — отозвалась Полио.

— Привет, золотко. — Грэйви приложила ладонь к ее лбу. — Да ты вся горишь!

Кларисса закатила глаза.

— И что стряслось на этот раз? — процедила она с томной скукой (ее фирменный тон), хотя на самом деле сгорала от любопытства: у Полио всегда обнаруживалась какая-нибудь редчайшая хворь.

— Мой новый терапевт запретил кофеин, молочные продукты, алкоголь, сахар, мучное и секс. Мы с ним ужинаем в субботу у «Джорджио».

— Но, Поло… тебе ведь придется отказаться от пиццы и «Пино Гриджо»! — Подчеркнув очевидное, Джен пришла в ужас. — Должно быть, он и впрямь лапочка… ради какого-нибудь урода никто не стал бы жертвовать вкусненьким или вином.

— Ничего особенного, — возразила Поло, — но я все равно хочу попробовать. Из него может выйти хороший спонсор. — «Спонсором» именовался любой мужчина, готовый покупать Поло дорогие безделушки.

— Тупой секс, — заявила Грэйви. — Довольно с тебя докторов. Врачи все чокнутые, иначе не стали бы врачами.

Все разом содрогнулись. Звездная Палата едва оправилась от предыдущего эскулапа Полно — карлика-акушера, который в постели звал Поло «мамочкой».

— Я выхожу замуж! — выдала Кларисса. А почему бы и нет? Если дожидаться паузы в разговоре, у нее волосы на ушах отрастут.

— Ты нашла мистера Альперта? — Поло потерла свой изящный носик.

— Как адвокат, заявляю: ты лжешь, — отрезала Грэйви.

— Никакой ты не адвокат, ты в бизнес-колледже пробыла не больше минуты, — возразила Кларисса. — И я не вру… Правда, Аарон пока ничего не знает.

— А не устроить ли ужин в его честь? Для знакомства? — предложила Дженнифер.

Остальные молча посмотрели на нее.

— Кларисса Альперт, — провозгласила Грэйви, — ты безумна. — И принялась щедро поливать тост кленовым сиропом.

Подобно многим читательницам «Космо», Грэйви лечилась от анорексии и сейчас отыгрывалась за двадцать два года напряженных подсчетов калорий. Однажды она вычислила количество калорий в ресторанной порции жареной оленины — на случай, если когда-нибудь соберется в Рейкьявик. Кларисса была уверена, что на самом деле Грэйви — чокнутый гений типа авторши каталогов «Джей Кру».

— Какая ты решительная, Клар! — восторженно пискнула Дженни.

— «Решительная»! — фыркнула Грэйви. — Тщеславия ей не занимать — это точно. Гитлер в гробу вертится.

— Значит, тебя нет смысла приглашать в подружки невесты? — с невинным видом поинтересовалась Кларисса.

— Ой! — В глазах Грэйви неожиданно блеснули слезы. — Правда? Я еще ни разу не была подружкой невесты.

— А все потому, что никто из нас не замужем, — пояснила Джен. — Ты будешь замечательной невестой. — И она, наконец, разревелась.

— Когда жениху сообщишь? — Полио закашлялась.

— Кузнечик, не задавай вопросов Учителю, — ответила ей Кларисса. — Когда все устрою, тогда и сообщу. Очень удобно.

— Как-то все это не по правилам, — заметила Поло.

— А кто их написал? — вмиг нашлась Кларисса. — Правила — для дураков.

— По-моему, ты делаешь Аарону большое одолжение, — вставила Джен. — Мужчины ненавидят организовывать свадьбы.

— Но если понадобится помощь — мы рядом, — добавила Грэйви.

Поло поддержала ее приступом надрывного кашля.

— А как же Саймон? — вдруг ляпнула Джен, и Кларисса чуть не подавилась куском тоста. — Ведь он твой Единственный и Неповторимый.

— Что еще за Саймон? — скривилась Кларисса, и тема была закрыта.

Вволю наобнимавшись с новоиспеченной невестой, подруги до конца завтрака обсуждали грядущие свадьбы и шоколад — ничего инереснее для Звездной Палаты и быть не могло.

— Что я пропустила? — осведомилась Сьюзи, подсаживаясь к ним часом позже.

Остальные члены Звездной Палаты переглянулись и с немым взаимопониманием старых друзей хором ответили:

— Ничего.

Накануне Кларисса не выспалась; что-то смутно тревожило ее. Она проснулась со сцепленными зубами и стиснутыми, как клешни лобстера, кулаками — а ведь с матерью не ссорилась уже целую неделю.

Смывая с глаз остатки сна и туши «Мэйбеллин», прокрутила в памяти вчерашний вечер.

Аарон отвез ее к себе домой. Особняк на Доэни-драйв, принадлежавший прежде какой-то кинозвезде, знаменитой то ли пением, то ли танцами (Кларисса забыла, чем именно), до сих пор напоминал стаканчик клубничного мороженого. Вся обстановка, включая розовый мраморный камин, выглядела декорацией мюзиклов тридцатых годов. Аарон предложил шампанское, Кларисса согласилась, и он открыл для нее бутылку «Кристалла», а сам взял банку «Будвайзера». Ага! Выходит, насчет его любимого напитка попала в яблочко.

— Говорят, если прислушаться, услышишь, как Фред Астер отбивает чечетку на лестнице, — прошептал Аарон в затылок Клариссе. У него были мягкие губы, теплое дыхание. И главное — никакой мяты. Она ненавидела мятное дыхание. Что за жуткие тайны скрывают эти мятные пастилки, а?

— Фред… — повторила Кларисса.

— Астер. Вспомнила?

От звуков его голоса и от чуть заметного акцента у Клариссы по спине бегали мурашки.

И внизу живота тоже. Ощущение, забытое… с полгода как? Или уже год?

Когда с ней такое было в последний раз?

«А ну, цыц!» — велела Кларисса, мысленно погрозив пальчиком Петунии, как называла про себя клитор. Сегодня она с Аароном спать не станет, и точка.

— Не слыхала о Фреде Астере? Ну и бог с ним, малышка, — напевно растягивая гласные, сказал он. — Откуда тебе его знать? Ты слишком молода.

Кларисса хмыкнула, но, по счастью, почти беззвучно.

— Удачей глупцы называют судьбу, — отозвалась она. Аарон озадаченно уставился на нее:

— Кларисса! Да это ж знаменитая строчка из «Веселого развода».

— Должно быть, видела когда-то. Очень, очень давно, — небрежно бросила она.

— Обожаю Фреда Астера, — сказал Аарон. — Поверить не могу, что ты помнишь эти слова.

Кларисса пожала плечами:

— Он ничего.

Разумеется, она знала Фреда Астера: впервые увидела его в кино года в три, а ее бабушка по отцу даже танцевала с ним на какой-то вечеринке. Просто в данный момент, как иногда случалось, в Клариссе пробудился дух противоречия.

Покорная Кларисса — вроде как и не Кларисса вовсе.

— Я полдетства провел в постели, а мама разрешала смотреть только черно-белые фильмы. «Веселый развод», «Цилиндр»…

Кларисса кивнула. Еще два дня назад она не сообразила бы, о чем речь.

— Вот что, Аарон… Назови мне свои любимые бродвейские шоу, начиная с 1972 года, и мы сможем обменяться впечатлениями, а в старье я полный ноль.

Аарон засмеялся:

— Пас. Ничего не знаю о Бродвее.

Потом он показал Клариссе свои владения. Лужайка за домом тянулась до бесконечности, окутывая склон пушистым зеленым пледом, а в белоснежной резной беседке у подножия холма Кларк Гейбл вполне мог бы обменяться парой острот и поцелуев с Джин Харлоу.

Именно так и поступили Аарон с Клариссой.

— Ты прелесть, — сказал Аарон, поглаживая ее руки от локтей вверх.

А вот это ни к чему. На кожу грех жаловаться, но предплечья жирноваты… смахивают на пасхальную ветчину.

— Чего не скажешь о тебе, — съязвила она, отстраняясь. Ох уж эти мужики — точно знают, где погладить, чтоб было противно: предплечья, бедра изнутри, шею под подбородком…

— Кларисса…

M-м-м. Здорово он все же мурлычет ее имя. Будто каждый слог имеет значение.

Аарон щелкнул кнопкой на пульте. Зазвучали музыка и мужской голос, нежный, романтичный…

— Ты зачем прикидывалась, что не хочешь звать меня на вечеринку?

Рука Аарона легла ей на талию, он развернул Клариссу к себе… и вот они уже танцуют. Танцуют по-взрослому. Кожаные штаны в облипку и шпильки возражали против танцевальных па, но Кларисса постаралась с ними договориться.

— Прошу прощения, мистер Мейсон. А вы? Почему появились на тусовке в самый последний момент, вроде как случайно?

Запрокинув Клариссу в танце чуть ли не до земли, он навис над ней, почти касаясь лица губами. Кларисса скривилась: не стоило так налегать у Тони Би на куриное соте. Того и гляди штаны лопнут — выкладывай тогда за них кругленькую сумму.

— И что меня так в тебе волнует? — Аарон смотрел ей прямо в глаза, и это потрясло Клариссу. В кои веки нашелся парень, которому противостояние нипочем. В Лос-Анджелесе взгляды глаза в глаза не приняты — разве что при обмене брачными обетами. Или оскорблениями.

Они вновь закружились, да так, что у Клариссы голова откинулась назад.

Она чувствовала себя невесомой. Элегантной. Напуганной до необходимости защищаться.

— И что это мне с тобой так скучно? — отозвалась она.

Аарон улыбнулся.

— Газет не читаешь? В этом городе миллионы актрис и моделей только и ждут моего звонка. — Он широким жестом указал на город, раскинувшийся внизу. А затем вновь обнял ее за талию.

— Вышедшие в тираж модели и актрисы из рекламных роликов.

Аарон засмеялся.

— Куришь? — спросил он.

— Никогда, — ответила Кларисса. — Только если у тебя найдется сигаретка.

— Изворотливая ты штучка. И велеречивая. Всегда такая?

— Только если хочу произвести впечатление.

Аарон опять закружил ее в танце. Похоже, его ничуть не раздражало то, что многие сочли бы в Клариссе самым раздражающим, — ее характер. Какая удача.

— Кларисса, ты нечто. Вот только я пока не знаю — что именно.

Кларисса улыбнулась. Они с Аароном преодолели первый барьер во взаимоотношениях, как заправские атлеты; между ними явно что-то намечалось. Встреча в «Плюще» оказалась удачной затеей.

Надо будет посмотреть в словаре это дурацкое «велере…», «вереле…». Ладно, к черту! Ему не мозги мои нужны!

Песня закончилась. Аарон прижимал Клариссу к груди, их пальцы все еще были переплетены. У Клариссы колотилось сердце; она вдруг осознала, что дышит, как йоркширский терьер.

— Я… не привыкла… — выдохнула она.

— К чему? К танцам? К физическим нагрузкам? — Он по-прежнему сжимал ее в объятиях. Кларисса чувствовала, как между лопаток медленно катится капелька пота. — К сексуальному смятению? — Аарон улыбнулся. — Тебе надо чаще выходить из дома.

И.ухватил ее за задницу.

— Ты за это поплатишься, — пообещала Кларисса.

— Всю жизнь мечтал, — ответил Аарон. Кларисса с улыбкой помогла ему выбраться из большой кадки с деревом, куда сама его только что пихнула.

— Зачем ты хромаешь? Чтобы произвести впечатление? — спросила Кларисса на обратном пути в розовый особняк. Легкая хромота, исчезнувшая во время танца, вернулась.

— Не скажу. Стесняюсь.

— Обожаю, когда стесняются. Чужое смущение — мой хлеб.

— Отлично, — кивнул он. — Я таким родился. Косолапым на одну ногу.

Кларисса едва удержалась, чтобы не запрыгать от радости. Наконец она нашла мужчину с идеальным изъяном — очевидным для глаза, но не портящим жизнь.

— Это плохо? — спросил он. — Знаешь, для некоторых женщин это проблема… хотя встречается довольно часто, кажется, у одного младенца на тысячу…

— Наоборот, — перебила Кларисса, беря его под руку и обхватывая ладонью бицепс, — без своей хромоты ты для меня ничто.

У Аарона отпала челюсть. А затем он запрокинул голову и расхохотался.

— Перейдем к твоему гардеробу, — продолжила Кларисса.

— Гардеробу? — Аарон даже остановился. — Ты об одежде?

— Прощайте, ковбойские сапоги. Здравствуй, дизайнерская обувь, — пояснила Кларисса. Раз уж я ему пришлась по вкусу, нужно идти до упора. — Первым делом заскочим в «Фред Сигал», к одному гениальному консультанту, Бретту Бруксу. Он ближайший друг Вайноны, считай, нобелевский лауреат по моде. Заодно и прической займемся — там по соседству несколько приличных салонов… «Лоран» вполне сойдет. В спортклуб записан?

— Баскетбол люблю…

— Отлично, возьмем абонемент в «Спортклуб Л.А.», где ребята из «Лейкерс» иногда играют на отдыхе, а еще запишемся в «Вэрхаус», местечко для альтернативщиков, оч-чень модно. Срочно, на выходных. Сейчас, правда, бокс в фаворе, но там такая вонь… все равно что в корейском квартале. Предлагаю этот пункт вычеркнуть.

— Что-нибудь еще? — поинтересовался Аарон.

— Конечно, — кивнула Кларисса. — Умница, что сам спросил. Необходимо закатить вечеринку. Место тут очень удачное, а вечеринка сразу поставит тебя во главу тусовочного списка.

Аарон молча смотрел на нее.

— Я научу тебя, как жить в Лос-Анджелесе на широкую ногу, — пообещала Кларисса. — Насчет сезонных билетов ты уже в курсе? — Она обняла Аарона за плечи. — Не волнуйся. Я о тебе позабочусь.

— Я и не волнуюсь, детка. — Аарон посмотрел Клариссе в глаза (опять!). — Я просто в ужасе.

Аарон уставился на шкафчик у себя в ванной. Все, что он накупил в аптеке, когда приехал сюда пару недель назад (каких-то пару недель? А кажется, что несколько лет…), выглядело теперь безнадежно убогим. Дешевое мыло в обертке, сменные бритвенные лезвия, первый попавшийся шампунь… от них веяло чем-то временным, словно все это принадлежало гостю, туристу, который оказался здесь проездом. Кларисса лишь мельком заглянула в ванную (разумеется, сперва вволю порывшись в его вещах) и пообещала до конца недели загрузить шкафчик каким-то «Килсом».

Сегодня Аарон впервые почувствовал, что сможет, вероятно, удержаться здесь и дольше оговоренного поначалу полугода. Он рассчитывал за шесть месяцев найти режиссера, получить достойный внимания сценарий и начать съемки фильма…

Полгода. Слишком мало. Едва ступив с трапа самолета на землю Лос-Анджелеса, он пожелал почти невозможного: добиться долгосрочного контракта с этим городом. Но без помощи было не обойтись.

И вот он, наконец, нашел карту здешних дорог.

Она была вся — сплошные изгибы.

Кларисса. Боже, какое тело. Подлинная королева Лос-Анджелеса. Его, Аарона, идеал со страниц «Плейбоя», запечатленный в душе с шестилетнего возраста. «Я о тебе позабочусь», — обещала она. Аарон понимал, что Кларисса — прирожденный манипулятор; типичная первая красотка колледжа, вся из себя такая умудренная, напролом шагающая к главной цели под названием «подходящий холостяк». Он таких навидался — и дома, и в университете, но у Клариссы по крайней мере есть кое-что и помимо внешней оболочки… искра божья. Опасная девушка; безрассудна не меньше, чем сексуальна. Сам Аарон из тех парней, кто всегда тщательно подбирает слова и дотошно изучает инструкции к новой аппаратуре, кого никогда не штрафуют за превышение скорости. Рисковать он не привык. Кларисса же ничего, кроме риска, не признаёт.

И все-таки Аарон чувствовал себя в безопасности, поскольку внутренне подготовился. Кларисса проведет его через все ямы и ухабы, не позволит выставить себя дураком, поможет оказаться в нужном месте в нужное время. В обмен Аарон готов стать ее партнером. У него есть то, что нужно ей (деньги), а у нее — то, что нужно ему (связи и авантюризм)… так что все в выигрыше.

Аарон в последний раз воспользовался мылом с запахом средства для мытья посуды: «Килс» был уже на подходе.

Кларисса обещала матери отправиться с ней в поход по живописному каньону Темескаль, что сразу за Сансет-Бич. Поразительно, но она и впрямь радовалась этой вылазке на природу все то время, пока мчалась на запад от Сансета, подрезая машины и автобусы. Они с матерью не ходили в поход уже… хм… собственно, они вообще никогда не ходили вместе в походы. Одно плохо: Клариссу ждал неприятный сюрприз в лице материных подружек, которых та называла «Три мушкетера». Кларисса же окрестила квохчущих, ноющих старух на свой лад: «Три скукоженные карги». С мозгами у них были такие же проблемы, как с внешностью. На троих — десять общих подтяжек лица, восемь вокруг глаз, липосакций без счета, а уж коллагена хватило бы на целое коровье стадо.

— Ты почему не предупредила, что твои подружки сбежали из дома престарелых? — спросила Кларисса, заранее убедившись, что все три бабки в пределах слышимости.

— Не обязана! — Мать выпрямилась во все свои гордые сто пятьдесят пять сантиметров и с упорством жука-короеда поползла вверх по склону.

Хуже всего, что эти древние (шестидесяти лет) старухи демонстрировали лучшую форму, чем сама Кларисса. Гораздо лучшую форму.

— Педали надо крутить, милочка, как я, — посоветовала одна из них, в кепчонке со стразами и с размазанными пунцово-красными губами, пока Кларисса карабкалась по тропе, пыхтя как паровоз. Размазанные Губы еще минут пять вещали о прелестях педалей, но Кларисса, с детства не выносившая велосипеды, тренажеры и вообще всю эту муть из области физических нагрузок, решила, что и в будущем ничего подобного ей не грозит.

Кларисса выставила старой карге средний палец. Та не заметила. Или не показала виду.

— Нет-нет-нет! — пискнула вторая, с серебристыми волосами, в подростковых обтягивающих брючках; со спины она выглядела второклашкой со старушечьей задницей. — Девочке надо бегать. Бег полезен для тикалки.

«Какой еще тикалки? — изумилась про себя Кларисса. — Это для сердца, что ли? Откуда они такие свалились?!»

Мать Клариссы закудахтала:

— Бег вреден для коленок!

— Зато для попки в самый раз, — возразила «второклашка» и, повернувшись, похлопала себя по усохшему заду. — Вы только посмотрите, а, девочки? Да на такой попке целый торт удержать можно.

— Ей нужно больше секса, — со знанием дела заявила третья. — Мы с котиком три раза в неделю задаем жару своему ортопедическому матрацу. Не могу заснуть без оргазма.

Клариссу потянуло блевать.

По пути домой (на машину Клариссы опять нацепили «колодки» за неоплаченную парковку) она косилась на мать, желая той немедленной погибели. И что бы ей не рухнуть замертво хоть разок, когда мне хочется?

— Знаю, о чем ты думаешь, — заявила мать, перекрикивая Тито Пуэнте.

— Держу пари, понятия не имеешь.

— Дочь завидует матери. Нормальное явление. — Мамуля вновь принялась говорить о себе в третьем лице. Вроде то было принято в глубокой древности у звезд типа Дебби Рейнолдс и Элизабет Тэйлор. Кларисса попыталась вспомнить, живы они еще или существуют только в вечерних повторах черно-белого старья.

— Твоя мама всегда за собой следила. Ага, следила. — Мать поцокала языком, словно соглашаясь со словами невидимого собеседника.

— Если честно, я желала тебе скорейшей смерти.

Мать пожала узенькими плечиками:

— Естественно. Я тоже желала смерти своей матери, Да упокоится она с миром.

Черт бы побрал ее снисходительность. За это Кларисса ненавидела мать еще сильнее. Ну может ли человек одновременно быть докучливым, как осенняя муха, и добродушным, как ретривер?

— Мы с твоим отцом опять встречаемся.

— О-о, я тебя умоляю…

— Он скверно себя чувствует.

— Умолллляю…

— Ни словечка больше от меня не услышишь. — И включила Тито погромче.

Не сказать чтобы отец Клариссы был так уж плох. То, что он заправлял интернет-фирмой, торгующей бумагой и тонером для факсов, то, что изменял жене все двадцать три или двадцать четыре года их совместной жизни, то, что загремел в тюрьму, когда Кларисса была маленькой (оба предка врали про командировку на Багамы, но он вернулся только через год, причем без загара), — все это еще не делало его паршивцем. С точки зрения Клариссы, паршивцем его сделал секс с лучшей подругой собственной дочери, девчонкой, которая с двух с половиной лет росла у него на глазах. Ей едва исполнилось семнадцать, когда Кларисса обнаружила их в своей постели, среди диснеевских игрушек. Помнится, там еще был сборник стихов Сильвии Плат.

Ладно, пусть не Сильвия Плат, а брошюрка «Любовные знаки для Скорпиона». Какая разница?

Справиться с потрясением (от вида отцовского веснушчатого зада) Клариссе помогла только несуразно огромная сумма на тряпки и новехонький огненно-красный БМВ.

Она ничего не сказала матери. И не потому что отец, голышом, на коленях, в слезах умолял свою единственную дочь, свое единственное чадо (насколько ей было известно) не предавать его. Кларисса просто не могла помыслить о том, чтобы причинить матери такую боль. Она держала язык за зубами, даже когда мама брюзжала каждый божий день, что Тедди ее балует, что Кларисса слишком много тратит на наряды и что, во имя всего святого, совершенно ни к чему иметь три кредитки, в шестнадцать-то лет. Не проболталась даже во время перепалок, когда они с матерью так орали друг на друга, что соседи вызывали полицию, — столько раз, что под конец она уже знала имена детей всех районных копов. Кларисса ничего не сказала.

Родители развелись после «дела лэйкерских фанаток» (по определению Клариссы), когда мать выяснила, что Тедди подцепил разом не одну, не двух, а трех девиц из группы поддержки команды «Лейкерс». Девицы были миниатюрными, лилипутно-крохотными, в связи с чем отец заявил бьющейся в истерике матери (от ярости она даже не смогла зажечь сигарету и принялась ее жевать), что спать с «лейкерской девочкой» — совсем не то, что с нормальной, полноразмерной женщиной, и потому трое в самый раз.

На Клариссу отцовская логика и физическая крепость (как-никак ему в ту пору за пятьдесят перевалило) произвели должное впечатление, но она гордилась и матерью, которая положила конец этому слишком затянувшемуся браку.

Браку, но не романтическим свиданиям. Родители продолжали встречаться.

По прихоти судьбы развод совпал с пресловутым Саймоновым «Мы не созданы друг для друга». Похоже, женщинам клана Альперт не слишком удавались прочные связи, но Кларисса винила родителей в том, что они ее подвели, — в конце концов, откуда ей знать, что такое доверие в отношениях? Всю жизнь она только и видела, как мать роется у отца по карманам после работы, по чемоданам после уик-энда, по ящикам стола среди смятых счетов; она привыкла к атмосфере скрытой злости и напряжения. Она знала, каково это — войти в комнату и ощутить, что не хватает воздуха и грудь сжимается под призрачным гнетом недавней свары.

— Теперь понимаете? — говорила Кларисса своему психоаналитику. Она прозвала ее «мисс Маноло» за громадную коллекцию обуви на несусветных шпильках. — Ничего удивительного, что со мной вышла такая фигня.

Маноло с должной серьезностью кивала, но Кларисса-то знала, что на самом деле та подсчитывает в уме, сколько еще чокнутых пациенток надо принять, чтобы купить новую пару туфель.

Терапия не помогла. Кларисса перескакивала от одной «связи» к другой, как Тарзаниха по мужским джунглям. Она прекрасно умела держать марку, изображать улыбку, смех, радость, оргазм, наконец, но о настоящих отношениях не имела представления. Искусный манипулятор, она была способна заполучить мужчину… но не способна его удержать.

Выкарабкавшись из материнского кабриолета, Кларисса с трудом втащила в квартиру свое истерзанное вылазкой на природу тело и отключилась до самого вечера.