После ухода гостя Анна сразу же снова набрала номер Осокина. Изо всех сил стараясь не разрыдаться, проговорила в трубку:

— Олег Викторович, нам надо встретиться. Прямо сейчас! Куда мне подъехать?

— Я сам приеду.

Она понимала, что разговаривать с Осокиным слишком рискованно. Но не знала, что ей делать. Ей необходимо было с кем-то поговорить, посоветоваться. К тому же Осокин уже знал, что Наташку похитили.

А где-то в глубине сознания, еще не обретя уловимых, четких очертаний, жила другая мысль: «Осокин сможет потом объяснить Павлу, как все было. Потом, не сейчас! Сейчас нельзя! И Павел поймет, простит, не отвернется.»

Олег приехал очень быстро. Уже минут через десять. Усадил плачущую Анну в кресло, принес воды и попросил рассказать все. До мельчайших подробностей.

Анна рассказала. О визите незнакомца, о том, что Наташку действительно похитили, об условиях, которые перед ней поставили.

— А почему они думают, что вы имеете какое-то влияние на Нестерова? — удивился Осокин.

Анна замялась:

— Мы с Павлом Андреевичем… В общем, в Лондоне мы общались не только в официальной обстановке, и они… Возможно, они подумали, что я сумею этим воспользоваться.

— Но это же глупо! Мало ли с кем Нестеров общается в неофициальной обстановке! Вы явно чего-то недоговариваете.

Анна опустила глаза. Она молчала, нервно теребя пальцами манжет блузки.

Олег подался вперед. Накрыл ладонью руку Анны. Мягко улыбнулся:

— Не бойтесь, Анна. Расскажите мне, что вас тяготит. Чтобы понять, как действовать дальше, чтобы помочь вам, я должен знать все. Абсолютно все.

И тогда Анна рассказала ему о той давней ночи. Осокин был первым человеком, которому она об этом рассказывала. Когда-то она дала себе клятву, что никогда никому об этом не расскажет. И вот не сдержала обещания, данного самой себе. Обстоятельства заставили.

После рассказа Анны Олег некоторое время молчал. Смотрел прямо перед собой, в какую-то невидимую точку на стене, барабанил пальцами правой руки по подлокотнику кресла. Затем произнес:

— Откуда они могут знать о том, что вы уже были знакомы с Нестеровым?

— Ума не приложу!

— Вспомните всех, кому вы об этом рассказывали. Друзья, знакомые. Может быть, Лариса?

— В том-то и дело, что никто не знал. Я никому об этом не рассказывала. Абсолютно никому!

— Ну ладно. Сейчас уже не так важно, откуда знают. Главное — знают. И пытаются это использовать. Ведь ваш лондонский роман с Павлом — это уже не банальное увлечение начальника референтом. А, как это ни банально звучит, глубокое чувство, проверенное временем.

— Да нет же! Это они так думают! А на самом деле он меня даже не узнал.

— Как — не узнал? — опешил Осокин.

Анна смутилась. Вымученно улыбнувшись, развела руками.

— Вот так… Сколько лет прошло. Почему он должен помнить? К тому же я ведь тогда совсем другая была, иначе выглядела. Меня бы сейчас и соседи бывшие вряд ли узнали сразу. А тут… Да и, в конце концов, что для него тот вечер? Всего лишь один вечер из многих.

«Ну это ты врешь, подруга, — мысленно усмехнулся Осокин. — Я прекрасно знаю, что значил для него тот вечер. И та ночь. Не мог он тебя не узнать. Не мог!!»

Он ослабил галстук. А если Нестеров на самом деле попросту не узнал Анну? Тогда вся его тщательно построенная комбинация рушилась, как карточный домик. Осокин еще раз взглянул на сидящую перед ним заплаканную женщину.

«Врет? Или все же говорит правду? Это необходимо выяснить. Выяснить немедленно!»

— Черт! — Он вскочил с кресла, резко оттолкнувшись обеими руками от подлокотников. — Я так торопился к вам, что, кажется, забыл закрыть машину. Дверцу не до конца захлопнул. Я буквально на пару минут. Туда и обратно.

Выйдя из подъезда, Осокин на всякий случай подошел к машине. Потрогал дверцу. Вдруг Анна смотрит в окно? Вернувшись к подъезду, достал из кармана мобильный телефон, набрал номер Нестерова:

— Павел? Привет! Еще раз извини, что не смог встретить. Потом объясню. Ну что, ты дома будешь? Я к тебе заеду?

— О чем речь? Заезжай, конечно!

— Только сразу условимся — о делах ни слова. Все сотни раз обговорено. Лучше расскажешь, как у тебя на личном фронте. Убедился, что я прав был насчет Вирджинии?

Павел пробурчал что-то невнятное, видимо, усмехнулся:

— Прав-прав… Но этот вопрос мы с ней обсудили и, как говорится, сняли с повестки дня.

— Значит, на личном фронте без перемен? — не унимался Осокин.

— Ну как сказать? Кое-какие перемены вроде бы намечаются. Приезжай, расскажу.

Олег выдержал паузу, необходимую для осмысления полученной информации. Произнес, театрально растягивая слова:

— Па-вел! Что я слышу? Неужели нашел наконец свою богиню?

— Ну насчет богини пока не знаю. Но что интересно, тоже зовут Анна. Ладно, все, не по телефону. Приедешь — поговорим.

— И я, кажется, даже знаю, о какой Анне идет речь.

— Все-все! До вечера.

Поднимаясь по лестнице, Осокин сосредоточенно обдумывал свои дальнейшие действия. Нестеров действительно не узнал Анну. Невероятно, но факт! Может, помочь ему узнать? Подтолкнуть незаметно? Попытаться сделать так, чтобы он понял: его новый референт и есть та давняя женщина из маленького городка, его «богиня».

Нет, слишком рискованно! Ведь именно он, Олег, принял ее на работу. Нестеров может что-нибудь заподозрить. Все должно выглядеть абсолютно случайным. Ему и по телефону-то сейчас не стоило вспоминать о той истории. И все же Нестеров должен понять, кто его референт. Необходимо сделать так, чтоб он понял. Значит… Правильно! Вывод напрашивался сам собой.

Казалось, Анна даже не заметила появления Осокина. В ее пальцах мелко подрагивала дымящаяся сигарета.

Олег перевел взгляд на свою пачку «Мальборо», оставленную на журнальном столике.

— Вы разве курите?

— Нет, — ответила, даже не взглянув на Осокина. — Пробовала как-то. Еще в институте. Не понравилось. Но все говорят — успокаивает.

— И как — успокаивает?

— Отвлекает.

Анна уронила сигарету в горлышко фарфоровой вазочки. Перевела взгляд на Осокина. Тот сел в кресло. Громко выдохнул:

— Да, ситуация. Я, конечно, все сделаю. Все, что в моих силах. Попытаюсь выяснить, что это за люди. Попробую найти тот профилакторий для болезненных детей. Хотя вряд ли, конечно, она в профилактории. Скорее, на какой-нибудь даче.

Глаза Анны снова наполнились слезами.

— Только плакать не надо! — резко, почти грубо оборвал Осокин. — Легче всего рыдать в подушку да головой о стену биться!

Некоторое время он молчал, неспешно барабаня пальцами по журнальному столику. Вдруг саданул кулаком по своему колену:

— Черт! Похоже, что они попросту не оставили вам выбора. Девочка в опасности — это ясно. В милицию обращаться нельзя. И пока я буду пытаться их вычислить, вам придется выполнять все поставленные ими условия.

— Но как?! Как я могу выполнять их условия? Кто я для Павла… Для Павла Андреевича? Мы ведь с ним в Лондоне всего один вечер вместе провели. Даже не ночь — вечер! Они думают, что я имею на него какое-то влияние. Так это они так думают!

Осокин поднял руку, заставив Анну замолчать:

— Подождите-ка! — На лбу у него пролегли вертикальные морщинки. — Подождите-подождите! Собака… Вы говорили, он тем вечером, в этом вашем Шацке, убегал от собаки? Или загавкала она там на него? Ну что-то в этом духе?

Анна кивнула.

— Ну, конечно! Как же я сразу не вспомнил! Просто он не сказал, с каком это было городке, и я как-то не связал эту историю с вами.

— Какую историю?

Осокин откинулся в кресле. На губах выступила задумчивая улыбка:

— Зря вы думаете, что та ночь была для Павла мимолетным приключением. Он рассказывал мне о ней как о самой прекрасной в его жизни. Конкретно ничего не говорил, но по некоторым деталям из вашего рассказа я понял, что речь шла именно о той ночи. И вас он не забыл! Просто не узнал, встретив, не поверил, что такое возможно. Но не забыл — нет.

Как завороженная Анна смотрела на тоненькую полоску дыма, струящегося из вазочки. Она отчего-то сразу поверила Олегу. Поняла, что тот говорит правду.

Поверила, потому что готова была поверить. Хотела поверить. И в глубине души знала: все так и есть, как говорит сидящий сейчас перед ней человек.

— Поэтому из нашей ситуации все-таки есть выход, — продолжал Осокин. — Единственный выход! Их условия вы сможете выполнять, если Павел вспомнит, что вы и есть та самая Анна. Вы должны помочь ему вспомнить. Иначе… — Осокин закрыл глаза, резко, словно пытаясь отогнать навязчивую мысль, мотнул головой. — Мне даже подумать страшно о том, что эти изверги… эти нелюди могут сделать с девочкой!

Услышав едва уловимый шум в динамике, Анна вздрогнула. Ее пальцы медленно сползли с клавиатуры, вцепились в край столешницы.

— Анна Николаевна, зайдите пожалуйста, — донеслось из динамика.

Она встала. Опустилась обратно, выключила компьютер. Снова встала, задвинула стул. Поправила стопку листов, вложенных в принтер.

«Надо идти. Повернуться и войти в кабинет. Все равно ведь придется идти. Главное не сорваться. Наташка моя… Главное — вести себя так, как решила. Так надо!» Анна еще раз поправила компьютерный стул, повернулась и подошла к двери.

Вошла в кабинет. Остановилась на пороге. Павел улыбнулся, встал из-за стола. Подошел к ней, попытался заглянуть в глаза. Однако Анна отвела взгляд.

— Что случилось?

— Ничего, — ответила она подчеркнуто сухо.

— Ты можешь объяснить, почему ты так себя ведешь? Странно все это как-то. Я думал, просто при людях не хочешь показывать.

— Что показывать? — фальшиво удивилась она.

Павел обнял ее за плечи. Анна не вырвалась, не отстранилась, но и не прильнула к нему. Просто осталась стоять, как стояла.

— Перестань, — улыбнулся Павел. — Не надо вот этого: «Вы начальник, я подчиненная». Все, что было, ошибка, мимолетный порыв. Не надо, ладно?

— Ладно.

— В театр пойдем сегодня?

— К сожалению, я сегодня занята.

Павел отошел на пару шагов. Остановился. Скрестив руки на груди, с ироничной усмешкой взглянул на Анну. Та упорно не желала смотреть ему в глаза.

— Павел Андреевич, мне работать нужно.

— Да-да, конечно. Идите работайте.

Выйдя из кабинета, Анна в изнеможении опустилась на стул. Выдержала. Кажется, выдержала.

Накануне она весь вечер размышляла над разговором с Осокиным. Олег Викторович, конечно, молодец. Он нашел единственно возможный выход из ситуации. Но Анна не могла, просто физически не могла поступать так, как они задумали. Если она добьется того, что Павел ее узнает, тот автоматически попадет в зависимость от мафии. Этого она не могла допустить. Наоборот, он ни в коем случае не должен догадаться, что Анна — та самая женщина, с которой он провел давнюю сумасшедшую ночь. А как же Наташка?

Пока дочери ничего не грозило — Анна ведь приняла все их условия. И пока никаких конкретных приказов не поступало. Потом, когда потребуют, когда сообщат название фирмы, которой нужно передать подряды, она и будет думать. Она придумает что-нибудь. Спасет Наташку. Но не ценой предательства.

… В приемной беззвучно работал кондиционер, но дышать отчего-то становилось все труднее. Руки дрожали. Анна поднялась со стула, предупредив секретаршу, вышла в коридор. Дошла до кабинета, в котором сидела Лариска. Вчера вечером Анна позвонила ей и сказала, что они зря волновались: Наташка, оказывается, попросила воспитателя отвезти ее домой — хотела побыстрее увидеть маму. Сейчас она дома и передает тете Ларисе привет. А в профилактории просто что-то напутали. Опасно, если Лариска будет все знать. Обязательно кому-нибудь разболтает.

Анна заглянула внутрь. Лариска, увидев подругу, быстро отложила бумаги в сторону и выскочила в коридор:

— Привет! Что-то ты бледная какая-то. Как спирохета! Что, заработалась?

— Ларис, дай сигаретку.

— О! С чего это ты курить начала? С тяжелой жизни? Если уж у тебя жизнь тяжелая — я не знаю тогда, у кого легкая. Подожди, сейчас сигареты возьму, пойдем вместе покурим.

В холле, опустившись в глубокое кожаное кресло, Лариска загадочно улыбнулась:

— Ну давай рассказывай!

— О чем?

— Да ладно тебе! Уже все знают. Я как услышала, обалдела. Чуть в обморок не рухнула. Надо же, думаю, Анька моя — с самим Нестеровым. Хотела в обед к тебе забежать поболтать. Но раз уж все равно сидим…

Анна раздавила в пепельнице едва прикуренную сигарету. Ответила резко, так что стало неприятно самой:

— Вранье это! Обычный бабский треп. Ничего между нами не было и быть не может! И я очень тебя прошу — об этом больше ни слова.

Лариска молчала секунд пять, не меньше. Наконец произнесла:

— Это что за монолог был? Из какой пьесы? Ты что, в драмкружок записалась?

— Пойми, Лариса, мне неприятны все эти разговоры обо мне и Нестерове. Тем более что они ни на чем не основаны. Подумаешь, погуляли вечером по городу. Ну и что? Я просто показала Павлу Андреевичу Лондон. — Анна старалась говорить спокойно и немного устало. Но голос ее все равно подрагивал.

— А то же самое, но без театрального надрыва ты не могла сказать?

— Это не надрыв. Просто мне очень неприятно. Все эти сплетни за моей спиной.

— Да иди ты знаешь куда! — Лариска презрительно хмыкнула. — Расфуфырилась — смотреть тошно.

Она поднялась с кресла и направилась к лестнице. Анна поняла, что та серьезно обиделась. Имеет право. Что ж, так, наверное, даже лучше. Пока все это не закончится, с Лариской надо общаться как можно меньше. Нельзя еще и ее втягивать в эту историю.

Вечером заехал Осокин. Рассказал, что проверяет профилактории для болезненных детей, куда могли отвезти девочку. Осторожно, чтоб не вызывать подозрений. И пока безрезультатно. И бандитов, которые похитили ее, тоже пока вычислить не удалось.

— А у вас как дела? Вы поговорили с Нестеровым?

— Нет…

Анна вдруг с удивлением почувствовала, что ей неудобно перед Осокиным. Вчера все решили, а она вроде как испугалась, пошла на попятный, придумывает всяческие оправдания своему бездействию.

— Он весь в делах. Я пыталась намекнуть, но все как-то не было повода.

— Так вы что, так ничего и не сделали, чтобы он вас узнал? — удивился Осокин. — А как же дочка? Или вы забыли, что ваша дочь в руках этих бандитов?

— Но не могу же я ни с того ни с сего, посреди рабочего дня подойти к нему, сказать, кто я. Или даже просто начать намекать, — почему-то стала оправдываться Анна, — Нужен хоть какой-нибудь повод для этого.

— Повод? — Осокин подошел к окну.

Некоторое время молча смотрел на медленно плывущие, едва различимые облака, уже почти растворившиеся в темнеющем небе.

— Ладно, будет вам повод.