Страсть русского духовенства к «пьянственному питью» достигала таких размеров, что «упивание» выходило далеко за пределы бытовой подробности и очень беспокоило высшую церковную иерархию и государственную власть.

Благодаря «безмерному упиванию» духовенство не в состоянии было справляться удовлетворительно с возложенными на него, как на помощника правящих классов задачами и теряло в глазах населения свой авторитет. Пьянство вызвало столь значительное разложение духовенства, что грозило самому существованию налаженного церковного аппарата; поэтому государственная власть вместе с высшей церковной иерархией, пыталась несколько обуздать эту страсть духовенства, свести её до размеров не столь катастрофически опасных для авторитета духовенства.

«Пьянственному питию» отдавали должное все: и низшее духовенство, и монашество, и духовная аристократия вплоть до епископов, и «упивание» встречается уже в самые ранние времена истории нашей церкви.

В канонических ответах митрополита Иоанна II (1080-1089) мы встречаем любопытные указания, что «в монастырях часто пиры творят, созывают мужа вкупе с женами и в тех пирех друга друга преспевают, кто лучей сотворит пир». В тех же ответах митрополит Иоанн рекомендует епископам указывать, что «яко пьянству злу царства божья и лишаться, яко пьянство иного зла последует: невоздержание, нечистота, блуд, хуление, нечистословие, да не реку злодеяние, к сим и болезнь телесная».

То же древнее поучение грозит лишением священства всем «иереем, до упивания пьющим», кто «не лишается пьянства» и предлагает при посвящении особенно следить, чтобы кандидат не страдал запоем.

Что пьянство среди древнерусского духовенства было не случайным явлением, а глубоко бытовым, можно видеть из того, что редкое церковное поучение не упоминает об этом «душеспасительном» занятии духовенства.

Новгородский епископ Лука Жидята в поучении к братии пишет: «Не твори блуда, не пей безвременно, но пей в меру, а не до пьянства». Ту же мысль проводит в своем поучении и Феодосий, говоря: «Иное пьянство злое, а иное — питье в меру, и в закон, и в приличное время, и в славу божью».

Чтобы оправдать пьянство, духовенство ссылалось на апостола Павла, который в своём послании говорит Тимофею: «Не пий воды, но мало вина приемли, стомаха ради твоего и частых недугов» (Тим. 5, 23). Отсюда монастырская поговорка, оправдывающая пьянство «стомаха ради».

Иностранцев, побывавших в московском государстве в XVI и XVII веках, прежде всего поражало пьянство духовенства, и они в мрачных красках описывали быт и состояние духовенства. Конечно, и западноевропейское духовенство не отличалось чистотой нравов, но что поражало иностранцев в нашем духовенстве, — это крайняя внешняя распущенность и разнузданность, не стесняемые никакими соображениями о церковном авторитете.

Описывая быт русского духовенства, Олеарий отмечает, что в большие праздники, вечером, всегда можно увидеть священников, валяющимися в грязи.

По словам Петрея, монахи проводят свою жизнь в сластолюбии, пьянстве, а вклады на устройство церквей, монастырей и часовен служили только для суетности, невоздержанности и обжорства. Монахи искали только случая, чтобы поесть и попить, и на праздниках до того напивались, что падали на улицах.

Ещё резче отзывается о русском духовенстве иностранец Корб, который пишет, что монахи и монахини, по окончании постов, погружаются во всякого рода распутство, причём более на гуляк, чем на монахов похожи; пьяные шатаются на улицах и, лишившись всякого стыда, нередко там же предаются сладострастию».

В своей характеристике московского общества, говоря о пьянстве, свойственном «всем без различия классам общества», Маржерет отмечает, что духовенство в отношении пьянства нисколько не уступает мирянам, но даже его превосходит.

Один иностранец (Хитрей) подметил эпизод, достаточно типичный для духовенства того времени. Вот как описывает он случай, свидетелем которого он был лично. «Случится ли свадьба: за священником посылают раз-другой, потому что несчастный поп спит пьяный. Наскучив ожиданием, родственники жениха отправляются к священнику, приносят ему в подарок водку и насильно уводят в церковь, но он не может твердо держаться на ногах и часто падает. В церкви поднимается такой смех и хохот, что с ним едва ли могло сравниться языческое богослужение, совершавшееся в капищах Венеры. Чтобы священник не упал, его нарочно поддерживают и, по совершении таинства, обратно отводят домой».

В Троицкой лавре на одного монаха отпускалась бутылка хорошего кагору, штоф пенного вина, ковш мёду, пива и квасу; пьянство в лавре доходило до того, что перед всенощной в алтари приносились вёдра с пивом и мёдом, и во время службы монахи по очереди подкреплялись. Непомерное пьянство монахов лавры во время службы послужило основанием для сложения специальной поговорки: «Правый клирос поёт, а левый в алтаре вино пьёт».

Говоря о безмерном упивании, процветавшем среди духовенства, Стоглав отмечает, что «иноки от пьянственного пития в конечную погибель и в блудный ров впадали». Вопросу о пьянстве духовенства в Стоглаве посвящается целая глава, где монашество увещается не предаваться «безмерному упиванию» и соблюдать воздержание.

Изображая в резких чертах церковное пьянство, Стоглав не ставил своей задачей искоренить пьянство среди духовенства, он стремился лишь ограничить его: отцы собора советовали «егда подобает» выпивать «по чаше, по две или по три», не находя в этом ничего предосудительного. Но духовенство не ограничивало себя той мерой, какой предлагал Стоглав, и монахи, как с грустью отмечает Стоглав, «сего ограничения ниже слышати хотели, ниже ведали меру чаш онех, но сицева мера их есть, егда пьяни будут, якоже себе непознавати ниже помните множицей даже и до облевания и тогда престанут пити».

Об этой страсти духовенства к безмерному упиванию говорит и сам — на редкость алкоголик — царь Иван Грозный: «Мы (иноки) пием, донележе в смех и детем будем».

Столь же резкую оценку духовенству в его страсти к безмерному упиванию даёт инок Вассиан, отмечая, что пастыри и овцы вместе заблудились. Попы и церковные причётники, говорит Вассиан, в церкви всегда бывают пьяны, и тогда всякие неподобные речи исходят из уст их, а подчас и бьются в церкви, а миряне, смотря на их бесчиние, делают тоже, всё равно, как на торжищах и играх или на пиру или в корчмах: «Лаются без стыда всегда и всякими укоризнами неподобными скаредными и богомерзкими речами».

Любопытна жалоба игумена Кирилло-Белоозёрского монастыря Игнатия с братьей — на своевольство старца Александра, который «игумена и старцев соборных лает блядинными детьми... братью... бьет плетьем, без нашего игуменского и без старческого совету, и на чепь и в железа сажает... И после ефимона на погребе пьет сильно с теми людьми, которых емлет с собой в пустыню... И общежительство... кирилловское разоряет, слуги и лошади держит собинные, торгует себе на собину».

Конечно, такое отношение к игумену с старцами и к монастырскому имуществу могло проходить безнаказанно лишь потому, что партия старца Александра была сильна, так как иначе мятежного старца живо отправили бы в дальний монастырь на покаяние.

Прославленные и богатые монастыри, как Соловецкий Троице-Сергиевский и др., не составляли в этом отношении исключения.

Царская грамота 1584 года в Соловецкий монастырь указывая, что в монастыре «сытят квасы медвенные да квасят, и устав прежней монастырской переменен», отмечает уже, что недостатки монастырской жизни являются результатом монашеской праздности и безделия. Поэтому запрещая монахам заниматься приготовлением вина, грамота предлагает монастырскому начальству: «И вы бы есте берегли накрепко, чтобы у вас в монастыре безделия какого не явилося, а которые старцы учнут роптати, и вы бы тех старцев смиряли по монастырскому чину».

Эти недостатки в Соловецком монастыре не прекращались, несмотря на многочисленные попытки улучшить монастырскую жизнь. Из грамоты 1636 года о недержании вина и прекращении беспорядков мы узнаём, как развито было пьянство в Соловецком монастыре. Приводим выдержки из этой монастырской грамоты, могущей быть в равной степени отнесённой и к другим монастырям эпохи.

«Ведомо нам учинилось, читаем в грамоте, что в Соловецкий монастырь с берегу привозят вино горячее, и всякое красное немецкое питье, и мед пресной, и держат то всякое питье старцы по кельям, а на погребе не ставят, и келарей и казначеев выбирают без соборных старцев и без черного собора те старцы, которые пьяное питье пьют; и на черных соборах смуту чинят и выбирают и потаковников, которые бы им молчали, а они бы их в смирение не посылали и на погребе бы им беспрестанно квас подделной давали, а которые старцы постриженники старые и житьем искусны, и тех де старцев бесчестят и на соборе говорити им не дают».

Обрисовав картину монастырского общества, грамота ограничивается, однако, лишь увещаниями: «И вы бы в Соловецком монастыре жили бы по правил св. отец и по преданию великих чудотворцев Зосимы и Саватея, как бывало наперед сего; и квасов бы поддельного и вина горячего и красного немецкого, и никакого пьяного пития, ни меду пресного старцы по кельям не держали и не пили; а которые будут старцы или служки меду пресного что невеликое и привезут, и вы бы тот мед велели держати на монастырском погребе с береженьем и давали бы им, которым надобно, смотря по немощи, не повелику».

В других случаях непокорных, неподдающихся исправлению монахов подвергали ссылке в дальние монастыри. Так, в церковной грамоте Вологодскому архиепископу Варлааму указывается: «Писал ты нам: бывают на Вологде пришлые и в Вологодских монастырях бесчинные старцы, живут в мирских домах и по кабакам пьют и бражничают, и бредят в мире с великим бесчинством».

Этих бесчинствующих старцев грамота предлагает принимать на смирение: «И ты бы таких старцев бесчинников унимал и смирял… и в монастыри посылал, чтобы иным… впредь плутать так не было повадно».

Те же меры воздействия по отношению к монахам, нарушавшим монастырский устав, предлагает применить царский указ 1670 года и Суздальскому Спасо-Евфимиеву монастырю. Приводя распорядок монастырской жизни и необходимость соблюдать устав, указ отмечает: «А старцам велеть жить в монастыре стройно, смирно и немятежно, в покорении и в повиновении, и покоити их по монастырскому чину; а от хмельного питья и от самовольства их уймать и по кельям над ними надзирать накрепко, чтобы они хмельного питья в кельях у себя отнюдь не пили и не держали; и с монастыря без архимаричья и без келарева ведома никуда не сходили, и уставить в монастыре у ворот сторожем, чтобы они старцев из монастыря без веления никуда не спускали и монастырские врата закрывали. А которые старцы будут непослушны, учнут жить самовольством, и по кельям хмельное питье держать и пить, и бесчинство ходить… и келарю тех самовольников смирять монастырским кротким смирением и черной работой».

Запрещение пьянствовать на улицах приводится также в наказе митрополита Новгородского Корнилия архимандриту Тихвинского монастыря Варсонофию.

Во многих случаях государство шло на такие меры, как разрушение монастырских винокуренных аппаратов, и назначало штраф за несоблюдение своих распоряжений в этой области до 50 рублей. Так, в грамоте Варлаама, митрополита Ростовского и Ярославского, в Кирилло-Белоозёрский монастырь о недозволении держать в монастырях хмельное питьё читаем: «Во всех монастырях хмельное питье, вино, и мед и пиво, отставить, чтобы от того монастыря в оскудении не были; а велено во всех монастырях про братью и в расход квас ячной и ржаной и ты учинил бы еси заказ крепкой, под великим государским запрещением, чтоб у тебя, сыну, и во всех монастырях нигде отнюдь хмельного никакого не было; да и б ты, сыну, и иные архимандриты, и игумены, и келари, и строители, в кельях не держали и общежительства б и монастырскому чину не разрушали, и на трапезу ходили всегда с братьей обще, а в кельях трапезы никто б не чинили, а про братью держали квасы ячные и ржаные, чтобы однолично во всем монастыре в нашей митрополии никакого пьянственного пития, опричь квасу, не было».

Впрочем, эти меры государство применяло не для борьбы с пьянством, процветавшим в монастырях, а для искоренения кормчества, подрывавшего государственную винную монополию.

Но даже столь незначительные взыскания вызвали среди братии возмущение и бегство. Так, в грамоте митрополита Новгородского Питирима в Нилов-Столбенский монастырь читаем: «И ты бы в Нилове пустыне и Столбенского Чудотворца хмельного питья, буде прежде всего не бывало, и ныне держать не велел; а будет которое тое Нилове пустыне старцы учнут в монастыре по кельям хмельное питье держать, или которое буде учнут вне монастыря допьяни напиватися, и ты б тех старцев смирял монастырским смирением, смотря по вине, а которые буде старцы из монастыря сбежали, и что с собой снесли, и где они ныне живут, ты б на тех беглых старцов писал нам».

Царская грамота 1647 года в Соловецкий монастырь вскрывает те ухищрения, на которые пускались монахи, чтобы получить вино, несмотря на запреты. Как жалуется игумен Илья, братия получает «сыченый квас без хмелю» недоквашенный; вместо того, чтобы пить этот напиток в трапезной, монахи уносят по своим кельям, где доквашивают и напиваются до пьяна: «Оттого пьянства бывает многая вражда и мятежи». В результате таких нестроений часто сменяются игумены, а монахи «повыкли жити по своей воле» и поддерживают тех кандидатов, которые «пьянственному питию касаются».

Такие «бесчинства», по выражению актов, творились не только в дальних монастырях. Как указывают памятники, беспробудное пьянство развито было и в близлежащими монастырях, а также среди московского духовенства, не говоря уже о провинциальном. Царская грамота 1652 года отмечает: «В московских, в ближних и дальних, в степенных и нестепенных монастырях, архимандриты, и игумены и келари, и строители, и казначеи, и священники, и братья на монастырских погребах и по кельям у себя держат хмельное питье, вино, пиво и мед, и про монастырский обиход и про себя в монастырских вотчинах вина сидят, и пива варят, и меды ставят, и в монастыри возят, и от того хмельного пития церкви божьи бывают без пения».

«Безмерное упивание» совершалось монахами не только за монастырскими стенами, но также далеко за пределами их, что ещё в большей степени разоблачало духовенство среди населения. Описывая, например, чинимые духовенством безобразия, одна грамота 1672 года предлагает церковному начальству… «учинить заказ крепкий, чтобы игумены, и черные, и белые попы и дьяконы, и старцы, и чернецы, на кабак пить не ходили, и в мире до великого пьянства не упивались, и пьяны бы по улицам не валялись».

Белое духовенство также пьянствовало, как и монахи: многочисленные памятники указывают на чрезмерное «упивание» священников, на исполнение ими своих церковных обязанностей в пьяном виде, на катание в пьяном виде на улицах, на соблазн своей пастве, на полное неуважение населения к своим духовным отцам. В одном акте крестьяне жалуются на своего попа: «А преж того поп Василий служил у Николы чудотворца, а потому его от церкви отрядили миром, что он, стал зернью играть и крестьян бить и грабить».

В конце 1690 года архангельский приход Палеозёрской волости Сольвычегодского уезда жаловался архиепископу великоустинскому Александру на бесчинства своего попа Никиты Иванова. Поп уже раньше был уличён в краже церковной казны. «И всегда, государь он, поп Никита, живет бесчинно, и пьет на кабаках безобразно». Жалоба, приводимая в царской грамоте 1601 года Нижегородским Преображенскому и Архангельскому соборам, что «попы и дьяконы на собор к молебнам и на престолы приходят пьяны»,— является типичной для духовенства этого времени. «Попы и дьяконы хмельного пития до пьянства упиваются, и всякое бесчиние во всяких людях чинится»,— вот как характеризуется церковное общество этого времени.

Говоря о недостатках современного ему духовенства, митрополит Даниил особенно подчёркивает страсть духовенства к «безмерному и премногому пьянству» и видит в нём причину многочисленных пороков духовенства. Также и Стоглав отмечает: «Церковные причетники в церкви всегда пьяны, к церквам божьим ходили и на божественном пении бесчинно стояли, билися, и лаялися и сквернословили, и пьяни в церковь и во святой алтарь входили и до кровопролития бились».

В соборном ответе 1681 г. содержится следующая характеристика духовенства: «В нынешнее время многие попы и дьяконы живут бесчинно, упиваются безмерным пьянством и дерзают безстрашием неизтрезвився служить божественную литургию и прочие церковные службы, утрени, вечерни, молебны, панихиды, такожде и церковные тайны… действуют пьяные, и от такого бесчинного пьянства в покаяние не приходят и не престают, и божественного писания не внимают, а архиерейские запрещения презирают».

Этой страсти «безмерного упивания» предавались, однако, не только священники и монахи и низшие церковные служители: ей предавалась также и церковная аристократия, начиная с игуменов и кончая епископами и даже митрополитами. Клеймя с высоты своих кафедр «безмерное упивание» как несовместимое с достоинством церковного служителя, высшие церковные чиновники, в свою очередь, в таких размерах занимались «упиванием», что служили соблазнительным примером для низшей церковной братии.

Исторические источники содержат многочисленные указания на пьянство высших церковных иерархов, этих «наставниц всякого бесчиния», служивших соблазном «верным и неверным».

Митрополит Зосима, один из руководителей русской церкви, получил от Иосифа Волоцкого такую характеристику: «Сосуд сатаны и дьявола, предавшийся чревоугодию, пьянству и содомству, старый еретик».

Князь Курбский называет одного видного деятеля Стоглавого собора — архиепископа Ростовского, Никандра, пьяницей, а другого — епископа Суздальского, Афанасия — пьяницей и сребролюбцем.

По словам Максима Грека, высшие представители духовенства «светло и обильно напивались по вся дни и пребывали в смесех и пьянстве и всяческих играниях, тешили себя гуслями и тимпаны и сурмана и воров студными блядении».

Говоря об игуменах, поставленных «дарами серебра и злата», Максим Грек клеймит их как «бесчинников житием, в пьянстве всегда и пищи всякой упражняющихся».

Даже такой поборник церковного благочиния, как князь-инок Вассиан, и тот, будучи в Симонове монастыре, пользовался великокняжеским столом: «Пил этот нестяжатель романею, бастр, мушкатель, ренское белое вино».

Резкую характеристику ближайших помощников Ивана Грозного, высших церковных иерархов, его «потаковников», даёт также поп Сильвестр, называя их «пьяницами, погрязшими во всяком грехе».

Во время мятежа 1771 года был разграблен Чудов монастырь и расхищено имущество митрополита Амвросия личное и принадлежавшее архиерейскому дому. В частности, был разграблен лично принадлежавший митрополиту винный погреб. По описи не хватала следующих напитков: «Венгерского самого хорошего три антала не початых, каждый по 25 рублей, еще венгерского 48 бутылок, 3) шампанского полторы дюжины, 4) бургонского красного 2 дюжины, 5) рейнвейну самого хорошего 36 бутылок, 6) каноралекту 3 дюжины, 7) белого старого французского бочка, 8) красного ординарного бочка, 9) кагорского красного вина 40 бутылок, 10) пива аглицкого 100 бутылок и 11) 7 погребцов разных, в каждом по 12 штофов с заморскими водками и ликерами.

Прошел слух, что у митрополита было найдено в большом количестве женское платье».

О недостатках церковной аристократии обличительные памятники говорят часто весьма осторожно, так как открыто разоблачать высших иерархов было невыгодно, да и небезопасно. Обличитель пороков высшего духовенства очень легко мог быть обвинён в каком-нибудь проступке против догмы православия и сослан в какой-нибудь отдалённый монастырь в заточение.

Также и светская власть щадила своих помощников, «ласкателей и потаковников», оберегая их авторитет.

Если где-либо попадался игумен непьющий, то монахи недолго терпели его, так как такой настоятель мешал и им предаваться «упиванию»; он очень быстро смещался, а на его место выбирался кандидат, подходящий для большинства монахов.

Попытки исправления нравов духовенства путем административного воздействия очень любопытны.

Уже митрополит Иоанн в своих канонических ответах (1080-1089) говорит, что священников, предающихся пьянству, следует лишать сана. Эту же меру воздействия в отношении безмерно упивающегося духовенства предлагает и Владимирский собор 1274 года и Виленский собор 1509 года. Последний содержит следующее постановление по этому поводу: «Аще ли священник начнет дом свой держати в небрежении, безчинно, или церковные хвалы, божественные службы, не будет полнити по уставу, или упиватися… у такого бесчинника церковь отнати и отлучити».

Для наблюдения за поведением духовенства Стоглав учредил специальный институт поповских старост, на обязанности которых лежало не допускать пьянства среди духовенства. Поповские старосты, согласно инструкции, должны были о всех священниках, которые «учнут жить в слабости и пьянстве и в прочих неподобных делах, или учнут глумиться мирскими кощунами и ходить на мирская позорища, или в корчмы ходить, а о церкви божьей небрещи»,— сообщать архиерею для предания виновных суду и лишению сана.

Впрочем, и сами старосты не выдерживали соблазна и предавались пьянству: в этом случае доносить на провинившихся, которые «начнут пренебрегать священными правилами, упиваться и бесчинствовать», должны были сами священники.

Запрещая в монастырях держать «пьянственное питье», Стоглав разрешает монахам употребление, во славу божью, «фряжского вина».

Так последовательно проводил Стоглав свою «противоалкогольную» политику.

Постановления Стоглавого собора были так же безрезультатны, как и более ранние: священники и монахи бесчинствовали на улицах до такой степени, что светская власть уже издаёт специальный указ о задержании всех появляющихся в пьяном виде на улицах и бесчинствующих священников.

В следующем за Стоглавым собором году был издан дополнительный указ к судебнику об иноках, которые «забыв страх божий и презрев священные правила, царскую заповедь, и соборное уложение, учнут по корчмам ходити, и в пьянство упиватись и по двором и по улицам скитатись пьяны, или учнут сквернословити, или матерны лаяти кому, на соблазн мирским человеком или пьяны учнут битись и дратись». Бесчинников из духовенства предложено было подвергать такому же наказанию, как и прочих бесчинствующих бражников: «Брать царскую заповедь по земскому обычаю» и сверх того ссылать в монастыри для усмирения по монашескому чину.

Церковное начальство, не удовлетворяясь пьянством за монастырскими стенами, часто разъезжало по монастырским сёлам «для большей прохлады», где предавалось «безмерному упиванию» за счёт своих крестьян. Стоглавый собор пытался положить конец этим путешествиям монастырского начальства по своим вотчинам и ограничил их право объезда одним разом в год.

Церковные старосты не выполняли возложенных на них обязанностей по наблюдению за нравственностью духовенства; инструкция старостам — чтобы «во пьянстве бы попы и дьяконы не упивалися» — много раз повторяется. Соборным приговором 1594 года институт поповских старост и десятских, призванных «для церковного благочиния и всяких ради потреб церковных», вновь подтверждается, причём ему предлагается следить: «А бесчиния б всячески в божьих церквах не именовалося и священницы б и дьяконы не упивались и бесчинно не ходили». Всего было учреждено восемь старост поповских, а при них 40 попов и 4 дьякона.

При царе Фёдоре Ивановиче, сыне Ивана Грозного, пьяницы и бродяги из монахов дошли до такого безобразия, что бывший при нём собор счёл необходимым организовать специальный «изолятор» для пьянствующего духовенства. В постановлениях собора читаем: «Из монастырей монахов не выпускать. А которые чернецы в монастырях не живут и бесчинствуют по Москве и в городах, ходят по кабакам, по корчмам и мирским домам, упиваются до пьяна и валяются по улицам, на таких бесчинников Троице-Сергиева монастыря власти должны возобновить бывший Пятницкий монастырь, огородив его высоким стоячим тыном… в этот монастырь бесчинников сослать».

Даже такие «изоляторы» для алкоголиков из духовенства не помогали, и церковное начальство, не будучи в состоянии справиться со своей бесчинствующей братией, обращается к правящим классам за помощью. В этом отношении любопытен ряд памятников, рисующих всю беспомощность церковного начальства в деле управления своевольной братьей.

Одна грамота XVII столетия в весьма категорической форме запрещает держать в монастырях «винное питие», а вместо него предлагает удовлетворяться пивом и квасом медвенным, бесхмельным и непьянственным; за несоблюдение этого распоряжения грозит даже отобранием в государство монастырских вотчин: «А буде вперед сыщется в которых монастырях вотчинах учнут вино сидеть, и те монастырские вотчины будут взяты на государя безповоротно, а властем быти в великом запрещении и смирении».

Это запрещение гнать вино под угрозой отобрания вотчин продиктовано, впрочем, не столько мерами охраны церковного благочиния, сколько защитой государственного винокурения, серьезную конкуренцию которому составляло винокурение церковное.

В Угрешском монастыре все монахи предавались пьянству. По донесениям игумена Иллариона того монастыря наместник иеромонах Иосиф, строитель иеромонах Арсений и некоторые монахи были привезены в консисторию и представлены перед собранием: «И усмотрены, как видно по самой их слабости и бесстрашию пьяны», за то наказаны — наместник и строитель — содержанием в оковах, а прочие — плетьми. Четырём монахам, Данилова монастыря определено: «За пьянство учинить в том монастыре при собрании всей братии жестокое наказание плетьми, а для того послать секретаря». Та же консистория вынесла постановление «оным монахиням (Варсонофьеского монастыря) за невоздержанное житие в том монастыре при собрании всех сестер, учинить нещадное плетьми наказание, а для того послать канцеляриста».

Окружный патриарший наказ 1646 года также обращается к духовенству с призывом «от пьянства и злобы удалиться» и предлагает «протопопов, попов и дьяконов, которые учнут пити и ходити бесчинно», смирять всеми доступными мерами; впрочем, этот наказ не указывает, какими мерами, кроме смирения, церковное начальство вправе располагать.

Собор 1681 года, по жалобе царя, что «монастырское крепкое житие упразднилось», вновь возвращается к церковному пьянству и выносит по этому поводу ряд постановлений. Так же, как и в предыдущих постановлениях, собор ограничивается лишь описанием фактов церковного бесчинства и предлагает смирять провинившихся мерами монашеского воздействия, допуская более крутые меры лишь в отношении совершенно неисправимых.

Лишь в отношении бесчинствующих вдовых священников собор допускал крутые меры воздействия — «извержение по правилам», т.е. лишение сана. По выражению собора, эти священники «упиваются безмерным пьянством и дерзают бесстрашием не отрезвися служить божественную литургию и прочие церковные службы, действуют пьяные и от такого бесчинного таинства в покаяние не приходят и не престают, и божественные писания не внимают, и архиерейские запрещения презирают».

В некоторых случаях за появление в пьяном виде назначается штраф, причём при повторных случаях штраф увеличивается. Так, в указной грамоте новгородского митрополита Евфимия архимандриту Иверского монастыря Антонию читаем: «Тебе… учинить заказ… чтобы игумены, черные и белые, попы и дьяконы, и старцы и черницы, на кабаки не ходили, и в мире до великого пьянства не упивались, и пьяные по улицам не ходили и не валялись б, а буде кто из тех чинов учнут на кабак ходить и пить до великого пьянства, и за то править пени, с первого привода по полтине, со второго по рублю, с третьего по два рубля и семи алтын».

Для полной оценки вопроса о церковном «упивании» и мерах борьбы с ним — остановимся несколько на борьбе между церковным и царским винокурением. Для обслуживания «пьянственным питьем» огромной массы духовенства, к тому же нуждавшегося для утоления своей «жажды» в больших количествах вина, нужно было огромное количество всякого рода вина, монастыри пришли на помощь своей «страждущей братии», занявшись производством вина в массовом размере.

Размеры монастырского винокурения не могли не беспокоить царскую власть, особенно с введением «кружечных дворов», поэтому царизм ведёт борьбу с монастырским винокурением, защищая свой собственный «пьяный» бюджет.

О размерах монастырского винокурения можно видеть из следующих фактов. С запрещением в 1681 г. монастырям гнать вино,— некоторым монастырям, в изъятии запрещения, разрешено было производить винокурение в пределах собственной потребности. Эта потребность для Саввинского монастыря составляла, например, в 1683 г. 2400-2700 вёдер вина, причём это количество получалось из 300 четвертей ржи; для Сергиевской лавры потребность в вине составляла до 3000 вёдер вина в год, и это количество лавра имела возможность беспошлинно ввозить.

Запрещение монастырям заниматься винокурением не выполнялось, и запрещение это много раз повторялось, таково постановление 1694 года с предложением закупать вино на кружечных дворах; таково постановление 1740 года.

Как иллюстрацию к этой своеобразной борьбе с монастырским винокурением, в основе которой лежало стремление уничтожить церковное кормчество, приводим грамоту архиепископа Вологодского Маркелла на Белоозеро с запрещением курить вино в монастырях.

Архиепископ пишет своим подначальным, чтобы: «…В монастырских вотчинах служки и старосты и крестьяне вин отнюдь не курили, и судов винных не держали, а в уезде в монастырских вотчинах попы и дьяконы и церковные причетники и бобыли, которые живут на церковных землях, вино не курили и судов не держали, чтобы мимо кружечных дворов проданного питья не было и от него… казне порухи не чинилось, и всякое дурно не множилось».

С монастырей отбиралась подписка, что они не будут заниматься винокурением, причём несоблюдение этого влекло за собой наложение штрафа.

Запрещая винокурение в монастырях, государство пользуется, однако, хорошо налаженным монастырским аппаратом для нужд собственного винокурения. Так, грамотой 1669 года Савва-Сторожскому монастырю предложено было представить в распоряжение «Сытного дворца» и «сытников» как самогонные аппараты и рабочую силу, так и необходимое «сырьё»: «И вы бы им для медвянных ставок и пивного и квасного и бражного варения, работных людей и суды и иное, что к тому варению понадобится, велели давать по сему… указу».

В другом случае, по царскому приказу снимаются котлы для винокурения и запечатывается питьё.

Несмотря на предпринятые меры против винокурения в монастырях, борьба с ним была всё же очень трудной, так как монастыри, ввиду большого спроса на вино, производили его не только в размерах, необходимых для удовлетворения собственной потребности, но и для продажи населению. И понадобилась упорная борьба с церковными самогонщиками, чтобы уменьшить монастырское винокурение и приучить духовенство к цареву кабаку.

Но если уменьшилось количество вина, выгоняемого монастырями непосредственно, то сокращение собственного винокурения нисколько не отразилось на потреблении вина, и духовенство, как мы видели выше, пило в ужасающих количествах. И это «безмерное упивание» наложило отпечаток на весь быт русского духовенства.

Говоря о недостатках современного ему духовенства Максим Грек заставляет «бога» дать следующую характеристику своим служителям, погрязшим в пьянстве и прочих пороках: «Священницы мои и моего нового Израиля наставницы, вы и объедаетеся, и упиваетеся невоздержно и земной яростью друг друга досаждаете, суетному спору от многого винопития воздвигшуся и зельне избесившу вас, да еще во дни божественных праздников моих, едва подобаше наипаче трезвитися и благочинно жити и иные такожде в ту же ревность спасенную привлачити, образом трезвения вашего; вы же учиненные моим мановением праздника во славу убо и в честь мою, вам же во святыни и жития доброго исправления, пьянству и бесчинию вины творите, зело нелепотно бесчинствующе в них».