Этой ночью я спала в доме — или, вернее, пыталась уснуть. С самого Библа под ногами была только палуба «Дельфина», вздымающегося на волнах, и теперь, в помещении полка Овна, лежа на тюфяке рядом с Тией и девочкой, я не могла сомкнуть глаз. Казалось, пол подо мной ходит вверх-вниз; откроешь глаза — останавливается, но стоит снова закрыть — качка продолжается. И еще мне не хватало спокойного дыхания Ксандра — спал ли он или по-прежнему томился мыслями о проклятии… Пока мы плыли, я не решалась оставлять его без присмотра.

Наверное, мне не спится еще и из-за того, что он теперь один. Я села на постели. Ну не натворит же он глупостей… К тому же в комнате с ним еще полдюжины народу: задумай он взрезать себе запястья — кто-нибудь да увидит.

Да, но вряд ли он станет творить такое прилюдно, сказала другая часть меня. Если он выйдет — просто подумают, что он встал по нужде, никто за ним не побежит.

Я поднялась и вышла в прохладную египетскую ночь. Белые камни двора еще хранили дневное тепло, за ними начинался причал. Восходящая луна отражалась в воде. Я не удивилась, увидел у реки Ксандра.

Он обернулся, услышав мои шаги, и спокойно ждал. Никакого ножа ни в руке, ни поблизости. Он просто ждал, словно мы договорились о встрече.

— Не спится? — спросил он.

— Да. Так непривычно спать на берегу…

— Мне тоже.

Чуть ниже по реке, на пристани рядом с дворцом, в факельном свете виднелось несколько раскрашенных лодок, стоящих наготове. Светильники, установленные на носу у каждой, освещали гребцов — те что-то ели и играли в кости в ожидании хозяев, которых нужно будет отвезти домой после званого ужина. Еще чуть дальше готовилось к отплытию быстроходное судно, какие обычно отправляют на разведку. Оно оттолкнулось от причала и легко заскользило в сторону Тамиата, к морю.

— Как ты думаешь, она нам поверила? — спросил Ксандр.

— Думаю, да. Но точно не знаю. Трудно понять тон и смысл вопросов, задаваемых на чужом языке. Знай я кемет, я могла бы судить лучше. Наверное, нужно его выучить.

— У тебя получится.

— Да. — Смутная полуощутимая мысль теплой волной плеснула на поверхность, раскрываясь бутоном, словно желание, словно давняя мечта. — И еще научиться читать…

Ксандр посмотрел на меня.

— Тебе, кажется, удалось бы, — проговорил он медленно. — Я думал, женщинам такое недоступно, но если кому и дано — то, наверное, тебе.

— Наверное.

Мы еще постояли в тишине, глядя, как поднимается ясная белая луна. Ее свет отбросил позади нас две похожие тени, темные на бледных камнях двора.

Я взглянула дальше назад, на те комнаты, где спит Ней. Интересно, раскидывается ли он во сне, как ребенок, или его выдержка велит ему оставаться царевичем во всем… Мне это неведомо — и, конечно, останется неведомым навсегда.

— Вот как, — тихо произнес Ксандр, — и ты тоже…

Я взглянула в его лицо, спокойное и серьезное.

— Да, — ответила я. — А ты?

Уголок его губ дрогнул в обычной печальной улыбке.

— Конечно.

— Давно?

— Всегда. Еще с тех пор, как мы были мальчишками.

— Из этого что-нибудь вышло? — осторожно спросила я.

— Он царевич, я рыбак. Конечно, нет. Но он мой предводитель и всегда им останется, пока я жив.

— Он царевич, но ты кормчий боевого корабля, — сказала я, тщательно подбирая слова. — Самый доверенный из его кормчих. И ты его друг. Это меняет дело.

— Ты думаешь? По-моему, нет. Мы оба знаем, кто есть кто. — Он взглянул вдаль, на реку. — Надо бы поспать.

— Надо бы.

— Кос храпит, а Бай вертится и бормочет — не уснешь.

— Бывает.

Ночь дышала чем-то неведомым. Ксандр сказал что хотел, и больше говорить не собирался.

— Я намеревался лечь на «Дельфине», — произнес он. — Пойдешь? Ну, если на берегу спать непривычно…

— Да.

Мы ступили на знакомые доски палубы, прошли вниз в носовую каморку — крошечную, пустую и тихую. Я завернулась в мягкое одеяло Тии, оставленное здесь не иначе как в полуденный зной, когда шерстяные вещи кажутся ненужными. Ксандр лег позади меня. Я почти чувствовала спиной его тепло; мне хватило духу удержаться и не прильнуть к нему, но отстраниться было выше моих сил. Так я и лежала едва ли не вплотную к нему, совсем рядом.

Осторожное движение — словно он тронул ладонью мои волосы. Прикоснется ли он ко мне? И что тогда?

Но Ксандр замер. Я слышала, как его дыхание постепенно становится медленным и ровным — сонным, словно плеск волны у причала или едва слышное поскрипывание корабля.

По крайней мере на один вопрос я получила ответ. Я хотела, чтобы он коснулся меня, хотела приникнуть к нему ближе, дыхание в дыхание. Никому из мужчин я не нужна — никому из тех, кого я бы не отвергла. Что может быть немилосерднее, чем желать Ксандра, сына Маркая, превыше других…

Я лежала не смыкая глаз, еще долго прислушиваясь к его сну.

Мы только и делали, что ждали. Из дворца не приходило никаких вестей. Ней мерил шагами пристань, Иамарад считал дни по пальцам.

— Ней, ну посуди сам. От Тамиата до Аскалона идти четыре дня, при встречном ветре дольше. Если всю дорогу на веслах — неделя или вовсе дней десять. И четыре дня обратно до Тамиата, и еще четыре подняться по Нилу до Мемфиса. Это если они застанут Неоптолема в Аскалоне. Но он-то не собирался отплывать сразу! Он ждал, пока подтянутся еще корабли и пока сменится погода. Итого восемнадцать дней после нашего ухода из Тамиата — это в лучшем случае. То есть остается два дня. И неизвестно — может, нам еще неделю или две ничего не скажут…

Ней вздохнул:

— Я знаю.

— Остается ждать, — ответил Иамарад. — Только ждать.

Для меня это было невыносимо. На следующий же день я собралась и пошла одна в храм Тота. Он составлял часть главного храма — огромного скопления дворов и зданий, занимающего пространство размером с несколько городов.

Я бродила там среди открытых дворов в поисках нужного храма, пока не увидела статую Тота с головой ибиса. Приблизившись к двум стражникам, стоявшим у ворот с посохами в руках, я попыталась объяснить им, что мне нужен Хри. Но на мои жесты и имя «Хри» они только строго покачали головами.

С внутренней стороны двора к ним подошел молодой человек с бритой головой и что-то спросил — наверное, поинтересовался, зачем я пришла.

— Хри, Хри, — повторила я.

Он кивнул, снова произнес что-то непонятное и ушел. Через некоторое время он появился снова, ведя с собой человека в белой юбке и леопардовой шкуре через плечо, как у Хри. Тот обратился ко мне, имя Хри мелькнуло среди других слов.

Я снова попыталась жестами изобразить облик Хри. Они не могут его не знать — он стар и явно пользуется уважением.

Молодой человек обратился ко второму, я услышала слово «вилосат».

— Вилосат? — спросила я. Должно быть, это слово обозначает или язык Вилусы, или человека из Вилусы. Я похлопала себя по губам. — Вилосат?

Старший жрец что-то проговорил и вновь ушел. Через мгновение появился Хри.

— А, дева Нефтиды! — сказал он с улыбкой, прорезавшей его лицо мелкими морщинами. — Я рад, что ты меня отыскала.

— Прости, если причинила тебе беспокойство, Хри, — сказала я. — У меня плохо вышло объясниться, хоть я и называла твое имя.

Старец рассмеялся:

— Хри — это не имя, дитя. Это звание. На вашем языке его, кажется, можно передать как «он читает». Я из тех жрецов, что занимаются текстами — священными и обыденными, и всех нас зовут Хри. Мое же собственное имя значит «тот, кто идет в лучах Амона». — Он тронул мою руку: — Уйдем, здесь слишком яркое солнце. Беседа в тенистом дворике будет приятнее.

Дворик и вправду оказался уютным. Четыре финиковые пальмы окружали прямоугольный бассейн с плавающими в нем лилиями. С каждой стороны стояло по каменной скамье; по утрам на них падала тень от одной пальмы, после полудня — от другой, так что скамьи все время оставались в тени.

Хри сел возле меня и со вздохом выпрямил ноги.

— Так зачем же ты отыскала меня, дочь Вилусы?

— Я хочу выучить кемет, — вырвалось у меня. — И уметь читать.

Он взглянул на меня, и лицо его посерьезнело.

— Что заставляет тебя к этому стремиться?

— Знания приносят пользу. С ними я лучше смогу помочь своему царевичу. И еще… я просто хочу знать. Это ведь не запрещено?

— Нет, конечно, — ответил Хри. — Здесь, в Черной Земле, читать умеют многие женщины. И кто запретил бы морякам узнавать наш язык? — Он внимательно посмотрел на меня. — Так вот какой добычи ты ждешь от Египта…

— Мы не ищем добычи, о достопочтенный, ты это знаешь.

Хри улыбнулся:

— Любой, кто приходит в Египет, ищет сокровищ. Любой, кому открываются наши богатства, желает приобщиться к достоянию Черной Земли. Иные, как названный вами Неоптолем, мыслят отвоевать мечом долю золота и слоновой кости. Иные, как твой царевич, еще не ведают, что им потребно. А ты? Ты взыскуешь величайшего сокровища… Чего желаешь ты, дева Нефтиды?

Я встретила его взгляд, и сами собой родились слова — будто я говорила с той, что когда-то была пифией.

— Я хочу знать все на свете. Как движутся облака и почему острова тонут в море. Как сажать миндальные деревья и как растить детей здоровыми и сильными. Я хочу знать, как пристало властвовать правителям и отчего люди познают любовь. Хочу понимать движение небесных звезд и все слова, что когда-либо сотворены. И помнить все сказания мира.

— Ты хочешь быть как боги, — произнес Хри.

Я даже вздрогнула.

— Нет… Я ведь не…

— Да, — кивнул Хри. — Ты стремишься к знанию так же, как наше ба стремится к солнцу, сопровождая его за пределы западных гор в подземный мир. Ты ищешь то знание, что открывается во сне или в смерти — в том сне, который не ведает пробуждения. Ибо знание пребывает у трона Исиды, где она, сидя подле своего супруга Осириса, вершит судьбы мертвых.

— Я служительница Смерти, — сказала я. — Владычица Мертвых — моя госпожа.

— Значит, Исида, — проговорил Хри. — Не Нефтида. Ты знаешь о ней?

— Нет…

Хри чуть пошевелился.

— Тогда я тебе расскажу — о ты, стремящаяся вместить все сказания мира! И выучу тебя языку кемет. И чтению. Здесь храм Тота, повелителя мудрости. Никто, взыскующий знания подобно тебе, не уходит обделенным, ибо мы чтим любое учение — даже если оно является в обличье девы, которая служит чужеземной богине и одета в лоскутья черного льна.

Я взглянула на свой потрепанный хитон и почувствовала, что заливаюсь краской.

— Учитель Хри, — произнесла я, — поверь, я бы не посмела предстать перед тобой в лохмотьях, если бы не тяготы нашего пути. Не прими это за неуважение, просто ничего другого у меня нет.

Он удивленно поднял бровь:

— Разве царевна не прислала вам одежд? И всего, что необходимо?

— Она прислала съестных припасов — много хлебного зерна и бобов. Наверное, она ждет исхода дела: хочет убедиться, что мы не солгали.

— О лжи не может быть и речи, — сказал Хри. — Я знал Вилусу гордой и смелой. Если вы приходите в такой великой нужде, значит, вы гонимы великой опасностью. Я верю царевичу Энею.

Я почувствовала, как закипают в глазах слезы. Оказывается, я так боялась, что нам не поверят…

— Царевна осторожна, как подобает правителям, — продолжал Хри. — Когда из Аскалона придет известие, она уверится в истине и вознаградит ваши труды.

Я не стала говорить, что осторожность правителей не так уж ценится в других землях. Мой народ больше всего чтит смелость, даже превыше доблести и славы. Мы любим страстных, порывистых, дерзких — как царевич Александр, что увез ахейскую царицу назло могущественной родне ее мужа, — тот самый царевич, которому Ней приходится наполовину племянником. Нам легче прославиться в песнях, чем выжить. Пожалуй, так оно и случилось.

Египет не таков. Египет стар — и ценит обдуманность и осторожность. Но хватит ли этого, чтобы устоять против натиска алчных и буйных?

Я понимала теперь, почему Неоптолем задумал напасть на Египет. Огромные богатства, столь слабо защищенные, — чудовищный соблазн. Но кроме него есть и другое: зависть к тому непонятному, чего раньше не мог и вообразить. Обычные женщины здесь ходят в украшениях из золоченой бронзы и не прикрывают их накидкой; в обычных лавках продают зеркала, благовонные масла и даже драгоценную смолу мирры, которую та, что была пифией, берегла как сокровище. Улицы чисто выметены, на торжищах изобилие рыбы, зерна, плодов и любого добра, и даже у самых бедных есть хлеб.

Хри старше Анхиса на двадцать лет, но он крепок и бодр. Он говорит, что в Египте не диво прожить шесть десятков или даже шесть дюжин лет — а мы старимся в сорок, Анхису нет еще и пятидесяти. Кто не захочет себе сокровищ Египта — долгой жизни, изобильной еды и роскоши, доступной у нас лишь царям?

Я услышала Ее у своего плеча. «Легче разрушать, чем созидать, легче собирать урожай, чем сеять и взращивать. Труд многих поколении уничтожается мгновенным пожаром, что возводилось веками — гибнет в недолгой войне. Ребенок растет десять лун, пока не родится, и мужает долгих пятнадцать лет, но одного мига довольно, чтобы его убить. Сокровища Египта невозможно похитить — ведь захватчики не умеют их сохранять. Что проку присваивать урожай, если при этом убиваешь тех, кто возделывает поля? Тогда на следующий год не будет зерна. Что проку сжигать оливковые деревья? Станут ли они плодоносить для завоевателей?»

— Дитя… — Хри тронул меня за локоть. — Что с тобой?

— Как мне поднять мертвых, чтоб было кому вспахать невозделанные поля? — повторила я слова той, что была пифией. — Как мне восполнить утраченное? Столько потерь… И нас так мало…

Хри взял мою руку в свои.

— Я не знаю ответа, прекрасное дитя. Все пребывает в ладонях Исиды, не в моих. Но обещаю — ради тех, кто принимал меня в открытой каждому ветру Вилусе, ради Лисисиппы и Приама обещаю тебе: если в чертогах Тота есть знание, которое может тебе помочь, оно будет твоим.

Я взглянула на него: в ясных старческих глазах стояли слезы.

— Благодарю тебя, — ответила я. — Благодарю от всего сердца.

Так началось мое ученичество — второе за всю жизнь. Каждое утро я приходила в храм Тота на рассвете и занималась с Хри до тех пор, пока солнце не окажется прямо над головой. Хри учил меня произносить слова на кемет, показывая, как держать губы, чтобы получился нужный звук. А потом рисовал знаки для каждого слова и говорил, как они звучат — чтобы я запомнила сразу слово и знак: бык и бык, вода и вода, жизнь и жизнь…

И еще я слушала сказания. Хри поведал мне об Осирисе и Сете — как Сет предал и убил брата, как разбросал части его тела в болотах дельты, как Исида собирала тело Осириса при свете луны, ища его в топких темных водах.

Хри взял меня с собой в ту часть храма, куда не запрещено входить посторонним, и я смотрела, как жрецы одевают статую Исиды свежей льняной тканью и умащают маслом. И вместе с другими преклоняла колени во время пения гимнов, и подходила коснуться лбом края ее одежд.

Позже, сидя рядом с Хри под финиковой пальмой, я потерла лоб, на котором осталось благовонное масло.

— Что это за аромат? — спросила я, глубоко вдыхая запах с ладоней. — Удивительный, никогда такого не встречала. Словно пахнут сразу все цветы мира.

Хри улыбнулся:…..

— Это розы. Они растут в землях Двух Рек, где раньше была страна Митанни и владения хеттов. Розовым маслом там умащают царей. Мы же умащаем им богов.

После полудня я возвращалась в наши казармы. Еды там хватало, но заняться было нечем. Ней мерил шагами двор и вел с кормчими все те же разговоры. Иамарад часто выбирался в город, по обыкновению устраивая какие-то сделки. Ксандр никуда не выходил; я не удивлялась. По ночам я все так же спала возле него на «Дельфине» — невинная, как дитя у материнской груди, и целомудренная, как сестра рядом с братом. Но даже и так мне нравилось слушать его дыхание или тихо разговаривать, когда сон приходил не сразу. Если мне и хотелось иного, я не давала себе воли.

На четырнадцатый день после приема во дворце за Неем прислали: царевна Басетамон желала его видеть без промедления. Как и в прошлый раз, пошли Ней, я и Ксандр с Иамарадом. Переводить будет Хри.

Сидя в носилках, я чувствовала, как мышцы на ноге у Нея подергиваются от напряжения. Мрачная усмешка скользнула по губам, он взглянул в мою сторону.

— Если все пойдет плохо, держись у нас с Ксандром за спиной. Попытаемся пробиться.

— Ты безумец, — проговорила я, вспомнив ряды копьеносцев и лучников.

Он улыбнулся в ответ:

— Да. — И, наклонившись, поцеловал меня.

Губы, теплые и мягкие, пахнущие оливковым маслом и хлебом, приникли к моим на одно долгое, бесконечное мгновение.

Я потрясенно взглянула на него. Я не думала, я не осмеливалась и вообразить… Нет, если только давно, месяцы назад, — но скорбь по погибшей жене заполняла его безраздельно, я тогда же выбросила все из головы. Наверное, надо что-то сказать, протянуть руку… Но я словно оцепенела.

Его улыбка угасла.

— Не знаю, что на меня нашло, — выговорил он.

— Я тоже. — Прозвучало резко и сварливо: я ведь старалась говорить тверже, чтобы не выдать головокружения…

— Безумец, ты так и сказала. — Взгляд голубых глаз метнулся ко мне и тут же скользнул прочь.

— Да. — Тепло, столько тепла! Мягкая золотая щетина на подбородке… Занавеси закрыты, мы словно одни в целом свете.

— Нужно было думать, что делаю, — сказал он. — Больше не стану.

— Да, наверное. — Я надеялась, что он не расслышит огорчения в голосе.

Носилки дрогнули и остановились. Мы прибыли к дворцу.

— Удачи? — произнес Ней.

— Тебе не требуется удача, — ответила я. — Боги знают, что ты говорил правду.

— Для правды нужна удача вдвойне. — Он бесстыже ухмыльнулся и, раздвинув занавеси, вышел наружу.

В этот раз нас провели в зал немедленно, других посетителей не было. Хри серьезно кивнул мне и пошел впереди.

Преклонив колено, слева от царевны стоял молодой человек, примерно ровесник Ксандра, в короткой белой юбке и полосатой головной накидке, какие носят воины. Руку выше локтя охватывала широкая полоса красноватого золота.

Царевна заговорила, Хри начал переводить:

— Услышьте слова Эфи, кормчего корабля-разведчика «Величие». Фараон поручал ему удостовериться в правдивости сведений, сообщенных нам находящимися здесь дарданами.

По частям мы выслушали весь рассказ. Наместник Тамиата, чтобы убедиться в правоте наших слов, отправил в Аскалон три разведывательных корабля под командованием своего сына. За девять дней, идя в непогоду, они добрались до Аскалона, но ничего подозрительного не обнаружили. Тогда сын наместника сказал, что случись ему вести пиратский флот — он бы не стал выходить в такой шторм, а дожидался бы в Библе перемены погоды. Когда небо стало проясняться, он велел идти вдоль берега к Библу. Через два дня они обнаружили в море сотню боевых кораблей, часть которых еще только выходила из Библа; все они направлялись к югу. Египтян заметили, десять крупных судов отделились от флота народов моря и двинулись им наперерез.

Тогда сын наместника, убедившись в истинности нашего рассказа, велел своим кормчим уходить под ветер и со всей поспешностью двигаться к Аскалону или в Египет. Кормчий, стоящий теперь перед нами, командовал кораблем, который шел позади всех. Он тут же развернул судно и пустился к югу; он видел, что остальные два корабля не спаслись: один, забросанный стрелами, был сожжен до уровня воды, второй — на котором шел сын наместника — протаранен и захвачен.

— Мы гребли изо всех сил, — сказал он. — Попутный ветер дул в сторону Тамиата, вдоль берега пришлось бы идти медленнее. Поэтому мы, не сворачивая к Аскалону, вышли в открытое море и направились к Египту, оставив наших друзей на верную гибель. — Он говорил на кемет, но даже в незнакомых словах я уловила горестный тон, голос его прозвучал сдавленно. — Мы принесли весть фараону, как нам было приказано. На нас движутся народы моря — люди с островов, не меньше чем на двухстах кораблях.

Царевна, обратившись к писцу, заговорила. Я немного понимала ее слова; Хри перелагал сказанное на язык Вилусы.

— Запиши послание к сыну Ра, моему брату Рамсесу, льву Египта. Народы моря составили заговор в своих землях: акайваша и машауаша, пелесет и чекер, шекелеш и шарданы моря. Они подняли против нас оружие и идут на Египет подобно чуме. Я снаряжу и вышлю в Тамиат все корабли, что в моих руках, и отправлюсь с ними. Мы будем ожидать прибытия фараона.

Затем она обернулась к нам и устремила взгляд на Нея.

— Дарданский царевич, ты оказал нам великую услугу и достоин благодарности Черной Земли. Ты сказал, что идущие на нас войной — твои недруги, из-за которых ты лишился отчизны и всего достояния, кроме кораблей. Если мы поможем тебе обновить и оснастить суда, согласишься ли ты служить нам и вступить в нашу битву с народами моря? Мы щедро вознаградим тебя и дадим приют твоим людям. Воинам сильным и отважным, как ты, легко стяжать славу на службе у фараона, и поверь, мой брат умеет ценить верность и доблесть.

Ней не задумался ни на миг. Хотя он говорил через посредство Хри, он не отрывал глаз от царевны.

— Великая повелительница, мы ничего не желаем сильнее, чем вступить в битву с ахейцами и Неоптолемом, ибо пролитая кровь наших родичей — горькое бремя. Мы пойдем в бой с великой радостью, убивая врагов на благо фараона и ради собственной чести.

Царевна поднялась с места, золотые бусины на концах мелких косичек прозвенели мелодичным звоном. Она подняла в руках широкий золотой браслет, в четыре пальца высотой, с выгравированными на нем сценами львиной охоты. Шагнув вперед, она взяла Нея за левую руку и надела ему браслет выше локтя.

— Тогда прими это как знак твоих полномочий.

— Я оправдаю твое доверие, — сказал Ней и улыбнулся, глядя ей в глаза. — Мы отплывем в Тамиат, как только будем готовы.

Они отбыли через два дня. Время прошло в суматохе, все сновали взад-вперед. Египетские рабы приносили запасы продуктов, пресной воды и пива — большей частью для кораблей, но многое предназначалось и нам, остающимся на берегу. Женщины и дети, а также немногие старики, как Анхис, останутся в Мемфисе, в казармах полка Овна. В битве обойдутся без нас; боевые корабли, как и положено, на этот раз несут на себе только воинов.

На второй день прибыли восемь десятков стрелков — поджарые чернокожие выходцы из южного Египта: блестящие на солнце бритые головы, сильные мускулистые руки, деревянные луки с роговыми вставками. По команде начальников они двигались как один человек, на равном расстоянии друг от друга. Раньше я никогда такого не видела.

Иамарад взглянул на них и улыбнулся.

— Нубийские лучники, — сказал он. — Лучшие войска в мире. Они родом из пустыни, где юноша считается мужчиной только после того, как собьет на лету стервятника. Они идут с нами — обстреливать врага с палуб, пока мы будем на веслах.

— Они всегда так? — спросила я, глядя, как они разом составили на землю каждый свой лук, оперев его о колчан со стрелами, прислоненный слева. — Делают все одновременно?

— Они солдаты, — ответил Иамарад, — их обучают этому с детства. Каждое утро они упражняются на стрельбищах в горах за Мемфисом, я на днях ходил посмотреть. Мишень размером с человека они осыпают стрелами раньше, чем ты вдохнешь. Я предложил Нею — пусть попросит царевну, чтобы отпустила их с нашими кораблями. Они рвутся в бой, но не вплавь же им добираться до Тамиата.

Эти дни я временами задумывалась — так уж ли все наши довольны тем, что Ней заставляет их служить наемниками Египту. Я спросила об этом Иамарада, но тот поспешил меня разуверить:

— Госпожа, ты не знаешь воинов! В Библе Ней только и делал, что удерживал нас от попыток свести счеты с ахейцами, и Ксандра больше всех. Не думаешь же ты, что мы забыли о наших женах и семьях? Обо всем, что потеряно? Да здесь нет ни одного, кто не обрадовался наконец случаю хоть как-то поквитаться с ахейцами!

— Но ведь как-то поквитаться вам удалось и в Пилосе.

— Да, — кивнул Иамарад. — Но этого мало. Уж кто-кто, а Ней знает нрав своих людей. Сопровождать караваны и получать плату товаром — ну да, хорошо. Но посчитаться с врагом — с этим ничто не сравнимо. Нам лучше десять раз пойти в наемники к Египту, чем сидеть и делать вид, что мы не мы. А вот когда посчитаемся — тогда и посмотрим, что дальше.

— Наверное, многие остались бы на службе у фараона.

— Запросто, — подтвердил Иамарад. — Не самый плохой выход. Уж получше, чем Миллаванда. И платят больше, и награды дают щедро — нубийцы рассказывали. Достойная служба и справедливый правитель. Рамсес молод, но уже снискал добрую славу. Нам могло грозить что-нибудь много хлеще, чем хорошая служба у хорошего царя.

— У нас есть царь, — сказала я. — Наш царь — Ней.

Иамарад пожал плечами:

— Ней говорит, что он не царь. Да и над чем ему царствовать?

И вправду — над чем? Пока у нас нет города — нет и царства, мы просто горстка бродяг, скитающихся на кораблях в поисках пристанища. И если мы его нашли, то на что мне жаловаться?

Наверное, только на то, что я осталась не у дел.

Я смотрела, как они отплывали на закате следующего дня. «Семь сестер» шел первым. Ней стоял у кормила, кожаный шнур перехватывал откинутые назад волосы. Он поднял руку, приветствуя народ, и золотой браслет царевны Басетамон на плече полыхнул в лучах закатного солнца. В ответ раздался многоголосый крик, у меня перехватило горло. Сияющая красота, которой нет меры, несказанное величие, которому нет цены… Все, что ни есть, — все принадлежит лишь ему, без остатка, ныне и до конца дней.

«Дельфин» шел позади всех. Я стояла рядом с Тией. Кос проходил вдоль судна, ведя гребной распев; Бай поднял голову и помахал бы рукой, не будь он занят веслом. Ксандр, с вольно лежащими по плечам волосами, вел корабль, далеко устремленный взгляд не отрывался от реки.

«Великая Владычица, — сказала я про себя, — если он ищет путей к тебе, не в моей власти его удержать. На этот раз я бессильна. Вверяю его твоей заботе.

Великая Владычица, защити их — тех, кому отдана моя любовь».