Несколько дней спустя, когда я выходила из храма, на ступеньках ко мне подбежала Лида.

— Ты здесь! — воскликнула она. — Идем скорее, и бери своего жреца.

— Что случилось? Что-то с Кианной? — спросила я. Но зачем бы ей тогда Хри…

— Нет, не с Кианной, — отмахнулась Лида. — Бери жреца, по дороге расскажу.

Я побежала назад и привела Хри, с которым мы только что расстались.

— Идем, — скомандовала Лида. — Так надо.

— Кто-то болен? — спросил Хри. Он немного задыхался на жаре.

— Еще бы, — отозвалась она.

Лида потащила нас через весь город к самым окраинам на границе пустыни, где стояли казармы нубийских лучников. Я пыталась за ними поспеть, но понемногу отстала. Я все-таки не могу быстро бегать, даже спустя столько времени.

Интересно, что понадобилось Лиде в нубийских казармах и зачем она тащит туда Хри. Уже подходя, я поняла, что в лагере разместились не только лучники: нубийцы охраняют здесь рабов, захваченных в последней битве. Рабов, видимо, переправляют отсюда в разные земли Египта, и с каждым днем их будет становиться все меньше.

Солнце слепило глаза, и здесь, вдали от реки, почти не чувствовался ветер — лишь слабое движение высушенного пустыней воздуха. Для пленных поставили что-то вроде навесов: грубые одеяла, растянутые на шестах. Подходя, я видела, как Лида остановилась у одного из них; Хри, опустившись на колени, заглянул внутрь.

— Ахейцы? — спросила я, наконец приблизившись. Но тут же поняла, что спрашивать нечего. Под навесом лежал мой брат.

Арен, скорчившись на боку, трясся в ознобе посреди летнего зноя; длинные волосы свалялись от пота. Он чуть подрос с тех пор, как мы расстались, сейчас ему тринадцать — юноша, не ребенок. Хитон запятнан кровью…

Я повернулась к Лиде:

— Его кастрировали?

— Обрезали. Египтяне обрезают не только своих, но и рабов тоже.

Хирам говорил об этом в Библе. Я тогда подумала, что обрезанную плоть как знак египетского рабства он упомянул ради пустой угрозы. Но очевидно, он говорил правду.

— Порезы загноились, — сказала Лида. — Такое иногда бывает с ранами. У него страшный жар. — Она опустилась на колени и поднесла к его губам кувшин с водой. Он отвел голову, не разжимая сомкнутых век.

Какой-то нубиец подошел к нам сзади, явно намереваясь спросить, что мы тут делаем. Хри встал, нубиец при виде жреца вытянулся, как в строю.

Лида омочила подол хитона в воде и взялась обтирать лицо Арена. Она ведь принимала роды у матери, вспомнила я. Я видела тогда, как она смыла кровь с новорожденного Арена и приложила его к материнской груди.

Хри обернулся к нам, снова перейдя на язык Вилусы:

— Я сказал их старшему, что этот юноша не из ахейцев, а из дарданских воинов, оказавшихся за бортом во время битвы, так что его захватили в плен по ошибке. Я сказал, что он брат благородной госпожи. Мы перенесем его в храм, им займутся наши лекари. Я все устрою.

Я схватилась за руку Хри:

— Ты это можешь?

Хри улыбнулся:

— Конечно. Он ведь твой брат?

— Да, — кивнула я. — Он мой брат.

Пришлось ждать, пока Хри посылал за носилками. Арена внесли в храм уже после заката и сразу же поручили тому лекарю, которому Хри доверял больше других. Потом Хри увел нас с Лидой во двор и послал кого-то принести холодной воды.

— Садитесь, теперь остается ждать, — сказал он. — Мой друг сделает все возможное, но ему потребуется время. Нужно срезать загноившуюся кожу с прежнего шва. А потом настанет черед снадобий. Лучше ему не мешать.

Мы сидели в наступающей вечерней прохладе, понемногу потягивая холодную воду. В небе начали появляться звезды.

Хри тронул мою руку:

— Ты, наверное, очень любишь брата?

— Я едва его знаю, — ответила я. — Когда меня отдали в святилище, ему было два года. С тех пор я его почти не видела.

— Кроме как в Пилосе, — напомнила Лида. — Тогда ты послала его к льняной реке, чтоб он велел нам идти в гавань.

— То была не я, а Владычица. Я только спасла его от Ксандра. — Я вновь увидела все словно наяву: взломанные ворота, покрытая цветущими лозами стена, Арен с чужим мечом в неумелой руке — и Ксандр, замахивающийся снизу для последнего удара. Я бросилась тогда между ними, охваченная Ее мощью.

— Он выживет? — спросила я Хри.

— Это скажет только лекарь, — ответил он. — Нигде в мире нет таких искусных врачевателей, как здесь. Твой брат в добрых руках.

Мы еще посидели в тишине при свете звезд.

Когда лекарь закончил работу, мы вошли в прохладный врачебный покой, открытый дыханию речного ветра. Арен с закрытыми глазами лежал на постели, небольшую повязку прикрывала льняная ткань.

Лекарь, вымыв руки, промокнул их полотном.

— Я очистил рану, — сказал он. — Срезал загноившуюся кожу, промыл шов и прижег его ножом, который вначале ополоснул кипящей водой и затем нагрел в пламени. Потом обработал рану медом и наложил повязку. Я дал ему особый чай для утоления жара. Юношу следует оставить у нас на несколько дней, ему нужен уход. Но я полон надежды на исцеление.

Я взглянула на брата. Он спал, светлый лоб покрылся испариной. Как же он не похож ни на меня, ни на мать — вылитый Триот…

— У нас есть ученики-врачеватели, которые остаются в покоях на ночь, — произнес лекарь. — Вам не нужно беспокоиться, за ним присмотрят.

— Я не беспокоюсь, — ответила я. Я уже знала, что в храме Тота все делают прилежно и тщательно.

— Ступайте домой, — сказал он. — Вам надо отдохнуть.

Мы с Лидой ушли к себе, но уснуть я не могла. Еще до рассвета я поднялась и пришла обратно в храм.

Сонный привратник пропустил меня внутрь: меня здесь уже знали. Во врачебных покоях горел светильник, ученик лекаря не препятствовал мне войти.

Я села у постели Арена.

Лицо его уже не пылало, как прежде; я коснулась рукой его лба — жар, кажется, немного стих. Моя рука рядом с его лицом выглядела странно: видимо, само лицо за это время изменилось, перестало быть детским. Крупный прямой нос, выступающий подбородок…

Арен пошевелился, голубые глаза полусонно взглянули на меня.

— Мама…

— Нет, Арен, это я. — Он, оказывается, тоже по ней скучает.

Взгляд его сделался более осмысленным.

— Пифия!

— Да, — сказала я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

— Как ты сюда попала? Где я?

— Ты в храме Тота, во врачебных покоях. А я здесь уже давно.

— В последний раз я видел тебя в Пилосе, когда напали разбойники и ты с ними уплыла. Как тебя занесло в египетский храм?..

— Долгими путями.

— Расскажи, — попросил он.

И я стала рассказывать.

Когда я добралась до нашего пребывания в Библе, вошел лекарь с ячменной похлебкой и лечебным чаем для Арена.

— Наш юный друг выглядит лучше, — сказал он на кемет.

Арен посмотрел на меня.

— Он говорит, что ты выглядишь лучше, — объяснила я.

— Как, ты знаешь их язык?

— Я училась. Это не так уж трудно.

— Предупреди его, я хотел бы взглянуть на шов, — обратился ко мне лекарь. — И тебе лучше выйти: зрелище не для сестры.

Я передала его просьбу Арену, тот помрачнел.

— Эти египтяне мне там все отрезали!

— Не все, а только край плоти, — ответила я. — Так делают всем египетским мужчинам, когда они входят в зрелость.

— Я теперь не смогу… — Он запнулся и покраснел до ушей.

— Сможешь, — сказала я. — Египтянам ведь это не мешает. Евнухом становятся не из-за крайней плоти, а…

— Пожалуйста… Давай я не буду с тобой это обсуждать, ладно? — пробормотал он.

— Хорошо, тогда я пойду. Вечером тебя навещу.

Я вернулась в казармы и легла спать.

За несколько дней Арен выздоровел, и мне пришлось задуматься, что с ним теперь делать. Не отправлять же снова в лагерь для рабов…

Нея, который обычно пропадал во дворце, я смогла застать только на четвертый день. Он шел через двор в египетской белой юбке, вокруг шеи лежало новое золотое оплечье с изображением сцен львиной охоты, под стать браслету. Гладкая кожа тщательно умащена, но вид усталый.

Я не стала откладывать и рассказала ему о случившемся.

— Мне ничего не оставалось, кроме как отправить его в храм, — закончила я. — Он мой брат.

Ней посмотрел на меня тем же взглядом, каким он в Библе встретил Ксандра, приведшего Аштеру на пристань к отплывающим кораблям.

— Да. Но он ахеец. Он из тех врагов, против которых мы бились.

— Его не было при разорении Вилусы, — сказала я. — Я сделала так, чтобы отец Арена не взял его с собой. Арен не покидал Пилоса до того, как отплыл к Библу с последним флотом Неоптолема.

— Это хорошо, — произнес Ней. Видно было, что он пытается подходить к вопросу непредвзято — как к любому делу, какое бы я ни начала с ним обсуждать, даже к самому неприятному. — Значит, ни у кого нет с ним кровных счетов. Но все же он ахеец.

— Он мой брат. Сын моей матери, рожденной в Вилусе. Он принадлежит народу Вилусы так же, как и я.

Ней вздохнул, и я поняла, что получу свое.

— Чего ты хочешь?

— Привести его сюда, — ответила я. — Я не могу оставить брата в рабстве у египтян.

— Хорошо. Но пусть отвечает за себя сам. Я не собираюсь бегать и защищать его от каждого косого взгляда.

— Будет достаточно, если ты его здесь примешь. Никто не рискнет нарушить твою волю.

— Если бы! Когда-то, может, так и было, но сейчас… — Ней вздохнул. — Мне нужен твой совет, сивилла.

Он повернулся в сторону реки и подвел меня к ограде. Я поняла, о чем будет разговор, хотя не так уж его ожидала — откуда мне знать намерения Нея, все время пропадающего во дворце…

— Народ разделился, — сказал он, помолчав. — Надо быть глупцом, чтобы этого не заметить. Одни, как мой отец, считают, что мы должны уплыть из Египта и искать других путей; остальных устраивает служба у фараона, и они не прочь остаться. — Он взглянул на меня. — Знаю, тебе нравится Египет, ты со многими здесь подружилась. Ты поймешь, почему я пошел на сделку.

— Да. — Я и вправду понимала, хотя бы частично. Наемная служба здесь выгодна, за сопровождение судов мы получали бы меньше. Но может, он подразумевал что-то еще? Может, царевна для него — тоже часть сделки, заключенной ради его народа и скрепленной его собственной плотью?

Я тронула его руку. Он не отстранился, но и не ответил — сдержанный, учтивый царевич Эней…

— Ней, — осторожно сказала я, — сделки бывают разными.

Он посмотрел мне в глаза:

— Она красивая женщина, мне не на что жаловаться. — Повернувшись, он опустился на причал — туда, где сидели мы с Ксандром ночью после дворцового пира.

— Ней… — Я села рядом, не касаясь его.

— Я царевич, — проговорил он. — Всю жизнь я знаю, каково это — быть царевичем. Правители не выбирают, не живут для себя. Они в ответе за народ и поступают так, как пристало правителю. Мне повезло, когда отец выбрал мне в жены Креусу. Мне было семнадцать, ей четырнадцать; добрая, красивая — лучшего выбора и не представить… Я полюбил ее.

— То было благословение Владычицы Моря — Киферы, которую мы зовем Афродитой, — сказала я. — Ее возлюбленный, ты получал все, что в Ее власти было дать.

— Да. — Он качнул в воде ногой, обутой в золоченую сандалию. — Но любому мужчине когда-то приходит пора отвечать за себя самому, не полагаясь на материнские подарки. Нельзя же вечно надеяться, что мать все устроит и сделает тебя человеком.

— То же относится и к женщинам, — ответила я. — Стоя впервые с церемониальной краской на лице и совершая обряд без той, что была пифией, я чувствовала неизбывное одиночество. И понимала, что спокойной, безмятежной жизни не будет уже никогда.

Ней взглянул на меня искоса:

— Была ли она когда-нибудь, спокойная жизнь?

— Нет, но нам так казалось. Кианна тоже ведь думает, что все вокруг хорошо и надежно, что она под защитой Тии и Коса, и Бая, и Ксандра, и остальных.

— И под моей тоже, — сказал он. — Здесь она в безопасности, и еды хватает на всех. Ради этого я и иду на сделки. Вот так-то… — Он хлопнул меня по плечу, словно кого-нибудь из кормчих, поднялся и пошел прочь.

Я посмотрела ему вслед.

— Ты, мой царевич, неизмеримо ценнее любого хлеба и всех бобов в мире, — произнесла я, точно зная, что он меня не услышит.

Так Арен оказался у нас. Ксандр взял его в команду «Дельфина» и поручил ему заботу о Кассандре, пока тот не встанет на ноги. Лет им поровну, вряд ли они будут ссориться — характер у Кассандра спокойный, особенно сейчас, когда рана на ноге еще отнимает силы. Он, как и я, уже никогда не сможет бегать, но от гребца никто не требует легкой походки, ему важнее сильные руки и крепкая спина.

Вскоре после этого я, как обычно, пришла вечером в храм посмотреть на звезды вместе с Хри.

Огни города еще не начинали гаснуть, улицы казались многолюднее обычного. Я поделилась недоумением с Хри, тот в ответ улыбнулся.

— Взгляни на восточный горизонт, — показал он. — Видишь звезды над дальними холмами? Сегодня они не двинутся выше, но завтрашней ночью там, поднявшись из пустыни, взойдет холодный и ясный Сотис. Вступив на небо, он затрубит в охотничий рог, звук которого разнесется от края до края Черной Земли, и тогда Хапи, отворив сокровенные истоки Нила на Элефантине, освободит речные воды. Сорок дней Нил будет подниматься, заливая поля и даруя жизнь земле Египта. Завтра, в ночь восхода Сотиса, будет великое празднование. А в последующие пять дней наступят дни рождения богов.

— Я родилась в ночь первого восхода Сотиса, — проговорила я. — Так сказала Лида, она меня повивала.

Лицо Хри прорезала широкая улыбка.

— Чудесно! Дети, пришедшие в мир с восходом Сотиса, считаются в Черной Земле возлюбленными и избранниками богов — ведь они родились с ними в одну ночь. Владычица, назначив тебя к служению, подала тебе знак не несчастьем, а чистейшим звездным светом!

Я посмотрела на горизонт, где появится Сотис. В ночь перед тем как черные корабли пришли в Пилос, он горел тем же ясным и холодным светом, что и в ночь моего рождения.

С храмовой пристани раздались громкие крики, двор заполнился людьми. С крыши, где мы стояли, я увидела других жрецов: одетые в такие же, как у Хри, церемониальные одежды, они спешили к небольшому каменному зданию в конце причала.

— Что случилось?

— Нил поднимается, — ответил Хри. — Жрец, измеряющий по камням уровень реки, определил, что начался разлив. Хапи открыл свои воды! — Голос его на миг прервался от радости. — Вновь свершилось чудо, боги возобновили завет с Черной Землей!

Он коснулся ладонью моей головы.

— Завтра, дочь Вилусы, ты увидишь празднование, какого никогда не знала. Пусть ваш народ устроит пиршество, разделяя радость Черной Земли так же, как он разделял ее труды и опасности. Я пришлю вам вина и рыбы, пусть твой народ возликует, чествуя богов.

Ликование, по правде говоря, к нам никак не относится: мы не связываем почитание богов с восходом какой-то звезды. С другой стороны, отказаться от вина и рыбы, предложенных нам в дар, значило бы жестоко оскорбить Хри и наших хозяев, а праздник нашему народу не помешает.

Нея, конечно, пригласили на дворцовый пир. Он отправился туда еще до заката, гладко выбритый и умащенный, в белой складчатой юбке с поясом, скрепленным золотыми заклепками. Уходя, он улыбнулся мне, пока мы с Полирой пристраивали над огнем вертела для жарения рыбы. Уже ждали своего часа сладкие арбузы, и хлеб с медом, и мелко порезанные джутовые листья со взбитым яйцом, жаренные на плоских камнях и посыпанные козьим сыром. Я надела новый хитон — такой же, как и прежний, только не потрепанный от непрерывной носки.

— Доброй ночи, царевич Эней! — сказала я.

— Доброй удачи, сивилла! — улыбнулся он в ответ.

Через час из дворца прибыли носильщики с шестью огромными, высотой до пояса, кувшинами пива.

— Милостивая госпожа, — сказали они, — мы служим во дворце, царевич Эней приказал нам доставить сюда эти кувшины пива для вашего народа.

— Чтобы Ней вспомнил про пиво — уж будьте уверены, — сказал Ксандр, открывая ближайший кувшин и зачерпывая из него полную чашу пива. Он осушил ее одним глотком.

Я без слов посмотрел на него, затем поблагодарила носильщиков и отпустила их прочь.

— Ксандр! — возмутилась я, возвращаясь. — Тебе не приходило в голову, что пиво могло быть не от Нея? Мало ли чей тут умысел!

— Приходило, конечно, — сказал он спокойно. — Потому я и отпил сразу. Пока начнется праздник и пиво польется рекой — пройдет несколько часов, к тому времени как раз и выяснится, выжил я или нет.

— А если нет?!

— Значит, пиво выльете. И будете знать, что сказать Нею.

— Боги, богини и владыки земель! — не удержалась я. — Утопить бы тебя в Ниле, честное слово…

— А кому я должен приказать его испробовать? Баю? Косу? Кассандру? На мне проклятие Владычицы Моря, мне меньше терять.

Я стиснула зубы.

— Ксандр, в тысячный раз! Нет никакого проклятия!

— Да ладно, так я и поверил…

Разразиться отповедью я не успела: кто-то пришел с вопросами об угощении и устройстве праздника. Когда я обернулась, Ксандр уже сидел рядом с Косом — тот держал на руках Кианну, пока Тия помешивала в огромном котле вареные бобы.

— Вареные бобы, печеные бобы, тушеные бобы, — проворчала я себе под нос, — воистину Земля Бобов.

К тому времени, когда пришла пора начинать праздник, стало ясно, что с Ксандром ничего не случилось — он специально пришел обратить на это мое внимание.

— Прекрасный вечер, чувствую себя просто замечательно! — с намеком произнес он, садясь рядом и отламывая себе щедрый кус хлеба.

Я на него даже не взглянула.

Настала ночь, начали появляться яркие чистые звезды, усыпая весь небесный свод — и реку: с наступлением темноты берег Нила вверх и вниз по течению заполнился людьми, водная гладь покрылась мельчайшими светящимися точками. Я вышла на пристань, вглядываясь в широкий поток мерцающих на волнах огоньков.

— Что это? — спросил Ксандр, подходя и становясь рядом.

— Хри сказал, что здесь делают маленькие глиняные светильники в форме ладьи в честь Исиды и пускают их по воде. Чем дольше не погаснет огонек — тем более угодна жертва, такое считается добрым знаком. Те, что мы видим, зажжены здесь же, в Мемфисе, чуть выше по течению. А позже ночью сюда доплывут и те светильники, что пущены на воду в дальних верховьях Нила.

— Красиво, — сказал Ксандр. — Будто звездная река.

— Да, — ответила я. Он тоже не чужд этого волшебства, ему внятно прикосновение тайны. Во всем народе таких лишь двое — он и Ней…

Вслед за вечерней звездой Киферы над горизонтом поднялся Сотис. На речных волнах покачивались мерцающие огоньки, с ярко освещенного корабля, причаленного выше по течению, донеслись звуки музыки. Теплый ветер легко коснулся моих волос.

Я услышала, как позади нас Кос достал барабан. Вскоре раздался песенный ритм, гребцы повели мелодию. Тут же в их пение влился высокий мальчишечий голос, чисто и звонко парящий над музыкой. Арен! Оказывается, все эти годы он помнил слова, что поет наш народ в изгнании…

Ритм сменился, сильный и звучный голос Коса начал парную любовную песню, к нему присоединилась Тия. Я обернулась посмотреть. Белый хитон в отблесках пламени казался алым, ее богатый голос лился гибко и плавно, как морские волны. Она обращала песню к Баю: он сидел здесь же, с Кианной на руках, не отрывая глаз от Тии.

Песня отзвучала, в ритм вступили другие барабаны, начался танец — пока еще не хоровод, но легкий вихрь, раскрепощенная пивом круговерть гибких тел и ярких одежд.

— Пойдем танцевать! — Теплая рука Ксандра легла поверх моей.

— У меня не получится, я не умею.

— Я научу. — Он улыбнулся мне, легкий и радостный, близкий, как брат, и неведомый, как море.

Я на миг прикрыла глаза, не в силах смотреть на эту улыбку.

— С моей ногой не потанцуешь.

— Я тебя поддержу. — Он подхватил меня за талию, увлекая в водоворот пляски. Я и вправду почти не касалась земли изувеченной ногой.

Свет, и тени, и дурманящий вихрь танца, и не отпускающие меня руки Ксандра, и мои ладони у него на плечах… Я кружусь на одной ноге, с каждым оборотом он подхватывает меня, притягивает к себе гибким движением, чтобы снова завертеть в вихре. Улыбающиеся лица, смех и веселье вокруг…

После долгого кружения я оказываюсь лицом к лицу с Косом, который тоже ворвался в круг пляшущих.

— Жрица, малышка! Если кому и вытащить тебя в танец, то только Ксандру, я всегда знал! — Пахнущий сладким пивом, он подхватывает меня и снова увлекает в вихрь. — Будь с нами в радости, сивилла!

«Будь с нами в радости!» Слова пронизывают меня насквозь, звучат как молитва, как биение сердца, как дробный ритм барабанов. «Будь с нами в радости! Будь с нами в радости!..» Кос немыслимо красив, каждый волос на голове бесценен, каждый шрам на загрубелых ладонях непередаваемо дорог…

Но красивее всех Ксандр — он снова здесь, он требует меня обратно. Я беру из его рук прохладный кувшин с пивом и жадно пью. Его волосы выбились из-под кожаного шнура и разметались, обнаженная грудь покрыта бисеринками пота.

— Теперь ты умеешь танцевать, — говорит он.

— Да, — отвечаю я и отставляю пиво. — Танцуй со мной!

«Будь с нами в радости! С нами в радости!..» Барабаны бьют все быстрее и неистовее, хоровод закручивается все сильнее, рука Ксандра обхватывает мои бедра, кружа меня под ускоряющийся ритм музыки…

После шести или семи кругов он вытащил меня из хоровода, и мы снова пили сладкое пиво. Чистый прохладный Сотис ярко сиял над усыпанной звездами рекой. Я оперлась спиной на руку Ксандра, мы сели на ограду у причала.

— Сегодня ночь моего рождения, — сказала я. — Мне восемнадцать лет…

— Еще молодая, — улыбнулся он. — Мне уже двадцать.

— Не такая уж молодая, чтобы оставаться девушкой.

— Это поправимо, — ответил Ксандр и поцеловал меня.

Мягкие горячие губы, еще хранящие вкус пива, слились с моими. От них не хотелось отрываться, я желала только одного — чтобы поцелуй длился вечно. Я провела рукой по его волосам, по щеке, обняла его крепче, чтобы не прекращалось прикосновение, — словно во мне росла какая-то новая жажда, никогда прежде неведомая. Ритм барабанов, губы, его обнаженная грудь под моими ладонями, объятие… Неутолимая жажда, не позволяющая оторваться…

Я не знаю, сколько прошло времени. Мы сидели, словно слитые вместе, небеса вращались над нашей головой, праздничный костер угас. Смолкла музыка, Кос давно отложил барабан. Мы оторвались друг от друга только тогда, когда рядом со мной через ограду перегнулся Арен и его стошнило в реку.

— Не пей больше пива, — сказал Ксандр, поднимая к нему голову.

— Слушаюсь, — ответил тот, лицо его имело явственный зеленоватый оттенок. Если он и заметил, что я тут делаю, ему все равно было не до меня.

— Сколько кружек? — спросил Ксандр.

— Пять, кажется.

— Попей воды и иди ложись, — посоветовал Ксандр. — К утру не пройдет, но когда-нибудь должно полегчать.

— Слушаюсь, — ответил Арен и через силу побрел прочь.

В голове чуть просветлело. Все-таки я выпила меньше Арена.

Я огляделась.

Подол моего хитона собран выше колен, где-то там же рука Ксандра поглаживает мое бедро. Вокруг костра никого, кроме двух-трех спящих фигур. Подвижная масса чуть дальше на пристани, в тени, похожа на Марея с Иделой, занимающихся чем-то, что явно не имеет ко мне ни малейшего касательства, хотя и вызывает у них бурные стоны.

Ксандр, коснувшись пальцем моего подбородка, повернул меня лицом к себе.

— Тебе это не запрещено, нет?

— Нет, — ответила я. — Мне нельзя быть женой, но не запрещено брать себе мужчину.

Я взглянула ему в глаза, мне снова захотелось его поцеловать. Я поднялась.

В его лице на миг промелькнуло сомнение, мимолетная нерешительность. Я взяла его за руку — так же как он, когда вел меня танцевать:

— Пойдем со мной.

Я привела его в носовую каморку на «Дельфине», и мы опустились на постель в темноте, его горячее тело так близко от моего…

— Люби меня, люби, — шептала я. Он засмеялся и поцеловал меня в шею.

Его руки совлекли с меня хитон, я расстегнула его юбку. Начинался другой танец, которого я совсем не знала.

Я провела руками по его телу, узнавая его по-новому, — гладкая кожа, тугие мышцы, ложбинка внизу позвоночника… Я погладила ее пальцем, он застонал и спрятал лицо в моих волосах.

— Нравится? — прошептала я. Мои пальцы вновь скользнули вниз по его спине, потом замерли на мгновение и снова тронули его.

Он прижался ко мне сильнее.

— Да, о да!.. — Вдруг, оторвавшись от меня, он откинулся на спину. — Но если не хочешь, чтоб все закончилось прямо сейчас, подожди. — Его лицо было напряжено. Так странно ощущать власть над ним, жаждущим и возбужденным, желающим меня с такой силой…

Улыбнувшись, он мягко обвел пальцем вокруг моего соска. Еще и еще, глядя мне в глаза.

— Сильнее, — прошептала я.

Он закусил губу, улыбаясь непонятной улыбкой — никак не нежной, почти неистовой.

— Так? — Он сомкнул пальцы, сжимая и оттягивая сосок.

Я вскрикнула от неожиданности — и от удовольствия.

— Так, — потянулась я к нему. — И как угодно еще…

В конце пришла боль, но желание было сильнее. Я сдавила его руками ниже бедер, вгоняя, вонзая его в себя, словно все больше желая того неведомого, чему даже не знала имени.

Он простонал и содрогнулся всем телом, и я удержала его, пока он не выскользнул, замирая рядом со мной, все еще неутоленной. Я со стоном прижалась к нему.

Ксандр издал хриплый смешок.

— Знаю, что тебе нужно… — Его рука проникла между моих бедер, скользя и прикасаясь ко мне. Я льнула к нему почти в безумии, со все возрастающей жаждой насыщения.

И тогда мир померк, и вспыхнул, и снова померк, мое тело затрепетало под его рукой, и потом наконец я надолго замерла во тьме. Он лежал головой у меня на плече, рука обвивала мое тело.

Звук нашего дыхания сливался с ропотом речных волн у пристани.

— Мне понравилось, — прошептала я.

— Мне тоже… — Он расслабленно провел пальцами по моему животу, мягко и бережно. — Я сначала не знал, что ты такая красивая.

— Я красивая? Нет… — прошептала я, пряча лицо в его волосах.

— Для меня — да, — ответил он. — Не думаешь же ты, что мне есть дело до твоей ноги, особенно когда ты лежишь?

Я засмеялась неожиданно для себя, хотя к глазам подступили слезы.

— Наверное, нет…

Я провела рукой по его длинным волосам, таким же черным и мягким, как мои.

— Ты так красив, Ксандр… Ты — все, что есть в мире доброго и честного.

Он улыбнулся у моего плеча:

— О, восхваляй меня, восхваляй…

Я коснулась губами его лба.

— Ты показался мне красивым даже тогда, в самый первый день. Когда чуть не убил Арена.

— В тот день я даже не знал, что ты — это ты.

— Я была и собой, и Ею.

Он затих надолго — я даже подумала, что задремал.

— В тебе было такое величие… — сказал он. — Я никогда не думал, что Смерть может быть так красива. Это ведь почти святотатство — видеть, как Она ступает по земле ногами, омоченными в человеческой крови, и считать ее прекрасной.

— Боги всегда прекрасны…

Его губы мягко коснулись моих.

— А когда ты упала без сознания и я нес тебя на борт «Дельфина», я увидел, что ты совсем юная, моложе меня, никак не старуха. И лицо, если разглядеть под краской, такое близкое, будто ты моя сестра…

— Мы похожи, — сказала я. И запнулась. С тех пор как я получила посвящение, я никогда об этом не рассказывала, и теперь мой голос звучал тихо-тихо. — Мой дед был корабельным мастером в нижнем городе, я родилась от его единственной дочери. До ахейского плена мать жила вблизи моря — там, куда падает тень от главной башни.

Ксандр провел рукой по моим волосам.

— Мой отец был рыбак. И дед.

— Ты… ты полюбил бы внучку корабельного мастера?

В его голосе прозвучала улыбка, словно он тоже открывал мне свою тайну.

— Да, я полюбил бы внучку корабельного мастера. Выросшую со мной в нижнем городе, красивую, улыбающуюся. Которая любит танцевать и точно знает, как правильно чистить рыбу. — Я прижалась лицом к его плечу. — Мне стала бы женой внучка корабельного мастера, мой лучший друг, сестра моего сердца…

Горло перехватило от слез, я боялась, что задрожит голос, и потому прошептала:

— И сын рыбака стал бы мне мужем. Если бы ничего не случилось и мы бы жили в Вилусе.

Он поцеловал меня, и мне уже не нужно было договаривать. «Боги судили иное», — сказала тогда мать. Но нам досталось и кое-что взамен.

Ксандр приник ко мне ближе, словно сливаясь с моей тенью.

Я лежала головой на его плече и уже почти засыпала, моя рука скользнула по его телу вниз.

— Знаешь, — сказала я сонно, — сбритые волоски — это хорошо, но ведь потом все колется…

Ксандр хмыкнул:

— У меня те же неудобства, можешь мне поверить.

Мы посмеялись, уже засыпая в объятиях друг друга под мягким одеялом.

Я проснулась еще до рассвета и по его дыханию поняла, что он не спит. Чуть погодя Ксандр встал и вышел на палубу; я ждала, пока он вернется. Он лег рядом, я снова прильнула к нему.

— Не спишь? — прошептал он.

— Нет, — ответила я. — Еще рано…

— Да. — Он зарылся лицом в мои волосы.

Где-то на реке раздался первый крик птицы.

— Ксандр…

— Да…

Я протянула руку и переплела его пальцы со своими.

— Прежде чем я стала пифией, прежде чем мне дали имя Линнея, меня звали Чайка. Мое имя Чайка.

Я услышала его выдох.

— Чайка, — прошептал он. — Хорошее имя. Ты — Чайка…

И мы снова уснули, не размыкая рук.