Проснувшись утром, я застала на себе его пристальный взгляд. Солнечный свет пробивался сквозь щели палубы, разрисовывая наши тела мелкими теплыми пятнами, словно шкуру гепарда — только наоборот, светлым по темному. Я улыбнулась Ксандру.

Он встретил мою улыбку с каким-то облегчением, словно чего-то боялся. Думал, что рассержусь?..

— Привет, Ксандр, — сказала я, вытягивая затекшую руку.

— Доброе утро. — Он посмотрел куда-то сбоку от меня, на солнечные пятна. — Ты вправду совершенно уверена…

— …что мне не запрещено? Уверена. Совершенно и полностью. Я совершенно и полностью уверена, что запрета нет. Будь мне запрещено — я не стала бы этого делать.

Он повел бровью:

— Да, наверное.

На такое трудно ответить чем-то иным, кроме честного и жестокого «я не преступила бы обетов ради тебя», но мне не хотелось так говорить, и потому я промолчала. Вместо слов я потянулась к нему. Касаться его всей кожей — невероятное ощущение, и колкие волоски этому совершенно не мешали. Встали мы еще очень не скоро.

К Тии и остальным женщинам, занимавшимся уборкой после вчерашнего праздника, я присоединилась уже чуть ли не в полдень. Пока Тия отчищала большой котел, я держала на руках Кианну; во рту, казалось, намертво остался вкус вчерашнего пива.

Кианна, топчась у меня на коленях, цеплялась за мое плечо и издавала булькающие звуки. Ползать она еще не научилась, но уже могла, ерзая на животе, как червячок, потихоньку двигаться вперед.

— Ты собираешься замуж за Бая? — спросила я.

— Да. — Тия продолжала тереть котел, не поднимая на меня взгляд. — Я сначала даже думать об этом боялась, из-за Кианны. Ну, ведь с детьми всегда полно хлопот, даже когда они твои собственные, а кто ж будет терпеть, когда… В общем, я боялась, что не получится. И даже решила, что брать кого-то в мужья надо не раньше, чем Кианне исполнится три года и ты примешь ее к себе. Кос говорит, мне не обязательно выходить замуж прямо сейчас.

— Как хочешь, — сказала я. — Я обещала, что Кианна станет моей ученицей, так и будет. — Я потерлась щекой о теплую щеку и мягкие волосы Кианны, которая лезла мне на плечо. — Когда ты отлучишь ее от груди, я ее возьму, и она будет мне дочерью.

— Может, к тому времени у тебя будет уже и своя дочь.

— У меня ведь может быть и много дочерей, — сказала я и опустила голову, с ужасом обнаружив, что краснею. — Ты удивлена?

— Удивляет всех только одно — что вам понадобилось столько времени, — улыбнулась Тия. — Вы с Ксандром так подходите друг другу… Кос говорит, что они дружат уже давно и Ксандру всегда нужен был кто-то вроде тебя. Все к тому шло месяцами, да?

— Наверное. — Я никогда не разговаривала о мужчинах, по крайней мере с ровесницами. И даже не знала, как начать.

От поиска слов меня избавил Ней, который только что появился в воротах, явно чем-то довольный. Он сразу подошел к нам.

— Где Ксандр?

Я снова залилась краской, но за меня ответила Тия:

— Они с Косом отправились рыбачить. На маленькой плетеной лодке.

Ней казался раздосадованным.

— Понятно, не меньше чем на полдня. Я ему хотел показать вот что. — Он протянул вперед меч.

На пядь длиннее наших и более узкий, с легко изогнутым контуром листовидного клинка, обоюдоострый. Никаких украшений, лишь рукоять обернута плотной шерстью, выкрашенной в пурпур, и перевита золотой проволокой. На гладкой поверхности и в острых гранях вспыхивают отблески солнца. Смертельно прекрасное оружие…

— Откуда он у тебя? — спросила я.

— Нубиец подарил. У него такой не один, он отбирает их у пленных — уроженцев Библа и прибрежных городов.

— Красивый, я никогда таких не видела. Можно? — Я протянула руку.

Ней удивился, но передал мне меч.

— Тебе вроде бы запрещено проливать кровь?

— Я ведь не собираюсь тебя убивать, — улыбнулась я. — Просто подержу в руках.

При немалой тяжести меч был хорошо сбалансирован — я удерживала его в руке без усилий. Плоский клинок, тоньше наших, заострялся к концу. Таким мечом можно и рубить, и колоть, и при этом он достаточно прочен, чтобы отразить копейный удар. Я сказала об этом Нею.

Он удивился еще больше:

— Наша сивилла разбирается в мечах?..

— Ней, — заметила я, — я просто умею видеть то, что видно. Ни один из наших мечей с ним не сравнить. Им можно достать противника, оставаясь недосягаемым для его меча, и им можно отбить копье.

— Верно. А когда со щитом — то не страшны и стрелы. — Его глаза блеснули почти как солнечные отсветы на клинке. — Сивилла, с таким мечом можно завоевать весь мир. Против него ничто не выстоит, даже колесница. А если воинов с такими мечами научить биться в сомкнутом строю, как нубийские стрелки, а не бросаться из поединка в поединок, как мы, то колесницы такой строй не прорвут. В том-то и трудность у нубийцев — они не удерживают строй при нападении колесниц. Но таким мечом запросто можно прирезать и коней, а колесничих потом достать копьями.

— С новыми мечами и в сомкнутом строю… — произнесла я задумчиво. — Тогда небольшой отряд сможет противостоять чуть ли не целому войску. И победить даже малым числом.

— Да. — Ней посмотрел на меч. — Но сейчас никто так не делает. Новые мечи есть у шарданов, и в Тире, и у воинов тех земель, где прежде был Угарит, но бьются они так же, как мы, в поединках и схватках каждый за себя. У египтян есть нубийцы, они сражаются в строю как один, ты видела. Но они бессильны против колесниц. — Он взглянул на меня. — Понимаешь? С появлением новых мечей век колесниц исчерпан. Этими мечами взят Угарит, против них ничто не выстоит.

— Кроме отряда воинов, вооруженных новыми мечами и умеющих биться в сомкнутом строю.

— Если враг в битве по-прежнему бросается из схватки в схватку, то он даже с такими мечами разобьется о сплошной строй, как море о скалы.

— И мы выстоим против кого угодно.

— Ты меня понимаешь. — Ней обхватил руками мои ладони, его лицо внезапно озарилось светом, чем-то напомнившим мне Мик-эля. — Сивилла, ты это понимаешь! А египтяне нет!

— Ты рассказал египтянам? — пораженно спросила я.

— Мечи-то у них уже есть, — напомнил Ней, — они их отбирают у пленных или выменивают у купцов. Но так и не видят выгоды. Только моргают в ответ — дескать, у их дедов не было такого обычая и не пристало нарушать порядок Маат. Самый лучший меч они торжественно вызолотили, но не понимают, что им можно делать.

— Может, и понимают, но им это не важно. Здесь все делается по обычаю Маат — чтобы не нарушить принятый миропорядок и сохранить равновесие. То, что зарекомендовало себя как правильное, не подлежит перемене.

— Но ведь мир меняется.

— Я знаю, мой царевич. Мы — молодой народ молодых богов. Мы не боимся пробовать новые пути. Порой это граничит с безумием, порой приносит свои выгоды.

— Как же можно что-то знать, пока не попробуешь?

— В том-то и дело. Ты видишь смысл в том, чтобы пытаться и пробовать, они этого смысла не видят. У них даже есть пословица: «Не пытайся чинить то, что не разбито».

Ней пожал плечами:

— Нам другого не остается. Мы словно на острие ножа, и любое преимущество может стать гранью между гибелью и выживанием целого народа. — Он взял у меня меч и взвесил в руке. — Я его искал. Молил богов о даровании того, что нам поможет. И я его получил.

— Но дело не только в мече, — напомнила я. — Второе условие — ты сам. Ты должен научить людей сражаться в сомкнутом строю, как нубийцы. А этого до вас никто не делал.

— Значит, будем учиться. Потому я и ищу Ксандра, он поймет.

— Да. Уж он-то точно поймет. — Ксандру, с его живым умом, и впрямь быстрее других удается постигать суть явлений и пользу от них.

Ней оглядел разлившийся в паводке Нил, черный от ила и примесей, дающих плодородие земле.

— Мы не похожи на них, — негромко произнес он. — Они черпают силу в древних незыблемых законах, в неизменности традиций.

— А для нас мир меняется.

Ней кивнул:

— Да. Мы бы не выжили, если бы по-прежнему признавали только узы родства, разделялись на конников и моряков, крепость и нижний город… Ты росла не в Вилусе, сивилла. Ты не знаешь, как далеко мы ушли от былых традиций. Подумать только — здесь заботятся о детях с рыбацких лодок, оставшихся без родных…

— У многих женщин погибли дети, кто-то потерял родичей. Разве странно, что есть кому позаботиться о сиротах? Ведь они рождены в нашем народе…

— В Вилусе к такому относились иначе, — сказал Ней.

— Рабство учит многому, — тихо произнесла я. — В неволе все равны, и не важно, кем ты был до плена. Не важно, чей ребенок, если он один из нас. Ты сам говорил на острове Мертвых: каждая жизнь ценна. Даже когда это Кианна или Арен. В Вилусе так не считали?

— Нет. — Он покачал головой. — Тогда мы жили так же, как все. Кто-то имел больше других, одни дети были желанны, от других избавлялись. — Ней взглянул мне в глаза. — Ребенка, рожденного от насилия, оставили бы в горах на съедение диким зверям, ты никогда бы не стала сивиллой.

— А Бай не женился бы на Тии.

Тия до смерти жила бы в доме Коса, питаясь от его милостей, ее никто не взял бы в жены.

— Но сейчас все по-другому.

— Да, — улыбнулся Ней. — Мужчин у нас втрое больше, так что молодая женщина с добрым именем, способная родить здоровых детей, может выбирать любого из желающих — и не важно, от насильника ли зачат ее первый ребенок. Если она выберет Бая, от этого больше выгоды ему, чем ей.

— В невзгодах мы выучились и доброму, — медленно проговорила я. — Нам нужно об этом помнить, чтобы в новом городе сохранить то, какими мы стали. Возможно, для того боги и даровали нам испытания.

Ней взглянул в сторону.

— Новый город… Ты и вправду считаешь, что он будет? Или ты просто хотела ободрить меня тогда, в трудные времена?..

— Он будет. Я знаю это так же, как знаю все прочее. Мы не останемся в Египте, Ней. У тебя иная судьба.

Я так и не поняла, чего больше было в его взгляде — тревоги или облегчения.

— Куда же нам идти? Мы не можем плыть в Библ и вообще к восточному побережью: там каждый встречный предъявит нам кровные счеты за погибших в последней битве. Кроме как в Египте, нам нигде нет места. — Он пристально посмотрел на меня. — Ведь тебе здесь нравится?

— Очень, — сказала я искренне. — Но тебе судьба умереть не в Египте. Ты положишь начало новому городу в далекой земле. Я это видела.

— А ты, сивилла? Где встретишь смерть ты?

— От меня это скрыто, — ответила я. — Как от любого из смертных.

Как я хотела бы дождаться смерти здесь, в древней земле Египта… Я желала бы умереть здесь, после многих десятков лет жреческого служения, и лежать под этим солнцем в мирной тиши, отзывающейся во мне сокровенными голосами покоя. Даже сейчас я не знаю, отчего так полюбила Черную Землю, почему она наполняла меня трепетом, словно едва ощутимым отзвуком дальнего грома — смутным напоминанием о слабых моих силах, вложенных когда-то в сохранение ее спокойствия. Теперь, оглядываясь назад, я могу только подозревать, что любила Египет задолго до того. Любовь бесконечна…

Так наша жизнь вошла в размеренный ритм, слившийся на время со спокойным дыханием Черной Земли. Паводок поднялся и схлынул. Тия взяла в мужья Бая и перешла жить к нему, оставив комнату мне одной.

Нил вернулся в свои берега, начался сев, сонные черные волы бороздили поля, удобренные паводком. На место Тии проник Ксандр, ночи теперь полнились спокойствием, и тихим журчанием реки, и неведомыми мирами, открывающимися мне рядом с Ксандром. Я засыпала, чувствуя его волосы у своей щеки, слушая ровное биение его сердца.

На египетских полях появились первые всходы бобов — два зеленых листка, тянущиеся к солнцу с каждого стебля. Ней учил воинов биться в сомкнутом строю; Ксандр, как он и думал, раньше других понял цель нового начинания. Они упражнялись день за днем, двигаясь слаженным строем — в правой руке меч, в левой щит из буйволовой кожи. Когда египтяне узнали, что мечи, отобранные ими в последней битве у павших или пленных, мы вымениваем на пиво, они с удовольствием стали отдавать нам трофеи, и новых мечей у нас становилось все больше.

Я смотрела во дворе, как Ней выкрикивал приказания, словно кормчий гребцам, а Ксандр и Марей передавали их воинам. Гребцам новая наука давалась легче других — они привыкли двигаться в такт и четко повиноваться командам. Бойцы каждого корабля стояли отдельным строем, рядами по три, у каждого щит на левом локте прикрывал соседа. Ксандр выкрикивал команду воинам «Дельфина»; те, равняясь на Коса — крайнего в первом ряду, — поворачивались в нужную сторону или одновременно приближались, держа наготове мечи. В пыли, поднимавшейся от их шагов, сквозили бесчисленные тени. Стоя у дымящихся котлов с едой, я будто наяву различала вместо босых загорелых ног другие — в кожаных сандалиях с изображением орлов на бронзовых бляхах.

Словно тянущиеся к солнцу бледно-зеленые листки — два хрупких трепещущих паруса, — у меня на глазах зарождалось что-то новое.

Когда закончилось время сева, фараон выслал корабли вниз по Нилу в Тамиат: ходили слухи о морских разбойниках. Мужчины отплыли, мы остались ждать. На этот раз у Ксандра были кожаный панцирь и новый меч; стоя у кормила, он улыбнулся мне краешком губ, когда «Дельфин» отходил от пристани.

Они возвратились через сорок дней, не побывав ни в одном бою и даже не встретив неприятеля. Ксандр вернулся ко мне, стосковавшийся и счастливый, и я поцеловала его в грудь и в шею, словно мы не виделись год.

Потом мы лежали, насытившись друг другом, в теплой ночи, слушавшей наш тихий шепот.

— Большой флот разбит в той последней битве, — сказал Ксандр. — Остались немногие корабли, они разбросаны по морю и держатся осторожно. Нынешней зимой налетов будет мало, и уж точно не на Египет.

— Это хорошо, — сказала я, думая не только о кораблях.

— Морская погода меняется, мы пережидаем зиму здесь.

— Ней, наверное, захочет, чтобы мы задержались и дольше.

Ксандр невесело усмехнулся:

— Ему-то уж точно никуда не плыть. Царевна заявила, что она еле перенесла разлуку и в следующий раз Ней останется в Мемфисе.

Я приподнялась на локте:

— Останется здесь?

— Да.

— С женщинами, детьми и стариками? Пока его корабли пойдут в дозор, охраняя Египет от разбойных налетов?

Ксандр кивнул:

— Так сказала Басетамон. Она совершенно очарована своим царевичем из дикарских земель. И говорит, что не позволит ему снова отлучаться.

— «Не позволит»?

— Именно это слово.

— И он будет такое терпеть?

Ксандр покачал головой:

— У него нет выбора. Если он окажет неповиновение, что тогда?

— Мы подчиняемся не царевне, а ее брату.

— Ее брат в Фивах, — заметил Ксандр. — И все равно грядут зимние штормы, до весны нам никуда не выйти.

Стояли самые короткие дни. Египетские поля покрылись зеленью.

Когда я вернулась из храма Тота, меня разыскал Анхис.

— Сивилла, — произнес он безупречно вежливым тоном, — я желал бы с тобой поговорить.

Я последовала за ним не без внутреннего трепета: беседы с ним едва ли доставляли мне удовольствие.

— Чем могу служить тебе, владыка Анхис?

— Я просил бы тебя напомнить моему сыну, что ему пора оставить Египет. — Его губы чуть дернулись, словно ему претило обращаться ко мне с просьбой. — Возможно, он услышит тебя лучше, чем меня.

Я взвесила его слова.

— Почему ты этого хочешь?

— Если мы пробудем в Египте дольше, станет слишком поздно, — ответил Анхис. — Уже четверо из народа Вилусы взяли в жены египетских женщин.

Последнее было правдой. Впрочем, не содержащей в себе ничего неожиданного. Мы в Египте уже полгода, и женщин у нас втрое меньше, чем мужчин. Наши воины вернулись из битвы с добычей и наградами; здесь их воспринимают как героев, помогавших фараону разгромить врага и спасти страну, и в мнении египтянок это только добавляет им привлекательности. Четверо уже взяли себе местных жен, до конца зимы их примеру наверняка последует кто-нибудь еще.

— Ты опасаешься, что появится пятый, мой господин?

Он твердо сжал губы и на мгновение напомнил мне Нея.

— Пятого не будет, — сказал он. — В их глазах мой сын недостаточно знатен для брака с сестрой фараона, ему никогда не стать ее супругом. Хотя дед нынешнего Рамсеса некогда женился на дочери хеттского царя.

— Те времена прошли, — задумчиво ответила я. — И даже в дни расцвета Вилусы египетские цари не отдавали дочерей в жены чужеземным владыкам. Да, ты прав: Энею никогда не стать мужем Басетамон.

— Разве в этом наше предназначение? — Он взглянул на меня голубыми глазами, увлажненными то ли от старости, то ли от яркого света. — Быть не более чем наложниками и наемниками в чужой земле?

— Многие скажут, что это лучше рабства, — ответила я. Среди этих многих буду и я сама, но Анхис никогда прежде не спрашивал моего мнения.

— Неужели предел наших мечтаний — только избежать плетей? Что стало с нашей гордостью и достоинством?

— Случись тебе отведать плетей, мой господин, ты куда меньше презирал бы стремление их избежать, — не стерпела я. Но тут же вздохнула: сказанное им справедливо, и я вынуждена согласиться. — Ты прав, наша судьба не здесь. Я поговорю с Неем, когда будет случай.

— Я воздержусь от бесед с ним, — сказал он, и в лице его мелькнула тень улыбки. — Любое мое слово вынудит его к отпору, и он откажется выслушать даже тебя.

— Тогда считай, что мы договорились. Я выполню твою просьбу.

Я застала Нея только через неделю, когда мы праздновали очередную свадьбу. Гребец с корабля Марея брал в жены вдову-египтянку — обладательницу лодки и двух малолетних сыновей, оставшуюся без мужской помощи в рыбацком деле. После того как они по египетскому обычаю совместно разбили кувшин, мы начали хоровод, в который вступил и кто-то из ее родственников.

Ней не танцевал — лишь хлопал в такт музыке, сидя у костра. Гладко выбритое лицо, волосы не длиннее чем в пол-ладони…

— Мой царевич, — сказала я, становясь рядом с ним.

— Сивилла.

— Мой царевич, мне вряд ли доведется танцевать на твоей свадьбе с Басетамон.

Он не отрывал взгляда от костра.

— Да, ты права.

— А если она утомится тобой, мой царевич?

Ней пожал плечами:

— Мы останемся боевой силой, которую ценит ее брат. Он не из тех, кто отказывается от воинов так же легко, как царевна меняет развлечения. Следующий год будет неспокойным — грядет война на западе. Ливийцы осмелели после нападения большого флота, они не отступятся.

Я взяла его загрубелые ладони в свои, заставила посмотреть мне в лицо.

— Ней, неужели это лучшее, на что мы способны?

— Я не вижу ничего другого. — Его глаза были полны сожаления. — Что мне остается? Отплывать тайком среди ночи, втиснув людей в корабли, и надеяться, что Басетамон не снарядит погоню? И идти — куда?

— Если нельзя к городам на восточном побережье — значит, нужно на запад.

Ней пожал плечами:

— В Ливию? К шарданам?

— Обещай мне, что подумаешь, — не отступала я. — Я больше ни о чем не прошу.

— Хорошо. Я подумаю, сивилла.

По ту сторону костра Аминтер пустился в пляс с теткой нынешней невесты, улыбчивой толстушкой лет тридцати пяти — тоже вдовой с детьми-подростками. Мне кто-то говорил о ней в начале праздника. Она из тех женщин, кто спокойно возьмет под крыло Аминтеровых сыновей и окружит их заботой, не относясь к ним как к малышам. Аминтер не говорит на кемет, вдова не знает ни слова по-нашему, но общий язык они явно нашли.

Пришло время жатвы, собрали первый урожай зеленых бобов и весенних фруктов. Год пошел на перелом, дни снова удлинялись.

Я раздумывала, на кого из кормчих можно рассчитывать. Ксандр и большинство моряков с «Дельфина» в Египте не останутся. Марей на «Жемчужине» тоже пойдет с нами, взяв жену и почти всю команду — кроме того одного, который женился. Аминтер с «Охотником» явно не захочет уплывать: он вовсю ухаживает за улыбчивой вдовой и совершенно доволен жизнью. На «Крылатую ночь» и ее капитана полагаться, наверное, не стоит.

Когда-то у нас было девять больших судов и три рыбацкие лодки. Если мы теперь покинем Египет — то всего на трех кораблях. Анхис прав. Многое предпочтут никуда не плыть, и с каждым днем таких будет все больше.

А у меня… у меня была своя причина остаться.

Временами я с ужасом думала, что скажет Ксандр, но затем я убедила себя, что это безразлично. Дочери пифии становятся дочерьми святилища и принадлежат Владычице Мертвых: моему ребенку, как и Кианне, не будет грозить голод. В египетских храмах о детях хорошо заботятся, а Хри совершенно ясно дал мне понять, что храм Тота с радостью примет мое служение. Здесь найдется место и мне, и младенцу.

И все же.

Я чувствовала Ее путь, лежащий через море. «Неси меня, — сказала Она когда-то, — неси меня в себе, как нерожденное дитя. Неси туда, где будет твой народ». Если я останусь в Египте, я уже не буду служить Ей. Я потеряю Ее так же, как Ксандра.

О его выборе даже не приходилось задумываться. Он последует за Неем, какими бы путями тот ни шел, — вплоть до крайних пределов земли.

Урожай убрали, настало время засухи. Скоро корабли всех земель начнут выходить в море.

Жарким днем, когда солнце стояло высоко над головой, Кианна впервые сделала несколько шагов из материнских рук ко мне, тут же плюхнулась в пыль и залилась смехом. Ее мягкие волосы уже чуть отросли и сияли огненной медью, на носу проступила россыпь веснушек.

Когда мы отсмеялись и выпустили наконец ее из объятий, Тия со значением посмотрела на меня:

— Они будут сестрами.

Я кивнула.

— Ты сказала Ксандру? — спросила она.

— Не замечает — значит, не хочет замечать, — ответила я, не поднимая глаз. — Он не впервые видит женщину в тягости.

Я вновь задумалась о сестрах моего ребенка, растерзанных ахейцами. Младшая была ровесницей нынешней Кианне, и кто-то из тех, кто получил мое благословение в Пилосе, кромсал мечом ее маленькое тельце, разрубая ее в куски — ее, дочь Ксандра, которую тот любил, и носил на руках, и укачивал по ночам. Неудивительно, что теперь он не замечает. Второй такой потери ему не вынести.

— Когда захочет, увидит, — сказала я, поддерживая Кианну, цеплявшуюся за мои руки.

«Или не увидит, — добавила я мысленно. — Он отплывет за море с Неем, а я останусь в Мемфисе. Он не узнает, но его ребенок будет жить».

На следующий день Аминтер вернулся из дворца с новостями. Нашим кораблям приказано идти на запад дельты, в Саис, охранять Египет от ливийцев. Но Ней остается в Мемфисе.

Той ночью я не смыкала глаз. Ксандр не приходил.

Я ждала, переворачиваясь с боку на бок, и думала. Уже затихли ночные звуки, все успокоились и уснули. Ксандра все нет.

В конце концов я встала с постели. Может, он заболел? Или болен кто-то из его людей? Мало ли обыденных причин. Подходя к двери, я не то чтобы беспокоилась. Просто раздумывала, где он мог задержаться.

Он стоял с Неем на берегу. Восходящая луна отражалась дорожкой в воде, трогала светом волосы Нея. Тихий разговор, близко склоненные головы. Я отпрянула было назад, но Ксандр, увидев, подозвал меня к себе.

Я приблизилась.

— Хорошо, что ты не спишь, — сказал Ней. Его глаза таили тревогу. — Мне нужен твой совет.

— Среди ночи?

Ксандр выглядел озабоченно. Интересно, о чем они тут разговаривали?

Ней кивнул. Отвернувшись, он смотрел на реку.

— Сивилла, нам пора оставить Египет.

— Оставить Египет?

— Не ты ли говорила, что наша судьба лежит не здесь? — Я не могла рассмотреть его лица и перевела взгляд на Ксандра.

Тот почти неразличимо покачал головой и попытался что-то изобразить глазами. Я так и не поняла его знаков: то ли мне дальше побуждать Нея к отплытию, то ли отговаривать от внезапного порыва.

— Нужно придумать, как переправить людей в Санс, — сказал Ней, так и не поворачиваясь ко мне.

— Зачем? — спросила я.

— В Саис прибудет фараон. Те из наших, кто останется в Египте, должны быть там же.

— Когда мы сбежим и пустимся через море к шарданским берегам, — без улыбки договорил Ксандр. — Ясно, что с нами пойдут не все, половина останутся. Нужно устроить так, чтобы они служили фараону, а не царевне. Тогда после нашего ухода им ничего не будет грозить.

— Фараон от них не откажется, — добавил Ней, — особенно сейчас, когда Ливия осмелела. Они ведь сохранят ему верность.

— Не то что мы, клятвопреступники, — мрачно проговорил Ксандр.

Я взглянула на него. С чего вдруг разговоры об отплытии? Все верно и правильно, но раньше Ней и слышать об этом не хотел. Что изменилось?

Не знаю, что увидел Ксандр в моем немом вопрошании. Наверное, только непонятные гримасы.

— Переправить людей в Саис несложно, — сказал он. — Царевне ведь не нравится, что ты проводишь столько времени здесь, в казармах. Скажи ей, что коль фараон переводит наших воинов в Саис, то остальной народ хочет последовать за ними. Для войны с ливийцами Мемфис и вправду слишком далек от моря.

Ней кивнул:

— Скажу. Хотя подозреваю, что Басетамон и не вспомнит о каких-то гребцах, оставшихся в Саисе. Если я уйду — прочее ей будет не важно.

— Трудность в том, чтобы переправить в Саис тебя самого, — проговорила я. — Ты ведь должен оставаться здесь?

— Да.

Я задумалась, глядя на «Семь сестер», легко покачивающийся у пристани без людей и груза.

— Отменить приказ царевны может только фараон.

— А фараону нужно, чтобы Ней предводительствовал войском в Саисе. В конце концов, Рамсес ему за это и платит, — рассудительно заметил Ксандр.

— Значит, надо известить Рамсеса, — сказала я. — Написать, что Ней сожалеет о невозможности прибыть в Саис лично, поскольку Басетамон желает его присутствия в Мемфисе. Я могу составить послание, меня достаточно учили здешнему письму.

— И тогда фараон прикажет Нею выступить в Саис, — кивнул Ксандр.

— Я приеду в Саис, разместим там людей, а потом те, кто захочет уплыть, уплывут. — Ней обернулся и хлопнул Ксандра по плечу: — Спасибо за помощь, старина. И тебе спасибо, сивилла. Так и сделаем.

Он повернулся и ушел прочь в темноту.

Я посмотрела ему вслед. Ксандр вздохнул и оперся на ограждение, глядя куда-то через реку.

— Что случилось? — спросила я. — Ты все это время, чуть не полночи, разговаривал с Неем?

Ксандр кивнул.

— Он просил никому не говорить. — Лицо его оставалось тревожным. Я стояла рядом, почти касаясь его плечом. — Ради нашей дружбы просил никому не рассказывать. Нужно уплывать, Чайка. — Он обнял меня, ища отклика. — Нужно не столько нам, сколько ему. И чем скорее, тем лучше.

— Хорошо, что вы поговорили.

— Я рад, что он наконец решился. Владычица благословит?

Я прислушалась. Речной ветер касался моих волос, пускал по воде легкую зыбь. Ничего необычного, ни следа Ее присутствия.

— Не знаю. Она не дает ответа.

— Нужно плыть, Чайка.

Я молча прикрыла глаза. Я по-прежнему не знала, что делать. Народ уйдет с Неем, прочие станут чем-то иным. Я могу остаться. Мне ничего не грозит, мое служение примут в храме Тота. Выбор был за мной.

Владычица хранила молчание.