Элгария, двадцать миль к северу от Элбертона

Лара Палмер поплотнее закуталась в плащ, чтобы защититься от ночного холода, и рассеянно стряхнула с ткани несколько приставших травинок. Они с Эйкином ехали в Элбертон. Лара всегда гордилась своей рассудительностью и понимала, что ехать ночью было не просто неразумно, но даже опасно! Однако выбора, похоже, не было, и она решила примириться с необходимостью. В последнее время она совершила несколько поступков, которые разумными не назовешь. Для нее самой было загадкой, как она осмелилась навести арбалет на королевского констебля. Но нельзя же было допустить, чтобы он увез Мэтью! Ее дядя был честный, порядочный человек: он пытался бы спорить с Джерамом Квинном, но в конце концов Мэтью все-таки отправился бы на суд в Эндерон. По мнению Лары, Берк Рэмзи получил по заслугам. Наверняка все жители Девондейла думали так же.

Вспомнив о Бране Люине, Лара опечалилась, а при мысли о том, какое горе принесла Мэтью эта потеря, ее охватила невыносимая тоска. Как несправедлива судьба! Мэтью так уважал своего отца, они так любили друг друга…

Лара почти не помнила мать Мэтью. Когда Джейнел умерла, ей и четырех лет не исполнилось. Мэтью был очень похож на нее, судя по двум портретам, которые Лара видела. Один – просто набросок углем – висел у Мэтью в комнате, а другой – картина, написанная заезжим художником сразу же после ее замужества. Лара предполагала, что на этой картине Джейнел лет двадцать. Несколько лет тому назад она поинтересовалась у матери, что за человек была Джейнел.

«Спокойная, сдержанная, мужественная, когда нужно», – ответила Ларе мать. По-видимому, она не ошибалась – если только дети и в самом деле похожи на своих родителей.

У Мэтью была такая светлая искренняя улыбка! Лара уже перестала обижаться на него за то, что он не хотел, чтобы она бежала вместе с ним. Когда Мэтью пытался вести себя благородно, он был просто невыносим! Она прекрасно может сама о себе позаботиться! Как-то раз ее мать заметила, что мужчины иногда ведут себя просто отвратительно, и Лара была с ней согласна. К тому же Мэтью до сих пор не удосужился попросить прощения за то, что хотел оставить ее в Девондейле! Может, просто потому, что они не имели возможности побеседовать спокойно.

В кроне дерева заухал филин, и Лара от неожиданности вздрогнула. Эйкин улыбнулся девушке.

– Это филин, – сказал он.

– Я знаю. Просто…

– Я тоже беспокоюсь за них, но нам лучше не останавливаться. Отец Томас наказал доехать до Элбертона за четыре-пять часов. Значит, мы должны приехать туда до полуночи.

Через некоторое время Лара сказала:

– Эйкин, можно у тебя кое-что спросить?

– Разумеется, – ответил он, повернувшись к ней.

– Ты ведь не обязан был с нами ехать. Почему же поехал?

– Ну… Отец Томас – мой священник. А когда пришел Фергус и сказал, что ему нужно помочь, я подумал, что так и следует поступить.

– И это вся причина?

– Ну да… да еще потому, что я знаю Мэта – да и тебя, коли на то пошло, – с самого детства. Мне не понравилось, что констебль задумал. Я не законник, но знаю, где правда.

– Значит, ты думаешь, что Мэтью поступил правильно? – спросила девушка.

Эйкин ответил не сразу:

– Этого я не говорил. В последние дни я много об этом думал… и, честно говоря, не знаю, правильно он поступил или нет. Не знаю и того, что бы я сам сделал на его месте. Фергус думает, что Мэт прав… но это не простой вопрос.

– Я понимаю, – сказала Лара. Она догадалась, что Эйкин не сводит с нее глаз, и продолжала: – В тот момент все было так ясно, а теперь… Мне еще никогда не приходилось нарушать закон.

– И мне тоже. Но по крайней мере я оказался в хорошей компании, – сказал Эйкин, улыбаясь Ларе. – Жизнь вообще непредсказуемая штука.

– Как ты думаешь, Мэтью посадят в тюрьму? – спросила девушка. – Он ведь хочет вернуться и отдаться в руки правосудия.

– Знаю, – ответил Эйкин. – Он со мной об этом говорил несколько дней тому назад. Может, это и не плохая мысль… не могу представить себе присяжных, которые сочтут его виновным в преднамеренном убийстве. Но я тебе уже говорил – я в законах не разбираюсь. Чем меньше с ними дела имеешь, вообще-то говоря, тем лучше. А ты согласна с Мэтью? Думаешь, он должен явиться на суд?

С той минуты, как она узнала от Коллина об этом замысле Мэтью, Лара почти ни о чем другом не думала.

– Нет, – задумчиво ответила она. – Но что-то нужно сделать. Само по себе это все не рассосется, да и Джерам Квинн вряд ли о нас забудет. Думаю, когда понадобится, я соображу, как поступить. Отцу Томасу я верю, так что подожду пока, посмотрю, как дело обернется. Не знаю, правильно ли мы сделали, что убежали, но ты ведь сам говоришь – тогда казалось, что так и нужно поступить.

– Да вдобавок ты к Мэтью неравнодушна! – поддразнил девушку Эйкин.

Лара почувствовала, что краснеет.

– А что, это так уж заметно?

– Только последний год – с тех пор, как ты стала в платье ходить, а не в одежде твоего брата. Но так тебе больше идет, – снова улыбнулся Эйкин.

Лара улыбнулась ему в ответ.

– С ними ведь ничего не случится, правда? – спросила она через некоторое время.

– Надеюсь. Отец Томас знает, что делает. Вообще-то, чего он только не знает! – сказал Эйкин, почесывая голову. – Мне кажется, что если бог кого и слушает, так это именно его…

Лара старалась не думать о том, что происходит в лагере. Но ее мысли все время возвращались к оставленным друзьям. Она с такой силой сжимала поводья, что рукам стало больно.

«Успокойся, – приказала она себе. – Успокойся».

– Коллин мне говорил, что ты уже бывал в Элбертоне, – наконец сказала она. – Он сильно отличается от Девондейла?

– Очень сильно, – со смехом ответил Эйкин. – Для одинокой девушки место вовсе не подходящее.

– Знаешь, мне приходилось бывать в больших городах, в Грейвенхейдже например, – презрительно фыркнула Лара. – Вряд ли там опаснее.

Эйкин снова засмеялся, но, заметив, как девушка гордо вскинула голову, добавил:

– Не обижайся, Элбертон вовсе не то, что Грейвенхейдж. Это просто ряд улиц, даже настоящей площади нет. Главная опасность в Элбертоне – это пристань. После наступления темноты туда лучше не соваться. Горожане гордятся тем, что у них не одна, а целых три таверны! Когда я там был в последний раз, в любой из них было куда легче ввязаться в драку, чем пропустить стаканчик. Впечатление такое, что грабителей и воров в городе больше, чем безобидных жителей.

– В самом деле? – спросила Лара, неприятно удивившись. – А почему их городской совет ничего не предпримет? Приличные люди не должны мириться с такими вещами.

– Официальные лица больше думают о том, как набить свои карманы, чем о нуждах города. Если только ничего не изменилось… но надежды на это мало. Мне кажется, что вся грязь, плавающая по Рузелару, оседает в Элбертоне.

– Что ж, остается надеяться, что там найдется приличный постоялый двор. Я уже восемь дней не спала в нормальной постели, а если мне не удастся помыться как следует, то вскоре… со мной и лошадь откажется ехать!

– Насколько я помню, постоялый двор там как раз очень даже неплох. В нем останавливаются большинство приплывающих по реке купцов. Называется он «Ничейная Гостиница».

– Неужели? – удивилась Лара. – Вот так название!

– В самом деле, – подтвердил Эйкин. – Это такая элбертонская шутка. Если путешественник кого-нибудь на улице спросит, где можно прилично поесть или остановиться на ночлег, ему ответят: «В „Ничейной Гостинице“». Представляешь, как люди удивляются?

– По-моему, это просто глупость. Надеюсь, ты так не шутил?

– Ну… Мы скоро уже приедем, – уклончиво ответил Эйкин. – Если ты посмотришь вперед, то увидишь, что над деревьями небо чуть-чуть светлее. Скорее всего это огни Элбертона.

Лара поняла, что Эйкин предпочел не отвечать на ее вопрос, но решила не настаивать и переменила тему разговора:

– А что же ты делал в Элбертоне, если это такое ужасное место?

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но там находится гильдия. Я в ней был подмастерьем целый год, как мой брат, а еще раньше – наш отец… конечно, когда был гораздо моложе.

– Гильдия, в самом деле? – Эйкин кивнул:

– Гильдии серебряных дел мастеров уже больше пятисот лет, – рассказал он. – Некогда Элбертон был гораздо больше. Когда Тирейн превратился в торговый порт, торговля в Элбертоне стала хиреть и наступили тяжелые времена, но гильдия серебряных дел мастеров никуда не переехала, да и большинство других тоже. В Тирейне-то цены с каждым годом растут, вот наши соседи из Сеннии (очень ловкие люди, кстати) и переплывают Южное море, чтобы здесь вести торговлю. Все, что они тут покупают, потом с большой выгодой перепродают в Баркоре.

– Понятно.

В Девондейле у отца Лары была красильня и кожевенная мастерская, так что девушка, помогавшая ему чуть не с детства, прекрасно разбиралась в сложностях деловой жизни.

– Скорее бы до города добраться, – сказал Эйкин. – Не очень-то мне хочется путешествовать по этой дороге ночью.

– Выбора у нас все равно нет, – мрачно откликнулась Лара.

Оба замолчали. Девушка заметила, что ее спутник стал внимательнее всматриваться в тени вдоль дороги. К счастью, последние несколько миль они проехали без всяких приключений.

Элбертон оказался именно таким, каким его описывал Эйкин: просто ряд улиц, большинство из которых в этот час были совершенно безлюдны. Немногие прохожие, которых они встретили, бросали на путешественников подозрительные взгляды и торопливо шли дальше. Впереди Лара увидела спокойно текущие воды Рузелара.

– Пристань находится в конце этой улицы, – показал Эйкин. – Отсюда видны уже корабли.

– Вижу, – ответила Лара. Она собиралась сказать что-то еще, но вдруг сморщилась, потянула носом воздух и спросила: – Боже мой, что это за кошмарный запах?

Эйкин тоже скорчил гримасу:

– Наверное, кожи дубят. Если память мне не изменяет, гильдия кожевенников находится за пристанью. А квартал прядильщиков шерсти вон там, слева.

Вывески многочисленных лавок, запертых на ночь, изображали все мыслимые товары – от рубашек до одеял. Уличные фонари рисовали на земле желтые круги света.

Вот показался изящный дом, на фасаде которого висел большой красный фонарь. Две девушки, едва ли намного старше Лары, стояли на тротуаре. Спереди вырез на их платьях был так глубок, что Лара открыла рот от изумления. Обе показались ей довольно привлекательными, хотя излишество макияжа и вредило впечатлению. Одна из девушек – блондинка – улыбнулась Эйкину, пристально глядя на него.

– Ты знаком с этой девушкой?

– Гм… ну не совсем… – ответил Эйкин и слегка покраснел.

– Странно, она тебя, кажется, узнала… Никогда не видела такого глубокого выреза, – добавила Лара, понизив голос. – Не понимаю, как можно в таком виде на людях показываться. И как она на тебя нахально уставилась! А если бы ее родители заметили?

– Не думаю, что ее родители живут в Элбертоне, – сказал Эйкин, оглядываясь через плечо.

– В самом деле? – удивилась Лара, задумавшись над новым для нее явлением – молодыми девушками, которые живут отдельно от родителей. – Они входят в какую-то гильдию?

– Гмм… вряд ли. – На этот раз пришел черед Эйкина удивиться новизне идеи.

Еще несколько кварталов они проехали молча, а затем Лара решилась спросить:

– Эйкин, что это был за дом?

– Понимаешь, это объяснить не очень просто… – начал ее спутник, стараясь не смотреть девушке в глаза. – Обычно такие дома называют…

– Ладно, неважно, мастер Джибб. Я уже сама догадалась. – И Лара презрительно фыркнула.

Эйкин глубоко вздохнул и некоторое время сосредоточенно поправлял что-то в уздечке своей лошади.

Еще несколько улиц – и вот путники подъехали к «Ничейной Гостинице». Из конюшни вышел человек, чтобы увести их лошадей. Пока Эйкин обговаривал с ним цену постоя, Лара рассматривала здание. Оно было гораздо больше, чем «Роза и Корона» в Девондейле, на окнах стояли горшки с цветами. Крыша была покрыта красной черепицей. Сквозь широкое окно, составленное из нескольких раскрашенных стекол, которые образовывали красивый узор, Лара увидела множество людей, сидевших в общей зале.

Когда Лара и Эйкин вошли внутрь, никто не обратил на них особого внимания. У камина на стуле сидел менестрель и играл на мандолине, напевая старинную балладу о гибели Кэтрин и Ролана, юных любовников, которые бросились со скалы в море. Когда он закончил петь, слушатели одобрительно захлопали в ладоши и потребовали еще песен.

Лара оглянулась по сторонам. Все было для нее ново: и веселые желтые занавески на окнах, резко контрастирующие с темным деревом рам, и флаги Элгарии, Селении и еще какой-то страны, висевшие над камином, и дощатый пол, посыпанный опилками, и картины на стенах, изображавшие корабли. Вся обстановка дышала уютом и удобством.

– Я сейчас вернусь, – произнес Эйкин. – Забыл скрипку в седельной сумке. Жди меня здесь.

Лара кивнула и подошла к ближайшему столу.

Сидевшие в углу мужчина и женщина в богатых одеждах бросили на нее мимолетный взгляд и, не ответив на ее улыбку, снова занялись своими напитками. Трое мужчин, похожих на матросов, с грубыми лицами и татуировками на руках, обернулись и с интересом посмотрели на девушку. Хотя от их внимания Лара почувствовала себя неловко, она не отвела глаза, и матросы отвернулись первыми.

На другом конце залы симпатичная служанка в нарядном белом переднике наливала из кувшина эль двум мужчинам и их дамам. На зеленых плащах мужчин были вышиты золотом инициалы герцогини Элиты. Одна из женщин, пухлая блондинка, улыбнулась и кивнула Ларе, но ни один из мужчин даже головы не повернул. Лара была скорее рада этому: Эйкин рассказывал ей, что семейство герцогини состояло в близком родстве с королем Малахом и на протяжении нескольких поколений правило Берном, южной провинцией Элгарии.

Менестрель запел очередную песню, и все посетители постоялого двора повернулись к нему. Лара хотела последовать их примеру, но тут кто-то положил руку ей на плечо. Один из матросов, которому выпивка придала смелости, решился подсесть к ее столу. Это был мужчина со смуглым лицом и совершенно черными волосами, довольно красивый. На вид лет ему было примерно столько же, сколько Эйкину. В левом ухе у него висела золотая серьга, а волосы были завязаны пучком на затылке.

– Привет, подружка, – сказал он, улыбаясь. – В первый раз в город приехала? – Оуэн положил ладонь на ее руку.

– Да, в первый, – ответила Лара, – но мы с вами, кажется, не знакомы.

Она попыталась высвободить руку, но Оуэн сильно сжал ее:

– Не знакомы? Что ж, это легко поправить. Оуэн Велч, к твоим услугам. А ты кто?

– А я девушка, которая ждет, что ее друг вот-вот вернется, – ответила Лара.

– Друг – это тот тип со светлыми волосами, с которым ты вошла? По-моему, он свалил и оставил тебя без всякой защиты.

– Он сейчас придет, – спокойно парировала Лара. Оуэн самодовольно обвел глазами залу:

– Ну… как бы то ни было, я тебе вот что скажу: раз уж взяла на абордаж отличный корабль, так не упускай его! Если ты, конечно, понимаешь, что я хочу сказать.

«Боже мой, почему он пристал именно ко мне?» – подумала Лара, а вслух сказала:

– Знаете, по-моему, вам уже пора идти.

– Идти? Но я же только что пришел! Кроме того, страшно утомлен мечтами… ты у меня из головы не выходишь с той самой минуты, как сюда вошла. – Оуэн широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– Извините, но меня это совершенно не интересует. – Ничуть не смутившись, Оуэн погладил руку Лары и сказал:

– Слушай, почему бы тебе не сменить флаг и не пересесть к нам? Выпили бы немного вместе…

Через мгновение улыбка сползла с его лица: он почувствовал, что острие кинжала уперлось ему в промежность.

– Если вы сию секунду не уберете вашу руку, – прошептала Лара с вежливой улыбкой, – остаток вечера вам с друзьями придется провести обсуждая вашу инвалидность.

Оуэн открыл рот, чтобы что-то сказать, но не произнес ни слова. Его глаза округлились. Он резко втянул в ноздри воздух, почувствовав, что кинжал подался вперед. Отпустив руку Лары, матрос медленно поднялся и сделал шаг назад, а затем поспешно ретировался к своим приятелям. Когда он уселся на свое место, они что-то сказали ему, но в ответ он лишь покачал головой, схватил со стола стакан и залпом выпил.

Менестрель уже почти допел балладу, в которой описывались приключения принца Тэлбота на острове Кальдерон, когда появился Эйкин. Лара засунула кинжал обратно в рукав платья и поднялась ему навстречу.

– Все в порядке? – спросил Эйкин.

– В полном, – ответила Лара и взяла его под руку.