Мы оба смотрим на грозно устремленный вперед ствол пушки, на массивную бронированную башню, на ребристые траки гусениц, провисшие под своей тяжестью.

И вдруг я слышу:

— Папа, купи мне такой большой танк.

— Зачем он тебе, малыш?

— Я буду убивать фашистов.

Да, это сказал он. Никто не объяснял ему, что такое фашизм. Он не знает, что такое война, и вряд ли осознает такое понятие, как смерть.

И тем не менее он это сказал. Значит, уже твердо усвоил: война и фашизм — это очень плохо. А ему всегда говорят: плохого быть не должно.

Что ответить ему? Сказать: убивать нельзя? Но я сам стрелял в фашистов. И так же готов поступать всегда. И я молчу. А сын нетерпеливо теребит меня за руку, ожидая ответа.

…Он не знает, что такое фашизм и что такое война. Ему недавно исполнилось три года, и над его головой всегда спокойное небо Родины.

Он идет рядом со мной, маленький человек. Все окружающее для него необычайно интересно, полно непонятного нам, взрослым, смысла и добра.

Мы проходим мимо небольшого сквера. Там, среди кружевных акаций, поднятый на высокий бетонный постамент, замер, как будто бы готовый в любую минуту вновь стремительно рвануться вперед, сокрушая на своем пути врагов, тяжелый танк. Один из тех, которые первыми ворвались в наш город, освобождая его от фашистских захватчиков.

Мимо проходят люди — мужчины, женщины, дети, старики. Одни торопятся по своим делам, другие неторопливо прогуливаются. В этот солнечный день люди не хотят думать о войне, многие вообще не помнят ее…

Но у подножья постамента, как обычно, лежат букеты живых цветов. Сейчас это тюльпаны, и трепетный весенний ветер ласково шевелит их огненно-красные лепестки.

* * *