Начинается утренняя пробежка. Я узнал, что Фредерик и Бернар рано утром отбыли на задание. Я сжимаю в руке маленький комок бумаги — записку для Октавия, хотя не уверен, что увижу его сегодня. Повезет ли мне, как вчера? Встречу ли я его на пути? Чтобы не споткнуться, приходится смотреть под ноги и соизмерять шаг с дорожным рельефом. Я урывками поглядываю вдаль, пытаясь отыскать друга. Он в пятидесяти метрах от меня — опустив голову, толкает тачку с черноземом. Я подбегаю ближе, нарочно поскальзываюсь, и меня заносит в его сторону. Я цепляюсь за его одежду, говорю: «Прости», но ему слышится: «О ши!»

Бегущий за мной Жерар едва успевает отскочить. Я бегу дальше. Остается надеяться, что мой друг проверит карман своей рубашки. Я замечаю его лицо — мертвенно-бледное, изнуренное — и чувствую себя виноватым.

Бежавшие впереди остановились и теперь ждут нас поодаль от лагеря. Стефан держится за голову. Жан-Люк снял капюшон, чтобы освободить рот. Сделав глубокий вдох, он объясняет:

— Нас забросали камнями. Попали в Стефана. Сбавляем скорость и возвращаемся: ему нужна медицинская помощь.

Наш раненый выходит из санчасти с повязкой на голове. Цезарь 4 собирает нас, чтобы разобраться в случившемся. Жан-Люк подробно описывает ситуацию:

— Мы уже отбежали от лагеря Мордоворота на сотню метров, когда…

— Называй его № 112, как принято, — поправляет Цезарь.

— …от лагеря № 112, когда в нас полетели первые камни. Я бежал последним в головной группе и насчитал штук шесть-семь. Они перестали кидать, когда попали в Стефана. Там было два парня, нижняя часть их лиц была прикрыта платками. Наверное, они дожидались нас на корточках в высокой траве. Я не погнался за ними, ведь я помню инструкцию: никогда не разлучаться. Поэтому мы пробежали еще двести метров и нашли безопасное место, вдали от зоны.

— Ты обмолвился о «головной группе» — разве вы бежали не все вместе?

Я решаю сделать ход конем:

— Это все из-за меня. Я поскользнулся у входа в лагерь. Пока я поднимался, другие успели отбежать далеко.

— На чем ты поскользнулся? — встревожено спрашивает наш начальник. — В этом виноват кто-нибудь еще?

— Может, парень с тачкой? — предполагает Жерар.

— Какой парень? — интересуется Цезарь.

Я вмешиваюсь в разговор — возможно, с излишней горячностью:

— Нет, дело только во мне! Наверное, попал ногой в ямку. Просто я немного отвлекся, и все.

— Не переживай. Мы всего лишь пытаемся разобраться, — успокаивает Цезарь. — Мы еще поговорим об этом вечером и выясним, какие меры можно принять.

Стефана освободили от борьбы. Похоже, Жерар пытается со мной сблизиться. Вероятно, его об этом попросили. Я делаю вид, что мне это нравится. После разучивания приемов мы обычно инсценируем казнь. Сегодня мы используем оружие и потому надели защитные кожаные воротники. Сначала Жерар учит меня душить очень тонкой железной проволокой под названием «рояльная струна», а затем с улыбкой достает шило и показывает, как проткнуть яремную вену или сонную артерию.

— Руки сильно пачкаются, — жалуется он, — но это самый эффективный способ быстрого и бесшумного убийства.

Ужасно хочется спросить, опробовал ли он эти приемы на практике, но я понимаю, что получу отказ, а вечером нарвусь на неприятности.

После обеда я впервые попадаю в «мастерскую» — просторное помещение с металлическими этажерками, которые забиты материалами и инструментами. Свободное пространство занимают длинные массивные столы. Сегодня меня учат, как превратить предметы обихода в оружие защиты, как ломать, резать, полировать авторучки, карандаши и зубные щетки. Жерар затачивает свое шило с одной стороны, чтобы сделать его острым, как лезвие. Повернувшись ко мне, он поясняет:

— Как видишь, теперь это идеальное колюще-режущее оружие.

Другие приступают к сварке металла. Жан-Люк и Арно надели толстые куртки, натянули серые перчатки и каски с черным козырьком. Я восхищенно наблюдаю за работой сварочного аппарата. Через пару минут они зажимают изделия в тисках и шлифуют их. Время ручного труда прекрасно подходит для обсуждения. Всех занимает главная тема — задание Бернара и Фредерика. Стефан высказывает предположение, чем они занимаются в момент нашего разговора:

— Наверняка «по-семейному» валяются в постели и отдыхают перед ночной экспедицией.

— Не завидую я им, — качает головой Жерар. — Время перед операцией тянется так медленно, это сущая пытка. А вот через пару часов я бы, наоборот, хотел оказаться на их месте.

По одобрительным улыбкам я понимаю, что все осведомлены о цели задания. У меня неприятное ощущение, будто именно я мешаю им говорить открыто. Я сосредотачиваюсь на заточке зубной щетки, только бы не встречаться с ними взглядами.

Чуть позже Жерар и Жан-Люк отводят меня в комнату, где установлена огромная ванна. Я должен снять плавки и немедля туда окунуться. Они хватают деревянные шесты метра по два длиной. «Бассейн» очень глубокий: я не достаю ногами до дна. Вода холодная, но терпимо.

— Мето, мы заметили, что ты не умеешь плавать. Немного потренируешься, и научишься. Ты должен понять, что вода сама удерживает твое тело на поверхности. Сожми эту палку обеими руками и поставь в центре бассейна. А теперь попробуй лечь на спину, расставив руки и ноги в стороны. Главное — не паникуй. Если возникнут проблемы, мы сразу тебя вытащим.

Я предпринимаю несколько безуспешных попыток.

— Не напрягай шею. Опусти уши под воду.

Я мысленно ставлю перед собой цель: оставаться пять секунд на плаву, затем десять. Чувствую, что получается. Если бы вода была чуть теплее, мне бы даже понравилось. Я закрываю глаза и держусь на поверхности пару минут. Мое тело словно вспоминает давно забытый навык.

Мои учителя довольны и разрешают мне вылезти из бассейна. Они будут понемногу тренировать меня каждый день.

— Ты не боишься, — поздравляет меня Жерар, — и у тебя есть способности. Скоро ты сможешь выходить в море и пользоваться аквалангом.

Так и подмывает спросить: «К каким заданиям меня готовят?» Но что толку? Я же знаю, что спрашивать бесполезно.

Вечером я должен прочитать и выучить наизусть карточку под названием:

ПРОЦЕСС ОБЕЗЗАРАЖИВАНИЯ ЗОН

Белые зоны не являются абсолютно безопасными. Дело в том, что там наблюдались цепные заражения.

Загрязненные почвы зараженных Зон изобилуют беспозвоночными, которые усваивают остатки отравленных растений. Эти животные, в свою очередь, пожираются насекомыми или птицами, заносят болезнетворные бактерии и вирусы в здоровые Зоны вместе со своими экскрементами. Насекомые могут способствовать распространению болезней, перенося пыльцу с инфицированных растений на здоровые.

Внимание! На данный момент не выявлено никаких фактов заражения человека от птицы, однако в целях безопасности при обнаружении птицы с выцветшими глазами (основной симптом) следует пристрелить ее и сжечь, чтобы она не могла заразить остальные звенья пищевой цепочки.

Важное напоминание: необходимо проводить регулярную проверку здоровых Зон.

Остров Эсби, на котором находится детская колония, был объявлен «Черной землей» в 1978 году. Впоследствии было официально запрещено приставать к его берегам, пока не будут получены весомые доказательства улучшения местной экосистемы.

Надежды на будущее

Фирма «Серебон» вывела обеззараживающий цветок ЭРВ4 (Экспериментальный Регенеративный Вид № 4), называемый также «надеждином». Это растение усваивает яды, содержащиеся в почве, и аккумулирует их в своих лепестках красного цвета. В конце лета посевы сжигаются, а в середине осени поля снова засеваются. Если растение зацветет синим, значит, почва полностью обеззаражена. Весь процесс занимает девятнадцать лет (или двести тридцать пять лунных месяцев).

Вся совокупность серых Зон постепенно окультуривается (после вырубки лесов и уничтожения старых жилищ).

Неумолимо приближается момент, которого я боюсь больше всего. Засунув в рукав пакетик с порошком, я первым направляюсь к столу с горячими напитками, давая понять остальным, что хочу заняться обслуживанием. Заметив мое рвение, они отходят в сторону и рассаживаются, негромко переговариваясь. Я поворачиваюсь к ним спиной. Все оказывается на удивление просто. Быстро окинув взглядом комнату, я мгновенно выполняю свое опасное задание и с облегчением отмечаю, что напиток не помутнел. Глубоко вздохнув, я беру в руки поднос. Пока чай остывает, Юпитер обращается к нам с речью:

— Мы должны очень серьезно отнестись к тому, что случилось сегодня утром. В ходе расследования, проведенного по свежим следам, так и не удалось выяснить, кто бросал камни. А пока что вы получите новый маршрут, который будет объявлен завтра утром.

— Может, это повстанцы, Мэтр? — спрашивает Стефан.

— Возможно, но маловероятно. Они редко отваживаются отходить от своих баз так далеко. Мето, что ты об этом думаешь? Ты ведь хорошо их знаешь.

— Мне кажется, они вполне на такое способны… Мэтр.

Мне льстит, что Юпитер поинтересовался моим мнением в присутствии остальных. В кои-то веки я почувствовал собственную значимость… Я улыбаюсь, когда он подносит чай к губам. Остальные следуют его примеру. Я замечаю лишь легкую гримасу на его лице после первого глотка. Затем он осушает чашку, не проявляя ни малейших эмоций. Значит, Ромул не обманул — задание неопасное.

— Вопросов сегодня нет, Мето?

— Нет.

Я возвращаюсь в свою комнату, чтобы дождаться сюрприза — возможно, скорой встречи с Клавдием. Но я довольно быстро скисаю: на сей раз моя дверь крепко заперта. Проверю ее еще раз перед тем, как погасить свет. Но скорее всего это случится не сегодня.

Утром мы совершаем пробежку по новому маршруту. Мы движемся медленнее, чем обычно, поскольку тропа едва различима. Добравшись до пляжа, мы ускоряем темп и устраиваем импровизированные забеги наперегонки по двое. Я мобилизую всю свою энергию и показываю неплохой результат. Затем осмеливаюсь спросить:

— Вы никогда не играете в инч в группе «Э»?

— Никогда, — отвечает Жан-Люк, — это официально запрещено. Цезари боятся, что мы поранимся.

— Скучаете по игре?

— Нет, нужно уметь переворачивать страницу.

Эта фраза кажется заученной и звучит неубедительно. Мы отправляемся обратно к Дому. На выходе из душа я сталкиваюсь с Цезарем 4 и замечаю страх у него во взгляде. Он так сильно обеспокоен, что даже не отвечает на наши приветствия. Как только мы заходим в класс, Цезарь 2 сообщает, что прошлой ночью у Юпитера был тяжелый приступ.

— Это уже не первый. Он оправился, но мы не на шутку испугались. Вдобавок мы только что узнали, что ваших товарищей арестовали вчера вечером. Их допросили и посадили в портовую тюрьму. Вы знаете, мы не оставим их в беде и в ближайшее время будет организована экспедиция, чтобы вернуть их обратно. Мето, следуй за мной. Я должен выяснить с тобой один вопрос.

Я иду за ним по коридорам, и от страха к горлу подступает комок. Вероятно, он вспомнил про вчерашний отвар, и значит, меня разоблачили. Я вхожу в контору с таким же чувством, как и несколько месяцев назад, когда мог попасть в холодильник за малейшее нарушение устава. Напротив меня — трое, и лица их серьезны.

— Мето, сегодня ночью ты будешь отправлен в портовую тюрьму. Только ты сможешь пролезть через вентиляционную трубу. Остальные либо слишком высокие, либо слишком крупные. Мы начертим для тебя план конторы, которую тебе предстоит обыскать. Ты пробудешь там не больше пятнадцати минут. Цезарь 3 объяснит детали. Только ни слова другим членам группы! Твои товарищи не поймут, почему мы так скоро дали шанс мальчику, который еще совсем недавно пытался играть против нас. Не думай, будто мы тебе доверяем. Мы знаем твое слабое место. Если ты сдашься и все разболтаешь, торжественно клянусь, что тотчас же прикажу казнить твоего друга Октавия, а также отрубить по пальцу Марку и Клавдию. Ясно я выражаюсь?

— Предельно ясно, Цезарь.

Я выхожу из конторы в приподнятом настроении: на минуту я уж было подумал, что настал мой смертный час… Цезарь 3 ведет меня по коридорам в комнату, где мы подготавливали ту злополучную экспедицию к Грамотею. Квинт тоже там. Через силу улыбаюсь ему в ответ. Он говорит:

— Рад снова тебя видеть, Мето. Я знал, что мы сработаемся.

— Здравствуй, Квинт.

Мы рассаживаемся вокруг стола, и Цезарь открывает папку с чертежами и фотографиями. Сначала он предлагает мне взглянуть на общий план тюрьмы и несколько снимков фасада. Он указывает на люк, куда мне придется залезть:

— Он расположен сбоку, в темном закутке, рядом с кухнями и мусорными баками. Квинт постоит на страже и, если понадобится, прикроет тебя. Это крыло здания по ночам пустует.

Цезарь показывает план подвала и уточняет, какую дверь я должен буду взломать, чтобы в него проникнуть. Затем я по мебели должен добраться до вентиляционной трубы. Нужно выучить назубок длинный маршрут — два метра влево, три метра вправо, потом два метра вправо, один метр влево и т. д., — по которому придется проползти в кромешной темноте до нужного люка. Я задумчиво чешу голову, и тогда он объясняет:

— Внутри трубы ты должен полагаться только на свою память. Ты повторишь этот маршрут здесь с завязанными глазами. Вот комната, где хранятся необходимые нам сведения: это кабинет директора. Внутри на стене, справа от двери, ты найдешь доску с карточками заключенных. Тебе достаточно отыскать имена своих товарищей и узнать номера их камер. Затем ты вернешься в трубу и поползешь обратно. Если хорошо подготовишься, это будет нетрудно. Вызубри все наизусть. А я пока схожу вместе с Квинтом за снаряжением.

Я возвращаюсь к началу досье и записываю все вопросы, которые приходят на ум. Рассчитывать мне будет не на кого, так что нужно как следует подготовиться. Цезарь приносит мел, рулетку и небольшую сумку. Вместе с Квинтом он начинает рисовать на полу путь, который мне необходимо пройти в темноте. Я роюсь в сумке, стоящей у моих ног. Железные прутья различной толщины, ключи, какие-то инструменты, миниатюрный фонарик цилиндрической формы. Затем я учусь вслепую ползать по чертежу. Мы констатируем, что я стираю рисунок, а значит, не учитываю ширину трубы.

— Цезарь, а в Доме нет каких-нибудь похожих труб, чтобы я мог измерить свободное пространство и привыкнуть к ощущениям, которые буду испытывать?

— Отличная мысль! Сейчас разузнаю.

Я ничего не делаю — просто дожидаюсь возвращения Цезаря. Предвижу, что это станет тяжелым испытанием для моего организма и нервной системы. Я готовлюсь к страданиям, а возможно, и к провалу. Думаю о шантаже, висящем надо мной, как Дамоклов меч. Если, вопреки всем моим стараниям, меня все-таки схватят, они могут заподозрить, что я сдался нарочно. Что станет тогда с моими друзьями? Я больше всего волнуюсь за Октавия, ведь Клавдий рискует не так сильно — он на гарантии. Ну а Марк, если верить Ромулу, уже покинул остров.

Цезарь возвращается и уводит меня в подвал Дома. Мы входим в сырое и грязное помещение. Он помогает мне подтянуться до люка, и я залезаю в трубу. Я сразу понимаю всю сложность задачи. Крайняя теснота ограничивает движения, продвигаюсь я очень медленно и с большим трудом. На пару минут я застреваю, когда моя рубашка цепляется за какой-то металлический выступ. Придется надеть такой же комбинезон, как у Цезарей, и натянуть кожаные перчатки, чтобы руки не скользили от пота.

После обеда я повторяю утренние упражнения. Около шести вечера принимаю душ, ужинаю в компании Квинта и иду прилечь на пару часов.

С наступлением темноты за мной приходит Цезарь 3. Мы встречаемся с моим напарником у северного входа. Цезарь напутствует нас:

— Идите, ребята. Следуйте инструкциям, и все будет хорошо.

Спустя четверть часа ходьбы при полной луне я замечаю пристань. Нас поджидает лодка, на ней — полдесятка солдат. Они стоят на часах, уставившись на оружие, которое сжимают обеими руками. Лиц я не различаю. Квинт объясняет, зачем они здесь:

— Они понадобятся на втором этапе. Как только выяснишь, где находятся Бернар и Фредерик, они вступят в бой. Мы дождемся конца операции в лодке, а затем вернемся обратно.

Двигатель заводится, и мы покидаем остров. Я вспоминаю отрывок из фильма, который нам иногда показывали по вечерам в Доме. Ветер, море и скорость — все это я уже видел на экране, а теперь переживаю наяву. Хоть я испытываю страх, он не в силах прогнать ощущение счастья. Я чувствую облегчение оттого, что удаляюсь от острова, пусть на короткое время. Однако вскоре поездка уже кажется слишком долгой, а эйфория уступает место физическому недомоганию. Меня тошнит. К счастью, мы прибываем всего через десять минут после того, как появляются первые симптомы моей слабости. Лоцман вырубает мотор, и остаток пути мы плывем по инерции, в полной тишине. Квинт высаживается первым. Он жестом велит мне обождать и исчезает, а через пару секунд подзывает к себе. По пустынному понтону мы добираемся до места, заставленного очень большими ящиками из ржавого металла, где, наверное, хранились товары. Я прохожу вперед: кажется, Квинту трудно ориентироваться. По фотографиям я узнаю главный фасад тюрьмы. Вход охраняют трое часовых. Они держат на поводке собаку. Рядом свалены в кучу мешки с песком — для защиты в случае нападения. Мы делаем большой крюк и оказываемся у цели.

Подвальная дверь легко поддается. Я проникаю внутрь. Дежурные лампочки позволяют ориентироваться, не включая фонарик. На двери помещения, ведущего к вентиляционной трубе, нет замка. Это кладовка, куда сложена кухонная утварь. Поставив картонные коробки друг на друга, я сооружаю лестницу и добираюсь до трубы. Похоже, она такого же размера, как и в Доме. Мне кажется, будто я двигаюсь очень шумно и медленно. Но вот я уже над конторой. Люк поддается с трудом. Я падаю на ковер. Пол дрожит, и мне остается лишь надеяться, что в помещениях действительно никого нет. Я достаю фонарик, направляюсь прямиком к доске и без труда нахожу две карточки: Эрик Н. и Дени Ф., оба — в 118Д. Я ставлю стул на кресло и залезаю обратно в трубу. Фонарик освещает большую фотографию с тремя улыбчивыми стариками в черных костюмах. На пару секунд я задерживаю взгляд на одном из них. Даже не знаю, что заставляет меня на него таращиться. Услышав крики снаружи, я возвращаюсь к реальности. Надеюсь, меня не заметили, а Квинта не засекли. Я отправляюсь в обратный путь, продвигаюсь осторожно, прислушиваясь к малейшим звукам. Кругом снова тишина. Когда я вылезаю из отдушины, Квинта на месте нет. На минуту я прижимаюсь к стене, а затем решаю залезть обратно, но снова застываю, услышав шаги и голоса:

— Опять кто-то из этих подкидышей рылся в мусорных баках. Не дети, а крысы. Нужно будет выгнать их раз и навсегда.

— Согласен, — отвечает другой запыхавшийся голос, — только зря гнался за этим подлецом.

Я жду, пока они удалятся, а затем делаю такой же крюк, как и по дороге сюда, подолгу простаивая за металлическими ящиками. Вдруг кто-то зажимает мне ладонью рот и хватает за правую руку.

— Это я, Квинт. Получилось?

Когда он разжимает объятия, я шепчу: «Да» и мы бежим к понтону.

— Ну что, малыш? — спрашивает солдат внизу лестницы.

— Они в 118Д.

— Ладно. Отойдите.

В заранее установленном порядке и без всякой суматохи солдаты покидают лодку. Меня поражает, как молоды некоторые из них. Видимо, это «бракованные», пережившие операцию на зонах памяти, о которых мне рассказывал Страшняк: при стычках их приносят в жертву первыми. Мы спускаемся и устраиваемся в каюте лоцмана. Квинт рассказывает об инциденте с охранниками:

— Это их собака меня учуяла. Они отвязали ее, чтоб она погонялась за кошкой. Я слышал, как они спорили: поймает — не поймает. Вернувшись ни с чем, собака услыхала мой запах и подошла, но нападать не стала. Я ее даже погладил. Но беда в том, что она не захотела от меня уходить. Когда они позвали ее, я решил отвлечь их внимание и увести подальше от тебя.

— Тебе повезло с собакой!

— Не знаю, в чем дело, но она сразу же принялась меня облизывать. Наверное, почувствовала, что я не боюсь ее и не желаю ей зла.

Вдруг мы слышим мощные взрывы и решаем подняться на понтон, чтобы оценить ситуацию. Напротив тюрьмы лопаются световые шары. Идет небольшая перестрелка. Затем минут десять царит тягостная тишина. Солдаты возвращаются бегом. Самые последние несут раненых. Квинт знаком подзывает меня и заталкивает в каморку со швабрами.

— Не высовывайся. Бернар и Фредерик не должны знать, что ты здесь, — шепчет он заговорщическим тоном. — До скорого.

Моторы включаются. Мы быстро выходим из порта. Я приоткрываю дверь и в просвете могу различить часть отряда. Трое солдат ухаживают за раненым товарищем. Поодаль лежат два бездыханных щуплых тела. Я вспоминаю их грустные детские лица и спины, согнувшиеся под весом оружия. Долго бы они не протянули. Я закрываю створку и сажусь на пол, но не плачу. Обратный путь кажется короче. По прибытии я терпеливо жду больше четверти часа, пока мне не разрешают выйти из убежища. Я возвращаюсь в свою комнату, где меня ждут сэндвич и стакан молока. Я засыпаю прямо в верхней одежде.

Утром я принимаю душ перед пробежкой. Странно: все спрашивают, как я себя чувствую. Я не пытаюсь разузнать подробности и соглашаюсь с тем, что считается официальной версией. Мне также «сообщают» об освобождении Бернара и Фредерика, которые отдыхают в своих комнатах. Юпитеру лучше, но он прикован к постели. Нам разрешают вернуться на свой обычный маршрут: оба мальчика, бросавшие камни, нейтрализованы. Уж не знаю, что подразумевается под этим словом. Я становлюсь в шеренге предпоследним — на тот случай, если повезет встретиться с Октавием. Я замечаю его в последний момент. Он повернулся спиной и опустил руки вдоль туловища. Я сбавляю скорость, чтобы меня обогнали. Он трогает меня за руку. Это больше похоже на удар, чем на дружеский жест. Я — словно мягкий камешек в его пальцах. Я обгоняю Стефана и настигаю остальных, а затем спешу в туалет, чтобы узнать, о чем он просит.

Лезвие.

Это слово звенит в ушах, а по телу бегут мурашки. Что он хочет сделать? Кого-нибудь убить или покончить с собой? Он чувствует опасность?

Как и в Доме, я выхожу только после того, как съедаю записку.

Перед уроком борьбы меня вызывают на «контрольный медосмотр». Я снова в конторе Цезарей. Обстановка не столь напряженная, как накануне, и мне даже разрешают сесть.

— От имени Юпитера благодарим тебя за эффективность и пунктуальность. Задание выполнено идеально. Ты делаешь успехи, Мето. Мне известно, что ты с интересом читаешь Свод законов. Тебе знаком закон № 9?

— Никогда не говори с другими членами группы о своих заданиях.

Он одобрительно кивает, а я широко улыбаюсь. Мне становится не по себе от похвал Юпитера, которого я хладнокровно отравил два дня назад.

После обеда я снова получаю разрешение на урок плавания. Упражнения на животе. Меня учат двигаться вперед при помощи рук и ног. Я привыкаю к холодной воде и приятно провожу время.

Во время занятий в мастерской я полирую рукоятку своей зубной щетки и одновременно ищу лезвие, которое легко украсть и спрятать. Случайно обнаруживаю под верстаком запасное лезвие для большого резака. Режущая кромка почти не затупилась. Я засовываю его в носок. Этот кусочек металла постоянно напоминает о себе, мало-помалу сползая к подошве.

Вечером меня ждет приятный сюрприз. В своей папке я нахожу ту самую фотографию со стариками, которую приметил в тюремном кабинете. Прямо на ней написаны имена. Слева направо: Марк-Аврелий Р., Артюр Ф. и Луи Г. Мое внимание привлекает лицо первого. Я знаю только одного человека такого же возраста — Юпитера, но уверен, что встречал этого Марка-Аврелия раньше. Возможно, в предыдущей жизни. Я беру карточку, лежащую сверху:

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ БЕЛЫХ ЗОН

Согласно рекомендациям АНСЗ, во всех Зонах приняты равноценные демократические законы. В качестве руководства избрана коллегия мудрецов, управляющая каждой Зоной справедливо и жестко. Срок их полномочий соответствует исключительному положению, в котором находится человечество, и ограничен девятнадцатью годами. Они избираются среди наиболее уважаемых, порядочных, а главное, богатых людей во избежание всякого рода коррупции и расхищения бюджетных средств.

Гражданам предоставляется возможность предлагать поправки к существующим законам в форме петиций. Петиция принимается при условии, если под ней подписывается не менее трети населения.

Внимание! На настоящий момент не было подано ни одной петиции, поскольку благая воля властей признается всем населением.

В Зоне № 17 тремя нашими мудрецами являются:

Марк-Аврелий Р. — Семьдесят лет, промышленник, специализирующийся на химическом оружии и его дезактивации, обладатель патента на ЭРВ4.

Артюр Ф. — Семьдесят шесть лет, изготовитель фармацевтической продукции (медикаментов, вакцин и т. п.).

Луи Г. — Шестьдесят лет, дистрибьютор пищевой продукции.

Меня удивляет, что в этой карточке говорится о «благой воле властей», хотя Юпитер заставляет нас выполнять секретные и, вероятно, нелегальные задания, из-за которых мои «товарищи» попали в тюрьму. Но я не думаю, что вечером смогу задать вопрос на эту тему.

Поскольку вчера Мэтра не было, темой обсуждения становятся он и его подвиги. Я узнаю, что Юпитер — ученый и гениальный врач, искусный хирург, который, несмотря на свой возраст, не пропускает ни одной операции. Они пытаются убедить самих себя или просто не знают, что мозг некоторых детей был поврежден из-за неумелых действий Юпитера? Они сожалеют о том, что научное сообщество не признает в нем первооткрывателя. Похоже, Юпитер нашел радикальный способ ограничить и даже свести на нет потребление детьми сахара, вызывающего такие напасти, как кариес и ожирение. Новый продукт стимулирует рост волос в горле, и застревающий в них сахар вызывает очень неприятное удушье. Я чуть не прыснул со смеху. Юпитера восхваляют как образцового отца, который пожертвовал всем ради двух своих детей. Цезарь 3 называет его политическим провидцем за то, что он очень рано осознал необходимость сохранения редких природных ресурсов, например, пресной воды. Юпитер предписал сбор дождевой воды, ограничение пользования душем и много другого…

Вскоре я слышу лишь обрывки разговора, словно мой мозг отказывается слушать дальше. Из раздумий меня выводит весьма бурное выступление Стефана:

— A сколько он сделал для нашего интеллектуального, физического и нравственного воспитания! Как подумаешь об участи подкидышей в других колониях…

— Простите, — говорю я, внезапно заинтересовавшись, — не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

— Нет, — отрезает Цезарь, — тебе это неинтересно, да уже и поздно. До свидания, ребята.

Я возвращаюсь в свою комнату в сильном раздражении. Хочется выть от злости и отвращения. Я закрываю глаза и вспоминаю друзей, минуты, когда мы были вместе, например, когда мы, обмениваясь шутками, чинили броню перед матчем на пляже. Вспоминаю, как я смотрел на спящую Еву.

Характерный скрежет ключа в замке возвещает о приходе Ромула. Я не свожу глаз с двери несколько долгих минут. Он входит с радостным видом:

— Привет, дружище. В последнее время ты проявил себя смельчаком и честно заслужил награду. Завтра в это же время — на целых десять минут — меня заменит твой друг Клавдий. Как видишь, я тоже умею держать слово. Спокойной ночи.

Утром Октавия на дороге нет. Возможно, так даже лучше. Меня беспокоит, что он сделал бы этим лезвием? День растягивается до бесконечности. Просто не терпится встретиться вечером с Клавдием! Во второй половине дня появляются Бернар и Фредерик. По их лицам видно, что после возвращения и провала задания они подверглись серьезным испытаниям.

На уроке мне не дают никаких новых документов — лишь простую памятку:

Выучить наизусть все подчеркнутые отрывки.

Уметь пояснять детали на фотографиях.

Знать даты и уметь заполнять немые карты.

Экзамен через два дня.

Я принимаюсь заново перебирать карточки. Там наверняка есть сведения, которые я смогу лучше понять при повторном прочтении. Все так ново, так необычно.

Юпитер снова засиживается с нами допоздна. Когда я остаюсь один, он подходит, трогает меня за плечо, как брата или сына, и добродушно улыбается.

Я спрашиваю, что сталось с беженцами, высланными из пригодных для жизни Зон на кораблях. Ученики переглядываются, но никто не отваживается ответить. Эту обязанность берет на себя Цезарь 2:

— У нас нет точных сведений на этот счет. Мы знаем, что многие отправились просить убежища у правителей наименее населенных белых Зон. Некоторые добились аудиенции путем подкупа или благодаря высокому уровню компетентности. Пассажиры с других кораблей предпочли окончательно бросить якорь в паре кабельтовых от берега. Они занимаются рыбной ловлей и гидропоникой — выращивают в основном сою. Иногда с ними контактируют коммерсанты из белых Зон. У нас нет никаких известий о многих суднах: междоусобные столкновения, пиратство, непроизвольная или умышленная посадка на мель… Очевидно, некоторые экипажи бесследно исчезли.

Я топчусь на месте в своей комнате. Я готов. Эти десять минут покажутся мне очень короткими, поэтому я пытаюсь привести мысли в порядок. Он здесь. Выглядит не лучшим образом. Мы пожимаем друг другу руки. Он отступает первым и начинает:

— Я объясню тебе положение дел в двух словах, ты сделаешь то же самое, а затем мы поговорим об Октавии, который меня очень беспокоит.

Он говорит быстро, зная, что времени у нас в обрез:

— В первые дни я был с ним. Нам то и дело устраивали побои, а потом посадили в холодильник. Затем нас разлучили. Несколько дней меня показывали малышам в цезарской форме, а потом заставили подписать кровью — да-да, своей кровью — клятву верности. Теперь меня сопровождает «сторожевой пес» по имени Секст, и мы выполняем задания по надзору, в основном ночью. Мы контролируем слуг как снаружи, так и внутри и высматриваем, за что бы их наказать. Из-за этой работы все меня ненавидят — такова их цель, но это позволяет мне встречаться и общаться с кучей народу. Я с радостью узнал, что многие дети, пропавшие без вести в бою, на самом деле живы и работают практически по всему острову. Думаю, на сегодняшний день подтверждена лишь смерть Тиберия. Теперь твоя очередь.

Я вкратце рассказываю о проведенных здесь неделях, и он снова берет слово:

— Если сопоставлять сведения, которые каждый из нас будет собирать поодиночке, мы раскроем все секреты Дома и его «винтиков» и сможем составить план бегства. Пока что у нас есть одно срочное дело: Октавий страдает от серьезной инфекции в порванном ухе. Начальник нашего лагеря об этом знает, но хочет, чтобы наш собрат еще немного помучился, а затем начал молить о пощаде и поклялся в верности до гроба. Думаю, он попросил у тебя лезвие, чтобы прооперировать себя самостоятельно. Нужно найти другой выход. Я думал, ты сумеешь достать лекарство, как в тот раз, когда ты облегчил мучения Страшняка.

— Разумеется, я сумел бы, но они наблюдают за коридорами по ночам. Они знают, что недавно я ходил воровать лекарства с Шаманом. Ну и потом, пришлось бы посвятить в тайну Ромула: он один решает, оставлять ли дверь моей комнаты на ночь открытой. Как быть?

— С проблемой наблюдения я разберусь, а насчет ключа подумай сам. Больше ничего не передавай Октавию самостоятельно. Есть новости от Марка?

Я сообщаю о том, что узнал. Он сверяется с часами и говорит:

— Ну, мне пора.

Перед тем как закрыть дверь, он задумчиво добавляет:

— О нем ходит странный слух: якобы он родственник Юпитера.