Я просыпаюсь раньше других. Надо быть начеку. Я ожидаю со дня на день подвоха, который отправит меня прямиком в цепкие лапы Шамана. Уверен, что дни мои сочтены, и не знаю, от кого ждать помощи. Эти недоумки, Рваные Уши, так перед ним трепещут, что никто из них и не подумает вмешаться. Даже Страшняк, который столь многое понял. Если бы только они знали, что их «колдун» и не волшебник вовсе, что на его полках стоят те же снадобья, какими пользуются в Доме… Мои братья, разумеется, согласятся мне помочь, но, несомненно, лишатся жизни без суда и следствия, если решатся войти в запретные двери Промежутка. Я должен выкарабкиваться сам. Быть настороже и стараться не попасть в расставленные сети.

Как он догадался, что это я? Кто-то заметил, как я тащил таблетки, и выдал меня? Но я уверен, что той ночью все вокруг спали. А может, сам Шаман застукал меня и знает, что я видел его без плаща, который обычно скрывает его от макушки до пят… Может, он прячет под плащом свое хлипкое тельце? Странное у него лицо, гладкое, безбородое… Может, у него та же болезнь, что у Ромула и Рема? И он их брат? Это объяснило бы его присутствие здесь: например, он следит за Рваными Ушами и информирует Юпитера о планах нападений на Дом. Если бы у меня были ответы, я и сам бы справился.

А Марк? Я обязательно должен ему помочь, прежде чем меня заточат в Промежуток. Или прежде, чем я сбегу с острова. Его должен кто-то прикрывать, когда он сунется ночью в пещеру.

Вижу Клавдия, он спускается из своей ниши. Клавдий расспрашивает меня о беседе со Страшняком. Об истории с таблетками я умалчиваю:

— Помнишь тетрадку, что я нашел перед нашим бегством? В ней рядом с нашими именами стояли буквы П, Э или В? Я частично разгадал этот ребус: те, у кого П, становятся слугами или солдатами. Явно не наш случай, ведь у тебя была буква В, а у меня — Э.

— Ты знаешь, что означает П?

— Я думал об этом ночью. П — первая буква слова. Возможно, это слово — «покорный». Ее ставили рядом с именами тех, кто подчинялся не раздумывая. Две другие, быть может, означают, что ребенок рекомендован для работы, где нужно думать. Например, на должность Цезаря.

— Но как же они превращают нормальных ребят вроде нас в ужасных Цезарей? Ты выглядишь усталым, Мето. Неужели эта задачка помешала тебе выспаться?

Не хочу ему лгать, поэтому меняю тему разговора:

— Я говорил со Страшняком про Марка и его желание во что бы то ни стало пойти в ту пещеру и найти ребенка. Страшняк нам поможет. Думаю, не стоит с этим затягивать. Марк очень быстро догадается, что ему подсыпают снотворное, как в Доме. Если он поймет, что это делаем мы, то начнет действовать в одиночку, и мы не сможем его защитить.

— Ну так пойдем туда завтра вечером и покончим со всей этой историей, — предлагает Клавдий.

— Я должен прежде переговорить со Страшняком.

За завтраком Марк подозрительно на меня посматривает. Может, уже догадался? Или заметил, что я с опаской выбираю еду, принюхиваясь к тому, что кладу в рот, глотаю маленькими порциями и долго пережевываю пищу, чтобы различить малейшую странность вкуса?

То, что мне рассказали вчера о Черпаке, внушает надежду. Раз наш повар не слишком жалует Рваных Ушей, разве он станет травить меня им в угоду? Я должен познакомиться с ним поближе и подружиться. Я убежден, что на этом острове лишь те, кто находится вне кругов и кланов, достойны доверия. Я тотчас сообщаю друзьям о своем намерении пообщаться с Черпаком. Они охотно меня поддерживают.

— Теперь, когда мы стали свободнее, это не проблема, — говорит Октавий. — Все дело только в нем самом. Захочет ли он принять тебя? Иногда к нему не подступиться.

— Я провожу тебя после работы, — предлагает Марк, — он меня любит.

— Вот и отлично.

— Он зовет нашего Марка «мой цыпленочек», — хмыкает Клавдий. — Но если б ты видел, с каким азартом он рубит цыплячьи головы, то испугался бы.

Сегодня день тяжелый. Мы долбим и выносим строительный мусор до самого вечера. В этом есть хоть одна радость: работа помогает забыть о нависшей надо мной угрозе. Как договаривались, Марк знакомит нас с Черпаком. Тот встречает меня холодно, с презрительной усмешкой, давая понять, что я ничем ему не интересен. Тогда мой друг принимается нахваливать меня с удвоенным рвением:

— Он очень умный парень, он решил много сложных задач, когда мы были в Доме, да и теперь тоже…

Повар нетерпеливо перебивает его:

— Мето? Кажется, так тебя зовут? Скажу откровенно: готов снять перед тобой шляпу, если ты придумаешь, как удрать с этого чертова острова и оказаться в большом мире!

— Это входит в мои планы. Если я не погибну слишком быстро, то найду способ, обещаю тебе.

Повар смотрит на меня не моргая. Кажется, мое замечание возымело успех, и Черпак мне поверил. На прощание он нам подмигивает и говорит:

— Ну, тогда до скорого, парнишки.

Марк недоумевает:

— Почему ты сказал ему «Если не погибну слишком быстро»? И вообще, ты сегодня какой-то странный. Тебе угрожают?

Я делаю вид, что не понял, но он не отстает:

— Мето, если мы хотим здесь выжить, то должны полностью доверять друг другу. Во всяком случае, я в тебе никогда не усомнюсь. И рассчитываю, что это взаимно.

— Разумеется! — уверяю я.

— Неужели ты считаешь возможным покинуть остров? Раз так, то и я с тобой!

— У меня и в мыслях не было бежать без тебя!

Мы молча присоединяемся к остальным.

После ужина я, как повелось, подхожу к бывшему монстру-солдату. Друзья не сердятся на меня, они думают, что я расспрошу его об острове и о Доме, а потом все им передам. Мне все больше нравится общество Страшняка, который, несмотря на свой солидный жизненный опыт говорит со мной как с равным. К тому же меня задела за живое его собственная история, тот тяжкий выбор, который ему пришлось сделать. Ну, и потом, мне кажется, что он тоже ко мне привязался.

— Привет, Страшняк!

— Привет, Мето! Я кое-что разузнал. Теперь, когда я вышел из игры, мне труднее быть в курсе дел. Некоторые здесь очень многим обязаны мне, иные даже жизнью, но они соглашаются говорить со мной лишь на одном условии.

— На каком?

— Всегда на одном и том же. Они говорят: «Я даю тебе эти сведения при условии, что ты пообещаешь никогда больше ко мне не обращаться». Поэтому я стараюсь не приставать к ним по мелочам.

— Понимаю. Спасибо тебе за все, что ты для нас делаешь.

— Я знаю, что ты так же поступил бы ради меня. Верно, Мето?

— Конечно, — говорю я тихо.

— Но вернемся к нашему делу. Несколько членов общины подтвердили, что Хамелеоны вступили в тайную сделку с посланниками Дома; посланники, если верить слухам, готовы объявить перемирие и даже вернуть им тело Еонехлама, пропавшего во время вашего побега. Мои информаторы не знают, что Хамелеоны могут предложить взамен, но, возможно, речь идет о твоем друге. Ты знаешь, что в той тетрадке, с именами и буквами, только у Марка не было буквы…

— Ты заглядывал в тетрадку, которую я стащил из Дома? А другие документы видел?

— Сам не видел. Но знакомый мне человек работает с бумагами. В его обязанности входит изучать все в подробностях и даже заучивать наизусть. Чтобы меньше было неприятностей в случае кражи.

— Так ты можешь мне сказать, чему соответствуют буквы В и Э?

— Уверен, что ты и сам разберешься. Не будем тратить на это время. Вернемся к нашему делу. У нас две возможности. Раскрыть заговор, используя анонимное письмо, Первому Кругу. Тогда Хамелеонов вызовут, и они сговорятся все отрицать. Потом они аннулируют свой обмен с Домом, и тема будет закрыта. Другая возможность — выследить их и разоблачить их переговоры, но этот путь, как ты понимаешь, таит в себе большой риск для нас и в особенности для Марка. Подумай и посоветуйся с друзьями, если ты посвящаешь их в это дело. Прими решение. В обоих случаях я буду помогать тебе. Доброй ночи, Мето!

Я понимаю, что ему пора уходить.

— Доброй ночи, Страшняк!

Вечером, забравшись в свою нишу, я машинально приподнимаю подушку. Таблетки исчезли все до одной! Я тешу себя надеждой, что таблетки забрал Клавдий, ведь это он подмешивал их в еду Марку. Но нет, это не Клавдий. Я спускаюсь, чтобы убедиться, что Марк заснул. Да, спит.

Странно, но Клавдий тоже спит. Пойду спрошу Октавия. Тот говорит, что после ужина они вроде собирались в душ. Марк сокрушался, что ему недостает решимости пойти туда одному.

Я снова не могу заснуть. Мне не по себе, и после разговора со Страшняком у меня в голове роится множество вопросов. Очевидно, надо сделать вид, будто мы с Марком готовимся к встрече, и уличить Хамелеонов в их намерениях. Тогда мы пресечем действия этих рептилий, а мой друг сам убедится, что мы имеем дело с заговором.

Дом не приписывает Марку никакой буквы, а значит, не определяет для него какого-либо определенного вида деятельности. Выходит, его существование само по себе для них ценно. Мне не заснуть, но подумать обо всем хорошенько тоже не удается. У меня в голове безостановочно крутятся мысли. Я вздрагиваю при каждом шорохе. Утром мне легче, но по дороге на завтрак вновь подступает тревога. Я сажусь с друзьями за стол. Рядом с ними я чувствую себя в безопасности, расслабляюсь и мгновенно проваливаюсь в забытье, не проглотив ни крошки.

Меня пытаются растолкать, я слышу голос Марка:

— Хорош клевать носом, нам пора. Пойдешь с нами или вернешься к себе в нишу?

— Я хочу с вами. Не знаю, что со мной, но ночью я не спал.

— А мы, наоборот, дрыхли как убитые, — говорит Клавдий. — Ведь правда, Марк, мы оба рано заснули.

Мой приятель кисло усмехается. Может, уже обо всем догадался. Я иду за ними. Мало-помалу прихожу в себя. Клавдий вынимает из кармана и протягивает мне два куска хлеба и две плитки шоколада, мой завтрак. Сейчас я не голоден и потому припрятываю еду. Придя на место работы, друзья на скорую руку устраивают мне лежанку и предлагают еще раз прикорнуть. Я тотчас засыпаю на куче строительного мусора, но ненадолго. Проснувшись, чувствую, что руки и ноги ломит от неудобного ложа. Проглатываю хлеб, а шоколад предлагаю друзьям. Они отказываются, только Клавдий не может устоять перед соблазном и съедает обе плитки:

— Обожаю шоколад, — будто оправдывается он.

Он пользуется моментом, когда двое наших друзей начинают со всей дури долбить стенку, и объясняет мне, почему заснул так рано вчера вечером. Он караулил Марка. Сначала Марк хотел принять душ, но пройдя несколько десятков метров, закачался от усталости. Клавдий помог ему добраться до постели, затем решил не уходить и понаблюдать за ним. Я спрашиваю, не он ли забрал таблетки из моей ниши. Клавдий отвечает, что даже не прикасался к ним, у него в запасе таблеток еще на четыре ночи.

Спустя несколько часов Клавдий валится с ног от усталости. Он садится и жалуется на боли в животе. Боли усиливаются, его выворачивает. Мы зовем Акадюга, и тот велит нам следовать за ним в медсанчасть.

Космач, который осматривает его, в недоумении:

— Он ел сегодня утром что-нибудь необычное?

В медсанчасти ничем не могут нам помочь. Состояние нашего друга крайне тяжелое, и космач бессилен. Он считает, что следует обратиться к Шаману.

Мы должны оставить Клавдия у входа. Видя нашу нерешительность, Акадюг крепко берет нас за руки и уводит. Внезапно из тьмы выныривает рука и втаскивает Клавдия внутрь.

Я чувствую себя виноватым. Это я должен был оказаться в Промежутке: шоколад предназначался мне. Ведь я нарушил их закон. Клавдий ни при чем. Надеюсь, колдун быстро поймет ошибку и пощадит его.

Перед ужином я отправляюсь поговорить с Черпаком. Зная характер повара, сразу же перехожу к делу и говорю, что моего друга отравили. Поскольку все продукты проходят через кухню, я ожидаю, что повар решит, будто я обвиняю его, и обидится. Однако Черпак реагирует спокойно.

— Возможно, — говорит он. — А почему ты думаешь, что отравлен именно шоколад?

— Долгая история. Но если коротко, мне дают понять, что хотят со мной поквитаться. Сегодня утром Клавдий заболел примерно через час после того, как съел мою порцию шоколада.

— Тебе угрожают? Но каким образом?

— Ну… знаешь ли… Послушай, Черпак, не можешь ли ты сказать мне, кто, кроме тебя, имеет доступ к пищевым продуктам?

— Мои помощники. Двое бедолаг, отверженных Домом. Их мозги не выдержали перекройки, которой их подвергли при поступлении. Они очень старательны, но мало на что годны, и едва ли могли отравить шоколад. Правда, по ночам сюда иногда наведывается Шаман, шарит по полкам и пробует продукты. Иногда утром я обнаруживаю кое-как надорванные пакеты и уже не использую их в пищу.

Я молчу, Черпак смотрит на меня в упор и ухмыляется:

— Уж не подозреваешь ли ты Шамана?

— Нет, у меня на примете кое-кто другой. Спасибо тебе. До скорого!

— Будь осторожен. Не хотелось бы, чтобы с человеком, который может помочь мне выбраться с этого проклятого острова, приключилась беда.

За ужином я молча ковыряюсь в тарелке. Марк шепчет мне на ухо:

— Я решил не ходить в ту пещеру.

— Мудрое решение. Сегодня вечером, без Клавдия, это было бы неосторожно.

— Ты не понял меня. Я решил не ходить туда совсем. Сегодняшнее происшествие с Клавдием, твое утреннее недомогание, моя вечерняя усталость — все это началось, когда я решил вернуться в пещеру. Мне страшно, Мето. Думаю, вы с самого начала были правы: нам готовят ловушку.

Я дружески треплю его по плечу. Наконец-то он понял, что напрасно вбил себе в голову эту затею. Я-то боялся, что он еще долго будет с ней носиться. Вот скоро Клавдий поправится, и я совсем успокоюсь.

После ужина я подхожу к Страшняку. Сегодня я не собираюсь ни о чем его спрашивать. Просто хочу отвлечься от мрачных мыслей о судьбе Клавдия: я так и вижу его в лапах Шамана.

— Привет, Страшняк!

— Привет, Мето! Ты сегодня какой-то усталый и грустный.

Я мог бы сказать ему то же самое. Вижу, что он с трудом борется со сном.

— Да, ты прав. Но сейчас мне не хочется говорить об этом. Возможно, в другой раз.

— Как хочешь. Рано или поздно я и сам узнаю. Ну а до чего ты додумался в отношении детей с буквами В и Э? Я готов поправить, если ты ошибся.

— Я рассуждал по аналогии с первой буквой, П. Если П — это «покорный», то кто-то из остальных должен принимать решения, руководить… Тогда В может означать «вожак». Из этой категории, должно быть, делают Цезарей. Насчет Э… не могу сообразить. Может, «эксперт»? И из них делают преподавателей? Дело ведь в том, что я знаю только об очень немногих видах деятельности и понятия не имею, какие виды работ выполняются в скрытых от нас помещениях Дома.

— Ты меня поражаешь, Мето! В — «вожак», ты блестяще рассуждаешь! Это самое важное. Но остальное надо подправить. Преподаватели тоже получаются из буквы В. Это бывшие Цезари, которые совершили ошибку. Что общего у всех преподавателей?

— Увечье, полученное в результате падения… Но ведь дело совсем в другом, это не несчастный случай при восхождении на гору. Это скорее наказание, раз ты говоришь, что они совершили ошибку.

— Да, ты прав. Цезарь, который теряет бдительность и проявляет сочувствие к ученикам, лишается своего звания и должен пройти испытание скалой: его заставляют в сильный ветер забраться на отвесную кручу. Удержаться на ней немыслимо. Неизбежное падение влечет за собой тяжкие увечья, которые служат знаком того, что они — неудачники.

Слушая его, я вспоминаю моих учителей — хромых, слепых, скособоченных, паникующих при малейшем неповиновении со стороны учеников. Теперь они смертельно боялись показать слабость.

— Так что же с буквой Э?

— Это отдельная группа, очень малочисленная. К ним никого не подпускают. Они продолжают тренироваться физически и много учатся. Кто-то слышал, что они изъясняются на иностранных языках. Знаю, что иногда они бывают на континенте. Но для каких целей? Понятия не имею. Ну, на сегодня хватит. Вижу, что тебе пора отдохнуть. Мне тоже. До завтра.

Я бреду в свою нору и чувствую, как на меня наваливается усталость, скопившаяся за последние сутки. Я из последних сил карабкаюсь в нишу; от дневного сна на куче камней у меня до сих пор ломит все тело, но я мгновенно засыпаю.

На следующий день я просыпаюсь раньше остальных. Спускаюсь, чтобы сходить в туалет, и по пути вижу Клавдия на своем привычном месте. Он вернулся! Слышу его ровное дыхание. Кажется, он невредим. Я с облегчением вздыхаю. Может, все обойдется?

До подъема еще почти час. Я закрываю глаза и погружаюсь в воспоминания. Снова вижу Децима в тот вечер, когда мы покинули Дом. Уже засыпая, он пытался понять, о чем я ему говорю. Мы бросили их на произвол судьбы, и Дом, возможно, мстит им за наш бунт. Я почти уверен, что он не слышал обещания, которое я дал, отпуская его руку: вернуться и спасти их всех. Сегодня мне и не представить, как бы я мог выполнить это обязательство. Теперь мы знаем, что собой представляет община Рваных Ушей: их единственная цель — оставаться на острове и сохранять сложившиеся отношения с Домом. Поэтому они никогда не поднимут большого бунта, о котором я мечтал. Я могу рассчитывать только на своих друзей.

Вот и Клавдий проснулся. Он ничего не помнит и не знает, как очутился в своей нише. Видимо, его перенесли в постель тайком и бесшумно. К нам подходит довольный Финли: он совсем избавился от намордника, только на коренных зубах еще виднеются несколько полосок клея. Его наказание официально закончено сегодня утром. Он сможет присоединиться к своему клану и снова стать сторожем.

— Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали, парни, — торжественно произносит он.

— Да что там, пустяки. Ты был наказан из-за нас, — отвечает Клавдий.

— Из-за вас только отчасти, я же говорил. Ну, до скорого. Загляните к нам после ужина, я представлю вам моих друзей.

Сегодня наша рабочая группа делится на три части. Акадюг объясняет нам задачу. Четверо из нас направлены на отдаленный наблюдательный пост. Это опасное место, оно находится неподалеку от границы. Мы пойдем туда без сопровождения, «как большие». Мои приятели на седьмом небе от счастья: нам впервые оказывают доверие. Однако я нахожу эту внезапную поблажку несколько подозрительной.

— Постараемся сделать так, чтобы наш выход на свободу не стал последним, — советует Клавдий. — Будем соблюдать осторожность.

У нас в руках листок с планом и инструкциями. Октавий тащит сумку с обедами, у меня — мешок с инструментом и материалами для работы. Передвигаемся медленно, поскольку нам рекомендовано ползти, чтобы не привлекать внимания неприятеля. Мы добираемся до траншеи и спускаемся вниз. К нашему большому удивлению, тут никого нет. Мы разворачиваем листок, чтобы прочесть задание. Нам поручено починить сигнальный колокол, сколотить новую приставную лестницу и на случай дождя прорыть в правой части траншеи нишу, в которой смогут уместиться четверо. В моем мешке обнаруживаем молоток, кирку, топорик, пилу и бечевку. Клавдий и Октавий по очереди взбираются мне на плечи и покидают пост. Они отправляются на поиски деревяшек для изготовления лестницы. Мы с Марком занимаемся колоколом. Наши приятели долго не возвращаются. Вдалеке слышны выстрелы. Что там происходит? Может, нашим братьям грозит опасность? Мы уже не можем сосредоточиться на работе и сидим в напряженном ожидании.

Примерно через полчаса наши друзья вваливаются в траншею. Они еле живы. Октавий, отдуваясь, объясняет:

— Это ловушка! По нам стреляли с двух сторон! Большая часть выстрелов раздавалась со стороны пещер. Клавдию даже показалось, что одно из ружей держал Тит.

— Возможно, это испытание? И они не собирались убивать нас, а только хотели посмотреть, как мы отреагируем на обстрел?

— Не думаю, — сказал Клавдий. — Посмотри на это.

Он снимает каску и показывает десятисантиметровую трещину.

Тем не менее в этой норе мы в безопасности. Продолжаем работу, по очереди роем нишу. Марк идет на хитрость: он насаживает каску на палку и выставляет ее наружу. Едва каска высовывается на поверхность, раздается несколько выстрелов, и каска отлетает на несколько метров. Теперь все яснее ясного. Я предлагаю до наступления темноты не предпринимать никаких вылазок.

— Да, Октавий прав, — вздыхает Марк, — они хотят от нас избавиться.

Больше нет ни малейшего желания выполнять их инструкции и обустраивать пост. Прижавшись друг к другу в самом дальнем углу, мы долго молчим. Но я не выдерживаю:

— Чего они хотят, мерзавцы? Развлечься? Запугать нас, убив одного или двух?

— Думаю, что за всем этим стоит Неохамел и вообще Хамелеоны, — отвечает Клавдий. — Когда они поняли, что мы разгадали их уловку с голосом в пещере и не позволим отдать Марка в Дом, они решили на нас отыграться и предложили Кабанам потренироваться на нас, как на кроликах.

— Но какую же роль в общине играют эти мерзкие рептилии? — спрашивает Марк. — Можно подумать, они тут всем заправляют! Я думал раньше, что приказы исходят только из Первого Круга. Нет, здесь хуже, чем в Доме!

Проходит часа два. Марк распределяет запас еды, и мы медленно жуем, чтобы убить время. Наконец темнеет. Мы видим над головами первые звезды. Нам повезло: сейчас новолуние, и ночь по-настоящему темная. Мы медленно вылезаем из убежища, бежим, пригнувшись, и ныряем в первый же потайной вход пещер. Расстояние невелико, но нервы наши натянуты до предела. Марк забывает расставить ноги и руки и тяжело падает на пол. Вставая, он потирает плечо. Несмотря на усталость, я чувствую, как во мне вновь нарастает гнев. Какое они имеют право так забавляться нашими жизнями! Клавдий берет меня за руку. Он спокоен и невозмутим. Обычно я восхищаюсь его умением сдерживаться, но только не сейчас. Меня колотит от возмущения.

— Они того и добиваются: хотят увидеть, что мы боимся и злимся, — говорит Клавдий. — Они сделали все, чтобы вывести нас из равновесия. Попробуем вернуться с таким видом, будто ничего не случилось. Так мы дадим им понять, что они просчитались.

Я делаю глубокий вдох. Шлепаю себя по щекам, чтобы успокоиться. Он прав.

Мы не спеша возвращаемся в главную пещеру, проходим мимо клана Хамелеонов, которые исподволь наблюдают за нами, и опускаем глаза, чтобы не выдать наших чувств. До нас доносится шепот, в котором мне слышится издевка. Я поднимаю голову и натянуто улыбаюсь. Клавдий нарочито громко смеется. Мы все по очереди заражаемся от него безудержным хохотом. Смех избавляет нас от страха. Мы были на волосок от смерти.

После ужина я не могу отыскать Страшняка, и мы решаем отправиться в душ. По дороге к нам присоединяются пятеро Гадюк и двое Беркутов. Марк пристально смотрит в сторону побережья; надеюсь, он не изменил своего намерения и не станет подбивать нас на смертельно опасный поход. На сегодня нам хватило острых ощущений. Когда мы одеваемся после душа, Клавдий жалуется, что мыло сильно жгло ему спину во время мытья. Я обещаю по возвращении осмотреть его ожоги. На обратном пути Марк вздыхает:

— Я вот думаю, что кто-то сейчас меня ждет и готов рассказать мне о моей семье, а меня все нет!

Я удивлен его словами и недоуменно хлопаю глазами.

— Шучу, Мето, — смеется Марк. — Я же сказал, что излечился от своих фантазий.

Что-то я не вполне уверен в его искренности. Когда мы приходим в наш угол, я при свете масляной лампы осматриваю спину Клавдия. Спина покрыта длинными красными порезами. В таком месте их невозможно нанести себе самому.

— Ну-ка, придвинь лампу, — требует Октавий, — здесь, кажется, буквы.

Он с трудом разбирает надпись:

— Смотри, Мето, здесь твое имя! М, Е, Т и О — перечеркнутые двумя чертами!

Марк проверяет правильность расшифровки, водя пальцем по спине.

— Совершенно верно, здесь написано МЕТО, — подтверждает мой друг. — Кто-то на тебя имеет зуб? Не знаешь, кто бы это мог быть?

— К сожалению, догадываюсь.