До обеда мы валялись на лежанке в хижине Оша и разговаривали. Но теперь больше рассказывала я и, удивительное дело, рядом с любимым мужчиной все мои злоключения казались далекими и уже не так ранили душу как прежде. Тем более, что я старалась не огорчать Уно своими былыми страхами и очень осторожно описала ему события на арене в Дармаллак.
Наро жив, а наш мучитель Закрис получил по заслугам, не стоит ворошить прошлое. Но Уно угадывал мое настроение по мимолетным жестам, он читал меня, словно раскрытую книгу, как свиток с изречениями своего обожаемого Чаро. Уно понимал меня даже без слов и негодовал, замечая краткие запинки в речи и слишком глубокие вдохи.
Я говорила о том, как Харима выпроводила меня из Дармы глубокой ночью. Я пыталась шутить, убеждая кормиса, что отлично провела время на спине у исполинской черепахи. Но голос мой временами дрожал, выдавая искреннее волнение.
Бурно излив душу перед любимым, я решила, что Уно все же должен поспать. А мне самой хотелось немного освежиться у пруда и выстирать наконец свою потрепанную хламиду. Даже без моющих средств платье станет свежее, и я надену его с большим удовольствием. Тем более, что Манти Ош оставил для меня чистый кусок ткани размером с небольшую простыню, сделаю себе что-то вроде парео.
Я вышла из домика и сладко потянулась, вытягивая руки к солнцу — сегодня настоящее пекло, одежда быстро высохнет. Интересно, куда все-таки спряталась Камрит, я чуть было не стала ее звать, но передумала. Может, Уно уже уснул, нельзя разбудить его криками. Камрит не дитя малое — найдется сама. Так, а что у нас сегодня на обед…
Огонь почти погас в земляной яме, но на деревянные шпажки по краям очага аккуратно насажены розовые куски подозрительного мяса. Дымок очень даже аппетитно пахнет, кажется, процесс примитивного копчения в самом разгаре.
В голову закрались самые невероятные предположения — Манти Ош придушил змею… Или Манти Ош голыми руками поймал жаканару… Гм, я не видела у монаха оружие. Но, судя по всему, он точно не вегетарианец. Что ж, сытный обед нам обеспечен, стоит заняться своими делами.
Я с удовольствием искупалась и даже вдоволь позагарала у пруда. Боже мой, какая я стала худышка! И вся исцарапанная, волосы спутались, глаза совершенно дикие, но счастливые. А лицо… Разве это мое лицо… Рита-Рита, разве это ты? Магрит — вот мое настоящее имя! И пусть священные воды Мантихары даруют мне новое рождение. Повинуясь странному порыву, я торжественно зачерпнула в пригоршни прозрачную, нагретую за день воду и вылила себе на поднятое кверху лицо.
«Ну, вот и все… Теперь я тоже твое дитя, Инсектерра! Принимай в Семью!»
Сама не знаю, что на меня нашло, откуда взялась эта чудная фантазия провести подобный ритуал с пафосными речами. Пока я раздумывала, откуда-то с высоты на мои голые колени вдруг упали маленькие желтые лепестки. Я растерла их между пальцев и поднесла к носу. Мелисса… мята… ваниль. А с вершины дерева уже летел целый ворох ароматных цветов, будто кто-то нарочно рассыпал их на меня с неба.
− Ты такая красивая.
Я резко обернулась и увидела Уно. Он тоже весь был в крохотных желтых цветах, а кроме того на нем ничего больше не было. И это казалось совершенно естественным и привычным. Мы вдвоем у маленького лесного водоема и без одежды. Платье мое, натертое песком и выполосканное, давно сушилось расправленным на солнечной стороне берега. А в парео я еще не успела завернуться. Но разве мне нужно смущаться…
− Почему ты пришел? У тебя, наверно, еще голова кружится, хочешь пить? Садись вот сюда, я сейчас принесу из ручья воды.
− Нет, я хочу только тебя.
Он медленно опустился рядом со мной на колени, и мое сердце забилось так неистово, что я приложила руку к груди, чтобы оно не выскочило навстречу мужчине. Теперь мы сидели друг напротив друга в позе медитирующих монахов или маленьких детей, которые впервые видят голышом существо противоположного пола. Так это волнительно и маняще… Уно начал говорить, как обычно плавно и медленно:
− Я думал, что не смогу прожить без Семьи, что один я не справлюсь. Но сейчас, когда вижу тебя, многое понимаю. Ты ведь была одна все это время. Одна среди нас и никто не мог разделить твое одиночество. Тогда ты выбрала меня…
− Уно, подожди, все было не совсем так…
− Позволь мне сказать, а потом я выслушаю тебя. Сегодня я почувствовал, что значит по-настоящему быть одному и самому решать свою судьбу, не завися от чужих желаний и целей. Это страшно и прекрасно одновременно. Сегодня я будто родился заново. Я заново познаю наш старый мир: песок под босыми ногами, крики птиц, свист сигарусов и болтовню манканов среди ветвей. Даже солнечный свет кажется мне ярче и распадается на много оттенков…
Все так знакомо и неизведанно. Я хочу, чтобы ты поняла. Я стал свободен, отказавшись от Семьи, но свободным могу и вернуться в нее обратно. Или остаться здесь. Решать только тебе. Мой дом теперь там, где будешь жить ты, Магрит.
Я вздрогнула, когда его теплые пальцы коснулись моего плеча и скользнули к груди, задержавшись на припухшем соске. Наши взгляды теперь следили за движением руки Уно, а он продолжал говорить. Только лицо его осветилось улыбкой:
− Похожи на ягоды арсалиса. Я хочу попробовать их на вкус. Ты позволишь?
Это невыносимо. Зачем он просит меня о том, что уже давно всецело принадлежит ему. Я закусила нижнюю губу и с досадой поймала его взгляд. В лице Уно не было похоти или едва сдерживаемой страсти. Только восхищенная нежность и… что-то похожее на…
− Я тебя люблю.
− Я ведь уже не королева.
Мои слова звучали робко и голос дрожал. Но вот Уно был спокоен и серьезен. Как и всегда.
— Я люблю тебя как единственную женщину для меня, как ночь и день, как свою звезду. Нет, даже больше… Я не могу сказать, как я люблю тебя по-настоящему, Магрит. У меня нет сравнений. Это… это просто больше и сильнее всего, что я мог бы представить.
Я не хотела ничего отвечать. Мне тоже всего было много сегодня. И наших разговоров и волнений и даже этого солнца и запаха цветов. Мне хотелось молчать и быть ближе к нему. Это же так просто… Просто соединиться двум телам, слиться воедино в общем желании.
Его губы замерли на моих губах, а потом, чуть раскрывшись, снова сомкнулись, охватывая мои. Спешить некуда… Время остановилось в Мантихаре. Все время здесь и сейчас принадлежит нам. Я выгнулась и обняла плечи Уно, а он мягко погладил мою спину, очищая от прилипших на влажную кожу песчинок.
Сначала мы трогали и гладили друг друга, удивляясь самой возможности прикосновений. Будто бы наши тела — это величайшие в мире драгоценности и следовало ласкать их очень бережно и деликатно. Потом его поцелуи стали настойчиво-жадными и я тотчас дала понять, что готова утолить его жажду. Мы оба дрожали в нетерпении, но почему-то оттягивали саму возможность соединиться, будто не сговариваясь, оба дразнили и распаляли себя.
Наконец я застонала, без слов покоряясь и умоляя мужчину взять меня, как он хочет. Кажется, я даже укусила его плечо и пустила в ход ногти, притягивая к себе. А когда он уложил меня на песок, поддерживая руками под спину и ягодицы, когда он полностью в меня проник, я уже не сдерживала криков. Это было безумное наслаждение, за пределом всего испытанного мною прежде. Это было полное слияние и растворение в другом существе, в его теле, душе, его мыслях и чувствах.
Какие-то неясные образы проплывали перед прикрытыми глазами, в ушах раздавался ритмичный барабанный бой и гортанные крики, хлопки в ладоши и монотонное пение. Обнаженные мускулистые тела танцевали древний танец у горящих костров, и я почему-то наблюдала за их действиями сверху. Люди скланялись передо мной и снова кружились в такт пению.
Потом я увидела высокие сводчатые стены и в нос мне ударил запах ладана. Длинные округлые окна украшены разноцветным мозаичным стеклом. Люди в черных одеждах на чужом языке бормотали молитвы и склоняли головы, прикрытие широкими капюшонами. А я смотрела на них прямо и строго, держа на руках голенького младенца. Какой у него печальный, осмысленный взгляд…
Потом смех, топот и плеск красного вина, щедро разлитого по широким чашам. Мое ложе украшено виноградным лозами, а на полу у моих ног лежит ягененок с перерезанным горлом. Но запах перебродивших ягод и свежей крови будоражит мои чувства, заставляя тело поддаться зовущим мелодиям флейты и разделить оргию.
У первого мужчины, что подходит ко мне — лицо Уно и я благосклонно улыбаюсь ему, послушно опускаясь на ложе. А он склоняется надо мной и уже скоро наполняет меня густыми тягучими струями как вино глиняную амфору. Я не могу насытиться, я хочу еще…
Шершавый песок саднит кожу, я чувствую вес тяжелого тела на себе, слышу частое дыхание у виска и только крепче обнимаю своего мужчину, скрестив ноги у него на пояснице. Совсем скоро блаженство разливается по моим венам и туманит голову. Но вместе с тем уходит и наваждение, словно на чей-то беззвучный окрик я широко открываю глаза. Курчавое облако над нами напоминает женскую фигуру с длинными распущенными волосами, полной грудью и округлыми бедрами.
− Сама Первая Мать пришла благословить нас, Магрит. Я чувствую ее присутствие уже давно. Она привела меня к тебе и дала силы любить тебя снова.
− И мы неплохо справились с поставленной задачей… Знаешь, Уно, я вот что думаю — нам нужно как можно скорее уйти из этой долины. Я словно схожу здесь с ума. У меня галлюцинации. И тебе не кажется, что уже пора мне оказаться сверху, я очень маленькая и хрупкая женщина, разве ты забыл?
О, небеса! Ко мне вернулась способность рассуждать здраво! Но еще одного такого соития я точно не переживу. Буду первой женщиной, что умерла от любви во время любви… В прямом смысле этого слова.
Мужчина и женщина, лежащие на песке были так заняты собой, будто ничего вокруг более не существовало. А потому они никак не могли заметить бывшего Храмовника, который стоял неподалеку в зарослях и, задержав дыхание, наблюдал за одним из величайших таинств жизни, что творилось у него на глазах.
Этот человек не раз видел совокупление мужчины и женщины, но никогда прежде оно не выглядело таким прекрасным. Сейчас подобное зрелище не возбуждало и не вызывало отвращение, а казалось чем-то дарованным свыше.
И Манти Ош любовался танцем переплетенных тел, как любуются птичьим полетом над просыпающимся озером, как восхищаяются дивным произведением искусства. Плавные движения, тихие стоны, постепенно ускоряющийся ритм, нежные поцелуи, робкие и в то же время горячие ласки.
Как это разительно отличалось от того, чему он был свидетелем в прошлом. Где-то там далеко остались жадные грубые сношения с пошлыми криками и площадной бранью, с дрожащими отвислыми грудями и потными задницами, бесстыже шлепающими о мужской пах.
Разве происходящее сейчас на берегу можно было назвать грязным? Манти Ошу хотелось лишь склониться в благоговейном восторге перед неброской красотой природы, что царила кругом. И пара людей, соединившихся у воды, была неотъемлемой частью всеобщей гармонии.
Мант Оша пронзило незнакомое прежде чувство, ему вдруг остро захотелось испытывать нечто подобное, полюбить кого-то и душой и телом. И понимая, что происходящее на берегу, хоть и прекрасно, но слишком лично для тех двоих он отступил прочь, переполненный самыми невероятными для себя чувствами и новыми желаниями. Ему невыносимо захотелось увидеть Ее — ту самую женщину, что причиняла столько беспокойств в последнее время, ту, что он ошибочно считал помехой и даже злом.
Чего стоят все его духовные подвиги и откровения, если обретенные сокровища останутся с ним и не будут доступны людям. Хотя бы одному человеку. Пусть взбалмошному и капризному, но несомненно очень дорогому. «Камрит! Я хочу разделить с тобой все, что я накопил, но и твою ношу я желаю облегчить. А если ты порочна и нечиста, то я сам омою твое тело и возьму на себя часть твоих грехов. Лишь бы тебе стало легче… любимая».