Выдавать королев замуж – дело высокой государственной политики. А в данном случае – это проблема особой сложности. Ведь речь идет о двух королевах, двух молодых женщинах, ярких и самобытных личностях, со своими непростыми характерами, своими привязанностями. Дело осложнялось еще и тем, что они правили двумя сопредельными государствами: Елизавета V – Англией, Мария V – Шотландией, находились в родственных отношениях, ненавидели друг друга, хотя в письмах каждая называла свою корреспондентку «дорогой сестрицей».

К соображениям государственным примешивались, как мы увидим, и личные чувства, приходившие порой в противоречие с требованиями высокой политики. Ведь королевы все-таки женщины, к тому же ревнивые.

О том, какое значение придавали в Лондоне замужеству Марии, говорит хотя бы такой факт: когда до Елизаветы дошел слух, что Мария намеревается отдать свою руку австрийскому эрц-герцогу Карлу, она официально заявила, что английское правительство будет рассматривать брак королевы шотландцев с каким-либо принцем из другой страны, как объявление войны Англии.

На самом же деле вокруг замужества Марии шла сложная закулисная игра. Мария вовсе не собиралась выходить замуж за австрийского эрц-герцога. У нее на уме были совсем другие планы. Король Испании предлагал ей в качестве мужа своего сына Дона Карлоса. А Екатерина Медичи намекала, что избранником Марии может стать второй сын Екатерины, Карл IX. Мария решила, что если король Испании Филипп готов сдержать свое обещание, она выйдет замуж за Дона Карлоса. Если же он изменит своему слову, Мария выйдет замуж за короля Франции.

Разговаривая со своим канцлером Гренвиллем в феврале 1564 года, Мария объясняла ему, что не может выйти замуж за австрийского эрц-герцога, и дала понять, что хотела бы знать наверняка, состоится ли ее брак с Доном Карлосом. А если этот план рухнет, продолжала Мария, то ее сторонники в Англии хотели бы, чтобы она вышла замуж за лорда Дарнлея. Так впервые в нашем повествовании появляется эта фигура, которой суждено сыграть немалую роль во всей этой истории.

Восемнадцатилетний балбес, лорд Дарнлей, по своим данным мог войти в число возможных претендентов на руку королевы Марии. В его жилах текла тоненькая струйка королевской крови – он был правнуком короля Генриха VII. Его отец, граф Ленокс, ярый враг Стюартов, был изгнан из Шотландии и лишен всех поместий. Мать его, Маргарита Ленокс, славилась как опытная интриганка, ненавидевшая королеву Елизавету. И еще одно преимущество в глазах королевы Марии имелось у лорда Дарнлея – он был католиком.

Прощупывание почвы насчет возможного брака Марии с лордом Дарнлеем велось в глубокой тайне, крайне осторожно. Но у королевы Елизаветы был острый глаз и хорошая армия осведомителей. Однажды она, кивнув в сторону лорда Дарнлея, сказала шотландскому послу: «Вам, похоже, весьма нравится этот длинноногий парень».

Елизавета действительно хотела, чтобы Мария вышла замуж за английского аристократа, но она имела в виду отнюдь не лорда Дарнлея. Она хотела, чтобы мужем Марии и королем шотландцев стал лорд Роберт Дадли.

Когда Мария узнала о планах Елизаветы, она пришла в ярость – ей бросали объедки с королевского стола, а вернее, из королевской постели; Мария, как и многие в Англии и в Шотландии, была уверена, что лорд Дадли – любовник Елизаветы. Но свои эмоции, свою ненависть к Елизавете Мария оставила в своем замке в Эдинбурге, а послу Шотландии в Лондоне поручила передать королеве Елизавете, что лорд Дадли не столь благородных кровей, чтобы претендовать на руку королевы шотландцев. На что Елизавета ответила буквально следующее: «Лорд Роберт мой лучший друг. Я люблю его как брата и никогда бы не искала себе другого мужа, если бы решилась выйти замуж. Но так как я не чувствую к сему склонности и бессильна себя перебороть, то я желала бы, чтобы по крайней мере сестра моя избрала его, ибо я не знаю никого более достойного делить с ней мое наследие. А для того, чтобы моя сестра не ценила его слишком низко, я намереваюсь через несколько дней возвести его в сан графа Лестерского и барона Демби».

И действительно, в Михайлов день, 29 сентября, когда по традиции на обед подается жареный гусь, лорду Роберту Дадли был дарован титул графа Лестера. Происходило это в присутствии шотландского посла, который должен был удостоверить своей госпоже, что Роберт Дадли, предлагаемый ей в мужья, уже достиг более высокого ранга.

Однако даже в ходе этой торжественной церемонии проявилось двойственное отношение Елизаветы к ее возлюбленному Роберту Дадли. В тот самый момент, когда новоиспеченный граф Лестер стоял, преклонив колено перед королевой, своей покровительницей, она, к ужасу всех присутствующих, не удержалась и потрепала его по волосам.

Вообще, надо признать, что Елизавета вела себя с Робертом Дадли с чисто женской непоследовательностью. Она то унижала его, оскорбляла его достоинство, то возносила до небес. Так, однажды Елизавета сообщила Роберту, что собирается пригласить в Англию короля Швеции с тем, чтобы выйти за него замуж. Дадли возмутился и сказал ей, что шведский король просто идиот. Елизавета возмутилась и принялась кричать: «Какое ему до этого дело? Кто он такой, чтобы так отзываться о принце крови?» Роберт резонно ответил Елизавете, что ее замужество непосредственно касается его. Неужели он воображает, воскликнула королева, что она обесчестит себя и выйдет замуж за такого, как он?

Ну что ж, если она испытывает к нему такие чувства, то он будет просить ее разрешения покинуть страну и уйти в море.

Однако, у этой непостоянной женщины настроение изменилось. Шведский король не приплыл в Англию, а Дадли не отправился служить на флоте. И все-таки Елизавета продолжала унижать его. Выплескивалась ли таким образом ее неудовлетворенность их отношениями, определить невозможно. Во всяком случае, королева не раз говорила Роберту Дадли, как издевается королева шотландцев над попытками Елизаветы женить Марию на ее конюшем. Не забывала она и напомнить ему, что один из его предков был осужден за государственную измену.

В 1565 году французский посол в Лондоне предложил герцогу Лестеру быть послом во главе миссии в Париж. Елизавета ответила ему: «Для меня небольшая честь – посылать своего конюха к такому великому государю, а я без него не могу провести и дня; он для меня, как маленькая собачка: если ее видят, то все уже знают, что вслед за ней появлюсь и я».

Но сам Роберт Дадли иногда позволял себе вольности, никак не предусмотренные этикетом королевского двора. Как раз в то время, когда Елизавета старалась устроить брак Роберта Дадли с королевой шотландцев, посол Марии в Лондоне, шокированный донельзя, доносил в Эдинбург, что стал свидетелем такой непристойной сцены: граф Лестер и герцог Норфолкский играли в теннис в присутствии королевы. «Лорд Роберт, разгоряченный и вспотевший, подошел к королеве, взял из ее рук салфетку и вытер ею лицо». Возмущенный Норфолк пригрозил Лестеру разбить ракетку о его голову.

Герцог Норфолк и Арандель стали выговаривать графу Лестеру за его свободное поведение с королевой. Они, в частности, ссылались на то, что до них дошли слухи, что граф Лестер заходит в королевскую спальню, когда королева еще в постели.

Так проходили дни и ночи в королевских дворцах Англии. Однако, история распорядилась так, что центр событий оказался перенесен на север Британских островов, в Шотландию. Там будет в течение некоторого времени разворачиваться пружина исторического сюжета, легшего в основу дальнейшего повествования.

В начале 1565 года молодой лорд Дарнлей получил разрешение королевы Елизаветы поехать в Шотландию. Этому предшествовала переписка английского посла в Эдинбурге Рэндолфа с государственным секретарем Англии Сесилом. Еще в декабре 1564 года Рэндолф писал Сесилу: «Я со злорадством ожидаю, когда милорда Дарнлея (именно так – «дорогушей» – насмешливо называл его посол) появится здесь». В другом письме он высказывал опасения, что королеву Елизавету будут обвинять в том, что «она заслала такую чуму в эту страну».

12 февраля 1565 года лорд Дарнлей приехал в Эдинбург. За три месяца до этого туда нагрянул его отец граф Леннокс, наставник и вдохновитель всех каверз своего сына.

Не прошло и недели, как королева Мария приняла лорда Дарнлея. Прием этот был необычный, носил особый характер. Королева не скрывала, что она очарована своим гостем. Она стала засыпать его подарками – бордовый бархат на халат, золотые нашлепки на попону для коня, перья на шляпу.

Более того, Мария давала понять окружающим, что она влюблена в лорда Дарнлея. Действительно ли она влюбилась, или Мария маскировала тайный политический замысел, сказать с уверенностью невозможно. Могла ли эта, по-своему великая, женщина полюбить такого пустоголового, слабохарактерного, наглого мальчишку? Любовь, как известно, зла, и история хранит немало таких случаев. Однако более вероятным представляется второй вариант.

Главной страстью, владевшей Марией Стюарт всю ее жизнь, была ненависть к кузине, английской королеве Елизавете. Другой ее страстью была ненависть к сводному брату Меррею, который слишком хорошо ее понимал, а простить такое Мария не могла. И, наконец, в Марии жила всепоглощающая жажда заполучить корону Англии.

В свете этих амбиций брак с Дарнлеем, внуком Маргарет Тюдор, сестры Генриха VIII, мог оказаться ступенькой к достижению этих сокровенных целей.

Шотландский посол в Лондоне Мейтланд писал о своей госпоже: «Королева унаследовала кровь английских королей. Боюсь, что она скорее рискнет всем на свете, чем откажется от своих прав». То же самое можно было, по его мнению, сказать и о ее страсти править. Мейтланд обмолвился: «Движущей пружиной могут быть раздражение или презрение».

Мария странным образом изменилась. Английский посол Рандольф писал: «Ее Величество уже не та. Ее ум уже не такой острый, она утратила свою красоту. Ее веселость и живое выражение лица не те, какие я видел раньше, – это женщина, вызывающая жалость».

Важно отметить, что, приехав в Эдинбург, лорд Дарнлей встретил в королевском дворце весьма примечательную личность, которой предстояло сыграть знаменательную роль во всей этой истории. Это был низкорослый, уродливый, смуглый, злобный, но веселый человек низкого происхождения, итальянец-музыкант, игравший на лютне и обладавший хорошим голосом, Дэвид Риччо. Он попал в Шотландию в свите одного савойского дворянина и остался здесь. Королеве Марии понравился его голос, и она наняла его петь в своем домашнем квартете.

Поначалу Дэвид Риччо был на положении слуги, но хитрый и умный итальянец очень быстро выдвинулся среди тугоумных шотландских лордов и сделал хорошую карьеру при дворе, став секретарем королевы Марии, ее советчиком и весьма влиятельной личностью. Когда лорд Дарнлей появился в Эдинбурге, Дэвид Риччо произвел на него очень сильное впечатление, они подружились и стали просто неразлучны, вплоть до того, что сплошь и рядом спали в одной постели. Можно не упоминать и о том, как Риччо способствовал готовящемуся браку королевы Марии с лордом Дарнлеем.

В Англии многие члены Тайного совета понимали, что предстоящий брак таит в себе опасность для Елизаветы и английских протестантов. Они советовали королеве потребовать, чтобы ее подданный лорд Дарнлей и его интриган-отец были высланы в Англию, а если ей будет отказано, объявить войну.

Католическая Франция заволновалась – конфликт мог перерасти в европейский. Французскому послу в Лондоне было поручено просить аудиенции у королевы Елизаветы и попытаться убедить ее смягчить свое решение.

Посол увидел королеву за шахматным столиком, украшенным красным кораллом. Он заметил: «Игра отражает слова и дела людей. Если мы, к примеру, теряем пешку, это кажется несущественным, а в результате это приводит к потере всей партии». Королева подняла голову на короткий момент и ответила: «Я вас поняла: Дарнлей не больше, чем пешка, но он может объявить мне шах и мат, если позволить ему это». И передвинула серебряную фигуру на шахматной доске.

14 июня 1565 года королева Мария направила Елизавете письмо, в котором утверждала, что единственной причиной для ее брака с лордом Дарнлеем является желание «соответствовать желаниям ее дорогой сестрицы». «Дорогая сестрица» ответила категорическим требованием немедленно выслать в Англию лорда Дарнлея и его отца.

Когда английский посол Рэндолф вручил Марии ответ Елизаветы, шотландская королева разрыдалась, граф Ленокс словно лишился языка, а молодой оболтус лорд Дарнлей самоуверенно заявил, что не намерен возвращаться в Англию.

Мария собралась с силами и сказала послу, что она надеется, что ее дорогая сестрица не имеет в виду то, о чем она писала в письме. Рэндолф в ответ заявил, что его госпожа имеет в виду именно то, о чем сказано, – если подданные королевы Елизаветы не повинуются немедленно ее приказу, то она обладает достаточной властью и силой, чтобы наказать их.

Тем временем главари шотландских протестантов Моррей и Аргайл, понимая, чем грозит им брак королевы Марии с лордом Дарнлеем, обратились к Рэндолфу с просьбой передать Елизавете, что они не просят ее ввести в Шотландию войска, но «если Ее Величество даст им три тысячи фунтов стерлингов, они смогут сплотить ряды их сторонников».

Королева Мария, узнав об этом, пришла в ярость и назначила своему сводному брату свидание. Моррей уже готов был отправиться туда на свидание, но ему донесли, что это путешествие станет последним в его жизни – лорд Дарнлей и Риччо замыслили его убийство. Моррей укрылся в замке своей матери, в Лохлевилле, и объяснил причины своего бегства. Мария обвинила его в том, что он намеревался сделать ее пленницей, а Дарнлея выслать в Англию. В июле Дарнлей получил новый приказ вернуться в Англию. Со свойственной ему надменностью он ответил, что «у него есть долг верности только по отношению к королеве шотландцев. Возвращаться в Англию я не собираюсь. Мне хорошо здесь. Таков мой ответ».

«Вы забыли, милорд, о своем долге», – сказал посол и покинул зал для приемов, не попрощавшись ни с кем.

28 июля 1565 года королева Мария приказала лорду Лайону, главе геральдической службы, объявить лорда Дарнлея герцогом Олбани и королем Шотландии.

В воскресенье утром королева, облаченная, как сообщал Рандольф Лестеру, «в широкое черное траурное платье, под черной вуалью, как на похоронах своего мужа», проследовала в сопровождении отца новобрачного и графа Атолея с королевскую часовню, где и была обручена с лордом Дарнлеем. «Хвала Господу!» – провозгласил друг новобрачного Дэвид Риччо, когда новый король надел кольцо на палец королевы.