В Европе то и дело, то там, то здесь, вспыхивали войны, главным образом религиозные, лилась кровь. В Париже в ночь святого Варфоломея 24 августа 1572 года была устроена чудовищная резня – поощряемые королевой-матерью Екатериной Медичи, католики вырезали гугенотов. А в Лондоне волновались совсем по другому поводу – выйдет ли королева Елизавета замуж, а если выйдет, то за кого?

Впрочем, в Европе это тоже многих интересовало. Властная и упорная Екатерина Медичи, потерпев неудачу с вынашиваемым ею планом женитьбы ее сына герцога Анжуйского на Елизавете Английской, не оставила надежду заполучить английскую корону для одного из своих сыновей и сделала ставку на младшего сына – герцога Алансонского. Теперь ему исполнился 21 год и никто не мог сказать, что он слишком юн.

Выслушав от посла Томаса Смита всю историю заговора Ридольфи: и о намерении похитить юного короля Шотландии и женить его на испанской принцессе, и о планах Альбы высадиться в Харвиче и освободить королеву Шотландии, Екатерина Медичи воскликнула: «О, Боже, неужели ваша госпожа, королева Елизавета, думает, что ей всегда будет грозить опасность, пока она не выйдет замуж?» Она добавила, что ее смущает, что ее сын такого маленького роста. На что посол ответил, что Пепин Короткий, женившийся на Берте, дочери германского короля, был настолько ниже ее, что его голова не доставала ей до пояса, и тем не менее он заделал ей Карла Великого, великого императора и короля Франции, который был высокого роста.

«Это правда, – сказала королева-мать, – что в мужчине ценится сердце, мужество и жизнедеятельность, а не рост, но, – взглянула она на него в упор своими выпуклыми, вроде бы близорукими, а на самом деле все видящими глазами, – не можете ли вы что-нибудь сказать мне о склонности королевы к моему сыну? Вы можете успокоить меня?»

Посол был вынужден ответить, что курьер едет в Париж из Лондона, но еще не доехал.

Из Парижа в Лондон была послана делегация, которой предстояло вести переговоры о брачном союзе Елизаветы с новым претендентом на ее руку. Французским посланцам было поручено сказать, что бракосочетание – самое прочное закрепление любого договора.

Король Франции с таким энтузиазмом приветствовал намечающуюся женитьбу, что, опасаясь, как бы Лестер не помешал ей, поручил одному из посланцев, Монморанси, сообщить фавориту Елизаветы, что если он поддержит этот план, то в качестве награды получит в жены одну из французских принцесс.

15 июня 1572 года, на следующий день после прибытия французских посланцев в Англию, их проводили в королевскую часовню, где они были представлены королеве Елизавете. Она сказала, что счастлива видеть их, а они в ответ рассыпались в бесчисленных комплиментах в ее адрес. Елизавета призвала в свидетели Господа Бога – пусть Он ее накажет, если обнаружит в ее сердце хоть тень сомнений в выполнении условий этого договора.

Посланцы представили Елизавете пергамент с текстом предлагаемого договора с подписью французского короля. Елизавета подошла к алтарю, положила руку на Евангелие, которое держал перед ней епископ, и поклялась свято выполнять все условия этого договора, после чего поставила под ним свою подпись.

После этой церемонии посланцы и французский посол были приглашены к обеду в большом банкетном зале Виндзорского дворца. Королева явно была расположена в пользу своего брака с герцогом Алансонским. Французский посол писал королеве-матери, что уговаривал Лестера, чтобы тот подтолкнул королеву на скорый ответ насчет замужества и чтобы она дала им аудиенцию. «Она пригласила нас на следующий день после обеда. Нас привезли водой в ее сад, и мы нашли ее в галерее, где она приняла нас весьма благосклонно». Она не хотела вдаваться в детали, особенно в проблему религии. Посланцы заверили королеву, что все будет так, как она захочет. А вот дальше пошли более деликатные вопросы: Елизавета спросила, какая компенсация будет определена ей в брачном договоре за то, что лицо ее будущего мужа изуродовано оспой. Ее фрейлина Агнес Стрикленд писала: «Она обсуждала Его Светлость с головы до пят бесцеремонно, как обычно делают люди, торгующиеся при покупке собачки или обезьянки».

Герцог Алансонский и сам пришел к убеждению, что для удовлетворения его амбиций лучше всего будет жениться на королеве Англии. Он возобновил свои ухаживания, которые, кстати сказать, Елизавета принимала весьма благосклонно. Однако, когда испанский посол Мендоза объяснил свое отсутствие на одном из королевский приемов тем, что он подумал, что королева слишком занята приготовлениями к свадьбе, она сказала: «У такой старой женщины, как я, есть о чем подумать помимо свадьбы. Надежды, которые я подавала насчет брака с Алансоном, рассчитаны на то, чтобы извлечь его из Нидерландов. Я никогда не хотела, чтобы они оказались в руках французов».

В январе 1579 года в Лондон приехал дружок Алансона Жан де Симье, барон де Сент Мари; живой, учтивый, льстивый, он понравился королеве, которая называла его «моя обезьянка». Его поселили в Гринвиче, в доме, окруженном садом и известном как «павильон». Расположение королевы Елизаветы к де Симье было очевидным, в связи с чем разразился новый скандал – говорили, что де Симье располагает любовным напитком, и что королева обожает его настолько, что принимает его в интимной обстановке и в самые неподходящие часы.

Вопреки советам своего брата, короля Франции, герцог Алансонский, тщательно загримировавшись и переодевшись, отправился в Англию. Он ворвался в комнату де Симье, когда хозяин еще спал. К счастью, Алансона удержали от вторжения в спальню королевы, где он жаждал поцеловать ей руку. Алансон очаровал Елизавету – во всяком случае, она так утверждала. Последовали тринадцать дней ухаживания. Алансон, судя по его словам и утверждениям де Симье, был так влюблен, что вся ночь их прощания была полна вздохов и слез. Расставаясь с Елизаветой, Алансон беспрестанно говорил о ее красоте, клялся, что не может жить без надежды вновь увидеть эту божественную красоту. Из Дувра он послал королеве четыре письма, три письма из Булони, писал, что слезы застилают его глаза, что он целует ей ноги, что он ее верный раб и все тому подобное.

Однако, надо заметить, что если герцог Алансон был в восторге от Англии, то Англия была вовсе не в восторге от него. Большая часть англичан была настроена против брака Елизаветы с Алансоном. И в сентябре по всей стране разошелся памфлет, автором которого был некий Джон Стабс, чья сестра была замужем за лидером английских пуритан. Он рьяно нападал на католицизм, обвинял французскую королевскую семью в том, что в их жилах течет гнилая кровь. Он утверждал, что французы хотят, чтобы в результате этого брака Елизавета, которой было уже сорок шесть лет, забеременела и умерла при родах. Королева Англии не на шутку разгневалась. Она считала, что французам, с которыми она хочет поддерживать дружеские отношения, и ее гостю, герцогу Алансонскому, нанесено тяжкое оскорбление. Автор памфлета Джон Стабс, печатник и издатель были арестованы и приговорены к отрубанию правой руки. Печатника, впрочем, помиловали, а Стабс и издатель понесли свое наказание. На эшафоте Стабс, которому уже отрубили правую руку, сорвал левой рукой шляпу с головы и выкрикнул: «Боже, спаси королеву!» С этими словами он упал в обморок. А издатель воскликнул: «Я оставляю здесь руку настоящего англичанина!», и сошел с эшафота без чьей-либо помощи.

Зрители наблюдали эту сцену в гробовом молчании.

В октябре королева решила запросить мнение Тайного совета в отношении своего замужества. Ожесточенные дебаты продолжались весь день, с восьми часов утра и до семи вечера. Стало очевидно, что значительная часть членов Совета и вообще английский народ были категорически против этого брака. Депутация членов Тайного совета посетила королеву и стала убеждать ее отказаться от этой мысли. Елизавета разрыдалась, проклиная свою глупость, толкнувшую ее советоваться с ними; людьми, которые лишают королевство ребенка, который будет в ее чреве, продолжателя рода короля Генриха VIII. Она обрушилась на Лестера и Уолсингема.

Вот тогда-то де Симье и французский посол, считая, что нерешительность королевы вызвана ее любовью к Лестеру, сообщили ей нечто, о чем она не знала.

Они рассказали ей, что Лестер вот уже год как женат на ее кузине Летисии, вдовствующей графине Эссекс, которую Елизавета ненавидела. Таким образом получалось, что сам Лестер женился, а вот браку королевы с герцогом Алансонским препятствует. Более того, женитьбу Лестера держали от нее в секрете, что было явным оскорблением Елизаветы как королевы и как женщины.

Ярость Елизаветы была неописуемой. Она напрочь забыла, как неоднократно заявляла, что никогда не выйдет замуж за Лестера. Теперь же она считала, что он предал ее любовь к нему, сделал ее посмешищем.

Елизавета распорядилась арестовать Лестера и заточить его в башню в Гринвиче, где находился в то время королевский двор. Башню эту построили по приказу Генриха VIII для Анны Болейн, и названа ока им была «Башней нежного цветка». Лестер должен был находиться в этой башне до тех пор, пока его не перевезут в лондонский Тауэр.

Но тут вмешались два человека, к мнению которых Елизавета привыкла прислушиваться – граф Сассекс и лорд Чемберлен. Они объяснили королеве, что расправа над Лестером сильно подпортит ее репугацию. Доводы Сассекса звучали для Елизавета тем более убедительно, поскольку она знала его враждебное отношение к Лестеру, не раз оказывалась свидетельницей их громких ссор, а тут он выступал в защиту своего врага. Елизавете стало ясно, что Сассексом движет только забота о ее репутации.

Лестер был освобожден. Но его жене было запрещено появляться в присутствии королезы.

Ухаживания Алансона за Елизаветой продолжались. В конце октября 1581 года он вновь приехал в Лондон. Королева по-прежнему вела двойную игру – в письме Алансону она писала, что «хотя ее тело не принадлежит ей и она не может выйти за него замуж, но душа ее целиком принадлежит ему». А с другой стороны, в конце ноября она прохаживалась в Гринвиче по галерее вместе с Алансоном – Лестер и Уолсингем шли чуть поодаль – и к ним присоединился посланец французского короля Нувинье. Королева неожиданно обратилась к нему: «Напишите вашему господину – герцог будет моим мужем». С этими словами она обернулась к Алансону и поцеловала его в губы, потом сняла с пальца кольцо и надела на палец герцога. Вернувшись с прогулки, она созвала всех своих придворных и объявила им, что герцог будет их господином.

Однако в ту же ночь она изменила свое решение.

Лестеру и Хэттену королева сказала, что предотвратит этот брак тем, что потребует от короля Франции таких уступок, на которые он не сможет пойти.

Королевский двор Англии захлестнула волна балов и банкетов в честь будущего мужа Елизаветы. Французский король поздравил Елизавету и самого себя с предстоящим бракосочетанием. Тем временем Уолсингем в частном порядке выяснял у французского эмиссара Пинанат, приехавшего в Лондон, чтобы обговорить все детали, какую «сумму потребует французский король в качестве компенсации, если брак не состоится». А это было весьма возможно, ибо Елизавета в числе других уступок потребовала от французского короля возврата англичанам порта Кале, на что Франция никак не могла согласиться.

Лестер, который опять был в фаворе у Елизаветы, прекрасно понимал, что отношения с Францией становятся все более напряженными. Он предложил собрать 200 тысяч фунтов стерлингов в качестве отступного Алансону, чтобы он убрался из Англии. Однако это предложение вызвало негодование Елизаветы, которая заявила, что если Алансон оценивает ее чувства в денежном выражении, то он не получит ни чувств, ни денег.

От Алансона надо было избавляться, однако он отказывался уезжать. Кроме всего прочего, герцог был озабочен сохранением своего достоинства. Ему было сказано, что немедленно требуется его присутствие в Нидерландах. Этот маневр успеха не принес. Елизавета снова изменила свою позицию и заявила, что готова заплатить Алансону любую сумму денег. Она также выразила сожаление, что вопросы чести оказываются первостепеннее любви. А Алансон на это ответил, что теперь он видит, что она не любит его. Но у него есть ее письмо, ее слова, ее кольцо, и он не уедет из Англии, пока она не станет его женой. Его предупредили, что ему лучше уехать из Англии до Нового года, ибо в противном случае он должен будет преподнести королеве новогодний подарок. Однако и этот аргумент не подействовал.

Елизавета сказала своему главному советнику Барлею, что она не выйдет замуж за Алансона, даже если он предложит ей стать императрицей мира. Барлей в открытую просил Алансона уехать из Англии. Герцог ответил, что он «оставил Нидерланды для того, чтобы жениться на королеве, и если королева не выйдет за него замуж, он оставит Нидерланды и будет жаловаться всем государям христианского мира на то, как с ним обошлись». Его брат, король Франции, будет мстить за него. Барлей ничего не мог поделать с Алансоном.

Елизавета заявила Алансону, что она не может выйти замуж за католика. Герцог ответил, что его любовь к ней столь велика, что он готов ради нее перейти в протестантскую веру. Королева предложила ему быть его сестрой. Он ответил, что страсть к ней заставляет его страдать. Он тысячи раз подвергался из-за нее риску, он отверг всю католическую Европу, и если ему суждено покинуть Англию без нее, то он предпочел бы, чтобы они оба умерли.

«Вы не должны запугивать бедную старую женщину в ее собственном королевстве, – ответила Елизавета. – В вас говорит страсть, а не разум, иначе я подумала бы, что вы сошли с ума».

Она попросила его не прибегать больше к таким ужасным словам.

«Нет, нет, мадам, вы ошибаетесь, – воскликнул он. – Я не хотел причинить зла вашей священной особе. Я только хотел сказать, что предпочел бы быть разрубленным на части, чем отказаться от женитьбы на вас и чтобы надо мной смеялся весь мир».

И он разрыдался.

Королева протянула Алансону свой носовой платок, чтобы он вытер слезы, и на этом тягостная сцена завершилась.

Испанский посол Мендоза заметил: «Фокусы, которые выкидывает королева, чтобы избавиться от Алансона, таковы, что не могу даже их описать».

Елизавета всячески побуждала принца Оранского, чтобы он присылал в Лондон своих посланцев, которые будут настаивать на немедленном возвращении Алансона в Нидерланды. Она подкупала его приближенных, чтобы они внушили герцогу, что если он позволит Нидерландам избавиться от него, он уже никогда больше не сможет показаться там. Она говорила Пинангу, что Мендоза валялся у нее в ногах, умоляя заключить союз между Испанией и Англией.

В конце концов, доведенный до отчаяния Алансон согласился покинуть Англию, но поставил ряд условий – что Елизавета пообещает дать ему денег, чтобы он мог нанять немецких наемников. Королева дала ему наличными тридцать тысяч фунтов стерлингов и чек еще на двадцать тысяч. Алансон также потребовал, чтобы Елизавета пообещала ему, что Лестер и Хоуэрд будут сопровождать его в Голландию. И наконец, герцог настаивал на том, чтобы он мог вернуться в Англию и назвать ее своей невестой. Елизавета пообещала ему все, что он хотел, и разрешила Алансону называть ее в письмах к ней своей женой.

В сопровождении всего английского двора Елизавета провожала Алансона до Кентербери, всячески подчеркивая свою привязанность к нему. Три английских военных корабля сопровождали его в плавании до Нидерландов. Его спутниками были Лестер, Хоуэрд и Хансдон и другие придворные, не считая сотни офицеров и трехсот слуг.

Королева демонстрировала свое огорчение этим вынужденным расставанием. «Я предпочла бы, – сказала она испанскому послу, – чтобы мой герцог купался в Темзе, а не в болотах Нидерландов».

Больше они никогда не встречались – 10 июня 1584 года герцог Алансон умер. В течение трех недель Елизавета плакала каждый день и отказывалась заниматься какими-либо государственными делами.

В разговоре с французским послом она называла себя несчастной вдовой. Однако этот проницательный дипломат заметил: «Она принцесса, которая может играть любую роль, какая ей нравится».