Мерцали во тьме свечи, и в их свете поблескивали в нишах его бесценные сокровища: бронзовое зеркало, ожерелье из ляпис-лазури и маленькая статуэтка шакалоголового бога. Густой запах ладана, аромат цветов и фруктов наполняли комнату без единого окна — и он представлял, что это древняя гробница.

Девушка шевельнулась рядом с ним, поправляя изящный венок на голове.

— Почему здесь темно? — пожаловалась она.

— Мне так нравится, дорогая, — мягко возразил он, не прибавляя света. Для него крайне важно было создать соответствующую атмосферу.

Он налил вина в низкий кубок и ласково улыбнулся.

— Ну, будь хорошей девочкой и выпей!

Близился к концу их ужин. Они уже съели жареную гусятину, свежий хлеб и фрукты. Наступало время торжественной церемонии, и он прошептал древние строки, которые всегда вдохновляли его: «Дикая птица приманкой пленясь//В сети попала мои, бьется и стонет // Сам я любви сетями опутан // Как же мне птицу жалеть…»

Она нахмурилась:

— Что это ты несешь? Какие еще птицы?

— Это стихи.

Она недоуменно пожала плечами.

«Что ей до поэзии? Но это не важно…» — подумал он.

— Меня что-то в сон клонит…

— Вот и хорошо, скоро ты надолго заснешь. — Он налил ей полный кубок вина с лауданумом .

— Засну? — повторила она, широко раскрыв глаза.

«Большие черные глаза — самое красивое в ней. Полное округлое личико с пухлыми губами тоже красиво, но быстро огрубеет. Я сохраню красоту и прелесть ее молодости, ей выпало такое счастье», — с удовлетворением подумал он и снова прошептал любимые древнеегипетские стихи: «Как же я выпущу птицу//Ведь сам я навеки опутан//Сетью твоей красоты…»

— Эй, я знаю, что ты задумал! — Она склонилась над столом, и черные волосы свесились ей на лоб. — Напоить меня хочешь, а потом попользоваться, а?

Он засмеялся, ее ожидало иное.

— Нет, нет, — убеждал он ее. — Тебе это не грозит. Я говорил уже, что ты слишком хороша для обычной судьбы. Ты избрана среди женщин…

— Как дева Мария? — пробормотала она.

— Нет, как богиня Хатхор…

— Ха-тхер? Да это какое-то мужское имя. Странный вы джентльмен…— Язык у нее заплетался, и голова упала на руки, лежащие на столе.

Он понял, что настал, наконец, момент действовать.

— Тебе надо лечь, дорогая…— сказал он ласково и, взяв ее на руки, понес в угол комнаты к помосту.

Она безвольно прижалась к нему, и он ощутил сквозь ткань жар ее тела. Она была в тонкой белой тунике, которую он дал ей, когда она пришла, велев снять замызганное платье и нижние юбки.

Положив ее на помост, он легким касанием погладил волосы, нежную щеку, грудь. Она тихо застонала.

— Ничего, ничего, — приговаривал он. Сердце его неистово билось. — Сейчас тебе станет лучше, голубка. — Он сделает ей два укола, и она ничего не почувствует.

— Ты вправду думаешь, что я красивая?

— Да, да, ты красавица!

Она сейчас была богиней, он — смиренным поклонником. И он опустился на колени перед помостом, на который ее положил.

— Я преклоняюсь перед твоей божественной красотой, которая засияет на звездном небосклоне. Я увековечу твою красоту, она станет нетленной.