Дина Уэйд устроилась за столом на кухне Глэдис. Подперев голову кулачком, она следила за тем, как подруга месит тесто.

Впрочем, процесс скорее напоминал безжалостную расправу. Дина глянула на часы и скептически приподняла бровь. Вот уже пятнадцать минут Глэдис свирепо мяла и колошматила вязкую массу. Точнее, вот уже пятнадцать минут Дина наблюдала ее за этим занятием, а кто знает, как давно хозяйка приступила к делу?

Когда молодая балерина заглянула к соседке на традиционные пятничные посиделки – как-то само собою повелось, что в конце недели Глэдис пекла пироги, ежели не возникало необходимости сбросить килограмм-другой, – носик фотомодели уже был испачкан в муке, а глаза зло поблескивали. Мука – одно дело, злой блеск – совсем другое. Дина нахмурилась: Глэдис шмякнула тесто о стол и стукнула по нему кулаком с такой силой, что соседка сочувственно поморщилась.

За все три года их знакомства подруга никогда еще не бывала настолько раздраженной, но в последние дни она просто рвет и мечет… А то на прелестном лице возникает совсем иное выражение – глубокого, беспросветного отчаяния.

Вот уже четыре недели Глэдис места себе не находит. С того самого вечера, когда она отправилась на ужин с Мартином Фагерстом. И вот с тех пор она ни разу не произнесла его имени, и сам мистер Фагерст больше сюда не заглядывал. Что за нелепость! Уж Дина-то видела, как он смотрел на Глэдис и как Глэдис смотрела на него, пусть даже не отдавая себе в этом отчета. Да любой ученый, оказавшись между ними, всерьез усомнился бы, что выброс углекислоты – единственный фактор нагревания атмосферы!

Дина нахмурилась. Даже ее непробиваемый муженек Дейви и тот понял бы, что у соседки проблемы. Еще парочка таких ударов – и тесто просто побоится подняться.

Соседка откашлялась, выпрямилась, скрестила длинные стройные ножки и сцепила руки на коленях.

– Я его знаю? – небрежно обронила она.

– Кого?

– Ну, того типа, которому в данный момент изрядно достается от твоих кулаков. Похоже, в тесте ты различаешь некое знакомое лицо.

Глэдис вытерла лоб тыльной стороной руки.

– У тебя воображение шалит. Я пеку пирог, а вовсе не пытаюсь выместить раздражение.

– А-а, – понимающе протянула Дина.

Глэдис еще пару раз перевернула тесто, потыкала в него пальцем, а затем вывалила массу в миску и накрыла влажным полотенцем.

– Мне тут пришло в голову, – продолжала Дина по наитию, – уж не викинга ли ты «обрабатывала».

– Викинга? – не поняла Глэдис.

– Ну, того скандинава, – услужливо пояснила Дина. – Голубоглазого красавца с толстым кошельком. Мартина Фагерста.

Глэдис отвернулась, нервно комкая в руках салфетку. Подруга видит ее насквозь, вот в чем проблема!

– Я уже объяснила: я пеку пирог, – холодно отрезала Глэдис.

– И все?

– И все!

Дина снова откашлялась.

– Значит, он объявлялся?

– Дина, ты еще вчера меня об этом спрашивала. И я ответила, что нет.

– И ты не ждешь звонка? И видеть его не желаешь?

– Угадала!

Глэдис сняла с плиты кофейник и наполнила чашку подруги. Затем взялась было за свою, но при виде темной маслянистой жидкости, что плескалась на самом дне, вдруг ощутила легкий приступ тошноты. Потрясающе! Все-таки подцепила какой-то вирус. Только этого не хватало!

– А где сегодня носит твоего красавчика?

– Накачивает мышцы в спортзале, чтобы верные поклонницы продолжали пускать слюнки. И не пытайся уклониться от темы. Речь шла о твоем красавчике.

– Моем? – Глэдис возвела глаза к потолку. – Ну как тебя убедить? Мартин Фагерст мне вообще никто!

Дина поднесла чашку к губам, подула на кофе и осторожно отхлебнула.

– Ты самая здравомыслящая, рассудительная женщина из всех, кого я знаю.

– Спасибо, мне тоже так кажется.

– Поэтому я повторяю: как может здравомыслящая, рассудительная женщина так просто взять да и отфутболить мультимиллионера с внешностью скандинавского бога?

– Повторяю тебе: Мартин Фагерст и я вместе поужинали и…

– Ты и зовешь его Мартинфагерст – слитно, не делая паузы, словно вообще его не знаешь, – перебила подругу Дина.

Словно я не провела с ним ночь, подумала Глэдис, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки.

– Ага! – победно возвестила Дина. – Видишь?

– Что вижу?

– Ты краснеешь, вот что! И выражение лица под стать. Так всегда бывает, когда разговор заходит об этом шведе.

Глэдис встала, подошла к раковине и включила воду.

– Я очень тебя люблю, Дина, – сказала она, отжимая губку, – но любопытный нос, который ты так и норовишь сунуть в чужие дела, давно пора укоротить!

– Дейви тоже так говорит, да только что он понимает? – улыбнулась соседка. – Послушай, ведь я была здесь тем вечером, помнишь? Я видела, как вы смотрели друг на друга. И что же? Ровным счетом ничего? Разошлись как в море корабли? Хоть убей, не верю!

– Пожалуйста, передай мне ложку.

– Ну как тут не подивиться? – не унималась Дина. – Ведь красавец, мультимиллионер, и такая душка!

– Душка? – Глэдис крутнулась на каблуках, щеки ее ярко горели. – Мерзавец – вот он кто!

– Почему?

– Потому что… потому что… – Глэдис замялась. Хороший вопрос. Она отнюдь не героиня викторианской мелодрамы, соблазненная и брошенная. Она по доброй воле переступила порог его спальни – и ушла тоже по доброй воле. Если воспоминания преследуют ее и унижают, некого тут винить, кроме себя самой. – Дина, будь добра, давай оставим этот разговор…

– О'кей. Считай, что тему закрыли.

– Отлично!

– Просто в толк не могу взять, – задумчиво протянула Дина, выдержав минутную паузу. Глэдис громко застонала, но соседка не унималась. – Этот Фагерст глядел на тебя так, как голодный бомж смотрит на обед из семи блюд. Да если бы к вам заявился сам изобретатель громоотвода Бен Франклин, он без всяких приборов определил бы, что молния и электричество – одной природы. Разряды так и вспыхивали в воздухе.

– Классно придумано, Дина. Почему бы тебе не бросить балет и не начать писать сценарии мыльных опер?

Дина встала и подошла к буфету.

– И все-таки одна из молний угодила в цель, потому что на моей памяти ты никогда не вскакивала ни свет ни заря. – Балерина порылась в кухонном шкафчике, извлекла на свет коробку шоколадного печенья и заглянула внутрь. – Ням-ням. Как раз две штучки. Одна – тебе, другая – мне.

При одном взгляде на печенье в шоколаде Глэдис снова ощутила знакомые спазмы в желудке. К горлу подступила тошнота.

– Я – пас.

– Значит, я могу слопать обе?

– Считай, что сегодня – твой счастливый день. А откуда ты знаешь, во сколько я встаю?

Дина с аппетитом вгрызлась в печенье.

– Я отправилась на утреннюю пробежку, – пояснила она с набитым ртом, – на рассвете. Ты меня знаешь: люблю, когда на улицах ни души. А полы скрипят… Вот я и услышала, как ты разгуливаешь по квартире. Взад-вперед как заведенная. Из комнаты в комнату. Прошла целая вечность, прежде чем ты улеглась снова.

Не вечность. Ровно столько, сколько нужно, чтобы убедить себя: бесполезно переживать о сделанном, потому что постыдная ночь уже в прошлом и никогда, никогда больше не повторится…

– Куда вы с ним ездили тем вечером?

– Ты отлично знаешь куда! – Глэдис подставила чашку под струю воды и принялась оттирать ее, словно закопченную сковородку. – На ужин. В «Старый замок».

– И все? – захлопала ресницами Дина.

А потом я узнала рай в его объятиях, внезапно подумала Глэдис, и упорно подавляемые эмоции, воспоминания о пережитой ночи, нахлынули с новой силой. Может, глупо она поступила, сбежав из квартиры? Наверное, надо было остаться. Занять место той блондинки…

Чашка выпала из рук и со звоном разлетелась на куски.

– Черт побери! – В глазах стояли злые слезы; она нагнулась и принялась подбирать осколки. – Ты хочешь знать, что произошло той ночью? – Глэдис выпрямилась, швырнула осколки в ведро и вытерла руки о джинсы. – О'кей, я тебе скажу.

– Глэдис, милая, я не хотела…

– Я провела ночь с Мартином.

– Ой! – тихо вскрикнула Дина.

– Я переспала с мужчиной, которого почти не знала, который мне совсем не нравился и которого я больше не желаю видеть, потому что… потому что…

– Не продолжай, я поняла, – мягко откликнулась Дина.

Глэдис резко развернулась к ней.

– Избавь меня от этого покровительственного тона! Если я сама ровным счетом ничего не понимаю, тебе-то откуда знать?

– Видишь ли, мое первое свидание с Дейви закончилось постелью.

Глэдис рухнула на стул.

– Как это?..

– Вот так! А до того я была девственницей.

– Тогда зачем? Почему?..

Дина улыбнулась.

– Как знать? Гормоны? Судьба? Так случилось, вот и все.

– Видишь, я была права: тебе следует писать сценарии мыльных опер.

– Наверное, мое тело и мое сердце мгновенно поняли то, что разум еще только пытался осмыслить. Мы с Дейви были предназначены друг для друга. Родство душ, знаешь ли.

– Но у меня такого оправдания нет! Фагерст и я определенно не предназначены друг для друга. Я сделала то, что сделала, и теперь сама себя ненавижу.

– Паразит!

– Минуту назад ты называла его скандинавским богом.

– Минуту назад я не знала, что он злоупотребил твоей доверчивостью, а затем поступил чисто по-мужски.

– Поверь мне, Дина, – хмуро уточнила Глэдис, – он не злоупотреблял моей доверчивостью. Я сама этого хотела.

Дина вытряхнула из коробки последнее печенье.

– Речь не об этом. Я имею в виду другое, когда говорю, что он поступил чисто по-мужски. Хлоп, бам, спасибо, мэм, может, я еще перезвоню!

Глэдис уставилась на подругу. Затем встала, сорвала с крючка полотенце, намочила его в раковине и принялась остервенело оттирать стол.

– Я сама велела ему не звонить.

– Что?

– Что слышала! Он очень хотел увидеться. Я запретила ему приезжать и сказала, что продолжать наши отношения не собираюсь.

– Ты и Мартин вместе провели незабываемую ночь – и ты дала ему отставку?..

– Я этого не говорила!

– Так, значит, ночь не удалась? Или ты не дала ему отставку?

Не выдержав взгляда подруги, Глэдис опустила глаза и отвернулась к раковине.

– Чего ты добиваешься? – устало осведомилась она, подставляя руки под воду.

– Я хочу понять, чего ты добиваешься, радость моя. С какой стати ты занималась любовью с этим типом, а потом дала ему от ворот поворот?

– Я не занималась с ним любовью, – огрызнулась Глэдис. – Я с ним переспала.

– Семантические тонкости, – пожала плечами Дина.

– Послушай, Дина, у вас с Дейви было иначе: ты его любила.

– И сейчас люблю, – улыбнулась балерина.

– Ну, а я вот не люблю Мартина. Даже представить себе не могу, как его можно полюбить. Такого высокомерного, эгоистичного, самовлюбленного сукина сына…

– Как сказано! – восхитилась Дина.

– Он вообще не в моем вкусе…

– А кто в твоем вкусе? Назови хоть одного парня, кроме этого подонка Кевина Ханта, кого бы ты удостоила хотя бы взглядом, и я до последней крошки съем то, что получится из этого истерзанного, замученного, многострадального теста.

– …И я тоже не в его вкусе, – докончила Глэдис, умело обходя ловушку. – Вот тебе и весь сказ.

– Это тебе только кажется, бэби. Я-то видела, как вы смотрели друг на друга!

– У тебя… шоколад на губе. – Глэдис сглотнула, тошнота снова подступила к горлу.

– Да? – Дина небрежно потерла указанное место пальчиком. – Все?

– Теперь нормально, – с трудом выдавила Глэдис. Отвернулась и вцепилась в край раковины, ожидая, чтобы свистопляска в желудке утихомирилась.

– Глэдис? С тобой все в порядке?

– Конечно! Я просто…

– Просто я утомила тебя своей навязчивостью, – покаянно вздохнула Дина. – Слушай, давай оставим эту тему. Захочешь поговорить – я тут как тут, не захочешь… – Приятельница беззаботно пожала плечами. – Может, поужинаешь с нами сегодня? Дейви готовит тефтели. Помнишь его тефтели? Последний раз ты ела их с большим аппетитом.

– Ага. Они… они…

Воображение услужливо нарисовало крохотные мясные шарики с луком. Ей и впрямь ужасно понравилось коронное блюдо Дейви, но сейчас вспоминались только маслянистые капельки жира… Жир тает во рту, застывает на губах…

– Было очень вкусно, – поспешно заверила Глэдис, – но… но сегодняшняя выпечка – это мое последнее сумасбродство. Я сажусь на диету. Близятся очередные съемки, надо бы сбросить пару фунтов. Так что с тефтелями как-нибудь в другой раз, ладно?

– Все равно приходи. – Дина похлопала себя по животу. – Мне бы тоже не грех сбросить вес, а уж про Дейви и говорить нечего. Ты видела его снимки крупным планом? Долой пироги и тефтели. Давай-ка возьмем парочку вегетарианских лазаний да разогреем их в духовке. Хорошая мысль?

Лазанья. Глэдис представила себе ярко-алый томатный соус, вдохнула кисловатый запах. И сглотнула.

– Собственно говоря, я вообще не буду ужинать. Похоже, подцепила какую-то заразу. На той неделе я снималась в парке. Все там кашляли и чихали как сумасшедшие. С тех самых пор чувствую себя отвратительно.

– Простуда, – философски заметила Дина, стряхивая с ладони крошки. – От нее никто не застрахован. Таблетка-другая аспирина и горячий куриный бульон… Глэдис? Что с тобой?

Горячий куриный бульон. Пленка жира плавает на поверхности…

– Все в порядке, – заверила Глэдис, – все в поряд… О, черт! – Молодая женщина застонала, закрыла рот ладонью и выбежала из комнаты.

Спустя минут десять она возвратилась из ванной, бледная и измученная. Дина ждала в спальне. Скрестив ноги, она устроилась на кровати.

– Ты как? – с тревогой спросила приятельница.

– Все отлично, – криво улыбнулась Глэдис.

– Отлично, как же! – Дина внимательно пригляделась к подруге. Кожа бледная, глаза лихорадочно блестят, на лбу поблескивает испарина. – Да ты совсем больная!

– Говорю тебе, подцепила какой-то вирус.

– На тех самых съемках, где все чихали и кашляли?

– Угу.

Дина встала с кровати.

– Но ты не чихаешь и не кашляешь!

– Грипп сказывается на мне иначе, вот и все.

– Ага. – Наступило долгое молчание, затем Дина произнесла: – В прошлом году у моей сестры были те же симптомы. Приступы тошноты по утрам, рвота, головокружения, и в целом вид такой же кошмарный, как у тебя.

– Спасибочки! – Глэдис отбросила со лба влажную прядь волос. Руки слегка дрожали, и хотя в желудке не осталось ни грамма пищи, он по-прежнему так и норовил вывернуться наизнанку. – Послушай, Дина…

– Сестра пошла к доктору…

– А я вот не пойду к доктору! Все что мне нужно – это отдохнуть пару дней…

– … и выяснилось, что она беременна, – тихо продолжила Дина, не сводя глаз с подруги.

– Беременна! – расхохоталась Глэдис. – Не говори глупостей. Я вовсе не…

О Боже! Пол закачался под ногами. Беременна? Нет! Это невозможно! Или возможно?

Глэдис рухнула на кровать, ощущая себя опустошенной и надломленной. В ту ночь все произошло так быстро… Сама она точно ничем не воспользовалась. Зачем пить таблетки, когда ведешь целомудренный образ жизни? Есть женщины, что носят презервативы с собою в сумочке, как если бы речь шла о носовом платке или записной книжке, но она, Глэдис, не из их числа. У тех, других, совсем иная психология, они в любой момент готовы оказаться в кровати с малознакомым мужчиной, лишь бы позвал, а она никогда… никогда…

Глэдис тихо застонала.

– Как можно? Как я могла забеременеть?

– За последние несколько веков способ не особенно менялся…

– Да, но одна ночь…

Одна ночь. Одна бесконечная ночь!

– Почему бы тебе не сходить к доктору? – мягко предложила Дина.

– Нет, – Глэдис вздернула подбородок и гордо воззрилась на подругу. – Нет, – твердо повторила она. – Это глупо. Я не беременна. У меня грипп!

– Скорее всего, так оно и есть, – улыбнулась Дина. – Но, может, лучше проверить?

– Послушай, как тебе мой план? Завтра я весь день проваляюсь в постели. Проглочу тонну аспирина, запивая его литрами чая, а если к понедельнику мне лучше не станет, позвоню доктору.

– Гинекологу.

– Право же, Дина, – Глэдис обняла подругу за плечи и развернула в сторону выхода, – дай отдохнуть своему воображению, а я поступлю так же с изнемогающим от гриппа организмом. И передавай привет Дейви.

– Выгоняешь?

– Ну, – натянуто рассмеялась Глэдис, – если хочешь остаться и полюбоваться на очередной приступ… пожалуйста!

И Глэдис мило улыбалась до тех пор, пока за подругой не закрылась дверь. Тогда улыбка исчезла. Молодая женщина прислонилась к стене, чтобы не упасть, и крепко зажмурилась.

– Я не беременна, – прошептала она.

– У вас срок – четыре недели, – сказала доктор Карлтон во второй половине того же дня, глядя на пациентку через широкий стол. Просторный и светлый кабинет, изобилующий цветами и зелеными растениями, располагал к задушевной беседе. – Я очень рада, что в последнюю минуту нашлась возможность принять вас сегодня, – улыбнулась гинеколог. – И я рада, что могу сказать совершенно определенно: вы ждете ребенка.

Ребенка! Ребенка Мартина!

– Со времени нашей последней встречи вы вышли замуж? – Добродушное лицо собеседницы снова озарилось улыбкой. – Или, как это принято в наши дни, решили воспитать дитя в одиночку?

Глэдис облизнула пересохшие губы.

– Я… не замужем.

– А! Вы уж простите меня, если я злоупотреблю правом лечащего врача и дам вам совет: отец вашего малыша должен участвовать в воспитании сына – или дочки – как можно активнее. Знаю: феминистки меня бы четвертовали за подобное заявление, но ребенку нужны оба родителя. Мать и отец! Оба!

С этим не поспоришь, мысленно согласилась с врачом Глэдис.

– Вопросы есть?

– Нет…

– Тогда на сегодня все. – Доктор Карлтон взяла со стола визитку, нацарапала на ней несколько строк и протянула ее пациентке. – Позвоните мне во вторник, и я скажу вам результаты анализов. Впрочем, не думаю, что обнаружится нечто непредвиденное. Вы абсолютно здоровы, моя дорогая. Не вижу причин, почему бы вашему малышу не родиться здоровеньким и крепеньким.

Что-то в лице молодой женщины заставило врача встревожиться. Немного помолчав, она сдвинула очки на самый нос и мягко предположила:

– Разумеется, если у вас другие планы…

– Вы говорите, у меня срок – четыре недели?

– Около того.

– И… и все идет нормально?

– Просто превосходно!

Глэдис опустила взгляд и сцепила руки на коленях.

– Если я сочту нужным… то есть, если бы я…

– У вас много времени на то, чтобы все обдумать, дорогая.

Глэдис кивнула. Как будто я постарела на тысячу лет, обреченно подумала она.

– Спасибо…

Доктор встала, обошла стол и обняла поникшую Глэдис за плечи.

– Я понимаю, как непросто принять решение, – проговорила она. – Если вам захочется побеседовать по душам, вы знаете мой телефон.

Ребенок, размышляла Глэдис, спускаясь в лифте. Плоть от плоти ее. Ее… и Мартина.

Детей полагается зачинать в любви, а не в неистовстве бессмысленной, нелепой страсти. Все эти недели она пыталась выбросить позорный эпизод из головы, но тщетно. В безжалостном свете дня та ночь снова и снова возникала перед ней, и Глэдис с удвоенной силой принималась себя ненавидеть. Но по ночам в серебристом лунном сиянии она грезила о Мартине и просыпалась, ощущая на губах вкус его поцелуев.

Однако сейчас не время предаваться пустым сожалениям. Надо принимать решение. Впрочем, единственно возможный выход напрашивается сам собой. В ее жизни нет места ребенку. У нее маленькая квартира. Настоящее – сплошной хаос, карьера идет на спад, впереди – крайне неопределенное будущее. И наконец, главный довод. Доктор Карлтон права: многие сочли бы ее старомодной, многие, но не Глэдис. У ребенка должны быть и мать и отец, – хотя бы в самом начале жизни.

Дверь лифта открылась. Высокие каблучки зацокали по мраморному полу.

Ребенок… Мягкий, благоуханный, невинный сверточек… Вот он улыбается, гукает, тянет ручки… Любимый, родной! Малыш согреет ее сердце и придаст смысл ее существованию. Горло перехватила судорога. Ребенок – часть Мартина, которую у нее никто не отнимет.

Глэдис вышла из здания. Порыв ветра взметнул ее волосы, облепив вокруг ног тонкую шелковую юбку.

Какой смысл себя мучить? У нее не будет ребенка. Ведь она уже решила! Все логично, все оправданно. Единственно возможный выход…

– Глэдис!

Сердце беспомощно дрогнуло. Голос, его голос! Все эти недели, долгие и мучительные, Глэдис тысячу раз слышала его во сне, однако сейчас упрямо убеждала себя, что ошиблась. Она вообще не желает видеть Мартин, а тем более в такой неподходящий момент.

– Глэдис!

О Боже! Она обернулась. Фагерст стоял у того самого черного лимузина, что месяц назад перенес ее из мира реальности в бредовый сон. Ветер тут же усилился, словно только того и ждал. В глазах потемнело, и Глэдис пошатнулась.

Она падала, падала в пропасть, и только руки Мартина могли удержать ее на краю, только в его объятиях могла она ощутить себя в безопасности.