День выдался жарким. Солнце шпарило так, что в кабине нечем было дышать, а еще эти проклятые пробки, забившие улицы Чикаго.

Рената Бранч отвела волосы, прилипшие к вискам, отерла вспотевшие ладони о юбку. Сейчас самое время лежать где-нибудь на берегу Мичигана, а не жариться, словно цыпленок в духовке. За последние двадцать минут ее машина не продвинулась и на милю. Раздражение росло в ней. Нечем дышать, а проклятые стекла не опускаются, хоть тресни. Что с ними? Хоть бы глоток воздуха, впрочем и снаружи он вряд ли прохладней, но все-таки.

В ее стареньком автомобиле стекла работали без проблем. И зачем она согласилась на новый? Надо было не дать Биллу уговорить себя, когда он выбирал серебристого «ягуара» последней модели. «Пижонство», — сказала она ему тогда, а он в ответ: «Глава «Трибуны» не должна ездить на чем попало. Процветающей фирме надлежит иметь хороший автомобиль».

Поначалу машина покорила ее сердце, но, во-первых, она оказалась пожирающим деньги чудовищем, а во-вторых, на прошлой неделе забарахлил кондиционер, зачихал двигатель, теперь вот непорядок со стеклами.

С утра знакомый механик, облаченный в белоснежный комбинезон и похожий скорее на хирурга, чем на автослесаря, объявил, исследовав неполадки, что пациент болен, но через неделю вполне может излечиться — за три тысячи долларов.

У Ренаты чуть глаза на лоб не полезли. Впрочем механик истолковал это по-своему.

— Если вам трудно обойтись без машины, мисс Бранч, мы можем предоставить вам временную замену.

Она едва не выпалила, что цена ей сейчас вряд ли по карману, но вовремя вспомнила второй урок Билли Анджера:

— Никому никогда не показывайте, как вам трудно.

Именно поэтому, мило улыбнувшись механику, Рената сказала:

— Может показаться нелепым, но эта машина — мой счастливый амулет, а у меня сегодня как раз важная съемка. Придется чуть повременить.

— Разумеется, мисс Бранч, я сам суеверный. Но боюсь, как бы автомобиль не подвел вас. Впрочем, надеюсь, ничего серьезного не случится.

И вот посреди забитой транспортом улицы она сидит с едва дышащим кондиционером; со стеклами, не желающими опускаться ни на дюйм; с двигателем, зловеще содрогающимся каждые пять минут; с намокшими волосами, с прилипшей к ногам юбкой и безнадежно опаздывает.

Сегодня должны быть закончены съемки очень важного телевизионного фильма «Скакун».

Поначалу, когда Билли Анджер только стал владельцем канала, он думал отказаться от фильма вообще. И в самом деле, на успех тот вряд ли тянул. Но, поразмыслив, они оба с Биллом решили, что, раз уж средства в него вложены, не стоит их терять, и пришли к выводу — необходимо закончить работу. «Скакун» оказался прожорливым, головной болью для них обоих. Когда теперь она осталась одна — тем более.

Рената с тоской подумала о старике Анджере. Худо ей без него придется. В морге больницы она поплакала и простилась с ним. С его сыновьями ей встречаться не хотелось. Во-первых, как она догадалась, старик с ними не очень ладил. Во-вторых, подозревала, что «доброжелатели» просветят наследников насчет ее «отношений» с Билли. Это ее не пугало. Пусть думают, как хотят. Куда более ее тревожило, станут ли они продолжать заниматься «Трибуной»? Если им на это плевать, то ей наоборот. Ренате стало еще тоскливее.

Сколько энергии и сил она вложила, чтобы поставить дело! Сколько всего напридумывала и уже задействовала — и все коту под хвост?.. Будь у нее собственные средства — она справилась бы со всем без проблем. Но где их взять? Кто поможет и даст кредит? Старику Анджеру дали бы, ей же на это рассчитывать не приходится.

Вряд ли ей удастся привлечь к «Трибуне» сыновей Билли. Один — геолог. Другой — адвокат, третий… Тут она вспомнила, что старший, по словам отца, биржевой делец. Наверное, расчетливый и холодный и уж, во всяком случае, без сантиментов, как все на нью-йоркском финансовом Олимпе. Такому связываться с мелочевкой вроде провинциального телевизионного канала — только морочить себе голову.

Задумавшись, Рената едва не стукнула впереди ползущий автомобиль.

— Проклятье! — выругалась она, ударив по тормозам. Ну почему, когда на человека обрушиваются серьезные неприятности, ему не везет даже в мелочах. Не хватает еще дорожного происшествия. Чуть, как дура, не вляпалась. Еще раз выругавшись про себя, Рената рванула в просвет между автомобилями в соседнем ряду.

В зеркало заднего обзора она тут же обнаружила, что опасно подрезала черный «Порше», завизжавший тормозами. Водителя не разглядела из-за солнцезащитных очков, красовавшихся у того на лице, разве только тонкие злые губы, явно выкрикивавшие в ее адрес проклятия. В подобной ситуации не обязательно слышать слова, чтобы знать, какой смысл в них заключен. Ренате было наплевать. Нажав на газ и не оглядываясь, она рванула вперед, хотя, наверное, правильнее было бы хотя бы жестом принести свои извинения.

Теодор Анджер успел заметить лишь копну золотистых волос на плечах лихой водительницы серебристого «ягуара», по вине которой они едва не столкнулись. Только опыт позволил ему избежать аварии. Он с силой сжал руль, надавил на газ. Единственным желанием сейчас было нагнать, вытащить лихачку из кабины и как следует оттаскать за волосы. Бред! Тео никогда так не поступал с женщинами, даже с женой, умевшей выводить его из терпения.

Впрочем, сегодня обычное хладнокровие изменило ему. Утром, углубившись в документы «Трибуны», он понял, в какую историю влип отец. Косвенно подтвердил это по телефону и поверенный Билли — старик Крус. О финансовом положении «Трибуны» они говорили мало — сами цифры свидетельствовали куда красноречивее слов. А вот недомолвки Круса по поводу Ренаты Бранч выявили то, о чем Тео мог лишь догадываться. Правда, старик подчеркнул, что не склонен особо верить сплетням по поводу отношений между Биллом и Ренатой, но ведь и не опроверг их! Ну а почему бы отцу не увлечься молодой двадцатипятилетней женщиной, если она хороша собой? С пожилыми мужчинами такое случается. Давным-давно похоронивший свою жену, Билли наверняка тосковал по женской ласке. И в сущности, Тео его не осуждал. Его — нет! Ее — да! Он знал такой тип женщин, которые прокладывают себе дорогу к благополучию веками проверенным способом. Они были ему отвратительны.

Злоба кипела в сердце Тео. Ловко сделала себе карьеру эта Бранч! Хорошо, что отец не вздумал жениться. Или не успел?.. Или она не пожелала?.. Возможно. Поскольку и так добилась своего, заполучив должность полновластной хозяйки телевизионного канала. Значит, Бранч тщеславна?

Впрочем, к такому выводу прийти несложно. Копаясь в бумагах отца, Тео обнаружил кое-какие заметки, сделанные его рукой. Например, на одной из страничек тот оставил такую запись: «Рената красивая и более чем умная и целеустремленная…»

Тео фыркнул. Сказать «целеустремленная» — значит не сказать ничего. Неясно одно, согрела ли она постель отца до или после того, как он передал ей «Трибуну»? Но это не имеет теперь значения. Оболванила старика — вот и все. Возможно, попытается проделать точно такой же трюк и со мной, когда познакомимся поближе?.. Тео ядовито усмехнулся. Что ж?.. Я здесь для того, чтобы хоть немного привести «Трибуну» в божеский вид, а затем продать к чертовой матери, если же при этом получу немного удовольствия от доступной женщины, совесть моя будет чиста.

Тео притормозил, вглядываясь в номера домов, выстроившихся вдоль набережной Мичигана. Это был деловой центр Чикаго, похожий на нью-йоркский: те же небоскребы, сталь и бетон, затемненные стекла, вращающиеся двери у входов в здания.

Чикаго прекрасный город, ничуть не хуже Нью-Йорка. Второй, а может быть, и первый по важности центр американского бизнеса. Сложись все в семье иначе, возможно, Тео с братьями нашли бы себя именно здесь. Впрочем, вряд ли. Слишком они ненавидели атмосферу в Ок-Парке и сам старинный, темный дом, забитый тяжеловесной старомодной мебелью. Сейчас, спустя столько лет, Ок-Парк практически стал частью Чикаго, почти сросся с ним, сильно изменился, оставшись при этом уютным и зеленым. Если привести семейную виллу в порядок, перетряхнуть от потолка до фундамента, отличное получилось бы жилье, да только вот кому из братьев это надо? Ни-ко-му! Ему самому, во всяком случае, уж совершенно точно!

Припарковавшись у телевизионного центра, расположившегося чуть в глубине, позади набережной, Тео поднялся на седьмой этаж, арендуемый для себя «Трибуной». Прошелся по узкому коридору. Слева и справа ряд дверей с надписями: «редакторская», «монтажная», «перезапись», «выпуск», «эфир»… Где же кабинет руководителя, подумал Тео и тут же увидел табличку: «Рената Бранч».

Он заблаговременно позвонил и потребовал, чтобы эта дамочка Бранч ждала его на месте. Но ее не оказалось. Взволнованная секретарша, узнав, кто перед ней, виновато извинилась.

— Мисс Бранч сейчас на съемке. Я передала ей о вашем звонке, но она не смогла отменить ее. Если вас устроит, то завтра в это же время…

— Завтра? — Тео сжал челюсти. Черта лысого он будет ждать! Не на того напала! Одно из двух: или Бранч избегает меня намеренно, или пытается тянуть резину, злобно решил он.

— Так и где же происходят столь важные для мисс Бранч съемки, не на Луне же? — сурово спросил он секретаршу.

— Конечно, не на Луне, но довольно далеко, — пролепетала та в ответ.

— Дорожная карта у вас есть, черт возьми? Я не новичок в Чикаго и не заблужусь, если вы точно покажете место!

Карта нашлась. И, хлопнув за собой дверью, Тео поспешил в путь.

Час спустя Тео продвигался по тому, что никто в здравом уме не назвал бы дорогой, матерясь про себя и подозревая: секретарша преднамеренно отправила его черт-те куда.

Что за фильм можно снимать в таком проклятом Богом месте? В последние двадцать минут он не видел ничего, кроме довольно унылой холмистой местности. Ни одной машины, ни одного живого существа, сплошная выжженная засухой пыль.

Мотор протестующе заскрежетал, когда Тео направил машину по сухому руслу, усеянному камнями. На подъеме он сильно газанул, боясь, что мотор заглохнет, и буквально вылетел из низины на крутой взгорок. А тут, тут — откуда ни возьмись — белая лошадь с седоком. Чудом они избежали столкновения. Не будь Тео столь опытным, быть беде. Завизжали тормоза. Автомобиль пошел юзом и, проламываясь сквозь колючий кустарник, с отвратительным визгом замер в дюйме от огромного валуна. Двигатель кашлянул раз, второй и замолк.

Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем Тео выключил зажигание. Придя в себя, он снял солнцезащитные очки, расстегнул ремень безопасности и тут же выскочил из кабины. Прямо перед ним медленно поднимался с колен наездник.

— Черт, парень! — выругался Тео, бросаясь к нему. — Ты в порядке?

— Вроде ничего, — ощупывая себя, отозвался тот. — А вы?

Тео засмеялся, но его смех скорее был похож на карканье.

— Если не считать дрожи в коленях.

Наездник оглянулся по сторонам — облако пыли — вот все, что осталось от ускакавшей лошади.

— Он дал деру, теперь поди его поймай, — с несчастным видом произнес парень.

— Мне очень жаль. Я не видел вас до последней секунды…

— Что значит не видели?

Тео обернулся. Из толпы, стремительно возникшей будто из-под земли, к нему обращался энергичного вида мужчина в эспаньолке и тонкой щеточкой усов под гневно дрожащими губами.

— Вы что, ослепли?

— Послушай, приятель, — рассердился Тео. — Я уже сказал, мне очень жаль.

— Что здесь происходит? — раздался властный голос.

Сквозь толпу стремительно протиснулась женщина. По крайней мере, Тео принял ее за женщину. Трудно сказать. Широкополая шляпа прикрывает волосы и большую часть лица в солнцезащитных очках; безразмерная рубашка цвета хаки и потерявшие форму джинсы. Единственное, чего не скрывает это чудище гороховое, — так это ярость.

— Ну? — Женщина отстранила типа в эспаньолке и, уперев руки в бока, уставилась на Тео. — Откуда вы взялись, черт бы вас побрал?

Только тут, оглядевшись, Тео позади толпы заметил камеры, микрофоны и кучу другого оборудования, названия которого даже не знал. Так он же угодил прямо туда, куда надо! Это «Трибуна» ведет свои съемки. Интересно, где же сама Бранч? Разгневанная фурия в шляпе скорее всего режиссерша. Или режиссер — усатый в эспаньолке? А она какая-нибудь ассистентка?..

— Тут произошел небольшой инцидент, — вежливо сказал Тео. — Ничего страшного, уверяю вас.

— Ты в порядке? — Женщина обернулась к отряхивающемуся от пыли наезднику.

— Угу.

— Конь не пострадал? — с тревогой спросил усатый.

— Нет, Чес, просто он ускакал, и все.

— Вот видите! — спокойно произнес Тео. — Это не причинило никакого вреда. — И нечего паршивому режиссеришке Чесу заламывать картинно руки, подумал он про себя.

Рената Бранч, сердито глядевшая из-под шляпы, думала совсем иначе. Чес уже четырежды переснимал сцену, потратив кучу пленки, и каждый раз все кончалось одним и тем же: он поглаживал свою смехотворную эспаньолку, качал головой и говорил: придется переснимать эпизод с лошадью снова.

Сегодня она рассчитывала, что своим присутствием мобилизует группу. Хватит Чесу возиться, хотя он прав — по сюжету сцена с лошадью очень важна. Ради этого Рената даже отложила встречу с представителем семьи Анджеров на завтра, чего, скорее всего, не надо было делать. Натурные съемки — дорогостоящее удовольствие, а в этот раз, вроде, все шло как надо, если бы кадр не испортил посторонний.

— Вы хоть представляете, что наделали?

Тео пожал плечами.

— Послушайте, могло быть хуже, если бы у наездника и водителя разом отказали тормоза.

— К черту шуточки!

— Послушайте, леди. — Тео начал терять терпение.

— Оставьте ваши «послушайте»! — Рената сорвала с головы шляпу и похлопала ею по бедру. Ее волосы рассыпались по плечам золотым потоком. — Почему вы не снизили скорость, когда подъезжали?

— Подъезжал к чему? — усмехнулся Тео, стараясь не пялиться на гриву ярких, напоминавших цвет подсолнуха, локонов, никак не вязавшихся с общим обликом женщины. Хотя сейчас, вынужден был он признать, не такая уж она и бесформенная. Угадывались высокие груди под безразмерной рубашкой, чувствовался намек на узкую талию, привлекательно округлые бедра и длинные ноги, упрятанные под чудовищными потертыми джинсами…

— Подъезжали к съемочной площадке, вот к чему!

— Послушайте, я не видел ничего, кроме пыли, пока ваш чертов конь чуть не врезался в меня.

— Да это же Скакун, а вы чуть не врезались в него. Конь стоит целого состояния! И кадр, который вы соизволили сорвать, отнюдь не дешев. Что вы скажете, если вам придется за него заплатить?..

— Это уж слишком, мадам, вы не находите?

Конечно, она перебрала через край. Но и в самом деле Ренату Бранч беспокоили бесконечные расходы по картине, которую «Трибуна» вынуждена доснимать. Скорее бы уж закончить с ней и заняться более перспективными проектами, занимавшими ее куда больше, чем история лошади по имени Скакун.

— О'кей, — холодно произнесла Бранч. — Пошутили, и хватит. А теперь разворачивайтесь и убирайтесь отсюда.

— Боюсь, не все так просто, — возразил Тео, прищурившись. — Я здесь по делу.

Ну, и нахал, подумала про себя Рената. Смерив незнакомца с ног до головы взглядом, она подумала, что мужик из тех, которые не прочь сняться для телевидения. Сколько таких перевидала! Этот был ничего. Высокий, ладный. Жаль, глаз под очками не видно. А лицо хорошей лепки. Скулы, губы отлично очерчены.

— Повторяю: разворачивайтесь и убирайтесь.

— Поверьте мне, леди. — Тео перевел взгляд на окружающее его море заинтересованных лиц, пытаясь определить, есть ли среди них Рената Бранч. — Вы зря так обращаетесь со мной.

Кошмар, подумала Рената. От такого настырного легко не отделаешься. Впрочем, есть способ — обнадежить.

— Послушайте, — вполне доброжелательно произнесла она, — почему бы вам не оставить ваше досье?..

— Что? — изумился Тео.

— Ваши фотографии, автобиографию, вырезки прессы, если есть… Найдется подходящая роль, мы с вами свяжемся.

— Так вы полагаете, я домогаюсь роли? — Он откровенно расхохотался. — Ошибаетесь, это в мои планы не входит. Кино не моя стихия. Но будь я здесь хозяином, ассистентке, вроде вас, я не позволил бы столь бесцеремонно обращаться с кем бы то ни было. Так где ваша хозяйка, милочка? Ну-ну, не стройте из себя дурочку. Где она?

— О'кей, — бросила Бранч. — У вас две минуты на то, чтобы немедленно убраться отсюда.

— В самом деле? — Ситуация начала забавлять Тео.

— Вы прервали съемки. Спугнули коня…

— Вашу звезду, хотели вы сказать, — ухмыльнулся он.

— Смейтесь-смейтесь, но если мы не найдем Скакуна…

Рената вдруг смолкла. А что, если и в самом деле лошадь не найдется или ее придется искать несколько дней? А каждый день простоя группы будет затягивать на шее «Трибуны» все более жесткий узел. Она знала, что на глазах людей нельзя распускаться, раскисать, но ничего не могла с собой поделать. Губы ее задрожали, скривились. Вся ее бравада исчезла. Она шмыгнула носом и кончиками пальцев коснулась предательски повлажневших уголков глаз.

Тео оторопел.

— Ради Бога, только не плачьте. Если я вас обидел, то приношу свои извинения.

— Я и не плачу, — свирепо возразила Рената. — Я никогда не плачу…

Оно и видно, пробормотал Тео и сделал то единственное, что в таких случаях делают мужчины: стремительно шагнул, обнял и поцеловал ее в дрожащие губы.