Павел вышел из машины. Он приехал после работы на дачу, ему срочно надо было остаться одному, подумать, решить что делать дальше. Вроде все было нормально: у Алены шел четвертый месяц беременности, чувствовала она себя хорошо. Категорически отказалась узнать пол ребенка: «Мне все равно». Ему тоже все равно, хотя почему-то больше хотелось дочку. Он сам не понимал почему, обычно мужики хотят первенцем мальчика. Этот ребенок будет не только его первым, но и единственным. Их с Ириной единственным малышом. Но чем дальше шло дело, тем яснее становилось Павлу, что Алена не отдаст его ни за что. И он пока никак не мог решить как быть.

Серый советовал ему всячески успокаивать ее и тянуть время. Дескать, со временем она привыкнет, что Павел всего лишь приходящий отец, и на большее ей надеяться нечего. Что касается Ириши, то, по мнению Сереги, потихоньку и она поймет это, и все уладится само собой. Ребенок будет бывать у них, а если захотят — заведут своего.

Странно, но Ира больше не говорила об этом. Вообще он замечал много странного в ее поведении. Иногда он замечал на себе ее пристальный взгляд, и ему казалось, что она все знает и не может решиться сказать ему. Бортников уверял, что все это плоды его воображения. Откуда ей знать о том, о чем знают только трое, ну, если считать сестру Алены — четверо. Павел как раз думал, что четверо — это слишком много, чтобы удержать все в секрете. Правда, при этом он затруднялся сказать, кому было бы выгодно рассказать все Ирине. Аленка грозилась, но он был уверен, что она не сделает этого. Пока, во всяком случае.

Но на самом деле: что дальше? Поступить, как советовал Сергей, он не мог: это означало постоянную нервотрепку, жизнь на два дома. Ему пришлось бы разрываться между Ириной и ребенком, да еще терпеть капризы и угрозы Алены — нет, он не выдержит. И потом это не решение проблемы, а ее замораживание.

Ему надо было остаться одному и подумать. Поэтому он приехал сюда, несмотря на усталость. Павел достал мобильник, набрал номер Алены. Другой рукой он рылся в кармане, ища ключи.

Алена сразу ответила.

— Привет, как дела?

— Да нормально. Почему ты не приехал сегодня?

— У меня дела. Я не могу приезжать каждый раз, когда тебе этого хочется. Разве тебе чего-то недостает?

— Мне недостает тебя, не прикидывайся тюфяком. Когда ты наконец решишь этот вопрос?

— Не зуди. И не нервничай, я постараюсь приехать завтра. Привет.

В окне мелькнула чья-то тень. От неожиданности он вздрогнул — дверь распахнулась, и перед ним возникла Ирина.

— Ты?.. Что ты тут делаешь?

— А ты?

Он устало вздохнул и прошел в дом. Камин ярко горел. Он был настолько занят своими мыслями, что даже не заметил стоящую во дворе машину, не заметил, что над крышей вьется дымок. Машина, наверное, все-таки стоит в гараже, и это немного утешает. Впрочем, все равно хорош, нечего сказать! Тут же обожгла мысль: слышала ли она его разговор по телефону?

Павел снял куртку, бросил на стул. Потом сел в кресло перед огнем, протянул к теплу руки.

— Мне хотелось побыть одному.

Он сказал это довольно резко, будто идя ва-банк. В конце концов, если она что-то знает, надо выяснить это. Неопределенность в тягость им обоим, может, она тоже хочет объясниться.

— Мне тоже.

Ирина села на ковер, прислонилась к его креслу. В руках у нее был бокал с вином и сигарета. Судя по всему, она была здесь давно — пепельница была полна окурков. Он протянул руку, погладил ее по щеке.

— Что происходит, Паша? У меня ощущение, что ты скрываешь от меня что-то. Черт возьми, у меня ощущение, что ты сам скрываешься от меня!

— Успокойся, милая. Со мной все в порядке, тебе только кажется. Куда я от тебя, куда я без тебя?

— Почему тогда ты приехал сюда без меня? Почему мы не можем нормально общаться? Между нами словно стоит кто-то. Это становится просто невыносимо, Павел, я не могу так больше!

Его решимость объясниться с ней куда-то улетучилась. Он понял, что никогда не рискнет сказать ей все, потому что не уверен, что она простит и останется с ним. Он слишком боялся потерять ее, чтобы рисковать. Лучше все пока скрывать, лучше зарыться в песок, укрыться от проблемы, ожидая, что все само собой разрешится.

— Милая моя, давай останемся сегодня здесь. Ты привезла что-нибудь поесть? Если нет — я съезжу в магазин. Давай устроим наш вечер, как ты любишь. И забудем все, кроме того, что мы любим друг друга. Если хочешь, поедем куда-нибудь отдохнуть на выходные.

— Ты не хочешь ничего говорить мне, — устало и обреченно сказала она. — Дело твое — не буду настаивать. Но я не уверена, что так будет лучше, дорогой. Я привезла продукты — ветчину, грибы, сыр. В морозилке есть пицца. Так что ехать никуда не надо. Сделаем вид, что все как прежде. А ехать я никуда не хочу.

Он встал с кресла и сел рядом с ней на ковер. Медленно провел ладонью по ее лицу, по шее, спустился ниже. Она была так близко, он чувствовал ее дыхание, ее глаза оказались прямо перед его губами — родные, любимые глаза, они смотрели на него с такой любовью, что он чуть не задохнулся от нежности. Волна страсти захлестнула его — Павел забыл про все на свете, и если бы кто-то в эту минуту сказал ему, что он скрывает от своей любимой жены что-то очень важное, он бы очень удивился. Потому что нужна была ему только она — его милая, бесконечно любимая жена. И будет нужна всегда только она. Через пять лет, через десять, через сто — эти губы, эти неповторимые глаза, бархатная кожа и трогательная грудь — всегда, как в первый раз, как в первый раз, в первый…

Они провели удивительную ночь. В три часа утра пошли на кухню и ели бутерброды, запивая их вином. Потом вернулись в постель и снова влюбились друг в друга, будто новобрачные. Утром каждый из них вновь вернулся из сладостного забытья в плен собственных мыслей, но они разъехались, так и не сказав ничего из того, что мучило и разрывало им сердце.

…Сергей зашел к нему, когда он углубился в документы — немецкая сделка давала свои плоды, надо было тщательно посмотреть отчет бухгалтерии. Павел старался в последнее время больше работать, чтобы не думать о своих проблемах.

— В чем дело, Серый? — Павел не стал скрывать своего недовольства.

— Слушай, Ростовцев, ты избегаешь разговора со мной? Посмотри на себя — на тебе же лица нет, что ты с собой делаешь!

— Ну почему все упрекают меня в том, что я избегаю их! — Павел с досадой швырнул бумаги на стол. — Я не хочу обсуждать свои проблемы с тобой, ясно? Извини, я виноват, но отвали от меня, ладно? Когда меня допечет, я сам приду к тебе.

— Эти бабы доведут тебя, Пашка. Ладно, не хочешь говорить — не надо. Но не забывай, что я — совладелец фирмы. И мне не безразлично, что происходит с ее руководителем. Твоя личная жизнь не должна отражаться на бизнесе, пойми ты это, Казанова чертов!

— Что? — Павел недоуменно посмотрел на него. — Что ты хочешь этим сказать? По-моему, наши дела идут отлично, я никаких проколов не допускал. Что ты выдумываешь?

— Я не выдумываю. Не допускал — так допустишь. Ты на свою физию посмотри — сам все поймешь. Ты же кругом в дерьме и не хочешь вылезать из него!

— По-моему, ты преувеличиваешь, Бортников, — холодно сказал Павел. — Я полностью контролирую ситуацию. И со своими бабами, как ты говоришь, я разберусь. Сам. Уйди, прошу тебя, не мешай мне. Все, привет.

Сергей молча вышел. Павел взял бумаги со стола и попробовал вновь сосредоточиться. Но не смог. Встал, подошел к окну. И увидел, как Сергей выходит из офиса, говоря с кем-то по мобильному. Неизвестно почему, но Павлу показалось, что разговор идет о нем.

Он отошел от окна. Серега явно преувеличивает, но он прав в одном: надо что-то делать. Но что он может сделать? Послать Алену к чертовой матери, предоставляя самой выпутываться из ситуации, в которую сама себя загнала, он бы очень хотел, но не мог: она носила его ребенка. Он ждал этого малыша так, словно от этого зависела вся его дальнейшая жизнь. Поэтому до родов, во всяком случае, все будет оставаться по-прежнему. Но то, что будет после, надо было готовить сейчас. И он попытается сделать это сегодня же.

Павел заставил себя до конца дня думать только о делах. Однако к пяти часам не выдержал — выключил компьютер, оделся, вышел из кабинета.

— Меня сегодня больше не будет. С утра подготовь график встреч на следующую неделю.

Галка с любопытством посмотрела на него. Слишком уж любознательна эта девица, явно догадывается, что у шефа проблемы личного характера. А может, она и рассказала Ирине? Он внезапно остановился. Но что, что она могла рассказать? Просто что ее мужу звонит с некоторых пор некая особа, с которой его связывают отнюдь не деловые отношения. Павел вдруг понял, что Галка из чувства ложно понятой женской солидарности вполне могла так поступить. Только этого ему не хватало!

Он преодолел горячее желание вернуться, вызвать Галку в кабинет и потребовать объяснений. Но каких? Клятвенных заверений в том, что она ничего не говорила его жене? Или торжественного обещания не докладывать ей о телефонных звонках Алены? Смешно. И лучшей пищи для любопытства секретарши и сплетен за спиной шефа вряд ли можно было придумать. Нет, не это сейчас главное. Главное — разговор с Аленой, причем говорить надо спокойно, даже нежно, не нервируя ее, чтобы не навредить ребенку. Просто объяснить в очередной раз то, чего она упорно не хочет понимать. Но придется.

Он позвонил в дверь, а потом открыл своим ключом. В квартире было тихо, вроде никого. Он прошел в гостиную — Алена спала на диване. От его шагов проснулась, открыла глаза и протянула к нему руки.

— Иди ко мне. Я такой сон видела, Пашка. Будто мы с тобой опять на Кипре, но с малышом. Это было так круто!

Он холодно пожал ей руки и отвел их. Присел на край дивана.

— Ну как ты сегодня? У врача была? — Он нанял ей хорошего врача из частной клиники, и она ходила туда дважды в месяц.

— Была. — Настроение у нее явно испортилось. — Сказал: все хорошо. У меня вообще все хорошо, пока ты не приходишь с кислой мордой, на которой написана дурацкая преданность любимой женушке. Когда ты подашь на развод? Я не хочу, чтобы мой ребенок родился вне брака.

— Она тут ни при чем, отстань от нее. Дело во мне, ты же знаешь. Алена, прошу тебя, подумай спокойно. Ты ведь на своем опыте знаешь, каково жить с нелюбимым человеком. Я очень хорошо к тебе отношусь и, кажется, доказал это совсем недавно. Но, черт побери, я не намерен жить с тобой всю жизнь. Для меня есть одна любимая и желанная женщина, это моя жена.

— А я? — спросила она жалобно, без обычной агрессии.

— Ты сможешь начать все сначала. Ты молода, красива, у тебя все впереди. Я сделаю так, что ты никогда не будешь ни в чем нуждаться. Подыщу тебе хорошую работу, подарю квартиру — все, что хочешь, милая.

— Другими словами, ты по-прежнему надеешься, что я продам вам своего малыша. Ростовцев, неужели за столько лет ты так и не раскусил меня, не понял, что я не отступлюсь от своего и никогда никому не отдам ребенка ни за какие сокровища. Мне плевать на твои деньги и на все остальное. Пусть ты меня не любишь сейчас, полюбишь потом. Я хочу семью, где ты будешь мужем, а я женой. И хватит мне предлагать мерзкий торг! Смени, наконец, пластинку! Никогда, слышишь, никогда больше не заводи об этом речь. Иначе твоя сучка обо всем узнает и вышвырнет тебя на улицу! Тогда ты приползешь ко мне, да только я тебя не приму!

— Ну хватит! — Он забыл, что обещал себе не волновать ее. Чтобы так — об Ирине! — Мне надоели твои угрозы. Делай что хочешь, дрянь. Только меня ты больше не увидишь!

— А ты не увидишь ребенка! — Она зарыдала громко, в голос.

— Что тут происходит? — Из спальни внезапно вышла сестра Алены, Алла. — Павел, неужели ты не понимаешь, что ее нельзя нервировать? Что сделано — то сделано, но сейчас ее надо беречь.

— А со мной можно делать что угодно, да? Лапшу на уши вешать, дурить, обвести вокруг пальца, как лоха, а потом поставить перед фактом. Так, что ли?

— Меня это не касается. Я знаю одно: нельзя доводить до исступления женщину на шестом месяце беременности. Пусть она родит — там разберетесь. Я думаю, тебе лучше не приходить, раз ты этого не понимаешь.

— В таком случае можешь сама платить за эту квартиру и содержать свою сестру. А меня больше не ждите.

Он взял дубленку и вышел прочь, захлопнув дверь. Не хватало еще выслушивать сентенции от сестрицы! Небось вместе план составляли. Пусть теперь подумают, как быть дальше. Лишь бы все обошлось с ребенком, но подумать им не мешает. В глубине души, однако, он сознавал, что Алла права. Но был доволен, что повел себя решительно. Конечно, он не оставит ее без денег, но по крайней мере иллюзий у сестричек будет поменьше. Призадумаются, прежде чем права качать.

Когда он уже подъезжал к дому, зазвонил мобильный. На определителе был Аленин номер. Он помедлил немного, потом ответил.

— Паша, это я. — Алла говорила спокойно. — Извини, я, может, была не права. Но очень тебя прошу — дай ей спокойно родить. А потом, обещаю, я сделаю все, чтобы она от тебя отстала. Но, пожалуйста, не предлагай ей продать ребенка, это же подло, пойми. Редкая женщина пошла бы на это, а для Алены это еще и часть тебя, и, возможно, единственный ребенок в жизни. Как же ты этого не понимаешь?

— А то, что она со мной делает, не подло? — Он понимал, что она права и сейчас не время разбираться, тем более с сестрой.

— Я отговаривала ее, как могла, поверь. Но она словно с ума сошла на почве любви к тебе. Да, наверное, и сошла. Она как больная, пойми. Оставь ее в покое, дай родить. А там посмотрим. Прошу тебя, не оставляй ее.

— Хорошо. Передай только, что я не смогу приходить так часто, как ей хочется. Я очень занят, да и, извини, не горю желанием видеть твою сестрицу. Деньги получите в понедельник. Привет.

Он отключил связь. Алла права в том, что вопрос надо решать после. Права и в другом: глупо было надеяться, что Алена отдаст ему ребенка после того, как решилась на такой обман. Ему следовало помнить, что она никогда не была меркантильной. Деньги, конечно, интересовали ее, но не в первую очередь. Поэтому расчет на ее алчность изначально был неверен. Надо найти другое решение.

А пока просто не стоит туда ходить. Он будет звонить, давать ей деньги, но не более того. Надо успокоиться, собраться, побольше работать, почаще бывать с женой. В конце концов, осталось всего-то два с половиной месяца. Два таких долгих зимних месяца с половиной весеннего…