На карте Леха есть кладбища — христианское и мусульманское, — они рядом с автостанцией, поэтому я предположил, что и буддийское кладбище там же. Правда, были у меня некоторые сомнения. Die-то я читал, что в Лехе буддистов, как и индуистов, кремируют и прах пускают по воде. Кладбища может вовсе не быть. Или поле ступ за монастырем Шей и есть кладбище?

В индуизме принята кремация. Место сожжения называется шмашан и находится, как правило, у воды. Делают пирамиду из дров, на которую укладывают тело умершего, обкладывают его дровами. Затем подносят усопшему и богам рис, затем поджигают. Это обычно делает старший сын. На третий день из кострища выбирают останки и с соответствующими ритуалами опускают их в реку.

В Тибете, как я понимаю, человека либо кремируют, если есть дрова, либо тело предают небу, то есть специальный человек, он может быть и йогином-тантристом, расчленяет тело специальными инструментами и отдает на съедение грифам. Таким образом плоть мертвеца кормит другие формы жизни. Но до этого существует долгая процедура «отпевания»: проведения умершего через миры бардо.

Наш поход сопровождали разные знаки: бараньи головы на прилавках торговцев мясом смотрели пустыми глазами, отгоняя злых духов, люди на спуске к автостанции почтительно расступалась, пропуская тех, кто ищет мертвых людей.

Собственно, дабы не подниматься на холм, к жутковатому храму-чортену, одиноко возвышающемуся над автостанцией, мы попробовали опросить местное население.

Зачинщик похода, стеснительный Носов, молчал. Тогда Тоня на хорошем английском спросила, где находится кладбище. Сначала у одного человека в приличном европейском костюме. Тот от испуга шарахнулся в сторону и припустил от нас быстрым шагом.

Затем у второго. Тот не понял. Тоня повторила вопрос. Он вопросительно посмотрел на меня. Я же со своим «великолепным» знанием английского (в разговорниках на тибетском и хинди такой темы нет) спросил как умел:

— Where is dead people?

Человек сразу оживился и объяснил нам, что умирать еще рано, к тому же совсем недалеко есть хороший медицинский центр.

В итоге мы поднялись на холм, откуда открывался вид на весь Лех. Вокруг храма трепетали тысячи флажков, некоторые из них уже утратили цвет и текст и были изодраны временем.

А внизу холма с одной стороны находились кресты христианского кладбища, за забором — мусульманские могилы, с другой же непонятные множественные холмики. От пространства просто веяло потусторонней и опасной силой. Самое место для ритуала чод. Духи словно ждали того, кто придет им скармливать себя, отсекая привязанности. Но мы ушли вниз, увы, вместе со своими привязанностями.

Видимо, поход так странно на меня подействовал, что я весь день забывал разные вещи. За час до ужина, оставив жену приводить себя в порядок, я отправился в холл гостиницы с блокнотом, тоже приводить в порядок, но не себя, а немногочисленные записи, сделанные за путешествие. Иногда мы совершали эту процедуру вместе с Сергеем Носовым, я делал маленькие почеркушечки в маленьком блокнотике, а он — большие в тетради в клетку, той самой, формата А4. Наверху кто-то постоянно стучал, но это не мешало мне работать. Пришло время ужина, в холле собрались все, кроме Тони.

Она появилась через пятнадцать минут, и весьма сердитая. Оказалось, что, выходя из комнаты, я ее запер, а ключ оставил в дверях. Она стучала в дверь, пыталась звать из окна, но дети, игравшие внизу, ничего не поняли. Наконец один из постояльцев, молодой индиец, догадался ее выпустить. Он подумал, что я запер ее специально и, будучи джентльменом, спросил, нет ли у нее телесных повреждений и не надо ли разобраться со мной. Весь вечер я вскакивал на каждый стук, пытаясь сообразить, кого я запер на это раз.