Матвей Мохов

1

Первая очередь прошила левое переднее колесо и машина, осев набок, завиляла, пытаясь сохранить равновесие. За ревом музыки в салоне никто ничего не услышал, только Сергеич, водитель, вытянув руку вперед, заорал, оскалясь:

— Эй, ребята! Кажись, у Пашки колесо лопнуло.

Матвей поднял голову от карты, по которой вот уже минут двадцать тщетно пытался найти дорогу к поселку. Дворники лениво размазывали по лобовому стеклу дождевую воду.

— Черт, — коротко бросил он, — только этого нам еще, до кучи, не хватало.

И тут вторая очередь прошила впереди идущему джипу бок. Выстрела слышно не было, просто вдруг на левом борту машины вспучились маленькие капли серебристого металла и, лопаясь, побежали трещины по заднему тонированному стеклу.

— Это что? … — открыл рот Сергеич удивленно.

Наверное, он хотел добавить что-то еще. Наверное. Только в следующее мгновение его голова разлетелась сотней маленьких осколков и машина на скорости сто двадцать километров в час, кувыркаясь под истошный визг шин, прекратила свой стремительный бег навсегда.

2

Матвей очнулся от боли в левой руке.

Лежать было неудобно, а прямо перед лицом висел чей-то ботинок с грязной подошвой. Саня, определил машинально он. Матвей заворочался, пытаясь вытянуть придавленную сломанным сиденьем руку. Под спиной захрустело битое стекло. Руку удалось вытянуть с третьей попытки. Она оказалась окровавлена, но цела.

Жив, поблагодарил своего ангела на Небесах Матвей. Спасибо тебе за то, что я опять жив.

Ответом ему послужили автоматные очереди. Пули клацали по металлу, гулко бились в кузов и с визгом отскакивали. Некоторые достигали цели. На месте достигнувших, возникали очень неприятные светящиеся отверстия.

Сколько же их? Где они? Кто?

Матвей со страхом ощупал кобуру под мышкой. Пистолет — восемь смертоносных жал — оказался на месте. Он не вывалился, когда джип, кувыркаясь, летел по дороге.

Выбираться стоило как можно быстрее. Валить из металлического гроба, в который превратилась машина, куда угодно, быстро. Сволочи, расстрелявшие колонну, лупили явно по бензобаку. Сосредоточившийся возле кормы рой пуль очень скоро достигнет желанной цели.

Он двинул Саню по ботинку. Нога безжизненно завалилась за подушку.

— Саня! — прошипел Матвей.

Санины стеклянные глаза через дыру в сидении были ему ответом.

В машине, которая несколько мгновений назад быстро отсчитывала километры трассы, кроме Матвея Мохова, никого живых больше не осталось. Он не стал размышлять о превратностях судьбы, которая на второй неделе работы определила его в перевернутый джип с мертвым экипажем. Он во время вспомнил о том, что все еще оставался начальником группы сопровождения.

И Матвей пополз. Он двигался к сложившейся от удара двери багажника. Совсем рядом взвизгивали пули, хрустело стекло под рукавами куртки, а он сосредоточенно полз к возможному спасению.

Впрочем, всегда оставались варианты.

Неужели никто не выжил, думал он, протискиваясь под сломанными сиденьями. Был же второй джип. Была же, наконец, головная машина. Сколько нас ехало всего? Трое — здесь, трое во второй машине, двое в «Мерседесе». Неужели им удалось уложить всех? Неужели я опять остался один?

Выбив ногой перекошенную дверь, Матвей выбрался. Руки неприятно разъехались по грязи. Перевернувшись на спину, он несколько мгновений лежал на мокрой траве, ловя распахнутым ртом дождевые капли.

Еще немного и они полезут к машине, спокойно подумал он. Здесь я их и встречу. Он достал пистолет, передернул затвор, досылая в ствол первый патрон из магазина. Восемь пуль. Восемь. Что ж, если без суеты, то должно хватить. Подтянувшись руками за траву, Матвей осторожно выглянул из-за курящегося борта опрокинутого джипа.

Поле боя выглядело безрадостно.

Ближе всего к нему стояла вторая машина. Из распахнутой двери с выбитыми стеклами свисал на ремнях Гоша Маликов, а по его запрокинутому к серому небу мертвому лицу скакала дождевая капель. Дорога вокруг джипа блестела стеклом и лужами. Головная машина — бронированный «Мерин» стоял чуть дальше, развернутый на половину дороги. На его борту серебрилась свежая волнистая линия содранной очередью краски.

Стреляли все так же, обильно. Пули словно шинковали мокрый воздух. Они взрывались фонтанами на многочисленных лужах, отскакивали от бортов мертвых машин, свистели над головой.

Матвей облизал сухие губы. Ему все-таки здорово повезло. Джип слетел с дороги в глубокий кювет. Почти ров, но если бы не он…

Ладно, поднял пистолет Матвей. Будем ждать. Совсем скоро они придут добивать уцелевших и раненных.

Хоть кого-нибудь из этих сволочей надо обязательно взять живыми. Сергеич, Саня, Гоша Маликов… Скольких еще они уже успели отправить на тот свет?

 

Тарас Петровский

1

Петровский проспал, наверное, первый раз в жизни. Присев на кровати, он, позевывая, посмотрел на будильник. И сейчас же схватился за телефон.

Антон поднял трубку после нескольких гудков.

— Доброе утро, Тарас Васильевич, — поздоровался он. — Машины вышли.

— Отменяется, — сказал Петровский. — Пусть едут без меня. Пусть вначале заберут Павлова, а уж потом — за мной.

— Как скажите, — отозвался Тополев. — Сейчас я им перезвоню.

— Перезвони, не забудь, — закончил разговор Тарас.

Он поднялся с кровати, потягиваясь.

— Проспал? — повернулась к нему Майя. Голос ее звучал виновато.

— Даже самому удивительно, — ответил Петровский.

— Прости меня, — сказала она, помолчав.

— За что?

— За вчерашнее.

Вчерашний разговор, по сути, нельзя было назвать разговором. Это была редкая для жены истерика. Когда, даваясь слезами, вопрошала Майя. Когда, Тарас, у нас, наконец, будут дети? Мне уже тридцать, Тарас! Еще совсем чуть-чуть и все!

Пока нет, отвечал Петровский. Это распроклятое пока во вчерашнем разговоре фигурировало раз десять. Причем, в основном, в его устах. Пока ничего не получается, успокаивал ее, рыдающую, Тарас. Пока потерпи. Пока проблема не будет разрешена моими специалистами, мы ничего не можем сделать.

— Но я же прошла все тесты! — плакала жена. — Я год потратила на хождение по врачам! И по твоим хваленым специалистам, кстати, тоже. Ответь мне, это из-за меня? Почему ты скрываешь?

— Послушай, — сказал Тарас. — Зачем ты снова принимаешься валять дурака? Мы ведь проходили все тесты вместе… И ты прекрасно знаешь, что это из-за меня… Пока, Майя, к несчастью, я не могу иметь детей…

Господи, подумал он. Опять это ненавистное пока…!

Ганин, подумал Петровский, окунувшись в воспоминания о вчерашнем разговоре. Вот кто мне нужен сегодня в первую очередь. Он и его отдел, сожравший уже прорву денег, нервов и сил.

— Лучше ты меня прости, — накидывая халат, ответил жене Петровский. — Все это из-за меня. Будешь вставать?

— Сейчас встану, — кивнула Майя. — Надо же тебе приготовить завтрак. И собрать с собой.

— Я и сам могу, — отозвался Тарас.

— Ну, уж нет, — воспротивилась жена. — Кухня — моя обитель. Это ты у себя на работе распоряжайся. Ты надолго?

Еще вчера до начала выяснения отношений Петровский предупредил о командировке. Надо же, запомнила, подумал он.

— Завтра утром вернусь, — ответил Тарас. — Смотаюсь в Питер и обратно.

— Поосторожнее там.

— А я всегда осторожен.

2

В душе, под обжигающими строями воды, Тарас недовольно подумал о Павлове. Как же неудобно получилось! Все-таки заместитель председателя Трибунала, уважаемый человек. Да и обсудить многое требовалось накануне Сбора.

Ладно, Коля поймет. Что он, не человек, что ли? А обсудить мы все еще успеем. Целый день впереди.

Сегодня главное — Ганин.

Что-то он совсем стыд потерял. Или расслабился? Затих в своей берлоге, ни слуху, ни духу. Его не дергают, а он и рад. Как же, светило медицинской науки, гений без пяти минут. Ну, я ему устою сегодня светило!

Петровский выключил воду и, открыв кабину, вышел из душевой.

И еще Тополев, подумал он, растираясь полотенцем. Все-таки не боевик он, не оперативник. Зря мы его безопасностью командовать определили. В этом деле, несомненно, нужен специалист.

Но кто? Кого поставить? Кого-нибудь из спецгрупп? Дремова? Барса? Кравченко? А кто будет группами командовать?

Ладно, решил Петровский. Сейчас будем бриться. А во время этого ответственного мероприятия выкинем пока посторонние мысли из головы.

 

Агамемнон Рождественский

1

Невезение преследовало его по пятам.

Во всем, конечно же, было виновато имя, да упрямая причуда отца, за три месяца до рождения наследника увлекшегося древним Египтом. Одноклассники называли его то Гама, то Мнон, а классная руководительница (в целях экономии времени, должно быть) — коротко Ме. Веру в исключительность ему вернул отец, прояснив на десятом дне рождения ситуацию с именем.

— Твоя уникальность в дуализме, — непонятно сказал он. — Первая часть твоего имени — Ага, что значит на любом языке согласие. А последняя — Нон, что, как сам понимаешь, есть уверенное отрицание. Единство и борьба противоположностей — мироощущение первооткрывателя, прокладывающего путь к туманным рубежам.

Папино высказывание Агамемнон в целом не понял, но запомнил с прилежанием. И когда любопытные старшеклассники принялись его расспрашивать перед приемом в пионеры, он выдал им все слово в слово. Старшая пионервожатая Люся единственная распознала в сложном предложении знакомые слова. Крепко задумавшись, она решила, на всякий случай, отложить прием мальчика со странным именем до последней очереди.

Агамемнон не сильно расстроился. Взяв на вооружение слова отца о первооткрывателе, он любознательно взялся за гранит науки.

Узнав на уроке биологии, что под водой человек больше полутора минут никак не может, он принялся за серьезные эксперименты в ванной. Рекорда боевых пловцов Агамемнон не побил, зато соседи снизу долго потом ходили к родителям с безнадежными требованиями об оплате ремонта. Деньги в его семье водились, однако мама была прижимистой. Ее скаредность имела веские причины — по отцовской линии генофонд портили азартные игроки. Прадед грешил преферансом и завышенными вистами. Спившийся, растерявший всех и вся, он ушел из жизни, бормоча себе под нос что-то о прикупе и Сочи. Дед Агамемнона был охоч до скачек: проиграв квартиру и выручку фабрики, где числился кассиром, он, не долго думая, свел счеты с жизнью. Плохую родословную сумел выправить лишь отец, при неоцененном вкладе мамы, направлявшей природный азарт супруга то на изучение Египта, то на поиски свидетельств легендарной Атлантиды.

В старших классах пагубная семейная черта начала пробуждаться и в Агамемноне. Для начала он влюбился в химию. На самом деле, конечно, влюбился он в молоденькую лаборантку, но и предмет покоя ему не давал. Путь к знанию (как и к лаборантке) оказался тернист для молодого естествоиспытателя. Усомнившись в реакции карбида с водой, он едва не лишил глаз пожилую учительницу химии. С тех пор, Агамемнона стали побаиваться, а лаборантка, которая до этого инцидента благосклонно позволяла ему мыть после уроков лабораторные кюветы в холодной воде, совершенно перестала замечать его томные и влажные от вожделения взгляды.

Тогда Агамемнон решил прославиться на ниве спорта.

Как всегда, к делу он подошел основательно. Принялся бегать по утрам, распугивая сонных собачников и потеть на турнике возле школы, в тщетных попытках закинуть грузное тело на перекладину. Растянув правую ногу, он быстро охладел к спорту.

И верно — на носу были выпускные экзамены. Старинный друг Гриша Палий посоветовал поступать после школы в МАИ.

— Зачем? — поинтересовался Агамемнон.

— Самолеты, — таинственно ответил Гриша. — За ними будущее.

— Я думал будущее — за космосом.

— Это старая установка, — Гриша всегда умел все разложить для друга по полочкам. — Финансирование космоса — давно пройденный этап. И, кроме того, тебе, что — в армию хочется?

В армию ему не хотелось.

Агамемнон хотел стать либо олигархом, либо бандитом, обязательно суровым, почти немым. В обоих случаях лаборантка бы быстренько одумалась. Но ни на олигархов, ни на бандитов в институтах не учили. А ковыряться в недрах давно отлетавших свой ресурс самолетов (это ему доступно разъяснили по телевизору в какой-то передаче) Агамемнону совершенно не улыбалось.

Сложную ситуацию с неопределенным будущим спасла мама, озабоченная пробуждением в сыне фамильных черт. Его по блату определили в психиатрическую лечебницу. Так разрешилось несколько насущных проблем: юноша обзавелся «белым билетом», а свойственная Рождественским азартность оказалась под внимательным присмотром лечащих врачей.

Столь резкая перемена в судьбе Агамемнона совершенно не огорчила.

Процедуры были не обременительны, а персонал являл подлинную заботливость и доброту. А какие интересные люди лечились рядом! Сколько нового и удивительного довелось узнать Агамемнону за неполные полгода!

Однако, наиболее радикальное участие в судьбе молодого человека принял сосед по койке Степан Меншилов. Тот оказался страстным поклонником Гоголя. В свободное от процедур время, он читал и перечитывал его немногочисленные труды, а когда кроме Агамемнона никого не было рядом, вступал с великим писателем в таинственную телепатическую связь.

— Кинг, Кинг, — говаривал Меншилов, выходя из очередного транса. — Не ценят у нас своих Суворовых.

— Как там дела? — обычно интересовался Агамемнон, отрываясь от кроссворда.

— Плохо, — хмурился Степан. — Никакой творческой свободы. Ну, разве может Николай Васильевич про ангелов истории сочинять?

Гоголь ассоциировался у Агамемнона на тот момент только с тощим и похотливым чертом из старого фильма про вечера на хуторе.

— Не люблю мистику, — задумчиво произнес он.

— Это по молодости, — ответил Меншилов. — Вот когда отживешь с мое, поймешь, что многие вещи просто нельзя объяснить рационально. Нет такой возможности. Вот почему, ответь мне, сказки такой популярностью пользуются?

— У меня не пользовались.

— Я о других говорю.

Агамемнон пожал плечами.

— Они к жизни детей готовят. Скрытыми и завуалированными посылами. А если это так, то почему же в них столько волшебства и мистики? Значит, есть всему этому место и в обыденной жизни, верно?

Банальное логическое построение сантехника с многолетним стажем ментальных контактов сразило неопытного юношу наповал. Он тяжело задумался.

— А Гоголя с чего начинать читать лучше? — после получасовых размышлений спросил Агамемнон.

— А с «Хутора» и начни, — усмехнулся в усы Меншилов и кинул ему книжку.

Судьба на этот раз была милостива к Агамемнону. Книга раскрылась на «Вечере накануне Ивана Купала».

Так Николай Васильевич Гоголь приобрел еще одного фанатичного апологета, а молодой человек узнал в кратчайшие сроки, как и где можно раздобыть настоящий клад. Тайная пагубная семейная страсть вырвалась, наконец, на свободу.

2

Главным доступным специалистом в окружении молодого исследователя был и оставался, конечно, отец. Но тот, к несчастью, отсутствовал в пределах досягаемости, отбыв несколько месяцев назад на продолжительные, но интересные раскопки за рубеж.

Поэтому Агамемнону пришлось ограничиться другом Гришей. Тот, так и не вступив на сложный путь самолетостроителя, ограничился Институтом стали и сплавов. Впрочем, страсть к металлу у Гриши прослеживалась с детства. Еще в третьем классе, чудом обнаружив в песочнице около дома потерянную кем-то загадочную монету, Гриша Палий объявил себя нумизматом. Позже выяснилось, что найденная медная плюшка вовсе не монета, а ловко подсунутая на рельсы электрички раздавленная пробка от жигулевского пива, но пути назад для Григория уже не было. Он заболел всерьез и надолго.

Ранним утром, после ночного и плотного знакомства с творчеством Николая Васильевича, Агамемнон связался с Гришей.

— Клад? — искренне удивился сонный Григорий. — А зачем тебе?

— Просто так, — не менее искренне растерялся Агамемнон. — Что бы деньги были.

— Отпрашивайся и приходи ко мне, — подумав мгновение, распорядился Гриша. — Я тебя введу в курс дела.

Через час Агамемнон уже сидел на его кухне.

Григорий слегка подрагивающими руками листал перед ним толстые папки с прозрачными страницами. Внутри них, словно листья в гербарии гнездились его персональные сокровища.

— Понимаешь ли, Ан, — сказал Гриша. — Клады бывают разные. Тебя какие интересуют? Я так понимаю, что с монетами.

— А меня где денег побольше, — признался Агамемнон. — Ну и вообще интересно. Ты Индиану Джонса видел?

— Конечно, — усмехнулся Гриша. — Но это все бред товарища Спилберга. Давай-ка его сразу отметем.

— Давай, — охотно согласился Агамемнон.

— Итак, монеты. Они бывают тоже разные. Клад ты собираешься искать не за границей, верно? Значит, остается наша родная и могучая. Что можно найти здесь? Кучу и кучу всего, — и тут же пояснил. — Площадь большая.

— Верно.

— Стоимость клада тоже бывает разная, — продолжал Гриша. — Ты, конечно, думаешь, что чем старше, тем дороже? Биг мистейк, дружище. Все зависит от состояния, материала и редкости. Вот смотри, деньга Ивана Грозного. Сделана хрен знает когда, а стоит — двести рублей в лучшем случае. Потому что не сильно она кому и нужна. Материал — дрянь, печать нечеткая, сохранность — и того хуже, не видно толком ничего. А теперь возьмем десять рубликов девятисотого года, — Гриша осторожно выудил из кляссера маленькую желтую монету. — Вроде и недавно совсем, верно, а цена ее уже другая совсем. Шесть-семь тысяч наших российских рубликов. Если повезет, баксов за двести сторгуешься. Почему? Во-первых, металл — золото и проба высокая. Во-вторых, глянь какая сохранность, а? Идеал!

— Дай-ка посмотреть, — попросил Агамемнон.

— Позже, — строго отрезал Гриша и монета исчезла в недрах папки. — Понимаешь теперь?

— Левее — правее, — признался Агамемнон, несколько оскорбленный жадностью старинного друга. — И это все?

— Конечно, нет, — ответил Григорий. — Стоимость повышается и от редкости. Монеты, которых большим тиражом выпущены, цену имеют невысокую. Ну, туда-сюда, ты теперь понимаешь. Смотрим на гурт, это кантик монетный, по-простому, там всегда клейма монетного двора стоят. Если редкие клейма — цена может в несколько раз возрасти. Опять же брак заводской — тоже стоимость лезет вверх. А уж если монета твоя поддельная, но именно подделки тех лет, то ты считай, вообще в шоколаде.

— И сколько такая редкая монета стоить может? — слегка просевшим голосом поинтересовался Агамемнон.

— Тысяч до тридцати-сорока легко, — пожал плечами специалист, но, увидев на лице новичка легкую тень разочарования, не замедлил разъяснить. — И не рублей, балда, евро.

— Да ладно, — не поверил потрясенный Агамемнон.

— Могу в Интернете показать, — заверил Гриша. — Там, конечно, цены сильно завышенные, но общее представление получить можно.

Сорока минут вполне хватило для получения общего представления.

Агамемнон загрустил.

— Да-а, — протянул он, откинувшись в кресле возле компьютера. — Нам бы клад из платиновых монет найти, да еще и фальшивых. Здорово было бы, да? Где ж его взять-то? До Ивана Купалы еще целый год почти, а где еще искать — ума не приложу.

— Так хочется?

— Невтерпеж, — признался Агамемнон. — Может прабабку свою потрясти?

— Ого! — восхитился Григорий. — У тебя еще есть живая прабабка?!

— А мы живучие, Рождественские, — задумчиво пробормотал Агамемнон. — Только вот помнит ли что?

— А что она должна помнить? Где чекисты золото прятали? — рассмеялся Гриша. — Откуда у нее клад? Она уж у тебя в деревне глухой проживает вроде.

— Она раньше дворянкой была, — обиделся Агамемнон за родню. — А вот потом…

— И что? Ты «Двенадцать стульев» читал? Она что, тоже свое золото дворянское в стулья зашила?

— Хватит хохмить! — вспылил Агамемнон. — Денег у нее куча была! Целая усадьба, понимаешь?! И причем, не самая маленькая в уезде. Но главное, не это. Главное — это то, что прадед мой совсем не простой человек был. Одержимый. Болел он азартными играми. Серьезно болел, почти как ты монетками своими. Так вот, помниться, бабка еще моя рассказывала, что его осудили то ли за растрату какую-то, то ли — внимание! — за подделку денег.

Гриша минуту переваривал.

— Это он, наверное, бумажные деньги подделывал. Или облигации какие-нибудь. Тогда мода такая была.

— Как же, — фыркнул Агамемнон и отлил последнюю пулю. — У него друг на монетном дворе то ли управляющим был, то ли помощником.

Нумизмат оказался сражен наповал.

— И ты об этом столько лет молчал! — возмутился он.

— А мне это надо было вынести на заседание совета дружины? — ехидно прищурился Агамемнон.

— Ну, мне-то мог бы сказать!

— Вот и говорю.

Гриша исчез с кухни и вернулся с толстым атласом автомобильных дорог Подмосковья.

— Это сколько километров от Москвы? — раскрыв атлас на оглавлении, уставился он на друга.

— Полтораста, в сторону Рязани. Мать моя точно знает.

— Ясно, — кивнул Гриша, ведя пальцем по списку дорог. — А где машину возьмешь?

Агамемнон поднял голубые глаза на нумизмата.

— А твоя машина разве не ездит?

— На моей…? — оторопев, присел Гриша на табуретку. — Ах, вот зачем ты заявился…

Агамемнон смерил его оценивающим взглядом.

— А ты думал на чьей?! — возмутился он для вида. — Твоих же в деле десять процентов!

— Пятьдесят, — обиделся Палий.

— Двадцать, — отрезал Агамемнон и протянул ему руку.

— Когда тронемся? — обреченно спросил Гриша, пожимая его ладонь.

Руководитель экспедиции посмотрел на часы.

— Сейчас восемь, — задумчиво сказал он. — Собирайся в темпе. Через час и тронемся.

— Сегодня? — оторопел нумизмат.

— А что тянуть-то?

Когда Агамемнон видел впереди ясную цель, препятствия ломались на его пути словно спички.

 

Анатолий Кравченко

1

Когда Анатолий, наконец, прибыл на место, горящие обломки первого джипа сопровождения уже удалось потушить.

Начальник группы Матвей Мохов — перемазанное в саже и крови лицо, черные руки и опаленные волосы — метался среди исковерканного металлолома.

— Наконец-то! — крикнул он, махая рукой. — Мы заждались.

— Пробки, — коротко бросил Анатолий, выбираясь из машины и оглядывая поле боя.

Перевернутый джип справа в кювете напоминал решето с вывороченным перекрученным металлом, без стекол и со свисающей с колес рваной резиной. Обломки второго мирно курились неподалеку. Чуть дальше стояла, перегородив один ряд почти полностью, головная машина — с отметинами от пуль на боку тяжелый бронированный «мерин». Он горел смрадным черным дымом, а возле него суетились двое с огнетушителями.

— Нападавших взяли? — сухо осведомился Анатолий.

— Да.

— Сколько?

— Двое.

— Где они?

Мохов замялся.

— Там, — вздохнув, махнул он рукой в сторону горящего «мерина». — Там они лежат.

— Понятно, — в свою очередь вздохнул Кравченко. — Что ж вы так, а?

Матвей поднял черное лицо. В карих глазах его читалось все: и усталость, и боль, и разочарование.

— Так вышло, — коротко ответил он.

Кравченко посмотрел в сторону «мерина».

— Мы кого-нибудь потеряли? — после паузы спросил он.

— Да, — кивнул Мохов. — Четверых. Сразу, наповал. А Тарас Васильевич где?

— Его не будет, — попытался влезть в разговор водитель Кравченко, Митя, с которым они всю дорогу оживленно обсуждали происшествие, но смолк под холодным взглядом Анатолия.

— Сядь в машину и подожди, — распорядился Кравченко сухо. — И перезвони в офис, выясни, наконец, где эти чертовы эвакуаторы.

— Одну секунду, — умоляюще произнес Митя и повернулся к Мохову. — А водители? Сергеич, Пашка?…

— Иди в машину, — жестко повторил Кравченко.

Шутки кончились.

— Оба — в клочья, — одними губами произнес Мохов вслед удаляющемуся поникшему Мите, но Анатолий услышал.

— Еще кто-нибудь? — обернулся он.

Секунду они смотрели друг другу в глаза.

— Еще двое из группы сопровождения. Саня Творогов, — произнес, наконец, Мохов. — И Гоша Маликов… А больше… Больше, вроде бы, нет…

— Пошли, посмотрим…

Угрюмый сосновый лес обступал асфальтированное шоссе со всех сторон и в месте, где валялись обломки, дорога лениво загибалась вправо. Обзор практически отсутствовал, и разглядеть что-либо за скрытым деревьями поворотом, по сути, не представлялось возможным. Хорошая позиция, чтоб ее, подумал Анатолий. Я бы сам раздолбал машины сопровождения в этом месте. А стрелял бы я… Во-о-он, оттуда…

— Откуда они стреляли? Место засекли?

— Толком нет, — ответил Матвей. — Такая неразбериха началась. Они, как поняли, что не всех положили, уползти пытались. Ну, сбежать. Одного почти у поворота сняли, а второго еще метрах в ста подальше. Там ребята сейчас ищут, лазают…

— Отправь кого-нибудь во-он туда… — сказал Кравченко, указывая на две сросшихся сосны почти у дороги, — Видишь?

— Да вряд ли… — усомнился Матвей, — Далековато вроде…

— Отправь.

В ответном взгляде Матвея промелькнуло нечто похожее на недовольство: вот, мол, прикатил, начальник спецгруппы и командует. А где здесь его спецгруппа? Нету спецгруппы. Тем не менее, покачав головой, Мохов что-то коротко бросил в поцарапанную рацию.

Дождь, судя по всему, совсем недавно закончился, потому, как было шоссе блестящим и неестественно черным. Шаги четко раздавались в почти полной тишине, нарушаемой изредка гулом проносящейся мимо машины с прилипшими к стеклам любопытными лицами пассажиров, падких, как и все люди, до острых ощущений и чужой боли. Кравченко представил, как будут эти люди взахлеб рассказывать своим близким и друзьям о виденной только что катастрофе, — господи, перевернутый джип, и горящий остов второго посреди шоссе — как будут с пеной у рта утверждать, что иномарки ничуть не лучше советских, что водители совсем охренели и носятся, как сумасшедшие, что ГИБДД забило на службу и занимается лишь стрижкой денег, как многие и многие семьи не сомкнут глаз, слушая в стотысячный раз о страшной аварии, случившейся сегодня на объездном загородном шоссе — и его передернуло. Потому что никто не подумает о том, как сейчас людям, находившимся там, в этих горящих и изуродованных машинах. Живы ли они? Нет?

Всем плевать. Главное — стать чуточку ближе к разыгравшемуся шоу.

Эх, подумал он. Ну почему, Антон, ты решил именно меня сюда отправить? Ни Барса, ни Дремова, наконец, с тоской подумал он, кутаясь в плащ от налетающих порывов ветра. Чем я обидеть-то тебя успел?

Под ногами захрустело стекло.

— Скорость была где-то сто десять — сто двадцать, — рассказывал Мохов, пока они шли к курящимся впереди обломкам, — и вдруг откуда-то из леса началась стрельба. Нашего водителя, наверное, первым убили. Прямо в голову, сразу, наповал. Наш джип перевернулся, в канаву слетел, а второй успел затормозить. Слава богу, ребята повыпрыгивать успели. По нему как раз и шарахнули из гранатомета. Прямо в лоб, только колеса в разные стороны полетели.

— А с головной что?

— Да по ней вообще одну-две очереди всего дали. Остановили чисто. Пока мы приходили в себя, растаскивали раненых, они и ее запалили. Я краем глаза видел: выскочил один из леса с тремя РПГ-18 на шее, черный весь, лоснящийся, словно маслом намазан и пошел, и пошел. Быстро работал. Раздвинет трубу, прицелится, выстрелит. Почти в упор лупил. Слава богу наши уже все выскочить успели. Две здоровых дыры прожег, гад. Зажечь-то, зажег, а вот больше… Ну, колеса еще просели разве что. Его как раз и сняли первым, когда он в лес рванул.

— Думаешь, стреляло только двое?

— Сложно сказать… Когда еще в джипе кувыркались, ощущение было, словно рота на стрельбище огонь очередями отрабатывает… Такой кучности и скорострельности давно не встречал. А потом, когда выбрался, показалось, человека два-три, не более…

— С одного направления стреляли?

— Ага…

— Значит, было двое, — кивнул Анатолий, — но хорошие…

— Почему обязательно двое?

— Было б больше, вас бы расстреляли, как куропаток… Ладно, не суть… Дальше?

— Может быть и двое, — согласился Матвей, — но стреляли они словно из шестиствольного пулемета…

— Так, дальше?…

— А что дальше?… Выбрались, стрелять начали… Одного завалили, потом другого…И все…

— И все?

Мохов сплюнул.

— У них третий был, — произнес он. — На машине, «девятке», форсированной очевидно. Водитель, не стрелял, совсем далеко стоял. Так он, как увидел, как дело обернулось, удрал. Я двоих вдогонку отправил.

— Не догнали? — с надеждой спросил Кравченко.

— Не догнали, — после тяжелой паузы ответил Матвей.

В смрадно чадящих обломках копались двое, перетаскивая и разгребая скрученный от неимоверного жара металл. Джип от взрыва развалился на несвязанные, казалось, между собой куски, и представить по ним контуры машины мог лишь человек с чертовски сильным воображением. Джип? Хм… Какой джип? Даже пассажирские сидения в изломанной куче опознавались с трудом.

При их приближении оба исследователя обломков одновременно подняли головы и замерли на мгновение, достаточное для того, чтобы Анатолий успел разглядеть в глазах почти одинаковые вопросы. Как это случилось? Почему? Как же так?

— Н-да… — произнес он вслух. — Как же так?

Матвей молча развел руками.

— Куда трупы нападавших сложили? — поинтересовался Кравченко, стараясь не смотреть на лежащую у обочины груду, прикрытую черным плотным брезентом. Там, под ним, находилось явно что-то человеческое, мертвое, и взгляд, помимо воли, упорно возвращался к ее созерцанию.

— Там, — махнул рукой Мохов. — Подальше.

— А это? — кивнул Анатолий на брезентовую груду.

— Это наши, — с горечью ответил Матвей.

— Ну, что же, — вздохнул Кравченко и едва не споткнулся о сплюснутое, оплавившееся рулевое колесо, — пошли дальше.

2

Они лежали вместе, рядом на расстеленном брезенте, словно братья: два молодых парня, черные, окровавленные, мертвые.

Анатолий присел на корточки.

— Здорово вы их, — заметил он.

Пуля вошла одному из нападавших прямо в глаз, разнеся половину черепа. У второго черная дырка зияла ровно посередине крупного лба.

— Идентифицировали?

— Сняли отпечатки, сделали фотографии. Отправили в офис по Интернету. Но так, навскидку, конечно, не знаем.

— Ясно. Ничего с собой у них, естественно, не было.

— Естественно, — согласился Мохов. — На дело же шли.

Анатолий вытянул руки вперед над телами, сосредоточился. Потом покосился на Мохова.

— Ты ведь у нас недавно?

— Две недели, — заинтересованно ответил тот.

— Тогда ладно, — поднялся Анатолий на ноги и отряхнул руки. — Наших и этих типов — забираем. Пусть все будет чисто и спокойно, верно?

— Нет тела, нет дела, — кивнул Матвей. — А что это вы сделать хотели?

Анатолий с хрустом размял шею.

— Ребят предупреди, — распорядился он, доставая мобильник. — А то, я думаю, милиция здесь уже совсем скоро нарисуется.

— Ага, — разочарованно кивнул Матвей и повернулся.

Анатолий набрал номер, глядя Мохову вслед.

— Антон? — спросил он, когда на другом конце подняли трубку. — У меня плохие новости, Антон.

 

Вадим Немченко

1

Машина стояла у самого конца стоянки.

Обычная девятая модель «Жигули» с сильно тонированными стеклами. Однако, под капотом ее, как помнил Немченко, скрывался мощный форсированный двигатель вкупе с доморощенным блоком турбонаддува, превращавшие рядовую машину в горластого и прожорливого на бензин монстра.

— Что-то он рано, — посмотрев на часы, заметил Сашок.

— К сорока годам даже самые последние раздолбаи становятся пунктуальными, — зевнув, сказал Немченко. — Время начинает наступать на пятки.

Сашок хмыкнул, паркуя джип.

— Не бери в голову, — усмехнулся Вадим. — Тебе это не грозит.

— То есть как?

— А вот так, — потянулся Немченко на сидении. — Помнишь, песня такая была? Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым…

— Мы ее в школе на смотре строя и песни пели, — буркнул Сашок.

— Ты — запевал?

— Я знамя нес. Вместо знаменосца, который с расстройством желудка из сортира не мог вылезти.

— А-а, — понимающе протянул Вадим. — Питательный завтрак в школьной столовой?

— Не-а. Мамкины бутерброды с пургеном. Очень мне хотелось знамя понести.

— Жестко, — поднял правую бровь Немченко. — Значит, ты уже в юном возрасте отличался добротой и отзывчивостью?

— А то, — подытожил Сашок экскурс в свою биографию.

— Как думаешь, у них получилось? — доставая пистолет из бардачка, спросил Вадим.

Саня уверенно кивнул.

Вадим снял предохранитель и передернул затвор. Засунул пистолет под ремень, невольно поежившись от холода металла. В рубашке навыпуск, в льняных мятых брюках и старых кроссовках он напоминал ленивого и праздного дачника, спутавшего сезон и приехавшего на станцию за очередной порцией теплого разливного пива.

Правда, Саня немного портил образ. Тоже мне, вырядился, недовольно подумал Немченко, окинув взглядом его строгий костюм, рубашку с галстуком и сверкающие даже во мраке салона дорогие ботинки.

Сашок расстегнул пуговицы на пиджаке.

— Жарко? — посочувствовал Немченко.

— Пистолет доставать неудобно, — ответил тот, рассматривая «девятку» на краю стоянки. — Когда же это он ее затонировать-то успел?

— А разве вчера тонировки не было? — невольно удивился Немченко его наблюдательности. Нехорошее предчувствие заворочалось у него внутри тяжелым комом.

— Вроде бы нет. Идем?

— Погоди секунду, — произнес Вадим, настороженно оглядываясь. — Что-то не нравится мне все это.

К десяти часам утра площадь при станции обычно вымирала. Из торгашей оставались лишь самые стойкие и те, кто уже не мог передвигаться самостоятельно. Обе категории местных жителей дремали на низких складных стульчиках, старательно делая вид озадаченности торговлей. Впрочем, были и живые. Кто-то лениво отмахивался от последних октябрьских мух. Кто-то покуривал, щуря глаза на солнышке. Девушка с края лотков мотала головой в больших пыльных наушниках сосредоточенно глядя в никуда.

Захолустье, жара.

Покупатели в это время могли появиться только с электрички. А до ближайшей оставалось почти полтора часа.

— Ты же ему звонил? — посмотрел на Сашка Немченко.

— Трубку не берет, — отозвался тот и сейчас же предположил:

— Спит, наверное.

— Наверное, — нервно пожал плечами Вадим. — Прикрой меня.

Он распахнул дверь.

Сухой порыв ветра скользнул по его лицу, оставив моментальную испарину. Подмосковье запоздало прощалось с летом. Даже и не скажешь, что на дворе — конец октября.

Саня остался у джипа, настороженно поводя коротко стриженой головой, а Вадим двинулся к «девятке», шлепая резиновыми подошвами по мягкому горячему асфальту. Пистолет за поясом уже приятно холодил живот.

На стоянке отдыхали три грязных автобуса с распахнутыми дверями. Рядом с ними, задрав к небу капот, приютился замызганный УАЗик. Его водитель — молодой парень в промасленной майке — ковырялся в двигателе и, когда Вадим проходил мимо, что-то напевал себе под нос.

Мотив показался Немченко отдаленно знакомым. Впрочем, через мгновение, все прочие мысли вылетели у него из головы.

Острое предчувствие беды стиснуло грудь Вадима холодными пальцами.

Все вокруг: сонное, ленивое, растопленное жарой вдруг куда пропало. Остался только Вадим и «девятка». И мягкий асфальт под ногами.

Он сделал еще шаг, еще.

Быстро расстегнул на рубашке нижние пуговицы. Инстинкты зверя били внутри общую тревогу.

До машины оставалась пара метров, когда Немченко увидел мух. С десяток, жирных, зеленых, лоснящихся. Они озадаченно ползали по воздухозаборникам «девятки», недоумевая, должно быть, откуда исходит такой привлекательный для них запах.

Палтус, растерянно оглянулся Вадим по сторонам. Кто? Зачем? Неужели…?

И тут он увидел.

Палтус со вчерашнего дня не затонировал машину. Все стекла его форсированной «девятки» были тщательно замазаны изнутри. Густой черной запекшейся на октябрьском солнышке кровью.

Немченко рванул на себя водительскую дверь.

Глаза, привыкшие к яркому свету, заметались по салону, выхватывая кошмарную картину внутри кусками, делая моментальные снимки.

Измазанная кровью приборная панель. Тяжелые черные капли на ободранном погнутом руле. Водительское сиденье, распотрошенное, словно огромными когтями. Три косых пореза через всю спинку с вывороченным поролоном. Снова все в крови. Потолок с черными ссохшимися разводами и плафоном лампы, повисшим на проводе.

Боже! Сколько же здесь крови! Разве в человеке может быть столько?!

Сбивающая с ног вонь ударила в ноздри. Вадим отшатнулся, зажимая нос.

И тогда взгляд его упал вниз.

Пол машины был черным, лоснящимся, даже на вид липким, а около педали газа лежал зашнурованный кроссовок с торчащими остатками ноги. Кость белела в окружении скрученных порванных кусков мышц и лоскутов кожи. А прямо на кроссовке лежал окровавленный перстень.

Немченко знал чей. Этот перстень был фамильной реликвией Палтуса. Его, как говаривал Андрюха по кличке Палтус, передавали в роду из поколения в поколение. На Андрюхе, очевидно, цепь наследования прервалась навсегда.

Несколько мгновений Вадим ошарашено смотрел на эту жуткую композицию, забыв обо всем. Перед его глазами стоял вчерашний улыбающийся Андрюха Палтус, попивающий пивко из запотевшей бутылки. Его широкие крепкие ладони, его мускулистые плечи и его короткая сбитая шея. Человек из памяти никак не желал вязаться с окровавленным кроссовком.

Толком не понимая, что делает, Немченко, нагнулся, схватил двумя пальцами перстень и рванулся прочь из вони, ужаса и крови. Снаружи его ждали солнце и свежий воздух. Отгородившись дверью от кошмара внутри «девятки», Вадим вытер липкую испарину. Нашел Сашка взглядом.

Поднял перстень к еще не верящим в случившееся глазам.

Андрюха. Палтус. Обычный улыбчивый парень. Человек, который никак не мог быть замешан в семейных делах и делишках. Кто его? Зачем? Он же просто был связным у Ханиных!

А от него остался только кроссовок с фамильным перстнем.

Немченко облизал сухие губы.

Похоже, жертва сумела устранить не только новых охотников. Войдя в раж, она смела и совершенно непричастного человека — Андрюху Палтуса с его дурацким перстнем. Андрюшку, любимого племяша.

2

Родители Палтуса умерли рано, оставив парня на попечение строгого дядюшки.

Немченко не спешил втягивать Андрея в свои дела. Обхаживал издали, приглядывался, помогал. После школы помог с приличным институтом, а потом стал привлекать для выполнения своих самых безобидных заданий.

Судьба племянника круто изменилась в день рождения дочки Немченко, Маши. Ее тогдашний бойфренд — редкостная сволочь, между прочим — решил устроить строптивице отходную. С привлечением видео и нескольких друзей, тварей рангом поменьше. Машку — нарядную, веселую, раскрасневшуюся после выпитого шампанского — под благовидным предлогом выманили на лестницу. А там…

Там удачно курил Андрей — разрядник по боксу. Прохлаждался после выпитого на празднике и обилия молодых разгоряченных женских тел.

Машкиному бойфренду Андрей сломал челюсть, а двоих его верных товарищей спустил с лестницы, выкинул из подъезда прямо в грязный талый снег, да еще прогнал пинками пару кварталов.

Когда же он вернулся к столу вместе с зареванной виновницей торжества в порванном платье, Немченко принял решение быстро и четко. Андрей Палтус больше не оставался любимым племянником. Он стал личным водителем и телохранителем дочери.

Немченко лично занялся его подготовкой. Курсы экстремального вождения — раз, стрельба по-македонски — два, силовые единоборства, включая джиу-джитсу, боевое самбо и рукопашный бой — три. Когда же Андрей завалил и сдал в милицию двух отморозков, пытавшихся повторить с Машкой подвиг ее бойфренда, Немченко окончательно понял, что взрастил, выносил и воспитал почти совершенное оружие. Почти оставалось на совести дочери. Виной тому стали возникшие чувства.

Когда Вадим случайно обнаружил в Машкином видеомагнитофоне польский фильм «Охранник для дочери», он поначалу не придал этому значения. Зато потом, когда Дима Стременников, занимавшийся в ведомстве Немченко слежением и контролем, положил ему на стол хорошего качества фотографии, свидетельствующие о крепкой и нерушимой дружбе между дочерью и племянником, Немченко озадаченно почесал затылок. Конечно, слухи до него доходили. Но чтобы Машка, кровинушка, могла себе такое позволить…

Палтус был отречен от тела немедленно.

Он стал одним из козырей Вадима в его бесчисленной колоде. И теперь Немченко об этом очень сильно жалел.

3

В джипе Вадим быстро отвинтил крышку у фляги и, как следует, приложился.

— Ну, что там, Вадим Дмитриевич? — нетерпеливо спросил Сашок.

— Ничего, — переведя дух, ответил Немченко. — Кровь и оторванная нога.

— Палтуса?! — обалдел Саня. — Он же…

Вадим подбросил на ладони перстень.

— Узнаешь?

— Его, — расстроено протянул Сашок. — Но, может быть…

— В багажнике тоже чисто, — горько оборвал его Немченко. — Ни Палтуса, ни тела… Думаю, даже искать не стоит. Бессмысленно. Ты с Ханиными связался?

— Не доступны, оба.

— Та-ак, — потер лоб Немченко. — Прекрасно.

— Значит, четвертый, — констатировал Саня, грустно глядя на Андрюхину «девятку». — Считая братьев Ханиных. Так ведь, шеф?

— Скорее всего.

— Кто следующий? — глуховато поинтересовался Сашок.

— Ты пойдешь предпоследним, — успокоил его Немченко, меняя в бардачке пистолет на телефон. — Сразу передо мной.

Он набрал номер Стременникова.

— Дим, — без предисловий сказал Немченко в трубку. — Там в средствах ничего не слышно?

— Которые массовые? — усмехнулся Стременников. — Почему же, слышно. Три машины обстреляны сегодня утром. Две — сожжены. А теперь внимание: жертв нет.

— Что за бред? — удивился Немченко.

— Это цитата, — обиделся Дима. — Из этих, массовых.

— Во как, — обалдел Вадим и почесал за ухом. — Зачтено.

— Так что, добрались Ханины до несгибаемой «Полночи», — довольно констатировал Стременников. — Только вот не понятно, к лучшему это для нас или нет, — добавил он после секундного молчания.

— Хм…, — задумался Немченко. — Я пока тоже сообразить не могу. Прикинь, а?

— Не вопрос, Вадим Дмитриевич, — ответил Стременников. — Выкладки к твоему возвращению в офис подготовить? Или сразу звонить, как что придет в голову?

— Сразу, — сказал Немченко и отключился.

— Что-то я ничего не понимаю, — посмотрел он на Сашка. — Ханины вроде бы добрались. Но где они? И что случилось тогда с Палтусом?

Он помотал головой и набрал номер Гарина.

— Виктор? — стараясь придать голосу обычную беззаботность, спросил Вадим, когда на другом конце подняли трубку.

— Слушаю, — буркнул Гарин.

— Спишь что ли? — через силу хохотнул Немченко. Он смотрел на перстень племянника. А с комком в горле трудно казаться беззаботным.

— Что хотел?

— Есть заказ, найдется время?

— Сколько? — непривычно поинтересовался Гарин. Обычно, денежная сторона его занимала в последнюю очередь.

Немченко помедлил, прикидывая. Стоимость человека, сумевшего ухлопать трех профессионалов, да любимого родственника в его понимании уже зашкаливала.

Он назвал сумму в три раза меньшую.

— Ого! — удивился Гарин в свою очередь. — Что за птица такая?

— Высокого полета, — ответил Немченко. — Так как, берешь?

— Когда срок исполнения?

— Возможно, сегодня. Завтра, в крайнем случае.

— А за срочность?

— Учту, не волнуйся.

— Беру, — вздохнул Гарин. — Когда встретимся?

Вадим бросил взгляд на часы.

— Давай-ка лучше я тебе на электронную почту все сброшу. Есть у тебя электронная почта?

— А то ты не знаешь, — согласился Виктор и повесил трубку.

Гарин будет третьим, подумал Немченко, убирая телефон к пистолету. Последняя надежда.

— Я вот что подумал, шеф, — вдруг задумчиво произнес Саня. — Что машине пропадать? Палтусу она уже все одно ни к черту, а мне сгодится. Может, сядете за руль, а я туда?

О жадности Сашка, имевшего совсем неплохой заработок, по офису ходили легенды.

— Вы с ним друзьями вроде бы были? — угрюмо поинтересовался Немченко. — Зачем она тебе?

— Ну, как зачем? — искренне удивился Саня. — Почти новая, движок турбированный, музыка дорогая. Палтус на тачку бабла не жалел. Во, даже затонировал перед делом.

— Это не тонировка, — заметил Вадим.

— А что…? — открыл рот Саня.

Немченко испытал моментальное, но острое желание заехать ему кулаком прямо в маленький шишковатый лоб.

— Это кровь, Саша, — справившись со своим порывом, терпеливо объяснил Немченко. — Запекшаяся кровища моего племянника. Это наша мишень Палтусу машину затонировала. Думаю, им же, собственно, самим — Андрюхой Палтусом.

 

Тарас Петровский

1

— Тарас, у тебя неприятности? — осторожно поинтересовалась Майя за завтраком, помешивая ложечкой чай. — Может быть, мне стоит о них знать?

— С чего ты взяла? — чуть не подавился бутербродом Петровский.

Майя кивнула на бубнящий телевизор.

Тарас поднял голову.

Там показывали чернуху, ставшую уже почти каждодневной, обыденной: раннее утро, разрываемое милицейскими маячками, озабоченные люди в свете фар, нервный рваный операторский монтаж. Развороченный, располосованный очередями джип с распахнутыми дверями. Чуть дальше — второй, уткнувшийся в придорожный ров за обочиной. Очередное сведение счетов между конкурентами. Свежим в телерепортаже Петровскому показался только один момент: горящая машина на боку вдалеке, почти перегородившая дорогу.

— Разве это не из вашей конторы? — махнула пальцем жена в направлении экрана. — Этот… как его… Анатолий…

На заднем плане какой-то высокий молодой человек в темном плаще беседовал с милиционерами. Что ж, похож, решил Петровский. Почти вылитый Толя Кравченко.

— Добавь-ка громкости, — попросил он.

И сейчас же у него проснулся мобильный телефон.

Майя вопросительно посмотрела на Петровского. Тарас, нахмурившись, смотрел на телефон. Остатки сна окончательно вылетели у него из головы. Нет, предчувствия беды у него не возникло. У него возникла твердая в ней уверенность.

Проспал, растерянно подумал он. Сегодня я первый раз в жизни проспал.

— Извини, Майя, — сказал Тарас и, промокнув губы салфеткой, поднял трубку. — Петровский, слушаю.

2

— … машины были обстреляны, — вещал невидимый диктор с телеэкрана. — Две — сожжены. Как ни странно, погибших или раненных на месте происшествия нет. Как сообщают представители компании, на которую зарегистрированы автомобили, этот инцидент скорее всего является следствием банальной ошибки нападавших. Сотрудниками прокуратуры…

— Сколько погибло? — хрипло спросил Петровский в трубку.

— Четверо.

— Кто?

— Два водителя и двое из сопровождения, — ответил Антон.

— Павлов был в машине? — отчасти облегченно спросил Тарас. — Они его забрали уже?

— Не доехали.

— Ну, слава богу, — закончил разговор Петровский. — Сейчас приеду.

Он закрыл телефон и повернулся к Майе.

— Ну? — спросила она. — У тебя неприятности?

— Нет, — как можно более беззаботно ответил Петровский и улыбнулся через силу. — Не у меня.

— А это? — Майя молча указала в окно.

Тарас поднялся. Подошел к окну, выглянул.

— Я сейчас, Майя, — бросившись в прихожую, сказал он. — Минуточку.

Утро было опьяняюще свежим.

Поскрипывая тапочками по мелкому гравию, Петровский спустился к калитке.

Около нее, но с другой стороны, уже переминался с ноги на ногу Егор Дремов, назначенный, очевидно, на сегодня старшим группы сопровождения.

— Доброе утро, Тарас Васильевич, — издали поздоровался он.

— Это что, Егор?! — в негодовании указал пальцем на выстроившиеся друг за другом джипы Петровский. — Как это понимать?!

— Тополев приказал, — пожал плечами Дремов. — Сказал, чтобы без трех машин я к вам и не думал появляться.

— Ах, Тополев, — кивнул, задохнувшись, Петровский. — Понятно.

Он, развернувшись, быстро пошел к дому.

— Так, как, Тарас? — спросил его Майя, когда он в прихожей стал нервно сдирать тапочки с ног. — Расскажешь?

— Никаких неприятностей у меня нет, — угрюмо ответил Тарас, обувая ботинки. — У меня их вообще никогда не бывает.

Он накинул плащ и сгреб связку ключей с полки.

— Врунишка, — бросила Майя ему вслед. — Ты так и не научился лгать.

У гаража его остановил голос Дремова.

— Тарас Васильевич, — умоляюще произнес он. — Только с нами.

Петровский остановился в полном недоумении.

— Что, тоже Тополев? — безнадежно спросил он.

Дремов утвердительно вздохнул.

— Ну, Антон…! — взмахнул Петровский руками. — Ну, начальник!

Он засунул ключи в карман плаща и решительно спустился к калитке.

Дремов молча ее отворил.

— Вы в курсе? — тихо спросил он.

— Куда садиться? — кивнул Петровский.

Уже в машине, на заднем сидении, Тарас позволил себе тихо выругаться. Неделю назад на собрании руководителей отделов было принято решение о назначении Антона Тополева начальником службы безопасности «Полночи». И он, Петровский, это решение, на свою голову, утвердил.

3

Антон Тополев, как всегда подтянутый и молодцеватый, лично встречал машины на стоянке.

— Как добрались? — озабоченно спросил он у вылезающего из машины Дремова, словно не замечая Тараса. — Хвоста не было?

Дремов покосился на переполненного негодованием Петровского.

— Был, причем огромный! — ответил тот и подхватил Тополева под локоть. — Пойдем-ка, пообщаемся Антон.

— Ты что себе позволяешь, а? — зло прошипел Тарас, когда они удалились на достаточное расстояние. — В шпионские игры вздумал поиграть?

— Какие игры, Тарас Васильевич! — взмолился Тополев. — Боже упаси! На вас два нападения пытались совершить!

— Последних, насколько я понимаю, было двое, — вскользь заметил Петровский. — Ну, и что?

— Как, ну и что? Убьют ведь в конце-концов!

— Ты что забыл, кто я такой? — грозно поинтересовался Петровский. — Забыл?!

— Тарас Васильевич…!

— Значит, так, Антон. Немедленно прекрати всю эту возню. У меня есть дела, много дел, и есть личная жизнь. Или ты и на Сбор со мной телохранителей отправишь?

— Сегодня?

— Да.

— Отправлю, — упрямо ответил Тополев. — Что хотите, делайте, а все равно отправлю. И не одного.

Тарас сплюнул в сердцах и, подняв голову, несколько мгновений смотрел на бездумный стремительный бег облаков по солнечному октябрьскому небу.

— Мне всегда нравилась твоя ответственность, — сдерживаясь, произнес он. — Но иногда ты явно перегибаешь палку.

— В чем, Тарас Васильевич? — почти возмутился Тополев. — Я просто стараюсь выполнить возложенные на меня обязательства. Причем, вами же и возложенные, заметьте.

— Ладно, — сказал, помолчав, Петровский. — Ты можешь объяснить мне поподробнее, что сегодня случилось?

— В кабинете, Тарас Васильевич, — нахмурился Антон. — Сегодняшнее происшествие я буду обсуждать только в кабинете.

 

Агамемнон Рождественский

1

Все оказалось вовсе не так просто, как планировал молодой кладоискатель.

Легендарная деревня бывшей дворянки Рождественской оказалась не в ста пятидесяти, а почти в двухстах пятидесяти километрах от Москвы. Это выяснилось, когда два исследователя угрюмо тащились в пробке перед Люберцами.

Агамемнон листал карту и делал глубокомысленные замечания. В общем-то, все они сводились к издевкам над названиями грядущих населенных пунктов.

Гриша тер глаза и старался не врезаться в зад старенькой «Ауди», которая то резво набирала скорость, то, казалось, вставала, как влитая, посередине запруженной дороги. После Люберец стало немного полегче. Тут-то и открылась суровая правда.

— Ну, ты и гад! — возмутился Гриша. — Что ж ты вчера дураком прикидывался?

— Сам не знал, — отрезал Агамемнон. — Мать вчера сказала.

— У нас бензина не хватит, — тонко намекнул Палий.

— А мне мать денег дала, — невозмутимо ответил руководитель экспедиции. — Должно хватить.

— Мне кажется, она тебе не только денег дала, — подозрительно заметил Гриша. — Что в сумках?

Отправка поисковой партии сильно задержалась из-за сбора трех огромных баулов, которые Агамемнон и его мама с трудом разместили в обширном в обычное время багажнике.

— Подарки для прабабушки. Ну и так, кое-что.

— Кое-что… это что?

— Носки, смена белья, кое-что из теплой одежды, — неохотно признался Агамемнон. — Еда в дорогу.

— Понятно, — кивнул Гриша, начиная злиться. — Знаешь, что мне кажется? Что ты с твоей маманей решили прабабку навестить. А меня просто как транспорт использовали. И нет там никакого клада. Ни деда-фальшивомонетчика, ни денег. Так ведь, признайся, а?

Агамемнон усмехнулся.

— Ты думаешь, — здраво сказал он, — я бы поперся за двести пятьдесят километров просто так? У меня и так дел хватает.

Какие у него могли быть дела в психиатрической клинике, Гриша представить себе не мог. Разве что утки за лежачими больными выносить. Но, давно зная природную лень старого товарища, он не стал спорить со столь веским доводом.

После поворота на Бронницы, по дороге заструилась поземка.

— Во дела! — удивился Гриша. — В Москве лето почти, а здесь — глянь-ка.

Агамемнон оторвался от карты.

— Земля неохотно отдает свои сокровища, — заметил он философски. — Но мы же прорвемся, верно?

— А то, — кивнул Гриша, не отрываясь.

Снега прибывало быстро. Вначале казалось, будто по дороге скользят белые легкие, почти прозрачные щупальца неизвестного животного, потом щупальца начали обретать вполне реальные очертания. Через некоторое время щупальца превратились в извилистые белые рукава. И сейчас же Гриша заметил, что на лобовом стекле появились капли растаявшего снега. Он включил дворники и усилил обдув стекла.

— Хорошо, что резину поменял, — довольно заметил Гриша. — А то все боялся, что шипы на голом асфальте повылетают.

— Мы тебе новые колеса купим, — пообещал Агамемнон. — Когда с кладом разберемся.

— Можно было бы и машину поменять, — заметил Гриша. — Ну, заодно.

— И что желает наше величество?

— Мне Порш Кайен нравится, — признался Григорий. — А тебе?

— А мне — Икс пять.

— Губа не дура, — сказал Палий.

— У тебя тоже.

— Значит, грядущий клад наш должен быть очень серьезным, — подытожил Гриша. — Что бы на все хватило.

— Хватит, — беззаботно ответил Агамемнон. — Я уверен в своей старушке.

— А я вот почему-то нет, — почти про себя произнес Гриша.

2

После съезда с моста они уткнулись в пробку. Машины стояли в три ряда. А сверху валили и валили новые хлопья снега. Гриша смело свернул на белоснежную, девственно чистую обочину. Так они дотянулись почти до начала пробки. Дальше никого не пускали.

Пузатый гаишник важно расхаживал возле опущенного шлагбаума и постукивал себя палочкой по голенищу сапога.

— Что стряслось? — открыв окно, прокричал Агамемнон грустному соседу в «девятке» за запотевшим стеклом.

По салону заметались снежинки.

— Говорят, аварий много, — уныло ответил тот, опуская стекло.

— Ни одной не видели.

— Менты говорят, что все они впереди. Машин двадцать уже побилось.

— И что?

— Говорят, пока дорогу химикатами не обработают, никуда никого не пустят.

— И давно стоишь уже?

— С полчаса.

— Ясно, — расстроено кивнул Агамемнон и поднял стекло.

— Что делать будем? — осведомился Гриша.

— Пожрем? — предложил руководитель.

— Светлая мысль.

Поскрипывая свежим снегом, они выбрались из машины. Было холодно, ветер сшибал с ног, а возле ботинок вилась поземка и карабкалась вверх по брючинам.

— У тебя в багажнике вроде теплые вещи были? — напомнил Гриша.

— Ща, достанем, — кивнул Агамемнон.

Мама снарядила сына словно на Северный полюс. Еды хватило бы человек на десять с хорошим аппетитом, а одежды — точно на еще двух-трех. Неожиданная стоянка в целом пошла обоим на пользу. Покушав и утеплившись, они довольно принялись обсуждать нюансы чистки и предпродажной подготовки монет. Оказывается, как с удивлением открыл для себя Агамемнон, и здесь все было не так просто.

— Есть, конечно, специальные составы, — делился сытый повеселевший нумизмат секретами. — Предположим, наш клад довольно долго пролежал в земле. Если монеты золотые, то их чистить почти не надо, так, промыть в воде только. Ну, можно еще в растворе подержать. Если серебряные, то тоже ничего. Такая же процедура, только посложнее. А вот если медные — будут проблемы. Задолбаешься приводить их в порядок.

— Окислы? — вспомнив школьный курс химии, солидно спросил Агамемнон.

— Причем разные, — кивнул Гриша. — В зависимости от цвета, применяют разные средства для удаления. Иногда редкие. Соляная кислота, нашатырный спирт, муравьиная кислота. Но есть одно почти универсальное: кислота лимонная. Ее в каждом магазине продуктовом продают. В пакетиках таких желтеньких, видел, может?

— А мне ни к чему, — решил Агамемнон. — В нашем тандеме химиком будешь ты.

— А ты?

— А я буду руководить.

3

Машины начали пропускать только через час, когда снег уже валил белой стеной, а дорога превратилась в заледеневший каток. По встречной полосе пронесся грузовик, посыпавший шоссе редким песочным крошевом. Возвращающийся после туалета Гриша на ней едва не растянулся. Он чудом удержал равновесие и шаркнул ногой. Ощущение было такое, словно жадный кондитер слегка приукрасил свежевыпеченный торт шоколадной крошкой. Однако, сотрудники ГИБДД почему-то решили, что обработка дороги произведена. Шлагбаум медленно пополз вверх.

— Сколько нам еще? — покосился на руководителя Гриша, заводя машину.

— Еще долго, — обнадежил Агамемнон.

Аварии дальше действительно пошли одна за другой.

Машину таскало по дороге, а индикатор на приборной панели, так и оставшейся для Григория загадочной какой-то балансировочной системы мигал не переставая. Он мысленно благодарил бога за множество вещей. За то, что в свое время не пожалел денег на иномарку, это, конечно же, главное и самое основное. За то, что неделю назад выбрал время и сподобился-таки поставить шипованную резину. И, конечно, за то, что более-менее поспал предыдущей ночью. За свою дурацкую надежду добавить в коллекцию редких монет и за сподвижничество глупой идее старого друга найти призрачный клад он не благодарил никого.

— Вот, — сказал, наконец, Агамемнон, глядя на дорожный указатель. — Здесь сворачиваем.

Он ткнул пальцем в едва видимый под снегом поворот.

— Пройдем? — усомнился Гриша.

— Не пройдем, так дотолкаем, — почему-то радостно ответил руководитель.

Километров десять-пятнадцать они ковыляли по занесенному снегом полю. Именно ковыляли, потому что дороги в нормальном понимании этого слова не было. Глубокая разбитая колесами грузовиков канава была, а вот дорога отсутствовала начисто.

— Ты уверен? — отчаявшись хотя бы приблизиться к концу путешествия, спросил Гриша. — Мы точно туда едем?

Агамемнон изобразил на лице сосредоточенность опытного штурмана.

— Не боись, — коротко ответил он. — Туда.

В деревню, где жила прабабушка искателя кладов они прибыли ближе к пяти вечера, в почти уже полной темноте, уставшие и замотанные.

Около приземистого дома с изразцами на окнах и свежим кирпичным забором Агамемнон приказал остановиться.

— Вот и все, — улыбаясь, сказал он. — А ты боялся.

 

Вадим Немченко

1

По приезду в офис он заперся в кабинете и набрал знакомый номер.

Голос, как всегда, поднял трубку сразу.

— Кто цель? — глухо спросил Немченко безо всяких предисловий.

— У тебя же есть вся необходимая информация.

— Мне нужно все, что можно найти.

— Расширенное досье готовится, — холодно отозвался Голос. — А что?

— Кто он такой?

— В смысле?

— Человек?

— Да, — ответил Голос и Немченко испытал некоторое облегчение. — А что, появились сомнения?

— Кое-какие, — неопределенно сказал Вадим. — Вторая попытка, судя по всему, тоже не удалась. Хотя у меня нет никакой конкретной информации.

— Не удалась, — подтвердил Голос. — Совершенно точно, можешь даже не гадать.

Немченко не стал уточнять, откуда у него такие сведения.

— Войну по телику видел? — спросил он.

— А как же. Смотрел утреннее шоу у знакомого видеоманьяка, — проговорил Голос после длинной паузы. — Хорошо повоевали, только, как я понял, без особого толка.

— Я что-то никак в толк не возьму, — осторожно сказал Немченко. — Цель отбила охрана? Или ее вообще в машине не было?

— Не было.

— Как же так?

— А в чем дело?

— Ты же гарантировал.

— Не учел некоторые тонкости семейных взаимоотношений, — непонятно ответил Голос, помолчав. — Ну и что?

— Как это «ну и что»?! — возмутился Вадим. — Я своих лучших людей гроблю, а ты мне говоришь «ну и что»?

— И кого это ты угробил? — удивился Голос. — Этих лохов? Да я бы их на рынке присматривать за вещами не оставил!

— О как! А последние? Сегодняшние? Что, слабаки, скажешь?

— Им просто не повезло, — хмуро произнес Голос. — Мир праху их. А вот Роберт твой…

— Воистину мир, — быстро перебил его Вадим. — Но у меня уже не осталось людей. Хоть сам за пистолет хватайся по старинке.

— А костоломы твои?

— Да, они… а, что они? Так, видимость.

— У тебя есть еще двое очень крепких, — напомнил Голос. — Отправь их.

— Да? — осведомился Вадим, уже заводясь. — А с кем я на разборки ездить буду? Кто мне задницу прикрывать будет? Ты, что ли?

Голос упреждающе кашлянул в трубку.

— Хм, — сейчас же опомнился Вадим. — Ладно. Пойми, это мой последний резерв, — примирительно произнес он. — Неприкосновенный запас.

— Ладно, — недовольно пробурчал Голос. — Кто был сегодня исполнителем?

— Два брата-акробата, — неохотно ответил Немченко. — Ханины, умелые, в целом парни. Шестнадцать подтвержденных ликвидаций.

— Умелые? — хмыкнул Голос. — Честно говоря, подумал, что скорее полностью отмороженные. Устроить такую бойню почти в черте города. Кстати, диктор поведал, что жертв нет.

— Было бы странно, если б огласили список жертв, — заметил Немченко. — В «Полночи» совсем не дураки работают, товарищи, видать, опытные. Разве Ханины еще не проходили по твоему ведомству?

— Уже, — глуховато ответил Голос. — Поэтому и говорю, что ничего не удалось. Но прогресс меня радует. Первый… как его звали?

— Роберт, — напомнил Немченко.

— Америкос что ли?

— Кликуха, — пояснил Вадим. Он точно помнил, что пояснял это уже несколько раз.

— А-а… Так, вот, Роберт этот, вообще пропал, насколько я понимаю. А братья… Да, молодцы. Развернулись в полный рост. Лихо так. Огонь, гранатометы. Только очень уж громко, как думаешь?

— Ну, да, — согласился Немченко.

— Так вот… Но они уже добрались. Добрались, Вадим! И это не может не радовать. Есть у тебя еще кто-нибудь на примете?

— Думаю старому знакомому спихнуть.

— Это кому?

— Да, есть тут один…, — неохотно ответил Немченко. — Виктор Гарин. Делает всегда чисто, с гарантией. И, самое главное, если лажа какая, — доделывает до конца. Профессионал. От тебя только точная наводка нужна. Где, сколько, количество сопровождения. И наличие цели, — язвительно добавил он.

Голос проигнорировал колкость.

— Уверен, что Гарин сможет?

— На все сто. Я его еще к поискам Дронова планировал подписать.

— Что не подписал?

— Сами же справились.

— Я помню, как вы справились…, пробурчал Голос. — Ну, ладно, тебе решать. Что еще?

— Знаешь, — после паузы произнес Немченко. — Хотел твои связи задействовать. У братьев Ханиных связной был. Парнишка такой молодой. Так вот. Сгинул он, как и первый, Роберт. Никаких следов. Хотя нет, следы есть конечно, но…, — Вадим хрустнул зубами от злости. — Короче, хочу знать точно: жив он или нет уже, — справившись с собой, закончил Немченко.

— Как-то ты странно о нем.

— Это родственник мой был. Можно сказать, любимый племянник.

— Погоди-ка… Палтус, что ли?

— Да, — невольно кивнул Немченко. — Андрюха Палтус.

— Погоди-ка, — повторил Голос и пропал. Через несколько мгновений он появился вновь. — Странно, — с оттенком сомнения произнес Голос, — по моим сведениям, Палтус твой жив.

— А нога оторванная чья в его машине была? — даже возмутился Немченко. — И перстень…?

— Здесь, у нас, его нет, — с нажимом ответил Голос. — Твой племянник жив.

— Да где это у нас?!

Голос вздохнул.

— У нас, — повторил он. — Это — у нас. В месте, где ты никогда не хотел бы оказаться. Но, скорее всего, окажешься.

— В аду, что ли? — с нехорошим предчувствием поинтересовался Немченко.

— Есть места пострашнее, — помолчав, заметил Голос. — И подальше. Места, где сходятся пути всех мертвых и всех живых. Они сплетаются в сложный тугой клубок. И так варятся вечность. Ты знаешь, что это такое — вечность, Вадим?

— Догадываюсь, — буркнул Немченко.

— Догадаться невозможно. Это необходимо ощутить.

— Надеюсь, ты замолвишь за меня там, у вас, словечко?

Голос смолк.

— Что думаешь делать дальше? — как ни в чем, ни бывало, спросил он после молчания.

Ясно, подумал Немченко. Обломитесь, Вадим Дмитриевич.

— Что еще помимо Гарина? Через два часа встречаюсь с Шептуном.

— По поводу? — удивился Голос.

— По поводу цели. Ты же мне ничего толком не говоришь. Не желаю я впустую своих людей гробить.

— Ладно, — сказал Голос. — Гарин, так Гарин. Подготовлю ему достойное место. А ты мне, Вадим, после встречи с Шептуном набери. Очень любопытно, что эта старая крыса тебе о Петровском расскажет.

2

История взаимоотношений с Голосом не была до конца ясной и для самого Немченко. Первый раз Голос объявился с полгода назад, принялся названивать с регулярностью телефонного маньяка и давать маловразумительные советы. Поначалу Вадим бесился, пытался выяснить, откуда приходит звонок, и несколько раз бесцельно отправлял своих людей на съемные пустующие квартиры. После того, как не помогла и замена номера мобильного телефона, Немченко смирился. Даже, через некоторое время стал находить какое-то странное очарование в разговорах с человеком, которого он в глаза никогда не видел. Однако, Голос о Вадиме знал все. Через несколько недель такого телефонного общения, Голос дал первый дельный совет, спасший, практически, Вадиму жизнь. Немченко серьезно задумался. Взвесив все за и против, он решил, что скорее — «за» продолжение странного общения. Тем более, от Голоса все равно невозможно было избавиться.

Голос виделся Вадиму пришельцем из другого мира, злого и черного. Возможно, это был ад, возможно, другое место, гораздо страшнее и дальше. Иногда общение с ним напоминало Вадиму экскурсию то ли по кругам преисподней, то ли по палатам психиатрической клиники. А когда Голос взял привычку в образе оживших мертвецов заявляться к Вадиму в гости, Немченко вообще подумал, что сходит с ума. Потом, правда, все как-то само собой пришло в норму. Голос остался просто Голосом, дающим ценные, а иногда и бесценные советы. А Немченко свыкся с его причудами. Иногда на алтарь дружбы Голос требовал жертвоприношений. Разумеется, человеческих. На каждую жертву Голос составлял подробное досье, точно знал, как и где ее найти, рассказывал, как лучше и проще справиться с очередным делом. Вадим выполнял его заказы четыре раза, и все они оказались более чем щедро оплачены.

Пару месяцев назад Голос снова возник в жизни Вадима. Ему нужен был парень, Максим Дронов, пустившийся в бега. Во всем обычный, не считая своей слишком большой одаренности в области химии.

Немченко взялся за поиски без разговоров. Если бы он знал тогда, что банальное «найди не зная что», выльется для него в настоящую осаду на периферийной промзоне и последующих недель ночных кошмаров с огромным монстром в главной роли. Собак Вадим с тех пор на дух не выносил. В их черных преданных глазах он видел теперь лишь отражения прирученного волка, готового растерзать своего хозяина, повелителя и кормильца. Теперь Вадиму больше нравились аквариумные рыбки.

Две недели назад Голос позвонил вновь.

Речь шла о его старом знакомом, который давно уже, оскверняя своим дыханием вселенную, крепко задолжал Голосу. Вадим задумался. Повторения приключений на промзоне, откуда он едва ушел сам и сумел увести своих людей, не хотелось. Начался торг. Голос, конечно же, нашел необходимый Вадиму предмет. Вернее, целую россыпь предметов. Он пообещал Немченко то, что никто на свете никогда и ни за что не смог бы ему дать.

3

Вадим отложил мобильный, поднялся и заходил кругами по кабинету.

Странно, размышлял он. Завязавшаяся история совсем ему не нравилась. Первое. Машину Палтуса он видел собственными глазами. Как же мог Андрюха остаться в живых? Как такое вообще возможно? Кровь, нога оторванная, перстень, который Палтус вообще никогда не снимал, даже в бане. Немченко вспомнил, словно когтями разодранное водительское сидение. Такие лезвия он видел совсем недавно, с месяц назад. Или с два месяца.

Промзона на окраине, испуганное, перекошенное лицо Семена Борзова перед смертью, бешенные оскаленные псы — близкие события вновь встали перед глазами. Вожак стаи, Боже, как же нам удалось уйти от этого монстра?

И Палтус — жив? Нет, конечно, это здорово. Любимый племянник, живой, здоровый… Только без ноги?

Немченко помотал головой, отгоняя дурацкие мысли.

Так, ладно, решил Вадим. Что у нас на второе?

Цель. Заказанный человек, который за две недели ухлопал, если не считать Палтуса, трех человек. Да, верно, Роберт, был так себе. Пробный шар, которым Немченко решил проверить ситуацию. Получилось бы — прекрасно, нет — никто особенно плакать не будет. Роберт просто исчез. Подобрался ли он к цели, как погиб — неизвестно. Ладно, Роберт, пусть. Но ведь Ханины были совсем из другого теста! Это были настоящие умелые ребята! Отмороженные — да, отчаянные — может быть, но ведь опытные, черт! Почему у них ничего не вышло?

Как он их устраняет? Или наводка Голоса — чистой воды лажа?

Шептун мне расскажет, решил Немченко. Если что-нибудь знает — точно расскажет. Какой ему смысл молчать?

Он присел к столу и набрал номер дежурки.

Трубку поднял Саня.

— Там Палтус не объявлялся? — спросил Вадим.

Судя по молчанию, Сашок растерянно подбирал слова.

— Нет, — очевидно, так и не подобрав, ответил Саня. — Но ведь вы сами сказали, что он…

— Ребята готовы?

— Снайперы уже отправлены.

— Зачтено, — кивнул Немченко довольно. — Молодец. Ребята мне нужны через час. Встреча с Шептуном, сам понимаешь, боевая тревога, но, в общем-то, все как обычно.

— Понял.

— Да, и насчет Палтуса, Сань, — добавил Немченко напоследок. — Как объявится, звони сразу.

— А он объявится? — недоверчиво спросил Сашок.

— Объявится, — уверенно ответил Вадим. — Его сразу ко мне. Есть у меня к нему длинный разговор.

 

Тарас Петровский

1

— Та-ак, — произнес Петровский. Он часто говорил «Та-ак», когда бывал расстроен или (редчайшее состояние!) злился. — У меня несколько вопросов по утренней ситуации, Антон. Первое: каким образом происшествие вообще просочилось в СМИ? И второе: почему я узнаю о нападении как раз из этих СМИ, а не от своей службы безопасности?

Тополев присел за стол.

— Милиция, — многозначительно пожал он плечами. — После их появления на месте представители СМИ приехали буквально через пятнадцать минут, не более. Словно они наготове по кустам с камерами сидят.

— Это ответ на первый вопрос, — гнул свое Петровский.

— А по второму у меня ничего нет, — вздохнул Тополев. — Так получилось, Тарас Васильевич.

— Коротко и ясно, — нахмурился Петровский. — Кто они, откуда они, как мы их проглядели?

— А вот здесь все интересно, — оживился Антон. — По дороге в офис Кравченко просканировал тела. Даже по базе проверять ничего не пришлось. Двое нападавших довольно известные братья Ханины. Наемники, успешные киллеры. Более пятнадцати зарегистрированных ликвидаций. Выполняли заказы нескольких преступных сообществ, в том числе небезызвестного нам Шептуна.

— Хм, — только и смог произнести Петровский. — Так заказчиком был Шептун?

— Не подтверждено, Тарас Васильевич. У них обычно коллега был, водитель. В сегодняшнем нападении участия не принимал. Думаю, водителя для исполнения им как раз заказчик и предоставил. Сейчас к водителю Ханиных я отправил Барса. Он должен выйти на связь через час-два.

— Понятно, — кивнул Петровский. — Движется, одним словом. Это хорошо. С Павловым связались?

— Да.

— Что говорит?

— Если коротко — рад, что до него не доехали.

— Ну, еще бы, — усмехнулся Петровский. — Я тоже немного рад, что там не оказался.

— Предчувствие?

— Не поверишь — проспал.

Тополев нахмурил лоб.

— Вот это совпадение, — пробормотал он.

— Ладно, — махнул рукой Петровский. — С Колей я позже поговорю. Что у нас еще?

— Кравченко разбирается с милицией. Панихида по погибшим назначена на послезавтра.

— Ах, да, Антон, — откровенно расстроился Петровский. — Что-то я со всем этим… Кто погиб?

— Да казус у нас вышел, Тарас Васильевич, — ответил Тополев. — И смех, и грех. Старший группы сопровождения, Матвей Мохов, две недели у нас всего работает. Не в курсе он некоторых особенностей многих сотрудников охранного агентства. Ну, вы понимаете. Вот и погорячился меня оповестить. А ребята — ничего, в себя сейчас в лазарете приходят. Думаю, через денек уже вернутся в строй.

— Ага, — сказал Петровский. — Что ж вы его не подготовили, Мохова своего?

— Не успели.

— Ладно, — кивнул Тарас. — Тогда, кто действительно погиб?

— Два водителя машин сопровождения.

Тарас помолчал.

— Ясно, — произнес он. — Значит опять в транспортном отделе сокращение штата. Страховки, пенсии?

— Готовим весь комплект, — кивнул Тополев.

— Куда дели тела нападавших?

— Тела переданы Ганину в отдел.

— Ганину? — поднял брови Петровский. — Зачем?

А я о нем забыл совсем, расстроено подумал он. Нападения, совпадения, радостный Павлов. Совершенно вылетела из головы главная семейная проблема.

— Дополнительное сканирование, — пояснил Тополев. — Может, удастся узнать еще хоть что-то.

— Хорошо, — сказал Тарас. — Вот что, Антон. Работай дальше, а ко мне будь добр, пригласи, как раз Ганина. Очень я с ним пообщаться хочу.

— По поводу тел нападавших? — поднялся Тополев.

— Почти, — неопределенно кивнул Петровский.

2

Ганин довольно быстро появился в дверях кабинета.

— Садись, Роман, — предложил Петровский, когда заведующий медицинской лабораторией «Полночи» появился в дверях.

Вечно он какой-то озабоченный и нервный, подумал Тарас. Солидности — никакой. Хоть бы поучился у Тополева, что ли…?

— Как у нас продвигаются дела? — поморщившись, как от надоедливой зубной боли, спросил он.

— Все в порядке, Тарас Васильевич, — сразу отрапортовал Ганин. — Занимаемся и странной опухолью Вепря, и бессонницей Дронова. Вот тела Ханиных нам сегодня передали.

— Мне, в общем-то, все равно, чем вы там занимаетесь, — сказал Петровский. — Меня, более всего, интересует моя личная проблема.

— Ах, это… — произнес Ганин, а у Тараса появилось явственное желание его удушить. — Тоже занимаемся.

— И как?

— Пока никак.

Опять это пока, подумал Петровский.

— И когда будут результаты? — безнадежно спросил он.

— Скоро ожидаем.

Тарас поднялся из кресла.

Все внутри его заклокотало. Занимаетесь, подумал со злостью он. А я уже дома находиться не могу. Хоть в кабинет переезжай с вещами. Значит, вы все-таки, занимаетесь…

— Знаешь, Рома, — сказал Петровский, доставая трубку из стола. Руки его подрагивали. — Я в последнее время стал частенько посматривать старые фильмы… Ты как, смотришь?

— Да, — кивнул Ганин. — С Чарли Чаплином смотрю и…

— Не настолько старые, — вкрадчиво перебил его Петровский. — Наши, еще советские… В основном, про войну… Помнишь, быть может, «Освобождение», «Горячий снег», «Семнадцать мгновений весны»…

— Да, — кивнул Ганин.

— И знаешь, что мне показалось особенно интересным? — повернулся к нему Петровский. — Тогда люди прекрасно понимали слово — надо. Нет гранат, патронов, даже людей нет, а им говорят — надо, и, — все… И они стоят, воюют, дерутся на смерть. Да, ты, конечно, сейчас скажешь — культ личности, расстрел на месте… Ты, наверняка, прав… А, я вот думаю, Ром, может, мне в «Полночи» ввести такие же порядки?… Если это поможет уяснить некоторым смысл слова — надо?…

— Это вы о чем, Тарас Васильевич? — спросил Ганин озабоченно. — Я, в последнее время, и не опаздываю совсем…

Тарас молча вернулся к креслу.

Распять, подумал он. Патологическая житейская тупость. Но ведь гений от медицины все-таки, жалко…

— Значит, так, Роман, — твердо сказал Петровский. — Я создал твой отдел для решения только одной задачи. Не для изучения бессонницы у сотрудников и прыщей на задницах их руководства. Совершенно для другого, Роман! Надеюсь, ты ее все еще помнишь. Вы можете справиться с этой задачей?

— Мы работаем…

— Что нужно для того, чтобы моя проблема, а твоя единственная задача были решены в кратчайшие сроки? Деньги, оборудование, может быть, персонал?…

Ганин молча развел руками.

— Тогда так, Рома. Я даю тебе неделю срока. Через неделю, ровно, — Петровский посмотрел на часы, — ровно в 11 ноль я жду тебя здесь с докладом о благополучном разрешении моей проблемы. Ты понял?

Ганин насупился.

— Ты понял? — повторил Тарас.

— Но…

— И никаких — но! — не выдержал Петровский. — Ровно через неделю, ровно в одиннадцать! И я молю Господа бога, чтобы он помог тебе и твоему отделу. Пусть остаются ночью, пусть жить в офис переезжают, что угодно. Мне — все равно. Свободен!

Ганин поднялся с обреченным видом.

— Но… — снова попытался сказать он.

На столе Петровского проснулся селектор.

— Да? — ткнул он замигавшую кнопку.

— Николай Сергеич Рыбаков из Управления звонит, — доложила секретарша Лиза. — Соединить?

— Через минуту, — ответил Петровский и посмотрел на Ганина.

— Аудиенция закончена, — сухо сказал он ему и махнул в сторону двери.

— Но, Тарас Васильевич…

— До свидания, Роман.

Какой же я добрый, господи, подумал Петровский, глядя Ганину вслед. В сороковые годы этого умника уже раз десять поставили бы к стенке.

Но как же, черт возьми, мне, все-таки, быть?

— Соединяю, — сказал селектор Лизиным голосом.

Петровский поднял трубку.

— Слушаю, — произнес он.

— Привет, дорогой, — голос Николай Сергеевича звучал бодро. — Что там у вас с Павловым сегодня получилось?

— Повезло, — ответил коротко Петровский.

— Он мне звонил только что, — доверительно сообщил Рыбаков. — Рад-радешенек.

— Я тоже.

— Что же вы маршрут не расчистили? — добродушно поинтересовался Николай Сергеевич. — Или хотя бы не рассчитали?

Опять Тополев, подумал с недовольством Тарас.

— Это твои вопросы? — уточнил он.

— Это вопросы Павлова. Боюсь, что он теперь весь Трибунал ими достанет. Ну, ладно. В целом-то у тебя как?

— Трудимся, — расплывчато ответил Петровский. — У тебя?

— Тоже ничего. Я вот по какому поводу звоню. Боюсь, на Сборе никого из наших не будет.

— Что так?

— У кого что, Тарас. Даже Милена не появится.

— Ты меня этим известием очень сильно огорчил, — съязвил Петровский. — И Мойко не будет?

— Нет.

— Что ж, тогда мы как-нибудь сами.

— Я в тебя верил, — усмехнулся Николай Сергеевич. — Позвони, как пройдет.

— Договорились.

Петровский положил трубку и несколько мгновений задумчиво щелкал селектором. Странно, подумал он. Никого не будет. Боятся со мной связываться после сегодняшней истории с Колей? Или к нападению причастен кто-нибудь из Управления? Но кто? Милена? Мойко? Кишка тонка, решил Тарас. Никто из них не отважится. Кто-нибудь из Трибунала? Нет, вряд ли. Скорее всего, это обычный страх.

Он набрал номер Тополева.

— Что-нибудь есть от Барса?

— Нет еще, Тарас Васильевич, — отозвался Антон. — Пока ждем.

— Как что-то проясниться — звони немедленно, — недовольно вздохнул Тарас.

Тополев помолчал.

— Ладно, — сказал Петровский. — Занимайся. А к вечеру подготовь пару человек в сопровождение.

— Шестеро, — ответил Антон. — Или семеро.

— Ты вообще понимаешь, кто там соберется?! — не выдержав, вспылил Петровский. — Это ведь не пикник за городом, Антон! Да там каждый десятерых стоит!

— Тогда — шестеро, — упрямо повторил Тополев.

— Хорошо, — обреченно согласился Тарас, но внезапно внутри него оформилась четкая уверенность. Кто-то расчищает место, подумал он. Кто-то убирает остальных участников Сбора, что бы реализовать, наконец, очередную попытку. Сбор может быть жарким, решил он. Что ж, посмотрим, кто на нас имеет зуб. Станем хорошей и послушной наживкой. — Хорошо, — повторил Петровский. — Шестеро, так шестеро. Делай, как сочтешь нужным. Но, Антон, позаботься о том, что бы в сопровождении были только наши особые специалисты. Ты понял меня?

— Все шесть? — уточнил Тополев.

— Все, — непроизвольно кивнул Петровский. — Больше у нас не должно быть никаких смертей, Антон.

 

Барс

1

Дверь, повозившись с замком, ему открыл мальчик лет шести. Маленькое лицо появилось в щели, ограниченной толстой цепочкой. Саню ощупали внимательные глазки.

Барс взмахнул раскрытым удостоверением.

— Родители дома?

Мальчик исчез. В квартире завозились. Там внутри, что-то упало и высокий женский голос недовольно произнес несколько неразборчивых фраз. Через мгновение в щели появилось настороженное лицо молодой привлекательной женщины.

— Что хотели? — спросило лицо.

— ФСБ, — представился Саня. — Муж дома?

— Нет его, — негостеприимно ответила хозяйка. — Рано утром ушел.

В соседской двери заскрежетал замок. Довольно во время.

— Есть несколько вопросов, — сказал Барс. — Мне их с вами обсудить или со всем подъездом?

Женщина исчезла, зазвенела сброшенная цепочка и дверь распахнулась.

— Входите, — безразлично пригласила хозяйка.

Она и в самом деле была привлекательна. Лет двадцать пять, прикинул Саня. Одухотворенное лицо, короткая стрижка, умело наложенная косметика — женщина явно куда-то собиралась.

Барс вступил на маленький коврик у двери, окидывая взглядом прихожую. Судя по обстановке, деньги в семье водились. Вдоль левой стены шел шкаф-купе с зеркальным полотном. Справа высился холодильник с двумя камерами, на одной из дверок зеленые цифры показывали температуру на маленьком циферблате. Хороший паркет, лаконичные однотонные обои, подвесной потолок с врезными точечными светильниками.

Мальчик, изучавший Саню в коридоре, стоял в проеме комнатной двери и переминался с ноги на ногу. На лице его читалось острое любопытство.

— Слушаю, — нетерпеливо сказала женщина. — Извините, мы тут к врачу собираемся, совсем времени нет.

— Я вас надолго не задержу, — Барс достал блокнот. — Ваш супруг где трудится?

— В частном предприятии. Личным водителем.

— На своей машине?

— Да.

— У вашего мужа какая машина?

— Сейчас — Субару Импреза. Раньше джип был.

— А где стоит?

— Гараж в кооперативе, минут пять пешком. Да что случилось-то?

— Уточняем детали ДТП.

— ФСБ занялось авариями? — с юмором поинтересовалась женщина.

— Аварии тоже разные бывают, — недовольно буркнул Барс и ироничная усмешка исчезла с лица хозяйки. — Машина на него зарегистрирована?

— Да.

— А связаться как-нибудь с вашим мужем можно?

— Конечно, — ответила женщина и на память продиктовала мобильный телефон. Саня быстро пометил его у себя в блокноте.

— Спасибо, — пряча книжку в карман плаща, поблагодарил он. — Вот и все вопросы.

— Всего доброго, — кивнула женщина.

Подъезд еще в самом начале удивил Барс чистотой. Он остановился на площадке, ткнув кнопку лифта.

Итак, подытожим, подумал он. Жена, конечно, о профиле деятельности супруга даже не подозревает. Личный водитель, хм. Деньги есть, что еще нужно? Сам ездит на иномарке, вторая машина — Барс проверил это еще в офисе — зарегистрирована на жену. И тоже не какой-нибудь российский автопром. Мерседес А класса, между прочим, совсем новый.

Он достал мобильный и, сверившись с блокнотом, набрал номер.

Двери лифта раскрылись, когда установилось соединение. В кабине тоже было идеально чисто. И пахло едва уловимо загадочными женскими духами.

Барс нажал на кнопку первого этажа, прижав телефон плечом. На другом конце не брали трубку. Длинные гудки уныло сливались с гудением лифта.

Ну, где же ты, подумал нетерпеливо Барс.

И тут он различил какой-то новый звук. Далекую песню. Тихую, но нарастающую по мере опускания лифта. Что это, недоуменно подумал Барс, отстраняясь от телефона. И тут же сообразил, что.

Человек, номер которого набирал Барс, стоял, очевидно, на первом этаже и ждал кабину.

2

Саня прильнул к стене лифта, стискивая взведенный пистолет.

На его памяти случались и еще более любопытные совпадения. Как-то месяц занимаясь поисками беглого товарища, почему-то решившего, что он — вампир и, принявшегося совершать со своими многочисленными жертвами соответствующие ритуалы, Барс заехал в гаражный кооператив, где у разыскиваемого стояла машина. И надо же такому случиться! Именно в этот день беглец решился проплатить стоянку! Саня не поверил своим глазам, когда на лестнице у будки сторожей столкнулся нос к носу с предметом своих переживаний. Тот, очевидно тоже огорошенный таким судьбоносным поворотом даже не сопротивлялся, когда Барс защелкивал наручники.

Лифт остановился, двери раскрылись. На площадке перед ним никого не было. А музыка все звучала. Здесь, внизу, она казалась особенно громкой. Заглавная тема из «Крестного отца», вспомнил Саня. Ну, что еще можно услышать из мобильника водителя двух продвинутых киллеров! И где же сам…? Барс осторожно выглянул из кабины. Вышел, напряженно озираясь по сторонам.

Двери лифта сомкнулись за его спиной. Музыка вызова тоже почти стихла следом.

Ах, вот оно как, сообразил Саня и ощутил внутри странную опустошенность. Щелкнув предохранителем, он убрал пистолет в карман плаща. Барс почему-то вспомнил красивое лицо женщины в квартире и внимательные глаза ее маленького сына.

Звук вызова шел не с первого этажа.

Прекрасная мелодия из «Крестного отца» звучала в шахте лифта.

Там либо валялся оброненный мобильный телефон, либо, о чем Саня подумал в первую очередь, лежал сам хозяин. Несомненно мертвый человек, свалившийся в шахту с восьмого этажа с разбитой головой, множественными переломами и, возможно, сломанной шеей. Личный водитель в частном предприятии братьев Ханиных, любимый муж и отец тех двоих наверху.

3

Он лежал в шахте, запрокинув голову с остекленевшими глазами, распахнув в беззвучном крике окровавленный рот. Его коротко стриженная голова была покрыта коркой спекшейся крови, а волосы торчали словно иглы. Из груди вылезал туго скрученный металлический жгут. Руки были раскинуты в стороны, словно он пытался обнять своих любимых на восьмом этаже в последний раз. Правая нога чернела открытым переломом, а левая упиралась в бетонную стену шахты.

На животе с расползшимся пятном крови лежал слетевший во время падения ботинок.

Мужчина лет сорока был однозначно и бесповоротно мертв.

Пальцы Барса не выдержали напряжения, и двери лифта захлопнулись. Он, смахнув пот со лба, присел у стены.

Так, с горечью подумал Саня. Приплыли. Какова вероятность того, что кабина вызванного лифта не прибудет во время? Какова вероятность того, что вместо твердого пола, шагнув вовнутрь распахнувшихся дверей, ты ощутишь под ногами лишь ускользающую пустоту? Судя по всему, исчезающее мала.

Почему же никто не услышал звука падения? Было часов пять утра, самый крепкий сон. А может быть, он даже не успел вскрикнуть. Шагнул в никуда и полетел, ударяясь о стены шахты, словно тряпичная кукла.

Саня поднялся, отряхиваясь, и взгляд его упал на датчик некроматерии, о котором он совершенно и начисто позабыл. Циферблат мерцал багровым. Вот это номер, оторопело подумал Барс.

Личный водитель Ханиных не случайно упал в шахту лифта. Ему однозначно помогли. Кто-то холодно и обдуманно отправил кабину этажом выше. Некто с сильными магическими способностями.

Кнопка лифта загорелась и Барс, вспомнив о спешащей к врачу жене того, в шахте, поспешно сбежал по ступеням подъезда. Меньше всего ему хотелось сейчас встретиться взглядом с ней и ее сыном.

Он вышел на улицу, достал сигареты.

Закурил, бредя к машине.

Потом достал телефон.

У Барса впереди было два звонка. Первый — в офис, Тополеву. И второй — по телефону «02» с анонимным сообщением о найденном в шахте трупе.

 

Агамемнон Рождественский

1

Начальник экспедиции по поиску кладов сидел на криво сколоченной лавке, щурился на солнце и лузгал семечки. Семечки были белые, почти круглые и отдавали пригорелым маслом. Тем не менее, они были вкусны. Агамемнон лакомился. Он наслаждался. Не хотелось ни о чем думать, спешить, забивать свою голову ненужными и пустыми размышлениями. Солнце, опьяняющий воздух и легкость во всем теле — что еще нужно для всеобъемлющего счастья?

Шаркая ногами в больших старых галошах, на крыльцо выбрался Григорий.

— Проснулся? — не оборачиваясь, поинтересовался Агамемнон.

— Как убитый дрых, — сообщил Гриша и, спустившись по ступенькам крыльца, присел на лавочку рядом. Молча загреб горсть семечек из раскрытого целлофанового пакета. — Знаешь, словно утонул и выплыл. Ни снов, ни внезапных пробуждений. Вообще ни-че-го.

— Живой труп, — согласился Агамемнон. — Я так же спал. Под утро, правда. Первую половину ночи слишком жарко было.

— Да? — лениво удивился Гриша. — А я вот ничего не чувствовал.

Они замолчали, поглядывая по сторонам. Вокруг важно ходили куры, поклевывая шелуху и о чем-то беседуя на своем, курином. Соседская собака плотоядно посматривала на бабкиного черного кота. Тот лежал на стойке забора и степенно занимался кошачьими делами: вытянув ногу, как балерина, вылизывал под хвостом. Впрочем, на соседского пса он тоже посматривал. Искоса.

— Слышь, а чего бабка твоя о каком-то поросе бормочет? — озадаченно поинтересовался Гриша после того, как сосредоточенно сгрыз половину горсти.

— Ща, валить его будем, — обрадовал товарища Агамемнон. — Умеешь?

— Не-а…

— Самое время научиться…

Вчерашние приключения не закончились на их прибытии в деревню.

Живая и шустрая, не смотря на свои почти девяносто лет, бабуля, облобызав правнука, засуетилась по серьезному. Через час-полтора обеденный стол оказался накрытым. Яйца, картошечка, щи из печи и, конечно, бутылка мутноватого самогона.

— Не побрезгуйте, внучки, едой бабушкиной, — причитала постоянно прабабка. — Подчевать нечем больше. Кушайте, кушайте.

Почерпав деревянной ложкой из общей железной миски наваристых щей, да пропустив пару стопок самогона, Гриша расслабился. Дорожная усталость начала сдавать позиции.

— Когда начнем? — пихнув Агамемнона ногой под столом, спросил он шепотом.

— Что начнем? — так же шепотом ответил кладоискатель.

— Про клад спрашивать?

— Да, погоди ты, — расстроился Агамемнон. — Успеется.

Он оказался прав.

Бабушка, постоянно исчезавшая куда-то из-за стола, вдруг торжественно объявила, что баня готова. Парни в замешательстве переглянулись. Конечно, Агамемнон подозревал нечто подобное, а вот Григорий был к такому повороту совершенно не готов.

— Мы что, париться сюда приехали? — спросил он руководство.

— Ты в бане русской по-черному хоть раз парился? — покосился на него друг.

— Нет.

— Тогда хорошо меня мать собрала. И на тебя смена белья есть.

После бани, разомлевшие и воспрянувшие духом, они снова вернулись за стол. Там теперь уже добавилась гороховая каша из печки, да еще одна бутылка самогона.

— Бабка твоя нас уморить что ли хочет? — заплетающимся языком спросил Григорий. — Я уже ни пить, ни есть не могу.

— И не надо, — так же клевал носом Агамемнон. — Спать пошли.

— А дела?

— Все завтра.

Агамемнон очнулся под утро.

Выбрался из-под тяжелого одеяла, шуганул разлегшегося в ногах черного котяру и вышел подышать свежим воздухом. Бабушка, на радостях, так натопила в доме, что спать было совершенно невозможно.

Хозяйка уже копошилась на кухне.

— Ты чего, ба, не спишь? — позевывая, осведомился правнук, покосившись на часы. — Поздно же, три утра.

— Рано, внучек, — поправила бабушка. — Мы ж здесь, в деревне, с рассветом встаем. Кур, поросей покормить надо. А ты иди, приляг еще.

— Натопила, дышать невозможно, — пробурчал Агамемнон, пробираясь через сени к двери.

— Так ты окошко открой.

— А я знаю, как твои окошки открываются?

Когда он, как следует, промерзнув, вернулся в комнату, где мерно похрапывал Гриша, окно было уже открыто. Свежий ветер гулял по комнате и кружил хмельную голову. Агамемнон рухнул на заскрипевшую кровать с толстой периной, кое-как закутался в одеяло и вырубился.

Второе его пробуждение состоялось в десять часов утра. Бабушка ходила по комнате и что-то тихонько напевала себе под нос. Громко тикали настенные ходики.

Он сел на кровати и удивленно помотал головой. Никакого похмелья. Вообще ничего даже близко. То ли самогон такой, то ли воздух.

— Проснулся? — хитро посмотрела на него бабушка. — Вставай, порося бить.

— Чего? — не понял спросонья Агамемнон. — Какого еще порося?

— Маво, — ответила бабуля и удалилась.

Агамемнон посмотрел на кровать друга. Григория видно не было. На его предполагаемом месте наличествовал огромный ком из одеяла, подушки и смятой простыни. Впрочем, одна голая пятка с прилипшим березовым листом от банного веника из кучи все-таки торчала. Богатырский храп присутствовал тоже.

— Порося бить, — задумчиво проговорил про себя Агамемнон. — А на хрена мне этот порась сдался?

2

Бабушка выбралась на крыльцо через полчаса. Встала в дверях, жмурясь на солнышке. Вчерашняя метель и снег вспоминались теперь, как странный сон. Агамемнон даже глазам своим не поверил, когда утром вышел на улицу. Грязи — по горло, а снега — и следа нет.

— Бить-то пойдем? — спросила бабушка.

Гриша беспомощно посмотрел на друга. Внук поднялся. Он слабо представлял себе процедуру, в основном по старой хохме Михаила Евдокимова. Там тоже кого-то били, то ли поросенка, то ли бычка. Агамемнон плохо помнил, чем дело закончилось, но точно знал, что слушать было смешно до колик в животе.

Вслед за бабушкой он прошел на двор.

По нему тоже гуляли куры, пахло навозом и сеном, а за спиной, у выхода к огороду, громко хмуро похрюкивало.

— Глянешь? — спросила бабушка, направляясь как раз туда.

Агамемнон кивнул.

Она прошла к большим деревянным воротам, повозилась у тяжелого засова, там что-то лязгнуло, хрустнуло и завизжало. Воротина натужно поехала в сторону, открываясь.

И тут городской внучек открыл от удивления рот.

Из хлева вырвалось, выскочило, захрипело нечто серое огромное, бесформенное. Оно пронеслось мимо него, словно ураган, обдав по пути вонью и жаром могучего тела. Оно затормозило возле других ворот, повернулось, распугивая кудахчущих кур, и уставилось на Агамемнона маленькими, тупыми, но, несомненно, злобными глазками. Какой это был парась! На Агамемнона смотрел хряк, боров, машина для поглощения жратвы, отправления естественных надобностей и размножения. Он смахивал на минитрактор, которые продают для работы на садовом участке. Он даже звучал так же. Басовито и тяжело, словно внутри работал сложный могучий механизм.

Агамемнон непроизвольно попятился. Он совершенно не представлял, что ему теперь нужно делать. В опустевший враз голове его носилась только картинка спасительной двери в дом и тяжелого засова на ней.

Сзади хрюкнуло. А через мгновение позади него заработал другой механизм.

Агамемнон опасливо покосился через плечо.

Там стоял второй. Такой же, только чуть больше. Огромная серая туша в черных разводах щетины и грязи.

Хана, отрешенно подумал Агамемнон. Ему почему-то вспомнился познавательный эпизод из фильма «Ганнибал», где кричащего человека топтало и съедало заживо стадо свиней.

Клад, запоздало подумал Агамемнон. Какой тут, к черту клад.

Его словно ветром сдуло.

Он даже смутно запомнил, как оказался уже в доме. Просто внезапно он обнаружил себя стоящим в сенях, потным, пыхтящим, упирающимся ногой в противоположную стену, что бы не дай бог, дверь не открылась и страшные чудовища с той стороны не проникли внутрь. И только через мгновение отважный кладоискатель вспомнил о том, что забыл спасти из лап монстров свою любимую прабабушку.

3

Агамемнон не сразу пришел в себя.

Оказывается, это была распространенная деревенская шутка. Оказывается, порося не бьют так рано. Оказывается, для этой процедуры в каждом селе есть свои, деревенские специалисты. Оказывается, что это, наконец, целое, настоящее искусство.

— А то, — объясняла бабушка за гороховой кашей. — Убить-то знаешь как надо? И что б не мучился, и что б мясо не попортить. Да и снегу должно поболе быть. Опять же кровь убрать, да и хранить-то надо как-то ж?

— Да понял я, — пробурчал Агамемнон.

Гриша откровенно потешался.

— У вас, бабуля еще порося нету? — все любопытствовал он, пихая ногой под столом руководителя экспедиции.

Тебя бы туда, подумал Агамемнон со злостью. Тех хрюкающих гадов выпустить, а дверцу в дом на засовчик поплотнее прикрыть.

— Слышь, ба, — решил он вернуться к основной цели поездки. — А чего ты про прадеда помнишь-то? Вроде фальшивомонетчиком он был, да?

Гришина веселость сменилась сейчас же напряженной сосредоточенностью.

— Монетами занимался он, да, — закивала бабушка. — Много у него было, пока не забрали. Но у меня осталось кой-чего.

Если бы в комнате внезапно выключили бы свет, загоревшимися глазами нумизмата ее вполне возможно было осветить заново.

— А где, ба? — едва сдерживая нетерпение, поинтересовался Агамемнон.

Бабушка зашаркала в соседнюю комнату. Там повозилась несколько минут, в течении которых друзья сверлили друг друга напряженными взглядами. Когда она появилась снова, в руках ее была большая металлическая коробка.

— Вот, — сказала бабушка, поставив коробку на стол. Внутри обнадеживающе загадочно звякнуло. — Просмотрите.

 

Вадим Немченко

1

Вадим не любил встреч с коллегами.

Особенно, в последнее время.

Он прибыл на место встречи первым. Он всегда старался быть первым во всем, в том числе и в отношениях с девушками. За это его в институте прозвали Первачок. Прозвище просуществовало ровно два месяца, пока главному стебальщику и задире потока Сереге Новикову Немченко прямо на лекции по этике межличностных отношений не подрезал опасной бритвой мочку правого уха. После этого Новиков надолго затих и перестал давать однокурсникам гнусные прозвища.

Вадим вылез из машины. И разминая затекшие ноги, окинул взглядом выгружающихся бойцов с автоматами наперевес. Это был необходимый антураж, ласкающий взгляд и заставляющий крепко задуматься. Восемь человек, как на подбор, крепкие, умелые парни, прошедшие огонь и воду. Медные трубы проходила основная группа, состоящая всего из двух человек — двух несомненных джокеров в колоде Немченко. Они уже битый час загорали на крышах ближайших многоэтажек, прикрывая остальных. Калибр их оружия легко позволял издалека прошивать бронированный «Мерин» насквозь.

Дорогой и милый сердцу старый добрый Шептун появился в сопровождении целого эскорта: три джипа с охраной, обычный удлиненный «Мерседес», отдаленно напоминающий дом на колесах, и два маленьких юрких «Субару», с темными тонированными стеклами и рокочущими турбодвижками.

Немченко удивленно приподнял левую бровь. Судя по всему, разговор намечался крутой, с возможным преследованием его машин по путаным лабиринтам Московских улиц. Иначе, зачем бы Шептун стал тащить с собой перехватчиков?

Эскорт неторопливо разместился на площадке автошколы, двери распахнулись и на асфальт ступили тяжелые армейские ботинки. Людей Шептуна, как всегда, оказалось много.

Двенадцать, быстро пересчитал Немченко.

Сам Шептун замыкал чертову дюжину.

С виду он казался маленьким сухеньким старичком невысокого роста. Однако, более страшных людей Немченко не встречал в своей жизни. Разве что Голоса, подумал Вадим. Хотя нет, этот товарищ совсем из другой оперы. Как всегда, на Шептуне было черное кожаное пальто, широкополая шляпа и солнцезащитные очки, закрывающие верхнюю половину лица. Интересно, — невзначай подумал Немченко, — а в бане он тоже в пальто парится?

Шептун сделал несколько шагов вперед, и приостановился. Телохранители замерли рядом с двух сторон, как две молчаливые смертоносные башни.

— Здравствуй, Вадим, — остановившись, глухо произнес Шептун.

Традиционного рукопожатия и объятий не последовало.

Немченко приветственно поднял руку вверх.

Для снайперов это означало «внимание». Начало встречи Вадиму совершенно не понравилось.

— Что-то случилось? — озабоченно спросил Немченко. — Я вижу на твоем лице глубокую печаль.

— Мы оплакиваем безвременную кончину славного парня, Вадим, — скорбно произнес Шептун. — Молодого — да, горячего — тоже, да, но славного. Ты искал с ним встречи, я помог. Что у вас с ним случилось, Вадим?

О ком это он, подумал Немченко в сильном недоумении. Вадим прекрасно помнил все операции, проведенные против организации Шептуна, но на какой именно прокололись, понять не мог. Как? Хотя, искать с человеком встречи… Борзов, внутренне холодея, понял Немченко. Они хотят повесить на меня гибель Борзова. Только на него я выходил через Шептуна.

В непонятных ситуациях проще и лучше всего прикинуться дураком.

— О ком мы сейчас? — попробовал Вадим.

— О Семке Борзове, дорогой, — скривил тонкие губы Шептун. — И о его кондитерской.

Где выпекались вовсе не пирожки, продолжил мысленно Вадим фразу. Что же делать?

— Это — самоубийство, — пожал плечами Немченко. — Или такая байка тебя не устраивает?

— Ай-яй-яй, обидеть хочешь? — разочарованно покачал головой Шептун.

Согласно легендам, ходившим о сухоньком старике, обычно после этих слов начиналась кровавая баня. Вадим внутренне напрягся и быстро прикинул директрисы. Я не в створе, с некоторым облегчением подумал Немченко.

— Я буду говорить только с тобой, — сказал Вадим, кивая на телохранителей. — Без этих.

— Поговорим. Скажи главное: ты в деле?

— Нет, — отрицательно покачал головой Вадим. — Я точно не знаю, что там случилось.

Несколько мгновений Шептун внимательно изучал его.

И внезапно стал совершенно другим: обходительным, заботливым собеседником. Все-таки актер он отменный. Старая школа, с восхищением подумал Немченко.

— Ай, красавец! — вскричал Шептун и, преодолев двумя быстрыми шажками разделяющие их расстояние, крепко обнял Вадима. — Что мы тут как не родные? Все эта работа, будь она не ладна. Кругом твари одни. Вот и рождается, как следствие, недоверие к хорошим людям.

— Не в обиде, — кивнул Немченко. — Все понимаю.

— Ты передал от меня Семке привет? — жадно спросил Шептун.

— В лучшем виде. Только дерганый он очень был. Чудить принялся, стволом махать перед носом…

— Эх, молодость, молодость… Дальше-то что?

Голос настоятельно рекомендовал Немченко забыть о кровавой бойне месячной давности. Придумать более-менее правдоподобную версию и забыть. Вадим и сам бы хотел, но иногда в ночных кошмарах, к нему являлись жуткий зверь и бесконечный ряд оскаленных собачьих клыков.

— Ты ведь помнишь, — неторопливо начал он. Для Шептуна требовалось не просто вдохновение, а нечто большее — актерское мастерство достойное премии «Оскара», — я паренька одного искал, у Семена твоего работавшего. Не нашел я его и Борзов ничего дельного не рассказал. Смотрю, а Семен-то нервничает. Что, спрашиваю, случилось? А он, ничего, мол, хорошо все. А сам девок своих из офиса вывозит. Темнишь, говорю, парень. Может, помощь, какая нужна? Я для Шептуна, говорю, по старой памяти, все сделаю…

— Так и сказал? — почти искренне восхитился Шептун. — Ну, Вадя…

— В общем, к нему гости ехали, — не расслабляясь, отлил последнюю пулю Немченко. — Обломов со своими. Правда, это я уже внизу выяснил, у паренька какого-то. Ну, у Семена он толи замом был, толи еще кем-то. Но точно, в курсе, молоденький такой, в рубашечке беленькой. Он нас еще за обломовских отморозков принял сначала.

— Обломов, — вздохнул Шептун. — Понятно.

С этой командой организация Шептуна вела кровопролитную перманентную войну. Никто не знал, что не поделили Шептун и бывший его подельник, но тела погибших в этой войне частенько находили на городских свалках.

— Думаешь, на два фронта Семка впахивал? — задумчиво спросил Шептун.

— Не знаю, — пожал плечами Вадим. — Но мне об этом он ничего не сказал.

— Сгорела Семкина кондитерская, — после паузы произнес Шептун. — А с ней и пирожки его. Эх, глупость-молодость…! Значит, Обломов?

— Тебе решать.

— А мне другое говорили, — внезапно быстро сказал Шептун. — Какие-то ужасы, прямо триллер голливудский. Собаки, волки… Я-то человек верующий, да и годочков мне, сам знаешь… Как думаешь, верить, нет?

— Собаки, говоришь…? — задумчиво переспросил Вадим. — Не знаю. Мы с Семкой пообщались немного, да и поехал я восвояси. Сам знаешь, как я Обломова люблю.

— Вот ведь не живется спокойно человеку, — согласился Шептун. — По лезвию ходит, уже все ноги изрезал. И, ведь не ровен час, нарвется на пулю, прости, Господи…! Ты, значит, с ним тоже не дружен?

— А кто с ним дружен? — искренне удивился Вадим. — Разве что, шавки могильные?

— Верно говоришь, друг. Ох, верно. Ну, буду тогда тебя иметь в виду, что ль? Если доведется с Обломовым, моим старым товарищем, свидеться. Как, — заглянул Шептун Немченко в глаза, — поддержишь старика?

Всю грязную работу смертоносный старикашка всегда старался переложить на других. Мои люди — штучный товар, говорил Шептун в своем узком кругу. Не мясо пушечное, на вес не продается. Эти и другие его крылатые изречения были отражены и сохранены для потомков в толстенном досье у Немченко в офисе.

— Конечно, — кивнул Вадим. — В любое время.

Они вновь обнялись.

— Всегда знал я, Вадя, — проникновенно сказал Шептун, отстраняясь, — что ты — достойный человек. Мой Ванька, ну, знаешь его, тоже пацан еще совсем, зеленый стручок, кипятится, мол, Немченко, в смерти Семена повинен. Что ты, говорю, акстись! Вадим мне друг-товарищ старинный, не мог он такого сделать никогда. А он, настаивает, орет, прям. Ну, ладно, говорю, поеду, поболтаю с Вадей. А он ко мне своих мракобесов приставил. Вон, — мотнул головой назад Шептун, — целая армия. А что я могу сказать? Старик, слабый, пинают, как хотят.

— Никакого уважения, — поддакнул Вадим.

— А рецептурой с тобой Сема наш, не поделился, часом?

— Зачем мне? Мы все по старинке…

— Да и мы теперь, — вздохнул Шептун. — А какое хорошее дело было! Эх, да что говорить…!

Насколько знал Вадим, говорить как раз было о чем. Судя по его информации, под личным наблюдением Шептуна, три независимых друг от друга лаборатории трудились день и ночь над созданием новой «Сигмы». Или, быть может, над старой. Но, без результатов пока. Может, и вправду, Дронов был гением?

— Что ты от меня, старика-то хотел? — вдруг вспомнил Шептун.

Наконец-то добрались, облегченно подумал Немченко.

— Да интерес пустяковый, — махнул рукой Вадим. Для снайперов это означало «отбой». — Неудобно даже тебя такой мелочевкой занимать.

Шептун молча ждал продолжения. Зацепился, констатировал Вадим.

— Ты многое и многих знаешь, — осторожно начал он. — И не только в нашем бизнесе. Мои друзья интересуются фирмой «Полночь» и руководителем ее Петровским Тарасом. Может, подскажешь что?

— Когда же, Вадим, тебя самого что-то лично заинтересует? — даже под очками было заметно, как Шептун прищурился. — Все друзья твои, знакомые, интерес проявляют. Дуришь голову старику… А, Тараску Петровского, конечно, я знаю, как не знать. Лет десять уже, а то и дольше…

Вот как, мысленно удивился Немченко.

— И чем они занимаются?

— Охранное агентство, — безразлично пожал Шептун плечами. — Возят кого-то, охраняют. Но, сам знаешь, никто не вечен. А Тараска — добрый дядька. Что, дорогу кому перешел?

— Говорят, задолжал, — выдал заготовленную ложь Вадим.

— Не верь людям, — поморщившись, произнес Шептун. — Оклевещут с ног до головы. Совсем нюх потеряли. Никогда Тарас никому не торчал, поверь уж мне, старику.

Первый раз Вадим слышал, что бы Шептун так хорошо отозвался о постороннем человеке.

— А кто его контору крышует? Знакомый кто?

— Переманить хочешь? — усмехнулся Шептун. — А никто их не крышует, Вадим. Они и сами, с усами. Сами кого хочешь, крышевать могут.

— Ты серьезно? — удивился Немченко.

Шептун вздохнул.

— Знаешь, Вадя, уезжать сегодня с нашей встречи буду я с тяжелым сердцем. Не лезь ты к ним, не стоит. И друзьям своим посоветуй. Хороший человек Тараска, но обидчивый. Можешь друзей своих недосчитаться. Зачем оно им? Жизнь-старушка и в шестьдесят хороша…!

— Все так серьезно?

Вместо ответа Шептун приобнял Немченко и пошел к машине, обернувшись на полдороги, грустно посмотрел на Вадима.

— Не огорчай меня, Вадя, — просто сказал он. — И про Обломова не забудь. Я для тебя всегда на линии.

2

В офисе, по возвращении, Вадим набрал номер Голоса.

— Поговорили? — вместо приветствия поинтересовался тот.

— Да, — ответил Вадим.

— Ну, и…?

— Он отлично знает Петровского и «Полночь».

— Прекрасно, — оживился Голос. — Просто великолепно. Что говорит?

— Рекомендует не соваться.

— Это понятно, — отмахнулся Голос. — Что еще?

— Как это понятно?! — оскорбился Немченко. — Ты что?! Я своих лучших людей гроблю, а ты — «понятно»?

— Это мы уже обсуждали, — холодно напомнил Голос. — Так что он сказал лично о Петровском?

Не стоит раскрывать все карты, подумал Вадим. Кое-что мы пока придержим. Например, удивительное отношение Шептуна к руководителю «Полночи».

— Да так, — неопределенно ответил Немченко. — Как обычно, воды налил. Я так и не понял, хороший человек Петровский по понятиям Шептуна или нет.

— А что, существуют такие понятия?

— Вроде бы.

— Понятно. Ничего нам встреча не дала. У меня дополнения есть по клиенту. Расширенное досье, как ты и просил. Там есть точное место и время новой попытки. Срок исполнения — сегодня в полночь. Сто пятьдесят километров твой исполнитель одолеть сумеет?

— Конечно. А Петровский там точно будет?

— Точно, — заверил Голос. — Правда, пришлось кое-что провернуть, но не в этом дело. Можешь быть спокоен — будет.

— Зачтено.

— Я уже скинул тебе на «мыло».

— Тоже зачтено, — сказал Немченко. — И много там?

— Достаточно. Досье я собирал очень долго. Это же мой старый любимый враг. Когда срок исполнения, запомнил?

— Сегодня в полночь, — усмехнулся Немченко.

— Ну, лады, — согласился Голос. — Я тебе попозже перезвоню.

— Постой, — остановил его Вадим. — А если опять не выйдет?

Голос помолчал.

— Тогда пойдет твой резерв, — безразлично ответил он.

— А, может быть, ты тогда про врага своего забудешь?

— Не забуду. Есть такие насекомые, Вадим, — тараканы. Мерзкие и наглые твари. Когда они сидят себе под раковиной и никому не мешают, это одно, а когда они, вдруг, обожравшись дихлофоса, выбираются на свет Божий… Их надо немедленно и безжалостно уничтожать. Уловил метафору…?

— Уловил, — ответил Вадим. — Кстати, к вопросу о метафорах. Мы с Шептуном сегодня прошлое вспоминали. Недавнее прошлое, совсем.

— И…?

— Борзовым он интересовался.

— А… И что? Поверил в легенду?

— Это вряд ли, — честно ответил Вадим. — Но речь не об этом. Ты, ведь, тогда, братело, слить меня хотел. Меня и людей моих. Хотел из Дронова за наши шкуры супермонстра сделать?

Голос помолчал.

— Хотел, — ответил он без интонаций. — И что?

— Ничего, — так же спокойно ответил Вадим. — Как бы и сейчас тоже самое не вышло. Как же я могу тебе доверять после такого?

— А тебе надо мне доверять? — удивился Голос. — Вот сейчас Машка, чадо твое ненаглядное, кокаином балуется, а ты ей доверяешь, нет?

С работы приеду, башку оторву, подумал Немченко.

— Сволочь ты, — зло сказал он вслух.

— На нас с тобой держится мир, — усмехнулся Голос-философ. — И верь мне. Кроме меня, у тебя никого нет ближе на этом свете.

Немченко чуть было не поинтересовался, как у него с друзьями на свете, том, другом, но вовремя прикусил язык. Шуток на эту тему Голос не любил.

— Ладно, — сказал Вадим. — Надумаешь, в гости заходи. Только без мертвячины твоей, ладно? А то опять, вся гостиная провоняет.

— Гостям не ставят условия, — заметил Голос. — Гостей ждут…. Я подумаю. Будет время — загляну.

Вадим опустил трубку.

Значит, Машенька теперь за кокс принялась? Мало ей опороченного Палтуса и совсем недавно разбитой машины. Ну, держись, дрянь, вернусь я с работы…

3

Три человека за две недели — это перебор, недовольно подумал Немченко. Как он их убивает? Как успевает? Как к нему вообще подобраться? Или у меня завелся крот?

Ладно, подумал Вадим. Посмотрим, что сделает Гарин.

Либо решит проблему, либо присоединится к тройке уже вышедших в отставку. Будет ли мне его жалко? Немченко поморщился. Скорее нет, чем да. Но теперь самое главное, что вчера, через несколько минут разговора, Виктор сказал: «О`кей». Очевидно, и у киллеров случаются финансовые кризисы.

Клиент, подумал Вадим, подсаживаясь к компьютеру. Что же там за клиент такой ловкий, с большим и толстым досье?

Он открыл почтовый ящик и через мгновение увидел уже знакомое фото: плотный пожилой мужчина, короткая стрижка. Снято при очень плохом освещении, черт лица не разобрать. Немченко быстро пробежал глазами сопроводительный текст. Непонятно, чем расширенное досье отличается от переданного ранее. То же самое вроде. Петровский Тарас Васильевич. Имеет собственное дело, кучу подчиненных, большой благоустроенный офис и личного секретаря. Фотографий что ли добавилось? Вадим открыл второе фото. Тот же человек, судя по дизайну — в каком-то кафе с поднятой навесу чашкой. Снято со спины и опять некачественно. Что, его при свете дня щелкнуть не могут, что ли? Рядом миловидная женщина, примерно лет тридцать. Ее-то, как раз, хотя бы рассмотреть можно. Симпатичная. Жена, судя по пояснениям Голоса.

А вот эти фото я не видел.

Дядька на лыжах. Подтянутый, крепкий, с едва наметившимся животиком. Опять лица на снимке не разобрать. Со спутника и то лучше бы получилось! Вадим быстро покрутил колесиком мышки.

Имя было написано сверху текста крупными буквами.

Тарас Васильевич Петровский, в который раз прочитал Вадим. Имя у него, в отличие от Шептуна, никаких ассоциаций не вызвало. А вот место исполнения вызвало у Вадима некоторое удивление. Сто пятьдесят километров от Москвы, какие-то координаты (GPS что ли?), схема проезда, сделанная, очевидно, со спутника.

Немченко повертел странную карту на экране. Судя по картинке, это был глухой лес с несколькими не дорогами, просеками скорее. В самом низу располагалось старое кладбище. Ближайший населенный пункт — поселок со странным названием Пупыри отстоял от места встречи исполнителя и жертвы на огромных, судя по карте, километров двадцать. Что же там будет делать сегодня в двенадцать часов ночи Тарас Петровский? Что он там забыл? И, кстати, как Голос может гарантировать там его точное появление?

Впрочем, теперь это не мои проблемы, решил Немченко, быстро подкорректировав сопроводительный файл. Зачем исполнителю так много информации о цели? Правильно, не зачем. Меньше знаем, крепче спим. Он дождался, пока не вылез значок отправки почты. Теперь это проблемы Гарина. Пусть разбирается, умный.

Вадим перелистал файл на фотографию в кафе. Увеличил до максимума, так что едва уловимые черты лица стали состоять из маленьких квадратиков. Что же мне делать, с тобой, Тараска, грустно подумал Немченко. Как же мне, наконец, отправить тебя в другое место, совершенно не похожее на нашу грешную землю?

 

Агамемнон Рождественский

1

День они встречали далеко от деревни прабабушки.

Гриша, распаленный находками, гнал машину как сумасшедший. В металлической коробке обнаружилось много любопытного. Много монет Екатерины в хорошем состоянии, много Николая Второго, включая серебряные рубли и три золотых пятнадцати рублевика. Но вершиной, конечно, стали десять рублей восемьсот второго года.

Григорий долго вертел монету, потом трясущимися руками раскрыл прихваченный из дома каталог. Бабушка удачно вышла в туалет и не стала свидетельницей его переживаний.

— Ну, что скажешь? — заинтересованно спросил Агамемнон. — Есть тут хоть что-то стоящее?

Нумизмат быстро шуршал страницами.

— Вот, — торжественно произнес, наконец, он. — Золотые десять рублей в идеальном состоянии. Год выпуска — тысяча восемьсот второй. Санкт-Питербург.

Без знака минцмейстера.

— Без знака кого? — переспросил Агамемнон.

— Мы только что заработали около двадцати — тридцати тысяч долларов, — не веря самому себе, обалдело сказал Гриша. Его глаза, казалось, готовы были выпрыгнуть из орбит.

— Дай-ка сюда, — отобрал у него монету начальник экспедиции. Безразлично повертел ее в руках. Гриша следил за его манипуляциями голодным взглядом хищника. — Хм… Не ожидал я, что поездка сразу увенчается успехом, — признался, наконец, Агамемнон. — Ты мне всю эту коробочку осметить сможешь?

— Чего с ней сделать? — ошалело спросил нумизмат.

— Оценить суммарную стоимость всей коробки, — разъяснило начальство. — Это у нас в соседней палате строитель лежал. Свихнувшийся на составлении строительных смет.

— А-а, — протянул Гриша, но ему было все равно. Его взгляд не отрывался от поблескивающего золотом червонца в руках друга.

— Понятно, — заметил его состояние Агамемнон и быстро спрятал монету в карман джинсов. — Ты, давай, с остальными разберись, а я пойду с родственницей побеседую. Может, еще чего есть.

— Так же нельзя! — возмутился нумизмат. — Что ж ты как варвар! Такую монету надо…

— Она в коробке сто лет провалялась, и не стало с ней ничего, — отрезвил его начальник. — Очнись, Гриша! Полчаса твой червонец переживет в моем кармане.

И давай, разбирайся, хватит рассиживаться.

2

Бабушка кормила своих хрюкающих монстров.

Агамемнон дождался завершения процесса и, когда она появилась в сенях, пристал к ней с вопросами.

— Да забирай, внучек, — махнула бабушка рукой на сокровище в металлической банке.

В предприимчивом молодом человеке взыграла совесть.

— Там есть очень дорогие монеты, — честно признался он. Гриша его, наверное, убил бы за такое признание.

— Насколько дорогие? — улыбнулась бабушка.

— Много тысяч рублей.

— А зачем мне энти тысячи, внучек? — спросила бабушка. — Здесь они не нужны никому. Есть чего покушать и, слава Богу. На похороны я уже давно собрала, так что обузой не стану. Нужны они тебе? Помогут? Так забирай, Христа ради эту коробку, всю жизть она мне под руками мешается.

— Может, купить тебе что? — спросил внук. — Телевизор новый? Телефон? Что тебе нужно?

Бабушка честно подумала.

— Чтобы вы приезжали почаще, — ответила она, моя свои натруженные руки в раковине. — Вот через месяц, к примеру. Будем порося бить.

— Как сегодня? — улыбнулся Агамемнон.

— По настоящему, взаправду. И вот еще что. Если тебя монетки энти радуют, то к тетке своей заедь. Она по пути в Москву живет, был ведь наверно, помнишь?

— Это к какой? — насторожился искатель сокровищ. — К тете Нюре?

— К Нюрке, к ней, — подтвердила бабушка. — Я сейчас тебе адресок напишу. Ежели заедешь, то привет передавай и приглашения.

— Заеду, — кивнул Агамемнон. — А что, у нее тоже монеты есть?

— Дружна она была крепко с прадедом твоим, — просто ответила бабушка. — Прямо перед смертью его. Водка их сдружила. Так вот, на похоронах, Нюрка мне призналась, что оставил он ей кой-чего.

— Это чего?

— Золотишко ворованное. То, что прадед себе прикарманил, да от советской власти захавал. Так Нюрка решила, что плохое это золотишко и припрятала. Прям на дедовой могиле и закопала. Мол, сказала, пусть он с золотом своим проклятым и остается. Пущай сам сторожит.

— О как, — только и смог ответить Агамемнон. Он несколько раз открыл и закрыл рот. Волнение захлестнуло его с головой.

— Только плохое это золото, внучек, — предупредила бабушка.

Искатель ее уже не слышал. Им овладела золотая лихорадка.

Операция по поиску клада, судя по всему, приблизилась к решающей стадии.

3

По скромным подсчетам Гриши вся коробка стоила около тридцати пяти-сорока тысяч.

— Это, конечно, сам понимаешь, плюс-минус, — объяснял он Агамемнону, не отрываясь от дороги. — Нам куда сворачивать?

— Не скоро еще, — потянулся в кресле начальник экспедиции. — А как все это реализовать?

— Много мест. Даже через Интернет можно. Сам же у меня дома видел.

— Ладно, — кивнул Агамемнон. — Разберемся. Нам бы главное набрать побольше. А там посмотрим.

— Как думаешь, тетка твоя тоже отдаст? — покосился на него Гриша.

— Не знаю. Но вполне может быть. Ты главное, не гони так, а то успеем.

Дабы не снижать энтузиазма в массах, о зловещем предупреждении бабушки начальник экспедиции решил пока не распространяться.

К дому тетки друзья добрались уже около четырех. Домик ее выглядел более привлекательным, да и место было посолиднее, даже дорога прилагалась — хорошая, асфальтовая.

Неожиданному приезду племянника тетка явно обрадовалась. Стол накрыли буквально за несколько минут. Пока Григорий засматривался на ладные бока ее дочки, подносящей к столу все новые и новые яства, Агамемнон провел разведку боем. В качестве «языка» был выбран дядька. Начальник экспедиции осторожно сверкнул ему из-под куртки бутылкой самогона и, переглянувшись, родственники поняли друг друга без слов.

Соображали по сто грамм с дядькой по-родственному, без затей. Пили возле дома, в палисаднике, на лавочке. Дядя Ваня разливал по стаканам, поминутно стреляя, как загнанный зверь, затравленным взглядом по сторонам.

— Не дают выпить? — посочувствовал Агамемнон.

— Кошмар просто, — признался дядька. — Гоняют, не приведи господи. Моя же, сам знаешь, грешила одно время по черному. Так вот, теперь ни-ни. И мне не дозволяет.

— Верно делает, — вздохнул искатель кладов, выдыхая. Самогон обжег горло.

— На-ка, закуси, — сунул ему дядька малосольный огурец.

Агамемнон облегченно захрустел.

— Вы надолго к нам или так, проездом? — приступил к светской беседе дядя Ваня.

— От бабушки ехали, дай, думаю, заедем, — ответил Агамемнон. Приятное тепло разливалось по телу. — Не виделись-то уже, считай, лет пять.

— А то и больше, — поддакнул дядька и достал папиросы. — С самых похорон деда. Курить будешь?

— Не курю.

Выглянувшая из окна дочка позвала к столу.

— А где прадед-то похоронен? — совсем не просто так поинтересовался Агамемнон.

— Заглянуть хочешь?

— Ну, да.

— Да, рядом тут, на кладбище поселковом. Нюрку спроси, она точно знает.

Стол был обилен и ломился от разнообразной еды.

— Не могу я уже, — взмолился несчастный Гриша. — Сил моих больше нет.

— Терпи, — шепнул ему на ухо Агамемнон. — Через тернии к звездам.

Тетка весь вечер молчала, как партизан. А когда незаметно растворилась первая бутылка самогона, сама, ни с того, ни с сего, принялась рассказывать о дедовом кладе. Это, очевидно, была любимая семейная застольная история.

Монет у деда была целая куча. И золотых и серебряных и даже, по словам единственной очевидицы — платиновых. Только слово это она произносила, захмелев, «патиновых», но Гриша, придерживая одной рукой раздувшийся живот, сразу уловил суть дела. Деньги дед держал в большом черном коробе, а когда пришла ему пора отправляться на тот свет, оставил их Нюрке.

— Только проклятые они, — горячилась тетка. — Никому и радости, ни счастья не принесли. Деда возьми — всю жизнь по ссылкам, да тюрьмам. Жена его разнесчастная, прабабка твоя, тоже намыкалась. А уж как нам он этот короб оставил, так и у нас одно несчастье за другим началось.

Агамемнон в дайджесте знал о злоключениях теткиной семьи. Только были эти несчастья вызваны, скорее, неумеренным потреблением алкоголя, а не каким-то старым проклятием. Вначале Нюрка загремела в больницу по женской лини, уснув на пороге дома в феврале, потом дядя Ваня по пьяни вначале спалил полдома, а потом угодил в тюрягу за избиение прибывших пожарников. У дочки теткиной, конечно, тоже не все ладно было с женской долей. Рано вышла замуж, развелась и присоединилась к доброй семейной традиции.

Но тетку Агамемнон слушал, только поддакивая.

Кому же захочется признать, что целая жизнь пущена под откос из-за пагубного пристрастия? Конечно, лучше притянуть сюда за уши деньги проклятые. Так как-то солиднее получается, да и звучит гордо — вот, мол, мы какие! Кучу деньжищ на кладбище у деда зарыли и горя теперь не знаем.

— А где зарыли-то? — уже ближе к концу второй бутылки решился, наконец, Агамемнон.

— А прям у памятника, — глянула на родственника тетка красными глазищами. — У изголовья, так сказать.

— И чего, не пытался что ли никто вырыть? — внес толику сомнения племянник. — Вы ж, поди, каждому встречному — поперечному эту байку рассказываете.

— С чего бы это?! — возмутилась тетка и воткнула руки в свои обширные бока. — Только вы об этом с Гришей знаете, — она бросила на нумизмата сальный взгляд. — Да бабка твоя.

— Это семейная та-а-ана, — влез в разговор дядя Ваня и уронил руку в салат.

— Ладно, — поднялся Агамемнон. — Пойдем мы с Гришей покурим на свежем воздухе.

— Ты ж не куришь? — вскинул пьяные очи дядька.

— Да закуришь тут от ваших историй жутких, — хохотнул племенник.

Друг за другом они вышли на крыльцо. Вечер намечался холодный и звездный. Полная луна заливала близкий лес призрачным светом.

— У тебя фонарики есть в машине? — сразу приступил к делу Агамемнон.

— Мы ж вроде за кладом собрались, — удивился Гриша. — Конечно есть. И лопаты, я даже заступ взял. На всякий случай.

— Значит, мы готовы, — вздохнул начальник экспедиции полной грудью. — Значит, сегодня мы все должны сделать. Значит, Григорий, слушай сюда.