Рассказывает Хаки

После разговора с рабыней у меня на душе стало спокойнее. Словенка ничего не знала о Вальхалле и о стае воронов на Бельверс-те. Она была обычной женщиной. Отчаянно смелой и упрямой, но никак не колдуньей. Она пыталась отомстить мне и Трору не заклинаниями и заговорами, а ядом и мечом. Что до моих видений, то они стали казаться не более чем дурным сном, а если я ошибался — словенку тем более нужно было оставить в живых. Время сотрет и ее ненависть, и преграду на Бельверсте…

Свейнхильд считала иначе. Дара пугала ее. Лисица так хотела проучить отравительницу, что прибегла к угрозам.

— Если ты не желаешь наказывать словенку, то ее накажу я! — кричала Свейнхильд. — Ведь это моя рабыня!

Вдова Ульфа была мне другом, но даже она не смела мне угрожать!

— Как хочешь, — ответил я, — но едва «Акула» будет готова, мы уйдем и вряд ли вернемся к тем, кто не желает прислушаться к просьбе гостя!

Тогда Лисица сдалась. Тем же утром она отправила словенку куда-то в горы.

— Пусть пасет телят, — сказала она. — Там травить некого.

Мне понравилось ее решение. Боги и время распорядятся судьбой своенравной рабыни лучше, чем люди…

В середине лета мой хирд покинул Уппсалу. Теперь «Акуле» не мешали ракушки на днище, и она летела по волнам с невиданной легкостью. К полудню я приказал поставить парус, и мы целый день отдыхали от гребли и наслаждались благосклонностью Ньерда. А вечером Скол заметил дым. Это случилось у побережья Сканей. Уже смеркалось, и мы шли совсем близко к берегу. Кормщик поднялся со скамьи, всучил руль Фроди и двинулся ко мне.

— Там неладное…

Глаза кормщика — глаза корабля. Они замечают все, что может встать на пути драккара, поэтому тот дым, что Скол разглядел издалека, я увидел только у самого берега. Но выходящие из бухты корабли мы заметили одновременно.

— Хакон? — удивился Скол.

Я насторожился. От ярла давно не было вестей, но, по слухам, он примирился с Синезубым, крестился и покинул Марсей лучшим другом кейсара и датского конунга. Поговаривали, будто ярлу так понравилась новая вера, что он даже взял на борт несколько болтунов-священников. «Чтобы нести истину в Норвегию!» — сказал он. Но Норвегия лежала далеко к северу, а на Сканей были владения Синезубого. Зачем ярлу понадобилось возить священников от одних датских земель к другим? Может, об этом его просил Синезубый? Вряд ли…

Я вытащил из-под настила мечи, раздал их воинам и предупедил:

— Без команды в драку не лезть! Парус осторожно съехал вниз, а носовые весла улеглись на настил.

— Может, просто уйдем? — глядя, как из бухты один за другим выныривают острые носы Хаконовых кораблей, засомневался Скол.

— Хакон хитер, — возразил я. — Если мы уйдем, он поймет, что мы слабы, и пустится в погоню, если же встретим его без страха — заподозрит неладное и не нападет.

— Не думаю… — покачал головой кормщик.

— А тебе и не надо думать! — разозлился я. —Твое дело рулить.

Скол редко спорил со мной. Не стал и нынче. Все случилось как я предполагал. Едва приметив «Акулу», корабли Хакона остановились. Ярл немного подождал, но, разглядев белые стороны щитов и спущенный парус, пошел на сближение. Из стаи кораблей отделился «Красный Ворон», остальные покачивались на волнах, словно нахохлившиеся чайки, и ожидали его возвращения. Я тоже ждал. Мы дурно расстались с Хаконом, однако…

«Ворон» подошел совсем близко. Ярл забрался на нос и приветливо улыбнулся:

— Хорошо, что мои люди заметили тебя!

— Посмотрим, хорошо ли, — ответил я и махнул Сколу.

Два румлянина, те, которые попали в мой хирд с арабского дроммона, повернули весла. «Акула» и «Ворон» сошлись бортами. Теперь я хорошо разглядел Хакона. За столь короткое время он не мог измениться, но почему-то казалось, что лицо ярла осунулось, а кожа под глазами обвисла и стала отливать мертвецкой синевой. Этой болезненной синевы не скрашивали ни богатая одежда, ни довольный вид Хакона.

— Куда идешь? — поинтересовался он. Я засмеялся. Ярл уже точно знал, что зря обвинял меня на Марсее, однако не собирался извиняться. Вот будь у меня с два десятка кораблей и войско на берегу, тогда он раскаялся бы в чем угодно, даже в том, чего не совершал!

— К Гренландцу в Агдир, — честно ответил я. Хакон поморщился:

— Что тебе делать в Агдире? Хочешь, пойдем со мной? Нас ожидает хорошая добыча.

— Это где же?

— В Гаутских Шхерах.

Теперь я не сомневался, чем ярл занимался на Сканей. Разбоем… Но как же уговор с данами?

— Я ничего не обещал Синезубому, — ответил ярл и гордо вскинул голову. — Этот ублюдок силой заставил меня принять нового бога да еще напихал мне полный корабль ученых болтунов, которые только и знали, визжали, будто поросята, и дрались меж собой, как лодные псы! Я не прощу подобного оскорбления!

Глаза Хакона сверкали, грудь вздымалась, но я слишком хорошо знал ярла. Он грабил владения данов вовсе не потому, что мстил за обиду! Просто те даны которые могли дать ему достойный отпор, еще не вернулись с Марсея, а обобрать оставшихся не составляло труда. Чести у Хакона было не много, зато ума с избытком.

— Куда ж ты дел ученых мужей Синезубого? —едва сдерживая смех, спросил я.

— Выбросил! — рявкнул Хакон и поправился: — Вернее высадил. Так пойдешь к Гаутским Шхерам?

Я задумался. Неподалеку от Гаутских Шхер — Упп-сала, а от нее рукой подать до усадьбы Свейнхильд. Возвращаться не хотелось, а тем более с разбоем. —

— За пятую часть добычи, — вкрадчиво предложил ярл.

Это было заманчиво. До усадьбы Свейнхильд мы могли и не дойти, а бонды Гаутских Шхер были, по слухам, достаточно богаты. Я мотнул головой:

— Ладно.

У Хакона оказалось шесть кораблей. Когда все они вышли в море, стало понятно, зачем мой хирд так понадобился ярлу. Половина его красавцев драккаров была повреждена, а на другой половине явно не хватало гребцов. В своих вылазках ярл потерял слишком много людей.

Разоряя встречные усадьбы, мы за несколько дней прошли по побережью Гаутских Шхер, вошли в устье Индаэльвы и остановились на озере Юнган, неподалеку от Восточного Гаутланда. Там было хорошее место для стоянки. Невысокие берега озера позволяли втянуть корабли на сушу, а жители озерной усадьбы, едва завидев незнакомые корабли, сбежали в леса. Несмотря на бескровную победу, Хакон злился. Пять его драккаров нуждались в починке. Чинить же их было некогда: еще в Шхерах пленники говорили, будто Оттар-ярл, правитель

Гаутланда, собрал войско, чтоб двинуться на захватчиков. Ему оставалось лишь узнать где мы, а об этом наверняка позаботятся сбежавшие жители.

Ярл метался по захваченной усадьбе, пинал ногами разбросанную по полу утварь и ругался.

— Иди в Норвегию сушей, — посоветовал я. Хакон замер, подумал и помрачнел еще больше.

— Корабли… Какой викинг согласится покинуть свой корабль? Разве что боги снизойдут с небес и прикажут им…

На мгновение он смолк, а потом обнял мои плечи:

— Верно! Ты и впрямь мой брат, Волк! Не понимая его радости, я осторожно высвободился и взялся за рукоять меча. От Хакона в любой момент стоило ждать неприятностей, особенно когда он ни с того ни с сего начинал именовать тебя братом.

— Брось! — заметил он мое движение. — Ты ведь сам это предложил!

— Я ничего не предлагал.

— Ну как же! — уже чуть ли не обиделся ярл. — Ты сам сказал, что в Норвегию следует идти сушей. Мои люди оставят корабли, если на то будет воля богов. Ты поможешь им разглядеть эту волю!

Он снова потянулся к моим плечам, но я стряхнул его руку. Шутить с богами не хотелось, пусть ярл выпутывается сам.

— Не злись, — ласково заворковал Хакон. Его вкрадчивый голос не предвещал ничего хорошего, и я решительно заявил:

— Оставь богов в покое, ярл! Завтра же мой хирд уходит к Гренландцу. Свою долю возьмем золотом или оружием.

— Погоди! — запоздало выкрикнул он, но я повернулся и, не останавливаясь, пошел прочь.

Однако Хакон отличался завидным упрямством. Весь вечер он слонялся возле «Акулы», и мне пришлось заночевать в лесу, поручив хирд попечению Скола.

Утром меня разбудил Карк. Низенький и пронырливый раб служил Хакону. Говорили, что ярл не расстается с ним даже во время сна и Карк спит у его ног, будто сторожевой пес, но я видел раба всего лишь не сколько раз.

— Хакон искал тебя, — сказал Карк и махнул pyкoй в сторону «Акулы». — Но не нашел и теперь говорит твоим хирдом.

Это было дурное известие. Зачем ярлу понадобилос болтать с моими людьми?!

— Поторопись! — злорадно посоветовал раб, но совет запоздал,

Визгливый голос Хакона был слышен даже издали Ярл что-то обещал, а воины дружно и одобрителыи гудели. Мое появление заставило их примолкнуть и рас ступиться.

У борта «Акулы» лежала груда разного добра, а перед ней стоял Хакон.

— Вот и ты! — Он шагнул мне навстречу и щирор улыбнулся.

Я едва удержался, чтоб не ударить его. Хакон явн что-то замышлял, но не станешь же перед всеми и бе видимой причины обвинять его в злокозненности? Пришлось растянуть губы в ответной улыбке.

— Ты так рано посетил мой хирд, ярл! Это честь…

— Я всегда встаю рано, — перебил меня норвежец, — если хочу сделать щедрое предложение.

— Какое же? — Моя улыбка начала таять. Заметив это, ярл заторопился:

— Думаю, твои люди сумеют рассказать о нем. А если найдешь его выгодным — приходи, обсудим мелочи.

Не дожидаясь, пока он скроется из виду, я повернулся! к «Акуле». Лежавшая у ее борта добыча явно превышала нашу долю.

— В чем дело?!-пиная эту груду, рявкнул я. —Что предлагал Хакон?!

Когда я злился, все отмалчивались. Я знал это, но не мог сдержать ярость. Скорее даже не ярость — досаду. И угораздило же меня заночевать в лесу! О себе ! позаботился, а хирд оставил без присмотра! И чем проклятый Хакон замутил их головы?! Этих доверчивых дуралеев мог обмануть любой, а уж норвежский ярл подавно.

Кормщик пробрался сквозь строй и вступил в круг:

— Он и впрямь сделал нам щедрое предложение.

— Какое?!

— Ярл предложил зимовать в Норвегии, в его усадьбе в Нидаросе, — поспешно забормотал Скол. — Взамен он хочет, чтоб мы нынче же отправились туда морем и взяли с собой всю самую ценную добычу. А сам он двинется сушей и встретит нас.

Или мне изменил слух, или Хакон сошел с ума! Он отдавал нам всю добычу и верил мне на слово?! А что если я не пойду в Норвегию и с этаким богатством осяду в усадьбе Свейнхильд? Вряд ли тогда он сумеет добраться до своего золота…

— Он поставил несколько условий. Уф-ф! Слава богам, ярл не спятил и с моим слухом все в порядке…

— Он хочет, чтоб ты поделил хирд надвое и половину отправил с ним, а он даст тебе своих верных людей, — продолжал Скол. — Это справедливо. А еще он сказал, что если ты согласишься, то получишь золото, которого хватит на строительство нового драккара. Это щедро.

Да, это было щедро. Даже слишком щедро для такого хитреца и ловкача, как Хакон. Построить еще один драккар? Даже мой отец мог лишь мечтать об этом.

— Хорошо. — Я махнул рукой. — Иди, Скол. Я поговорю с ярлом.

— Это более чем щедро! — настойчиво повторил кормщик.

За ним следом зашумели другие:

— Надо соглашаться. Разделимся по жребию… Надо соглашаться…

— Тихо! — рявкнул я. — Или богатство Хакона ослепило вас?! Ярл наверняка задумал еще что-то.

Они замолчали. По смущенным лицам я понял, что угадал.

— Чего еще он хотел?

Пальцы Скола сжали пояс.

— Не знаю, — ответил он, а потом: собрался с духом и добавил: — Но Хакон заверил, будто его второе условие ничем не повредит нам.

Ха! Верить норвежскому ярлу?! Да ведь он — сам Локи, принявший человеческое обличье!.

Однако я пошел к Хакону. Он сидел в избе и что-то обсуждал с Карком, но, увидев меня, вскочил и жестом отослал раба прочь.

— Говори свое второе условие, — без обиняков начал я.

— Вот оно. — Хакон отошел в дальний угол, покопался там и, повернувшись, протянул ко мне что-то круглое, укрытое длинным полотнищем.

— Что это?

Он сдернул ткань. Из большой, наспех сплетенной клетки на меня уставились четыре круглых блестящих глаза. Вороны! Огромные вороны! Зачем? Хакон опустил клетку на пол:

— Их поймал Карк. А ты возьмешь их с собой в море и, когда солнце встанет над твоей головой, выпустишь их. Вот мое второе условие.

— И все?

— И все…

Явно довольный собой, норвежец улыбнулся. Он что-то затевал, и странная просьба доказывала это, но что?

— Только выпустишь птиц так, чтоб никто не заметил, — полушепотом добавил он.

Я задумался. А почему бы не выполнить просьбу норвежца? Взять этих воронов и выпустить, где хочет ярл, и какое мне дело до его хитроумных затей?! Птицы Одина вряд ли принесут хирду вред, а Нидарос — хорошее место для зимовки… Если Ньерд будет благосклонен и мне удастся уберечь «Акулу» и ее груз от врагов, мои люди будут в Нидаросе желанными гостями. А чтоб не угодить в ловушку, нужно всего лишь хорошенько позаботиться о своей безопасности…

— Ладно, — накрывая клетку, сказал я. — «Акула» уйдет в Норвегию, но я сам отберу ту половину хирда, которая отправится с тобой.

— Хорошо, — тут же согласился ярл.

— И еще… В твоем хирде есть воины родом из Нидароса?

— Есть.

— Я возьму их с собой.

— Не веришь? — обиделся Хакон. Он не хуже моего понимал, что нидаросские бонды не станут устраивать западню для собственных родичей.

— Верю, — не моргнув глазом соврал я. — Просто я лучше лажу с людьми из Нидароса.

Хакон нахмурился, почесал затылок, а потом, заулыбавшись, хлопнул меня по протянутой ладони:

— Добро!

В то же утро мы покинули Юнган. У руля был фроди, потому что Скола я отправил с Хаконом. Кормщик стал моими глазами и ушами там, на суше. С ним ушли румляне и еще несколько человек из хирда. На корме «Акулы», в проходах, между скамьями и под настилом тяжело перекатывалось награбленое добро, а в тесной клетке под покрывалом тихо сидели две черные птицы Одина. Я выпустил их, как и обещал, в тот миг, когда солнечный диск замер над моей головой…

В проливе Каттегат нас застала непогода. Морская даль потемнела и вспенилась белыми кудрями дочерей Ран-Похитительницы, а ветер безжалостно трепал парус. Пришлось убрать его и взяться за весла. Даже Скол не рискнул бы пройти Каттегат при таком сильном встречном ветре. Рисковать богатой добычей не стоило, и я приказал поворачивать к Анхольту — маленькому, будто случайно выросшему посредине пролива, острову да-нов. Пологие берега Анхольта часто давали пристанище терпящим бедствие кораблям. Может, именно поэтому на Анхольт редко нападали. А возможно, это происходило оттого, что на острове было нечем поживиться. Здесь разводили коз, обрабатывали землю и ходили в море за рыбой, но не хранили золота, не ковали красивого оружия и не выделывали тканей.

«Акула» плавно развернулась и прежде, чем дочери Ран подняли к небу пенистые руки, вошла в бухту. Там было тихо и безлюдно. У берега покачивались рыбацкие лодки, а неподалеку от них, лениво блея, спускалось на водопой стадо коз. Их гнал грязный мальчишка с хлыстом в руке. Заметив «Акулу», он насторожился, поднес ладонь к глазам, но, не увидев на носу страшной драконьей морды, как ни в чем не бывало продолжил свой путь. Издалека было слышно, как он деловито покрикивает на коз и щелкает длинным бичом. Напускное равнодушие мальчишки понравилось мне. Большинство его сверстников кинулись бы на берег и восхищено пожирали глазами неизвестных воинов, а этот оборванец бровью не повел!

Я огляделся. Высаживаться на остров было опасно кто знает, что крылось за видимым покоем? Может, до данов уже дошел слух, что мои люди помогали Хакону грабить их владения на Сканей, и они приготовили «Акуле» хитроумную ловушку?

— Останемся тут? — подошел ко мне Гранмар.

Я кивнул. Буря обещала быть долгой.

Воины покинули скамьи и собрались небольшими стайками на носу и корме. Вскоре оттуда послышалась перебранка и веселый смех. Однако мне было скучно.

Мальчишка-пастушок уселся на берегу напротив, обнял за шею неуклюжего лохматого пса и уставился на корабль. Его козы сбились в кучу и жалобно блеяли, но паренек не обращал на них никакого внимания. Ему явно хотелось поговорить и узнать что-нибудь новенькое…

Я подозвал Гранмара. Старик зябко ежился и растирал замерзшие ладони.

— Пойду на остров. Узнаю, что да как, — сказал я. — Ты остаешься за старшего. И предупреди Фроди, чтоб был повнимательнее с людьми Хакона!

— Может, не надо? — совсем по-сколовски спросил Гранмар. — Чего тебе там?

— Надо.

Старик обиженно засопел, а я сбросил теплую одежду, спрыгнул в воду и несколькими короткими гребками добрался до отмели. Там встряхнулся и, подзы-дая пастушка, негромко свистнул. Мальчишка нехотя подошел.

— Как тебя зовут?

Паренек был из рабов — это легко можно было распознать по его одежде и босым ногам, однако, ничуть не смутившись, он гордо вскинул голову:

— Фасти.

— Фасти так Фасти, — усмехнулся я. — Скажи-ка, старый Хельги сын Храни еще управляет этими землями?

— Ты знаешь Хельги? — удивился пастушок. Его большие темные глаза широко распахнулись, а брови изогнулись. Мне уже давно не доводилось видеть такого искреннего лица. Может, только у пленной словенки… Пленной словенки? И чего мне припомнилась эта рабыня?

— Мой отец знал, — коротко ответил я и повторил: — Так Хельги еще жив?

— Да, он там. — Фасти указал в глубь острова. — В усадьбе. Нынче у него большое несчастье.

— Какое же?

Пастушок сообразил, что слишком разболтался с незнакомцем, и хмуро сдвинул тонкие брови:

— Его печаль — ему о ней и говорить. Отвечал-то он бойко, но его ноги нетерпеливо переминались, готовясь в любой миг унести своего владельца , подальше от гнева незнакомого викинга. Однако мне понравилась его дерзость. Парень был честен, а что до печали Хельги, так я сам сумею расспросить старика. — Когда-то Орм дружил с ним… — Проводи меня к Хельги!

Фасти свистнул собаку и, присев на корточки, что-то зашептал в мохнатое ухо пса. Тот завилял обрубком хвоста, неодобрительно поглядел на меня, потом покосился на пощипывающее жухлую травку стадо и с тяжелым вздохом улегся на валун.

— Аун — хороший пес, — по-детски доверчиво похвастался Фасти. — Он может очень долго сторожить стадо и никого не подпустит.

Парень ждал одобрения, и я улыбнулся

— Вижу.

Остальной путь мы прошагали молча. Идти было недалеко — с полмили, не больше. Орм рассказывал, что в усадьбе Хельги стоит шесть домов. Это много, если они заполнены народом, но Орм также говорил, будто на острове все чаще рождаются девочки и постепенно избы Хельги пустеют.

Однако не успел я войти в усадьбу, как натолкнулся на ватагу крепких молодых парней. Провожая меня удивленными взглядами, они протопали мимо. Пастушок повернул к большой избе и указал мне на дверь:

— Хельги там!

В полутьме избы было невозможно разобрать, где находится старый бонд.

— Мне нужен Хельги сын Храни, — окликнул я. В ответ из дымной темноты раздался скрипучий старческий голос:

— Кто eго спрашивает?

— Хаки Волк сын Орма Белоголового. В ответ кто-то засмеялся:

— Белоголового? Я знал его как Орма Открытая Дверь. Останавливаясь в моем доме, он ни разу не позволил мне закрыть двери.

Я пошел на голос. У очага в середине избы хлопотали две пышнотелые бабы, чуть дальше на лавках сидели родичи Хельги, и лишь у дальней стены на широком ложе лежал он сам. Из-под вороха шкур высовывалась плешивая голова бонда. Лицо Хельги морщилось то ли от смеха, то ли от желания разглядеть меня получше.

— Приветствую тебя, сын друга, — пожевав бескровными губами, вымолвил он. — Подойди ближе.

Я шагнул вперед. Маленькие глаза Хельги забегали по моему телу, а вынырнувшая из-под шкур узкая, ссохшаяся рука суетливыми движениями ощупала мою мокрую одежду.

— Твой корабль остался в заливе? — спросил он. — Да.

— Я видел драккар твоего отца.

— Теперь это мои драккар.

Старик убрал руку:

— Значит, Орм погиб… Когда?

— Давно. — Я наконец привык к дыму и огляделся. родичи Хельги не скрывали печальных лиц и не спешили , приветствовать гостя. Это означало лишь одно — мне были не рады…

— Не обижайся, — понял мои сомнения Хельги. — Нынче нам не до веселья. Скоро я уйду через великое море в царство мертвых и покину эту землю последним из наших мужчин. Одна из ветвей детей Ньерда больше не принесет своих плодов.

Последним? Странно. Орм рассказывал, что у Хельги большой род. Кажется, два сына и внуки. Не помню уж сколько внуков…

— Мои сыновья пали в битве с кейсаром на Датском Валу, — печально признался старик. — А их дети этим летом ушли в свой первый поход с Синезубым.

Это было интересно. Оказывается, не только Хакон-ярл отправился с Марсея за добычей, но и конунг данов ушел в викингский поход… Куда же он подался?

Уважая хозяина, я смирил любопытство и вежливо поинтересовался:

— Твои внуки не вернутся, чтоб проводить тебя в иной мир?

Старик оскалил гнилые обломки зубов:

— Нет. Они никогда больше не вернутся. Два дня назад приплыл гонец из Норвегии от Синезубого. Конунг просил передать, что мой род закончился в Норвегии в Согне. Там умер Юкки, мой последний внук…

Я не смог изобразить печаль. Слишком уж невероятна была услышанная новость. По словам старика выходило, что пока Хакон разорял датские земли, его приятель датчанин вовсю хозяйничал в его владениях?! А что теперь делать мне?! Ведь путь в Нидарос лежит вдоль норвежского побережья, а нынче там за любым поворотом можно налететь на войско Синезубого! По осадке «Акулы» датчанин быстро определит, что мы идем с грузом, и не станет выяснять, зачем и куда.

— Еще Синезубый передал, что отомстил за мой род. Только пять дворов остались несожженными в Согне! — брызгая слюной, бормотал старик.

Слегка оправившись от потрясения, я кивнул

— Ты можешь гордиться своими детьми.

— Да. — Бонд удовлетворенно прикрыл глаза. Сзади ко мне подкралась одна из его баб, боязливо дотронулась до рукава рубахи и прошептала:

— Ты можешь поесть и отдохнуть у нас, хевдинг. Мы примем и твой хирд. Но пока оставь Хельги. Мой муж должен собраться в дальний путь…

Я кивнул и отошел к очагу. Старый Хельги рассказал много интересного, и теперьпредстояло решить нелегкую задачу как пройти мимо войска Синезубого в Нидарос и при этом сберечь свой груз? Да и нужно ли туда идти? Кто нынче пирует в Нидаросе — Хакон-ярл или его «дружок» датский конунг со своими воинами? Хотя вряд ли Синезубый полез в вотчину ярла. Это ему не Согн… Достаточно его кораблям появиться во фьорде, как нидаросцы пустят ратную стрелу. Она полетит от рода к роду. и через день поднимет против захватчиков большинство усадеб в Трандхейме. А вслед за Трандхеймом поднимется вся Норвегия. Нет, Синезубый не станет испытывать судьбу… Скорее всего вести о возвращении Хакона уже дошли до него и отпугнули датчанина от норвежских берегов.

«А если нет? — возразил изнутри кто-то сомневающийся. — Зачем нам рисковать и спешить? На Анхольте нас приютят на зиму, а весной…»

Я тряхнул головой. Нет, так нельзя. Хакон обещал вернуться в Нидарос, и он вернется! С ним придут Скол и румляне, а значит, «Акула» должна появиться в Нидаросе до начала зимы. Иначе взамен своего золота Хакон заберет жизни моих воинов. Такой прекрасный кормщик, как Скол, стоил половины хирда, а румляне… Они оказались отличными гребцами и воинами. А какими поединщиками! Один из них, по имени Раций, высокий, с пышной кудрявой бородой и белыми, как кость моржа, зубами, рассказал, что когда-то они бились да арене на потеху толпе. Когда это занятие им прискучило, они попробовали удрать от своего хозяина. румлянам удалось это, но их свобода длилась лишь несколько дней. В горах халифата беглецов поймали «горные старцы». Им были нужны деньги, а не рабы, поэтому сильных пленников продали гребцами на торговый дромон. Удача повернулась лицом к румлянам, когда я оказался на пути этого злосчастного дромона. В благодарность за освобождение оба новых хирдманна поклялись отдать за меня свои жизни. Мне было бы жаль потерять их…

— Поешь, хевдинг… — Та самая баба, что прогнала меня от ложа Хельги, протягивала большую лепешку и миску с густым рыбным варевом.

Я взял еду и кивнул ей. Баба послушно присела рядом.

— Что ты знаешь о походе Синезубого? — спросил я.

Она шевельнула пухлыми плечами:

— О нашем конунге? Немногое… Он был на Марсее, когда узнал, что Хакон, норвежский ярл, преступил все клятвы и грабит его владения в Сканей. Конунг очень рассердился, собрал войско, пошел в Норвегию и разорил все норвежское побережье до самого Треннелага, а потом повернул к островам. Так сказал гонец.

— А гонец не говорил, куда двинулся конунг?

— В Исландию. Там про него сочинили хулительные песни…

По отрешенным глазам бабы было заметно, что ей абсолютно все равно, куда и зачем пошел Синезубый. Она с ужасом ожидала смерти мужа. Младшей жене немногое достанется из его наследства.

Разомлев от тепла, я прикрыл глаза, однако тревожные мысли не оставляли меня в покое.

Все-таки идти в Норвегию или нет? Кто там ждет — норвежский ярл или датский конунг? Да и сумел ли. Хакон уговорить своих людей бросить корабли? Его воины были не из тех, кто запросто оставляет свои драккары на чужом берегу. Тут не поможет ни хитрость ярла, ни его красноречие… Как же мне узнать правду?!

— Вороны, — зашептала дрема, — вороны, которых ты выпустил с корабля. Стань одним из них… Стань… Гляди…

И вдруг я увидел перед собой озеро и драккары Хакона. Сам ярл стоял на берегу, перед высоким ясенем вскидывал вверх руки и что-то кричал. У его ног лежало что-то темное, и поднимался густой дым. Жертвоприношение… В отдалении шевелились и гудели люди. Много, много людей… Плавно покачиваясь, их лица стали приближаться. Меня неодолимо тянуло к ясеню, но гул толпы и жертвенный дым отпугивали и заставляли описывать широкие круги над кроной дерева. В какой-то миг меня заметили.

— Глядите, глядите! — указывая вверх пальцем, закричал кто-то. Я метнулся прочь, но, не в силах расстаться с ясенем, сделал еще один круг над толпой. Хакон сложил руки и призывно уставился на меня, а стоящий рядом с ним Карк указал мне в крону дерева. Там в осенней пестрой листве был мой дом! От него я не мог улететь! Рядом захлопала крыльями большая черная птица. Моя подруга… Презрев исходящую от людей опасность, она метнулась к ясеню и уселась на высокий сук над гнездом. Я последовал за ней.

— Боги сказали свою волю! — донесся снизу торжествующий голос Хакона. — Птицы Одина прилетели к нам, предрекая удачу в будущем походе! Теперь вы согласитесь сжечь старые разбитые корабли?!

— Да! — единым вздохом откликнулась толпа. Запылали факелы. Мерцающие огни потекли к драккарам. Вскоре над водой повалил густой дым и заплясали огненные блики.

— Горят! — истошно завывал какой-то воин.

— Исполним волю Одина! — вторил ему другой. Мне не нравился этот шум, и я облегченно вздохнул, когда люди наконец-то перестали орать, выстроились и длинной, извивающейся змеей скрылись в лесу. Теперь Меня не пугали даже отблески пылающих в озере брошенных кораблей…

— Хевдинг! Хевдинг!

Я открыл глаза. Надо мной склонилась младшая жена Хельги. Ее губы дрожали.

— Мой муж покинул нас, — тихо пробормотала дна. — Захочешь ли ты и пожелают ли твои люди остаться и почтить его память?

Еще не опомнившись от странного видения, я протер глаза. Удивительный сон… Да и старый Хельги умер очень кстати. Тризнуя в его усадьбе, мы переждем, пока Синезубый оставит Норвегию, а потом двинемся в Нида-рос. Хакон явится туда. Теперь я знал, как ярл заставил своих воинов бросить корабли. Великий Один дал мне увидеть его хитрость глазами ворона!

— Конечно, мы останемся, — твердо ответил я вдове Хельги. — Конечно останемся…

Похороны старого Хельги надолго задержали наше отплытие, и «Акула» появилась в Нидаросе только к концу лета, когда многие вожди уже вернулись из походов и поставили свои корабли на зимние стоянки.

— Ты вовремя, — встречая меня у сходни, сказал Хакон. — Я уже начал беспокоиться о своих людях.

Ярл не упомянул о золоте, но первым же делом с «Акулы» сняли груз и отнесли его в усадьбу. Там же я нашел Скола и румлян. Обрадованный кормщик долго тискал меня в объятиях.

— Этот поход казался безнадежным, — говорил он. — Но Хакон принес жертву богам, и те предвещали удачу во всем. Так и вышло.

— Какой же знак подали боги? — заранее зная ответ, спросил я.

— Великий Один послал нам своих мудрых птиц, — почтительно произнес Скол. — Они прилетели во время жертвоприношения и сели на ветви, прямо над головой ярла.

— Что особенного в том, если вороны сели на дерево? — засмеялся я.

— Это были не простые вороны, а посланцы богов. Ведь они прилетели со стороны моря!

Знал бы кормщик, что я вез этих загадочных «птиц с моря» в клетке на собственном корабле, а потом видел жертвоприношение глазами одного из них! Но теперь уже никто не поверит, что вороны прилетели в собственное, скрытое листвой гнездо. Хотя кому нужна правда? Пусть верят в посланцев богов…

Я ничего не сказал Сколу, просто кивнул и стал слушать о том, как войско Хакона прошло через всю Свею, одержало много побед, а потом повернуло на запад, перешло в Норвегию и за несколько дней достигло Ни-дароса.

— Мы были в Согне, — сокрушенно поведал Скол. — Там все разграбил Синезубый. В усадьбах почти не осталось скота и людей, лишь немногие успели уйти за каменные валы.

— А что на это сказал Хакон? Скол развел руками:

— Ничего. Но здесь поговаривают, будто Фростатинг никогда не собирался так поздно. Твердят, что это по просьбе Хакона. А Карк сказал, будто ярл ждал тебя, поэтому оттягивал тинг.

Так вот почему в Нидаросе собралось так много незнакомых бондов! Все они явились на тинг. И всех задержал Хакон. Что же такого собирался сообщить ярл?

Все разрешилось через три дня. Рано утром меня разбудил Карк.

— Хозяин ждет, — прошептал он.

Вылезать из-под теплых шкур не хотелось, а после вчерашнего пира в голове шумело и ноги подкашивались.

— Приду позже… — буркнул я, но Карк вцепился в рукав моей рубахи и потянул за собой:

— Позже нельзя. Надо пока все спят.

Так, так… Хакон опять затевает какие-то козни. Теперь-то против кого?

Стараясь не разбудить спящих воинов, я вышел из шатра и направился к избе ярла. Карк угодливо распахнул передо мной дверь, а сам устроился на пороге.

— А-а-а, Хаки! — Ярл восседал за еще не убранным пиршественным столом. Его лицо было красным и потным, а короткие ноги свисали с высокой скамьи. По лавкам вдоль стен и на полу сладко похрапывали его родичи.

— Иди сюда! — позвал Хакон. Я обошел очаг и уселся подле ярла. Вблизи он казался не таким уж и пьяным.

— Ты еще не рассчитался со мной, Хакон, — напомнил я. — Твои условия выполнены, но где обещанная плата? А ведь мне еще нужно найти хороших мастеров для постройки нового драккара…

Я уже знал, как назову его. Волками звался весь мой род, Волком будет и мой корабль. Он станет так же быстр и вынослив, как его лесной собрат…

— Не горячись. — Хакон нагнулся к моему уху: — Об оплате я и хотел поговорить.

Внутри меня шевельнулось нехорошее предчувствие. Ярл темнил… Зря я вернул ему всю добычу! Нужно было оставить на «Акуле»! Здесь родовые земли ярла, и, шуми не шуми, навряд ли удастся вернуть обещанное.

— Ты уже слышал о Фростатинге? К чему эти пустые разговоры? Какое мне дело до норвежских тингов? Я сам по себе…

— На этом Фростатинге речь пойдет о тебе и твоих людях.

— Обо мне?!

Хакон откинулся к стене и прикрыл глаза.

— В Свее говорят, будто твои земли взяла Свейнхильд…

— Ненадолго. — Я мучительно раздумывал, кто из хирда оказался так болтлив, что поведал норвежцу о моих родовых землях.

— Значит, у тебя в Свее ничего не осталось?

— Осталось. Свейнхильд взяла землю только на три года. Право одаля — мое, — возразил я.

— На три, на шесть… — Хакон нетерпеливо притопнул ногой. — Какая разница? Мне нужны верные люди, а тебе нужны деньги на корабли. Я предлагаю тебе и твоему хирду землю и достойное содержание.

Ярл был прав, и мне не помешала бы усадьба в Норвегии. На время походов можно было бы оставить в ней управляющего или отдать в лен какому-нибудь бонду…

— Я подарю тебе свою усадьбу на севере и пожалую вейцлу со всех моих северных земель, — закончил Хакон.

Я вскочил. Дар был очень щедрым. Невероятно щедрым. Но чтоб взять землю ярла, мне придется принести ему клятву верности. Стоит ли это моей свободы? И что решит хирд?

— Я хочу подумать, ярл. Он встал:

— Думай два дня, а потом скажешь о своем решении и мы отправимся на Фростатинг.

В тот же день я рассказал о предложении Хакона хирду.

— Говорят, на севере у Хакона большая усадьба и вейцла с четверти северных угодий очень велика, — почесывая подбородок, заявил Скол. — Предложение ярла заманчиво, но что скажут северные бонды и Торир Олень? Его владения занимают почти половину северных земель. Да и на остальное он давно положил глаз.

— А какое нам дело до Торира? — возразил Фро-ди. — Нравится ему или нет, но он не станет оспаривать приказ ярла.

— Оспаривать-то, может, и не станет, но и жизни не даст, — упрямо бормотал Скол.

— Зато мы будем под защитой Хакона. Я — «за», — наконец решил Фроди и уселся на землю.

— И на хорошем содержании. Большое войско берет больше добычи… Я тоже не против, — неожиданно уступил Скол.

— Сможем зимовать с людьми ярла…

— И будет где завести семью… Один за другим хирдманны опускались на землю. Последнее слово оставалось за мной.

— Хорошо, мы возьмем предложенное! — сказал я. Перед отъездом на Фростатинг Хакон услышал о. нашем решении. Он уже готовился выехать. Лошади детерпеливо фыркали и мяли копытами землю.

— Тогда ты должен быть на тинге, — выслушав мой ответ, заявил ярл.

Все слышавший Карк подвел ко мне рыжего в подпалах жеребца и моргнул безбровыми веками:

— Удачи тебе, хевдинг!

Ехали мы недолго. Фростатинг собирался недалеко от Нидароса, за полями, возле большой ясеневой рощи-Заранее обнесенная веревками площадка для тридцати шести самых могущественных бондов — «лагрета» — пустовала, зато вокруг нее толпилось множество людей со всей средней и северной Норвегии. У южан был свой тинг.

Подъезжая, Хакон подтолкнул меня кулаком в бок и указал глазами на высокого седого старца в перевязанном веревкой плаще и красной шапке.

— Это Эцур Законоговоритель, — сказал Хакон. Я слышал об Эцуре. Старик хранил законы Фроста-тинга и считался одним из самых мудрых и уважаемых мужей страны. Однако в толпе он выделялся лишь высоким ростом, невероятной худобой и надменным выражением лица. Похоже, если этот человек что либо изрекал, то никогда не сомневался в собственной правоте.

Мы соскочили с лошадей, отвели их к дальним деревьям и двинулись к собранию. Немного не дойдя, Хакон остановился.

— Жди здесь, — приказал он и в сопровождении своих воинов нырнул в толпу. Маленький рост ярла не позволял мне видеть его, но, судя по приветственным возгласам, он успешно продвигался к законогово-рителю.

— Что ты тут забыл, Волк?

Я оглянулся. С тонконогой пегой кобылки слезал Торир Олень, тот самый северянин, которому могло не понравиться решение ярла. На груди воина поблескивали золоченные бляшки, а его конопатое лицо светилось довольством.

— Я пришел с Хаконом.

— А-а-а… — Торир потерял ко мне всякий интерес бросил поводья и кому-то помахал. Его узнали, окликнули, и спустя мгновение великан скрылся в гомонящей толпе.

А потом вдруг все стихло. Известные бонды чинно прошествовали на отгороженное веревками место и уселись на скамьи. Рядом с лагретой встал Эцур.

— Все ли получившие приглашение прибыли? — громко спросил он.

Зазвенело железо, и блестящие клинки взмыли над головами собравшихся. Поднятие оружия на тинге означало «да». Эцур удовлетворенно кивнул:

— Все ли прибывшие получили возмещение за хлопоты и плату за обратный путь?

Мечи опять поднялись. Потом Эцур поинтересовался, все ли знают, почему Фростатинг был перенесен на конец лета, а не знавшим объяснил, что задержка связана с просьбой ярла Хакона. Поведав об этом, он широко повел рукой в сторону и Хакон вышел вперед. Он волновался и неуверенно щурился.

— Я хотел изменить введенные подати, поскольку слышал, что многие из вас стали богаче, чем прежде, а других постигло несчастье, — начал он и в ответ на недовольный гул толпы поднял руку. — Я просил отложить тинг из-за последних. Все вы знаете, что случилось в Согне. Синезубый сжег наши усадьбы! Я спрашиваю: неужели он не взял всего, что ему причиталось с нашей земли?

Ответом послужила тишина. Бонды удивленно переглядывались и явно не понимали, к чему клонит ярл.

— Я спрашиваю: разве теперь мы должны платить подати Синезубому?! — все громче вопрошал Хакон. — Разве он уже не забрал того, что ему причиталось?

Последние слова Хакона потонули в восторженном та? вое. Бонды наконец-то поняли его мысль и теперь, поворачиваясь друг к другу, размахивали руками и обсуждали его предложение. Кто-то не желал платить и кричал о праве родовой земли, кто-то возмущался наглостью Синезубого, а кто-то боялся его мести. Эцур поднял руку, ц гомон стих.

— Отныне я не буду платить конунгу датчан никаких податей! — пронзительно выкрикнул Хакон.

Он умел убеждать. Да и трудно ли убедить тех, кто уже успел возненавидеть Синезубого? Первыми в знак согласия с Хаконом подняли оружие бонды с Согна, за ними — Треннелага. Постепенно к ним присоединились и остальные.

— А ты чего стоишь? — толкнул меня в бок один из случайных соседей, незнакомый русобородый бонд.

— Не мне решать ваши дела, — коротко ответил я. Бонд недовольно сморгнул:

— Тогда что ты тут делаешь?

— Пришел с Хаконом.

— С Хаконом? — Глаза спрашивающего округлились. Он фыркнул и повернулся в сторону лагреты:— Что делает тут этот человек?! Он же из Свей!

Все уставились на меня. Сотни, нет, тысячи ощупывающих, внимательных глаз.

— Хаки Волк! — узнал кто-то.

— Хаки сын Белоголового! Хаки-берсерк! — понеслось по толпе. Бонды отхлынули, будто опасались, что я выдерну меч и примусь кромсать их дрожащие, жирные туши.

— Что он тут делает?! Или отныне это твой человек, Хакон?! — зазвучали недовольные крики.

Ярл утер со лба капли пота. Он боялся бондов ничуть не меньше, чем бонды — меня.

— Он станет моим человеком, — наконец решился он. — Я отдаю ему свою усадьбу на севере и право вейцлы с четверти северных земель.

— Что?!!

Я вытянул шею. Нет, это выкрикнул не Торир, а стоящий возле него высокий и толстый бонд. Его одежду украшала искусная вышивка, на поясе болтались серебряные подвески, на руках блестели браслеты, штаны обтачивала хорошо выделанная опушка. Лицо бонда было искажено гневом. Раздвигая толпу могучей грудью, он двинулся к ярлу. Торир улыбался ему в спину, и не оставалось сомнений, что парня разъярил именно он.

— Стой, Бруси! — Эцур заступил здоровяку путь к лагрете. — Тебе не разрешали войти сюда!

— Так разрешите! — рявкнул тот. — Мне есть что сказать тингу!

— Нужно пустить Бруси! Пусть говорит! — поддержали его бонды возле Торира.

«Все они с севера, — догадался я. — И наверняка боятся Торира куда больше, чем самого ярла».

Продолжая удерживать здоровяка, Эцур неохотно повернулся к лагрете. Бонды на скамьях закивали. Законоговоритель отступил. Бруси перепрыгнул через за— граждения и, потеснив ярла, возмущенно завопил:

— Что же делается в нашей стране, если чужаку отдают право вейцлы?! Или мало смелых и достойных воинов в Норвегии?! Или Торир Олень, который столько лет собирал для ярла подати на севере, заслужил эту награду меньше, чем чужак?!

— Я отдаю Хаки свои родовые земли! — осадил его Хакон.

— Ты не конунг, и не тебе раздавать усадьбы! возразил Бруси.

Эцур вклинился меж ними как раз в то мгновение, когда мне показалось, что эти двое вцепятся друг другу в глотки.

— Тихо! — гаркнул законоговоритель, и спорщики примолкли. Стихли и остальные. Над молчаливым тингом поплыл шорох листвы и шум далекого прибоя.

— Я лучше всех знаю законы, — внятно произнес Эцур, — и вот что скажу. Хакону подвластна почти вся Норвегия, и его власть не меньше, чем власть конунга! Он имеет право давать земли кому. угодно! Не тебе, Бруси, судить дела ярла!

Я и не думал, что этот ходячий скелет может так убедительно говорить!

— Но я не сужу, — сникнув под его суровым взглядом, пробормотал Бруси. — Всего лишь говорю, что не приму в соседи чужака, да еще и берсерка! И без него хлопот полно!

— Бруси прав! Не примем такого соседа! — послышалось из ватаги северян. Усмехающийся Торир с торжеством покосился на меня. Он не кричал и не протестовал, но я знал — первым, кто подожжет мой новый дом, будет Олень. Он не поделится тем, что уже давно привык считать своим. И на указки ярла ему плевать. А коли в пожаре сгорит весь мой хирд —так еще лучше. Власть Торира на севере такова, что ни один из мелких халогаландских земледелов не выдаст его. Побоятся…

Хакон растерянно уставился на орущих людей. Он ждал возражений, но не таких яростных.

— Какое дело ярлу до наших земель?! Он живет битвами! — окончательно разошлись те. — Государь предпочитает грабить, а не пахать!

Пора вмешаться…

Я вытянул оружие, решительно направился к лагрете и негромко попросил Эцура:

— Разреши мне сказать.

Он взглянул на меня, потом перевел взгляд на Хакона и наконец обернулся к бондам лагреты.

— Пусть говорит, — не дожидаясь вопроса, махнул рукой один из них, хмурый мужик с бледными губами. — Чего уж там…

Какой-то доброжелательный, бедно одетый бонд легонько тронул меня за плечо и шепнул:

— Иди, воин. Только не горячись. Тинг этого не любит.

Я запомнил его лицо. Может, этот бонд не стал богатым, как Бруси, однако отныне он обрел друга.

— Тингманны! — начал я. — Жизнь воина в походах и битвах. Я — воин и не собираюсь менять свою жизнь. Бруси же не хочет менять свою. Я правильно понял тебя, хольд?

Хольдами называли наиболее богатых бондов, но такое преувеличение понравилось северянину. Он выкатил вперед грудь и важно кивнул:

— Да!

— Хорошо! — Я улыбнулся. — Не годится обижать ярла отказом, но я не желаю ссориться с халогаландцами. Здесь есть один из самых достойных воинов. Вы уже слышали его имя. Он родом с севера и, наверное, сумеет найти решение, которое понравится его друзьям, ярлу и мне. Ведь так, Олень?

Пока я говорил, довольная ухмылка сползла с лица Торира и сменилась озадаченным выражением. Он не решался открыто возражать своему ярлу, но и не хотел отдавать мне свои привилегии. Пыхтя и отдуваясь, Торир замотал тяжелой головой. Конопухи на его щеках стали большими и черными, будто червоточины на яблоке.

— Пусть Хаки примет право вейцлы, — наконец промямлил он. — Но не усадьбу.

— Добро. Но тогда я не стану приносить присягу Хакону, а лишь поклянусь служить ему до тех пор, пока имею право вейцлы.

Глаза Хакона вылезли из орбит, Бруси задумчиво потер ладонью вспотевшую шею, Олень вытаращился на ярла, а толпа бондов принялась шумно обсуждать мои слова. Первым успокоился Эцур. Он недаром был законоговорителем.

— Это справедливо и мудро! — чуть не лопаясь от радости, что щекотливый вопрос исчерпан, заявил он. — Хаки Волк не будет владеть землей и не станет докучать Бруси соседством. А вейцлу… Что ж, верный человек должен хорошо содержать свой хирд. Северянам не нужно возражать против этого…

— Если только они не желают поссориться со своим ярлом, —угрюмо добавил Хакон.

Олень опустил голову, а неугомонный Бруси разочарованно протянул:

— Но я не стану…

Я знал, что хочет сказать этот только что выползший из скотьего хлева мужик. Он вообще не желал когда-либо видеть меня и моих людей на своем дворе, а уж тем более кормить нас.

— Пожалованная мне вейцла равна примерно семи маркам, — глядя в его бегающие глазки, произнес я. С каждым мгновением слова давались мне все труднее, а руки чесались от желания врезать кулаком по жирной роже бонда.

— Даже больше! — хвастливо сказал Бруси.

— Мне не нужно больше! Каждый год я буду брать с вас только семь марок.

— Но…

Этот земляной червяк сам напрашивался на битье!

— Слушай, хольд, — именуя Бруси титулом богатого бонда, прошипел я в его потное мясистое лицо, — если будете отдавать мне семь марок каждую зиму, то никогда не увидите на севере моей рожи!

Здоровяк отшатнулся.

— И учти, — продолжал наседать я, — станешь упрямиться — вовсе отступлюсь, и разбирайтесь с ярлом как хотите!

— Да я не против! — вдруг сдался Бруси. — Чего прешь?

«Не горячись. Тинг этого не любит», — вспомнил я предупреждение бедного бонда, немного отступил и повернулся к лагрете:

— Я все сказал.

— Кто согласен с Хаки Волком сыном Орма Белоголового? — с облегчением выкрикнул Эцур.

Хакон вскинул меч. Я не стал его человеком, но обязался служить ему, пока северяне будут платить вейцлу. Об этом Хакон мог позаботиться…

Следом за ним взмыли мечи Бруси и Торира Оленя, а через мгновение уже весь тинг держал оружие над головами.

— Да будет так! — провозгласил Эцур. Я перешагнул через веревку и, не замечая расступающихся бондов, пошел прочь. Возле лошадей меня нагнал Торир. Конопатое лицо воина было виноватым.

— Я не хотел обидеть тебя, Хаки— грустно сказал он.

Мне стало смешно. Конечно не хотел… Он бился за свое, и в ненависти тинга к чужаку не было его вины.

— Ладно, Олень, — сказал я, вскакивая в седло. — Не в чем тебе виниться. Лучше найди мне на своем севере хорошего мастера. Я собираюсь строить новый драккар.

Торир хлопнул в ладоши:

— Клянусь, отыщу лучшего!

— Вот и добро. — Я хлестнул коня и поскакал к Нидаросу. Мой хирд должен первым узнать, что наша сила и отвага продана норвежскому ярлу за семь марок в год. А уж соглашаться ли с этим — их дело.

Зимой пришла весть о гибели Синезубого. Его убил собственный сын Свейн. После смерти Синезубого Свейна тут же объявили новым конунгом Дании. Даны не могут без конунга: они разучились думать и отвечать за свои дела. Им всегда нужен кто-то, кого можно слушаться и почитать, а в случае чего и обвинить. Этому их научил Горм Старый — отец Синезубого и дед Свейна. Горм заставил всех ярлов Дании объединиться и признать его власть. С тех времен никто не сумел разделить датскую державу… Но все это было давно, а нынче новый конунг данов позвал на тризну по отцу викингов из крепости Йомсборга, которых именовали попросту йом-свикингами, и в пьяном угаре поклялся пойти походом на Англию. Одуревшие от меда и пива йомсвикинги тоже принялись давать обеты. На этом пиру был и их правитель — Сигвальди-ярл, чей отец погиб летом в Сканей от руки Хакона. Сигвальди пообещал отомстить Хакону за разорение своей страны. «Я убью норвежца!» — сказал он…

Эти вести в Нидарос принес сын Хакона, Эйрик-ярл. Он пришел с юга. Эйрик возмужал и в свои пятнадцать весен выглядел настоящим воином.

— Я слышал, что ты договорился с отцом, — приветствуя меня, сказал Эйрик. Его голубые, отцовские, глаза щурились, как у довольного кота. В душе он потешался над Хаконом и его людьми, однако вслух никогда не задевал их чести. Мальчишка перенял ум и хитрость отца. Хакон обладал могуществом, но не вечностью, а Эйрик был молод и мог подождать. Когда-нибудь владения отца станут его владениями, а значит, нужно не ссориться с ним, а множить и защищать его богатство. Эйрик был очень преданным сыном…

— Ты верно слышал, ярл, — склонив голову, согласился я и добавил: — Возможно, Хакону не хватало Скофти, вот он и позвал меня…

Эйрику не понравился мой ответ. Умный паренек быстро сообразил, на что я намекаю. Нахмурившись, он пробурчал:

— Я рад этому, — и пошел прочь. За ним поспешила разряженная свита воинов.

Узнав об угрозах Сигвальди, Хакон забеспокоился. Он послал по стране ратную стрелу, Эйрика отправил на юг, а сам принялся ездить по усадьбам и собирать людей. Пока он занимался ополчением, я нанял корабелов для строительства нового драккара. Торир Олень выполнил обещание, и однажды утром меня разыскал присланный им корабельный мастер. Он оказался крепким, высоким мужиком с сильными, похожими на вилы руками и круглым, как лепешка, лицом. За его широкой спиной неловко переминались коренастые помощники.

— Торир Олень приказал мне сделать для тебя лучший корабль, — уставившись на меня странным немигающим взглядом, сказал мастер. — Я пришел.

Судя по одежде и заносчивому виду, он был богат, а угрюмое лицо выдавало его отвращение к «чужаку».

— Ты не хотел идти, — сказал я. Он кивнул:

— Я не хотел идти, но я люблю делать корабли и дал слово Ториру. Он — мой друг. Я буду строить этот драккар для тебя, но помнить про него. Это будет лучший драккар, потому что в нем будет тепло друга.

Корабел знал свое дело. Он быстро сторговался со мной и тут же принялся за работу. Его подмастерья споро выбирали нужные деревья, валили их кроной на юг, чтоб не приманивать к будущему кораблю злых северных духов, и прежде, чем приступить к работе, тщательно проверяли древесину.

А вскоре приехал и сам Торир. Ратная стрела дошла до его усадьбы, и обеспокоенный Олень привел с собой целых шесть драккаров. Вечером мы оказались соседями за столом.

— Правда, что Сигвальди-ярл поклялся убить Хакона? — спросил Торир. В бликах пламени его волосы полыхали огнем и казались не рыжими, а красными как кровь.

— Говорят, он уже собирает войско, — ответил я.

— Худо, — равнодушно признал Торир и принялся за еду.

За несколько дней мы сдружились. Олень напоминал мне Трора. Только он был посмышленее и похитрее Черного. Он же и подбил меня отправиться с Хаконом в Мер. Ярл собирался поговорить с тамошними бондами об ополчении.

До Мера мы останавливались во всех усадьбах Хакона. Управляющие встречали ярла и посылали в окрестные села стрелу с известием о пире. Бонды приходили и привозили снедь и подарки. В обмен на это Хакон милостиво угощал их, уверял в вечной дружбе и просил людей в войско. Бонды упирались. Ополчение они выставляли, однако отдавать лучших людей никто не хотел.

— Может, все это — пустые слухи, — уклончиво говорили они. — Поболтали даны с йомсвикингами о нападении на наши земли и забыли…

Хитрый Хакон пожимал плечами:

— Может, и так. Пожалуй, я вернусь в Нидарос и не буду верить слухам…

— Правильно, правильно, — не ведая о хитрости ярла, радостно кивали бонды.

— Я не поверю им, даже если услышу, что Сигвальди-ярл пришел на ваши земли и разграбил ваши усадьбы! — равнодушно добавлял Хакон.

Прижимистые бонды замирали, заглатывали предложенное им угощение и неуверенно шли на попятную.

— Но мы же платим тебе подати, — робко начинали ныть они.

— А я оберегаю вас, — кивал ярл.

— Но если Сигвальди… — не понимали бонды. . — Но вы же твердите, что не следует верить слухам, — невозмутимо отзывался ярл.

Все пиры кончались мирно. Хакон получал ополчение и людей сверх него, а довольные и уверенные в собственной безопасности бонды разъезжались по усадьбам. Когда последний из гостей исчезал за дверью, ярл терял свою невозмутимость.

— Великий Один! — бегая по опустевшей избе, орал он. — Как же мне надоели эти тупые земляные черви! Они не видят дальше своего носа!

— А если они правы и разговоры о Сигвальди и его войске — пустые слухи? — спрашивал я. Ярл останавливался и взмахивал руками:

— Я первым принесу жертву Одину, если эта весть окажется пустым слухом! Слышишь, Волк?! Первым! А эти пустоголовые землеройки получат назад своих работников!

До вечера он костил бондов последними словами, а на другой день мы выходили в море, останавливались в следующей усадьбе, и раздражение ярла скрывалось за широкой улыбкой. Он опять становился щедрым и добрым хозяином, а бондов называл лучшими друзьями. Хакон хорошо знал своих людей. Жадному и тщеславному Хаггу из Лемна он заявил, что Хаггов сосед дал в ополчение вдвое больше воинов, чем обещал по договору, и жадина Хагг тут же отрядил втрое больше соседского. Легко пьянеющему Атли Кривая Кость ярл выставил столько пряного меда, вина и пива, что Атли сам не заметил, как расстался с половиной своих людей. А умному Гилли сыну Анари Хакон просто-напросто пообещал новые земли и собственную благосклонность…

Ото дня в день войско ярла росло. Кораблей и людей становилось все больше, но радоваться было рано. Половина новых воинов не имела даже щитов, а если и имела их, то щиты эти были не теми, двухободными, что предписывал тинг, а их жалким подобием. Говорить про мечи и топоры и вовсе не стоило — они были скверными до, такой степени, что никакой мастер не смог бы придат клинкам пристойный вид.

— Разве в Норвегии нет тинга, чтоб проверять opужие, бондов? Впрочем, здешние воины под стать своим мечам, — глядя на новичков, вздыхал Хальвдан.

— Когда-то ты сам был не лучше! — одергивал зарвавшегося хирдманна старый Гранмар. Он зря обижал парня. Хальвдан пришел в мой хирд с голыми руками, но оказался стоящим воином и за два лета обзавелся щитом, топором, кольчугой, копьем и даже шлемом. Однако я одобрял Гранмара. Старик понимал что насмешки задевают ополченцев, а нам были не нужны ссоры.

В усадьбу ярла в Мере мы пришли к полудню, а другим вечером Хакон созвал всех окрестных бондов. Как обычно, те явились с подарками и уверениями в преданности. Столы ломились от яств, а в длинном доме было душно и шумно. Гудрид, дочь Иллуги — управляющего усадьбой, прислуживала Хакону за столом. Девка была совсем не против породниться с ярлом. Ее белые руки, будто ненароком, то и дело оказывались на его шее, губы завлекающе тянулись к его лицу, а груди чуть не вываливались из платья. Хакон одаривал настырную девицу благосклонной холодной улыбкой. Девчонку злило его безразличие. Ее щеки краснели, а случайные жесты становились все настойчивее.

— Гудрид! — позвали ее.

Недовольно нахмурившись, девка поднялась, ушла . куда-то в сумрак жилища и тут же вернулась обратно, с кувшином виноградного вина в руках. Хакон сделал вид, что ничего не заметил. Гудрид обиженно поджала губы и взялась за его кубок. Она не собиралась отступать…

Узкое личико одной из прислуживающих девушек сунулось к моему плечу. От губ девчонки пахло молоком.

— Чего тебе принести, смелый воин? — растягивая слова, зашептала она. — Ты такой печальный…

Я потрепал ее по щеке, встал из-за стола и пошел к выходу. Девушка поспешила за мной и, едва оказавшись на дворе, нежно прижалась к моему плечу:

— Ты очень красив, воин.

Я повернул к себе ее узенькое личико. Большие де-ичьи глаза широко распахнулись. Но не от желания, а любопытства и страха. Мне не раз доводилось видеть женщин такое выражение лица. Их притягивала и пугала вовсе не моя внешность.

. — Ты ведь знаешь мое имя? — слегка отведя голову девки назад, спросил я. Она кивнула:

— Да. Ты Хаки Волк, — и, помедлив, восторженно добавила: — Ты — берсерк…

Как знакомо! Берсерк… Вот что привлекало этих женщин. Только одна из них не захотела стать моей. И она не боялась — дралась и спорила со мной на равных. Это была словенка со странным именем Дара…

— Уйди, — сказал я узколицей. Она обняла меня за шею и потянулась к губам. — Уйди! — повторил я и закрыл глаза.

Вспомнилась словенка… Темноволосая, синеглазая, упрямая. Трор называл ее жабой. Черный ничего не видел, кроме ее разбитых губ. Он любил женщин с чистым лицом, нежной кожей и чувственным ртом. У меня были десятки таких похожих друг на друга красоток. Но словенка оказалась особенной. Ее красота была неподвластна ни людям, ни богам, ни времени.

Насмешливые выкрики и хохот прервали мои раздумья. Девка уже ушла, а неподалеку двое из хирда Хакона измывались над каким-то ободранным челове-чишкой. Толкая мужика друг к другу, они перекидывались обидными замечаниями и смеялись. Странный человек пытался сопротивляться, но почему-то только одной рукой. Другая покоилась за отворотом полушубка. Знакомый запах опасности защекотал мои ноздри и потянул к пришлому.

— Мне нужен Хакон-ярл, — упрямо твердил он. Не слушая, полупьяные воины отбрасывали незваного гостя. Он падал, но тут же поднимался.

«Одежда работника, а упрямство воина», —подумал я и шагнул к незнакомцу:

— Кто ты и что хочешь от ярла?

Да! —поддержал меня один из обидчиков пришлого, Ингимар. — Пусть сперва скажет свое имя!

— Я буду говорить только с Хаконом! — продолжал упрямиться мужик.

— Он стыдится назвать свой род! — расхохотался Ингимар. — Наверное, он обесчестил свое имя и теперь идет к Хакону просить милости и защиты!

Незнакомец зло поджал тонкие губы, но промолчал. В синих, устремленных на обидчика глазах мелькнуло презрение. Я усмехнулся. Этот пришелец не был работником, и он нес Хакону такие важные вести, что молча сносил оскорбления.

— Пойдем со мной, — отодвигая Ингимара, сказал я. Воин насупился:

— Ты хочешь отвести его к пиршественному столу? Но…

— Я знаю, что делаю!

Победоносно вскинув голову, пришлый заковылял следом. Я не оборачивался, но слышал его неуверенные шаги. Так ходят маленькие дети, которые боятся упасть. Этот человек был очень странным…

У входа я обернулся. Мужик взирал на меня исподлобья и молчал. Одна его рука покоилась за пазухой.

«Он ни разу не вытащил ее», — подумал я и распахнул дверь:

— Входи.

Он пригнулся и шагнул внутрь.

За суетой и шумом нас не сразу заметили. Сначала примолкли и уставились на пришельца те, кто сидел поближе к двери, потом понемногу притихли и дальние. Хакон вгляделся в незнакомца, прищурился и вдруг улыбнулся:

— Гейрмунд?!

— Я пришел предупредить тебя, ярл, — ответил гость.

Хакон напрягся. Гейрмунд был богатым хольдом в Рогаланде, на юге, и только очень важные вести могли погнать его в Мер.

— Говори! — спихивая с колена уже успевшую забраться туда Гудрид, хрипло пробормотал ярл.

Гейрмунд шагнул вперед.

— Корабли Сигвальди-ярла разоряют твои земли ца юге, — громко произнес он. — Йомсвикинг клянется, что достанет тебя даже из-под земли. Они уже миновали Рогаланд и теперь идут вдоль побережья к Меру.

— Как я узнаю, что ты говоришь правду? — вставая, спросил Хакон.

Незнакомец шевельнулся. Девки испуганно шарахнулись к стенам. Я заглянул через плечо бонда. Он вытащил руку из-за пазухи и теперь протягивал ее к Хакону так, словно молил о куске хлеба. Только положить этот хлеб было некуда — на руке не хватало кисти. Она была обрублена совсем недавно, и укутавшие культю тряпки насквозь пропитались кровью. Вот что сразу насторожило меня в госте — он пропах кровью и битвой!

Хакон кивнул:

— Я верю тебе. Мой сын разберется с Сигвальди. Гейрмунд покачал головой:

— Твой сын Эйрик очень смел и силен, однако Сигвальди не один. С ним Вагн сын Аки, Торкель Высокий и Буи Толстый. Кроме них есть и другие. У них не меньше шести десятков больших кораблей. Я оставил битву, чтоб предупредить тебя.

Хакон нахмурился. Понимая, что веселье окончено, бонды потянулись к выходу. Я посторонился и тронул Гейрмунда за плечо:

— Как быстро они идут?

Бонд спрятал искалеченную руку и опустил голову:

— Очень быстро. Они нигде не задерживаются. Убивают, грабят и идут дальше. Моя лодья быстроходна, и они отстали, но ненадолго. Скоро будут здесь…

Хакон зло дернул подбородком и обвел оставшихся за столом воинов гневным взглядом. Те опустили головы.

— Сядь! — приказал ярл.

Гейрмунд послушно сел на лавку. Его пальцы сдавили деревянное сиденье, а на бледном лице проступил пот. Он потерял много крови и сил…

— Хаки! — рявкнул ярл. — Приведи Торира Оленя и Стюкара!

Я кивнул и вышел. На дворе ко мне подскочил Хальвдан.

— Что случилось?! — затормошил он мое плечо. —Кто этот человек?! Откуда он и его лодья? Я видел ее! Там, во фьорде… Она маленькая и очень быстрая а люди на ней выглядят так, словно только вчера были в бою…

— Так оно и есть. Йомсвикинги в Рогаланде, — сказал я. — Собери хирд и готовь «Акулу». Скоро уходим.

— Хорошо, хевдинг, —успокоился Хальвдан и поспешил прочь.

Оленя я нашел за игрой. Он, Стюкар и Сегги из Уппхауга сидели в шатре перед кучкой монет и кидали на землю кости с вырезанными на них точками. Выигрывал тот, у кого этих точек выпадало больше. Узнав новости, они тут же забыли про игру. Торир убрал кости и сгреб золото к себе:

— В последний раз выиграл я! Все спешили, и с ним никто не стал спорить. В доме ярла нас встретили разговоры о предстоящей битве. Хакон решил идти навстречу йомсвикингам.

— Эйрик мой сын, и его войско примкнет к нам по дороге, и тогда у нас будет достаточно кораблей, чтоб разгромить Сигвальди! — сказал он и закончил: — Завтра уходим!

Воины потянулись из избы.

— Пошли, — дернул меня за рукав Торир. — Я хочу, чтоб в походе твоя «Акула» была поближе к моему «Вепрю».

— Нет! — Хакон услышал его слова и встал. — Подойди сюда, Хаки. Для тебя я приберег особенное поручение. Твой драккар отправится в Нидарос.

— Зачем?! — искренне удивился Олень.

— Это мое дело! — отрезал ярл. Торир вздохнул и вышел.

— Что мне делать в Нидаросе? — поинтересовался я. Хакон замялся. Его голубые глаза забегали по стенам, словно пытаясь отыскать затаившегося в щели врага.

— Ты пойдешь за моим маленьким сыном Эрлин-д— наконец выдавил он. — Эрлинг должен быть у щеня еще до начала битвы.

— Он еще мал для серьезного боя, — возразил я. Лицо Хакона стало пепельно-серым.

— У йомсвикингов большие корабли и опытные воины. Их жизнь прошла в сражениях. А у меня — только мои люди и люди Эйрика. Остальные могут предать…

— Ополченцы верны тебе. Хакон скривился:

— Как думаешь, скольких ополченцев убьет один йомсвикинг, прежде чем они вытащат мечи? Да, ополченцы были не лучшими воинами, но при чем тут Эрлинг?

— Я прогневил богов, представив свое желание как их волю. Помнишь воронов, которых ты выпустил в море? — Он отвернулся и махнул рукой. — Хотя ты ничего не поймешь…

Мне удалось скрыть улыбку. Разубеждать Хакона не эило. Ярл не жаловал умных воинов. Ему были нужны лько сильные и преданные.

— Я обманул людей и богов. Теперь боги наказывают меня, — признался Хакон.

Неужели это его слова?! Я взглянул в лицо ярла, и смех застрял в горле. Он по-настоящему испугался! Ха-эн был уверен, что разозлил Одина…

— Ты так боишься смерти? Ярл опустил глаза:

— Нет. Я боюсь иного. Эти поля с сочными травами, Ргустые леса, высокие горы и чистые озера… Йомсвикинги могут убить меня, но Один может погубить всю мою страну…

Что он пытался объяснить? Горы, леса, поля…. Какая-то чушь!

— Зачем тебе Эрлинг? — яапрямик спросил я.

— Кто еще поможет мне, как не собственные сыновья? Эйрик своей силой, а Эрлинг… — хрипло пробормотал Хакон и вдруг спрятал лицо в ладонях. — Ничего больше не спрашивай! Просто привези его— Понял? Просто привези…

379-

На другой день мы расстались. «Акула» была готова к походу раньше других, и прежде, чем огромное войско Хакона двинулось к югу, я вышел в открытое море и направился на север. В Нидаросе меня ждал Эрлинг.

Мы забрали мальчика из Нидароса и вернулись в Мер, но Хакона там уже не было. Люди на островах сказали, будто ярл пошел в залив и битва уже началась. Мы тоже двинулись туда.

Я остановил «Акулу» за скалой, выбрался на берег, отыскал место поудобнее и осмотрел залив. Жители островов не солгали, и в заливе готовились к сражению. Корабли йомсвикингов растянулись длинной, уходящей в море дугой. Дальше всех стояли украшенные большеголовыми змеями двадцать лодей Вагна, племянника Буи Толстого. Против них выстроились шестьдесят мелких суденышек Эйрика. Ближе к берегу засты-ли пестрые, как праздничные деревья, драккары самого Буи, а посредине развевалось знамя Сигвальди-ярла. Перед йомсвикингами покачивались сине-белые драккары Хакона. Издалека они походили на угодивших в сеть рыб.

— Что там? — не выдержал Скол.

Я соскользнул со скалы и повернулся к сыну Хакона, Эрлингу. Мальчишку ничуть не интересовал предстоящий бой. Сидя на скамье, он ковырял носком сапога настил и что-то напевал.

— Я видел, как Буи напал на Эйрика, твоего брата, — сказал я.

Эрлинг поднял белокурую голову, окинул корабль равнодушным взглядом и молча уставился на каменный склон берега странными, почти прозрачными глазами. Казалось, он ничуть не огорчился, а только прислушался, надеясь уловить в шуме ветра голос старшего брата.

— А что мы будем делать? — не унимался Скол.

— Пойдем, посмотришь, — ответил я и подтолкнул кормщика к скале.

380

Цепляясь за выступы и в кровь обдирая пальцы, мы забрались на вершину. Оттуда был хорошо виден залив, светлые пятна отмелей под водой и стоящие над ними дуда Хакона. Ярл схитрил и нарочно поставил свои дорабли у мелей, чтоб большие драккары йомсвикингов не могли к ним подобраться. Но даже при такой расстановке ему приходилось туго. Сигвальди теснил его от берега, и несколько кораблей уже сцепились бортами далеко от спасительных мелей. Возле них, крестом разбросав руки, медленно опускались в глубину мертвые

, воины.

— Гляди! — Скол указал на корабль Эйрика. Словно не замечая вражеских стрел и крючьев, маленький драк-кар с морским чудовищем на носу спешил на выручку к отступающему Хакону.

— Молодец парень! — похвалил Скол. Да, Эйрик умел воевать. А еще он понимал, что смерть отца уничтожит могущество всего его рода. — Хватит пялиться! — одернул я Скола и указал ; вниз, под скалу. Там, извиваясь гибким и узким телом, блестел зажатый камнями пролив. — Лучше скажи — по нему пройдем?

Моя задумка была проста — выскочить из пролива прямо к кораблю Хакона.

— Узко, — покачал головой кормщик, — и мелко…

: Кажется…

: Я нахмурился. Скол начал лениться, а ленивый кормщик — враг кораблю. Таких гонят из хирда…

Заметив мое недовольство, он зябко повел плечами, вздохнул и принялся снимать рубаху. : — Ладно, погляжу, — швыряя ее к моим ногам, буркнул он.

Я потрепал его по плечу:

— Так нужно…

— Нужно? — Брови Скола приподнялись, а глаза налились гневом. — Кому? Ты же сам видишь — эта битва проиграна! К чему в нее лезть?! Глупость не приносит славы совершившему ее, даже если он очень отважен!

— Ты забыл, что отныне мы служим ярлу, — напомнил я.

— Да! — фыркнул Скол. — Он решил погибнуть и забрать с собой всех, даже малолетнего Эрлинга! Эйрика ему уже мало!

— Замолчи! — прикрикнул я, но Скол не унимался:

— Ну скажи, какого рожна ему понадобился Эрлинг? Мальчишка шарахается от оружия, как чумной, а мы полезем в это пекло из-за ярловой блажи?!

— Ты пока хотя бы в воду залезь!

Скол говорил верно, но никто в роду Волка не нарушал данного слова, и если я обещал доставить мальчишку к Хакону, значит, доставлю.

Скол фыркнул, выругался и головой вниз спрыгнул со скалы.

«Дурак, — рассердился я. — Разобьет лоб, потом по-» пробуй сыщи такого кормщика!" Однако он вынырнул, д переплыл пролив поперек, еще раз нырнул и взмахнул рукой. Я сбросил веревку, и кормщик выбрался наверх. Его кожа покраснела и покрылась пупырышками, а с длинных мокрых волос стекали водяные струи.

— Пройдем… — растирая закоченевшее тело, сказал он. — Только нужно будет убрать весла и толкаться одним, как шестом.

Он сердился до самого пролива, а там стало не до обид. Весла вытащили и уложили на настил, оставив одно для Фроди с Хальвданом. Скол закрепил руль и крикнул:

— Давай!

Весло нырнуло в воду, ткнулось в дно, и «Акула» плавно вошла в протоку. Высокие каменные стены выросли с обоих бортов корабля и скрыли солнце. Покрытые ракушками и зеленью округлые выступы проплывали совсем близко от борта «Акулы», чуть не царапая ее обшивку.

— Будто в яме, — сумрачно прошептал кто-то. Не выпуская руля, Скол встал и вытянул шею.

— Еще вперед! — крикнул он. Викинги подналегли на весло. «Акула» заскрипела. Ее днище зацепилось за какой-то подводный валун.

— Стой! — взвизгнул кормщик, но, не в силах остановиться, корабль вполз на преграду всем корпусом. Дальше, еще дальше…

— Толкайтесь! — отчаянно завопил Скол. — От бе-фега! Руками толкайтесь!

Застревать в узкой расщелине никому не хотелось. Дихая друг друга, воины кинулись к бортам. Мои пальцы дегли на холодный и скользкий камень, оттолкнули его сорвались, оставив на зелени длинные темные полосы. «Акула» дрогнула и встала.

— И-и-и, раз! Толкайте же! S.I Я сжал губы и опять потянулся к скале. Пальцы отыскали острый выступ и надавили на него. Рядом тяжело выдохнул Гранмар.

— Ничего не выйдет, — грустно шепнул кто-то за моей спиной.

— Работай! — гаркнул я, и голос разочарованно стих.

Ругаясь и кляня все на свете, Скол пробежал к носу, свесился через борт и изо всех сил уперся длинным шестом в подводное препятствие. Шест затрещал.

— И-и-и-хо!

Кто-то из наиболее сообразительных помог кормщику, остальные с удвоенной силой уперлись в скалу и… «Акула» медленно поползла вперед. Потом быстрее. Еще и еще быстрее…

Мои пальцы уже не успевали отыскивать удобную расщелину или выступ и просто бежали по стене. На носу кто-то вскрикнул.

— Кальвин! Кальвин упал! — понеслось по цепочке, но останавливаться мы не могли.

— Вперед! — приказал я, и крики смолкли. Каменные склизкие стены рябой завесой проплывали мимо. На миг она расступилась перед бледным лицом Кальвина. Парень не упал в воду — его зажало между бортом и скалой и теперь прокручивало, как лепешечное тесто под катком. Изо его рта шла кровь, но кричать он не мог, только жалобно мычал и тряс головой.

— Прости, — сказал я, и лицо проплыло дальше. А потом борта вдруг перестали тереться об опасную скалу, «Акула» выскользнула в залив, и тело Кальвина с легким всплеском упало в воду за кормой. Хальвдан бросил весло, нырнул следом и .подтащил тело к борту.

Их вытянули. Трясясь как в лихорадке, Хальвдан уложил Кальвина на настил. Глаза викинга были закрыты грудь сплющена, а по бледным щекам метались едва различимые тени. Я так часто видел смерть, что не мог ошибиться.

— Вложи ему в руку меч, — приказал я Хальвдану. Тот закусил губу и вытащил меч Кальвина из ножен. Умирающий вздрогнул. Он ничего не видел, только чувствовал, что у него отбирают самое дорогое.

— Возьми.

Белые пальцы Кальвина нащупали рукоять меча и сжали ее.

— Теперь помоги ему. — Я вытащил кинжал милосердия. Этот нож пробовал кровь многих моих товарищей. Тех, что не желали долго умирать в муках, и тех, что были уже на пороге смерти. Этот клинок дарил им смерть воина. Они погибали с оружием в руке, от холодной стали. Теперь настала очередь Кальвина…

— Не могу, — сдавленно прошептал Хальвдан и отвернулся. Хирдманны молча попятились. Отнять жизнь у того, кто совсем недавно делил с тобой еду и постель, — нелегкое дело. Видно, придется мне…

— Я могу сделать это!

Я обернулся. Это произнес маленький Эрлинг, сын Хакона. За все время пути он не вымолвил ни слова и сидел на скамье безучастный и неподвижный, как истукан. Мальчишка еще слишком мал для походов и, должно быть, трусил, но теперь в его голосе не было и тени страха, а его прозрачные глаза смотрели на меня равнодушно и безмятежно. «Взгляд мертвеца», — неожиданно мелькнуло в голове.

— Я сделаю это лучше других, — перехватывая кинжал, спокойно сказал Эрлинг.

— Пусть будет так, — согласился я и отступил. Младший сын Хакона уже давно удивлял меня. Хрупкий, тонкий и бледный, как тень, он, казалось, не жил, а лишь чего-то ждал. Чего?

Мальчишка поднял нож. Из широкого рукава вынырнула тощая детская ручонка с синими прожилками.

— Погоди, — остановил его я. —Ты не сумеешь. Тут нужны умение и сила.

Эрлинг улыбнулся:

— Не волнуйся, я смогу, — и прежде, чем кто-либо успел выхватить кинжал из его руки, полоснул острием по горлу Кальвина. На коже умирающего проступила тонкая розовая полоска с каплями крови.

«Не смог!» — понял я и метнулся было исправить оплошность Эрлинга, но увидел лицо Кальвина и остановился. Воин был мертв! Его горло расчертила глубокая и бескровная рана, а на неподвижном лице застыла улыбка. Точно такая же, как на лице Эрлинга.

— Возьми свой кинжал, хевдинг. — Маленький сын ярла встал с колен и протянул мне нож. — Это милосердный кинжал. Я бы назвал его Йэльпен, что значит «помощь».

Я сунул нож за пояс и заглянул мальчишке в лицо:

— Как ты это сделал? Он пожал плечами:

— Йэльпен открыл путь к Одину, я стал проводником, а он, — Эрлинг мотнул острым подбородком на Кельвина, — хотел пройти. Мы все желали одного и того же…

— Ты колдун, — догадался я. Это было невероятно, невозможно, но младший сын Хакона был колдуном! Может, его научила ворожбе мать, известная на всю " Норвегию красавица? Многие поговаривали, что такая красота даруется лишь могучим колдуньям…

Эрлинг опять пожал плечами и прошел мимо. Тело Кальвина завернули в плащ, положили у борта и сели на весла. «Акула» выскользнула в море.

Корабль Хакона оказался даже ближе, чем я ожидал. То ли его оттеснил огромный, похожий на кита драккар Сигвальди-ярла, то ли отнесло течение, однако нам это было на руку. Весла вспенили воду, Скол развернул руль, и мы двинулись к ярлу. Он табанил, и разукрашенный борт «Ворона» быстро приближался.

— Эй, ярл! — окликнул я.

В шуме волн моего голоса было почти не слышно, однако Хакон услышал. Прикрываясь от летящих на голову стрел, он пробежал к корме.

— Где мой сын?! — заорал он.

Я повернулся к мальчишке. Эрлинг все так же безучастно глядел куда-то вдаль и, казалось, не слышал отца. .

— Тебя зовет ярл! — крикнул я ему в ухо. Прозрачные, едва голубоватые глаза Эрлинга скользнули по моему лицу. Вновь вспомнились мертвецы и их устремленный в пустоту взгляд.

— Значит, пора, — тихо сказал Эрлинг и, не уклоняясь от долетающих до «Акулы» вражеских стрел, зашагал к отцу. Никто из сыновей Хакона не вырос трусом!

На самом носу паренек остановился, поднял руки и попросил:

— Помоги мне. Я не перепрыгну…

Я подхватил его под мышки и перекинул на «Ворона». Хакон поймал сына, прижал его к груди и вдруг резко отстранился. Эрлинг поднял лицо вверх и что-то сказал, Ярл побледнел…

— Хаки! — Скол указывал на вражеские драккары. Справа от нас огромный корабль Буи Толстого сражался сразу с тремя лодьями Эйрика. На носу стоял сам Буи. Рядом с ним — Хавард Рубака и Аслак Лысый. Об Аслаке ходили легенды. Шептались о его невероятной силе и о том, что еще в малолетстве его заговорили от любого оружия. «Стрелы отскакивают от груди Аслака, как от камня, хотя на нем нет кольчуги», — часто сетовали бывалые воины. Однако я не верил в неуязвимость Лысого. Даже Бальдра, юного бога весны, которому ничто на свете не могло причинить вреда, в темное царство мертвых свела простая ветка омелы. Если сумели убить бога, то что уж говорить о человеке, пусть даже таком могучем, как Аслак!

Корабли сцепились. Эйрик с криком перескочил на драккар Буи и тут же отступил под мощными ударами Хаварда Рубаки.

— Туда! — рявкнул я Сколу.

Кормщик послушно переложил руль. «Акула» качнулась. Сзади раздался пронзительный, полный отчаяния крик Хакона. Я оглянулся. Маленький Эрлинг с. рассеченной грудью сползал к ногам отца, а тот потрясал окровавленным мечом и что-то вопил.

— Тебе нужна моя кровь, Великий Один, так возьми ясе ее! Возьми самого могущественного из моего рода и утищь им свой гнев! — разобрал я в его вое.

— Спятил… — растерянно шепнул Хальвдан. Нет, парень ошибался, и Хакон вовсе не спятил. Он поступил очень разумно. Душа Эрлинга еще не была испачкана ложью или предательством, а его могущество было могуществом колдуна. Мальчишка сумеет отыскать одноглазого бога и выпросить помощи для отца. Так вот что значили слова Хакона: «Эйрик поможет мне мечом, а Эрлинг…» Уже тогда умный ярл принял единственно верное решение…

Я смотрел, как тело Эрлинга опускалось на палубу, и чувствовал приближение Одина. Могучий бог сам шел за жертвой! Мои глаза заволокло красной пеленой, голова заболела, а тело налилось знакомой силой.

— Хэ-я! — приветствуя Одноглазого, закричал я. Громовой хохот сотряс небо. Над серыми облаками показались сияющие силуэты небесных воительниц, славных валькирий. Белизна их одежд блекла перед золотом шлемов, а длинные волосы стелились по ветру…

— Вперед, смелые воины! — зазвенели звонкие женские голоса. — Вперед, и наградой вам станет наша любовь!

Руки небесных дев вздымались вверх и швыряли на качающиеся в мутной воде корабли горсти крупных белых комочков.

— Вперед! — промчавшись совсем рядом со мной, выкрикнула одна из валькирий. Ее голос приподнял меня над настилом «Акулы» и толкнул к врагам. Еще никогда я не был так силен и бесстрашен. Никто, даже чудовищные порождения Локи не смогли бы меня остановить! Кровь щекотала ноздри, стучала в висках и пела в теле. Вражеские крики звучали чудесной музыкой, и, восхищаясь мною, валькирии вторили ей…

Кончилось все так же внезапно, как началось. Небо затянулось тучами, прекрасные воительницы исчезли, их голоса стихли вдали, а в уши пробился плеск моря. Оно шумело где-то в стороне…

Я открыл глаза. Зелень, твердая земля и боль… Но глубоких ран на теле не было, только на ноге висели какие-то тряпки и сквозь них проступала кровь, да сухая корка закрывала край глаза, мешая оглядеться. Я попробовал содрать ее, однако пальцы натолкнулись на длинный порез.

«Ладно, пусть будет так», — устало подумал я и повернулся к морю. Там в маленькой, тихой бухте, держась крючьями за береговые валуны, стояла «Акула». Целая и невредимая. Возле нее суетились мои хирдманны. Несколько человек лежали на земле. Одного я узнал. Скол… Если он мертв, то я остался последним берсерком из рода Волка.

При попытке встать боль пронзила тело, а меч едва удержался в ослабевших руках. Я воткнул его острием в землю, навалился на рукоять и поднялся. Перед глазами замельтешили разноцветные мушки. Отплясали неведомый танец и пропали…

Опираясь на меч, словно на посох, я заковылял к кораблю. Навстречу выбежал Хальвдан. В глазах парня затаились восхищение и страх. «Почему?» — удивился я и вдруг вспомнил: Хальвдан пришел недавно и еще никогда не видел настоящего берсерка в бою. Ничего, впереди еще много битв. Он скоро привыкнет…

— Что со Сколом? — спросил я. Голос был слабый и хриплый, как у старого ворона, а слова обрывались на середине, однако парень разобрал.

— То же, что и с тобой, — ответил он. — Упал и перестал двигаться. Гранмар велел не трогать его. Сказал, что таково бессилие берсерка.

— Скол ранен?

— Нет, цел.

— Кормщику везет, — покачал головой я и махнул в сторону моря: — Что там было?

— Но… — растерялся Хальвдан.

— Я ничего не видел, — объяснил я. — Вернее, видел все совсем иначе…

— Хакон принес Эрлинга в жертву богам, — заторопился парень, — и пошел град. Такого крупного града я никогда не видел, клянусь! Он сыпался с неба прямо на наших врагов. Они испугались. Сигвальди повернул и дал деру. Буи прыгнул за борт, а кто-то из ребят Эйрика швырнул в голову Аслаку наковальню, и тот умер.

«Вот тебе и заговоренный, — подумал я и про себя усмехнулся: — Хотя, может, он и был заговоренный от оружия, но не от наковален…»

— На нас налетел драккар йомсвикингов, — продолжал Хальвдан. — Ты приказал нападать. Сначала они дрались как звери, а потом запросили пощады. Град лупил по их головам и почти не задевал нас. Многие хотели их пожалеть, но ты не останавливался и убивал, убивал, убивал. Скол тоже… Кругом была кровь, много крови! Мы уже почти очистили корабль, когда подошел драккар Торира Оленя. Торир закричал, что Сигвальди бежал, а Хакон и Эйрик одолели Буи Толстого и Вагна, его племянника. «Мы победили! Слышишь, Хаки, — победили!» — кричал он. Тогда ты остановился, прислушался и вдруг упал. Следом рухнул Скол, а спустя миг прекратился град. Гранмар сказал, что тебе и Сколу нужен отдых, и велел идти к берегу, а Торир взял в плен уцелевших йомсвикингов.

— Все верно. Гранмар поступил правильно, — одобрил я и сел возле Скола. — А теперь уходи.

Хальвдан растерянно замолчал. Он только-только разговорился, и вдруг «уходи»! Как же так?! Однако спорить не решился. Его шаги заскрипели по песку и отозвались в моей голове звенящей, надрывной болью. Так было всегда после силы Одина…

Я перевел взгляд на Скола. Его руки еще сжимали оружие, а на губах засохла белая пена. Мой брат по силе и по роду. Последний. Остальные уже там, высоко, в чудесной Вальхалле…

Внезапно захотелось лечь рядом со Сколом на песок, закрыть глаза и никогда больше не возвращаться на эту землю. Я устал жить. Мой род вымер, мои друзья ушли в небесные чертоги Одина, а моя любовь… Да была ли она, любовь? Разве я любил хоть кого-нибудь на этой земле? Да и чем любить, если мое сердце уже давно принадлежиш какой-нибудь небесной деве-валькирии? Как и солнце Сколард.

— Вернись, кормщик, — утирая рукавом его губы усмехнулся я. — Ты рано собрался к Одину. Валькирии не выбрали нас.

Его веки дрогнули и приподнялись. Серые, упрямые глаза отыскали мое лицо, а губы изогнулись в слабой улыбке.

— Они прекрасны, Хаки, — сказал он. — Они прекрасны…