КРОВЬ ЛЬЕТСЯ У ВОРОТ СЕЛАЙИ

Обрегона было 15 тысяч бойцов, 15 орудий, 100 пулеметов, под его командованием были «красные» батальоны и отряды индейцев. В распоряжении Вильи имелось только 9 тысяч бойцов. Остальные были рассеяны на огромной территории Северной Мексики, вели бои с войсками других генералов Каррансы или, что случалось довольно часто, между собой.

Обрегон занял Селайю и приказал спешно возводить укрепления. Вокруг города были вырыты глубокие рвы, возведено несколько рядов проволочных заграждений. Позиции были усилены пулеметными гнездами.

5 апреля 1915 года конница Вильи подошла к Селайе. Однако все попытки взять город с ходу окончились неудачей. Проволочные заграждения оказались непреодолимым препятствием для всадников Вильи. Конница налетала на них точно ураган и столь же стремительно откатывалась под огнем пулеметов.

«Моя ошибка, — признавал потом Вилья, — состояла в том, что я надеялся с ходу взять Селайю и бросил против Обрегона мои отборные войска, не прикрыв их артиллерией».

Тем не менее, Вилья не терял надежды на победу. На заре третьего дня сражения Северной дивизии удалось прорвать оборону противника и ворваться в пригороды Селайи. Но именно в этот момент Обрегон получил подкрепление — 3 тысячи хорошо вооруженных бойцов. С их помощью Обрегон отбросил войска Вильи за пределы укреплений.

После этого Обрегон сам перешел в наступление, сдержать которое Вилья оказался не в силах. У его бойцов кончились боеприпасы, а из Хуареса прекратился их подвоз: американцы закрыли границу. Вилье не оставалось другого выхода, как отступить. В сражении при Селайе погиб один из его сподвижников — генерал Франсиско Натера, пало много других прославленных бойцов. Всего Вилья потерял в этом бою около двух тысяч солдат и офицеров.

Вилья отступил к Ирапуато, а Обрегон остался в укрепленной Селайе, уверенный, что противник не преминет вернуться с новыми силами. 9 апреля Обрегон издал декрет, устанавливавший минимум заработной платы для всех трудящихся города и деревни, включая домашних работниц, на всей территории, контролируемой его армией. Впоследствии декрет был подтвержден Каррансой и в немалой степени способствовал укреплению его авторитета.

Из Ирапуато Вилья передал своему компадре Томасу Урбине приказ взять город Эбано, а затем двинуться на Тампико, с тем, чтобы захватить нефтяную зону. Путем наложения контрибуций на нефтяные компании можно было получить золото, необходимое для покупки боеприпасов. Теперь Вилье требовалось золота больше, чем когда-либо раньше: ведь после закрытия американцами границы боеприпасы можно было достать только у контрабандистов, которые запрашивали за них баснословные цены.

Дела, однако, у Урбины не клеились, как и у Вильи. В ответ на приказ последнего Урбина ответил по прямому проводу:

«Могу заверить вас, сеньор генерал Вилья, что мы здесь истекаем кровью и гибнем, исполняя наш долг. Местные каррансистские войска, которыми командуют генералы Пабло Гонсалес и Хасинто Б. Тревиньо, располагают хорошо размещенной артиллерией, длинной линией окопов, защищенных рвами и пулеметами. Ночью они освещают поле боя прожекторами, днем узнают о движении наших войск при помощи самолетов. Я хочу этим сказать, что враг располагает большими ресурсами. Несмотря на это, мы не падаем духом и не теряем веры в победу. Наши командиры и солдаты понимают, что они сражаются за народное дело, за народную справедливость и что если они одержат победу, то их дело победит; если же они потерпят поражение, их дело погибнет. Я только прошу вас об одном: пришлите, если можете, мне солдат, а также боеприпасы; если можете помочь советом, передайте совет. Здесь с каждым днем борьба нарастает и обостряется, так что ваш совет тоже может пригодиться. Бывают дни, когда мы по 9 или 10 раз идем в атаку с очень скромным успехом. И все же мы продвигаемся. Уже разрушены многие вражеские укрепления, уже взорваны вражеские нефтяные склады. Теперь пытаюсь вывести из строя водопровод. Но признаюсь вам, что трудно будет одержать победу, и если мы ее одержим, то только ценой больших жертв».

Вилья ответил Урбине:

«Не падайте духом, встречая сопротивление врага. Продолжайте наступать, пока есть силы, и если в первую атаку идет тысяча солдат, то во вторую шлите две, а в третью — три, и будьте уверены, что таким образом в конце концов победите. Не унывайте, если не достигнете своей цели. Мы ведь ведем войну, а на войне сражения выигрываются и проигрываются, и если мы не победим теперь, то победим потом. В любом случае народное дело, которое мы, революционеры, защищаем с оружием в руках, непобедимо. Знайте, что и я сражаюсь в трудных условиях; со мной нет многих бойцов, которые сражаются с вами в Тампико; нет и тех, кто ведет бои в Дюранго; нет бойцов генерала Чао, который вам помогает; нет бойцов Хосе Родригеса, который защищает линию Матаморос; нет бойцов Росалио Эрнандеса, который наступает на Ларедо; нет Северино Сенисероса, Максимо Гарсия и Орестеса Перейры, которые ведут бои в районе города Виктории; нет отрядов Родольфо Фьерро и Пабло Сеаньеса, которые сражаются у Гуадалахары. Между тем те немногие силы, которыми я располагаю, должны одолеть Обрегона, у которого в Селайе 15 тысяч солдат, а на Родольфо Фьерро и Пабло Сеаньеса наседают 12 тысяч вражеских солдат. Но как бы ни была велика армия каррансистов, моя вера в победу останется непоколебимой».

Вилья отдал приказ наложить на иностранных негоциантов и помещиков контрибуцию, которая должна была пополнить опустевшую казну его армии. Это вызвало протесты иностранных представителей.

К командующему Северной дивизией явился Каротерс и заявил:

— Генерал, вы не имеете права накладывать контрибуцию на иностранцев, которые в Мексике занимаются торговлей, а не политикой.

— Еще как имею! Мы, мексиканцы, живем здесь, потому что здесь мы родились. Иностранцы живут на нашей земле по своему выбору. Они пользуются всеми благами нашей земли, захватывают наши богатства. Будет только справедливо, если на них ляжет часть тех тягот, которые выпали на долю мексиканцев. А если бы Мексику постигло землетрясение, неужели иностранцы требовали бы, чтоб оно их не коснулось только потому, что они чужеземцы?

Каротерс продолжал настаивать: — Иностранцы лишены политических прав, они не могут принимать участия в гражданской войне.

— Но мы и не требуем от них этого. Мы ведь не мобилизуем их в армию, не просим воевать за нас. Мы только хотим, чтобы они поделились с нами своим богатством. Для этого у нас имеются все основания.

Каротерс потребовал от Вильи гарантий, что иностранцы не пострадают в случае нового наступления на Селайю.

Панчо направил Обрегону письмо с традиционным для него призывом: выйти за стены города и сразиться с ним в открытом поле. «В противном случае, — писал Вилья, — укройте иностранцев и их семьи от действий моих снарядов, ибо в ближайшие три дня я вновь пойду на Селайю, и вам тогда иесдобровать».

Обрегон ответил, что мексиканцам нечего проявлять заботу об иностранцах. Кроме того, ему кажется смешным, что в качестве их адвоката выступает Вилья — убийца Бентона. Что касается угрозы Вильи повторить нападение на Селайю, то он, Обрегон, обещал вновь нанести поражение непрошеному и беспокойному гостю.

Вилья понимал, что это не было пустой угрозой. Войска Обрегона продолжали получать подкрепление и уже насчитывали 20 тысяч человек, в то время как у Вильи было наполовину меньше солдат.

Что же побудило Вилью, несмотря на явный перевес сил противника, начать новое сражение за Секлайю? На этот вопрос в своих воспоминаниях дает такой ответ:

«В революционной войне господствуют свои законы. Тот, кто защищает интересы бедных, иногда может с меньшими силами одолеть противника, защищающего интересы богатых. В народной борьбе не столько важны отдельные военные победы, сколько конечная победа народного дела, а для этого необходимо бороться всегда, несмотря ни на какие поражения. Я думал, что никогда не одолею Обрегона, если буду ждать, пока у меня будет материальный перевес над ним. Мне казалось, что я мог победить не столько силою оружия, сколько храбростью и отвагой моих бойцов, сражающихся за народное дело».

13 апреля, всего неделю спустя после первого поражения у стен Селайи, Вилья вновь повел свою армию на приступ.

Два дня длилось второе сражение у Селайи, и вновь волна за волной шла конница Вильи на приступ укреплений, откатываясь под огнем вражеской артиллерии и пулеметов. На второй день Обрегон бросил в бой еще 6 тысяч всадников. Под натиск их не устояли обескровленные силы Вильи.

На третий день, потеряв почти всю свою армию, Вилья вынужден был поспешно отступить. В этом сражении, одном из самых кровавых в истории мексиканской революции, по словам Вильи он потерял свыше 3500 бойцов убитыми, ранеными и взятыми в плен; по словам Обрегона, Северная дивизия потеряла 15 тысяч бойцов.

Погрузив остатки своей армии на поезда, Вилья поспешно отступил к Агуаскалиентесу.

Между тем Обрегон преследовал Вилью не столько войсками, сколько посланиями, адресованными его командирам. Обрегон убеждал их перейти на свою сторону, обещая за предательство повышения и награды. Эти аргументы производили соответствующее впечатление на менее стойких командиров.

Победа Обрегона у Селайи и рост сил Каррансы заставили Вилью задуматься над причинами этих на первый взгляд странных и непонятных для него явлений. Вилье было ясно, что именно он и Сапата представляют революционный народ, что именно они защищают народное дело. Карранса, Обрегон и их сторонники — революционеры только на словах. В действительности они связаны с капиталистами и помещиками. Но почему растет их влияние среди народа, а силы подлинных революционеров идут на убыль? Вилья задавал себе этот вопрос и не находил ответа.

Советники обратили его внимание на декабрьские декреты Каррансы, обещавшие крестьянам землю. Может быть, в этом и заключается причина успеха врагов?

И вот Вилья отдает приказ составить декрет о земле. Он горячо обсуждает его текст со своими советниками, вносит в него поправки. В конце апреля декрет готов и опубликован.

«Я, Франсиско Вилья, — гласит декрет, — командующий армией Конвента, заявляю следующее:

Первое. Большинство мексиканцев работают пеонами, живут на положении крепостных, ими управляют немногие богачи, хозяева всех поместий.

Второе. По этой причине мексиканцы, обрабатывающие землю, не могут избавиться от нищеты и невежества, что в интересах богачей и их ненасытной жадности.

Третье. В результате такой эксплуатации мексиканцы терпят унижение, а их дочери и жены подвергаются насилию. Поэтому у народа нет другого выхода, как бороться за справедливость с оружием в руках.

Четвертое. Главнейшая задача нашей революции — дать землю неимущим.

Учитывая вышесказанное, правительство Конвента декретирует следующий закон:

Первое. Со дня опубликования данного закона все мексиканцы или иностранцы имеют право владеть только таким участком земли, который они могут сами обработать, не эксплуатируя других мексиканцев.

Второе. Вся остальная земля будет разделена между сельскими трудящимися.

Третье. Жители городов и селений, нуждающиеся в земле, получат ее за счет раздела поместий.

Четвертое. Сельские трудящиеся получат вместе с землей водоемы, скот и сельскохозяйственные орудия, а также соответствующие постройки. Пятое. Земля, которую получат трудящиеся, будет оплачена бонами так называемого аграрного долга согласно ее настоящей стоимости.

Шестое. Трудящиеся, получившие землю, будут платить правительству ту же сумму, которую оно будет выплачивать в бонах, плюс расходы.

Седьмое. Трудящиеся теряют право на полученную землю, если не обрабатывают ее в течение двух лет без веских на то оснований».

Вслед за этим декретом Вилья обнародовал распоряжение, по которому аннулировались все концессии иностранцам, договоры на которые были заключены правительством Каррансы.

Эти документы не имели, однако, большого влияния на судьбы войны, ибо к тому времени в настроении большинства населения произошел явный перелом в пользу Каррансы. Поражение армии Вильи у Селайи вызвало уныние и разочарование в крестьянской массе. Между тем Обрегон и Карранса не скупились на щедрые обещания. Большинство крестьян предпочитало получить землю от Каррансы на «законном» основании, это им казалось прочнее и надежнее, чем от Вильи на «незаконном».

В конце мая Обрегон начал генеральное наступление против Вильи. Бои шли с переменным успехом.

3 июня Вилье удалось окружить главные силы противника в районе асиенды «Санга Анна», но Обрегону удалось вырваться из окружения и нанести новое поражение Вилье в районе между селениями Силао и Леон. В этом сражении Обрегон был тяжело ранен и лишился правой руки. Это, однако, не изменило его решения продолжать борьбу до победного конца.

Вилья вновь отступил к Агуаскалиентесу, где укрепился. Между 6 и 10 июля у стен этого города, где всего лишь год тому назад заседал Конвент, разыгралось четвертое по счету сражение между силами Обрегона и Вильи. Обрегон снова оказался победителем.

Оставив Агуаскалиентес, Северная дивизия стала поспешно отступать. К ней присоединились остатки войск Урбины, которые так и не смогли овладеть нефтеносным районом Тампико.

Плохи были дела и у Сапаты. Остатки Конвента и его правительство, возглавляемое Гонсалесом Гарсой, находились в столице до начала июня, но не были в состоянии оказать какое-либо действенное влияние на ход событий. Сам Сапата, точно кондор, притаился в горах Морелоса, готовый сражаться за права крестьян своего родного штата.

10 июня Гонсалес Гарса подал в отставку, а четыре дня спустя члены Конвента и правительство покинули Мехико. Столицу заняли превосходящие силы Каррансы, которым войско Сапаты не могло оказать серьезного сопротивления.

Но, покинув Мехико, революционеры решили продолжать борьбу. 18 апреля 1915 года в горном Местечке Хохутля Конвент принял Программу политико-социальных реформ, самый прогрессивный документ мексиканской революции. В программе провозглашалась необходимость уничтожить латифундии и разделить землю между крестьянами, издать законы в защиту рабочих, признать профсоюзы и право трудящихся на забастовку. Но эта программа, как и декрет Вильи о земле, не дошла до широких масс трудящихся республики, она не стала их знаменем.

Из Хохутли Конвент перебрался в Толуку, но под натиском сил Каррансы вынужден был оставить и этот город.

К концу года четыре пятых территории Мексики уже находилось под контролем правительства Каррансы.

В ноябре 1915 года дон Венус и его правительство оставили Веракрус и направились в столицу. По дороге Карранса выступал с речами, в которых подтверждал свое обещание наделить крестьян землею и отстаивать суверенитет Мексики, которому угрожали американские империалисты. В речи, произнесенной в городе Сан-Луис Потоси, дон Венус заявил, что он и его друзья являются не только мексиканскими, не только латиноамериканскими, но и… «мировыми» революционерами. Карранса осудил бушевавшую в Европе войну, как империалистическую.

В конце 1915 года дон Венус вступил в столицу. Вскоре последовало официальное признание его правительства Вашингтоном. Президент Вильсон, сам мастер высокопарной либеральной фразы, не опасался революционной фразеологии вождя конституционалистов. Кроме того, у него не было другого выхода. Не мог же он поддерживать Вилью, вожака крестьянской революции. А других претендентов на власть в Мексике, кроме Каррансы и Вильи, в 1915 году не было.

Теперь для того, чтобы стать полным хозяином положения в стране, дону Венусу, как он полагал, недоставало только одного: покончить с Вильей и Сапа-той. Но одолеть их в военном отношении еще не значило одержать над ними победу. Уничтожить их физически — вот чего требовал Карранса, ибо все знали, что, пока Вилья и Сапата живы, у них всегда найдутся последователи среди обездоленных и неимущих и война с ними не прекратится.

 

ГРИНГО ПОЛУЧАЮТ ПО ЗАСЛУГАМ

После победы у Агуаскалиентеса Обрегон настиг отступавшего Вилью у Торреона и нанес ему новое поражение. Теперь Вилья думал только о том, как бы оторваться от своего беспощадного и столь удачливого преследователя.

Не задерживаясь в Чиуауа, Вилья повернул на запад к горам Сьерра-Мадре. Он решил переправить свое таявшее на глазах войско в штат Сонора, родом из которого был Обрегон. В этом штате сражался против конституционалистов союзник Вильи генерал Майторена. Бои шли за пограничные города. Вилья надеялся, объединив свои силы с Майтореной, захватить ключевые позиции на границе и получать через них контрабандой боеприпасы. После этого Вилья рассчитывал морским путем спуститься вдоль тихоокеанского побережья к югу, произвести там высадку, взять Гуадалахару, а вслед за нею — столицу.

Смелые планы, грандиозные мечты. Им верил, пожалуй, только сам Вилья. Большинство же его командиров считало безумием продолжать борьбу. Они или переходили на сторону Обрегона, или оседали в степных ранчо, возвращаясь к мирному труду.

Переход остатков Северной дивизии из Чиуауа в Сонору совершился в начале зимы. В горах уже выпал снег. Полураздетые солдаты мерзли от холода, падали замертво от усталости и голода. В горах пришлось оставить артиллерию и часть драгоценных боеприпасов. Во время похода Томас Урбина, старый соратник Панчо, которому степной центавр доверил казну армии, бежал. Его поймали и по приказу Вильи расстреляли.

Когда несколько сот бойцов во главе с Вильей спустились с гор и подошли к городу Агуа Приета, осажденному частями Майторены, их приняли за привидения. Но эти «привидения» и их вождь пришли сюда из-за тридевяти земель, чтобы сражаться, и они, возможно, одержали бы победу, если бы враг не сумел перебросить по территории США подкрепления. Теперь американцы открыто оказывали поддержку Каррансе, снабжая его войска в изобилии оружием и боеприпасами.

Убедившись, что взять Агуа Приету невозможно, Вилья предпринял попытку взять другой пограничный городок — Эрмосильо, но тоже потерпел неудачу.

Потеряв в бесполезных схватках несколько сот убитыми и ранеными, Вилья решил вернуться с остатками своей некогда могучей и непобедимой Северной дивизии в Чиуауа.

Возвращение происходило в еще более тяжелых условиях, чем поход в Сонору. Наступила зима. Горы были покрыты снегом. В ущельях бушевали бураны. Обессиленные, голодные, оборванные, потерявшие всякую надежду одолеть своих врагов, брели бойцы в родные края.

«Не помню дней более ужасных, чем эти, — вспоминал Вилья, — и не желаю их своим наихудшим врагам. Больше всего я переживал гибель раненых и изнуренных бойцов, которым не мог ничем помочь. Наблюдая, как один за другим падают и остаются позади мои братья по крови, которые столько лет и так бесстрашно сражались под моим руководством, я спрашивал себя, не напрасно ли были все наши жертвы и может ли народ вообще когда-либо победить своих врагов — помещиков и богатеев. Однажды, когда я думал об этом, меня остановил умирающий солдат и на прощание сказал мне: «Генерал, продолжай сражаться. Пока ты жив и не сложил оружия, у народа останется надежда на лучшую жизнь». Я понял тогда, что мой долг — продолжать борьбу за народное дело во имя всех тех, кто сложил свою голову, сражаясь в рядах моей армии».

В Чиуауа, куда прибыли остатки Северной дивизии, было пустынно и тревожно. Большинство населения бежало, ожидая вступления в город войск Каррансы.

Передохнув несколько дней, Вилья собрал своих сторонников и сказал им:

— Карранса берет верх над нами. Он старше меня. У него больше опыта и знаний. Он оказался более умным и ловким. Но я выносливее. Я буду бороться против него до тех пор, пока народ не убедится, что дон Венус обманывает его. А теперь те из вас, кто устал, пусть расходятся по домам или сдаются в плен. Вы не сражались напрасно. Если Карранса и Обрегон обещают реформы, то это благодаря вашей борьбе. Это потому, что они хотят задобрить вас. Пройдет несколько лет, и вы поймете, что я был прав. Тогда мы снова встретимся и будем продолжать борьбу за народное дело. Прощайте, друзья, и не поминайте лихом вашего генерала.

Вилья пришпорил своего коня, и верный друг рысью понес всадника по пустынным улицам Чиуауа в степь. За ним поскакали несколько десятков его дорадос. В их числе были секретарь Вильи и последний начальник его штаба молодой паренек по фамилии Трильо, братья Мартин и Пабло Лопес, Бауделио Урибе, Николас Фернандес. Это были рядовые бойцы революции, готовые сложить свои буйные головы за правое дело.

Из старых командиров никто не остался с Вильей. Многие погибли в боях. 180 офицеров Северной дивизии враг расстрелял в асиенде «Сан-Хуанито». Верного Родольфо Фьерро засосала трясина. Иполито, брат и помощник Вильи, бежал на Кубу. Генерал Анхелес, которого многие, в том числе Вилья, считали самым талантливым командиром в Северной дивизии, скрылся в Соединенные Штаты.

Генерал Томас Орнелас тоже бежал в Эль-Пасо, где жил безбедно, занимаясь торговыми сделками. Вилья вскоре после ухода из Чиуауа отправил к Орнеласу своего посланца с просьбой прислать небольшую сумму денег. Орнелас не только отказался помочь, но угрожал выдать посланца американским властям.

Узнав о поведении Орнеласа, Вилья пришел в бешенство. Вскоре Орнелас получил из Чиуауа, уже занятой войсками Каррансы, телеграмму, извещавшую, что его жена при смерти. Орнелас поспешно выехал в Чиуауа.

Неподалеку от Чиуауа поезд, в котором ехал Орнелас, был остановлен отрядом вооруженных людей.

В вагон поднялся заросший щетиной, увешанный патронными лентами среднего роста мужчина в техасской шляпе.

— Вилья! — в ужасе зашептали пассажиры.

— Не волнуйтесь, мне нужен только один пассажир — Томас Орнелас.

В одном из вагонов Вилья нашел Орнеласа.

— Выходи, Орнелас. Бойцы Северной дивизии гибли, идя в бой за тобою. Они верили тебе, а ты, как только Карранса пошел в гору, набил карманы золотом и решил спасать свою шкуру. Теперь настал час расплаты.

Раздался выстрел, и Орнелас рухнул как подкошенный.

Такие расправы и неуловимость Вильи делали из него, несмотря на разгром Северной дивизии, такую же грозную силу, какой он был семь лет назад, в последний год диктатуры Диаса.

К своим заклятым врагам Вилья причислял и американцев, которые запрещали продавать ему оружие и боеприпасы и открыто поддерживали Каррансу. Теперь Вилья решил не церемониться с ними.

10 января 1916 года, все в той же Чиуауа, неподалеку от станции Исабель, Вилья вновь остановил поезд. В нем ехало 18 американцев-золотопромышленников. Они вернулись в Мексику, чтобы возобновить работу на принадлежавших им золотых приисках. По приказу Вильи их сняли с поезда и расстреляли.

Реакционная печать в США подняла в связи с этим вой, требуя принять жестокие меры против Мексики. Американское правительство потребовало от Каррансы уплаты компенсации в размере 1 280 тысяч долларов. Карранса отказался платить, но издал декрет, по которому Вилья объявлялся вне закона.

Теперь Вилью мог убить всякий, кто пожелал бы поднять на него руку. Но таких охотников не находилось, а если они были, то Вилья был для них недосягаем. Опасаясь, что какой-нибудь предатель убьет его, Вилья никогда не становился спиной к собеседнику. В поле он всегда ночевал один. Можно было точно указать, где он был, но никто не знал, где он будет.

В феврале корреспондент американского телеграфного агентства Ассошиэйтед Пресс Джордж Сиси вступил в переговоры с представителем Вильи в Эль-Пасо, предлагая организовать встречу Вильи с Вильсоном в Вашингтоне. Ходили слухи, будто Вилья выразил согласие встретиться с президентом США.

3 марта 1916 года Кобб, управляющий американской таможней в Эль-Пасо, сообщал государственному департаменту, что, по имеющимся у него данным, Вилья во главе отряда в 300 всадников направляется к границе США, которую намеревается пересечь в районе городка Колумбуса (штат Нью-Мексико) с целью проследовать дальше, в Вашингтон.

По другим сведениям, полученным американскими властями, Вилья собирался перейти границу, с тем, чтобы сдаться в плен. Эти данные передали полковнику Слокаму, командовавшему гарнизоном в Колумбусе. Слокам не счел даже нужным выдать своим солдатам оружие. Он приказал держать оружие под замком, так как американские солдаты частенько сбывали его через границу агентам того же Вильи.

9 марта в 2 часа утра Вилья во главе отряда в триста всадников пересек границу США и ворвался в спящий Колумбус.

В маленьком городке, насчитывавшем пару тысяч жителей, началась паника. Отряд Вильи захватил банки и почту. Узнав об этом, многие торговцы подожгли свои магазины в надежде получить страховку. В перестрелке было убито 14 американцев. Большинство американских офицеров и солдат попряталось с испугу.

При отходе к отряду Вильи присоединились многие мексиканцы, жившие в Колумбусе. Они опасаюсь репрессий со стороны американцев.

Налет на Колумбус был первым в истории США впадением на американскую территорию, если не считать войны с Англией в начале XIX века. Вилья предпринял его, чтобы доказать, что он не считается ни с Каррансой, ни с американцами. В то же время Вилья хотел отомстить американцам за все то зло, которое они причинили Мексике, захватив значительную часть ее территории, грабя ее богатства, эксплуатируя ее население.

Налет на Кол ум бус был актом мужественного, хотя и отчаявшегося человека, который, возможно, полностью не отдавал себе отчета в его последствиях. Ответственными же за этот налет следует считать не только Вилью, но и правящие круги США, которые, постоянно вмешиваясь во внутренние дела Мексики, оскорбляя национальное достоинство мексиканского народа, организуя всевозможные провокации, создавали атмосферу для подобного рода конфликтов.

 

«СЛАВНАЯ» КАРАТЕЛЬНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Нападение Вильи на Колумбус вызвало сенсацию в Соединенных Штатах. Газеты, дав волю фантазии, расписывали зверства, якобы учиненные Вильей во время налета. Газетные полосы были заполнены интервью с «храбрыми» офицерами гарнизона Колумбуса, утверждавшими, что город был захвачен многотысячной армией.

Особенно прославился своими россказнями майор Томпкинс, заместитель полковника Слокама.

— Бандиты окружили, мой дом, — заявил Томпкинс журналистам, — и пытались взять его, В доме находились моя жена, дочь и теща. Конечно, я не мог бросить беззащитных женщин на произвол мексиканских насильников. Это было бы не по-джентльменски. Но едва бандиты убрались из Колумбуса, я явился к полковнику Слокаму, который поручил мне во главе кавалерийского отряда преследовать их. Мы немедля выступили, но бандитов и след простыл.

На самом же деле, как вскоре стало известно, майор Томпкинс вел себя как заурядный трус. При первых же выстрелах он постыдно спрятался под юбку своей жены. Никто на нее не нападал. Во время пресловутой погони Томпкинс повернул свой отряд назад, как только вдали увидел облачко пыли, поднятое отступавшим отрядом Вильи. Тем не менее, повсюду в Соединенных Штагах Томпкинса приветствовали как героя, а конгресс даже наградил его медалью «За храбрость».

Но не только Томпкинс проявлял подобную «храбрость». Так же вело себя и его начальство. Захватив на улицах Колумбуса шесть тяжело раненных бойцов Вильи, американские власти, не теряя времени, решили их повесить. Пять из них были немедленно казнены, а шестого, Хесуса Паэса, приговорили к вечной каторге, хотя ему было всего лишь 13 лет. Сын пеона, он примкнул к Вилье после того, как солдаты Каррансы расстреляли всю его семью.

Расправы над беззащитными ранеными американцам показалось мало. Министры и сенаторы, продажная пресса, реакционные кликуши призывали объявить войну Мексике, оккупировать ее и превратить в колонию США.

Конечно, нападение Вильи на Колумбус служило только предлогом для агрессивных действий американских империалистов, давно уже намеревавшихся силою оружия подавить мексиканскую революцию. Американские сенаторы и печать, католические иерархи и политиканы не в первый раз призывали объявить войну Мексике. Оккупация Веракруса должна была служить этим целям. Те, кто кричал о «преступлении» Вильи, напавшего на Колумбус, стыдливо молчали о том, что американская жандармерия свободно проникала на мексиканскую территорию, учиняя бесчисленные расправы над мирным населением, а в пограничных американских городах шерифы безнаказанно расстреливали «подозрительных» мексиканских пеонов, работавших на плантациях южных штатов США.

В обстановке антимексиканской истерии день спустя после событий в Колумбусе правительство Соединенных Штатов Америки собралось на экстренное заседание.

Президент Вильсон попросил членов кабинета высказать свое мнение о том, как должны реагировать США на нападение Вильи на Колумбус.

— Мы должны объявить мексиканцам войну, — заявил военный министр. — Это нам поможет мобилизовать большую армию, которая получит боевой опыт и после оккупации страны будет готова сражаться на европейских фронтах против Германии. С нею нам придется рано или поздно скрестить оружие.

— Это верно, война с Мексикой нам нужна как воздух — она выдвинет отважных и умных полководцев, которых у нас нет. Будем говорить откровенно: наши военные опозорились в Колумбусе. При появлении мексиканских бандитов они попрятались, как тараканы, и стали стрелять только тогда, когда Вильи и след простыл, — съязвил государственный секретарь Лансинг.

— Мексиканцы в лице бандита Вильи нарушили наш суверенитет, и они должны понести наказание, иначе мы потеряем престиж не только во всей Латинской Америке, но и во всем мире, — торжественно изрек президент Вильсон.

— Конечно, разбойник Вилья нарушил наш суверенитет, но разве мы, оккупировав Веракрус, не нарушили суверенитет Мексики? — не без ехидства заметил военно-морской министр Даниельс, считавший себя более либеральным, чем Вильсон. — Между прочим, пример Веракруса показал, что война с этими дикарями — дело нелегкое. Это вам не Европа, где противник следует определенным правилам и население привыкло подчиняться военным законам. В Мексике все оказалось наоборот, и мы в конце концов были вынуждены оставить Веракрус. Я предлагаю направить на усмирение нашего буйного соседа десять-двадцать тысяч отборных солдат. Пусть они дадут в первую очередь хорошую взбучку этим зарвавшимся мексиканцам. Ну, а если последние окажут сопротивление, то, конечно, можно будет объявить им и войну.

Присутствующие рассмеялись.

Президент Вильсон, быстро строчивший что-то на бумаге, прервал развеселившихся министров:

— Господа! Я предлагаю сделать от моего имени следующее заявление: «Соответствующие вооруженные силы Соединенных Штатов будут немедленно направлены на преследование мексиканского бандита Вильи с единственной целью захватить его и положить конец его бандитским действиям. Это будет совершено в духе дружеской помощи существующим в Мексике властям и уважения к суверенитету Мексиканской республики». Главнокомандующим экспедиционного корпуса предлагаю назначить Джона Першинга, нашего самого талантливого генерала. Мексиканский опыт, несомненно, пригодится ему в случае войны с Германией. Если возражений нет, то я попрошу военного министра срочно отдать соответствующие распоряжения. Возражений не было.

Так появилось на свет преступное предприятие, которое по сей день адвокаты американского империализма называют «славной» карательной экспедицией против Мексики.

16 марта, через пять дней после налета Вильи на Колумбус, экспедиционный корпус, сформированный из частей, находившихся в районе Эль-Пасо, перешел границу. Не встречая сопротивления, отряд занял Хуарес и стал медленно продвигаться на юг вдоль железной дороги, пересекающей Чиуауа.

Командующий корпусом генерал Першинг заявил, что единственной целью вторжения является разгром Вильи и что его войска будут проводить операции в «тесном содружестве» с властями правительства Каррансы. «Я не успокоюсь до тех пор, — хвастливо заявил бравый американский генерал, — пока не поймаю Панчо Вилью и не привезу этого злодея в железной клетке в Соединенные Штаты».

Першинга сопровождали всевозможные «эксперты» по мексиканским делам, в числе их майор Томпкинс, «отличившийся» при обороне Колумбуса, и молодой лейтенант, военный разведчик Дуайт Эйзенхауэр, которому суждено будет со временем стать президентом США.

Карранса, узнав о налете Вильи на Колумбус, понял, что американцы могут использовать это как повод для вторжения в пределы Мексики. Желая не допустить этого, дон Венус срочно направил в Вашингтон ноту. В ней он предлагал заключить соглашение, разрешающее американским и мексиканским войскам переход границы в целях преследования «вооруженных банд». Карранса надеялся, что сумеет затянуть переговоры и, выиграв время, лишит США возможности немедленно направить войска в Мексику. Но американское правительство дало предложениям Каррансы свое толкование: ссылаясь на полученную ноту, оно цинично заявило, что посылает карательную экспедицию в ответ на приглашение президента Мексики!

Накануне американского вторжения Карранса отдал приказ командующим военными зонами оказывать повсеместно вооруженное сопротивление интервентам. Однако то ли потому, что американские войска двигались по сельской местности, избегая столкновений с войсками, то ли по другой причине, верные Каррансе войска не оказали интервентам никакого сопротивления. Ввиду этого Каррансе пришлось ограничиться на первых порах нотами протеста против вторжения американских войск. В одной из них дон Венус отмечал, что его правительство, не несет никакой ответственности за налет Вильи на Колумбус, в то время как вторжение американского корпуса в Мексику осуществляется по решению правительства США и является вопиющим нарушением международного права.

Пока Карранса обменивался с Вильсоном дипломатическими нотами, каратели продолжали свой поход по направлению к Чиуауа, бывшей крепости Вильи.

В авангарде карателей шли специально натренированные отряды разведчиков-следопытов. В задачу их входило ловить «языков» и выпытывать у них местонахождение Вильи и его сторонников. Эти «следопыты» хватали попадавших им под руку мирных крестьян, жестоко пытали их — прижигали пятки, снимали скальпы, кастрировали — и добивались таким образом получения «точных данных», которые, впрочем, никогда не подтверждались: крестьяне под пыткой говорили все что угодно. Это вовсе не смущало интервентов. Они расстреливали ни в чем не повинных пеонов и их семьи, докладывая в Вашингтон об очередном разгроме «вильистской банды».

Интервенты в каждом пеоне, носящем сомбреро, видели не только бойца отряда Вильи, но часто и самого Вилью. Поэтому рапорты об убийстве Вильи вначале сыпались, как из рога изобилия. Однако вскоре стало ясно, что хотя «доблестные» каратели и расстреляли многих попавших им под руку пеонов, Вильи среди них не было. Вилья был неуловим. Он исчез. Поймать его в просторах Северной Мексики было так же трудно, как найти иголку в стоге сена. Когда Панчо спросили впоследствии, почему американцам не удалось его обнаружить, он ответил: «Очень просто, я зашел к ним в тыл и преспокойно следовал за ними».

Интервенты были превосходно оснащены всевозможной боевой и транспортной техникой. Тяжелые орудия, тракторы, автомобили, большой обоз с амуницией и боеприпасами, продовольствием и медикаментами, походные кухни — все это делало экспедиционный корпус серьезной боевой силой. Передвигалась она, однако, черепашьим шагом, с трудом преодолевая степные просторы Чиуауа и горные кручи, попадавшиеся на пути. Техника портилась в дороге, обозы застревали в топях и болотах. Чем дальше в глубь страны, тем медленнее двигались каратели, хотя они вначале не встречали никакого сопротивления и ни с кем в пути не вели боев.

Значительную часть солдат экспедиционного корпуса составляли индейцы и негры южных штатов. Их руками империалисты США стремились выполнять всю «мокрую» работу. Но среди этих солдат было мало охотников гибнуть за интересы уолл-стритовских Миллионеров. Ни индейцы, ни негры не проявляли ненависти к мексиканскому народу. В карательных войсках, особенно по мере их продвижения в глубь страны, росло дезертирство.

Чем дальше продвигались интервенты на юг, тем очевиднее становилось, что шансов поймать Вилью у них было столь же мало, как и в самом начале. Ходили слухи, что он убит. Находились даже «очевидцы», которые утверждали, что видели его могилу и крест на ней с надписью: «Здесь похоронен Панчо Вилья». Потом выяснялось, что это очередная проделка самого Вильи. Ищи ветра в поле!

Возвратившись после налета на Колумбус в Мексику, Вилья ворвался в город Герреро, где захватил нужные ему боеприпасы. После этого он форсированным маршем двинулся на юг. По дороге Вилья разделил свой отряд на мелкие группы, которые разослал в глухие концы Чиуауа с приказом ничем не выдавать себя. Сам же он направился в сторону хорошо знакомой ему Сьерра-Асуль.

16 марта в одной из стычек Панчо был ранен в ногу. Вскоре рана стала гноиться. Вилье пришлось оставить лошадь. Несколько преданных бойцов смастерили из ветвей носилки и понесли своего вождя по глухим тропинкам в горы его родного штата Дюранго. Там, в одной из пещер, Вилья нашел надежное укрытие. Однако рана его никак не заживала, и Панчо был лишен возможности двигаться. Через, верных людей он поддерживал постоянную связь со своими единомышленниками, действовавшими на всей территории Северной Мексики. Однажды, когда американцы прочесывали местность, они так близко подошли к его пещере, что он даже слышал их голоса. Своему помощнику Трильо, который не расставался с ним все это время, Вилья говорил:

— Жизнь меня научила, что нашими главными врагами являются гринго. Это они виноваты во всех наших несчастьях и бедах. Они вмешиваются в наши дела, натравляют одних на других, делают все, чтобы ослабить Мексику. Это не люди, а дьяволы. Их интересует одно — золото. Я знал только одного хорошего гринго — Джонни Рида. Он был настоящим другом нашего народа. Но сам Джонни ненавидел американских богатеев. Он мне рассказывал, с какой жестокостью они относятся к своим беднякам. Если они беспощадны к своим беднякам, могут ли они лучше относиться к нам, мексиканцам? Да, Трильито, этих гринго мы должны уничтожать, как саранчу.

12 апреля 1916 года, почти через месяц после начала вторжения, авангард интервентов, которым командовал «герой» Колумбуса майор Томпкинс, достиг Парраля, население которого в течение многих лет поддерживало Панчо Вилью.

Томпкинс горел желанием схватить прославленного партизана и тем самым не только улучшить свою репутацию, но и получить награду в 50 тысяч долларов, которую объявила одна американская компания за поимку Вильи.

Расположившись биваком в виду Паралля, Томпкинс сообщил алькальду города:

— Моим часовым отдан приказ сначала стрелять, а потом спрашивать: «Кто идет?» Если же кто-либо из мексиканцев выстрелит по лагерю, я прикажу сровнять с землей ваш дом.

Когда алькальд заметил, что он не в состоянии уследить за всем населением, «храбрый» Томпкинс ответил:

— В таком случае вы должны будете разорваться на части.

Несколько дней спустя каррансисты взяли в плен одного из сподвижников Вильи, генерала Пабло Лопеса, который был ранен в обе ноги и ходил на костылях. Лолеса привезли в Парраль, чтобы расстрелять на главной площади городка. На месте казни в толпе находился американский репортер, усердно орудовавший фотоаппаратом.

Лопеса спросили о его последней воле.

— Удалите отсюда гринго. Я не хочу, чтобы при моей смерти присутствовали враги мексиканского народа, — гордо сказал Лопес.

Ободренный расправой с Лопесом, Томпкинс вошел со своим отрядом в город и разместил солдат на Пощади Сан-Хуан де Диос.

Появление интервентов в городе вызвало возмущение населения. Школьники Парраля бросали в интервентов камнями. Народ окружил площадь. 22-летняя девушка Элиса Гриенсен выхватила у часового из кобуры пистолет и стала стрелять из него по американским солдатам. Вслед за этим народ бросился на карателей с возгласами: «Вива Вилья! Долой гринго!»

Майор Томпкинс, еле живой от страха, поспешно отдал приказ об уходе. В поднявшейся суматохе американцы потеряли трех человек убитыми и семерых ранеными. Сам Томпкинс тоже был ранен в плечо.

Поспешно выведя свой отряд за город, Томпкинс сообщил начальству, что на него якобы напали регулярные части мексиканской армии. Одновременно этот «храбрый» воин просил командира мексиканского гарнизона в Паррале обеспечить ему безопасное отступление. «Я готов, — писал Томпкинс, — продолжать отвод своих войск при условии, если вы гарантируете, что мне не будут в этом мешать». Томпкинсу было разрешено уходить беспрепятственно.

«Подвиги» Томпкинса в Паррале не принесли славы американскому оружию. Получив новую пощечину, интервенты решили вызвать на столкновение правительственные войска, которые официально «сотрудничали» с ними в ловле, казалось, бесследно исчезнувшего Панчо Вильи. В действительности же Карранса под этим предлогом концентрировал свои войска в районах действий интервентов. Были все основания предполагать, что в нужный момент дон Венус отдаст войскам приказ силой выбросить за пределы родины ненавистных гринго. Идя на столкновение с правительственными войсками, американцы надеялись одержать хотя бы одну победу, поднять тем самым настроение своих солдат и сделать более сговорчивым «первого вождя».

16 июня 1916 года командующий мексиканскими войсками в штате Чиуауа генерал Тревиньо уведомил генерала Першинга, что впредь любое движение американских частей «на юг, запад или восток» встретит вооруженное сопротивление со стороны мексиканцев.

Иными словами, с этого дня американцам разрешалось беспрепятственно двигаться только, на север, то есть к границе США.

Першинг высокомерно ответил, что будет сам решать, в каком направлении ему двигаться в поисках неуловимого Панчо Вильи. Одновременно американский командующий приказал одному из своих отрядов, дислоцированному в районе селения Эль-Каррисаль, выступить в южном направлении.

21 июля интервенты стали продвигаться на юг. Им преградил дорогу отряд правительственных войск. Командовавший отрядом генерал Гомес заявил американскому командиру Бойду:

— Прошу вас повернуть обратно. На продвижение американских войск в любом направлении, кроме северного, мы ответим силой.

— Мы не прочь немного пострелять, чтобы освободить себе дорогу на юг.

— Что же, мистер, попробуйте.

По приказу Бойда американские солдаты открыли огонь по мексиканцам. Завязался бой, длившийся два часа. Каратели не выдержали натиска мексиканцев и вынуждены были бежать, оставив на поле боя 12 убитых. 22 человека были взяты в плен мексиканцами, которые захватили также много оружия и всех лошадей отряда Бойда. Сам Бойд был убит в бою.

Провокация не удалась.

Теперь Вашингтону оставалось или объявить войну Каррансе и начать оккупацию Мексики, или признать провал карательной экспедиции и несолоно хлебавши убраться восвояси.

 

КАК ВИЛЬЯ ПОБЕДИЛ ПЕРШИНГА

В центре Парраля, на улице Колехио, в небольшом Домике издавна проживал Хосе де Лилье Борха, хирург, врач и акушер, как было написано на табличке, прибитой на двери. Однажды, в августе 1916 года, Глубокой ночью в эту дверь постучали два закутанных в сарапе пеона в больших сомбреро.

— Нам срочно нужно видеть дона Хосе, — сказал один из них горничной, которая открыла дверь столь поздним посетителям.

— Войдите, сеньоры. Появившемуся доктору пеон сказал:

— Дон Хосе, моя жена скоро должна родить. К несчастью, вчера она упала и сломала ногу. Прошу вас, спасите ее. Захватите инструменты и лекарства, мы вас отвезем к ней. У нас свои лошади.

— Где вы живете? — В десяти километрах от города. Через несколько минут доктор де Лилье Борха с саквояжем в руке вышел из дому, сопровождаемый пеонами. За углом их ждали лошади, привязанные к столбу.

Как только путники выехали за городскую черту-один из пеонов вновь обратился к доктору.

— Дон Хосе, я думаю будет лучше, если мы вам скажем всю правду. Мы приехали за вами по приказу генерала Франсиско Вильи. Он ранен в ногу, и вы будете его лечить. Нам велено доставить вас живым и невредимым. Так и будет, если вы, дон Хосе не вздумаете шутить с нами.

— Но ведь это разбой, насилие! — возмутился, доктор, остановив своего коня. — Почему вы мне не сказали об этом сразу? Я ведь даже не предупредил мою семью. У меня больные в Паррале, нельзя же их бросить на произвол судьбы. Я отказываюсь следовать за вами.

— Дон Хосе, не волнуйтесь. Семье вы сможете написать, и мы доставим ваше письмо. А больные как-нибудь обойдутся без вас. Нашего же генерала Франсиско Вилью будете лечить вы. Не будем терять времени на пустые разговоры.

Доктор гневно пришпорил лошадь, и трое всадников поскакали в сторону штата Дюранго.

Несколько дней спустя доктора де Лилье Борха благополучно доставили в пещеру, где скрывался Вилья. Там хирург принялся лечить ногу своего нового пациента. Вилья стал поправляться. Но рана была запущена, и доктору пришлось приложить немало стараний, прежде чем его пациент смог стать на ноги и держаться в седле с прежней лихостью.

Между тем американское правительство начало переговоры с Каррансой об эвакуации из Мексики карательного корпуса. В Европе бушевала империалистическая война, на которой не терпелось погреть руки и американским миллиардерам. В Мексике же американцы явно очутились в западне. Недаром сенатор Шерман высказывал опасения, что Першинга может постигнуть судьба английского карателя генерала Гордона, убитого во время освобождения повстанцами суданской столицы Хартума.

Карранса, в свою очередь, был полон решимости выдворить силой за пределы страны непрошеных союзников. Он сосредоточил большие силы на границе и вдоль коммуникаций американских войск. Мексиканцы могли в любой момент отрезать интервентов от баз снабжения в Соединенных Штатах. Комментируя такую возможность, английский посол в Вашингтоне в одном из своих донесений писал, что американские войска, стоявшие на границе, «совершенно не способны защищать ее и тем более прийти на выручку экспедиционным войскам, если те будут окружены и отрезаны».

Немецкие агенты в Мехико, возглавляемые посланником фон Экхардом, всемерно подбивали Каррансу объявить войну США. Они надеялись таким образом связать руки Вашингтону и не допустить участия Америки в европейском конфликте. Война же с Мексикой могла спутать все карты Уолл-стрита.

Имелось и другое немаловажное обстоятельство, с которым вынуждено было считаться правительство США. «Славная» карательная экспедиция вызвала не только гнев и возмущение мексиканцев и народов других стран Латинской Америки, но и прогрессивных кругов в США.

В самой Мексике действия карателей способствовали возрождению в народе симпатий к Панчо Вилье, который стал теперь символом борьбы против иностранных захватчиков. Даже английская консервативная газета «Таймс» признавала, что «чем дальше продвигается генерал Першинг, тем более становится вероятным, что народ поддержит Вилью».

Трудящиеся в странах Латинской Америки и в самих Соединенных Штатах требовали немедленного вывода экспедиционного корпуса Першинга из Мексики. На одном из многолюдных митингов в защиту Мексики, состоявшемся в Нью-Йорке, один оратор назвал позором для США пребывание американских войск в Мексике. Другой из выступавших сказал: «Если бы мексиканцы вздумали преследовать грабителей своей страны, им пришлось бы дойти до самого Уолл-стрита».

В этих условиях для американских империалистов не оставалось другого выхода, как убраться из Мексики.

Еще в конце апреля 1916 года в городе Хуаресе по предложению Вашингтона встретились американский генерал Хью Скотт и Альваро Обрегон, военный министр Каррансы. Скотт предложил начать эвакуацию карательного корпуса, если мексиканские власти гарантируют эффективную охрану границы. Скотт предложил включить в соглашение пункт, разрешавший американской стороне приостановить эвакуацию, если произойдет новый инцидент, подобно налету на Колумбус. Обрегон принял это условие, однако Карранса категорически отверг его. Дон Венус потребовал немедленного и безоговорочного вывода американских войск с мексиканской территории. Скотт отказался принять это требование, и 11 мая переговоры были прерваны.

В августе была создана смешанная американо-мексиканская комиссия, которой обе стороны поручили обсудить спорные вопросы, в том числе вопрос о выводе карательного корпуса из Мексики. В начале сентября комиссия собралась в США и приступила к работе. Вашингтон приказал Першингу приостановить наступательные операции.

Эти события широко освещались в мексиканской и американской печати. О них подробно сообщали Вилье его надежные люди. Поняв, что американцы идут на попятную, Вилья решил выйти из своего укрытия и вновь начать активные военные действия. Здоровье его значительно улучшилось. Доктор де Лилье Борха приложил все свое умение, и вскоре Вилья уже мог сидеть в седле и совершать, как прежде, большие переходы верхом.

В первых числах сентября. Вилья приказал своим наиболее верным сподвижникам сосредоточиться неподалеку от Чиуауа. Город был сильно укреплен. Путь к нему преграждали проволочные заграждения. На пригородных холмах была установлена артиллерия. Неподалеку от Чиуауа все еще находился отряд американских карателей. Офицерам гарнизона казалось, что Вилья никогда не отважится напасть на столь хорошо укрепленные позиции. Это и усыпило их бдительность. Занятые подготовкой к празднованию дня 16 сентября, годовщины провозглашения независимости Мексики, офицеры не обратили внимания на то, что в город, просочились сотни пеонов. Все они были закутаны в сарапе, легко прикрывавшие широченные ножи — мачете и большущие маузеры.

В ночь на 16 сентября, когда «отцы города» и офицеры пребывали под воздействием винных паров те-кили, мескаля и пульки, в городе началась стрельба. Сначала никто не обратил на нее внимания — все думали, что это салют в честь начавшихся торжеств. Возгласы «Да здравствует Вилья!» вскоре убедили пировавших в том, что народный вождь воскрес из мертвых и лично явился, хотя и непрошеный, на бал. Промчавшись по городу на каштановом жеребце в сопровождении своего помощника Мартина Лопеса, Вилья появился на главной площади. Он обратился к жителям с призывом подняться на борьбу против ненавистного Каррансы, его клики и американских оккупантов. Бойцы Вильи при поддержке населения без труда овладели губернаторским дворцом, тюрьмой и другими правительственными зданиями. Когда же городские власти и гарнизон пришли в себя и начали артиллерийский обстрел губернаторского дворца, а уведомленные своими шпионами американские Каратели поспеШили им на помощь, Вильи уже и след простыл. Покидая Чиуауа, степной центавр захватил с собой 16 автомашин с оружием и боеприпасами. К нему присоединились около полутора тысяч бедняков Чиуауа.

Силы Вильи после этих событий вновь стали быстро расти.

За два месяца численность его отряда увеличилась с 2 тысяч бойцов до 6 тысяч. Панчо вновь свободно передвигался по землям Чиуауа, уничтожая мелкие гарнизоны правительственных войск, нападая на обозы американских карателей, сея страх и ужас среди помещиков и иностранных концессионеров.

Передвигаясь с быстротой лани, рассеивая в минуту опасности своих бойцов и в нужный момент столь же быстро собирая их в грозный кулак, Вилья продолжал оставаться неуловимым.

«Престиж Вильи растет, и численность его войск увеличивается», — сообщал Першинг в Вашингтон.

Теперь уже не Першинг ловил Вилью, а Вилья ловил Першинга.

В октябре 1916 года Вилья опубликовал «Манифест к нации» — самый значительный по своему содержанию документ, когда-либо подписанный им.

«Наша любимая родина, — говорилось в манифесте, — находится в опасности. Для отражения преступного вторжения наших вечных врагов, северных варваров, мы все должны объединиться».

Вилья призывал народ изгнать из страны ненавистных гринго, свергнуть правительство Каррансы и установить подлинно конституционное правительство. К власти, заявлял Вилья, должны прийти люди «скромного происхождения», которые защищали бы интересы крестьян и «особенно того многочисленного класса, который пребывает в нужде и бедности, — пролетариата».

В «Манифесте к нации» Вилья требовал конфисковать имущество иностранных компаний. «Поскольку известно, — писал Вилья, — что североамериканцы в значительной мере ответственны за национальные бедствия и в абсолютно незаконных целях разжигали и разжигают братоубийственную войну в нашей стране, что доказывается их ничем не оправданным пребыванием на нашей земле, они лишаются права на приобретение недвижимости».

Вилья обращался ко всем командирам и офицерам армии Каррансы с призывом повернуть оружие против американских карателей. Он предупреждал, что те, кто откажется участвовать в борьбе против иноземных захватчиков, будут объявлены предателями.

«Мексика для мексиканцев!» — так заканчивался этот подлинно патриотический манифест, прозвучавший мощным призывом в защиту независимости страны.

Вилья теперь вновь чувствовал себя хозяином Чиуауа. Парраль, Хименес, Санта Росалия и многие другие населенные пункты, поспешно оставленные перепуганными каррансистами, гостеприимно встречали бойцов Вильи, снабжали их оружием, деньгами и провиантом. Под контролем «одеколонщиков» оставались только города Чиуауа и Хуарес. Но и в них каррансисты чувствовали себя неуверенно.

В середине ноября 1916 года Вилья собрал все свои отряды и пошел на штурм Чиуауа. Четыре дня длился бой. Оборонявшие город дрались храбро и упорно. Видя, что без хитрости врага не одолеть, Вилья к концу четвертого дня симулировал беспорядочное отступление. Враги, решив, что нанесли Вилье поражение, возликовали. Генерал Тревиньо, командовавший гарнизоном Чиуауа, сообщил по телеграфу Каррансе: «Вилья разбит, остатки его банд рассеялись, не оставив следа». На радостях Тревиньо и его офицеры перепились. К концу следующего дня город спал непробудным сном. Тогда-то и налетели на него точно смерч всадники Панчо Вильи. Застигнутые врасплох, ошалевшие от неожиданности и страха, солдаты и офицеры, оборонявшие город, были перебиты или бежали. Чиуауа вновь оказалась в руках Панчо. На этот раз он провел в городе четыре дня. Вилья оставил Чиуауа только тогда, когда к городу приблизились силы противника, превышавшие в несколько раз по численности и вооружению его войско.

Из Чиуауа Вилья направился форсированным маршем к Торреону. Пройдя почти 800 километров за пять дней, отряды Вильи 22 декабря ударили по городу и завладели им. Генерал Таламантес, командовавший обороной Торреона, с горя застрелился. Его солдаты разбежались. В бою за Торреон был ранен в лицо один из офицеров-каррансистов, Салас Барраса. Этого человека стоит запомнить читателю, с ним он еще встретится на последних страницах книги.

В Торреоне Вилья захватил несколько железнодорожных составов. Там к нему присоединились тысячи пеонов, работавших на соседних хлопководческих плантациях. И вновь, как в лучшие свои дни, Вилья сажает своих бойцов в вагоны и, сопровождаемый мчащейся вдоль железнодорожного пути конницей, направляется к Чиуауа. Он полон решимости разгромить подошедшую туда дивизию под командованием генерала Франсиско Мургия.

Не доезжая до Чиуауа, Вилья останавливает свои эшелоны на станции Диас, приказывает своим бойцам выгрузиться и отправляет поезда в тыл к Сант Росалии.

Бойцам Вилья говорит:

— Отступать мы не сможем, у нас только один выход — победить.

Теперь под его командованием снова целая армия — 10 тысяч, бойцов.

Навстречу Вилье спешит его тезка Панчо Мургия. У него тоже 10 тысяч бойцов. Мургия, как и Вилья, вышел из народа. Он упрям и решителен, смел и находчив. Жалко, что он предан Каррансе.

1 января 1917 года обе армии встретились между станциями Диас и Реформа. Солдаты и офицеры Вильи дрались с ожесточением, но не смогли одолеть лучше вооруженного врага. Они были вынуждены отступить к Парралю. Мургия стал их преследовать. Несколько дней спустя Вилья, на боеспособность которого нисколько не влияли поражения, в новом бою взял реванш. Теперь уже он нанес Мургия поражение и заставил его отступить. Бои и стычки между войсками Вильи и Мургия продолжались с переменным | успехом.

Тем временем Вашингтон спешно заканчивал переговоры с Каррансой. 15 января 1917 года между обеими сторонами было подписано соглашение об эвакуации войск интервентов из Мексики.

В карательном корпусе было более 26 тысяч вооруженных до зубов солдат и офицеров. В их распоряжении имелось 10 тысяч лошадей, 500 грузовиков, 100 легковых машин, десятки самолетов. Вся эта махина не помогла Першингу расправиться с Панчо Вильей. Обещание Першинга поймать Вилью и доставить его в железной клетке на всеобщее поругание в Вашингтон так и осталось невыполненным. Вилья, опиравшийся на народ, оказался сильнее Першинга, сражавшегося за золотые мешки Уолл-стрита.

Наблюдая за отходом карателей, который больше походил на бегство, чем на эвакуацию, Вилья говорил своим бойцам:

— Посмотрите на этих гринго, как они бегут. Они так и не смогли одолеть нас. Они слуги богатых, а мы служим бедным. Побеждает тот, кто борется за правое дело. Першинг пришел к нам петухом, а возвращается мокрой курицей. Нам остается только добить одеколонщиков. Вперед же, орлы! Мы будем сражаться до конца!

4 февраля 1917 года США объявили войну Германии, а днем позже последний американский солдат покинул мексиканскую землю.

Так бесславно закончилась «славная» карательная экспедиция Першинга.