Молли смотрела из окна, как Макгэнноны усаживались в машину. Флинн пошел проводить своих родных. Она ждала его возвращения.

— Молли! — прозвучал наконец его усталый голос.

— Я здесь, — откликнулась она. — Вот собралась помыть посуду.

— Забудь об этом! Хватит тебе возиться, садись отдыхай. Я сейчас схожу на кухню, налью нам чего-нибудь покрепче, проведаю Дилана и тут же вернусь.

Она села на диван. В камине весело горел огонь.

Одно полено внезапно треснуло, выстрелив искрами в дымоход и заставив отблески огня вспыхнуть и заплясать на белом меховом ковре перед камином, на оконных переплетах. В комнате было почти жарко, но у Молли все еще мерзли кончики пальцев.

Надо бы пойти домой, подумала она. Его родители задержались дольше, чем рассчитывали. Время позднее, почти десять. Она вконец измотана. Как, впрочем, и сам Флинн.

Но разрозненные картинки продолжали крутиться у нее в голове, снова и снова проигрывались сценки этого длинного дня. Отец Флинна показался ей обаятельным, легким в общении, чрезвычайно милым человеком; сама она ни за что бы не догадалась, что у него болезненная страсть к азартной игре. Но от женщин она услышала столько намеков, что в конце концов из кусочков головоломки у нее сложилась более или менее законченная картина. Флинн, очевидно, рос в такой атмосфере, когда его мать и сестра вечно тревожились, считая, что яблоко от яблони далеко не падает, особенно если это яблоко мужского пола. Его деловой успех они считали случайным, о его материальной поддержке и постоянной заботе быстро забывали. Дилан явился неопровержимым доказательством того, что Флинн унаследовал отцовы гены безответственности и эгоизма.

Иди домой, Молли, говорил ей внутренний голос. У тебя нет никакого предлога, чтобы остаться здесь. Да, она, конечно, это понимала, однако встать и уйти была не в силах.

Вернулся Флинн с двумя бокалами бренди:

— Я знаю, что ты за рулем, но, думаю, пара глотков тебе не повредит.

— Как там Дилан, спит?

— Беспробудно. — Флинн сел на диван рядом с Молли и с наслаждением вытянул перед собой ноги. — Моя мама все-таки устроила тебе допрос с пристрастием, да?

— Мне твоя семья понравилась, Флинн. — Она отпила глоток бренди. Сразу почувствовала в груди приятное тепло, но это никак не успокоило ее расшалившиеся нервы. Диванные подушки просели под его весом, тело Молли невольно наклонилось в сторону, и она прислонилась к плечу Флинна. Кровь ее тотчас побежала быстрее по жилам. Бренди в отсветах огня плескалось расплавленным золотом.

— Что ж, я рад, если мои родные и впрямь тебе понравились. Теперь мне не нужно будет их скрывать от твоих глаз. Но это не ответ на мой вопрос о том, насколько пристрастен был допрос, которому подвергла тебя мама.

— Это было совсем не страшно.

— Ну да, рассказывай сказки! — Он вытянул ногу в носке и дотронулся до большого пальца ее ноги. В этом жесте не было ничего сексуального, как и во всей его манере поведения. Он не пытался вызывать проносившиеся у нее в голове «преступные» мысли. Ее мозг похоже, сам их генерировал. — Трудно тебе пришлось, да?

— Нет, правда, у тебя отличная мама. Она любит тебя. Как и все остальные. Естественно, она кое о чем спрашивала меня. Известие о внезапном появлении внука, как и следовало ожидать, стало для них немалым потрясением… А это значит, что появление рядом с тобой любой женщины должно было их насторожить.

— Именно этого я и боялся. Боялся, как бы они не подумали, что ты одного поля ягода с Вирджинией. И как бы не сказали чего-нибудь такого, что было бы тебе неприятно.

Она отпила еще бренди, потом поставила бокал на стол.

— Ни твоя мама, ни другие не спросили меня ни о чем неожиданном. Мне кажется, что все родственники одинаковы — не упустят случая проявить любопытство, если таковой им представится. Мой папа всегда был в боевой готовности: любой парень, зашедший за одной из его дочерей, мог считать, что легко отделался, если его не подвергли личному Досмотру и не прочитали ему целую лекцию. И не забывай, что я осталась добровольно.

— Ничего подобного. Ты давила на меня, Чтобы я согласился.

Так и было. Потому что она чувствовала, как нужна ему. Но вот опять сердце ее тревожно сжалось. Ведь в один прекрасный день он поймет, что безумно любит сына и что этот огромный кризис в его жизни совсем даже и не кризис. И тогда, ясное дело, он перестанет в ней нуждаться, но пока до этого еще не дошло. Сегодня она на самом деле была ему нужна. И, если верить тому, что настукивает ей сердце, она и сейчас еще нужна ему.

— Я уже говорила тебе. Ты ведь сам учил меня, как это делается. И если тебе не по душе последствия обучения, то я тут ни при чем.

— В том-то все и дело. Я не хотел, чтобы ты пострадала из-за меня.

— Флинн!

— Что?

— Твой отец любит азартные игры? — спокойно спросила она.

Это заставило его повернуть голову. Она и раньше уже видела у него это выражение лица. Почти никакое. Замкнутое. Говорящее о готовности не подпускать никого слишком близко.

— Так-так. Вижу, мамуля покопалась в семейном бельишке.

— Немного. А кое о чем я сама догадалась. Но только вот никак не могу понять, почему за его поведение они отыгрываются на тебе.

Он ответил не сразу.

— Никто на мне не отыгрывается. Просто… они любят его. И я его люблю. У него уйма превосходных качеств. Он умный — почти гениальный — в своей области. Он веселый, любящий, добрый. Но мы все уже перестали надеяться, что он когда-нибудь одолеет эту свою склонность. Его не изменить. Хочешь еще бренди?

— Нет, спасибо. — У нее в бокале еще оставалось бренди, и он не мог этого не видеть. Он явно хотел перевести разговор на другую тему.

— А я уже сказал тебе спасибо, Молли?

— Пока нет.

— Так что же ты мне не напомнишь? О, обед был потрясающий, и ты совершенно невероятным образом вылизала дом и выдержала весь семейный спектакль — я должен тебе больше, чем просто «спасибо». Если я еще не говорил тебе этого раньше, то говорю сейчас: я люблю тебя.

Фразу «Я люблю тебя» Молли слышала от Флинна бесчисленное количество раз и знала, что она у него просто расхожая и означает дружеское расположение, ничего больше. Но как устоять перед такими словами, когда кажется, что они произнесены с абсолютной искренностью?

Молли всегда считала, что умеет управлять своими чувствами. Только не сейчас. Она придвинулась к Флинну, запустила пальцы ему в волосы и прижалась губами к его губам.

— Молли… ты понимаешь, что делаешь? — вырвался у него из горла стон.

О да, она понимала, а потому прижалась к нему еще теснее и сразу ощутила, как Флинн начал возбуждаться, но в то же время мышцы его напряглись. Она снова прильнула к его губам, и этот поцелуй был более нежным и более страстным, чем предыдущий. Первый раз за весь день ее пульс перестал выстукивать сигнал тревоги. Тревожиться было уже слишком поздно. Она устала тревожиться. Как устала и притворяться, что не влюблена в него по самые уши. Она почувствовала, как руки Флинна сжали ее плечи. Но если он хотел этим остановить ее, то цели своей не достиг.

В очаге выстрелило еще одно полено. Струя искр со свистом унеслась в дымоход. Казалось, что лицо Флинна нарисовано огнем, а тело разогрелось, как если бы он бежал на длинную дистанцию, хотя двигались одни только кончики ее пальцев — по его ключице, по шее, по груди.

— Молли… Не думаю, что ты этого хочешь…

— А вот и хочу. — Она принялась вытаскивать его рубашку из джинсов.

— По-моему, ты не ограничилась двумя глотками бренди, пока я смотрел в другую сторону.

— Ну конечно, нет. — Она улыбнулась, потому что он, похоже, ждал от нее такого смелого поведения. Потом опять поцеловала его. Долгим, крепким, страстным поцелуем. Тут он снова на несколько мгновений лишился голоса, но все-таки сделал еще одну, последнюю, попытку образумиться и свести все к шутке.

— Молли, если ты рассчитываешь, что я скажу «нет»… то лучше не надо. И напрасно надеешься, что у меня вдруг прорежется некая благородная черта… Я не способен…

Она не вполне понимала, что он хочет от нее услышать. И решила попробовать сказать правду.

— Я хочу тебя, Флинн.

Святые небеса! Она никогда бы не подумала, что эти слова такие уж волшебные. Но либо они, либо ее шепот вызвал в нем разительную перемену. Он впился в губы Молли с такой силой, что у нее закружилась голова, потом рывком встал на ноги, поднял ее на руки и понес по лестнице наверх, не прерывая поцелуя. Она и не заметила, как оказалась на кровати. Флинн рухнул рядом с ней и, оборвав поцелуй, начал стаскивать с нее свитер, потом джинсы, носки. Молли слышала, как он хлопнул дверцей ночной тумбочки, как стал снимать свою рубашку.

Затем Флинн снова прильнул к ней. Его язык стал исследовать темные, влажные глубины ее рта в поисках ее языка. Вот он наконец нашел его и захватил, вызвав в ней такое голодное желание, которое одновременно и испугало ее, и привело в восторг. Флинн тем временем расстегнул ей лифчик и отбросил его в сторону.

— Ты забыл снять джинсы, — шепотом напомнила она.

— Нет. Неужели ты хочешь, чтобы все это быстро кончилось.

— Да. Не тяни. Скорее.

— Нет, — прошептал он. Его нежный голос звучал как обещание.

Она не знала, что Флинн ей обещает. Не знала, чего сама ждет. Не думала ни о чем, кроме Этой настойчивой и инстинктивной потребности заняться с ним любовью. Она не могла изменить его прошлого. Не могла напроситься в его будущее. Но все это ей было не важно. Сердцем она знала, что поступает правильно. Возможность показать ему, что он ей небезразличен, казалась ей в тысячу раз важнее риска, на который она сейчас шла. Пусть он наконец почувствует, что его ценят и любят. Только вот беда — она вдруг утратила способность логически мыслить. В жизни ей приходилось несчетное число раз чувствовать себя слабой и уязвимой. Но не так. Не до такой степени.

Медленное скольжение ладоней Флинна обжигало Молли кожу. Он читал ее, словно книгу, изучал кончиками пальцев и теплым, влажным языком. Ласкал ее груди легкими, дразнящими поцелуями. Трусики все еще были на ней, пока он наконец не решил снять их зубами. Он делал это не спеша, встречая нежными поцелуями каждый новый сантиметр обнажаемого тела.

«Флинн тоже изголодался по любви», — пронеслось в мозгу Молли. Она давно предполагала, что в сексуальном плане он настоящий динамит, но сегодня он напоминал скорее экспериментатора. Он будто исследовал их ощущения и чувства.

— Молли, ты прекрасна, даже более чем прекрасна!

Она расстегнула его джинсы и скользнула рукой внутрь.

— Ты готова к бешеной скачке, любовь моя? — осторожно спросил Флинн.

Да, она была готова! Задолго до того, как он сбросил джинсы. Задолго до того, как обвил ее ноги вокруг своей талии и вошел в нее мощным толчком. К этому подготовил ее он сам своей нежностью, своими ласками, каждым своим прикосновением и каждым поцелуем.

Неукротимый шторм, в котором они оказались, все нарастал и нарастал, пока ей не почудилось, будто яркие петарды взорвались у нее внутри, снаружи, везде. Она выкрикнула его имя.

Он шепотом ответил из темноты:

— Никогда, Молли, никогда в жизни я не буду никого любить так, как люблю тебя.

Проснулся Флинн в одиночестве. Через окно в потолке проникал слабый утренний свет, освещая комнату, настолько пустую, что ему показалось, будто Молли ему приснилась… как приснилось и то, что они занимались любовью.

Однако по мере того, как остатки сна постепенно покидали Флинна, сознание у него все больше прояснялось. Картины прошедшей ночи всплывали перед ним все четче. Он посмотрел вокруг. Повсюду была разбросана одежда. С абажура свисал лифчик. Его джинсы валялись на ковре, ее свитер — на комоде в углу.

Молли здесь! Флинн был уверен в этом, Хотя до него и не доносилось никаких звуков. Торопливо выбравшись из постели, он накинул халат и направился в комнату Дилана. Его кроватка была пуста. Куда же все подевались?

Он обнаружил их внизу, на кухне.

— Па! — радостно завопил Дилан, увидев его в дверях, и протянул к нему руки. Флинн должен был наклониться и поцеловать его: малыш к этому привык.

Молли в этот момент наливала сок. На ней была одна из его рубашек, которая скрывала ее фигуру до половины бедер. Ее волосы были в беспорядке, на лице — ни следа косметики.

— Вижу, вы приступили к завтраку, не дожидаясь меня, — с улыбкой произнес он.

— С утра тут кое у кого неважно с терпением, — приветливо ответила она.

А он подумал о том, как идеально они смотрятся втроем и как легко представить себе будущее, полное точно таких же картинок. Молли. Его жена. Сидит на кухне в его рубашке. Может, он повыкидывает всю ее одежду, чтобы ей на ближайшие сорок лет было абсолютно нечего носить, кроме его рубашек. От этих картинок у него колючим нервным спазмом перехватило горло… потому что он вдруг понял, что не знает, каковы ставки Молли в этой игре. Он знает лишь свои.

Она смотрела на него улыбаясь. Но в этой приветливой улыбке он улавливал какую-то робость, неуверенность. Это больше напоминало ту, прежнюю Молли.

— Ты хорошо спал? — спросила она.

— Думаю, так же, как и ты.

Ее щеки на мгновение вспыхнули, глаза заблестели, но уже в следующую секунду она отвернулась.

— Ну я должна тебе сказать, что яичница уже остыла. Ты встал слишком поздно — подумать только, сейчас уже шесть часов утра, — так что можешь рассчитывать только на остатки…

— Я вообще ни на что не рассчитывал. Молли… — В полной растерянности Флинн провел рукой по волосам, не зная, что сказать и что сделать. Первым его желанием было схватить Молли в объятия и зацеловать до полусмерти. Он любит ее. Так, как никогда и никого еще не любил. Ему и во сне не снилось, что он может такое чувствовать. И как приятно и легко представлять себе будущее, где она постоянно рядом с ним.

Но внезапно ему стало важно знать, почему она решила заняться с ним любовью именно прошлой ночью. Уж его-то точно ничто бы не остановило с того момента, как она устроилась у него на коленях и он понял, что она ничего не имеет против. Вот только он очень кстати забыл, что такое настроение появилось у нее сразу после этого непростого события — визита его родных. Они держались с ним жестко. Что, с его точки зрения, было вполне оправданным. Но сейчас ему стало казаться, будто мотивом поступка Молли могло быть сочувствие — ей стало жаль его.

— Что-то не так? — тихо спросила Молли.

— Все нормально. Просто по утрам я бываю невыносим. — Ему в щеку угодил кусочек яичницы. Дилан радостно фыркнул, потом Молли… а потом и он сам.

Но он не мог продолжать в том же духе или изображать безмятежное настроение. Молли поставила перед ним тарелку с яичницей, жестом велела сесть, пододвинула к нему блюдо с тостами.

— Ешь, Макгэннон, и ни о чем таком предосудительном не думай.

— В каком смысле?

— В смысле длительности наших отношений.

— А ты себя нормально сейчас чувствуешь? Ее глаза мягко взглянули ему в лицо.

— Я бы не стала заниматься с тобой любовью, если бы не чувствовала себя нормально. Мне более чем нормально. — Она помолчала. — Может, ты сам жалеешь об этом?

— Для этого нет ни малейшего повода ни на небесах, ни в преисподней. Ни малейшего. Но… — Он знал, что Молли увлеклась им. Иначе она ни за что в жизни не стала бы заниматься с ним любовью. Но какой бы потрясающей ни была эта ночь, которую они провели вместе, Флинн остро ощущал, что ему еще предстоит заслужить ее уважение. Он схватил салфетку, снова положил ее на стол. Проклятье, он всегда знал лишь один способ сказать то, что хотел, — выпаливал это без обиняков. — Молли, я не знаю, какого дальнейшего развития наших отношений ты хочешь. И не знаю, какие обещания ты хочешь или ожидаешь получить от меня.

Она подняла брови.

— Ну, это не такие уж сложные вопросы. То, что было прошлой ночью, не замышлялось как петля на твою шею. Я и вчера не требовала никаких обещаний, и теперь не требую.

— Ты знаешь мой послужной список. Ты знаешь, что я не уверен, как все получится с Диланом. Ты теперь знаешь семейную историю и то, почему на меня рискованно ставить в смысле брака и длительных отношений…

— Прости? Я что-нибудь говорила о браке?

— Нет, но…

— Ешь-ка лучше свою яичницу, а наш вопрос давай попробуем решать шаг за шагом. Я, знаешь ли, не бегаю от любовника к любовнику. В мои планы входит посмаковать всю прелесть нашей с тобой тайной и предосудительной любовной связи. Открыть тебя в качестве любовника. Посмотреть, куда можно идти с этим дальше. У тебя есть вопросы, замечания по этой программе?

— Нет.

— У меня, как ты понимаешь, нет волшебного кристалла, чтобы предсказывать будущее. Но если у нас перестанет получаться, то любой может первым поднять руку и выйти из игры. Пока мы будем честны друг с другом, я не вижу проблемы. Ну как, ты с этим согласен?

— Да, — ответил он.

Черт возьми, он не мог не любить эту женщину, даже когда она врала ему в глаза. В своей браваде она была такой же любимой, Как и в слабости. Флинн отлично понимал, Что Молли — не та женщина, с которой можно покрутить романчик. И что никогда не покидавшая его боязнь причинить боль другому человеку своим эгоистичным, импульсивным поведением, нет, он ни за что не позволит себе так с ней поступить.

Тем не менее прошлой ночью он позволил себе сыграть. Ставкой в игре были ее чувства, ее сердце. И его собственное.

Флинн еще не забыл, что Молли совсем недавно было стыдно за него. И если она занималась с ним любовью из сострадания, то для того, чтобы завоевать ее сердце, требовалось совсем другое чувство. Что бы она там ни говорила в шутку.

Молли никогда не останется с мужчиной, которого не уважает. И Флинн понимал, что его время в этом смысле почти истекло. Он либо завоюет уважение Молли, либо потеряет ее навсегда.