Харм приготовил постель для Нии в задней комнате, где прошлым вечером они смотрели историю ее жизни из альбома для наклеивания вырезок. Ния вошла и остановилась у двери, внимательно следя за тем, как он расстилает одеяло на диване. Она сменила фиолетовое платье на черные леггинсы и объемную белую футболку. Малиновые губы сердечком и тени на веках она смыла начисто. Открытое и светящееся лицо без косметики, совсем не похоже на лицо простушки. Харму пришло в голову, что ее лицо без косметики, может быть, еще одна роль, образ, слой. Она – сложный человек, постоянно меняющийся. Словно смотришь в калейдоскоп, зная, что там все одно и то же: цветные маленькие стеклышки, рассеянный свет, зеркала, отражающие друг друга. И все же оторваться от созерцания – невозможно.

– Чуть не забыла, – Ния подняла портфель, открыла его и положила на диван.

Она раздвигала отделения, заглядывала в щелки, вытаскивала разные вещички. Просмотрев, засовывала их обратно.

– Я нашла еще одно письмо, оно, должно быть, выскользнуло из связки.

Харм наблюдал, как она вынула старый корсаж в пластиковой упаковке, почтовую открытку, крошечную пластмассовую куклу, свечу с именинного торта, фотографии. В конце концов, она нашла тонкий голубой листок и передала его Харму.

– А что это за хлам? Реквизит для вхождения в роль?

Она резко захлопнула портфель, вид у нее был смущенный.

– Никогда не задумывалась о нем с этой точки зрения. Фактически, это для того, чтобы выйти из образа героини. Это подлинная комната отдыха и воспоминаний.

– Что вы имеете в виду?

– Оглянитесь вокруг здесь, в своем доме – вот школьные фотографии вашего сына, теннисная ракетка – вон на той полке, табличка на стене с каким-то высказыванием, которое вам нравится. Вы можете все это держать у себя дома. Все эти мелочи напоминают, кто вы такой. Дают ваше отражение. Поэтому, путешествуя, я беру портфель с собой. Это просто напоминание о доме. Вместо чердака или чуланчика. Я так много времени провожу в дороге. Продолжайте, – она кивнула. – Можете сунуть нос. Ничего ценного здесь нет.

Он принялся перебирать безделушки: программки на званые обеды, счета из гостиниц, пуговица-жемчужинка. Пакет с фотографиями, на некоторых из них – знакомые всем лица. Ния сидела рядом с ним, заглядывая через плечо, пока он перебирал фотографии.

– Это Робин в Манзанилло, – тихо сказала Ния. – Мирина пристроилась вздремнуть. Джек и Сюзанна на сборе средств в пользу бездомных. Старая фотография.

Было несколько снимков форели, разложенной на листьях папоротника, черные скалы.

– Хороший улов? – спросил он.

– Джек наловил. У нас был настоящий пир.

Рекламный листок летнего театра в Орегоне, мать Нии, Кэрол Уайтт, в роли Аманды Уингфилд в «Стеклянном зверинце». Хари сложил фотографии обратно в портфель и застегнул его. Он понимал, что Ния сидит очень близко, посмотрел на ее руки, сложенные на коленях. Быстро прочел письмо, оно было раннее, без угрожающего и жуткого тона. Но в нем уже проскальзывали странные фантазии. «Мысленно рисую… Я представляю, что… Иногда, когда я почти засыпаю, я думаю о тебе.

Кто-то считающий себя действующим лицом в ее жизни. Леонард? Возможно. Случайный фанатик? Даже в хаосе есть определенная модель. Данные о, казалось бы, беспорядочном движении комариного облака, введенные в компьютер, дали возможность увидеть в этих движениях план, схему. Если наблюдать за ними довольно долго и с достаточно близкого расстояния, всегда возникает вопрос – есть ли мы интеллект в их понимании.

– Должна быть какая-то логика в том, что происходит, – сказал он.

– В чем?

– Сколько времени прошло с тех пор, как вы расстались с Леонардом? – спросил он.

– Три года. Более-менее.

– Что вы подразумеваете под «более-менее»?

Она прикрыла глаза.

– Трудно полностью порвать с Леонардом. Надо быть каменной или железной.

– Вы все еще любите его?

Она сразу же покачала головой.

– У нас был длинный-длинный роман. Мне интересен Леонард. Он – незаурядная личность. И Мирика тоже. Но я не люблю его. Я сумела отделить одно от другого. А как насчет вас? Вы любили когда-нибудь? Вы-то знаете, что любовь, фактически, никогда полностью не исчезает? Сохранилась ли у вас привязанность к вашей бывшей жене? А у нее к вам? Не накатывает ли временами тоска, не захватывает ли, не тянет ли назад? – она посмотрела на него сквозь упавшую на глаза прядь волос.

– Вы имеете в виду Сэнди? Да, между нами осталась связь, за которую уплачено одиннадцать лет. У нас были хорошие времена. Но к тому времени, когда между нами произошел раскол, они ушли в никуда. И так уже пару лет. Я не знаю, куда все делось. Мы поражены. Во всяком случае, я поражен. Затяжной привязанности нет. Мы встречаемся случайно, и я удивляюсь, как вообще мог полюбить ее. За кого я себя принимал? И что видел в ней?

– Значит, вы действительно были в состоянии пойти дальше?

Харм задумался. Пойти дальше, но куда? Если бы он по-настоящему пошел дальше, он, возможно, смог бы привязаться к кому-то еще. Но он не смог. Женщины, с которыми он встречался, были интересными и пустыми, страстными и холодными, скучными и забавными, серьезными и легкомысленными, но ни одна из них не удержала его. Он не раскрывался. Означало ли это, что он по-прежнему привязан к Сэнди?

– Нет, не знаю, не думаю, что пошел дальше, – ответил он, наконец. – Я не бываю с ней, но существует другой способ, удерживающий людей вместе. Кто-то остается с человеком из-за общего прошлого, кто-то в силу привычки. Я думаю, что с Сэнди я находился в спячке. Может быть, все еще сплю.

– Вы считаете, что когда-нибудь проснетесь? Надеюсь, вы ничего не имеете против моих расспросов? Увидев вас сегодня с Никки, я задумалась.

– О чем?

– О мужчинах. О вас, – сказала она невинным тоном, совершенно открыто.

Он заметил, что дыхание с шумом вырывается у него из груди, ощутил боль в бедре, прижал ноготь большого пальца и только сейчас почувствовал. Он старался не смотреть на нее. Все дело в ее глазах, решил он, в их яркости. Как будто взгляд проникает в глубину души. Она ни в чем не винит Леонарда. А любовь? Когда-то он считал, что это слово означает комфорт, доступный в любую минуту секс. Неплохое определение для начинающих, которое его бывшая жена считала неудовлетворенным. Он догадывался об этом. Не знал, что еще подумать или боялся представить. Он посмотрел Нии в глаза и подумал: «Ночь. Ночь. Крепко спи, малыш!» Пора выбираться из этой ситуации, спасаться от ее загадочного взгляда.

Он сменил тему разговора, отвлекая от себя внимание.

– А что с Мириной? Есть в ней остаточный гнев, может он вспыхивать, когда вы работаете вместе? Остался ли он со времени вашей связи с Леонардом?

– Она знает, что я не с ним. Сейчас у него Тэсс. Очень похоже на это.

– Может быть, она знает, что в данный момент, между вами ничего нет, и хотела бы убедиться, что так останется навсегда. Вы же говорили, что все еще бывают времена, когда вы испытываете влечение к Леонарду, спите с ним.

– Больше уже нет. Какое-то время нет.

– Когда вы были с ним в последний раз?

Зрачки ее темных глаз двигались, словно она читала книгу. Неожиданно она закрыла лицо руками и прошептала:

– Боже!

– Ния, когда это было?

Она снова покачала головой, взглянула на Харма.

– В последний раз у нас ничего не получилось, хоть мы были к этому близки. Понимаете, иногда мы с ним впадали в ощущения знакомые, соблазняющие, почти игривые. Мне приходится быть очень внимательной, контролировать и себя, и его, чтобы не оказаться под ним, даже не осознав, что происходит. Это было в прошлом году поздней весной. Я встречалась с ним очень часто из-за расследования по делу Робин. Во время званого обеда я почувствовала себя нехорошо, и он отвез меня домой.

– Погодите. В ту ночь, когда в ваш дом вломились, Леонард отвозил вас?

– Да, – ответила Ния. – Он вошел в дом, и неожиданно меня охватило желание, но я остановилась. Не могла снова вернуться к прежним отношениям. Это слишком больно. Когда-то я была молода и очень любила его, а он был женат. И опять начинать все сначала – выше моих сил.

Харм наблюдал за ее глазами, их быстрым движением. Сосредоточившись на себя, она вспомнила.

– Да, он уехал. Я прилегла почитать сценарий, а когда проснулась, все было так, как я рассказывала…

Харм встал, сунул руки в карманы.

– Вы сообщили полиции, что Леонард был у вас перед тем, как вломился неизвестный?

Ния сжала виски ладонями. Она сложила губы в слово, но не произнесла его: «Нет».

– Почему? Разве вы не подумали, что этот мог быть Леонард? Он мог вернуться после того, как вы его отвергли?

– Почему я должна была так думать, Харм?

Харм уставился на нее изумленно.

– Ну, хорошо, для вас это очевидно, – сказала она, словно оправдываясь. – Но есть вещи, которых человек не видит, вернее – не замечает. Любовь делает нас слепыми. Вы сами говорили, что целые годы спали. Я тоже. Но я – очнулась. И никогда не предполагала и не могла предположить, что Леонард ворвется в мой дом, в котором он только что установил систему безопасности.

– Но почему вы никому не сказали, что он был там?

Ния улыбнулась в ответ иронично и немного сердито. Он никогда не видел такой ухмылки на ее лице. Когда она заговорила, речь звучала с каким-то акцентом, то ли – французским, то ли – восточно-европейским. Она произносила слова нараспев, с нарочитой медлительностью, как будто играла роль:

– Мы не хотели, чтобы Мирина знала, что он отвозил меня домой, что мы были вместе. Мы решили сохранить эту поездку в тайне. Так договорились.

– Вы хотите сказать, что условились заранее о том, что вы ничего не расскажете?

Ния заговорила своим нормальным голосом, быстро превратившись в себя, а, может быть, еще в кого-то:

– Ну, хорошо, я не хотела, чтобы Мирина узнала. Я не сказала полиции, что Леонард отвез меня домой. Я сказала, что меня отвез шофер Леонарда.

– Черт побери, Ния! Правда есть только одна. Это не луковица, с которой можно снимать слой за слоем. Могу ли я верить, что и сейчас вы ничего не скрываете? Ничего не утаиваете?

– Я говорю Вам, что знаю. Все, что вспоминаю прямо сейчас, – она прилегла на разложенный диван, прикрыла лицо согнутой рукой, словно защищаясь от света лампы. Она тихо добавила: – Я поняла, что стыдясь прошлого, мы скрываем многое даже от самих себя. И это превращается в привычку. Род обмана и самообмана. Я изо всех сил стараюсь вырваться из этого, правда, Харм. Трудно объяснить это тому, кто не пережил чего-то подобного. Пожалуйста, поймите. Мы стали жить с Леонардом, когда мне было пятнадцать лет. Началась двойная жизнь, секреты. Ложь. Иногда мне кажется, что он по-прежнему часть моей души, я только пытаюсь сделать его посторонним для себя.

Харм наблюдал за ней, пока она говорила, не отнимая руки от лица. Она выражалась совсем, как автор писем. «Я – часть тебя. Ты во мне.

Потом она перевернулась, уткнулась лицом в подушку и натянула на ноги одеяло.

– Я должна заснуть, – сказала она.

– Давайте поговорим утром, – предложил Харм. – Может быть, вам вспомнится еще что-нибудь, – он тихо прикрыл за собой дверь.

Минут двадцать спустя, он лежал в своей комнате с выключенным светом, не раздеваясь. Наблюдал за движением теней на стене. В дверях показалась Ния. Она стояла в оранжевом свете ночника, который он поставил в коридоре для Никки – тень в футболке с голыми ногами.

– Я не могу заснуть, – тихо проговорила она.

– Я чутко сплю, – успокоил ее Харм. – И услышу, если что-то произойдет. Не волнуйтесь, все будет хорошо.

Он сел на диван. Она переступила с ноги на ногу, молчала и не уходила.

Должно быть, она чувствовала в нем проснувшееся глупое желание. Слишком долгое одиночество делает людей несдержанными.

Наконец, она просто спросила:

– Есть у вас что-нибудь успокаивающее? – и ушла.

Он принес ей в комнату таблетку и стакан воды. Постоял, пока она выпила. Она поставила стакан на тумбочку, взяла его руку и потянула к себе. Он, казалось, навалился на ее плечи и боялся, что она задохнется. Он вытянулся рядом с ней на диване. Набухший член касался ее бедра. Он приподнялся, убрал волосы с ее лица, прижался ртом к ее губам. Вышло неловко, она слишком широко открыла рот. Потом она подчинилась ему, позволяя вести, принимая все его движения нежно и открыто. Она скользнула под него, просунула ногу между его бедрами, мягко прижавшись к члену.

– Идея вовсе не хороша, – прошептал Харм и снова поцеловал ее, в этот раз – крепче.

– Наверное, ты прав, – прошептала она.

– Может быть, это безнравственно? – спросил он.

– Неужели? – удивилась она. – Но ты не уверен?

Харм скользнул рукой под ее футболку, почувствовал прохладу груди и твердость соска под ладонью.

Рука Нии пробежала по его груди, спустилась к ремню, задержалась, кончики пальцев поглаживали жесткую ткань.

– Тогда ничего не делай, – предложила она. – Просто полежи со мной. Нам совершенно необязательно что-то делать. Я не могу оставаться одна. Удержи меня! Останься со мной!

Он приподнял футболку, кожа на груди была нежной, молочно-белой. Он просто хотел взглянуть на нее, лежащую под ним: с вздымающейся грудью, полуоткрытым ртом, темными блестящими глазами. Просто полежать. Ничего не делать. Он огляделся, убедился, что сзади нет ни зажженных свечей, ни горящих керосинок. Потянулся и выключил свет. Потом прижался к ней лицом, коснулся языком ее твердого соска.

Она обвилась вокруг него, впуская в себя. А у него возникло нелепейшее чувство, будто сегодняшняя сцена с Джеком была предвидением. Она не была удовлетворена тогда, потому что все наблюдали за ними. Ему показалось, что она далеко от него, замкнулась внутри себя, задыхаясь и покачиваясь в собственных волнах. Потом ему подумалось, что это он чувствовал незавершенность. Он и, возможно, все, кто наблюдал за Нией и Джеком. Но она была чудесна, ненасытна и стремительна. Прошептала его имя, а потом сказала:

– Я здесь. Я здесь для тебя, – и в этом была неподдельная правда.

Тогда он тоже дал себе волю и слился с ней.

Ночью, он просыпался, почувствовав холод. Ния прижималась к нему, обнимала его, скрестив руки на его груди. Он натягивал на нее одеяло. Вспоминал, как она рассказывала о своем стыде, который испытывала при мысли, что чуть не переспала с Леонардом в ту ночь, когда к ней в дом вломились. Вспоминал свое осуждающее отношение. Но в жизни все случается. И случается так быстро. Ния повернулась во сне. Гладкая прохладная кожа скользнула по его спине.

Казалось невозможным оставить ее одну. Несколько минут Харм стоял в дверях, глядя, как она спит. Спутанные волосы разметались по смятой подушке. Серый предрассветный сумрак проникал сквозь шторку из рисовой бумаги. До его офиса чуть больше пяти минут, это за Палео де Перальта. Куинтана сказал, что приедет и заберет пакет с птичьими лапками, проверит, подходят ли они к голубю в доме убитого.

Прежде, чем отвезти Нию в Эспаньолу, ему нужно прослушать записи на автоответчике. Он будет отсутствовать самое большое полчаса.

Закрыв дверь и заперев замок, Харм проверил часы. Начало девятого. Он оглядел тихую улочку с встроенными в стены домами. Высокие деревянные и глинобитные заборы вдоль улицы. Его дом стоял рядом с грунтовой дорогой, в нескольких минутах езды от деловой части Санта-Фе. Черная собака вышла из открытой калитки и улеглась в пыли. Улица была пустынной. Харм направил машину к главному оросительному каналу, потом вернулся к дому, словно что-то забыл. Тишина и спокойствие. О Нией все будет в порядке.

Шесть минут до офиса, прежде он никогда не засекал время. Утренняя газета лежала за решетчатой дверью. Харм поднял ее, развернул. Заголовок шел не по верху газетной полосы, но пропустить его было невозможно: «КИНОКОМПАНИЮ БЕСПОКОИТ СНАЙПЕР. ОГРАБЛЕНИЕ».

– Ну, вот и хорошо, – сам себе сказал Харм. – Хватит секретности Джакобса. Все тайное, рано или поздно, становится явным, – он бегло просмотрел статью.

«Съемочная группа «Визионфильма» и актеры, прибывшие в Санта-Фе, на окончание съемок полнометражного фильма с Нией Уайтт в главной роли, были встревожены обстрелом машины ведущей актрисы и взломом на ранчо режиссера Леонарда Джакобса в Тесукве. Машина, которой управляла мисс Уайтт, была обстреляна неизвестным на автостраде номер четырнадцать между Мадридом и Серрилос, примерно в десять часов тридцать минут вечером двадцать пятого июня. На следующий вечер кто-то вломился и бесчинствовал в одном из гостевых домиков на ранчо Джакобсов. Вспыхнул пожар. По сообщениям, ничего не было украдено.

Полицейские отчеты указывают, что инциденты не имеют связи друг с другом. Но съемочная группа, работающая над фильмом, выразила облегчение по поводу того, что компания «Визионфильм» и комиссия кино Нью-Мексико договорились о дополнительных защитных мерах на съемочной площадке и у дома Джакобсов. Во время работы над фильмом «Мертвая жара», тоже с Нией Уайтт в главной роли, была убита молодая актриса Робин Риз. Подозреваемых в деле не оказалось. Убийца остался на свободе. Один из членов группы, пожелавший остаться безымянным, заявил, что никто не хочет повторения случившегося во время съемок предыдущего фильма.

Кинорежиссер с индивидуальным творческим почерком, Леонард Джакобс, известный своими нетрадиционными способами создания фильмов, настаивал, чтобы съемочная площадка к югу от Эспаньолы по автостраде номер двадцать пять, превратилась в безопасное и защищенное место на оставшееся время съемок. Компания надеется завершить работу на следующей неделе и вернуться в Лос-Анджелес.

Харм разложил газету на письменном столе поверх бумаг. Пролистав несколько страниц, он нашел то, что искал.

«Убийство в Серрилос поставило в тупик полицию». Наконец, имя: Говард Нимс, плотник, дровосек, разнорабочий. Сорок семь лет. Быстро прочитав статью, он заметил, что в каждом сообщении отсутствовали основные элементы. Не было упоминания о том, что у птицы отрезаны лапы. Ни единого слова о складном ноже и разрезанном одеяле. Должно быть, Куинтана утаивал сведения от прессы.

Хорошо, что Джакобс устроил дополнительную защиту. Было указано расположение съемочной площадки у Эспаньолы, а также ранчо. Харм покачал головой и усмехнулся. Он мог побиться об заклад, что сегодня там настоящее столпотворение, полным-полно любопытствующих остолопов.

Интересно, брали у кого-нибудь из Джакобсов интервью для статей. Несколько раз упоминалась охрана. Возможно, это какой-то вид защиты. Пусть общественность знает, что дом под наблюдением. В конце статьи цитировались слова Куинтаны; «Нью-Мексико всегда был известен гостеприимством к кинопромышленности. Но во время спортивных соревнований, рок-концертов, фестивалей, ярмарок, всегда существует возможность беспорядков. Мы здесь для того, чтобы убедиться – подобные типы не получают доступа на съемочную площадку. Охрана будет усилена. И только те, у кого есть пропуск, смогут пройти на площадку».

Харм включил магнитофон автоответчика, записывая имена и номера. Зазвучал голос Хирша: «Ну вот, мистер Боланд, то, что ты хотел. Джон Санд был в тюрьме с первого июля восемьдесят седьмого по двадцать восьмое октября восемьдесят восьмого года. Отсидел и вышел».

Последний звонок был от Сюзанны Сколфильд. Он немного поболтал с ней вчера на вечеринке и нашел ее более любезной живьем, чем она казалась во время телефонного разговора.

«Мистер Боланд. Это – Сюзанна Сколфильд. Мы, явно, не смогли открыто обсудить дела прошлым вечером. Я буду очень признательна, если вы сможете поговорить со мной сегодня на съемочной площадке. Или свяжитесь со мной в гостинице вечером по этому телефону».

Решетчатая дверь захлопала на раме, когда постучал Куинтана. Он просунул голову, Харм пригласил его войти.

– Что у нас есть? – спросил Куинтана.

Харм положил сверток на край стола. Куинтана внимательно осмотрел его, медленно покачивая головой и потирая нос. Чувствовался слабый запах тлеющей плоти.

– Должно быть, один и тот же человек, – сказал Куинтана. – Я отправлю пакет в лабораторию на проверку. Парень явно надевал перчатки, отпечатков пальцев там не будет. В домике тоже, скорее всего, он был в перчатках. Очень осторожен и предусмотрителен. Предположим, взлом в домике произведен тем же человеком. Но определенно нет ничего, что связывает их.

Куинтана опустился на стул перед письменным столом.

– Нимс, конечно, что-то знал, – сказал он. – Я думаю так: его наняли, чтобы убить мисс Уайтт. Но он дело испортил. Не выполнил работу. Тот, кто его нанял, вернулся и убил Нимса, чтобы спасти свой зад. Для того, чтобы преследовать Уайтт, Нимс должен был знать, что она собирается в Альбукерке, верно? Должен был следить за ней. Может быть, ехал за ней – сначала от Тесукве, потом – обратно. Может, просто знал, что она будет в аэропорту и прицепился к ней там.

Харм вспомнил запись в еженедельнике Джакобса, который он обнаружил на столе в вестибюле.

– Предполагалось, что Джакобс поедет вместе с Нией. Он собирался ехать, это было записано в его календаре.

– Значит, оба Джакобса знали, что Ния поедет в аэропорт Альбукерке?

– И, возможно, знали другие члены съемочной группы. Хоув, например, ассистент Джакобса.

– Кто еще? – спросил Куинтана.

– Джуран, – ответил Харм, – Тэсс Джуран. Она оставила сообщение для Нии у служащих авиалинии, что прилетит другим рейсом.

Куинтана нахмурился.

– Пропустила самолет, так? Забавно. Звучит неправдоподобно. Допустим, что Нимс следует за Уайтт в аэропорт, видит, что она одна. Ни Джакобса, ни Джуран. Едет за ней назад по «Пути Бирюзы». Стреляет и промахивается. Дважды.

– Он не совсем промахнулся.

– Он не попал в нее. На следующий день – бум – Нимс мертв! – сказал Куинтана.

– А на следующий день Уайтт получает этот милый подарок, – добавил Харм.

Куинтана встал.

– Я должен поспрашивать на съемочной площадке. Вы не собираетесь туда сегодня?

– Я отвезу Нию Уайтт.

Харм посмотрел на часы, когда Куинтана захлопнул за собой дверь. Двадцать пять минут он отсутствует дома. Возможно, она еще спит.

Эта чертова секретность связала его по рукам. Он в гадком положении. Он хотел бы иметь список пассажиров, чтобы знать точно: заказывала ли Джуран билет на тот рейс. Авиакомпания не даст ему такой информации. Возможно, Куинтана раздобудет ее.

Что-то здесь не соответствовало действительности. Ния едет до Альбукерке встречать Тэсс, которая не прилетела. Ния возвращается по темной пустынной дороге. Действительно, все похоже на инсценировку.

Кто посоветовал ей ехать по «Пути Бирюзы»? Если бы он мог, то спросил Джуран, когда и как она добралась до Нью-Мексико.

Он ничего не может выяснить, оставаясь в фальшивом, а не секретном, положении. Не может спросить Моравио, где тот находился вечером двадцать пятого июня. Не может разузнать у Хоува о конфликтах между Робин Риз и остальными членами съемочной группы в Манзанилло.

Возможно, именно этого добивался и добился Джакобс. Он вспомнил, что выдал ему вчера в телефонном разговоре Хирш: «Почему бы Джакобсам не нанять высокотарифную группу охраны из Беверли Хиллз?

Только сейчас он стал задумываться, почему, действительно, они наняли его – никому не известного частного детектива, работающего под скромной вывеской: «Учет и расследования», со специализацией по бухгалтерскому делу?

Возможно, никакой он не секретник! Им просто заткнули дырку. Сделали его попытки безрезультатными. Забрали управление, оставив ему роль исследователя. Но почему? Зачем нанимать его? Практически, выставлять на посмешище, заставить работать вполсилы? Чтобы убедить Нию, дать ей чувство фальшивой безопасности?

Как бы там ни было, Куинтана приедет сегодня на съемочную площадку. А он-то знает, что Харм – детектив, работающий на Джакобсов. Найдется и среди киношников тот, кто заинтересуется; какая связь существует между местной полицией и профессором из Миннесоты. Он понял, что ситуация, которую ему навязали – отвратительная, ограничивающая его действия – выходит из-под контроля Джакобсов.

Он снова посмотрел на часы. Встал, перемотал пленку автоответчика. Еще раз прослушал сообщение Хирша, на этот раз записывая даты. И только, когда он почти доехал до дома, понял, что Санда освободили из тюрьмы менее чем за месяц до того, как убили Робин Риз.

Харм вошел в кухню. Ния разговаривала по телефону, она обернулась и кивнула ему. На ней были черные джинсы и вчерашняя белая футболка, на ногах грязные белые туфли на резиновой подошве.

– Значит, нет никакого выхода? – спросила она в трубку. – Разве нет ни единого предложения в моем контракте об условиях работы или моем здоровье? Психическом здоровье! Неужели нельзя поставить диагноз у психиатра? Сказать, что я не в состоянии продолжать. Разве не так сделала Тэсс в Мексике?

Потом она слушала, наматывая на палец телефонный провод, один раз попыталась прервать собеседницу:

– Но, Сюзанна… – и снова слушала.

– Я знаю, поняла. Потому что фактически съемки не начались, когда уехала Тэсс. Да, я, действительно, ценю, Сюзанна. Ты абсолютно права, что поднажала и уговорила его на дополнительную охрану. Не знаю, почему он с самого начала не сделал этого. Итак, ты думаешь, что вполне достаточно ограничить доступ на съемочную площадку и оставаться рядом с Боландом? Мне нужен еще и телохранитель? – снова молчание. – Нет, я на самом деле собираюсь затаиться. Просто отработаю, а потом уеду отсюда. Да, он будет со мной постоянно. Хорошо. Да. Похоже, что это удобное соглашение, – она взглянула на Харма и улыбнулась.

Но он-то знал, что она – мираж. Все нормально. До тех пор, пока он помнит об этом.

Ния сказала пару прощальных слов Сколфильд и повесила трубку.

– Она договорилась с Леонардом, они распланировали все сцены с моим участием на следующие три дня. Потом я смогу ехать куда угодно. Они сконденсировали мою часть работы, передвинули распорядок. Она убедила Леонарда, что без меня на съемочной площадке всем будет безопаснее.

Ния прошла по выложенной черно-красной плиткой кухне, остановилась возле Харма.

– Спасибо, – тихо сказала она и легко коснулась губами его губ.

– Я поговорю сегодня с Джакобсом насчет того, чтобы выйти из укрытия. Я чувствую себя запертым в ящике, – сказал он. – Я не могу вести никакого расследования, пока я в этой роли. Правда!

– Думаю, Сюзанна полностью поддержит тебя. Она просто в бешенстве оттого, что Леонард устроил все по-дурацки.

– Может быть, поговорить сначала с ней и попросить ее уладить все? Она могла бы потребовать от твоего имени. Создается впечатление, что она обладает большим влиянием и пробивной силой…

– Да, это – сильная женщина, – согласилась Ния.

По дороге из Санта-Фе Харм остановился у газетного киоска и купил экземпляр «Лос-Анджелес Таймс». Ния шумно переворачивала страницы, пока они ехали к шоссе Святого Франсиса. Они ехали через низкое предгорье, мимо Оперы Санта-Фе, по небольшому склону. Перед ними развертывалась панорама величественных вершин Сангре-де-Кристос и пустынный ландшафт дна высохшего моря.

– Вот, – сказала она. – Раздел развлечений, первая страница.

Значит, он предположил правильно. Если сообщение было в газетах Нью-Мексико, оно обязательно появится в «Тайме». На обеде прошлым вечером присутствовали газетчики. Они должны были заметить полицейскую машину возле ранчо Джакобсов. Ния прочитала вслух:

– Жизнь – более странная штука, чем вымыслы на съемочной площадке кинокомпании «Визион-фильм», расположившейся вблизи Санта-Фе. Выходящие из ряда вон случаи и бедствия, посыпавшиеся на съемочную группу при создании фильма «Мертвая жара», начинают повторяться в новой картине Леонарда и Мирины Джакобс с Нией Уайтт, Джеком Дризером и Тэсс Джуран в главных ролях.

– Леонард взбесится от злости из-за статей, – сказала она и продолжала чтение.

– Пресса – это что-то вроде средства устрашения, – сказал Харм. – Все разговоры о взрослой охране и прочее. Может, этого достаточно, чтобы отпугнуть парня?

Ния сложила газету и засунула ее в папку, лежащую у нее на коленях.

– Мне кажется, наоборот. Словно только сейчас включили прожектора. Кто был тот парень, пожелавший, чтобы Джоди Фостер влюбилась в него? Иногда именно внимания средств массовой информации и хотят эти ненормальные. Псих? Убийца-маньяк? Зато теперь весь мир наблюдает за нашим скромным авангардистским фильмом. Вот так и произошло после смерти Робин. Пресса подняла бучу и раздула шумиху. Все с ума посходили. Вы же видите статьи, что дал вам Леонард.

– Разве это не приносит пользу бизнесу? – спросил Харм.

– Да, – усмехнулась Ния. – Если переживете.

Ния закрыла глаза и больше они не говорили.

Приближаясь к Эспаньоле, Харм увидел машины, выстроившиеся по обеим сторонам дороги возле съемочной площадки. Несколько патрульных машин штата Нью-Мексико, полицейские из Санта-Фе и Эспаньолы. Одна из машин блокировала вход на стоянку возле мотеля. Там же находился телевизионный автофургон с тарелкой спутниковой антенны – телестанция Альбукерке, рядом фургон седьмого канала Лос-Анджелеса.

– Какие сцены вы снимаете сегодня?

– Взгляни только на этот чертов цирк, – пробормотала Ния.

Харм втиснулся за черным автофургоном, стоявшим у полицейской баррикады.

Ния повернулась к нему.

– Думаю, свадьбу. Но работая с Леонардом, никогда нельзя ничего сказать с уверенностью.

Ния опустила стекло, ожидая пока полиция разберется с фургоном. Было прохладно, она натянула кожаную куртку, закурила сигарету. Она выдыхала дым и читала свои записи.

Харм украдкой взглянул на нее. Он почувствовал, как она уходит в роль. У него было ощущение, будто рядом с ним сидит другая женщина. Интересно, какая она, когда не работает? Некоторые люди преуспевают на кризисных состояниях, хоть и отрицают. А она ведет подобный образ жизни многие годы. Невозможно по-настоящему удержать, понять ее. Но ничто иное, как загадочность, делает ее столь привлекательной, Она легко поддается переменам настроения, очень подвижна. Вот она уже совсем опустошена, готовит в себе место, которое должна занять Кристина. Интересно, кто именно отдавался ему сегодня ночью – Ния или Кристина?

Пока они ждали, Харм написал на карточке: «Мирина. Какие жестокие сцены будут в предстоящих кадрах? Когда будет сниматься эпизод с поездом?»

Со стоянки к ним подходила Сюзанна Сколфильд. На ней были замшевые брюки, белая блузка, бусы из самоцветов, волосы оттянуты назад черным обручем, темно-красная помада, солнечные очки. Она улыбнулась и сделала Нии знак рукой, приглашая подойти. Ния дотронулась до плеча Харма.

– Сегодня вы будете поблизости?

Он кивнул.

– Я плохо спала прошлую ночь. Лицо не очень опухло?

– Да, есть припухлость на левой щеке, – он мягко коснулся пальцем, – вот здесь.

Она улыбнулась раз, потом другой.

– Вы даже не представляете, как приятно это чувствовать.

– Что?

– Просто такое обращение. То, что вы меня поддразниваете. Временами мне опять тревожно. Приятно осознавать, что кто-то есть рядом.

Она вышла из джипа и захлопнула дверцу.

– А где вы, Ния? – спросил он.

Она обернулась, взглянула на него, сигарета сбилась в угол рта. На секунду-другую ее глаза стали испуганными, потом она нахмурилась.

– Кристина, – увидел Харм.

– Кто я? – спросила Ния.