Теруэль и Сарагоса, 1484-86 гг.

В доме Хуана Гарееса де Мареильи ненависть охотилась за своей жертвой. Марсилья, будучи аристократом, жил в далеком арагонском городе Теруэль. Стыдясь своей бедности, он женился на Брианде, дочери всесильного местного торговца Хайме Мартинеса Сантанхеля.

Марсилья ненавидел родню со стороны жены. Это происходило в те времена, когда подобное повседневное отвращение можно было довести до крайности — постараться, чтобы врагов сожгли…

В мае 1484 г. в Теруэль прибыл новый инквизитор Хуан де Солибера. «Комитета по встрече» не было, но местные власти пришли в ужас. Возможно, они знали, что в некоторых частях Кастилии возникло сопротивление введению трибуналов инквизиции. И в Теруэле решили последовать этому примеру. Ведь в королевстве Арагон великое множество крупных и красивых городов. Почему в качестве первого пункта для размещения нового учреждения выбрали их далекое селение, расположенное в голых холмах? Какие выводы следовало сделать после увольнения старых инквизиторов и введения новых?

Руководители города писали об опасениях: «Инквизиция вызовет такой же хаос, как в Кастилии, а инквизиторы могут ввести точно такие же гнусные процедуры, которые они использовали там, нарушив все законы».

Но не все испытывали страх. Кое-кто, подобно Марсилье, почувствовал возможность реализовать свою ненависть.

Однако с самого начала Марсилья оказался в меньшинстве. Городские власти получили поддержку, поскольку в своем сопротивлении они выступали не только за местную автономию. Возможно, руководство почувствовало, что новая инквизиция, предназначенная для преследования людей, которые родились иными, разрушит хрупкую культурную структуру. Именно культура делала город таким, каким он был.

Население Теруэля представляла разнородную смесь. В дополнение к христианам, которых было большинство, существовало крупное сообщество потомков евреев, обращенных в христианство — конверсос (conversos). В период между 1391 и 1413 гг. таких обращений произошло множество. Некоторые из конверсос сделались христианами добровольно, некоторые — принудительно. Дети и внуки этих обращенных, как правило, искренне исполняли заветы веры. Но они сохранили и ряд культурных традиций своих предков-иудеев.

В дополнение к конверсос в городе Теруэль имелось много обращенных мусульман, которые перешли в христианство вместе с евреями, прослушав проповедь св. Винсента Ферреры в начале XV века. Эти обращенные (известные как мориски — moriscos) отказались от мавританских одеяний. Они больше не говорили на арабском языке и полностью ассимилировались в обществе.

Прибытие инквизитора вызвало панику. В течение ряда лет в Испании создали инквизицию с целью выявления якобы «плохих христиан» среди конверсос. Это произошло за три года до проведения в Севилье первого аутодафе.

Сочетание собственного страха и сопротивления местных чиновников привело к тому, что после появления в городе Теруэль Солибера немедленно закрылся в монастыре на три недели, исключив возможность проведения обрядов посвящения в должность. Затем ему пришлось перебраться в ближнюю небольшую деревню, откуда он благочестиво предал анафеме магистрат.

Власти ответили инквизитору со вкусом: открыто высмеивая инквизиторскую процедуру, они устроили огромный костер, в середине которого установили столб. Но он использовался не как место для сожжения еретиков. Вокруг костра уложили камни, которые бросали в каждого, кто появлялся в городе с королевскими письмами или указами, поддерживающими инквизицию.

Марсилья организовал отряд для защиты инквизитора и нанесения ответного удара. Для начала он позаботился, чтобы Солибере предоставили вооруженную охрану. Затем аристократ использовал охрану, чтобы арестовать сопротивляющихся чиновников Теруэля (все они были отправлены в отставку).

Марсилью возвели в чин капитана города. Ему приказали взять под контроль Теруэль, назначить новых чиновников и создать условия для работы новой инквизиции.

В марте 1485 г. Марсилья занял город, а инквизиция приступила к работе. В августе состоялось первое аутодафе — сожгли два изображения конверсос. Самым важным из «преступников» оказался Хайме Мартинес Сантанхель — шурин одного из чиновников, который оказал сопротивление инквизитору Солибере годом ранее. Двух сыновей Сантанхеля сожгли заживо, а одного — символически (в изображении).

Хайме Мартинес Сантанхель, как мы помним, был тестем Марсильи, его сыновья — шуринами Марсильи.

С помощью инквизиции вельможа осуществил уничтожение родственников со стороны жены. Он заодно оказал поддержку учреждению, которое новые монархи Арагона и Кастилии Фердинанд и Изабелла (царственные католики) выдвинули на первый план во внутренней политике. Подобного оказалось вполне достаточно, чтобы Марсилья быстро поднялся в звании.

Достаточно быстро события в городе Теруэль повторились в Сарагосе, столице королевства Арагон, расположенной на берегах реки Эбро. Сарагоса славилась благородством дворян и красотой женщин. В 1492 г., всего за восемь лет до завоевания Испанией Гранады, в городе располагался большой квартал, где жили мавры. Там работал маслобойный пресс, находилась действующая мечеть. Путешественники часто восхищались домами города, построенными из тонкого красного кирпича в римском стиле, а также рядом церквей Сарагосы.

Но вскоре пролилась кровь. Слухи о событиях в Теруэле начали доходить до города. В общине конверсос нарастала злоба. Достаточно плохо, что инквизиция начала работать в Кастилии. Но кто такой этот Марсилья, чтобы уничтожить дона Хайме Мартинеса Сантанхеля из Арагона! Сомнений быть не может, этот отважный защитник инквизиции женился на Брианде только ради ее денег, денег конверсос! Он презирал жену, хотя, возможно, ее семья пренебрежительно относилась к Марсилье, похваляясь своим богатством в сравнении с его хваленым благородством… и бедностью.

Но за злостью пульсировал страх. За то, что Марсилья уже сделал, мог последовать удар. Однако при наличии инквизиции появлялась перспектива получить власть…

* * *

Сотоварищем Солиберы по инквизиции был Педро де Арбуэс. Арбуэс родился в 1441 г. недалеко от Сарагосы. Он учился в Италии (в Болонье), а затем поднялся по служебной лестнице в церкви. В 1484 г. его вместе с Солиберой сделали инквизитором.

Преданность Арбуэса идеологии своего времени проявилась в речи при посвящении в должность, произнесенной перед советом инквизиции в Сарагосе.

«Наша цель, — сказал он, — заключается в том, чтобы наблюдать за виноградной лозой церкви, словно внимательные стражи, вырывая ересь из сердца религии… При внимательном рассмотрении видно: все, что кажется ужасным на первый взгляд, представляет собою милосердие… Разве можно сомневаться: то, что в этом трибунале может показаться жестокой справедливостью, на самом деле является лекарством, предопределенным милосердием ради здоровья преступников?»

С помощью Арбуэса и Солиберы инквизиция приступила к работе в Арагоне. После зачтения эдиктов веры народ начал следовать первому мятежному примеру города Теруэль. И католики, у которых в родословной не было евреев или мусульман (так называемые «старые христиане»), и конверсос стали роптать против инквизиции в Сарагосе. К конверсос присоединились члены дворянских семей и самые богатые люди города, которые жаловались: новая инквизиция действует, нарушая законы Арагона, конфискуя имущество и храня в тайне имена свидетелей. Эти две вещи оказались «совершенно новыми, ранее никогда не виданными и крайне предосудительными для королевства».

К февралю 1485 г. негодование достигло такого уровня, что некоторые конверсос решили предпринять нечто немыслимое: убить опасного Арбуэса.

Заговор тайно подготовили в доме лидера конверсос Луиса де Сантанхеля. Голову Арбуэса оценили в 500 флоринов, выбрали команду из шести убийц. В смешанную группу входили конверсос (отца одного из них, Хуана де Эсперанде, инквизиция уже посадила в тюрьму) и «старые христиане», включая Видаля Дуранцо, слугу гасконца Хуана де Абадии, еще одного убийцы.

Идея заключалась в том, что в случае убийства Арбуэса другой инквизитор не осмелится занять его место.

Поползли слухи. Первое аутодафе (сожжение) в Сарагосе произошло в мае. Следующее состоялось в июне. Обстановка в общине конверсос накалялась. Понимая, что существует заговор, Арбуэс стал носить нательную кольчугу и металлический шлем под головным убором. Однажды ночью Хуан де Эсперанде попытался подпилить один из стержней в решетке окна, пока инквизитор спал. Его заметили, но убийца скрылся в темноте.

Ночью в среду 14 сентября 1485 г. убийцы собрались перед собором. Трое из них вошли через главный вход, трое — через ризницу. Им было известно, что этой ночью доминиканец Арбуэс придет на полуночную литургию.

Ближе к полуночи в капелле стали собираться священники собора. Арбуэс появился из ризницы в одеянии священника, в руке он держал фонарь.

Инквизитор приблизился к группе священников. Он опустился на колени перед кафедрой слева и начал молиться.

Видал Дуранцо, выскочив из темноты, нанес кинжалом инквизитору удар кинжалом в спину с такой силой, что пробил кольчугу и вскрыл яремную вену. Эсперанде (вероятно, из-за слишком сильного перевозбуждения, вызванного возможностью отомстить за отца) нанес слабый удар и лишь поцарапал руку Арбуэса. Дуранцо ударил еще раз.

Шлем упал с головы Арбуэса, инквизитор рухнул на пол.

Арбуэса унесли домой. Он умер перед рассветом.

Новость моментально распространилась повсюду. По всему городу пронесся клич: «А fuego con los conversos!» («В огонь вместе с конверсос!»)

Только благодаря вмешательству дона Алонсо де Арагона, вице-короля и архиепископа Арагона, появившегося верхом на коне в толпе, чтобы успокоить ее, квартал конверсос удалось спасти от факела. Приняли решение, что виновных накажет инквизиция, но квартал не будет сожжен дотла.

Расследование началось сразу же. Небезызвестный великий инквизитор Томас де Торквемада направил трех инквизиторов вместо одного Арбуэса. Допросили главных подозреваемых. Одним из тех, кого схватили, оказался Дуранцо. После пыток он дал признательные показания. Ему пообещали помилование, если он назовет имена сообщников, и арестованный выдал всех. Закончив, он потребовал помилования. Ему сообщили: в отличие от всех остальных заговорщиков ему не отрубят кисти рук перед тем, как повесят, растянут и четвертуют. В этом-то и будет заключаться помилование.

Так начались костры в Сарагосе. В 1486 г. там провели не менее четырнадцати аутодафе: сожгли сорок два живых человека, а еще четырнадцать — символически. Для увеличения страха в обществе и более глубокого воздействия аутодафе на публику великий инквизитор Торквемада приказал: за две недели до проведения каждой казни конные глашатаи должны публично объявлять об этом событии по всему городу.

Так инквизиция впервые превратила аутодафе в настоящее общественное мероприятие. Начался тотальный террор против общин конверсос. Многим пришлось бежать.

Среди жертв оказались трое предков французского философа Мишеля де Монтеня — Хуан Фернандо Лопес де Вильянуэва, его сын Мизер Пабло и их кузен Рамон Лопес. Остальная семья бежала во Францию, в Антверпен и Лондон. Но страх сохранялся еще в течение нескольких последующих поколений.

После этих событий в Сарагосе гнев народа на инквизицию прорывался редко, его сдерживал страх. Но даже до того, как злоба затуманила сознание людей, конверсос не оказались одиноки в своем недоверии к новому учреждению. Это показали события в Теруэле и первоначальная реакция в Сарагосе. Подозрительность и сопротивление, которыми встречали инквизицию, возникли, поскольку она стала особой организацией, которая стала по-новому обращаться с народом.

Это обращение казалось чрезмерно жестоким. Но прошло совсем немного времени, и жестокое обращение стало казаться нормальным, а страх перед новым учреждением превратился в образ жизни.

Испания во время правления католических королей была уникальной страной Европы. Евреи прибыли туда еще до рождения Христа. А со вторжением мавров в 711 г. из Северной Африки произошла крупномасштабная миграция. Даже после освобождения ее христианами, одержавшими самые решительные победы в середине XIII века, Испания благодаря смеси культур оказалась ближе к мусульманскому обществу, чем вся остальная Европа.

Физическая география могла бы привязать Иберию к землям севернее Пиренеев. Но в те времена представления о пространстве с географической точки зрения были ограниченными. То обстоятельство, что Испанию воспринимали как исламское пространство, оказалось значительно важнее. Гости из Северной Европы видели наследие конвивенсии (многовекового совместного проживания христиан, евреев и мусульман на полуострове). Они считали испанцев смешанной категорией людей, живущих в одном месте.

Например, представляло интерес, как люди одевались.

Собирались ли женщины Испании пойти на званый вечер или занимались домашней работой, они покрывали голову токадо. Это свободный головной убор с накидкой (иногда из бархата, иногда из сатина), которая спускалась на шею. Большинство женщин предпочитали для своих одеяний шелк, изготовлении которого восходило к традициям мавританской Андалузии.

Мужчины во второй половине XV века предпочитали одеваться в мавританском стиле. Во времена правления Энрике IV (1454–74) этот обычай оказался настолько распространенным, что «тот, кому удавалось лучше всех подражать маврам, больше остальных угождал королю». И в 1497 г. король Фердинанд явился в Бургос со своей свитой вельмож, одетых точно в таком же мавританском стиле. Они прибыли на празднование помолвки принца Хуана.

Аксессуары в мавританском стиле для мужчин включали сайо — нательный плотно облегающий костюм типа комбинезона, на который надевали остальные предметы одежды. Имелись и плащи с капюшонами (двух типов — альборноз и капеллар).

Всем остальным европейцам казались экзотическими даже испанцы-христиане. Секретарь барона де Росмитала, посетивший Бургос в середине XV века, сообщил о доме дворянина-христианина, где все женщины были «роскошно одеты в мавританском стиле, соблюдали мавританские обычаи в своей одежде, в еде и в напитках… Они прекрасно танцевали в мавританском стиле. Все были смуглыми, их глаза — черные».

Присутствие мавров более семи столетий (большую часть этого времени они занимали господствующее положение) оставило в Иберии глубокий след, который не смогло уничтожить завоевание Гранады в 1492 г. Напротив, даже наиболее распространенное в настоящее время испанское восклицание «Оле!» происходит от арабского «Ва-л-лах!» («О, Боже!»)

Культурных пересечений имелось множество. В Кастилии евреи часто спонсировали христиан при крещении, христиане отвечали тем же при еврейских обрядах обрезания. В XIV веке христиане брали с собой своих друзей-мавров на мессу и даже нанимали мусульманских уличных музыкантов для исполнения музыки в церквях во время всенощного бдения. Даже в конце XV века христиане и евреи учили своих детей жить среди другой религиозной группы, что и продолжалось многие годы. Случалось и так, что евреи принимали ислам, а мусульмане — иудаизм.

Хотя на сексуальные отношения между людьми разной веры был наложен запрет, однако такое встречалось довольно часто. В 1356 г. король Арагона пожаловал местному монастырю полномочия судить женщин-мусульманок, пойманных во время занятия любовью с христианами в данной местности. Но в следующем году пришлось внести изменения, чтобы не включать в этот указ женщин, которые «совращали» самих монахов.

Несмотря на участие в жизни друг друга, между людьми трех конфессий всегда существовала напряженность. Она будто бы ждала момента, когда экстремисты позволят ей вырваться на волю. Мусульмане и христиане пользовались банями в разные дни. Христианам не разрешалось переходить в ислам или иудаизм. В конце XV века было оказано значительное давление, чтобы отделить евреев и мусульман в городах от христиан. Начали возводиться искусственные барьеры.

К концу XV века, когда в Арагоне вокруг инквизиции возникли трения, три сообщества выполняли совершенно разные функции в испанском обществе. Христиане были чиновниками, церковниками и бойцами. Евреи — ремесленниками, финансистами и интеллектуалами. Мусульмане — как правило, сельскохозяйственными тружениками и ремесленниками.

Это общество отличалось тем, что род занятий в нем определяла вера, что привело к сокрушительным последствиям все испанское общество, когда из него исключили представителей двух конфессий.

В Испании после ее освобождения от мавров военизированная природа христианского общества создала национальный характер, который отличался крайней вспыльчивостью.

«Они горды, думают, что никакая другая нация не может сравниться с их собственной, — писал один итальянский путешественник. — Они не любят иностранцев, обращаются с ними крайне сурово, готовы взяться за оружие быстрее, чем любой другой христианский народ. Великолепно владеют оружием, очень быстро работают им, отличаясь ловкостью и знанием дела. Испанцы ценят честь до такой степени, что готовы скорее умереть не задумываясь, чем запятнать ее».

Подобные характеристики весьма проблематичны. Общая склонность людей к агрессии быстрее бросалась в глаза в Испании благодаря триумфу воинского сословия во время освобождения Испании. Произошло завоевание всей страны (кроме Гранады) для христианского мира. Но в XV веке началась серия гражданских войн. Севилью взяли в 1471 г. соперничающие сторонники герцога Медины Сидония и маркиза Кадиса. Фракционизм вылился в гражданскую войну, которая бушевала в Андалузии в течение четырех лет.

Ситуация оказалась весьма скверной. Как утверждал летописец Бернальдес, «просто невозможно описать муки короля Энрике IV в то время». Города были разрушены, сокровища короны — разграблены, а королевские ренты взлетели на невиданный ранее уровень.

Чтобы Испания смогла выжить, агрессию следовало направить на какого-нибудь внешнего врага. Требовался объект, на который можно потратить всю эту разрушительную энергию.

Сомнительные группы общества часто считают опасными. В напряженные времена они могут стать объектом насилия и жестокости.

Именно такой группой и оказались конверсос. Хотя теперь они и находились в категории христиан, но еще совсем недавно принадлежали к категории иудеев. И до них оказалось довольно легко добраться, чтобы уничтожить.

Толедо, 1449 г.

26 января 1449 г. по Толедо проехал дон Альваро де Луна, особый констебль короля Кастилии Хуана II.

Луна был человеком небольшого роста с необыкновенно маленькой головой. Но он оказался великолепным наездником и талантливым бойцом. Этот вельможа сделался самым могущественным человеком в Кастилии.

Луна отправился в путь, чтобы сражаться за дело Хуана II с арагонцами, которые напали недавно на его страну. Оставив позади желтеющие равнины, переправившись через реку Тахо, въехав в город и поднявшись по крутым ступеням наверх, к площади Сокодовер, он потребовал от Толедо на военную кампанию один миллион мараведи.

Жители Толедо пришли в ярость. Заподозрив в подстрекательстве богатого конверсо, сборщика налогов Алонсо Кота, толпа собралась на следующий день после отъезда Луны. Горожане разграбили квартал Магдалена, где жили самые богатые конверсос. Началась охота за козлами отпущения.

Едва ли Луна был популярной фигурой в Толедо. Оправдывая мятеж перед королем Хуаном, мэр (алькальд-майор) Толедо Перо де Сармиенто рассказал, как в течение последних тридцати лет этот феодал «ежедневно тиранил и начисто опустошал Ваше королевство, узурпировав власть и славу Короны, присвоив себе право управлять и командовать». Около Толедо, как продолжал Сармиенто, Луна уничтожал виноградники и плантации, убивал или захватывал местных жителей, сжигал их дома, «воюя с нами, будто мы — мавры». Однако самое страшное преступление Луны заключалось в том, что он продавал общественные места самому богатому участнику торгов, открыто заключал сделки с конверсос, «которые в большинстве своем были неверными и еретиками, исповедовали иудаизм и были иудеями (тайными евреями, хотя внешне и претендовали на то, чтобы казаться христианами)».

Хуан II был одним из самых слабых королей, которые правили Кастилией в течение длительного периода времени. Высокий, светловолосый и бледнолицый, он больше интересовался чтением, охотой в лесах, пением и игрой на музыкальных инструментах, но не управлением. Монарх передал повседневное управление делами королевства Луне, в чем и заключалась причина возмущения. Говорили, что Луна стал богаче, чем все вельможи и епископы Испании, вместе взятые. Если около его собственных владений появлялся город или любая недвижимость, Луна должен был взять ее. Поэтому «его владения разрастались, словно чума».

Таково было положение дел в королевстве, когда Луна прибыл в начале 1449 г. в Толедо. Власть во времена правления Хуана II действовала удивительно целенаправленно. Происходила охота на ведьм, на воображаемых врагов. Кое-кто старался, действуя в сговоре, ограбить других. Таким стало предвестие инквизиции. Слабость короля довела до появления опасных прецедентов.

Санкционируя мятеж против конверсос Толедо, алькальд Сармиенто должен был найти оправдание для своего поведения. Более того, нападение на конверсо Кота, который являлся союзником Луны, перешло в плохо завуалированную атаку против самого короля. После прибытия Хуана II Сармиенто отказался впустить его. Вместо этого королевский отряд обстреляли из луков и забросали камнями, подобранными в скалах, на которых возвышался город.

После этого Сармиенто вышвырнул из города огромное количество дворян, дам, монахов и монахинь.

Для всего следовало найти оправдание. Алькальд, опираясь на первоначальный мятеж, состоявшийся 27 января, нашел его в конверсос.

5 июня 1449 г. алькальд опубликовал так называемый «Сентенция-Эстатуто» по поручению города. В этом документе он рассказал, как конверсос резали ягнят в Великий Четверг на Страстной Неделе, ели мясо и «совершали другие виды еврейских обрядов и жертвоприношений». Мало того, недавно они собрались и тайно сговорились захватить город и уничтожить «старых христиан».

Учитывая незаконно присвоенную власть, направленную против христиан, а также сомнения в искренности их христианской веры, конверсос запретили занимать все официальные посты в городе и выступать в качестве свидетелей. Только те, кто доказал свою «лимпеза де сангре» («чистоту крови», отсутствие любых примесей еврейства крови в своей родословной), мог занять пост в государственном учреждении.

Доводы повстанцев в Толедо не имели никакой силы. Если Луна был таким тираном, что заставил конверсос мучить и притеснять «старых христиан», то совершенно невозможно, чтобы они были всесильны в городе. (Ведь по этой версии злодеи-конверсос несли ответственность перед Луной). А если конверсос все же были всесильны, то Луна не мог оказаться настолько страшным узурпатором.

Более того, обвинение в том, что конверсос были кровопийцами-финансистами — это дикое обобщение. Ведь подавляющее их большинство в Толедо и других городах Испании не работали в области финансов, они становились ремесленниками и мастеровыми. Как и случается в истории с поисками козлов отпущения, деятельность меньшинства перенесли на всех без исключения. Несостоятельность аргументации дает основания полагать: религиозные «огрехи» конверсос (которыми и предполагалось оправдать статут, введенный против целой общины) были если не просто фальшивкой, то преувеличением. Оно потребовалось, чтобы мятежники смогли принять собственную политическую повестку дня.

Если религия имела огромное значение для развязывания насилия против конверсос, то трудно понять, почему после погромов 1391 г. евреи смогли мирно жить в Испании XV века. Они мигрировали в Испанию и из Португалии, и из Северной Африки, чтобы присоединиться к еврейским общинам. Многие конверсос действительно сумели подняться на властные позиции в церкви, стали безупречными христианами. Находясь в ясном сознании, нельзя предъявить всем им одни и те же обвинения.

Но одно из решающих отличий между евреями и конверсос заключалось в том, что евреи в XV веке были сельскохозяйственными тружениками и жили в небольших городах. А конверсос собирались в крупных городских центрах, где были сосредоточены власть и сила.

Поэтому недовольство, направленное на конверсос, можно приписать лишь враждебному отношению к новому сосредоточению власти в городах.

В 1449 г. мятежники в Толедо выдвинули несколько оправданий нападения на квартал конверсос, а также ограничения и поражения общины в правах. Но эти оправдания кажутся взаимно несовместимыми. Они служили лишь для демонстрации того, что атакой руководит иная, теневая повестка дня. В пыльных и дальних городах средневековой Испании, населенных забитыми жителями, цепочка событий, которая привела к учреждению инквизиции, началась с изобретения фиктивной угрозы. Так появилась первая великая ложь из огромного числа.

Насилие против конверсос распространялось с огромной скоростью. Всего через две недели после публикации статута Сармиенто в Толедо, 18 июня 1449 г. конверсос ближнего города Сьюдад-Реаль во главе с Хуаном Гонсалесом, «точно зная, что в этот раз их ограбят», сформировали ополчение в составе 300 человек. Они прошли маршем по городу, крича, что сперва сожгут Сьюдад-Реаль до основания, а уж затем их удастся пустить по миру.

Это отчаянное действие предвещало события 1485 г. в Сарагосе. Оно просто спровоцировало противников. Мятеж разразился во вторник 8 июля; квартал конверсос обобрали и разграбили.

Насилие над конверсос стало отличительной особенностью жизни в Кастилии в течение следующих тридцати лет. В 1474 г. вновь в центре внимания оказался Сьюдад-Реаль. Новый мятеж начался 6 октября. «Толпа, появляющаяся из домов и монастырей, убила пятнадцать человек, захватив имущество жертв, забрав все драгоценные ювелирные изделия и товары. Не было оставлено никакого имущества, никаких припасов, к которым грабители не притронулись бы. Они угоняли скот с полей вокруг города, сожгли много припасов и дома… И когда конверсос отступили, умоляя главного судью, чтобы им предоставили убежище в алказаре (крепости) города, толпа с боем ворвалась в алказар, разбив его башни. Грабители убили многих людей, а тела выбросила в пещеры и на поля — собакам на съедение».

Всех конверсос, которых толпа находила, уничтожали на месте.

Но ненависть не может быть всеобъемлющей. Восемь конверсос укрылись в доме «старого христианина» Педро де Торреса, который спрятал их, спасая этим людям жизнь.

Насилие, направленное на конверсос, трудно оправдать без хорошей аргументации. На радость восставшему населению из «старых христиан» утверждалось: конверсос совершили много прегрешений. Их враги рисовали красочные произвольные картины: мол, «обычаи и ритуалы этих людей в годы до учреждения инквизиции ничем не отличались от обычаев самих вонючих евреев».

Но если христиане ненавидели конверсос, то евреи вряд ли больше любили их. Раввин из Северной Африки в середине XV века неоднократно заявлял, что конверсос вошли в христианскую жизнь, при этом рассматривая их как обращенных добровольно. В Испании евреи лжесвидетельствовали против них, когда уже была учреждена инквизиция.

Так что конверсос находились в незавидном положении, рассматриваемые в качестве евреев христианами и в качестве христиан — евреями. Причем и одни, и вторые считали конверсос сомнительной группой, от которой следовало бы избавиться.

Каждый ненавидел их. Но невозможно сделать общее заключение относительно веры конверсос. Семьи распадались, разделенные пополам. Одна вдова в 1470 г. потребовала в своем завещании, чтобы ее дочь-христианка Маргарита и сын-иудей Видаль «помирились друг с другом и жили в мире, в единстве и любви». В некоторых семьях муж-мог исповедовать иудаизм, а жена — оказаться христианкой. Некоторые конверсос делали обрезание и соблюдали еврейские посты. Но так поступали не все.

В одном из сатирических произведений конверсос изобразили с крестом в ногах, Кораном на груди и Торой в голове. Таково свидетельство двусмысленности и странности навязанного им положения аутсайдеров, которое конверсос вынужденно занимали.

Карикатура на жизнь конверсос, выпущенная их врагами, была далека от истины. На тот период не имелось никаких данных о тайном и подрывном исповедании ими иудаизма. Отметим, что те конверсос, которые продолжали придерживаться обычаев иудаизма, часто делали это скорее из культурных, чем из религиозных соображений. Многие из них, и мы должны помнить об этом, были детьми людей, принявших христианство в качестве лучшей веры (см. начало главы).

И действительно, в тех случаях, если имелись доказательства активного исповедания иудаизма среди конверсос, это объяснялось лишь тем, что его вызывали преследования «тайных иудеев». Но когда более мягкий подход мог бы привести к истинной ассимиляции, само преувеличение лишь предполагаемого «мятежного» поведения меньшинства фактически создавало идеологическую угрозу. Именно ее и должна была искоренить инквизиция, предположительно для того и созданная.

Севилья, 1477-81 гг.

Задумаемся о действиях благочестивого архиепископа Сантьяго-де-Компостелы Родриго де Луны, изнасиловавшего молодую девушку, о которой он должен был заботиться перед ее свадьбой. Или об огромном зеленом пламени, появившемся на небе, о камнях, лавиной обрушившихся на равнины Старой Кастилии перед самой смертью Энрике IV в 1474 г. Или о любопытном и необычном поведении любимых львов Энрике IV: самый молодой из них набросился на главного зверя и разорвал его.

Зловещие предзнаменования имелись повсюду. Верующие выходили на процессии. Они давали обеты, стремясь отвести опасности, окружающих их повсеместно. Но знамения судьбы становились еще страшнее. 29 июля 1478 г. случилось самою ужасное из них — полное солнечное затмение. Свет померк, на небе появились звезды, будто наступила ночь. Народ ринулся в церкви… Оказалось, что Испания стоит на пороге страшного террора.

Источник надежды был только один: правление католических королей, которые захватили власть над Кастилией в 1476 г. Фердинанд был среднего телосложения. Его манеры колебались от суровости до веселости.

Изабелла стала королевой Испании после смерти своего единокровного брата Энрике IV. Она была высокого роста и хорошо сложена.

Изабелла предпочла Фердинанда всем остальным претендентам — вероятно, из любви к нему. Большую часть своего замужества она спала со своими горничными и дамами из свиты во время отсутствия мужа, чтобы поддержать репутацию верной супруги. Королева любила носить вердугос — очень широкие юбки на жесткой раме, которые возмущали церковников до глубины души. Личный исповедник Изабеллы Фердинандо де Талавера так говорил об этом в 1477 г.: «Тщеславные и совершенно бесполезные, недостойные и бесстыдные, потому что открывали ступни и ноги, делая их доступными для посторонних взглядов…»

Как только Фердинанд стал наследником короны Арагона, а Изабелла получила власть в Кастилии, появилась надежда, что они вдвоем смогут объединить Испанию и покончить с ее раздробленностью. Однако в народе шептали: королева больше доверяет своему придворному конверсо, а не «старым христианам».

В период кампании против конверсос в 1470-е гг. католическим монархам стоило обратить внимание на это обстоятельство, если они хотели получить всеобщую поддержку жителей Кастилии. Но первую возможность добиться осуществления своих замыслов Изабелла и Фердинанд увидели в Севилье.

В это время Севилья металась между мавританской и христианской самобытностью. Бросая вызов медлительной атмосфере старой Медины, повсюду возникали крошечные площади — всего их было более восьмидесяти. «Не имелось ни одного знатного человека в Севилье, у которого перед особняком не располагалась бы небольшая площадь. Не было ни одной церкви, рядом с которой не находилась бы одна или две площади». Город окружала огромная стена длиной более четырех миль, построенная мусульманскими правителями Алмохадами в XII веке. Стена защищала от внезапного разлива Гвадалквивира, но изолировала городское общество от садов, раскинувшихся в долине реки. Она напоминала о воинственности.

В 1477 г., через год после прихода к власти в Кастилии, Фердинанд и Изабелла отправились в Андалузию, чтобы попытаться покончить с гражданскими войнами, которые бушевали там с 1471 г. Приехав в Севилью, они остановились в старом мавританском алказаре, расположенном рядом с огромным собором. Каждый день королева восседала на высоком помосте, покрытом золотым покрывалом. Ниже с одной стороны располагались епископы и высшие аристократы, а с другой стороны — вельможи из королевского совета и двора.

В течение двух месяцев секретарь королевы приносил ей петиции с жалобами. Изабелла пыталась рассматривать их в срок до трех дней. Здесь она, получая сведения из первых рук, смогла понять, какая вражда раздирала эту область на части во время войн между сторонниками маркиза Кадиса и герцога Медины Сидония.

С Сицилии, подвластной арагонской короне, прибыл гость. Фелипе де Барберис, находившийся в составе старой (средневековой) инквизиции на Сицилии, предложил католическим королям учредить инквизицию в Испании. Его поддержал приор-доминиканец из Севильи Алонсо де Охеда. Последний настаивал на решительных действиях против конверсос.

В течение ряда лет идея о создании инквизиции, возникшая после ознакомления с заметками францисканского монаха Алонсо де Эспины, написанных в 1450-е гг., уже обсуждалась при дворе. Теперь идеи Эспины были встречены с пониманием. Говорят, что однажды вечером в пятницу католическим королям показали панораму города. Ни из одного дымохода в квартале конверсос не шел дым. Примечательным было то, что религия запрещала иудеям разводить огонь в священный день отдохновения (с вечера пятницы и до вечера субботы).

Фердинанд и Изабелла убедились. Они направили послов в Ватикан с просьбой рассмотреть их дело. 1 ноября 1478 г. папа Сикст IV выпустил буллу «Экзигит Синсерэ Девотионис Аффектус» («Exigit Sincerae Devotionis Affectus»), разрешив учреждение испанской инквизиции. В документе повторялась путаница, допущенная в Андалузии. В этой булле были смешаны религиозные и политические мотивы создания новой инквизиции: «Нам известно, что в различных городах ваших королевств в Испании многие из возрожденных крещением в святых водах по собственной доброй воле тайно вернулись к соблюдению законов и обычаев иудейской веры… Из-за преступлений этих людей и терпимости Святого престола, проявленной по отношению к ним, ваши королевства поражены гражданской войной, убийствами и бесчисленными болезнями».

Как в 1449 г. в Толедо, в этой булле затронуты явные политические и религиозные причины учреждения инквизиции. Вопрос связан не только с желанием Фердинанда похитить имущество конверсос или со стремлением папского престола распространить свое влияние на Кастилию. Силы модернизации, развивающие города, а также позднейшая экспансия в Америку вызвали несогласие и борьбу общества. Помехи следовало устранить. Монархи убедились в этом непосредственно в Севилье в 1477 г. Затем им предложили решение: необходимо насилие, направленное на конверсос, притом — с помощью инквизиции. Все это в сочетании с возобновленной атакой на мусульман Гранады, финансируемой частично за счет конфискации имущества конверсос, «вернувшихся в иудаизм», будет способствовать объединению христиан и покончит с раздорами, разделяющими их.

Ах, эта славная, отважная, замечательная Испания! Проходя мимо выбеленных каркасов имперских городов от Мексики до Перу, от Эквадора до Уругвая, можно только удивляться, как это засушливое дополнение к европейскому континенту смогло достичь столь многого за столь короткое время. Но оказывается, что все очень просто: великая держава, которой предстояло стать Испании, выработала чувство цели. И случилось это отчасти благодаря изобретению противника. Гонения на конверсос и освобождение Гранады позволили вновь появиться национальному единству и осознанию силы.

27 сентября 1480 г. назначили первых кастильских инквизиторов. Когда двое из них, Мигель де Мурильо и Хуан де Сан-Мартин, почти добрались до Севильи, местные проповедники и представители аристократии вышли из города, чтоб встретить их. Некоторые дошли даже до города Кармоны, находившегося на расстоянии, равном одному дню пути от Севильи, чтобы предложить дары и гостеприимство.

Такая радушная встреча должна была укрепить веру инквизиторов в то, что дело, порученное им, стало популярным начинанием. Власть и почести, оказанные инквизиторам в силу их положения, оказались тем, что этим людям никогда не приходилось испытывать ранее. В соборе Севильи зачитали эдикт милосердия, после чего началась легализованная война с конверсос.

Как только инквизиторы прибыли, многие бежали. Некоторые конверсос переправились через границу и ушли в Португалию, другие направились в Италию и Марокко, иные — в дальнее путешествие в Индию. Одним из беженцев стал Иегуда бен-Верга, который ушел в Португалию немедленно после учреждения инквизиции. Перед уходом он оставил в окне своего дома трех голубей, все оказались со сломанными крыльями. На первом, которого ощипали, а затем свернули шею, была записка. Она гласила: «Это те, кто остался и не успел уйти».

Записка на втором, которого ощипали, но оставили живым, сообщала: «Это те, кто прекрасно устроился».

Записка на третьей, здоровой птице с нетронутым оперением, гласила: «Это те, кто ушли первыми».

Многие разделяли чувства бен-Верги. Финансы пришли в упадок, когда народ бежал, забрав свои деньги. Изъятие капитала вызвало крах налоговых доходов. Кредиторы конверсос (многие учреждения церкви и иностранные торговцы) остались с большими долгами.

Говорилось, будто обстоятельство, что в Андалузии находились и евреи, усугубляло ересь конверсос. Поэтому евреев в 1483 г. изгнали из Кордовы и Севильи. Правда, инквизиция не имела власти над иудеями, как и над любыми представителями иных конфессий. Она могла преследовать только крещеных христиан, впавших в ересь против церкви.

Некоторые конверсос хотели бороться. В доме Диего де Сусанна, одного из самых важных купцов в Севилье, выходца из семьи, которая ранее прославилась в Толедо, собралась целая группа. В нее, например, входили Аболафия («процветающий»), который управлял таможней католических королей, Педро Фернандес Бенадова, один из самых старших фигур в кафедральном капитуле, семья Адальфе из Трианы, которая жила в замке на дальнем берегу Гвадалквивира.

Они говорили друг другу: «Неужели мы собираемся позволить им выступить против нас таким образом! Разве мы — не самые богатые люди в этом городе, любимые всеми жителями?! Надо организовать ополчение! Ты можешь поднять много людей, а ты можешь собрать еще больше… И если они придут, чтобы забрать нас, мы вместе с нашей охраной поднимем страшный шум, перебьем их всех, отомстим нашим врагам за самих себя…»

Но здесь подал голос старый еврей: «Дети, благородные люди! Думаю, что в моей жизни уже все готово. Но где ваши души? Хочу посмотреть на ваши души!..»

Заговор выдала дочь купца Сусанна, известная как «фермоза фембра» — «прекрасная дева». Она была истово верующей христианкой. Кажется, девушка поверила, что наставляет душу своего отца на путь истинный. Сусанна и всех остальных бросили в замок в Триане, который использовали в качестве инквизиторской тюрьмы, после чего начали произносить приговоры к сожжению. На первом аутодафе 6 февраля 1481 г. сожгли шесть человек.

Осужденных вывели босиком в желтых покаянных робах санбенито. В руках они держали свечи. Перед ними, охраняемыми стражами, вооруженными алебардами, шел доминиканец в своих черных одеяниях, держа зеленый крест инквизиции. Его сопровождали офицеры инквизиции по двое в ряду. За осужденными шли инквизиторы и доминиканский приор Алонсо де Охеда, который еще в 1477 г. подал идею создания организации католическим королям.

Перед собором Охеда прочитал проповедь. Когда он закончил, осужденных передали светским властям, ибо моральные устои инквизиторов не позволяли им самим сжигать людей. Затем шесть жертв королевский судебный пристав повел на квемадеро — место сожжения. Оно представляло собой подмостки в полях перед стенами Севильи, построенные для срочного проведения аутодафе. Эти подмостки просуществовали более 300 лет вплоть до XIX столетия, как и четыре огромных статуи по углам, известные как «четыре пророка». Статуи были полыми, осужденных помещали внутрь, обрекая на медленную смерть в пламени костров. Поэтому, даже если количество сжигаемых не оказывалось большим, страх легко вселялся в самое сердце общества.

После этого первого очищения следующее аутодафе состоялось 26 марта. Там сожгли семнадцать человек. К ноябрю за пределами города были сожжены 298 людей.

В период между 1481 и 1488 гг. только в одной Севилье сожгли не менее 700 человек. Еще 5 000 горожан вернули в лоно церкви, а их имущество конфисковали.

Севилья никогда не видела ничего подобного. Записи деяний инквизиции читаются как сатирические произведения.

«Воскресенье, 2 мая 1484 г. В этот воскресный день из церкви Сан-Сальвадор прошла процессия конверсос, возвращенных в лоно церкви. Они направлялись в монастырь Сан-Пабло с крестом Сан-Сальвадора. В процессии было 120 мужчин и 120 женщин, возвращенных в лоно церкви. Всем выдали санбенито. В этот день уволили Ребельедо, исполняющего обязанности священника. Его приговорили к пожизненному тюремному заключению.

9 мая. В этот воскресный день в час литургии в замок в Триане прошла процессия, состоявшая из 94 мужчин и женщин. Они были приговорены к пожизненному тюремному заключению как еретики… Их вели под звуки литании…» [192]

Замок не мог вместить всех приговоренных к «пожизненному тюремному заключению». Улицы заполнялись людьми, одетыми в санбенито, на груди и на спине которых были кресты. Все возвращенные в лоно церкви были обязаны носить их в качестве укора совести даже после явления на аутодафе.

В городе становилось тесно от осужденных и процессий. Плач стоял по Испании — той, которой она была, и той, в какую превращалась. Город, где еще совсем недавно конфликт становился вопросом политики, теперь получил шрамы от религиозной борьбы.

В результате возросли поляризация и фундаментализм, оправдываемый религией. Но они создали почву для появления кое-чего еще. Когда сожгли купца Сусанна, оказалось, что он умер христианином. Это дает основания полагать: доказательства тайного иудаизма группы конверсос являлись крайне недостоверными.

Более того, его покаяние означало, что торговца следует пощадить от смерти в огне. Такова была предшествующая практика инквизиции. Но подобные эксцессы показывают: религия стала лишь предлогом, а не руководящим мотивом.

Рассматривая с различных точек зрения решение католических королей учредить инквизицию в Севилье, принятое в 1477 г., трудно понять, имелся ли у них выбор. Человеческая натура склонна к созданию козлов отпущения во времена кризисов. Если Фердинанд и Изабелла не стремились бы стабилизировать обстановку в своих королевствах, они, несомненно, оказались бы первыми, кто пострадал от непрерывных мятежей и восстаний.

Новым в испанской инквизиции стали не гонения и преследования, а то, что все это наделили законным статусом. Кризис был спровоцирован модернизацией испанского общества в XV веке, а инквизиция сделалась первым современным институтом преследований в истории.

Народ чувствовал страх и недоверие к экономическим требованиям новой общественной системы, которая гарантировала, что конверсос должны оказаться среди первых жертв современного мира. Но пострадали не только крещеные иудеи. Спустя всего несколько недель после первого аутодафе на Севилью обрушилась эпидемия чумы. Среди самых первых жертв оказался Алонсо де Охеда — приор, который так усердно ратовал за инквизицию…

Сьюдад-Реаль, 1483 г.

К тому времени, когда инквизиция приступила к работе в Севилье, Сьюдад-Реаль, дальний город, расположенный на кастильской месете (плоскогорье) выжидал момента, чтобы взорваться. Если случайно заблудиться на равнинах, расположенных между северным городом Толедо и Кордовой на юге, то попадешь на выжженную обезвоженную и враждебную территорию. Эту враждебность природы можно легко усвоить и направить ее на своих друзей и соседей…

В апреле 1483 г. новая инквизиция учредила трибунал в Сьюдад-Реале. Уже закончились мятежи против конверсос 1474 г. Но на сей раз гонимым не позволят бежать.

Сразу после учреждения трибунала он принялся за активную работу. Палата инквизиции располагалась в оживленном районе. Если люди видели, как кто-то входил туда, то сразу начинали беспокоиться, на кого донесли в этот раз. Население знало: если самим подозреваемым добровольно не прийти в палату, чтобы заявить о том, что у них было (или могло быть) в сознании, то можно закончить свою жизнь в нищете. Так один донос приводил к другому.

Новый трибунал так напряженно работал, что выходные выпадали только на церковные праздники и те воскресенья, когда не проводили аутодафе.

Одно из первых дело было возбуждено против Санчо де Сибдада и его жены Марии. Они бежали из города за две недели до прибытия инквизиторов. Санчо был могущественной местной персоной, служил городским советником и сборщиком налогов. Врагов у него имелось во множестве.

Этого конверсо обвиняли в том, что он выполнял обязанности раввина, соблюдал еврейские праздники и насмехался над Иисусом. Санчо видели, когда он молился на древнееврейском языке в повозке, он якобы настаивал, чтобы люди приносили ему живых животных (как предполагали, обвиняемый намеревался убивать их по иудейскому ритуалу). В его дом приходили другие люди со всего квартала конверсос, чтобы молиться в башне.

Говорили, что другим религиозным лидером конверсос в Сьюдад-Реале была бежавшая Мария Диас по прозванию Церера. Многие свидетели говорили, что она соблюдала еврейский священный день отдохновения, зажигала свечу вечером в пятницу, отказывалась работать по субботам и никогда не ходила в церковь.

Правда заключалась в том, что доказательства причастности конверсос к иудаизму оказались чрезвычайно путаными. Например, в доме Хуана Алегре, сапожника, занимающегося ремонтом обуви, обнаружили молящегося на древнееврейском языке. В иудейский день отдохновения Хуан Фалькон, купец, занимающийся торговлей специями, читал древнееврейский молитвенник.

Но большая часть этих доказательств была растянута во времени до предела. Например, многие из показаний против семьи Сибдад и Цереры относились к событиям десятилетней давности, если не больше. (В деле Сибдад имелись и ссылки на историю тридцатилетней давности).

Еще один обвиняемый, Хуан Гонсалес Пинтадо, заплатил за алтарь и за статую Святой Девы в церкви Санто-Доминго. Многие священники утверждали, что видели его на литургии и на исповеди, что он ел свинину. Однако трагедия Пинтадо заключалась в том, что он служил секретарем Хуана II и Энрике IV. Поэтому по политическим, а не по строго религиозным причинам испанская инквизиция приняла решение отправить его на костер.

Так инквизиция в Сьюдад-Реале, наказывая далеко не всегда настоящих еретиков, сожгла столь же много истинных католиков. А заодно — и людей, чьи религиозные взгляды были смешанными. Но очень часто праведные католики оказывались среди основных жертв инквизиции. На самом деле, из судебных протоколов города следует: причиной множества дел становились зависть и семейные неурядицы. Эмоциональность показаний дает основания полагать, что некоторые из них сделаны с умыслом.

Например, на суде Санчо и Марии де Сибдад одним из свидетелей стала дочь этой семейной пары Каталина. Она дала показания о своей жизни в отчем доме много лет назад, когда была еще ребенком. Но девушка обвинила в исповедании иудаизма своего брата Диего и сестру Терезу.

В другом деле сын некой Каталины де Замора пришел в дом к своей матери, когда узнал, что в Сьюдад-Реаль прибывает инквизиция. Он сказал: «Послушай, ты, старая шлюха! Если здесь появятся инквизиторы, уж я постараюсь, чтобы тебя и твоих сестер сожгли как евреек! Я добьюсь, чтобы выкопали кости твоей жидовки-матери и тоже сожгли!»

И в том, что монах нищенствующего ордена этого города, отпустив грехи такого человека, очевидно, искренне полагал, что кровь этой семьи не гуще воды, есть лишь маленькое утешение. Безусловно, здесь творилось нечто значительное и страшное.

Некоторым даже трудно понять, как люди могут говорить и делать подобные ужасные вещи. Но легко представить возможную мотивировку: вероятно, сын Каталины де Замора постоянно возмущался тем, что его готовили к карьере священнослужителя, дающего обет безбрачия. Ему хотелось отомстить за это. Возможно, он ощущал, что семья не допускает его к остаткам культуры иудаизма, желал наказать других за стыд, который испытывал.

Безусловно, это были несчастные судьбы. Для некоторых преследование со стороны инквизиции в результате всех подобных злоключений оказалось последней каплей, переполняющей чашу терпения. Одна заключенная, Хуана Гонсалес, 29 ноября 1483 г. совершила самоубийство. Она бросилась в пруд перед домом, где ее держали под стражей, и утонула.

В период между 1483 и 1484 гг. в Сьюдад-Реале сожгли, как полагают, около пятидесяти человек. Это довольно большое количество для относительно некрупного изолированного города средневековой Испании.

Такие примеры ясно показывают причины отчаяния конверсос, которые приняли христианство, исходя из желания ассимилироваться. Но их отвергли те люди, с которыми им хотелось жить дружно. Многие суды (например, над Санчо де Сибдадом и Хуаном Гонсалесом Пинтадо) носили чисто политический характер. Но и в других случаях, когда люди исповедовались в своих грехах, их тоже сжигали.

Конверсос города Сьюдад-Реаль, очевидно, не были ни абсолютными последователями иудаизма, ни абсолютно верными католиками, они занимали различные позиции где-то между ними. Со временем эти люди, возможно, сумели бы полостью ассимилироваться в более широкую культурную среду. Те, кто действительно стремился стать иудеем, смог бы присоединиться в 1492 г. к исходу евреев из Испании в земли, где можно открыто исповедовать свою веру. Но конверсос Сьюдад-Реаля не предоставили такой роскоши. Бегство столь огромного количество людей из города сразу после новости о прибытии инквизиторов отражает одно лишь обстоятельство, что они знали: справедливый суд их не ждет.

Безусловно, так произошло и с Санчо и Марией де Сибдад. Известная пара бежала из темного сердца Кастилии в порт Валенсия. Они надеялись добраться оттуда до Италии. Судно вышло в море и плыло в течение пяти дней, но встречные ветры пригнали его обратно в порт. Беглецов арестовали и отправили обратно в Сьюдад-Реаль. Затем их перевели в Толедо (инквизиция прибыла в Толедо из Сьюдад-Реаля в 1485 г.) В следующем году Санчо и Мария де Сибдад стали первыми конверсос, которых сожгли на аутодафе в том городе, где впервые возникло движение против их сословия, на скалистом редуте, возвышающемся над равнинами…

Вероятно, религия всегда была театром. В апреле 2005 г., после смерти Иоанна Павла II и провозглашения его преемником Бенедикта XVI, охваченные безумием толпы народа на площади Святого Петра напомнили миру о зрелище, которое способна породить лишь вера. Всего через неделю после воскресной литургии посвящения Бенедикта XVI стала очевидна возможность управления этим «театром» со стороны власти. Толпы еще оставались на своих местах, на всех сиденьях вокруг площади лежали только что отпечатанные биографии Ратцингера (Бенедикта). Но духовность торжествовала над публичностью в огромном соборе с лучами солнечного света, затухающими в часто посещаемом нефе. Духовность мешает потенциальному переходу любого зрелища в беспорядки и насилие.

Папский престол всегда оказывал сдерживающее влияние на испанскую инквизицию. Сказывались его древняя история и постоянное предпочтение баланса сил. В 1481 г. Фердинанд, вновь убедившийся в успехе инквизиторов в Севилье, заменил папских инквизиторов в Валенсии на своих кандидатов — Христофора де Гвальбеса и Хуана Ортса. Услышав об этом и о жестокости инквизиторов в Севилье, папа Сикст IV, посчитав, что все они допускают радикальное отклонение от предшествующей процедуры ведения дел, принятой инквизицией, в январе 1482 г. выразил протест.

Постоянные доклады о зверствах инквизиторов и жалобы конверсос на несправедливость заставили папу пойти дальше. 18 апреля 1482 г. он выпустил новую буллу, которая предлагала подрезать крылья новой инквизиции. В этом документе Сикст IV подробно сообщил, как инквизиторы получали доносы от врагов и слуг обвиняемых, как они разбирали дела, исходя не из рвения к вере, а из стремления получить материальную выгоду и жадности, как в результате этого процедура утрачивалась легитимность. Эти пагубные примеры и печальные скандалы могли наблюдать все. Понтифик заявил: вместо всего этого новая испанская инквизиция будет действовать только после утверждения епископами. Необходимо открыто называть имена обвиняемых и свидетелей. Дела следует откладывать до вынесения решения по апелляциям. Инквизиции придется принимать любое признание, сделанное с целью оправдания обвиняемого.

Едва ли предложения папы Сикста IV можно назвать суровыми. Но, учитывая фундаментальную политическую мотивацию нового трибунала, католические короли пришли в ярость. Фердинанд написал злое обращение к папе, в котором он возражал: ересь конверсос в настоящее время настолько широко распространилась, что ее необходимо в корне пресечь с помощью этого учреждения. В октябре 1482 г. Сикст наконец-то сдался и приостановил исполнение норм, предложенных им для инквизиции в Испании.

Вскоре положение дел даже ухудшилось. В мае 1483 г. апелляционный суд инквизиции в Кастилии перевели из Рима и передали в руки архиепископа Севильи Иньиго де Манрике. В июле 1485 г. католические короли даже приказали церковным властям приостановить исполнение папских булл, полученных конверсос для защиты их от нового трибунала. С этого момента инквизиция в Испании начала действовать самостоятельно, без вмешательства папского престола.

Именно этот процесс позволил инквизиции быстро распространиться по всей Испании. После учреждения в 1480 г. трибунала в Севилье были организованы новые суды инквизиции: в 1482 г. — в Кордове, Валенсии и Сарагосе, в 1484 г. — в Барселоне, в 1485 г. — в Лерене и Толедо, в 1488 г. — в Мурсии, Вальядолиде и на Мальорке, в 1489 г. — в Куэнке. Аутодафе проводили даже в тех местах, где не существовало трибунала. Например, в 1485 г. в Гваделупе сожгли пятьдесят два живых человека (а двадцать семь — символически, в изображении). Кроме того, выкопали сорок шесть трупов и сожгли «на благо всем».

Летописец Эрнандо де Пулгар (сам будучи конверсо) сообщал, что в те годы в Испании сожгли 2 000 человек. Другой летописец говорил: «Бессчетное множество людей сожгли, обвинили, вернули в лоно церкви и подвергли тюремному заключению в каждой архиепископской епархии Кастилии и Арагона. Многие из тех, кого вернули в лоно церкви, перешли в иудаизм. Поэтому их сожгли в Севилье и Кастилии».

Этой экспансии инквизиции способствовал ревностный Томас де Торквемада, первый великий инквизитор. Этот смуглый человек со здоровым цветом лица был монахом-доминиканцем и духовником католических монархов. Когда он пытался сказать Изабелле, что он всего лишь человек, говорят, королева ответила ему: «Ваше преосвященство, когда я с вами, то чувствую лишь то, что нахожусь рядом с ангелом небесным!»

17 октября 1483 г. Торквемаду назначили великим инквизитором, а в следующем году под его руководством был созван высший совет — Супрема. Ему предоставили власть назначать инквизиторов по собственному усмотрению.

В октябре 1484 г. все инквизиторы собрались на заседание совета в Севилье, после окончания которого Торквемада разработал свод инструкций для отправления судебных процедур. Он оставался при дворе до 1496 г., ужасно страдая в последние годы от подагры. Обильное питание, которое приводит к этому заболеванию, тоже иногда вызывает излишнюю кровожадность, которую монашеская жизнь Томаса Торквемады удовлетворить не могла. Возможно, именно это позволило духовнику королей полностью удовлетворять условиям работы в инквизиции, требовавшей специфической смеси злобы, склонности к подавлению и энергии.

Испания, в которой действовала инквизиция под руководством Торквемады, превратилась в совершенно другую страну. Костры пылали от Севильи на юге до Сарагосы на севере. Народ понимал: повсюду началось нечто радикально новое. К 1488 г. заключенных стало так много, что тюрьмы переполнились, людям пришлось жить под домашним арестом. Развивающаяся атмосфера экстремизма привела к тому, что изгнание евреев в 1492 г. и мусульман в 1502 г. из Гранады показалось вполне естественным шагом.

Конвивенсия, многовековое сосуществование христиан, евреев и мусульман в Иберии, закончилась навсегда. К 1526 г., после принудительного крещения мусульман в Арагоне, всем людям, которые не были католиками, не разрешали сделаться частью испанской нации. Развитие инквизиции предполагало: лояльность государству требует строгого соблюдения принципа воинственности. Агрессия, скрытая в политической целесообразности, вырвалась на свободу и стала образом жизни.

В Сарагосе аутодафе бушевали в течение последних лет XV века. К 1502 г. сожгли, по меньшей мере, 116 человек, а еще тридцать два человека — символически, в изображении. Закончилась кострами борьба между Фердинандом и папским престолом, между Гарсесом де Марсильей и его родственниками и чиновниками в Теруэле. Теперь уже не возникало никаких вопросов. Инквизиции следовало обосноваться здесь. Но арагонцы продолжали свое сопротивление.

В течение следующих пятидесяти лет в Арагон регулярно поступали апелляции относительно реформы процедуры расследований инквизиции. Кульминаций стал 1533 г., когда во время заседания кортесов Арагона в Монсоне против нового учреждения вспыхнул мятеж. Согласно заявлениям представителей в кортесах, инквизиторы бросали людей в тюрьмы за преступления, выходящие за рамки их юрисдикции. Они пытали заключенных, когда отсутствовали все доказательства ереси, а было произнесено в сердцах лишь несколько богохульных слов. Они угрожали трибуналом торговцам бакалейными товарами, когда те приходили со своими товарами в палаты инквизиции.

Одним из главных пунктов сопротивления стала Сицилия в период ее подчинения инквизиционному трибуналу королевства Арагон. Здесь, в Палермо, отгороженном от всего мира огромным заливом и горами с остроконечными вершинами, возвышающимися за гаванью, на аутодафе в период с июня 1511 г. по январь 1516 г. погибло более семидесяти человек. Только в течение одного 1513 г. сожгли тридцать пять заключенных. Сицилийский парламент протестовал против расследований инквизиции, заявляя: «Людей, которые тщетно кричали, что они не виновны ни в чем, что признали свою вину (которой вообще не было) под пытками, вели на расправу». Атмосфера в тот год настолько накалилась, что когда неуравновешенный человек Батиста Риццо вырвал из рук священника Тело Христово на Пасху в городе Катания, толпа сожгла богохульника заживо.

Сопротивление дошло до апогея, когда в 1516 г. стало известно о смерти Фердинанда. На улицах Палермо стали собираться толпы народа. Вице-король Арагона бежал почти за 200 миль по острову в Мессину, чтобы остаться в живых. Толпа перевела свое внимание на инквизицию, которая находилась во дворце вице-короля в Палермо. В течение трех дней люди осаждали дворец, пока инквизитор Сервера не бежал со Святыми Дарами в руках.

Можно лишь задать себе вопрос, как инквизитор, призванный исполнять волю Божью, объяснял себе эти события? Суд Божий? Триумф дьявола? Сервера бросился к берегу и спасся на корабле в огромном заливе. Толпа разграбила весь дворец, сожгла архив инквизиции, освободила заключенных и утащила даже окна и двери.

Такая месть вызывает особое удивление. Ведь в Арагоне и на Сицилии инквизиторы были и раньше, они действовали по старым средневековым канонам. Цепочка мятежей от Сицилии до Теруэля и Сарагосы подчеркивала то обстоятельство, что это учреждение стало принципиально новой инквизицией. Раньше не практиковалась конфискация имущества, а секретность гарантировали свидетелям только в тех случаях, когда существовала угроза для их жизни.

Но, возможно, самое важное во всех жалобах и восстаниях заключалось в том, что ни на Арагон, ни на Сицилию не оказали никакого влияния гражданские войны в Кастилии. Поэтому не имелось необходимости в институте сыска или в козле отпущения, хотя здесь было такое же огромное количество конверсос, как в Кастилии. Именно это более всего указывает, что религиозное обоснование учреждения новой инквизиции оказалось обманом и пропагандистскими выдумками.

Сопротивление Арагона и папского престола новой испанской инквизиции дает основание полагать: все, кто жили в условиях старой инквизиции, почувствовали — в период правления католических королей увеличение инквизиторской власти сопровождалось произволом и жестокостью. Люди не доверяли мотивации, сформулированной монархами, из-за жестокости королей. Даже в том случае, если мы будем рассматривать инквизицию по стандартам того времени, то обнаружим, что к ней относились непочтительно.

Но следует задать действительно важный вопрос: каким образом можно было избежать этого? Как следовало предотвратить фракционность и страшную ненависть, насаждение своего рода расовых преследований?

Разумеется, если Кастилию не раздирали бы конфликты, то можно было бы избежать такой реальности и новой инквизиции. Эти конфликты отчасти стали поиском национальной самобытности Испании. С лингвистической и культурной точек зрения это произошло здесь раньше, чем в других странах Европы.

Фракционность стала отчасти результатом правления слабых королей. Но она возникла и в результате захвата власти могущественными группами, объединившимися по интересам и пытавшимися улучшить свое материальное положение. Эти люди не понимали, к каким сокрушительным последствиям может привести то, что они сделали врага из конверсос, изображая их в самом черном свете.

На цокольном этаже знаменитого музея Прадо в Мадриде, около зала, где мрачные творения Иеронима Босха и Питера Брейгеля-старшего пытаются намекнуть на некоторые из самых темных сторон человеческой натуры, есть галерея, посвященная работам Педро де Берругете. Берругете, возможно, был самым выдающимся художником Испании во времена правления католических королей. Одно из живописных полотен, экспонируемых в этой галерее, закончено около 1495 г. Оно называется «Аутодафе».

На картине «Аутодафе» Берругете изображен святой Доминик, который руководит казнью еретиков-альбигойцев в XIII веке. Альбигойцы оказались первыми целями средневековой инквизиции на юге Франции. Святой изображен вполне доброжелательным, но неизгладимое впечатление производит атмосфера спокойствия и справедливости, царящая среди прелатов, окружающих его. Прелаты, вельможи и монахи просто наблюдают за маленькими людьми ниже них, которых ведут на костер. Один из монахов даже уснул, лицо его раскраснелось от послеобеденного безразличия. Между тем языки пламени уже лижут двоих альбигойцев. Остальных уже скоро приведут, чтобы присоединить к ним.

Я посещал Прадо в перерывах между работой в архивах инквизиции. И непременно приходил в эту галерею, чтобы взглянуть на картину. Всякий раз меня поражало спокойствие, настоящее безразличие прелатов и вельмож к судьбам осужденных.

Общество всегда лишает всего человеческого группы, выбранные для жертвоприношения подобно козе, предложенной Богом Аврааму в качестве замены жертвоприношения сына Исаака. Страдания жертв — не причина для беспокойства. Есть основания полагать, что Берругете удалось великолепно отобразить на картине отношение многих своих современников к судьбе конверсос.

Одна из деталей этого полотна относится к осужденным людям у столба. Снизу у них из-под гениталий торчат металлические стержни. Эти стержни скошены на конце, словно обрезаны. С помощью такой косвенной ссылки на конверсос, тайно исповедующих иудаизм, Берругете, несомненно, хотел в своем изображении прошлого поднять важные моральные вопросы настоящего. Даже в наши дни картина рассказывает нам о характере преследования и о тех силах, которые могут спровоцировать его. А эти силы бурлят даже в самых богатых и самых упорядоченных обществах.