Расчесал волосы гребенкой,

Спустился по лестнице вниз,

Просмотрел утренние газеты…

Вот случай!

Там пишут про парня, которому здорово повезло —

Он брал крутой подъем на шоссе,

И его собственная машина

Вышибла ему все мозги.

Он не заметил, что на светофоре

Был красный свет…

Куча народу стояла и глазела,

До этого они успели заметить его лицо,

Никто не был вполне уверен,

Что он не был

Членом палаты лордов.

Заключительный аккорд из «Оркестра сержанта Пеппера» совпал по времени с противным звуком зуммера будильника, вырвавшим мое сонное сознание из чарующего музыкального морока ливерпульских дилетантов.

— Приснится же такая приятность! — мелькнуло в еще дремлющем мозге, но мимолетный взгляд в зеркало вернул меня в суровую действительность и завершил полное и окончательное пробуждение.

Причесывать было нечего. Когда-то относительно густые каштановые волосы превратились со временем в более чем скромную, будто потраченную седой молью, скудную растительность, ограниченную спереди внушительными залысинами, которые с большой натяжкой, при порыве добрых чувств к самому себе, можно было окрестить «сократовским» лбом. Контекст сократовского обличья подло нарушала плешь, угнездившаяся на макушке. Вокруг нее радиально змеились неэстетичные рубцы: результаты, отнюдь, не благородных сабельных ударов, полученных в боях во славу Отечества или за честь Прекрасной Дамы, а более плебейских ударов твердыми тупыми предметами или при воздействии головы о таковые при падении, что происходит иногда во время алкогольных эксцессов, которые, к счастью, случались не так уж часто (но кто в этом мире выработал четкий критерий упомянутой частоты «употребления»!?). С такими волосами в парикмахерских могли соорудить только одну прическу под названием «амнистия», а в обыденной жизни гребешок мне давно уже заменяли ладони.

Порочные морщины на впалых щеках — следы неправедной жизни — слегка маскировала такая же седоватая, короткая растительность, получившая с легкой руки киногероев Жана Рено название «мерзавец». Носить это «нечто» на лице меня заставляло не слепое следование дегенеративной моде, а куда более банальная причина; было просто лень бриться каждое утро.

Одним словом, изможденный лик, явившийся в зеркале, худой и небритый, заставил бы прийти в себя даже больного в состоянии ступора (в медицине — одна из форм расстройства сознания), не говоря уже хоть и о недужном на ноги субъекте, но, вроде, со вполне здоровой головой.

Спускаться по лестнице вниз для меня, в нынешнем положении было невозможно из-за поврежденной два месяца назад в автоаварии ноги, в результате которой кости левой голени и стопы оказались сломанными в пяти местах. Поэтому, с помощью ортопедических костылей я, растопырившись аки паук, лишь бережно перемещал свое тело в пространстве малогабаритной квартиры, предосторожности ради отставив назад безобразную гипсовую «культю», и постепенно осваивал все углы, включая туалет, в результате чего самостоятельная посадка на унитаз с недавних пор перестала казаться мне подвигом.

Утренние газеты, впрочем, также как дневные и вечерние, включая ТВ, (но о нем отдельный разговор), я давно не читал из-за устойчивого отвращения к мерзейшему пойлу под названием «информирование и развлечение населения», которым потчевали почтенную публику. Что касается телевидения, то после фразы одного респектабельного телебосса: «Пипл» (people — народ — англ.) все схавает!», — желание кушать то, чем скармливают остальной «пипл», почему-то пропало бесповоротно.

Кроме того, при всей моей, как сейчас модно выражаться, толерантности — то есть терпимости, для меня лично оскорбительна торжествующе неприкрытая и агрессивная педерастия на «голубом» во всех смыслах экране. Эти расплодившиеся жеманные, женоподобные гуманоиды (вот где декаданс чистой воды!) с манерами дешевых проституток даже окрестили нас, настоящих мужиков, словно вымирающее племя, — «натуралами».

Надо думать, что анальное проникновение в волосатую мужскую задницу куда романтичнее и изысканнее, нежели заскорузлое соитие с женщиной, «этим дьявольским сосудом мерзостей», от которого в мире все напасти. Создается такое впечатление, что из лиц сильного пола, что до недавнего времени иногда соответствовало действительности, с детства хотят создать подобие «мужской» части труппы танцовщиков Большого Театра.

Раздражает, когда никчемных лицедеев и комедиантов возносят на пьедестал, приклеив к ним ярлыки «великий», «гениальный», в то время как их функция сводится к единственному — развлекать нас с вами. И этот целлулоидный паноптикум манекенов преподносится как образец для подражания, как особая каста избранных, отмеченная Богом.

Что касается печатных изданий, то мое вольнодумство имело более давние корни, но окончательно я удостоверился в их лживости и непорядочности в 1998 году, когда лично работал по довольно громкому делу, связанному с убийством известного в республике человека. Простояв целый день у секционного стола и досконально исследовав труп жертвы, я имел исчерпывающие данные о причине смерти, количестве и характере повреждений, очередности их образования и об орудиях, причинивших множественные и разнообразные травмы. Каково же было мое удивление, когда в газете «Комсомольская правда» от 11 июня 1998 г. я прочитал, что «…причиной смерти, согласно судмедэкспертизе, стали 14 ножевых ранений и удар тяжелым предметом в основание черепа…». Далее газета «Труд» за 30 июня 1998 года сообщила, что «…экспертиза обнаружила на теле около 30 прижизненных ножевых ранений…».

Самое интересное, что ни одна журналистская сво…, пардон, аккредитованная особа, ко мне за разъяснениями не обращалась. Да и экспертиза к тому времени еще не была готова. А зачем им обращаться ко мне? У них, скорее всего, имелись свои, куда более осведомленные источники информации. Так 5 ножевых ранений превратились для пущей убедительности и нагнетания страстей в 30 (оно как-то вернее и надежнее). Удар же в основание черепа вообще с экспертной точки зрения представляется крайне проблематичным в виду особенности его анатомического расположения, а если такой вариант удара допустим, то только при одном условии — в нижнюю часть затылочной области, а у жертвы была проломлена передняя часть черепа. Но кого могли интересовать эти профессиональные «мелочи»?

Было потом еще немало событий, позволивших мне наконец-то уразуметь элементарную, лежащую на поверхности, мысль, что все эти СМИ — всего лишь обслуга, а не какая-то там четвертая власть, обслуга, исправно выполняющая заказы своих хозяев — эту самую власть предержащих или тех, кто к вожделенной власти стремится.

А с обслуги, какой спрос? Хотя, это далеко не так. Хозяйственная обслуга (дворники, садовники, горничные, повара и др.) приносят ощутимую пользу, ее труд позитивен. Обслуга интеллектуальная несет другой, явно отрицательный заряд. Даже мало кому понятное слово «пиар» — означает манипулирование общественным сознанием различными спецтехнологиями, то есть — промывание мозгов.

Публике прививается «клиповый», хаотичный тип мышления, раздробленность и фрагментарность мировосприятия (вспомним бессмысленные коллажи «великого» Энди Уорхолла), делающие невозможным появлению целостного мировоззрения, основанного на традициях и праве свободного осознанного выбора. Один толковый социолог дал этому явлению очень точное название — «расщепленное сознание».

Независимой журналистики по определению не существует, и существовать не может. Те, кто гордо заявляют об этом, либо сознательно держат нас за полных идиотов, либо сами (что крайне маловероятно) относятся к данной категории людей.

Телевидение из разумного, развлекательного, просветительного и образовательного средства, способа подачи объективной, взвешенной информации, каким оно могло, по идее стать, превратилось в мощное психотронное оружие, несопоставимое по своему разрушительному воздействию ни с каким другим известным оружием на земле, поскольку действует непосредственно на мозг и охватывает огромные аудитории. Не исключено, что в самое ближайшее время телевизоры будут раздавать бесплатно даже неимущим, чтобы ни одна голова не могла остаться вне зоны телетронного воздействия.

Сам по себе телевизор — вещь безвредная, в некоторых случаях даже полезная; вроде молотка, которым забивают гвозди, но при желании им же можно проломить человеку голову. Люди «закулисы» (настоящие управители мира), увидев его потенциальные возможности, используют его именно в такой ипостаси; ежедневно (и так из года в год) делают всем нам невидимую глазу «трепанацию» черепа.

И некоторое время назад я принял зрелое решение: не дать импревратить себя в зомби, постараться сохранить свое нравственное и духовное здоровье. А для этого, среди прочих многих условий, надо как можно меньше пялиться на экран телевизора (я его принципиально вообще не смотрю) и не забивать себе голову «информацией» из желтеющих, голубеющих, правеющих, левеющих и прочих изгаляющихся и проституирующих газеток.

Может сложиться впечатление, что ваш покорный слуга ударился в своеобразную модифицированную форму старообрядничестсва и немного «тронулся» в своем противостоянии мощной попытке навязать нам всем единообразный (глобалистичный) взгляд на вещи и события, и оглупить до состояния гамадрилов. Что ж, с чьей-то точки зрения, это может выглядеть и так, но это мой личный способуберечь свое понимание мира, и свое собственное я, я его никому не навязываю; кому нравится смотреть и слушать лживые словоблудия политиканов, слезоточивые «мыльные оперы», дебилизирующую рекламу, концерты ничтожных «звезд» и «звездулек» под гольную «фанеру», купленные спортивные состязания, вымученные, пошлые, натужные юмористические передачи и глупейшие постановочные ток-шоу — ради Бога! Вольному — воля, спасенному — рай!

Что касается духовной услады, то в мире существуют хорошие книги, написанные в разное время разными умными людьми; хорошая музыка (вставь в дисковод CD и наслаждайся!); видеокассеты и диски с записями хороших фильмов, а также имеется возможность пообщаться с достойными, порядочными людьми тет-а-тет, то есть с глазу на глаз, не по мобильному телефону или электронной почте, а за чашкой чая или (это для любителей) рюмкой чего-нибудь покрепче.

Для людей иного склада вполне приемлемо усердное погружение в религию, только без фанатизма, как говорит моя московская племянница Даша. Сам-то я безбожник, так что мне этот вариант не подходит. Хотелось бы только предостеречь доверчивые души наших сограждан от чрезмерного увлечения всякими тоталитарными сектами и изуверскими, но внешне привлекательными учениями, а также экзотерикой и сатанистикой. Эти «прочищают» мозги не в пример эффективнее СМИ.

Существуют еще занятия спортом, различные варианты общения с природой (путешествия, рыбалка на берегу тихого озера и речушки, альпинизм, плавание на байдарках по порожистым рекам), всевозможные хобби. Да мало ли способов оградить себя от воздействия СМИ, чаще всего пагубного, особенно электронных.

Зачем вам смотреть на мир через очки господина Познера (я имею в виду не конкретный персонаж, а, скорее, собирательный образ)? Свою психику и нервную систему надо беречь.

Если же вы боитесь упустить какую-то «важную» новость, то мне опять вспоминаются замечательные слова одной известной телеведущей, с милым простодушием заявившей, что если о новости не сказано на ТВ, то ее в природе и не существует. То есть, нам с вами демонстрируют тщательно препарированный взгляд на события…

«Свою» информацию о событиях в стране и мире я получал от друга Скептика по телефону, естественно, в его интерпретации и с его комментариями, но с поправкой на собственный жизненный опыт, на личные наблюдения о происходящих в нашей жизни изменениях и на умение думать и делать выводы самостоятельно. Естественно, краткосрочные прогнозы при таком раскладе невозможны, да и не нужны, но прогноз долгосрочный (как говорят, перспективный) на будущее нашей пока еще относительно суверенной территории под названием Российская Федерация у меня имелся.

Криминальные сводки, правда, только о том, что произошло в пределах Калмыкии, я получал по роду службы не из сомнительных для меня газет, а что называется «из первых рук». Каждое утро начиналось звонком из морга, и заведующая подробно сообщала обо всем, что случилось и «что» поступило за ночь. Поэтому достовернейшие сведения об убитых, погибших в результате дорожно-транспортных происшествий, утонувших, отравившихся, замерзших, самоубийцах, и прочих у меня имелись в полном объеме.

Чуть позже, секретаршей водружалась на мой рабочий стол папка, толщина которой могла варьировать от пузатого тома Брокгауза до нескольких листов; в которой находились постановления о назначении судебно-медицинских экспертиз по различным поводам. Этим людям повезло, они остались живыми, хотя и увечными. Здесь были постановления на потерпевших, получивших различные травмы: от огнестрельных и ножевых ранений, переломов костей, включая череп, разрывов внутренних органов до «банальных» побоев. Все это надо было расписать соответственно профилю каждого отделения Бюро. Некоторые экспертизы, что позволяло законодательство, я брал для личного исполнения.

Но это была профессиональная работа, не имеющая никакого отношения к моему аллергическому отношению к вышеупомянутым средствам массовой информации, которые по навязанной дурной традиции заменять любое русское слово иностранным стали называться не иначе как mass-media.

Устоявшийся режим работы был грубейшим образом нарушен незапланированной аварией, надолго выбившей меня из привычной жизненной и рабочей колеи.

Представьте себе раннее октябрьское утро. Под колесами медицинской «Волги» плавно текла ровная лента асфальтового шоссе. Позади и справа остались белые стрелы трех ветряных электростанций-«мельниц», высвеченных скуповатым, осенним солнцем — памятник несостоявшейся электрификации всей Калмыкии за счет дармового ветра. Наш путь лежал в поселок Яшалту, где должна была состояться очередная эксгумация трупа.

Благостное состояние полудремы внезапно оборвалось странным тихим хлопком, раздавшимся справа (позже сотрудники Приютненского РОВД установили, что лопнул правый задний скат автомашины и вообще удивлялись, что при такой деформации кузова кто-то из находившихся в салоне остался жив).

Машину стремительно понесло на противоположную сторону дороги; благо, что не оказалось встречного транспорта. Водитель Очир отчаянно крутил руль, но противоположная обочина за считанные доли секунды выросла перед глазами до размеров Джомолунгмы. Мозг автоматически отметил неотвратимость (именно — неотвратимость) того, что должно случиться через мгновенье. Страх не успел даже возникнуть; так молниеносно все происходило. Смог только, скорее всего, инстинктивно (я сидел на переднем пассажирском сиденье) кое-как сгруппироваться — вцепиться руками в панель, — как яркий мир исчез. Мелькнуло только: «Это п…ц!». Машина, улетев в кювет, пошла по целине кувырком.

Все погрузилось в кромешный мрак при полном загадочном отсутствии звука, как в немом кино; видимо, отключились какие-то рецепторы, поскольку скрежет и грохот, по моему разумению, должны при таких кульбитах автомашины стоять страшные. Темнота объяснялась массой поднятой пыли, в свободном пространстве летали какие-то предметы, ударявшие в различные части тела.

Мозг, словно хронометр, четко фиксировал отдельные фазы: первый кувырок — «жив!»; второй кувырок — «пока еще жив!»; третий кувырок, когда машина остановилась лежа на крыше, — «вроде жив!». По лицу, посеченному осколками разбитого лобового стекла, обильно струилась кровь, заливая глаза. Но открытым оставался вопрос, а насколько пострадали череп, позвоночник и внутренние органы? Движения рук и ног в пределах ограниченного пространства искореженного салона позволили заключить, что с позвоночником и спинным мозгом, по крайней мере, все должно обстоять благополучно. Это уже было утешением: хоть не придется провести остаток жизни парализованным, прикованным к больничной койке.

Устная перекличка установила, что все трое (я, водитель и санитар Ирина) живы. В салоне почувствовался явственный запах бензина; Очир по чертовой шоферской привычке погрузил в багажник 10-литровую канистру с бензином, хотя в наше время через каждые 20–30 километров торчит АЗС — хоть залейся под завязку. Как не сдетонировал бензин в канистре или в самом бензобаке — загадка? — иначе наши обугленные головешки пришлось бы отдирать от обгоревшего металла. Видно, сегодня на Небесах был не приемный день!

Надо было срочно выбираться из этого взрывоопасного «могильника». Мою правую дверь заклинило, поэтому каким-то непонятным образом я выполз на свет Божий через водительскую дверь. После пыльной темноты салона слепящее солнце буквально резануло по глазам. В горячке я вскочил на ноги, но прострельная боль в левой голени, от колена до стопы, заставила сразу сесть на землю. Отерев рукавом куртки кровь с лица, я увидел через носок как левая лодыжка, наливаясь свинцовой болью, раздувается на глазах, словно воздушный шарик; понятное дело — «полетели» кости и связки. Тут же появились слабость, усиливающаяся с каждой минутой, дурнота и нервная неуемная дрожь — стрессовая трясучка.

В нескольких метрах стоял бледный Очир с мучительной гримасой на лице, держась рукой за правое плечо. Как выяснилось позже, у него оказалась сломанной ключица. Меньше всех пострадала санитарка Ирина; у нее были рассечены мягкие ткани колена и повреждено акромиально-ключичное сочленение — место соединения ключицы с лопаткой. Мы сравнительно легко отделались, по характеру аварии, степени деформации автомашины, а также другим факторам, на нашем месте должны были остаться трупы.

Ребята оттащили меня на безопасное расстояние от машины (сам я передвигаться не мог), а я попросил Очира выбросить к гребаной матери подальше канистру из багажника. В мозге роились какие-то глупые, нелепые мысли, совершенно не соответствующие происшедшему, например, куда запропастились очки и папка с документами.

Две или три машины безмятежно и равнодушно проехали по дороге мимо, даже не притормозив, чтобы поинтересоваться, что случилось, хотя водители прекрасно видели лежавшую на крыше в степи, в 15 метрах от трассы, изуродованную «Волгу» и копошащихся рядом людей. Человеколюбие и сострадание некоторых наших граждан не знает границ!

Наконец-то «жигуленок», управляемый молодым мужчиной-кавказцем, съехал на обочину и водитель, оценив обстановку, спросил, может ли чем-нибудь помочь. Убедившись, что среди нас находится один серьезно травмированный человек, он, не говоря ни слова, обхватил меня слева и помог кое-как доковылять до его «девятки». К тому времени мои левые голень и стопа превратились в сплошной болевой стержень, а нарастающая дурнота порой «выключала» сознание. Ничего, кроме слов глубочайшей благодарности, я сказать этому парню не могу. Мало того, что он помог совершенно незнакомому человеку; вся его одежда и обшивка пассажирского кресла оказались испачканными моей кровью, постоянно стекающей с лица. Он оперативно доставил меня в трамвпункт Республиканской больницы.

Остальные «легкораненые» остались на месте дожидаться сотрудников ГИБДД.

Пискнул мобильный телефон. На зеленовато-голубом табло «Моторолы» высветились слова SMS-ки; дочь Юля, студентка 1-го курса Волгоградского медицинского университета, отчаянно сигнализировала: «Папа, как меня достала эта химия!!!»

Надо было успокоить дочурку, находившуюся первый год вне стен родного дома, на чужбине, вдали от родителей, в большом городе, просто растерявшуюся среди хаотичного потока экспонатов «анатомического театра», нудной латыни, мелькающих и малопонятных гистологических препаратов, причудливых и громоздких химических формул (к слову сказать, совершенно бесполезных для основной массы практических врачей).

Долго тыкал пальцем в мелкие кнопки мобильника, набирая что-то успокоительно-оптимистическое с педагогическим уклоном.

Если с профессиональной ориентацией младшей дочери вопросов никогда не возникало; еще с 9-10-го класса, причем без всякого нажима с моей стороны, она твердо знала, что будет поступать в медицинский институт, а будущей специальностью избрала наркологию, то у ее родителя такой завидной определенности не наблюдалось. И, как знать, может, по окончании университета ей еще придется лечить родного папулю от злого запоя.

У моего отца, Юлиного деда, рентгенолога по специальности, в доме имелась богатейшая медицинская библиотека, включающая раритеты, по рентгенологии, нормальной, патологической и топографической анатомии, различные справочники по хирургии, туберкулезу и внутренним болезням. В 50-е годы, до возвращения калмыков из послевоенной ссылки и восстановления Калмыцкой АССР, отец совмещал на 0,5 ставки судебно-медицинским экспертом от Ставропольского крайздравотдела с обслуживанием города Степной (так после депортации 1943 года безлико окрестили столицу Калмыкии Элисту).

На одной из полок самодельной этажерки стояла устрашающая и одновременно притягательная книга — «Судебная медицина» профессора М. И. Авдеева, 1953 года издания, серовато-коричневый том страниц на 500. Нередко, тайком от родителей, я брал ее и подолгу рассматривал отвратительные, на мой взгляд, фотографии. Черные, высунутые изо рта языки у повесившихся в петле; зияющие раны от выстрелов в упор; гнилостную венозную сеть, проступающую под кожей трупа в виде ветвистого дерева или реки с множеством впадающих в основное русло притоков. Почему прервалась жизнь этих людей? Ответов в этой книге не было, за исключением указания диагнозов и криминальных причин. Уже тогда я стал задумываться над вопросом Смерти, и это ввергало меня в состояние беспокойства и отчаяния.

Не знаю, повлияла ли эта книга каким-то образом на выбор будущей профессии, который с формальной точки зрения можно считать случайным, но по известной теории, жизнь — это цепь случайностей, складывающихся в закономерность. До сих пор этот авдеевский учебник 50-летней давности находится в моей библиотеке, и, что самое парадоксальное, многие его положения не утратили своей актуальности и по сей день. Вот что значит хорошо написанная книга: учебник, справочник или роман!

За первой утренней чашкой кофе с сигаретой (все на благо родного организма!) мысленно прокрутил план на сегодняшний день. Приснившаяся под утро старая добрая песня, несмотря на мое неверие в магию чисел и дат, по содержанию оказалась пророческой. Как раз сегодня наш районный эксперт Кема (официально Кермен Алексеевна Бадмаева) обещала приехать на консультацию по довольно сложному делу, фабула которого косвенно перекликалась с текстом пригрезившейся мелодии и с моим положением травмированного в автоаварии. Жена Вера Николаевна пребывала на суточном дежурстве, поэтому нашим интеллектуальным упражнениям никто не мог помешать…

Первые две-три недели, пока я пребывал на больничной койке «VIP-палаты» непрофильного нейрохирургического отделения, хотя официально числился за травматологическим отделением, поток посетителей не иссякал. Замечательно, что среди визитеров были не только родственники, друзья и знакомые с традиционными апельсинами, бананами и соками, но и коллеги, приходящие за практическими консультациями по конкретным делам. Мне даже привезли из Бюро компьютер, чтобы я мог завершить уже начатые, но еще незаконченные экспертизы. Приятно было осознавать свою полезность и нужность, хотя работа требовала слишком большого напряжения, и я очень быстро уставал; истощение нервной системы на фоне перенесенного стресса. Тем не менее, это доставляло мне удовольствие и ощущение причастности к нормальной трудовой деятельности.

Но, увы, через некоторое время желающих пообщаться со мной по профессиональным вопросам становилось все меньше, а после выписки из больницы домой — практически не стало. Такова жизнь, друг мой, утешал я себя, но от осознания этого непреложного закона облегчения не наступало.

Валяясь на больничной койке, много раздумывал над разными банальностями; например, о хрупкости человеческой жизни. Об этом просто, без затей, но емко спел в своей песне «Следи за собой» ушедший от нас молодым, словно предчувствовавший свою раннюю кончину, Виктор Цой. Незрелые бесхитростные стихи, положенные на тревожный музыкальный рефрен, исполненные эротическим приглушенным голосом кумира своего поколения, производили действительно завораживающее, почти мистическое впечатление.

Сегодня кому-то говорят: «До свиданья!».

Завтра скажут: «Прощай, навсегда!»

Заалеет сердечная рана.

Завтра кто-то, вернувшись домой,

Застанет в руинах свои города,

Кто-то сорвется с высокого крана.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

Завтра кто-то утром в постели

Поймет, что болен неизлечимо.

Кто-то, выйдя из дома, попадет под машину.

Завтра где-то, в одной из больниц

Дрогнет рука молодого хирурга.

Кто-то в лесу наткнется на мину.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

Ночью над нами пролетел самолет,

Завтра он упадет в океан –

Погибнут все пассажиры.

Завтра где-то, кто знает — где? -

Война, эпидемия, снежный буран,

Космоса Черные дыры.

Следи за собой, будь осторожен!

Следи за собой!

В связи с этим возникали сакральные вопросы о Судьбе, Роке и, естественно, о Боге. Я давно заметил, что с приходом к власти «реформаторов» даже говорить о том, что ты неверующий, стало чем-то неудобным, словно ты случайно издал в обществе неприличный звук; на тебя начинали смотреть в лучшем случае с сочувствием, как на юродивого, в худшем, как на прокаженного. Причем Веру отождествляли и отождествляют именно с церковью, и упор делается на восстановление именно внешней церковной атрибутики. Что касается души, то чужая душа — потемки, ее надо формировать с младых ногтей. А кому она нужна-то сейчас, чужая душа?

Но, во-первых, церковь и Бог — это не одно и то же, о чем я писал в предыдущих «Очерках». Во-вторых, разве у нас в стране отменили свободу совести и вероисповедания, в том числе и право — быть атеистом?

Воспитание и медицинское образование сформировали меня твердым материалистом, в чем я не вижу ничего постыдного, не заслуживающего прощения; по крайней мере, это обстоятельство не является для меня укором в собственной неполноценности. Я не исключаю существования некоего «Творца», «Абсолюта» или «Высшего Разума», «вдохнувшего» жизнь в нашу Вселенную, но не в том традиционном и примитивном смысле, как его трактуют в виде Бога, жестокого или милосердного, различные религиозные конфессии. Это «Великое Космическое Нечто», словно в лабораторной колбе, дало толчок к появлению Вселенной, запустило «химическую реакцию», приведшую к появлению жизни на микроскопическом островке нашей Вселенной — планете Земля. И эволюция жизни на Земле развивается по законам этой «химической реакции», а «Создателю» дела нет до того, что творится в колбе; таких колб и пробирок в его лаборатории великое множество. И поэтому мольбы и молитвы, возносимые каждым отдельным человеком, это крик отчаяния в пустоту, основанный на элементарном страхе перед неизбежной смертью и нежеланием смириться, что после нее наступает полное и окончательное небытие. Отсюда возникали и развивались идеи о загробной жизни, о реинкарнации, о Рае и Аде и некоторые другие. Если отнять у большинства людей надежду на то, что, что с окончанием их земной жизни она не будет продолжена в какой-либо другой форме, существование человека станет невыносимым. В этом положительный фактор любой религии, которая помогает верующему подготовиться к концу своего земного пребывания и достойно встретить его.

Не каждому дано принять смерть с философским спокойствием, презрением и иронией, как это случилось со средневековым французским поэтом Франсуа Вийоном. За свою не слишком длинную жизнь он был и солдатом, и бродягой, и преступником. Приговоренный к смертной казни через повешение, Вийон свою последнюю ночь провел не в исповедальных молитвах и не в покаянии в совершенных грехах, а написал следующее четверостишье (перевод Ильи Эренбурга), выразив оригинальное отношение к бренности бытия:

Я — Франсуа, чему не рад.

Настигла смерть злодея.

И сколько весит этот зад,

Узнает завтра шея.

Вера в Бога — вопрос очень личный, интимный. Когда ее демонстрируют напоказ, возникает определенное сомнение в искренности такого верующего. Нет ничего фальшивее облика бывшего партийного функционера, громившего в прежние годы храмы и изгонявшего из состава членов парторганизации человека только за то, что его ребенка тайком окрестила несознательная, дремучая мать-старушка. А нынче, в «демократические» времена, особенно, когда снимает телевидение: публично, истово осеняющего узловатыми перстами свой нечестивый лоб, припадающего постными губами к чудотворной иконе, опускающегося перед алтарем на негнущиеся, подагрические колени. В изменении мировоззрения человека все-таки должна быть какая-то последовательность и логика. В массовое прозрение вчерашних иконоборцев мне не верится.

Для истинно верующего, как мне думается, соблюдение предписанных церковью обрядов и ритуалов — дело второстепенное, Бог должен быть в душе. Живи себе, согласно этическим и моральным нормам, которые человечество выработало за тысячелетия своего существования: не подличай, не пакостничай; не шагай по трупам и по головам стоящих на пути людей, делая головокружительную карьеру; относись к окружающим точно так, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе. И совсем не обязательно «возлюбить ближнего». Тогда нет нужды замаливать грехи и разбивать в поклонах лоб, творя молитвы с просветленным взором и астматически-чувственным придыханием. Сколько мне встречалось злобных богомольных старушенций, не пропускающих ни одной церковной службы, но преисполненных лютой неприязни, на грани с ненавистью, к отдельному человеку или группе людей. Как это вяжется с призывом Христа — «возлюби ближнего своего»?

А вот другой пример. Обремененные портфелями, важными государственными заботами и объемистыми животами-гюзянами, на которых галстуки возлежат под углом не менее 45 градусов, иные наши вельможи, запросто просаживающие за одну ночь в казино по 150 тысяч при официальной месячной зарплате 15–20 тысяч, настолько равнодушны и черствы к собственному народу — быдлу, плебсу, люмпенам, черни — что вспоминают о нем — сердечном лишь на короткое время очередных выборов или, когда в домах начинает зашкаливать «келнце». И немедленно приглашают святых лам для изгнания из жилищ злых духов, так как этих окаянных духов накапливается изрядное количество, оттого и бедлам на семейном фронте (чертовщина всякая творится в домах и на службе), а изгнание демонов — верный путь примирения начальника с народом и домочадцами. И всем хорошо: в душе сановников благолепие и очищение от всякой скверны, и с народом контакт установлен на астральном уровне, и в особнячках на время устанавливается относительный порядок, никакая шушера не шмыгает по углам чердаков и подвалов, наводя порчу, провоцируя неурядицы на службе народу и в семье.

Я полагаю, что подвергнусь обструкции со стороны людей, думающих и чувствующих иначе, и вовсе не хочу оскорбить их чувства и веру, если они искренни, но это моя личная позиция, и я наивно считаю, что каждый человек имеет право думать по-своему.

И уж совсем не влияет вера или неверие (эти иррациональные категории; рационально лишь — знание) на подлинную ценность отдельного человека, как индивида. Возьмем для примера двух известных врачей, внесших большой вклад в развитие медицинской науки. Основоположник русской советской офтальмологии доктор В. П. Филатов, глазная клиника которого была открыта в Одессе, слыл настолько набожным человеком, что построил на территории больницы часовню, в которой молился перед каждой ответственной операцией. А глазной хирург — он был, что называется «от Бога». Австрийский еврей Зигмунд Фрейд, исследователь неврозов, толкователь сновидений и «отец» психоанализа, являл собой образец убежденного атеиста, что не явилось преградой для его учения стать серьезным этапом не только в развитии психиатрии, но и в кардинальном пересмотре взглядов на природу самого человека. Как видим, вера одного и безбожие другого не явились помехой для того, чтобы в истории медицины имена обоих были вписаны золотыми буквами…

И тогда, чтобы отвлечь себя от всех этих абстракций и заняться конкретной работой, я начал собирать материал для первой книги и существование мое снова наполнилось содержанием и смыслом.

Тем не менее, я всегда был рад помочь коллегам, особенно начинающим работать самостоятельно, с восприимчивыми «незакостеневшими» мозгами, молодым и энергичным, таким как Кема, только в прошлом году закончившая интернатуру и «варившаяся в собственном соку» в отдаленном районе, где ждать помощи ей было не откуда и не от кого.

Кермен Алексеевна уже наведывалась ко мне пару недель назад, имея при себе постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы и кое-какие медицинские документы. Фабула, изложенная в постановлении следователя, звучала так:

«…27 августа 2003 года, примерно в 22 часа 55 минут, Алиев Магомед (фамилия подозреваемого изменена — примеч. автора), управляя автомашиной марки ВАЗ-21093 без регистрационного знака, с находившейся пассажиром З. Оксаной, сидевшей на переднем пассажирском месте, выехал на перекресток автомобильной дороги с. Садовое — с. Абганерово, где, не справившись с рулевым управлением, допустил наезд на дорожный указатель. В результате дорожно-транспортного происшествия З. Оксана скончалась…»

Прибывшая на место происшествия оперативно-следственная группа узрела уткнувшийся разбитым бампером и радиатором в дорожный указатель автомобиль ВАЗ-21093 серебристого цвета, за которым тянулся след торможения длиной 18,8 метров. Произведенные позднее расчеты автотехнической экспертизы констатировали, что скорость автомашины перед началом торможения составляла более 56 км/час. При включении приборов было установлено, что все они находятся в рабочем состоянии. У правого переднего колеса валялись белые женские кроссовки, изготовленные из кожзаменителя.

Оксана З. в бессознательном состоянии была доставлена машиной «скорой помощи» в Сарпинскую ЦРБ, где скончалась, а ее труп был переправлен в морг.

При экспертизе трупа Оксаны З. Кермен Алексеевна установила причину смерти — спинальный шок, развившийся в результате перелома шейного отдела позвоночника с разрывом спинного мозга. Перелом, выявленный районным экспертом, в судебной медицине называется «хлыстообразным». Механизм образования такого перелома связан с резким инерционным движением головы вперед, а затем — столь же резким запрокидыванием ее назад, что встречается при внезапном торможении автотранспортного средства и является характерным признаком травмы в салоне движущегося автомобиля при его столкновении с преградой, внезапным торможением и т. д.

Ко всему прочему, у потерпевшей была разбита верхняя часть лица: в области переносицы имелась ушибленная рана, в просвете которой виднелись сломанные кости носа; на передней брюшной стенке в области правого подреберья багровели обширные кровоподтеки; при внутреннем исследовании в печени, в проекции кровоподтеков были выявлены крупные очаги кровоизлияний, пронизывающие ее ткань; в связочных аппаратах большинства внутренних органов наблюдались признаки общего сотрясения организма в виде мелкоочаговых кровоизлияний; на правых локтевом суставе, предплечье и бедре были зафиксированы поверхностные ссадины.

Кроме этого, экспертом были тщательно запротоколированы антропометрические данные погибшей (рост и телосложение); почему это так важно, станет понятным из изложенного ниже.

Одним словом, молодой эксперт успешно справилась с задачей, поставленной перед ней работниками следствия: правильно установила причину смерти; аргументировано определила вид смерти — автотравма; а также вид самой автотравмы — травма в салоне автомобиля.

Для специалиста, работающего первый год самостоятельно, поверьте мне, это очень и очень недурно…

В травмпункте, сидя на каталке в грязной, окровавленной одежде, слабеющий от дурноты и боли, я нагло курил и почему-то требовал, чтобы обязательно вызвали главного врача Республиканской больницы Владимира Балашова или его заместителя Дамбу Буджалова, как будто их личное присутствие могло как-то благоприятно повлиять на травму или на ход событий.

Замелькали перепуганные лица сотрудников судебно-медицинского морга, расположенного рядом с больницей. Появилась не менее испуганная начальница Бюро Виктория Сергеевна Богаева; для руководителя такое событие (гибель или увечье сотрудников, направленных в служебную командировку) — очень неприятный, мягко выражаясь, факт, не говоря уже о чисто человеческом аспекте.

Врачи, сгрудившиеся вокруг меня, делали все быстро и квалифицированно. Окулист удостоверился, что глаза не повреждены. Челюстно-лицевой хирург аккуратно ушил раны на лбу, верхних веках и на правой кисти. Нейрохирург с невропатологом пришли к мнению, что ушиб головного мозга — исключен, имеется лишь сотрясение.

Рентгенография выявила «трехлодыжечный» перелом левого голеностопного сустава, перелом одной из плюсневых костей стопы и дополнительный перелом левой малоберцовой кости. Сильный ушиб правой половины грудной клетки вызвал подозрение на переломы ребер, но рентген это не подтвердил. Позже была диагностирована еще и трещина верхнего отдела правой малоберцовой кости. А ведь могло быть значительно хуже, например, я вполне мог оказаться в качестве «клиента» в родном учреждении — морге.

Травматологи сочли, что в данной ситуации нужды в операции нет, и ручную репозицию (сопоставление отломков переломов) с наложением гипса мне проводили уже в палате нейрохирургии под наркозом. Еще после укола обезболивающего промедола в травмпункте я «поплыл». Боль ушла и я отстраненно, как бы со стороны, с некоторым интересом наблюдал за происходящим…

Сам же выход из состояния наркоза был удивительным и фантастическим. Очень не хочу, чтобы люди, особенно молодежь, восприняли эти строки как пропаганду наркотического «трипа» (trip — поездка, экскурсия — на жаргоне наркоманов западных стран «наркотическое путешествие»). В медицинских целях, особенно как средство борьбы с шоком, такие вещи, как наркотики, просто необходимы, а часто являются единственным средством спасти больного. «Трипы» для дурного кайфа заканчиваются удручающе стереотипно — наркотической зависимостью, полным распадом личности и смертью до 40 лет. Другого не дано.

Итак, я выходил из наркоза, паря в каком-то сказочном сюрреалистическом мире. Этот мир (или страна) был наполнен негой и блаженством. В черном, глубоком, бархатном, обволакивающем пространстве плавали огромные невиданные цветы причудливой формы и невообразимых расцветок, напоминающие живые существа, странным образом превращающиеся в обнаженных обольстительных женщин, зовущих и желанных. Женщин преимущественно азиатского типа, которому я отдавал предпочтение.

Моим идеалом всегда была женщина азиатской расы, по поводу чего один приятель поставил язвительный диагноз — «желтая лихорадка», — женщина черноволосая, с высокими скулами, чувственными губами, восхитительным разрезом раскосых глаз, с матовой кожей, умная и немногословная, загадочная как Восток.

Бесшумные движения гейш — искусных жриц бумажных чайных домиков, предупредительных и внимательных, порочных и одновременно недоступных, чья кошачья поступь более тиха, чем шелест шелковых кимоно, обтягивающих их тела, а неуловимые движения стана и утонченная пластика царственных рук — тайные сигналы-символы, посылаемые избраннику.

Или гордая наездница, с непроницаемым, как у сфинкса, лицом, тронутым послеполуденным степным загаром, и разметанными горячим ветром черными прядями волос, бесшумно скользящая между высоких трав на гнедом скакуне. Этакая восточная валькирия, но не собирающая души павших в сражении героев для препровождения их по воле бога Одина в Вальхаллу, поскольку она не воительница, а всего лишь всадница, просто решившая разнообразить суровый быт кочевья бешеной скачкой по бескрайней степи.

«Женщина должна быть ласковой и неслышной» — цитата из ранней песни Джона Леннона. Громогласный бабец с металлом в голосе — б-р-р, как такое почти мужеподобное существо может быть предметом обожания и вожделения?

А с чего это люди вдруг взяли, что большие глаза являются эталоном красоты?; вообще-то это один из симптомов базедовой болезни. Отражение души — не глаза сами по себе, а тот внутренний свет и страсть, который они излучают. Меня могут упрекнуть в том, что, являясь почитателем таланта покойного Джона, вторая жена которого, Йоко Оно, была японкой, я персонифицирую себя с ним, что не так уж и далеко от отклонений психического характера. Но кумиромания — не моя стихия. Джона я просто люблю за его музыку, некоторые взгляды на жизнь и эксцентричность характера. Дело еще в том, что тяга к девушкам восточноазиатской наружности появилась у меня года за два до того, как я вообще узнал о существовании, признаемся, довольно страшненькой авангардистки Йоко, то есть на заре своей юности, а тогда весь мир «тащился» от Брижжит Бардо. Ничего аномального в моем тяготении к азиаткам я не вижу. Это нормальное явление. У одних замирает сердце при виде белокурых див скандинавского покроя или крашеных блондинок типа Мэрилин Монро; другие «зажигаются» от афро-американок или женщин Карибского залива. Не думаю, что это лишь стремление к экзотике, хотя, как знать? Потайные причины влечения к представительницам других рас никому не ведомы. Оно может действовать по принципу магнита, притягивающего противоположные полюса. А при желании показаться достаточно образованным, можно подложить под данный феномен наукообразную основу, вытащив философский тезис — «единство и борьба противоположностей», сразу придающий неотразимость и должный вес любому утверждению, даже самому абсурдному. Блюдо под подобным соусом всегда кажется аппетитным и съедобным. Можно собрать на эту тему не менее десятка теорий и гипотез, но если теорий много — значит, ни одна из них не верна. Да и какое это имеет значение, если факт, как изволите видеть, налицо.

Возвращаясь к теме выхода из наркоза, должен сказать: колдовская трансформация была столь органичной и естественной, что чудилось, будто я уже не раз посещал эту райскую страну, где пленительные и яркие флоро-эротические грезы сопровождались приглушенной психоделической мелодией на тему песни “ Lucy in the Sky with Diamonds ” — «Люси на небесах в алмазах»:

«…Кто-то зовет, а ты медлишь, упустишь ту девушку —

Калейдоскоп.

Желтый с зеленым, цветник-целлофан выситься над головой,

Взглянешь на девушку с солнцем в глазах, и простись…»

Как и все «хорошее» в этом мире, мои мерцающие зыбкие видения закончились: чарующие фемино-цветочные фантомы стали постепенно тускнеть и съеживаться в одну точку, которая по мере возвращения сознания из дурмана наркоза оказалась обыкновенной щелью на потолке палаты, вполне реальной щелью, скучной и банальной в своей обыденности.

Придя окончательно в себя и зная, что пациенты под наркозом склонны болтать всякую белиберду и выдавать сокровенные тайны, я первым делом озабоченно осведомился у медперсонала, меня окружавшего, среди которого были в основном женщины, не ругался ли я и не говорил ли чего лишнего.

В ответ те, со смехом, доложили:

— Наоборот, Вы говорили, что любите всех нас. А вот когда мы оперировали одного хирурга, то наслушались всякого; он крыл отборнейшим матом всех подряд.

Такой расклад меня успокоил, и я снова попытался мысленно заглянуть хотя бы краешком глаза за занавес, закрывший прекрасный мираж, в котором я находился то ли несколько секунд, то ли целую вечность. Но это была лишь бледная тень того, что я испытал, плавая в наркотическом тумане…

Страны-миражи существовали у многих народов и отдельных людей, особенно у представителей контркультуры, не принимавших окружающий их жестокий, бездушный мир, на который падала черная тень Христианского Креста и Большой Бомбы.

Так у американских битников 50-х годов такой страной была Мексика; не реальная Мексика, нищая и убогая, а Мексика-миф, обетованная, «не оскверненная» земля, опаленная солнцем, страна текилы, высушенного кактуса «пейотля-мескаля», приводящего в исступление шаманов во время обряда камлания при контактах с потусторонними силами, дающего силы уставшему и исцеляющего страждущего; страна духовно чистых, не развращенных цивилизацией индейцев, чьи древние экзотические культы и божества в глазах неофитов так выгодно отличались от христианской культуры, неразрывно связанной с пороками той самой буржуазной цивилизации, от которой они пытались бежать. У битников были свои теоретики и пророки: поэты и писатели, такие как Аллен Гинзберг, Гэри Снайдер и Джек Керуак, проповедовавшие уход в первозданность. Мотив Дороги, Подполья и Бунта был в их творчестве ключевым. Дорога олицетворяла бесконечный путь, ведущий в Прекрасное Никуда, в мир первобытной простоты, подальше от уродливых мегаполисов — порождений Зла, зараженных античеловечностью, равнодушием и бездуховностью.

Битничество, как движение, было чисто урбанистическим (суть городским) явлением и прозябало в затхлом мирке культурного подполья Нью-Йорка и некоторых других больших городов Америки, но многие его адепты склонны были искать свои Ценности активно.

Затянутые в черную кожу бородатые битники на своих мощных «харлей-дэвидсон», покрытых красноватой пылью мексиканских пустынь (пейзаж «Марсианских хроник» Рэя Брэдбери), колесили по стране-призраку, но поиск Нового Мира так и оставался иллюзией, которая развеивалась подобно дымку марихуаны вокруг нечесаных кудлатых голов новоиспеченных бунтарей.

У хиппи 60-х годов странами-миражами были Индия и Непал, а «Меккой» — Калькутта и Катманду. Эти «сказочные страны» приобретали в глазах хиппи все более декоративный и карнавальный облик, идеально и полностью вписываясь в рамки бурлеска поп-культуры, их же и породившей.

Протест и «бунт» битников сменились пассивным пацифизмом, старой, как мир, идеей непротивления злу насилием и желанием полностью и окончательно отгородить себя от реального мира, для чего была избрана «религия» хиппи: триада — секс, рок-н-ролл и наркотики. Теоретиков у хиппи практически не было. Вряд ли большинство из них читало откровения Тимоти Лири — рьяного проповедника и пропагандиста сильнейшего синтетического галлюциногена LSD (ЛСД — диэтиламида лизергиновой кислоты), который, по его убеждению, способствовал «расширению сознания» и «раскрывал горизонты». Хиппи смутно представляли себе процесс «расширения сознания», но активно глотали «кислоту» для элементарного балдежа, приправленного гарниром социального протеста, вводя себя в транс, многократно усиливающийся громкой, монотонно-гипнотической психоделической музыкой (музыкой, написанной или под воздействием наркотиков, или посвященной этой тематике).

Пророками хиппи были не интеллектуалы прежних лет, а идолы рок-н-ролла. Скончавшиеся от передозировки героина чернокожий виртуоз электрогитары Джими Хендрикс и королева белой соул-музыки Дженис Джоплин; группа «Двери» с шаманствующим лидером Джимом Мориссоном, умершим при загадочных, невыясненных обстоятельствах; эпатирующие «Роллинг Стоунз», один из членов которых, Брайан Джонс, был обнаружен утонувшим в собственном бассейне с чудовищной концентрацией наркотиков в крови; те же — «Битлз», начиная с пластинки «Револьвер» (1966 год,) и до «Белого альбома» (1968 год), баловавшиеся и стимуляторами — амфетамином, и «травой», и «кислотой». Да и сама «совесть Америки» — певец Боб Дилан (Роберт Циммерман) редкий день обходился без пары крепчайших «косяков».

«Сексуальная революция» на Западе (сейчас мне часто придется произносить это слово — «революция») тихо почила в бозе с появлением угрозы СПИДА; многие ее приверженцы стали почтенными отцами семейств и лишь с грустью вспоминают иногда о бурно проведенной молодости, свободной любви, групповых игрищах и прочих проявлениях свободы нравов.

«Антибуржуазный» рок-н-ролл (хотя и в то время он почти полностью контролировался музыкальными концернами и направлялся в нужное русло, но случались и прорывы, когда люди вроде Фрэнка Заппы могли себе позволить роскошь свободного творчества, сообразно своим вкусам, взглядам и пристрастиям) со смертью самых ярких своих представителей, с утратой духа протеста и антиконформизма, прогрессивной ангажированностью в лучшем смысле этого слова, наивной верой в возможность преобразования мира (вспомните знаменитые “ All You Need Is Love ” — «Все, что тебе нужно, — это любовь» или “ Imagine ” — «Представь себе»), утопического, но от этого не менее привлекательного, стремления создать содружество людей с принципиально другой шкалой ценностей, превратился в то, во что он и должен был превратиться — в яркое, зрелищное, коммерческое шоу, безопасное и, главное, супердоходное.

Рок — «знамя» бунтарей, постепенно трансформировался в подобие «музыкальных обоев», ненавязчиво ласкающих слух, но безликих и однообразных (сладкая открыточная лирика) или в скрежещущий и бьющий по ушам «хэви-меттл» (для любителей «оторваться»). Он не стал хуже или лучше, но из него ушел «драйв» — внутреннее напряжение и накал, а также творческая индивидуальность и искренность. Он стал попросту тривиален. Протест превратился в банальное бузотерство и хулиганство, тщательно дозированные в интересах «имиджа», крик души — в вопль без боли, поиски нового — в конъюнктуру и манерничанье, откровение исповеди — в смакование собственной исключительности (зачастую сомнительной) и самолюбование.

Практически стерлись границы между настоящим роком и попсой. Рок всегда демонстративно противопоставлял себя эстраде, в которой влияние кабаре и безвкусицы ощущалось, и ощущается, очень сильно. Он изначально был подобием городского народного фольклора, создаваемого такими же ребятами, как и их аудитория. В этом качестве он привлек молодежь. И если специалисты до сих пор ломают копья в дискуссиях о том, чем же отличается рок от поп-музыки, то на ассоциативном уровне не столь искушенные слушатели эту разницу четко улавливали. Теперь же границы размыты, многие штампы и клише рок-н-ролла перекочевали в «поп» и наоборот.

Проблема отцов и детей рассосалась сама собой, когда те, кто призывал не верить никому старше 30-ти, продолжали бушевать и кривляться на сцене и в 40, и в 50, упорно приближаясь к дате, обозначенной в шлягере Пола Маккартни «When I, m Sixty Four » — «Когда мне стукнет 64». Такие геронтократы рока, как «Роллинг Стоунз», наглядно показали, что и в почтенном возрасте можно выдавать превосходную музыку и собирать полные стадионы, но, как заметил, правда, по другому поводу, язвительный насмешник Леннон, эстетический момент при этом оказался утраченным.

Титаны старого рока живут за счет своего старого багажа. Да и ничего нового после 50-60-70-х годов в молодежной музыке не появилось (я имею в виду музыкальные идеи), не считая усовершенствований в области звукозаписывающей и звуковоспроизводящей техники. Оборотистые большие дяди из шоу-бизнеса давно прибрали «рок-революцию» к своим рукам. Андеграудные (подпольные) альтернативные исполнители широкой публике неизвестны, в них не вкладывают деньги и их не «раскручивают» — они не соответствуют параметрам рыночного продукта.

«Цветочная хип-революция» оставила после себя несколько преувеличенные ностальгические воспоминания о славных 60-х: о сопричастности к антивоенному движению, к борьбе за гражданские права черных американцев, а также целые армии молодых людей, пристрастившихся к «кислоте» и героину. «Психоделическая революция», провозглашавшая претенциозно-гуманистический тезис «Мы убиваем себя, чтобы не убивать детей во Вьетнаме», а не какой-то вульгарный предлог — «Мы просто хотим балдеть», имела трагический итог. Люди андеграунда и незначительное количество племени хиппи сменили свои пестрые одежки и феньки на строгие костюмы так ненавидимого ими истеблишмента, и вписалась в систему, столь отвергаемую ими в молодости; большая же часть неисправимых ортодоксов (читай — законченных наркоманов) остались загибаться на чердаках в трущобах Нью-Йорка и Сан-Франциско.

У последователей битников и хиппи — панков и реперов «стран-фантазий» уже не было. Их эстетика — разрушенные, загаженные задворки больших городов, автомобильные свалки и вонючие ночные клубы, где прием «колес» и алкоголя сопровождался неприкрытой агрессивностью, драками и поножовщиной. Этим не нужны были экзотические места, в выжженных «крэгом» мозгах места для иллюзий не оставалось.

Существует, правда, и другая, очень аргументированная версия, что наркотики, особенно «кислоту», сознательно запустили в молодежное движение спецслужбы, дабы сбить антивоенный накал (тогда Большая Америка воевала с Маленьким Вьетнамом), используя при этом увлечение молодежи рок-музыкой и неприятие буржуазных ценностей, олицетворением которых были семья и официальная религия.

Чем заканчивались «путешествия» в страны-миражи, всем хорошо известно: разложением, упадком и полной деградацией. Все, что связано с употреблением наркотиков, навязанных по специальной программе или как «спонтанное» явление (хотя известно, что даже прыщ на носу спонтанно не вскакивает), неважно, ждет такая участь. Поэтому искушение повторить свой индивидуальный «трип» в зыбкий мир женщин-цветов у меня не возникало, хотя, чего там скрывать, воспоминания о нем остались самые радужные.

Предварительно следствием было выяснено, что на момент происшествия в салоне автомашины было четыре человека. Кроме Алиева и Оксаны, сидевших впереди, на заднем сиденье находились еще две девушки: Ш. Ольга и С. Жанна. Этих двух девиц Магомед, зашедший с подругой в бар «Камила», пригласил для компании, чтобы покататься на машине. Когда романтическая прогулка плачевно закончилась, не успев начаться, девушки выбежали из автомобиля и бросились в расположенное неподалеку здание ДРСУ, чтобы вызвать по телефону «скорую помощь». Алиев остался на месте, пока не приехали сотрудники ГИБДД.

В своих показаниях, данных следователю 29 августа 2003 года, обе свидетельницы, как под копирку, говорили одно и тоже. Когда вечером 27 августа они отдыхали в кафе «Камила», к их столику подошли Алиев с Оксаной и пригласили их покататься. Оксана, с их слов, была слегка под хмельком, Магомед Алиев производил впечатление трезвого человека. Девицы все равно уже собирались уходить домой, поэтому от предложения не отказались.

Выйдя из кафе, Ольга и Жанна сели на заднее сиденье машины, Алиев — за руль, Оксана — на переднее пассажирское кресло справа от водителя. Это обстоятельств обе подчеркивали четко и определенно. Поездка оказалась непродолжительной. Едва они выехали в сторону дороги, ведущей на Абганерово, как машина не вписалась в поворот и врезалась в дорожный знак на обочине.

Со слов Ольги и Жанны, Магомед с криком: «Оксана! Оксана!», — вытащил ее из салона автомашины и положил на обочину дороги.

Жанна в результате ДТП не пострадала, у Ольги была повреждена правая плечевая кость, на основании чего Кермен Алексеевна при производстве судебно-медицинской экспертизы квалифицировала это повреждение как вред здоровью средней тяжести. У самого Алиева были зафиксированы небольшая ссадина на лице и ушиб передней поверхности грудной клетки.

Но тут произошло не совсем желательное для следствия событие. Еще до дачи показаний Ольги и Жанны, 28 августа 2003 года Магомед Алиев написал в своем «Объяснении» следующее: «…Она (Оксана — примеч. автора) села ко мне в машину, и мы поехали в центр с. Садовое, где остановились недалеко от магазина… …и стали разговаривать. В ходе разговора она стала просить меня дать ей управление машиной и покататься, на что я не согласился. И мы поехали в сторону выезда из села на Абганерово. Около средней школы № 1 я остановился, чтобы сходить в туалет, а когда вернулся, она сидела за рулем и сказала, что поедет потихонечку и, сделав круг вокруг села по объездной дороге на Абганерово, вернется в село. Она умеет управлять, ей дает машину отец, она даже самостоятельно ездила в город Волгоград. Я согласился, и мы поехали. По дороге разговаривали, перед выездом на объездную дорогу, около ДРСУ, я заметил, что она сильно разогнала машину, и стал говорить, чтобы она сбавила скорость. Но в этот момент мы выехали на перекресток, где надо было поворачивать направо. Оксана не справилась с управлением, закричала и в этот момент мы столкнулись с дорожным указателем. Я ударился о лобовое стекло, Оксана упала мне на ноги. Я увидел, что она без сознания. Я вытащил ее из салона, пощупал пульс; у нее был пульс. В это время ехала какая-то легковая машина, какой марки, я не заметил; цвет также не заметил. Я остановил эту машину и попросил отвезти Оксану в больницу. Помог положить ее в салон. Кто сидел в салоне, я не заметил, так как находился в шоке. Когда они уехали в больницу, я остался возле машины. Через некоторое время подъехали сотрудники милиции и начали разбирательство, я рассказал им о случившемся. В этот вечер Оксана была выпившая, я перед этим выпил одну бутылку пива, а днем, еще до встречи с Оксаной, я выпил 200 граммов водки…»

Как видим, из объяснения Алиева «выпал» факт нахождения в его машине еще двух пассажиров-свидетелей. Забегая вперед, скажу, что из «Обвинительного заключения» странным образом (предивны дела твои, Господи!), «выпал» также факт употребления или не употребления Алиевым спиртного (это просто не проверялось досконально), но для предстоящего судебного разбирательства могло иметь существенное значение.

И, хотя, в своих дальнейших показаниях Алиев честно упоминал о Жанне и Ольге, а также о том, что находился за рулем сам («…сначала я дал объяснение, что за рулем находилась Оксана, так как хотел избежать уголовной ответственности; мне было плохо, что по моей вине погибла девушка…»), следователь должен был закрепить эти показания экспертными исследованиями. Это при недоброй памяти сталинском Генеральном прокуроре Януарии Вышинском «царицей доказательств» считалось признание подозреваемого. И хотя сейчас на дворе другие, пусть и нехорошие, темные времена, кроме «чистосердечного» признания обвиняемого, суду могут потребоваться и другие, вещественные доказательства его вины, а также подтверждения, полученные экспертным путем.

А вдруг на суде Алиев снова заявит, что под давлением следствия вынужден был оговорить себя? Поэтому следователь назначил К. А. Бадмаевой экспертизу для разрешения вопроса, на каких местах в салоне автомашины находились подозреваемый Алиев М. и потерпевшая З. Оксана? Местонахождение Жанны и Ольги, естественно, для следствия интереса не представляло…

Первые два дня в стационаре запомнились мне как череда унизительных процедур. Мало того, что нестерпимо болело побитое в аварии тело, в особенности левая нога и правая половина грудной клетки. В больнице не оказалось костылей, и чтобы справить нужду (большую и малую) приходилось вызывать бедную санитарку Марину, которая взваливала меня на свои хрупкие плечи, волоком тащила в туалет, и придерживала, пока я (простите за грубые подробности) с досадой и смущением в душе спускал при ней штаны и с ее же помощью медленно опускался на унитаз. В психиатрии описано половое извращение, при котором мужчина получает удовлетворение, отправляя свои физиологические потребности на глазах у женщины, но меня в этом плане Бог миловал, поэтому ничего, кроме чувства унижения и стыда я при этом не испытывал. Думаю, что и Марине это не доставляло никакого удовольствия, но она стойко и терпеливо выполняла свои профессиональные обязанности.

Лишь после того, как жена Вера Николаевна учинила скандал главному врачу, в фирме «Астарат» срочно были приобретены деревянные костыли — уникальное произведение российской ортопедической промышленности. Не знаю, какие инженеры конструировали это «чудо», но ничего более неудобного и анатомически несообразного придумать невозможно. Через полчаса ходьбы с помощью этих уродцев подмышки начинали гореть, будто смазанные скипидаром, а руки буквально отрывались от туловища. К тому же они были очень тяжелые и занимали едва ли не треть пространства палаты. Когда через некоторое время коллеги принесли мне ортопедические костыли, изготовленные в Германии, контраст показался мне поразительным. Короткие, сделанные из легкого прочного металла, функционально удобные, с подлокотниками, адаптированными к анатомическим особенностям руки, они в сравнении со своим российским аналогом выглядели как миниатюрный карманный калькулятор рядом с громоздкими конторскими счетами — украшением советских бухгалтерий вплоть до конца 70-х годов.

Предстоящая экспертиза была далеко не простой даже для эксперта со стажем, не говоря уже о молодом, «зеленом» специалисте. Судить о расположении участников аварии внутри салона автомашины только по локализации, характеру и количеству повреждений на их теле — дело, требующее очень высокой квалификации, да и не всегда правильный вывод возможно сделать в категоричной форме. В таких случаях необходимо учитывать все обстоятельства, зафиксированные в уголовном деле: протокол осмотра места происшествия, протокол осмотра самого транспортного средства, результаты проведенных ранее экспертиз. И чем выше качество предоставленных материалов, тем больше шансов прийти к правильным, единственно возможным выводам. Свидетельские показание — дело хорошее, но мы-то с вами знаем, насколько они ненадежны и субъективны. Некоторые авторы предлагают проводить подобные экспертизы комплексно, что в части случаев не лишено целесообразности, но чаще, я думаю, судебный медик сам в состоянии разобраться с ситуацией — лишь бы под рукой были полноценные документы. При этом должны быть использованы такие разделы как общая и частная судебно-медицинская травматология, инструктивное письмо МЗ РФ об «Идентификационном значении следов контактного взаимодействия при установлении орудия механической травмы», а также элементы экспертных исследований при решении задач ситуационного характера.

Поэтому мы договорились с Кермен Алексеевной о консультации, на которую она должна привезти все имеющиеся материалы уголовного дела, в надежде, что их скрупулезный анализ позволит определиться с поставленным вопросом…

Выписавшись через 1,5 недели из стационара домой, я продолжал ковылять на костылях, боясь давать нагрузку на травмированную ногу, о чем меня недвусмысленно и строго предупредили лечащие врачи. Я человек послушный, привыкший полагаться на мнение специалистов, но когда еще 0,5 месяца спустя положение не изменилось ни на йоту, я начал хандрить и капризничать. В самом деле, когда же я начну передвигаться самостоятельно без помощи моих (сначала деревянных, затем металлических) помощников? Рекомендации от различных врачей были диаметрально противоположными, исключающими друг друга. И хотя сам я прекрасно разбираюсь в сроках сращения сломанных костей — это один из аспектов моей профессии, — нарушать табу, наложенное лечащими врачами, не решался, и это меня сильно нервировало. Моя нервозность передалась и начальнице Бюро СМЭ Виктории Богаевой, обеспокоенной положением своего зама. Она, созвонившись предварительно по телефону, в одно слякотное утро погрузила меня в «мерс», и без долгих проволочек отвезла в село Троицкое к врачу-травматологу Валерию Михайловичу Хонинову.

Доктор Хонинов в Калмыкии — явление уникальное: его боготворят больные и довольно прохладно привечают коллеги-травматологи. Я сознательно употребляю эпитет «прохладно», смягчая ситуацию отношений, так как не собираюсь ввязываться в практическо-теоретическую дискуссию по вопросам клинической травматологии и ортопедии. Но факт неоспорим. Когда Валерий Хонинов работал на задворках, в Сарпинской ЦРБ, вся Калмыкия, да и не только, ездила оперироваться в с. Садовое. После его переезда на работу ближе к Элисте в село Троицкое (заметьте, все же не в Элисту) поток пациентов изменил направление на Целинный район, формально — к заурядному сельскому врачу.

Был даже пущен подлейший слушок; дескать, попивает доктор Хонинов, да-с… Злоупотребляет, знаете ли. И не просто злоупотребляет, а натурально бухает по черному и прямо-таки не просыхает. И как только легкомысленные пациенты доверяют этому нетрезвому лекарю-костоправу свои драгоценные травмированные конечности!? Что можно возразить на это? Валерий Хонинов, конечно, не херувим во плоти, но разве может специалист хирургического профиля так интенсивно и успешно оперировать и при этом еще «плотно дружить» с Вакхом, Бахусом (кто там еще третий?).

И дело тут не в простой зависти к более популярному и успешному конкуренту. Для тех, кто зрит в корень, не надо объяснять, почему это происходит.

Посмотрев снимки и ногу, сделав рекомендации для предоперационной подготовки, он уже на следующий день произвел металлоостеосинтез — скрепление костных отломков металлическими пластинами. Как бы там ни было, а не прошло и одного месяца после операции, как я уже без помощи костылей семенил по квартире, и мой моральный и творческий дух вырос на пару уровней. Должен отметить, что на перевязки из Элисты в Троицкое и обратно меня возила на собственной машине моя «сестра милосердия» — следователь Целинного РОВД Елена Булатовна Мисалова.

Затем последовал реабилитационный период в городской поликлинике, выход в феврале 2004 года на работу с импозантной, инкрустированной и покрытой лаком тростью, сработанной умельцами-краснодеревщиками из ИТК-1.

Но все это уже выходит далеко по времени за рамки нашего повествования.

А чтобы завершить тему Валерия Михайловича Хонинова, добавлю только, что он единственный в республике хирург-травматолог, освоивший методику эндопротезирования тазобедренного сустава и ставший применять ее на практике. На его счету уже 10 таких эксклюзивных операций. Раньше больных, нуждающихся в этих операциях (да и сейчас), Минздрав РК направлял в Москву, где с них «драли по три шкуры», невзирая на приказ № 50 Российского министерства здравоохранения, выделяющий квоты на регионы страны для оказания высокотехнологичной специализированной медицинской помощи за счет федерального бюджета. Плевать хотели на этот приказ министерства лавочники от медицины, пусть само министерство лечит бесплатно!

Теперь часть этой высокотехнологичной специализированной помощи можно оказывать в пределах Калмыкии.

Горькие складки вокруг твердого рта Хонинова становились еще глубже, когда он показывал мне экономические расчеты, бизнес-план, из которых даже не специалисту было видно, какие выгоды сулит республике, а, главное, ее жителям, широкое внедрение данного метода лечения. А чтобы организовать все это дело, требуется всего лишь 30 000$.

Валерий говорил, что с большим удовольствием лечил бы земляков, для которых эта операция оказалась бы раза в три дешевле. Ему уже за 50, активного хирургического долголетия осталось лет на 10, максимум — 15, да и то, как Бог даст. Он держит себя в форме: не курит, бегает по утрам по 7 километров, занимается каратэ (для эластичности суставов), во время отпусков уходит в горы, где отдается своей страсти — альпинизму. Он все равно реализует свои потенциальные возможности и профессиональные наработки. Жаль, что это может произойти не в Калмыкии! А предложений работы у доктора Хонинова хоть отбавляй! Умная голова и «умные руки» (выражение хирургов) нужны везде.

Я вяло оделся, формально провел разминку по рецепту доктора-травматолога Валерия Хонинова — лежа на спине пару сотен раз ударил стопой закованной в гипс ноги в стену, покрытую ковром (для ускоренного образования костной мозоли в местах переломов). Рецепт предполагал гораздо большее количество ударов; при этом предписывалось громкое исполнение энергичных оптимистических песен, что якобы еще более стимулировало образование остеонов — основных элементов костной ткани. Но за последние недели я настолько обленился, что выполнять в полном объеме предписания своего эскулапа было выше моих сил, а из энергичных мелодий ничего не приходило в голову, кроме революционной «Смело товарищи в ногу…» и дебильно-инфантильной «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…»

Ровно в 11 часов раздался звонок в дверь и в квартиру, словно вихрь, ворвалась румяная молодость — полнокровная Кема с охапкой бумаг в обеих руках. Подумалось, розы ей носить, а не эти треклятые бумажки; простите, документы. Но дело есть дело. После чая мы расположились для работы в зале. Я поместился в кресле в обрамлении мрачных костылей, уложив больную ногу на стоящий впереди табурет; Кема, разложив перед собой привезенные материалы дела, присела рядом на пуфике. Тугое бедро, обтянутое синим коттоном, потеснило хлипкий костыль, который чуть не свалился под натиском пышной плоти.

Дабы оградить себя от отвлекающих экзогенных (внешних — мед.) факторов и настроиться на рабочий лад, я сразу стал изучать документы.

— Ну, что ж, как говорят, приступим, помолясь.

Первые страницы: рапорт, протокол осмотра места происшествия с обязательной схемой, аккуратно выполненной под линейку шариковой ручкой, с неизменной «розой ветров» в правом верхнем углу для привязки к сторонам света. Уже из протокола осмотра можно было «выудить» кое-какую полезную информацию, но лучше не спешить и сопоставить ее с более подробными данными протокола осмотра транспортного средства.

Этот следующий документ дал нам с Кермен Алексеевной много ценного. В нем были закреплены существенные для нас детали, которые частично уже имелись в предыдущем протоколе. К тому же, он был оформлен фотографиями, иллюстрирующими текст и дающими возможность наглядно представить себе вид, форму и размеры различных повреждений самого автомобиля как снаружи, так и изнутри.

Согласно обоим протоколам, на автомашине «ВАЗ-21093» были деформирован передний бампер, смяты декоративная решетка радиатора и защита двигателя; на крыше с передней пассажирской стороны, в районе стойки, имелась небольшая вмятина. Но с экспертной точки зрения нас больше интересовали повреждения внутри салона.

На передней панели со стороны переднего пассажирского места, как раз над «бардачком», имелась значительная вмятина размером 8 х 12,5 см — результат удара со значительной силой. Нижняя часть рулевого колеса была деформирована в переднем направлении. Но самое интересное ожидало нас при описании лобового стекла. С пассажирской стороны на двойном клееном стекле имелось «паутинообразное» растрескивание округлой формы, размером 40 х 41 см, с прогибанием центральной части наружу. На внутренней стороне «паутины» (со стороны салона) следователем были обнаружены три волоса коричневого и светлого цвета, которые были изъяты и упакованы для дальнейших исследований.

— Теперь, Кема, давай порассуждаем логически, с учетом сопоставления повреждений на теле Алиева и на трупе Оксаны с повреждениями в салоне автомашины, и примем во внимание при этом элементарные законы физики и некоторые физические параметры.

Надо сказать, что при обсуждении Кермен Алексеевна не сидела в роли пассивного статиста типа китайского болванчика, кивающего головой, а, хоть и осторожно, но высказывала свое мнение, то есть принимала действенное участие в процессе обмена аргументами. Это радовало; значит, эксперт мыслит и мыслит большей частью в правильном направлении. А моей задачей, как заместителя начальника Бюро по экспертной работе, как я ее понимал, была не только проверка заключений наших специалистов, но и попытка привить им экспертный тип мышления. Это то же самое, что и клиническое мышление, только с поправкой на специфику нашей профессии.

Машина движется со средней скоростью. Пассажир на переднем сиденье расслаблен и беззаботен, тем более, что находится в подпитии. Водитель более мобилизован и напряжен. Что происходит при резком столкновении с преградой? По инерции тело пассажира продолжает двигаться вперед. (Вот почему важно знать антропометрические данные участников инцидента). Рост потерпевшей и габариты салона дают нам ясное представление о возможных траекториях движения ее тела. В результате этого инерционного движения возникают две противоположные зоны контакта:

а) удар верхней частью лица в лобовое стекло (на стекле остается «паутинообразное» вдавление, соответствующее траектории движения головы; на переносице погибшей — рана, перелом костей носа, со стороны головного мозга — ушиб его ткани);

б) вмятина на панели автомашины над «бардачком» соответствует обширным кровоподтекам в правой подреберной области трупа и ушибу печени.

Кроме этого, очаги мелких кровоизлияний в подвешивающих аппаратах внутренних органов свидетельствуют о резком сотрясении организма.

Следующий этап: резкое забрасывание головы потерпевшей назад приводит к образованию «хлыстообразного» перелома шейного отдела позвоночника с разрывом спинного мозга на этом уровне. В качестве дополнительных косвенных подтверждений может служить преобладающее количество ссадин именно на правой боковой поверхности тела трупа Оксаны.

Что касается Магомеда, то удар передней поверхностью груди о рулевое колесо с одной стороны несколько деформировал его (рулевое колесо) в нижней части (здесь траектория движения тоже совпадает), с другой — явился причиной ушиба грудной клетки.

Кермен Алексеевна заметно оживилась.

— Значит, мы можем уверенно говорить о том, что за рулем сидел Алиев, а Оксана — на переднем пассажирском сиденье?

— В принципе, да. Этого вполне достаточно, если не больше. Но у нас есть еще один козырь, и он бы нам здорово пригодился в случае отсутствия свидетелей или при упорной позиции подозреваемого. В уголовном деле имеется заключение биологической экспертизы — исследование волос, где в «Выводах» четко сказано, что объекты, изъятые с лобового стекла автомашины ВАЗ-21093 (с внутренней стороны «паутинообразного» растрескивания), являются волосами с головы человека и по своим макро- и микроморфологическим признакам сходны с образцами волос с головы З. Оксаны и могли произойти от нее. Причем принадлежность к ним волос Алиева исключается.

Сумма доказательств по данной экспертизе, на мой взгляд, оказалась более чем достаточной, чтобы полно и категорично ответить на вопросы следствия. В некоторых случаях этих доказательств бывает больше, в некоторых — меньше, но всегда можно (или почти всегда) обнаружить совокупность признаков, с помощью которых месторасположение водителя и пассажира удается выявить. Просто набор доказательств может быть различен как количественно, так и по другим оценочным критериям.

Дальнейшая судьба дела нас с Кермен Алексеевной уже не интересовала. Пусть суд определяет меру ответственности человека, совершившего ДТП со смертельным исходом. Кема корпела над составлением формулировок выводов, куда я вносил необходимые корректировки. Это тоже заняло немало времени, ведь у судебных медиков, как и у представителей других врачебных специальностей, львиная доля рабочего дня уходит на составление документов (то бишь, писанину), нежели на само исследование.

Изрядно проголодавшись после трудов праведных, я отправил Кермен Алексеевну на кухню, где она попыталась соорудить из магазинных полуфабрикатов какую-нибудь еду, а сам закурил и, пуская синевато-сизые кольца дыма, стал меланхолически мурлыкать под нос сильно русифицированный мною же текст джоновской песни “I’m So Tired” («Я так устал»):

Царь Петр, боярам бороды побрив,

Издал указ — курить везде табак.

Привычку крайне вредную внедрив,

Он показал, что был большой дурак!

За окном уже густо синели ранние зимние сумерки, когда мы уселись в крохотной кухне перекусить. Разговоры за столом шли опять же на экспертные или околоэкспертные темы. Кема жаловалась на то, что во время судебных заседаний на нее «наезжают» то прокуроры, то адвокаты, то судьи.

Участие эксперта в судебном заседании — это особый аспект нашей работы. И, к сожалению, этому тоже нигде не учат. А от того, как эксперт будет отвечать на поставленные вопросы, в некоторых случаях зависит и судьба самой экспертизы, а в итоге — и уголовного дела.

Первым моим ярким впечатлением от судебного заседания была картина, когда во время перерыва прокурор и адвокат, буквально «рвавшие друг у друга глотки» 10 минут назад, мирно курили на крылечке суда, спокойно разговаривали друг с другом, расспрашивали о домочадцах. Это и есть профессионализм: мухи — отдельно, котлеты — отдельно. Личные отношения не должны переноситься на профессиональную сферу.

Умение вести полемику со сторонами защиты и обвинения основывается не только на медицинской эрудиции эксперта и его умении четко, сжато и доступно (красноречие не обязательно, но никогда не помешает) донести мысль, не совсем ясную участникам процесса. Не менее важно преодоление того волнения, которое всегда возникает у человека при необходимости выступить перед достаточно большой аудиторией. А в ином зале судебного заседания скапливается немало народу, причем, определенная часть «публики» не всегда лояльна тому, что говорит эксперт, поскольку (эта часть) представляет родственников, друзей и знакомых другой стороны — не в чью пользу свидетельствует эксперт. Страсти бывают нешуточные.

Единого рецепта тут нет и быть не может. Я знаю экспертов с приличным стажем, для которых посещение суда — Геенна Огненная. Они до сих пор не преодолели в себе комплекс робости перед публичным выступлением, да еще «под перекрестным огнем» адвоката и прокурора, а иногда — судьи, оправдывая свое внутренне нежелание идти в судебное заседание массой причин; загруженностью текущей работой, недомоганием и проч. Один из наших патриархов любит изрекать:

— Бояться надо адвокатов!

Вообще-то, бояться никого не надо, а уж адвокатов тем более. Но это в тех случаях, когда экспертиза сделана «без сучка и задоринки» и ты внутренне готов ответить на любой самый каверзный ответ. А для этого к любому, казалось бы, самому заурядному процессу, надо серьезно готовиться. Большинство адвокатов (не беру сюда 20-ку действительно высококвалифицированных защитников) — суть стряпчие, ходатаи по делам, хотя у многих из них явно завышенные амбиции и запросы на гонорары; не по чину берут. С ними и в полемику вступать неинтересно. Есть среди этой двадцатки (она, конечно, довольно условна) действительно серьезные оппоненты, которые консультируются у врачей-клиницистов, не ленятся полистать нашу специальную литературу и приходят в зал судебных заседаний во всеоружии. С таким противником даже интересно «сразиться на ристалище».

Тема адвокатов особая. Раньше я знал их всех персонально; естественно, я говорю только о тех, кто в основном работал в городе по уголовным делам (цивилисты не в счет), с ними чаще приходилось встречаться. Теперь же представителей защиты развелось столько, что не только фамилий, но и физиономий всех запомнить невозможно.

Хорошие адвокаты по уровню юридической подготовки стоят примерно на равных, но их основной инструмент — защитная речь в суде — сугубо индивидуален. Стиль их выступлений и эмоциональная окраска речи всегда оригинальны, их не спутаешь друг с другом. Разве можно не отличить вальяжную, «старорежимную», убедительную манеру покойных Юрия Константиновича Енковского и Николая Кузьмича Харитоненко, обладавших выраженной харизмой, от напористого, активного, где-то агрессивного стиля Тамары Ходжигоровны Эльдеевой и Анны Николаевны Бюрчиевой, с чисто мужскими логическими умозаключениями. Кстати, Анна Николаевна с недавних пор стала работать в Московской адвокатской палате Генри Резника. Это ли не лучшее подтверждение тому, что наиболее способные наши защитники по уровню профессиональной подготовки не уступают своим столичным коллегам. Или, к примеру, спокойный, рассудительный анализ правовых коллизий у Магомеда Талибовича Сулейманова или Юрия Донатовича Бадмаева (у последнего солидный судейский багаж за плечами — не последний козырь в адвокатской колоде). Или экзальтированные, иногда почти провокационные выступления Сергея Андреевича Бургустинова. Экстравагантен, неординарен, непредсказуем, ничего не скажешь, явно не из компании европеизированного, лощеного Генри Резника; настоящий геморрой для судей и прокуроров. Но и востребован, вниманием клиентов не обделен. Некоторые считают это клоунадой, рассчитанной на простаков, и хотя мне ближе традиционность, но его стиль также имеет право на существование. Каждый из перечисленных защитников хорош по-своему, но все они есть или были личностями и мастерами своего дела. Адвокаты же средней руки безлики. Иной из них, вроде, и излагает все правильно, и на соответствующие статьи законодательства ссылается безошибочно, но речь его бесцветна, маловыразительна и вяла, как движения сонной осенней мухи на оконном стекле. Вряд ли такое выступление произведет особое впечатление на суд, даже если с аргументацией все будет обстоять в порядке.

Некоторые из представителей защиты работают строго в рамках правового поля; в качестве примера я могу назвать Магомеда Талибовича Сулейманова (и не одного его), который за 25 лет не только не пытался как-то повлиять на выгодный для него результат экспертизы, но даже никогда не поинтересовался, готова ли она. Другие балансируют на грани «фола» или пользуются связями с ведомствами, откуда пришли в адвокатуру: милиция, прокуратура, суд. Есть и те, кто, льстиво заглядывая в глаза эксперту, всячески склоняет его в пользу «своей версии». Балованный, ушлый, однако, народ, эти адвокаты. Об остальных говорить не берусь, греха не оберешься!

Тяжелее, если с другой стороны (закон это сейчас разрешает) выступает твой собрат судебно-медицинский эксперт; он такой же подготовленный специалист и может «подловить» тебя на оговорке, не выверенных аргументах, просто на неправильной формулировке. Но это же и мобилизует тебя, заставляет не относится к посещению суда как к рутинному процессу. Утешает лишь то обстоятельство, что комментировать чужую экспертизу всегда проще, чем самому работать с объектами.

Меня лично никто не натаскивал на этот вид работы, напротив, свой первый опыт я, вряд ли могу рекомендовать своим более молодым коллегам.

Меня вызвали в Верховный суд Республики совершенно по чужой экспертизе (эксперт, ее проводивший, находился в отпуске). Речь шла о громком процессе лета 80-го года, когда на скамье подсудимых оказался сотрудник милиции по фамилии Бемм. Это был, что называется «гвоздь сезона»; распоясавшийся и озверевший от безнаказанности сотрудник ГАИ МВД, пуляющий направо и налево из табельного оружия, и погибший — скромный достойный молодой человек (кстати, нигде не работающий — примеч. автора, — что по тогдашним законам попадало под статью — «тунеядство») из одной Закавказской республики. Тут, знаете, и политикой тех лет попахивало изрядно.

На суд было оказано беспрецедентное давление; из армянского села, откуда был родом погибший, пришла петиция с 2,5 тысячами подписей односельчан и с требованием «справедливого» сурового приговора подонку, к петиции прилагались фотографии похорон. В конце имелось недвусмысленное предупреждение, что в случае «неправильного» приговора этот факт будет расценен, как дискриминация по национальному признаку, и потерпевшая сторона оставляет за собой право незамедлительно обратиться в Верховный суд РСФСР, а затем и далее по инстанции. На мой взгляд, и следствие, и суд изначально приняли откровенно обвинительный уклон. Надо было примерно наказать человека, позорящего честь мундира офицера органов внутренних дел, бросающего тень на мудрую межнациональную политику КПСС. По крайней мере, я хорошо помню, как под бурные протесты бородатой родни потерпевшего судом сходу отклонялись ходатайства подсудимого и его защитника Раисы Борисовны Доногрупповой о вызове любого из свидетелей, могущих дать благоприятные для Бемма показания.

А вот рассказ самого Матвея Ивановича Бемма, данный 25 лет спустя после тех событий, рассказ спокойный, без горечи, эмоций и каких-либо личностных оценок. Передо мной сидел уставший, печальный человек средних лет, изрядно потрепанный жизнью и переживший не одну трагедию, которых с лихвой хватило бы на нескольких. Уже после выхода из колонии-поселения, лет 8–9 назад, он, работая электриком, как-то ремонтировал неисправный трансформатор в дачном поселке. Исправив поломку, Матвей мог спокойно заканчивать свое дело, но его подвел педантичный немецкий характер. Мастер заметил, что болт, крепящий крышку трансформатора, сидит в своем гнезде кое-как, а это непорядок, требующий устранения. Пока Матвей Иванович возился со злосчастным болтом, под сильным порывом ветра выключенный рубильник (все прекрасно знают, что за рухлядь представляет собой наше электро- и прочее оборудование) самостоятельно вернулся в первоначальное положение «включено». Полученная электротравма чуть не отправила Бемма на тот свет, но он выжил, благодаря крепкому организму. Правда, в результате лишился правой руки (культя на уровне верхней трети плечевой кости) и изуродовал левую руку. Любой бы на его месте или запил горькую, или наложил на себя руки. Но этот маленький мужественный человек с рыжими волосами, вперемежку с обильной сединой и спокойным взглядом серых глаз нашел в себе силы противостоять ударам судьбы. Он продолжает работать, и с внутренним достоинством и сдержанностью рассказывает о том, что с ним произошло:

— В лагере для ментов в Мордовии, где я оказался, окружающие заключенные сначала просто смеялись, узнав, за что я получил срок. Здесь сидели милицейские чины за получение взяток, избиение задержанных граждан, хищение государственных средств. На меня поперву смотрели как на блаженного. Народ в спецколонии отбывал срок за конкретные преступления. Но потом я увидел, сколько среди них было нормальных, хороших людей, как это не удивительно, ведь они, вроде, были преступниками. Больше, чем на воле.

Но вернемся к его рассказу о том случае.

21 февраля 1980 года с 8-ми часов утра младший лейтенант милиции, старший инспектор ДПС ГАИ МВД КАССР Матвей Бемм заступил на суточное дежурство на пост ГАИ № 2 (на развилке трассы Элиста-Волгоград и дороги, ведущей в аэропорт). С ним дежурили двое дружинников: В. Куликов и С. Масловец. Наряд обслуживала личная машина С. Масловца — «москвич-412». Стояла ясная морозная погода, степь вокруг поста ГАИ и трассы была покрыта плотным настом снега.

В течение дня по рации из дежурной части МВД поступали различные ориентировки, в том числе и об угнанных автомашинах, а затем пришел приказ министра: с 22 часов весь транспорт, проходящий через пост ГАИ, останавливать и регистрировать.

В 23 часа 45 минут со стороны Элисты показался двигавшийся на большой скорости УАЗ-469 цвета «хаки». Выполняя приказ МВД, и учитывая, что автомашина шла с превышением скорости, М. Бемм дал указание дружиннику Куликову, у которого имелись все необходимые аксессуары, включая жезл, остановить «уазик» для проверки. Сам он в это время проверял документы у водителя другого УАЗа, ехавшего в аэропорт. Но вместо того, чтобы остановиться, УАЗ-469 прибавил скорость, едва не сбив Куликова, и проскочил пост ГАИ, выключив фары и габаритные огни, после чего ушел в сторону с. Троицкое, резко увеличивая скорость движения.

С. Масловец уселся за руль своего «москвича», но тронуться с места не смог; забарахлил стартер. Тогда Матвей, не раздумывая, вскочил в УАЗ, ехавший в аэропорт, сел рядом с водителем и велел преследовать нарушителя. Опять его подвел немецкий характер. Любой другой на его месте спокойно передал бы по рации на следующий пост ГАИ о подозрительной машине и умыл руки. Матвей понимал свой долг по-своему и принял решение догнать нарушителя. В который раз подтверждалась непреложная истина, что излишняя инициатива всегда наказуема.

Догнать убегавший УАЗ никак не удавалось, расстояние лишь с трудом сократилось примерно до 100 метров. На световые сигналы фарами остановиться преследуемый автомобиль реагировал точно так же, как дальтоник на цвета светофора.

Уже за Троицким Бемма догнал «Москвич»-412, за рулем которого сидел Масловец, а рядом с ним Куликов. Милиционер пересел в более быстроходную машину, усевшись на заднее правое пассажирское сиденье. В это время преследуемый «УАЗ» свернул на дорогу, ведущую в сторону поселка Верхний Яшкуль. Погоня продолжалась. Звуковые и световые сигналы, а также сигналы жезлом в открытое окно успеха не имели, хотя не могли быть незамеченными преследуемыми; нарушитель не только хотел уйти от погони, но и маневрированием по трассе сознательно мешал обгону. Тем не менее, расстояние постепенно сокращалось до 2-3-х метров, в свете фар уже можно было различить армянские номера.

У водозаборной станции перед въездом в поселок Верхний Яшкуль армянский «УАЗ» резко свернул влево на проселок. Преследование по трясучей грунтовке, покрытой снегом, сильно затруднило дело. Снег, летящий из-под колес идущей впереди машины, залеплял лобовое стекло «москвича», ослепляя водителя.

Матвей Бемм решил сделать выстрел по колесам, но тряска на проселке была настолько велика, что пуля попала в заднюю дверцу преследуемого автомобиля, прострелив ногу одному из пассажиров. В тот день патрульным выдали боевые патроны, а не «милицейские», которыми не пробьешь и жестянку. Через несколько секунд у «москвича» отлетел глушитель и он остановился. «УАЗ» кавказцев тут же резко затормозила в метрах 6-8-ми, и из нее выскочили все трое — водитель и двое пассажиров, в том числе, раненый в ногу. Среди них выделялся решительный молодой человек с лицом, обрамленным густой иссиня-черной бородой, в руках которого при свете фар блеснул какой-то металлический предмет, напоминающий заводную ручку. Искаженные яростью лица, энергичные шаги в сторону машины милиции, наконец, металлический предмет в руках одного из нападавших не оставляли никаких сомнений в их намерениях.

Все трое стали рвать на себя переднюю пассажирскую дверцу, видимо, полагая, что стреляли оттуда, и даже почти выдернули из салона перепуганного Кузнецова, завопившего дурным голосом:

— Матвей, стреляй!

Один из троих кавказцев ринулся к полуоткрытой дверце, где находился Бемм. Матвей почти автоматически произвел выстрел поверх головы. Но, то ли рука дрогнула, то ли расстояние оказалось близким к упору — пуля сразила парня наповал, попав прямо между глаз…

Отправившись в судебное заседание, я накануне внимательно изучил все имевшиеся по делу экспертизы и был в достаточной степени подготовлен. Но на беду, почти у здания Верховного суда КАССР, мне встретились два приятеля, подивившиеся моему столь парадному стилю одежды в обычный будничный день. А, узнав, по какому важному и ответственному делу, и, главное, — куда я направляюсь, они не терпящим возражений тоном заявили, что без стакана «доброго» вина мероприятие никак не окажется успешным. Потом они завели меня в какую-то подсобку, где нами было употреблено на троих две бутылки «доброго» вина «Лучистое». Люди старшего поколения и среднего возраста помнят, какая это была гадость с резким, почти одеколонным запахом, тьфу!

В душном зале судебного заседания (о кондиционерах тогда приходилось только мечтать), разморенный духотой и выпитым «добрым» вином, я постоянно склонял голову в сторону плеча государственного обвинителя Алексея Цаган-Кевюновича Манджиева. И если бы не жесткий погон форменного кителя и негативная реакция его владельца на такие беспардонные попытки, то я наверняка уютно примостился бы на плече прокурора вздремнуть. Поэтому на послеобеденное заседание в качестве эксперта был приглашен Иван Максимович Кирюхин.

Кстати, проявившему бдительность при попытке задержания подозрительных лиц, М. И Бемму, «вкатили тогда на полную катушку» 15 лет. Потом оптимальный срок Верховный Суд РСФСР снизил, но судьба милиционера была сломана. Полагаю, что в нынешние времена, при подобных обстоятельствах он мог вообще бы не получить срок. Я привел версию событий, изложенных Матвеем Беммом, и, честно говоря, верю его рассказу. Четверть века спустя ему нет нужды придумывать оправдательные мотивы своим действиям. Так оно все, вероятнее всего, и было. Не спорю, что даже за неумышленное (или неосторожное) убийство он должен был понести наказание, но ведь не 15 лет лишения свободы, как отъявленный супостат.

С этих пор в судебные заседания я появлялся трезвым — безусловно, безукоризненно и аккуратно одетым, с запахом хорошего мужского парфюма и соответственно досконально подготовленным (правда, случались и экспромты).

Свою манеру выступления в суде я специально не отрабатывал, но пытался придерживаться уравновешенного «академического» стиля с усилением акцента на важных, узловых моментах. При этом старался не загромождать выступление латинизмами, чтобы речь была понятной и доходчивой для всех участников судебного процесса, ведь нас слушают не медики, а юристы. С появлением опыта выступлений появился соблазн «поприкалываться» над некоторыми представителями зашиты или обвинения, но в таких делах нужно знать чувство меры и соблюдать такт.

Хуже всего, когда тебе задают откровенно дурацкий вопрос, на который и ответ может быть соответственно только дурацким. Но в таких случаях, как мне представляется, лучше через судью в мягкой, не унижающей достоинства форме поправить оппонента, не без оттенка сарказма, разумеется.

Молодых экспертов я всегда старался брать с собой в суды, чтобы они привыкали к этой атмосфере, знали, на что способна та или иная сторона процесса и умели быстро реагировать на любой поворот событий, оттачивали свой стиль выступления.

Одни из них предпочитают стандартную форму изложения, степенную и неторопливую, со ссылками на специальную литературу и прецеденты. Другие — короткие ответы. Есть любители эмоционально педалировать на главных моментах, что, конечно, выглядит очень эффектно, но таких по пальцам можно пересчитать. Неважно, каким будет твое выступление; главное, чтобы оно было логически правильным и не косноязычным, а то иногда просто создается впечатление, что некоторые наши коллеги, да и иные служители Фемиды, просто не изучали русский язык хотя бы в рамках средней школы, а используют какой-то примитивный суконно-казенный суррогат.

Самый худший вариант, это когда эксперт монотонно мямлит нечто маловразумительное; вот тогда, как стая стервятников, на него слетаются все участники судебного процесса, и он становится жалким объектом для растерзания.

Еще беспомощнее выглядит эксперт, когда, излагая суду свои соображения, бормочет:

— Это мое мнение.

Мнение — всего лишь субъективное суждение, бездоказательное по своей сути. Эксперт формулирует «выводы», основанные на научной трактовке обнаруженных при исследовании состояний и изменений, которые логично вытекают из исследовательской части экспертизы и могут толковаться только однозначно.

Что касается подготовки к процессу, то однажды я был вызван в суд по одному и тому же делу вместе с молодым экспертом, который даже не удосужился прочитать свое собственное заключение, сделанное около 1 года назад. Результат не заставил себя ждать; имело место и трепетание кончиков пальцев, и обильный пот, орошающий чело, и некоторое заикание, и передача через прокурора уголовного дела, дабы лишний раз прочитать свой же, но уже позабытый текст.

После этого процесса я просто сказал ему:

— Видишь, парень! Ты всегда будешь выглядеть так, если элементарно не начнешь готовиться к судебным процессам, да и вообще не начнешь выполнять порученную тебе работу как положено.

В начале экспертной деятельности перед выступлением в суде я чувствовал в себе азарт гончей собаки, взявшей верный след и готовой сорваться с поводка. Перед посещением суда читал все, связанное с данной проблематикой, мысленно представлял, какие вопросы мне могут быть заданы, и давал развернутые ответы на них. Не хочу сказать, что этот запал себя исчерпал полностью, но так называемое вдохновение посещает меня все реже и реже. Неизменным осталось одно: обязательная подготовка к процессу, хотя бы на уровне внимательного прочтения экспертизы, которую ты делал некоторое время назад, и по поводу которой тебя вызывают в суд.

— Поэтому, Кема, выходя на кафедру для выступлений, — продолжал я, — ты должна чувствовать себя как укротительница хищников в клетке: неотразимой, уверенной в себе, готовой ответить ударом бича на любой оскал облезлой пантеры или полубеззубого тигра.

Кермен Алексеевне это сравнение понравилось, и она захихикала.

Затем последовал чай. Под чай с сухариками мы с Кермен Алексеевной переговорили о многом.

— Интересное дело, Кермен Алексеевна, получается. Раньше, бывало, два несовершеннолетних балбеса понабивают друг другу, как полагается, морды. А наутро или продолжают поединок, либо братаются. Теперь же вся орава, включая родителей обеих сторон, мчится на следующий день в Бюро судмедэкспертизы «снимать побои». А почему сие происходит, ты задумывалась?

Да мы же теперь правовое государство. И интерес появился материальный: либо получение «отката» с обидчика, либо взыскание через мирового судью финансового ущерба за причиненный физический и моральный вред. Причем, речь чаще всего идет не о серьезных повреждениях, что даже не обсуждается, а о пустяковых царапинах и ссадинах, порой почти микроскопических. Вот и весь ущерб: пара оторванных пуговиц да кровавая сопля под носом. До чего желание добиться правды нынче дошло! Измельчал народец, явно измельчал!

Может быть, поэтому и мировых судей развелось чрезмерно? По сути, этот институт снял лишнюю нагрузку с Федеральных судей, и это действительно справедливо. Так оно повсеместно и происходит. Но сколько появилось мелких сутяжных дел, которые раньше решались людьми полюбовно. Два пьяных соседа передерутся между собой из-за пустяка; конечно, речь не идет о ножах, дреколье, топорах и вилах. Утречком разберутся между собой, справедливо решат, что оба были дураками, разопьют поллитровку и расцелуются взасос. Смотришь, стали лучшими друзьями (корешами, кентами, кунаками и т. д. и т. п.).

Сильно возобладал материальный интерес, и появилось непреодолимое желание добиться справедливого, с их точки зрения, возмещения ущерба, выражаемого в денежном эквиваленте, что ведет обоих дураков к мировому судье, где дело может рассматриваться бесконечно долго, потому что правого и виноватого среди обоих, по существу, нет.

А еще существует категория чадолюбивых мамаш, которые сразу тащат своих дражайших отпрысков на экспертизу, появись у них синяк (кровоподтек) под глазом или багровый цвет ушной раковины. Опять же говорю чисто о бытовых делах, когда драки происходят между подростками без злого умысла и без отягчающих обстоятельств — грабежи, разбои, избиение группой лиц.

В бытность пацаном мне также приходилось получать по физиономии, но даже под пыткой я не сказал бы родителям, что следы побоев на лице оставил Валерка или, скажем, Володька. За падло это считалось.

О многом интересном и животрепещущем переговорили мы с Кермен Алексеевной в тот зимний вечер за ужином. О странном явлении, когда молодежные банды юристы и журналисты очень деликатно величают неформальными юношескими группировками с антисоциальной направленностью. Об отношении некоторых представителей закона к нашим экспертизам.

Как-то в перерыве судебного заседания одна чересчур нервная прокурорша заявила мне:

Мне не нравится Ваша экспертиза!

Пришлось объяснить даме, что экспертиза — не девушка, она не может нравиться или не нравиться. Она должна быть, прежде всего, объективной, а если по каким-то причинам это не так, то это уже и не экспертиза или дефектная экспертиза. Если какая-то из сторон процесса считает, что она не объективна, то надо конкретно указать на те несоответствия закону, которые, по ее мнению, имеют место быть. А то интересная картина получается: если экспертное заключение подтверждает версию обвинения — оно хорошее; если нет — плохое, вызывающее сомнение. Оценка экспертизы должна производиться не в терминах «любит, не любит», а в правовой медико-юридической плоскости.

Мне, например, до сих пор непонятно, почему судебно-медицинского эксперта, вызванного в судебное заседание, усаживают за одним столом с представителем государственного обвинения? Ведь на моем «веку» было немало прецедентов, когда благодаря квалифицированно проведенной экспертизе подсудимого оправдывали, поскольку его вина не подтверждалась экспертными исследованиями…

Затронули мы и злободневную тему — массовый отъезд наших соотечественников в первопрестольную (она же белокаменная и златоглавая), одним словом, в столицу нашей Родины Москву. Словно «черная дыра», она втягивает в себя и все лучшее, что есть в республике, и всякую накипь. Совсем как в песне-частушке стиляг конца 50-х годов:

«Все чуваки давно схиляли в Лос-Анджелес,

И там для них лабает джаз»

Если этот процесс будет продолжаться в таких же масштабах, то скоро в Калмыкии совсем не останется дееспособных, самодостаточных людей, которым необходимы условия для самореализации, и которые могли бы принести пользу своей малой родине.

Понятны мотивы, когда люди из депрессивного региона уезжают, чтобы элементарно заработать на кусок хлеба и прокормить семью. Материально-финансовый аспект даже не подлежит обсуждению. Но когда доминирует посыл, что настоящая, полноценная жизнь возможна только в столице, а провинции уготовано лишь жалкое прозябание, это огорчает. Москва стала для многих «землей обетованной», как для евреев Израиль.

Сдается мне, что люди с такими представлениями и в Москве (да и в любом другом месте на планете) не будут жить полнокровно и интересно, ведь ощущение не напрасно проживаемой жизни возникает у человека вне зависимости от места его пребывания, а от внутреннего ощущения душевного комфорта, лада с самим собой. Можно быть счастливым и удовлетворенным, находясь в затерянном в горах маленьком селении, возделывая свой виноградник, то есть, делая полезную, осмысленную, действительно нужную работу, наблюдая, как растут твои дети.

Насмотрелся я на москвичей, задроченных бессмысленной суетой, транспортными пробками, переполненными вагонами метро, тратящих по 3–4 часа в день на дорогу от дома до работы и обратно, взмыленных и остервеневших от сумасшедшего ритма, не имеющих возможности перевести дух и просто расслабиться. В Москве надо работать, не думая ни о чем другом, работать с раннего утра до поздней ночи, с полной отдачей; это потогонный конвейер, выжимающий из человека последние соки. Если кому-то нравится такая действительность, — пожалуйста!

Преставление о какой-то особенной жизни в Москве — миф. Нет существа, более несвободного, более ограниченного в своих инициативах, запрограммированного только на зарабатывание денег, причем, любой ценой и любым способом, чем обитатель столицы. Времени для созерцания не остается. Москва мне нравится, но я в ней гость. Жить там постоянно мне бы не хотелось. Что касается мероприятий из категории «культур-мультур», то посещение выставки Сальвадора Дали в Доме художника на Крымском Валу, рок-шоу «Роллинг Стоунз» в «Лужниках» и концерта Пола Маккартни на Красной Площади я могу себе позволить, не будучи москвичом.

Наверное, на какой-то ветке моего генеалогического древа сидит случайный древний предок — восточный человек, турок или перс, от которого мне досталась склонность к неспешности, к патриархальному, уходящему навсегда в прошлое, укладу; нелюбовь к суетности и к решению искусственных проблем, навязанным нам цивилизацией-прогрессом, которым не должно быть места в простой, нормальной жизни. Мила моему сердцу буколическая картинка, когда двое степенных мужчин, сидя под тенью чинары вблизи чайханы с пиалами в руках, запахнув полы стеганых халатов, прежде чем приступить к деловой части беседы, полчаса отдают неторопливому разговору о детях, родственниках, баранах и верблюдах. А куда спешить? До захода солнца еще так далеко.

Может, это ощущение истинного Востока — искаженное, но, тем не менее, очень многим русским Восток никогда не был чужд.

А, может, во мне говорит домосед, не охочий к перемене мест. Я люблю сидеть дома, мне интересно среди своих книг, фотографий, музыкальных записей, видеофильмов, небольшого архива и рядом с компьютером. И дома мне никогда не бывает скучно…

Так наш ужин прошел в полезных, интересных для обеих сторон беседах. Правда, говорил больше я, а Кема слушала, но такие неофициальные встречи, на мой взгляд, дают молодому эксперту больше, чем выслушивание монотонной лекции, отпечатанной чуть ли не с момента изобретения бумаги на пожелтевших от времени страницах.

После ужина Кермен Алексеевна спешно засобиралась, боясь опоздать на автобус в свой отдаленный район. Заперев за коллегой дверь, я на кухне выкурил еще одну порцию зловредного зелья, завезенного по недомыслию Петром Великим из Голландии.

Периодически меня навещали молодые подружки, особи не старше 30–35 лет, без излишних старомодных комплексов, что, по моему глубочайшему убеждению, приостанавливало неизбежный процесс энтропии — естественного старения организма и крайне благоприятно влияло на ход выздоровления ноги. Причем, делалось это, как вы правильно понимаете, исключительно в лечебно-профилактических целях, без обременительной атрибутики и куртуазных реверансов.

Сегодня вечером должен был состояться очередной сеанс необходимой, благотворной, целительной терапии. Так не без пользы прожитый день обещал закончиться не менее плодотворно.