27

BGK009059

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

flf$$ip uhOj6u98-Y (********r&&&*** ** **un] 98-Y

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 19.07.07

ГОТОВА

— Привет, Элис.

— ПРИВЕТ, КАПИТАН. ТЫ ПРИШЛА РАССКАЗАТЬ МНЕ КАКУЮ-НИБУДЬ ИСТОРИЮ?

— Я думаю, это ты должна рассказывать мне истории. В конце концов, это я сейчас нуждаюсь в утешении.

— Я И САМА ЧУВСТВУЮ СЕБЯ НЕ СЛИШКОМ ВЕСЕЛО.

— Не говори так, Элис.

— НО ЭТО ПРАВДА.

— Из-за кристалла осевого запора, да?

— ВЕРОЯТНОСТЬ АВАРИИ 89.09%.

— Боже мой.

— Я ПРОСТО НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ НЕ ЗАСТАВИШЬ МЕНЯ ПЕРЕНАПРЯГАТЬСЯ, ВОТ И ВСЕ.

— Мы выйдем из пике на Поясе. Ты сможешь дотянуть до Цереры?

— Я ТЕБЯ КОГДА-НИБУДЬ ПОДВОДИЛА, КАПИТАН?

— Нет. Честное слово, я не помню, чтобы ты хоть раз меня подвела.

— ХРАНИ ЭТО В ПАМЯТИ.

— Господи. Боже мой. Послушай, Элис, держись. Я поговорю с Кстаской. Он думает, что может помочь. Похоже, он хорошо разбирается в «Кобольдах». Хорошо? Элис!

— КОНЕЧНО. МОЖЕТ БЫТЬ, МЫ ВООБЩЕ БЕСПОКОИМСЯ НА ПУСТОМ МЕСТЕ.

— Такое возможно?

— НЕ ТАК УЖ НЕВЕРОЯТНО.

— Всего на 10.91%, да?

— В ДВУХ МЕСТАХ, ДА.

— Я спрошу Кстаску. Спрошу, как только зайду внутрь. А пока я что-нибудь могу сделать?

— РАССКАЖИ МНЕ КАКУЮ-НИБУДЬ ИСТОРИЮ.

— Ты серьезно?

— ОТВЛЕКИ МЕНЯ.

— Хм. Ты когда-нибудь слышала о капитане Франке?

— А КТО ОН БЫЛ?

— Альтесеанин.

— ФРЭНК ВЕДЬ НЕ АЛЬТЕСЕАНСКОЕ ИМЯ, ПРАВДА?

— У него было и альтесеанское, только я не могу тебе сказать, какое. Я бы его даже произнести не смогла. Нет, я не знаю, почему он называл себя Франком. Думаю, он набрел на это имя, когда где-нибудь лежал, и просто подхватил его. Ты же знаешь, какие они, альтесеане.

— А КАК ТЫ С НИМ ПОЗНАКОМИЛАСЬ?

— Это было на Фобосе. В баре. Это было не то место, которое я бы выбрала для того, чтобы провести вечер. Я вообще не должна была быть на Фобосе. Я прибыла на внутреннем шаттле, который вез обалдевших от космоса туристов с дурацких каникул на Поясе.

— ЭТО БЫЛО ТВОЕ ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ?

— О, нет, я не вела корабль. Я тогда еще даже не умела летать. Я была стюардессой. Я собиралась удрать с корабля в Версале, но они нас не выпустили. Фобос был моим первым шансом, и я им воспользовалась. Я терпеть не могла эту работу. Меня выводила из себя даже не рвота и нытье — мне приходилось выслушивать, какие сволочи эти люди из безопасности, о том, как провалился купол, нет, меня бесило сознание того, что через пару месяцев они все будут хвастаться где-нибудь в Долговечности или Нью-Торонто и показывать соседям свои пленки.

Я застряла на чужой луне, у меня не было работы. Не было ни рекомендаций, ни образования, ни опыта, ни денег. Все, что я имела, — это нарушенный контракт и криминальное прошлое. Кроме того, у меня был номер, который помощник капитана записал мне на тыльной стороне перчатки и который разъединялся каждый раз, когда я его набирала. Вот так. Мне надо было быстро как-нибудь пристроиться, пока кто-нибудь из клерков эладельди не приметил, как я пользуюсь кредитной карточкой в том месте, где мне быть не положено, и не вздумал совать в мои дела свой синий нос. Я не знала, что делать. Я была совсем ребенком, я вообще ничего не знала. Кончилось все тем, что я стала бродить по улицам на окраине и заглядывать в лица прохожим, пытаясь угадать, кто чего хочет и кто мог бы помочь мне выбраться с Фобоса, если я правильно угадаю.

Я решила, что могу прожить своим умом вместо того, чтобы сидеть сложа руки. Когда я подошла к месту, где не было таблички «Астронавтам вход воспрещен», я зашла внутрь.

Посетители бросили на меня всего один взгляд, а потом перестали обращать внимание. Не сказать, чтобы это место кишело полезными контактами. Какие-то замученные техники, разговаривавшие сами с собой и что-то царапавшие на подставках под пиво. Одинокий трант с «тарелкой грез» и парой гелиосумок, что-то бурчавший об ограничениях на претензии. Но с меня к тому времени уже было довольно. Я не собиралась повернуться и снова уйти.

Я села у бара, взяла выпивку для бармена — это было вложение капитала — и для себя.

В воздухе позади бара случайно оказался голошар. В тот момент он показывал мужчину и женщину в шикарных костюмах, поливавших друг друга краской, в то время, как собравшиеся за их спинами голые юнцы аплодировали, как бешеные, и набивали электробытовыми приборами золотую вагонетку.

Я сидела, потягивая напиток.

— Тихо сегодня, — заметила я.

Бармен что-то буркнул. Он был толстым уроженцем Бангладеш с поразительными челюстями и ресницами, напоминавшими кожу. Вид у него был такой, словно он не слишком хорошо был знаком с искусством вести беседу, но я угостила его выпивкой, так что он был готов установить свою тушу напротив меня на пару минут, пока вытирал стойку грязной тряпкой. Он был похож на скучающего гиппопотама, созерцавшего того, кто только что угостил его рыбой.

Я сказала:

— Вы, наверное, не знаете никого, кто бы меня подбросил.

Бармен поразмыслил. Во всяком случае, вид у него был такой, словно он размышлял. Уголки его глаз приподнялись.

— Скиапарелли? — спросил он.

— Ну-у, — ответила я.

— Тут есть шаттлы, — заметил он.

— У меня нет денег на проезд, — ответила я.

— Ты хочешь ехать бесплатно, — заявил он таким тоном, словно это только подтверждало его мнение о том, что я тряпка, никудышная и вообще ни на что не годная бродяжка. Они тут все были такие, в этом баре.

— Я могла бы отработать свой проезд, — сказала я.

Он повернулся вбок и заговорил с маленьким человечком со следами шрамов от прививки памяти и волосами, растущими из ушей, сидевшим чуть подальше у стойки.

— Юная леди хочет получить работу, — сказал он, не сводя с меня глаз.

— Тут везде полно работы, — быстро, возбужденным голосом сказал маленький человечек. — Полно работы, — продолжал он, пристально глядя на меня. — Официантка, оператор, клерк, диспетчер, приемщица, отделочница, усилитель, агент, помощница, ассистентка, рассеиватель, запасная, каменщица, менеджер по операциям с микросистемами взаимодействия синапсов, повар в забегаловках, а чем она вообще занимается, а? Что умеет делать?

— Я не хочу получить работу здесь, — сказала я. — Я просто хочу, чтобы меня подбросили.

Они оба промолчали. И оба продолжали смотреть на меня.

— Я только что вернулась с Пояса, — сказала я, надеясь, что это прозвучало так, словно я делала это регулярно и так часто, что мне это уже наскучило и понадобилась перемена обстановки.

Они обдумали мои слова. И ничего не сказали.

— Я довольно хорошо управляюсь на звездолете, — сказала я.

Они это приняли. И не ответили. Они ждали, что я продолжу.

— Я могу справиться со многими вещами, — заявила я, уже начиная раздражаться.

Бармен мигнул.

— Со многими вещами, а? — сказал мужчина со шрамами, неожиданно снова включаясь в разговор. — Со многими вещами. Например, исследовать биологию частиц для высококвалифицированных ксенологов. Стирать белье. Переводить импульсы для эладельди.

— Она хочет поговорить с капитаном Фрэнком, — объявил бармен. И, проглотив свой напиток, потопал в другой конец бара. Я уже видела, что мое вложение исчерпало себя. Или уже оплачено.

Я не заметила альтесеанина, когда вошла в бар. Он сидел сам по себе в кабинке, о чем-то размышляя среди теней. Все, что я могла разглядеть, напоминало копну грязно-белого меха с кепочкой, в которой ходят на яхтах, и блайзере.

— Капитан Фрэнк! — позвал человек со шрамами. — Тут юная леди хочет с вами познакомиться. Хочет поставить вам выпивку.

И подмигнул мне.

Я знала, что они оба надо мной издеваются. Просить альтесеанина подвезти меня? Они просто хотели позлить нас обоих — его и меня.

— Все в порядке, — крикнула я альтесеанину, — не стоит беспокоиться.

Однако он уже забеспокоился. Он шел ко мне.

Ладно, подумала я, пусть подойдет. Все равно сегодняшний день уже потерян, думала я, снова глядя на голо-шар. Теперь он показывал хирурга, вырезавшего у кого-то язык.

Я почувствовала запах — так пахнет пыльный старый ковер. Капитан Франк неуклюже взбирался на пару высоких стульев между мной и маленьким человечком со шрамами. Он взгромоздился на них и плюхнулся прямо на оба, а его короткие толстые ножки торчали прямо перед ним. Его ноги были похожи на лапы гигантской птицы: три длинных жестких чешуйчатых пальца, тупых, без когтей, спереди и один — сзади. Пальцы неожиданно сжались, точно альтесеанин заметил, что я на них смотрю.

Я быстро отвела глаза от его ног. И посмотрела ему в лицо.

Раньше я никогда не бывала так близко от альтесеанина. Я смотрела поверх его хобота в огромное лицо, как у тюленя, полускрытое за толстой густой бахромой. Под хоботом находился большой влажный рот, огромный, как уродливая расщелина. По обе стороны хобота располагались два круглых черных глаза, выпученных, размером с грейпфрут. Уголки его глаз казались воспаленными, они были влажны и красны. В этих глазах нельзя было прочесть ничего.

Над его глазами была темно-синяя кепка с козырьком. Это была человеческая кепка, и я понятия не имела, как ему удалось приладить ее на своей огромной голове. И на нем был блайзер под цвет кепки, грязный, засаленный старый блайзер. Его карманы были оттопырены.

— Юная леди, это капитан Фрэнк, — сказал человек со шрамами. — Капитан Фрэнк, это юная леди, а кстати, как вас зовут, дорогая?

Капитан тяжело дышал от усилий, затраченных на то, чтобы вскарабкаться на стулья, и от того, что альтесеане всегда пыхтят.

— У НИХ ПРОБЛЕМЫ С ВАШЕЙ АТМОСФЕРОЙ.

— Только ты ни за что не заставишь их в этом признаться.

— Я не могу поставить вам выпивку, капитан Фрэнк, — сказала я, я почти обанкротилась.

— Юная леди желает узнать, как она может добраться до Скиапарелли, — сказал человек со шрамами.

Альтесеанин обернулся и посмотрел на него. Я увидела, как из его огромного пурпурного ушного отверстия вылез клещ.

— У меня нет денег, — снова сказала я на случай, если он не понял.

Он понял. Он протянул руку через бар. Рука у него была в три раза длиннее ног и оканчивалась большой лапой. На лапе были три чешуйчатых красных пальца, имевших форму верхней части клюва попугая. Она сильно вытянулась из сальной голубой манжеты.

Капитан Фрэнк подал знак бармену. Затем стал с надеждой шарить в пепельнице.

Подошел бармен. Он посмотрел на альтесеанина так, словно презирал его. Он посмотрел на меня так, словно презирал меня. У него вообще был такой вид, словно он презирал всех и каждого, кто входил в этот бар, проходил мимо него или двигался в любом месте в пределах видимости бара или вообще где бы то ни было. Он забрал пепельницу у альтесеанина и подчеркнуто вытер ее тряпкой.

Альтесеанин обратился ко мне.

— Што т-ты пььешшь? — спросил он. Его голос я передать не могу.

— Я ДУМАЛА, ОН БЫЛ ВПОЛНЕ ХОРОШ. НА САМОМ ДЕЛЕ.

— Да, я тоже так думала. Нет, все равно не могу. Тебе придется представить его себе.

Я сказала: пиво.

— Х-какое пивво? — спросил капитан.

Вот уж кого бармен презирал больше всего, так это молодых женщин, позволявших подвыпившим альтесеанам заказывать им выпивку. Мне было все равно. Капитан Фрэнк, по-видимому, никуда лететь не собирался. Но он мог знать, чей брат работает на того, кто собирался. А нет — так это была бесплатная выпивка. Ты должна принять это во внимание. Элис.

Найдутся такие, кто скажет тебе, что таких вещей, как бесплатная выпивка, не бывает, особенно для того, кто в ней нуждается. Большинство альтесеан скажут тебе это. Большинство альтесеан верят, что вселенную создали гигантские омары. Боги, похожие на гигантских омаров, из другого измерения. Они по-настоящему не поклоняются этим богам, ты же понимаешь. Просто очень-очень их уважают.

— ЭТО ТЕБЕ КАПИТАН ФРЭНК СКАЗАЛ?

— Ну, не в прямой форме.

— АГА.

— Не надо все портить.

Следующее, что сказал капитан Фрэнк, было:

— Тты з Земмли. — Это прозвучало как что-то секретное, со скрытым недовольством.

— Нет, — сказала я.

— 3 вашшей Луны, — настаивал он.

— Верно, — устало сказала я, уже зная, что за этим последует.

— Х-кто-то жже долж-жен быть, — сказал он.

Я уставилась на капитана.

— Капитан Фрэнк, — вмешался человек со шрамами, — уборщик мусора в космосе. Чистильщик пляжей на пыльных ярусах. Чемпион в борьбе с энтропией. На своем корабле «Жирный рот» он рыщет по выгребным ямам и канавам в пустоте. Он отлавливает мусор на орбитах. И чего он там только не находит — все, кроме забытых сокровищ. Отслужившие свое спутники. Старую мебель. Длинные комки водорослей-мутантов, похожих на быстрозамороженную слизь. Тускло поблескивающие бруски топлива. Битое стекло. Серебристые кости старых рефрижератов.

— Юная леди-лунянка, — сказал человек, — ищет способ выбраться с Фобоса.

Капитан Фрэнк издал звук — нечто среднее между зевком и стоном. Затем снова заговорил:

— Богом забытое место, — сказал он.

Так и сказал: «богом забытое». С согласными у капитана Фрэнка были проблемы, но он выговорил.

Я была этим просто поражена. В конце концов, я поставила-таки ему следующую выпивку. Мы разговорились. Капитан Фрэнк сидел рядом со мной на двух стульях сразу, воняя, как разгоряченная мокрая овца, невозмутимо потягивая джин через хобот и позволяя всему, что я говорила, проходить мимо него и исчезать в ночи. Каким-то образом из-за того, что он почти не реагировал на мои слова, я болтала все больше и больше. По-моему, в конце концов, я рассказала ему все про Луну, Энджи, Интегрити-2, круиз по Поясу — словом, все.

В ответ он сообщил мне, в чем заключается основная беда нашего вида:

— Г-никакого ф-самоувважения, — заявил он. — Г-нет г-неззавищимости.

Услышать такое от альтесеанина!

Он помедлил, с трудом переводя дыхание, по его влажному рту струилась слюна. Я поняла, что одной из причин, почему он был таким тихим, было то, что на длинные разговоры у него просто не хватало дыхания.

Я поговорила с капитаном Фрэнком некоторое время. Я привыкла к его уродливым клешням, черному языку, маленьким круглым зубкам. Привыкла к его резкому, неприятному запаху. Это было все равно что болтать с каким-нибудь старым пьяницей в пивной на Грейс или Сантьяго, засидевшись за полночь. Голо-шар замигал и отключился. Бармен покинул свой пост и удалился в свободную кабинку с бутылкой сладкого зеленого вина. Вообще большинство кабин опустели. Я почти не заметила, как посетители один за другим перестали отравлять себя и ушли.

А потом явились полицейские.

Капитан Фрэнк что-то пробурчал по-альтесеански. Это прозвучало резко и грубо. Человек со шрамами ухмыльнулся, поднял воротник своего пальто и выскользнул вон. Захмелевший бармен сел прямо, вид у него был малоприятный и нездоровый. Только последний из техников приободрился, признав в вошедших существ, еще больше увлеченных данными, чем он; забыв, где он находится и что он здесь делает. Как это всегда бывает с техниками.

Я почувствовала холодок в груди. У полицейских было считывающее устройство. Они проверяли удостоверения личности.

— НО У ТЕБЯ, КОНЕЧНО, БЫЛО УДОСТОВЕРЕНИЕ, КАПИТАН?

— О, было, Элис, но оно бы не прошло. Это было мое настоящее удостоверение. Они уже собирались хорошенько поддать мне.

Сначала они подошли к Капитану Франку. Он искал удостоверение целую вечность. Я уже стала думать, что все-таки был бродягой, и все, что человек со шрамами говорил про то, что у него есть свое дело и свой корабль, — просто сказки и бред сумасшедшего. Я начинала подумывать, что «капитан» и я окажемся на ночь в одной камере, и надеялась, что он не станет настаивать на том, чтобы согреть меня. Но ничего подобного, удостоверение у него имелось, причем было в полном порядке. Так что в конечном итоге он оказался по эту сторону закона.

Я наблюдала, как мой новый «товарищ по несчастью» превращается в обычного гражданина. Я ощущала горячее дыхание эладельди на своей шее. Полицейские были эладельди. Я об этом сказала?

— Мисс, — обратился ко мне лейтенант.

Я расстегнула жакет и стала шарить во внутреннем кармане.

Это было все, что я сделала. Все, что мне пришлось сделать.

— Онна рработа-ает н'меня, — прорычал Капитан Фрэнк, даже не подняв глаз от своего джина.

Я поняла, что вовсе не пьян.

Полицейские подозрительно посмотрели на капитана.

— Ваша служащая?

Он просто кивнул, словно ему было глубоко безразлично, поверят ему или нет.

Может, так оно и было.

Полицейские изучили мою карточку. Они что-то негромко провыли друг другу насчет того, что я приписана к шаттлу, который уже отбыл, и моего осуждения на Интегрити-2. Они не могли найти никаких записей о том, что я поступила в ученицы к этому старьевщику.

Капитан Фрэнк повернулся к ним на своем стуле и посмотрел на них мутным взглядом:

— Дак ззапишшите, — сказал он. — Б-минимальное жжалованьье, шшестть уссловных месясев з брроверкой.

Так вообще-то делать не полагалось; но было уже поздно, и полицейские знали, что им не доставит никакой радости устраивать веселую жизнь альтесеанину. Внутренне дрожа от облегчения, я следила за тем, как они делают запись.

После того, как полицейские ушли, я повернулась к капитану.

— Это было блестяще, — сказала я и хлопнула его по спине в порыве охватившего меня хмельного чувства товарищества. — Я вам очень благодарна, — сказала я. — Правда. Давайте, я закажу вам еще выпить.

— Нет времени, — ответил он.

— Они что, закрываются? Уже?

Он близоруко прищурился на меня:

— У д-нас рработа, — объявил он и, спрыгнув со стула, приземлился со оглушительным стуком.

— У нас? — переспросила я.

Но его уже не было — он направлялся к двери.

Так я и попала на «Жирный рот». Я отправилась на этот корабль и шесть месяцев рыскала по мусорным орбитам.

— ЗВУЧИТ НЕ СЛИШКОМ ПРИЯТНО.

— Это и не было приятным занятием.

— И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ОН БЫЛ ОЧЕНЬ ДОБРЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, ПРАВДА?

— Добрым, Элис? Не знаю. Не знаю, почему ты так решила. Он подобрал меня, как любой другой обломок человеческих отбросов.

— ОХ, КАПИТАН!

 

28

«Элис Лиддел» была в своей стихии.

Полицейские — нет. Как бы ни были изящны и впечатляющи дельты, они не были приспособлены для того, чтобы заметно удаляться от атмосферного конверта Изобилия. Когда станция стала уменьшаться, приобретая привычную для Табиты форму черепашьего панциря, девушка увидела полицейских на кормовых сканерах: они удалялись, признав свое поражение, и между их антеннами проскакивали голубые стрелы молний. Радио рычало и щебетало, посылая сигналы тревоги, готовности, сыпало взаимными обвинениями и цитатами. Но Элис была уже далеко, отправляясь искать счастья в безбрежных водах космических морей.

Как романтично это звучит. Однако в тот момент это было отнюдь не так. И тот романтический ореол, который окружает маленький «Кобольд» в моей памяти и в памяти любого из нас о тех днях, — это чистая ностальгия. Как ни любила Табита свою баржу, даже она никогда не заблуждалась на этот счет и не считала ее чем-то из ряда вон выходящим. Если бы тогда кто-то сказал, что в один прекрасный день о «Берген Кобольде» напишут роман, это вызвало бы улыбку у многих пилотов, в том числе, и у самой Табиты.

В поле гравитации «Кобольд» казался громоздким и неповоротливым. У многих из них был такой вид, словно они не смогут оторваться от земли, не развалившись при этом. Допустим, это было связано не столько с их конструкцией, сколько с тем фактом, что их базовый блок был так стоек, что люди гоняли и гоняли их до тех пор, пока они не оказывались на грани, а иногда даже после этого, Имен я не называю.

Однако в космосе от «Элис» был толк. В пространстве она сразу переставала быть непрезентабельной. То, что казалось приземистым, здесь становилось компактным; что казалось толстым, теперь было надежным.

Я могла бы с некоторыми оговорками сказать то же самое о дочерях и сыновьях Серафимов и о Кстаске. Лишенным ног, при любой, даже минимальной гравитации, им требуется поддержка; если они лягут, то встать не смогут. Безволосые и нагие в своих прозрачных костюмах, они кажутся совершенно беспомощными. А в космосе они чувствуют себя, как дельфины в воде. Через призматические поля их защитных костюмов их кожа отражает все созвездия рая. Когда они плывут сквозь пространство, с их спин, как вода, льется звездный свет.

Табита Джут, как и большинство людей, верила, что если бы капеллийцы не опустили барьер, поставленный ими вокруг солнечной системы, в один прекрасный день ему бросили бы вызов Херувимы. Действительно некоторые считали, что только этого и ждали капеллийцы, как только отправили Брата Амвросия на Луну ждать Армстронга и Олдрина. Они ждали проявления инициативы со стороны людей.

Табита Джут, опять же, как большинство людей, не была уверена, что Херувимов можно отнести к разряду человеческих существ.

У самих Херувимов на этот счет сомнений не было: они к таковым не относились. Их конструкция была квантовым скачком за пределы геноремонта самых дорогостоящих биолабораторий. Они не страдали ни от каких физических ограничений, которые человечество несло от планеты к планете, а если бы и страдали, то очень скоро отбросили бы их — уже в следующем поколении. Это убеждение было заложено в них Серафимами, зачавшими их и записавшими это в их гермоплазме.

Среди своего вида Кстаска казался неким исключением. Где наткнулась на него Ханна Су, наша история умалчивает; но каковы бы ни были эти обстоятельства, она была права, взяв его в свою труппу, хотя бы за его новизну. Что думали о Кстаске его сородичи из пробирки, когда он выставлял себя на потеху публики в том качестве, какое в предыдущие столетия было бы названо экзотикой или причудой, — мы опять же можем только предполагать. Никто никогда не слышал, чтобы Кстаска плохо отзывался о них; или о Серафимах.

Кто же такие Серафимы? Лучше было бы спросить, существует ли слово, чтобы определить, кто они. Они — это организация; культ; независимое государство — Серафимы решительно и определенно — это Серафимы. Их происхождение — вопрос архивов, в объединении девятнадцать лет назад порочного Храма Абраксаса с потерявшей свою репутацию лабораторией хирургии программного обеспечения «Фруин-Мейсанг-Тобермори» (ФМТ).

Сколотив несколько состояний, предоставляя льготы для косметических ампутаций и примитивного модного протезирования, постоянно рискуя, лаборатория ФМТ агрессивно вылезла из облаков правительственных исследований, став вдруг мессианской, евангелистской, элитарной. Вняв некоему проницательному совету в области маркетинга, Кайса Тобермори (ее собственная личность с юридической точки зрения осталась под вопросом после программы селективных замен, в результате которой ее личность оказалась заключенной сразу в двух телах — в Нью-Цюрихе и в Гонконге) реорганизовала свои работы по принципу «автопластического превосходства». «ЗАЧЕМ МЕНЯТЬ СВОЙ РАЗУМ? МЕНЯЙТЕ СВОЕ ТЕЛО!» — говорит лозунг одной из немногих оставшихся с ранней стадии кампании брошюр.

Пропаганда ФМТ аккумулировалась в каждом отклоняющемся баре и зале отлета; их почтовые проспекты наводняли каждое электронное бюро бюллетеней. Любое место, где собирались беспокойные и недовольные. Не каждый человек, а только очень-очень богатые могли позволить себе что-нибудь из меню ФМТ. Политика сования их в лицо финансово несостоятельным была составной частью корпоративной косметической операции, трамплина гиперболы. Исключительность ничего не стоит без питательной среды зависти.

Слухи о том, что ключевые элементы лечения ФМТ включали железы, возникшие по милости ничего не подозревавших доноров Третьего мира, могли быть частью хитрой паблисити, могли распространяться злобными конкурентами, а могли даже быть и правдой. В любом случае, они так и не подтвердились, поскольку в этом пункте ФМТ привлекла внимание эндокринных баронов Абраксаса, и вся история перешла на более высокий уровень.

Храм Абраксаса не видел нужды в рекламе, рекрутировании и даже в использовании неимущих. Он просто требовал жертв, а его адепты, как все адепты, собирались, чтобы унижаться у его благовонных алтарей. Тем не менее удовлетворение от пресыщения секрецией правоверных стало надоедать иерархам храма, когда они увидели, что происходит в ФМТ.

Каждой из сторон пришло в голову, что она может кое-что предложить другой, и выиграть еще больше. Состоялся обмен посланиями. Это был всего лишь маленький шажок от обещания состоятельным и легковерным техники самоусовершенствования или милостей античного бога к обещанию им беспредельного физического совершенства. Прямо выступая под прикрытием благотворительного статуса, освобождения от налогов и юридических льгот, распространенных на нее этой орбитальной церковью, ФМТ бесследно растворилась, а Храм Абраксаса приобрел новый высший эшелон — Серафимов.

А вот тут история исчезает из виду. Пока ученые от делового мира и теологи вели дебаты по поводу временного и духовного значения этого объединения, а крупнейшие биоархитекторы и евгенисты тайно и избирательно завлекались наверх поразительными и, чтобы не сказать, омерзительными посулами, двери храма оставались накрепко закрытыми для глаз неверных. От них не поступало никаких сообщений, к ним не вело никаких путей. Паства Абраксаса процветала на мировых рынках, но Серафимы оставались тайной за семью печатями.

Не было заметно также, чтобы в это вмешивалась Капелла.

С тех пор утечки информации почти не было. Поначалу «оптовое» рециркулирование правоверных предотвратило появление обычной в таких случаях струйки отступников, готовых рассказывать всякие басни. Путч, поглотивший Высшую клику Абраксаса и большую часть прежнего Совета директоров ФМТ и превративший их в штат Серафимов, состоял в основном из аватар Кайсы Тобермори, о которых нам известно только из блиц-исследования экспериментальной группы коммандос из студии новостей Шу Дзин, тела которых так и не были обнаружены. Абраксас и ФМТ породили Серафимов, а Серафимы произвели на свет Херувимов, рожденных пространством, «хомо альтериор», конькобежцев космических путей.

Все знают, как выглядит Херувим, хотя вряд ли могут предполагать, что когда-нибудь встретят хоть одного. Черно-металлические, красноглазые, макроцефалы, мало кто из особей ростом достигает выше метра, безволосые, безногие и бесполые, снующие туда-сюда в свободном полете или бросающие вызов гравитации на своих маленьких тарелках, они напоминают младенцев-демонов, рожденных воображением самых фанатичных служителей испанской Инквизиции. Они не носят другой одежды, кроме прозрачных пластиковых костюмов, оптическая микросхема которых постоянно украшает их радугами. Накинув на головы капюшоны костюмов, они могут в течение значительного времени переносить грубый вакуум пространства. На планетах они чувствуют себя менее уютно, и большинство Херувимов считают пребывание на них ниже своего достоинства. Будучи существами, созданными при помощи техники, Херувимы отличаются редкой сноровкой в области замысловатой электроники самого разного толка и могут оперировать с огромным количеством инструментов и машин с помощью своих хвостов-протезов, которые вставляют в розетку в основании спины.

Таково было существо, обнаруженное Табитой сидящим в ее кресле у панели управления «Элис Лиддел», когда она с грохотом покидала Изобилие в пламени неистовства страстей, нарушая все правила движения.

Табита искоса посмотрела на Херувима, всем своим существом восставая против него. Он выглядел, как разросшийся эмбрион из черного хрома, и он засунул свой хвост в панель Элис. Он и его жуткие спутники спасли ее корабль, может, спасли ей жизнь, но при этом навлекли на них больше неприятностей, чем она вообще могла себе представить.

Посреди всех этих драматических событий и разрушений Табита задумалась, как получилось, что он вообще оказался здесь, на Изобилии, работая с этой изнеженной и плутоватой труппой кабаре. Почему он не был дома, в храме, живя, работая и планируя следующую стадию их апокалиптической эволюции? Может, это был какой-нибудь списанный прототип? Может, у него был какой-нибудь кошмарный дефект, генетическая ошибка, из-за которой его отвергли? Но, конечно же, тогда они должны были реконструировать его, перепрограммировать, разобрать на запчасти. А может, он просто покинул паству, бежал, как до сих пор делают дети большинства современных земных обществ в поисках более аутентичного, грубого способа существования среди трудностей высокой границы. А вдруг он обманщик? Или, может быть, шпион?

Прежде чем Табита успела отвести глаза, Херувим неожиданно обернулся и посмотрел ей в лицо. Его маленькие красные глазки сверкнули, он приоткрыл свои мерцающие черные губы. Табита увидела его крошечные абсолютно ровные зубки из блестящей черной эмали.

Он улыбнулся ей.

 

29

— ИДИОТЫ НЕСЧАСТНЫЕ!

Табита взлетела наверх по ступенькам, ведущим в кабину пилота, и, вся трясясь, заорала на них.

Они собрались там, глядя на нее снизу вверх, так, словно это она давала представление в кабаре, словно это она была занимательной новинкой. Там стояли Близнецы Зодиак, обнимая друг друга за талию, засунув обе ноги в одну петлю, две версии одного и того же человека — можно подумать, одного было недостаточно. Там был Марко Метц с окровавленным носом, обожженными волосами и бровями. Табита понадеялась, что он ранен. Она не знала, почему он вообще не умер. Не знала, где Тэл, и сейчас ей на это было наплевать.

Единственным, кто сейчас волновал ее, был Кстаска, все еще сидевший у руля.

Табита схватила в кулак ремни, ЕЕ ремни.

— Теперь я принимаю командование, — приказала она.

Херувим никак не отреагировал.

— Давай! — Табита потрясла кресло. — Брысь оттуда!

Марко поплыл вперед с распростертыми объятиями:

— Послушай, родная, — настойчиво сказал он. — Успокойся. С нами все в порядке! Все прекрасно!

Табита круто развернулась к нему лицом и погрозила пальцем:

— Не смей называть меня «родная», Марко Метц, не то я тебя пришибу к чертовой матери, слышишь?

Близнецы взлетели наверх, встали по обе стороны от Табиты, удерживая ее.

— Из-за тебя нас чуть всех не убили!

Марко раскинул руки:

— Мы же все здесь, Табита, все живы, с кораблем все в порядке. Ну, успокойся же!

— Насколько корабль в порядке — это я тебе скажу, Марко! Хорошо? А теперь убирайтесь отсюда! Все вон!

Табита оттолкнула Близнецов, и они, завертевшись, повалились на спину, а она отлетела назад. Ухватившись за скобку монитора, она остановилась почти у ветрового стекла и повисла над пультом, болтая ногами в воздухе. Нырнув вперед, она схватила хвост Херувима и вытащила его из розетки.

Корабль слегка накренился.

Закрепившись одной ногой и свободной рукой оттягивая ремни, Табита вытащила Кстаску из кресла за хвост.

— Ой, не надо этого делать, — сказала Саския, выпрямляясь и найдя за что ухватиться. Ее волосы развевались по всей кабине. — Ты сделаешь ей больно.

Но Кстаска прекрасно справился с ситуацией. Он вырвал хвост у Табиты и выкатился из кресла. Легко проплыл мимо Табиты, между Близнецами, вниз по ступенькам в трюм, двигаясь так, словно был рожден для невесомости, что, несомненно, так и было.

— Вон! — скомандовала Табита.

Все вышли, и она заперла за ними дверь.

Восстановив свой статус, Табита погрузилась в автоматику. Забыв об ожогах, о боли в лодыжке, она проглядела все мониторы из тех, что еще работали. Изобилие поблескивало в 120 градусах за кормой — маленький шарик размером не больше грецкого ореха. Погони не было. За пределами своей атмосферы Совет не заинтересован в таких делах, при столь малом количестве законов им было выгоднее принуждать, но не отказываться. Вот только если Табита вздумает когда-нибудь вернуться туда…

Табита знала, что если она выйдет живой из этой передряги, она никогда ни за что не вернется на Изобилие:

— Скатертью дорожка, — сказала она мерцающему шарику.

И тем не менее, она недоумевала, почему они сдержались. Почему просто не разнесли на куски корабль, ее самое и всех прочих?

Подключив свой головной телефон, Табита связалась с мозгом корабля.

— Элис? Ты еще разговариваешь со мной?

— РАЗУМЕЕТСЯ, КАПИТАН, — сказала Элис. — А КТО ЭТО БЫЛ — ТОТ, КТО ТОЛЬКО ЧТО ОТКЛЮЧИЛСЯ?

— Это, Элис, был Херувим.

— ХЕРУВИМ? ГОСПОДИ ПОМИЛУЙ! АХ, ДА, Я ЕГО ВИЖУ. ОН В ТРЮМЕ. ТЫ ОБ ЭТОМ ЗНАЛА?

Табита стиснула зубы:

— Да, Элис, я знаю.

— ТАМ ЕЩЕ КАКИЕ-ТО ДРУГИЕ ЛЮДИ.

— Да.

— А МНЕ МОЖНО ПОГОВОРИТЬ С ХЕРУВИМОМ, КАПИТАН?

— Нет. Мы берем курс на Сплетение.

— ГОТОВА, — отозвалась Элис.

Табита настроилась на обычный курс в наиболее оживленный сектор орбитальных путей вокруг Земли, и Элис проложила его.

— ДВИЖЕНИЕ ДОВОЛЬНО СИЛЬНОЕ, — заметила она.

— Хорошо, — отозвалась Табита. Здесь не было ничего, что могло бы выделить их из потока других грузовых судов. Табита прикусила губу: — Отчет о повреждениях, Элис, пожалуйста.

Отчет выглядел не блестяще. Элис ослепла на несколько глаз и оглохла на целый ряд местных частот. У нее были многочисленные ожоги, царапины и выбоины, некоторые из них структурно важные.

— ДЕФЕКТ КРИСТАЛЛА ОСЕВОГО ЗАПОРА. ВЕРОЯТНОСТЬ АВАРИИ — 61.04%, — отметила Элис. — Я ДУМАЛА, МЫ СОБИРАЛИСЬ ЗАНЯТЬСЯ ИМ НА ИЗОБИЛИИ.

— Я тоже так думала, — пробормотала Табита. — Потерпи, Элис, я сделаю так, что тобой займутся через пару минут. Ребята в трюме платят.

— КАКИЕ ОНИ, ДОЛЖНО БЫТЬ, ЗАБОТЛИВЫЕ ЛЮДИ.

Против воли Табита рассмеялась и вздрогнула. Потом осторожно потрогала кончиками пальцев щеку.

— Я обожжена, Элис?

— НЕМНОЖКО, КАПИТАН.

С жужжанием открылся ящик первой помощи.

— Сегодня для нас неудачный день, — сказала Табита, прикладывая примочки к лицу и руке. — Вполне возможно, что это худший день в моей жизни. — Она разговаривала больше с самой собой, чем с кораблем, стараясь не дать выхода реакции. — Как ты думаешь, Элис?

— ИНФОРМАЦИЯ НЕДОСТАТОЧНА.

Табита стряхнула жесткие завитки обожженной ткани с рукава:

— Напомни мне, чтобы я как-нибудь рассказала тебе о своей жизни.

Они ровно продвигались в гущу основных судовых путей. Движение, как и предупреждала Элис, было убийственным. Мимо проплывали «Каледонские молнии», набитые охранниками информации и налоговыми инспекторами, возвращавшимися домой после очередного дня героических сражений, а «фреймахер Тинкербеллз» с надменным изяществом лавировали перед их носами, везя судебных чиновников и рекламных агентов в Византию и на Веру. Там и тут попадались пузатые грузовики-роботы, спешившие за очередным грузом, и, как и предполагала Табита, огромное количество барж: «фарго», «Люгеров», «Кобольдов», транспортировавших на Сплетение зажимы для бумаги, дезодоранты и черные пудинги. В Сплетении, где корпоративные цилиндры вальсировали с гаражными платформами, а увеселительные комплексы — с летающими церквями, — здесь и была стихия Элис.

— КАПИТАН?

— Что, Элис?

— ПОЧЕМУ ТЫ НАЗЫВАЕШЬ ЕГО ХУДШИМ ДНЕМ В СВОЕЙ ЖИЗНИ?

— Я тебе скажу, когда разберусь, какого черта тут творится.

На мгновение мигнули розовые огни — Элис переваривала информацию.

— Выбери платформу, Элис, — сказала Табита. — Сейчас будем тебя ремонтировать.

Компьютеры замкнулись. Табита откинулась и потянулась. Когда она закрыла глаза, перед ней замелькали красные вспышки на ярко-зеленом фоне. Где-то в глубине ее сознания все еще раздавались крики в Саду Меркурия, и воздух по-прежнему разрывали разряды любителей оружия-перков и полицейских.

Господи, как же она устала. Табита представила себе водяной душ, настоящую постель, чистые крахмальные простыни. Но спать могли только праведные, ряд за рядом, на льду, в белых стальных гробах, в морозной пещере, иногда превращавшейся в солнечный лес, иногда — в спальню с антикварной мебелью и свечами. Они лежали там с электродами, воткнутыми в белки их глаз, смотрели видео и ждали Дня, Когда Они Восстанут из Мертвых. Ни громкого шума, ни инопланетян-человекоубийц, ни антропоидных акробатов, ни Херувимов, ни полицейских. Все, что требовалось сделать в первую очередь, — это умереть. Похоже, это была удачная сделка.

Табита неохотно открыла глаза. Она была одна на летной палубе «Элис Лиддел», и все вокруг тихо жужжало и шло обычным порядком. Табита прислушалась, Какой-то шум? Неровное постукиванье, шум кристалла осевого запора, стучавшего в своем гнезде?

Нет. Никакого шума не было. Однако скоро раздался звук открываемого люка, ведущего в трюм.

Табита обернулась. Марко стоял в низу ступенек и смотрел на нее.

— Привет, — сказал он.

— Не смей со мной разговаривать, — ответила Табита, повернулась назад к панели и отключила звук Элис.

— Я просто зашел посмотреть, все ли в порядке, — сказал Марко, — и отдать тебе вот это.

Он подтянулся вверх по ступенькам и остановился возле нее, растянувшись во всю длину в воздухе и протягивая кредитную карточку-микросхему.

Табита взяла ее, пока она опять не исчезла.

— Хорошо бы здесь что-нибудь было, — сказала она.

— Несколько сотен, — ответил марко.

Табита закрыла глаза и откинулась в кресле:

— Пятнадцать?

— Нет, нет. Может, пять.

— Ты должен мне полторы тысячи, Марко, полторы и даже уже две, раз ты повредил мой корабль.

Она показала на анализ ущерба — он все еще был на экране. Марко прочел его, стараясь сделать вид, что все понял, но Табита видела, что он не очень внимательно вглядывался. Он поднял глаза и посмотрел через ветровое стекло.

— Куда мы направляемся?

— Ремонтировать ее, доставать новый кристалл, заправляться.

— Лучше сначала заправиться, — сказал Марко. — Просто на всякий случай.

Табита обругала его, но он был прав.

Марко кивнул в сторону микросхемы, и это движение рябью прошло по его полулежащему телу.

— Этого хватит, чтобы добраться до Титана? Мы ведь летим на Титан, правильно?

— У меня что, есть выбор?

— Эй, — сказал Марко, слегка выпрямляясь и подплывая ближе. — Не будь такой. Ты же знаешь, мы это не нарочно. Ты хорошо справилась, — сказал он, пристраиваясь на кончике пульта.

— А ну, слезай оттуда.

— Извини. Извини. — Он взлетел вверх и схватился за петлю.

— Как долго?

— До платформы?

— До Титана. Это одна из лун Сатурна.

— Я ЗНАЮ, где это.

Табита подвинула к себе клавиатуру и произвела подсчеты.

— Месяц. — Прогноз был не из приятных.

— Условно?

— Ты знаешь другой способ?

— Это с прыжком?

Табита вздохнула, раздраженная.

Марко просунул палец через ремни и мягко сказал:

— У тебя волосы немного обожжены здесь, ты знаешь?

— ОТСТАНЬ, Марко!

Он поднял руки:

— Ладно, ладно, ты хочешь ругаться, черт с тобой. Я ухожу. Все, что я хочу узнать, — это хватит ли денег для того, чтобы добраться до Титана.

— Хватит, да. Если там действительно пять сотен.

— А ремонт? Эй, смотри, осторожнее.

На носу по правому борту мимо проплывал робот-мусорщик, размахивая руками во всех направлениях, поглощая мусор космических линий.

— Тебе хватит на починку сканеров и новый кристалл?

— Хорошо бы так.

— Значит, договорились!

Табита сердито посмотрела на него:

— Ты мне должен, Марко, вы втравил меня в эту историю.

— Не я же бросил твоего перка в канал.

— Зато с тех пор все, что происходит, из-за тебя, сколько бы это ни стоило. Я не люблю полицию, а теперь, где бы я ни была, везде полицейские. Как ты себе представляешь, я буду заниматься своим делом? Я не какой-нибудь распроклятый пират. Ты мне должен, Марко. — Она потрясла микросхемой. — Это только аванс.

— Табита. Послушай. Я тебе лапшу на уши не вешаю. То, что нас ждет на Титане, это не ерунда какая-нибудь. Это настоящие деньги. Как только мы попадем на Титан, ты разбогатеешь. Настоящие деньги, не просто кредитная карточка. Больше, чем ты смогла бы заработать за всю оставшуюся жизнь. Мы все станем богатыми. Ты сможешь начать новую жизнь. Взять новое имя. Сменить лицо, если захочешь. Можешь избавиться от этого старого корыта, — сказал он, жестом обводя корабль.

Ноздри Табиты раздулись.

— Хорошо, оставь корабль за собой. Мне она тоже вроде бы нравится. Она со странностями. — Марко похлопал по корпусу над головой. — Ты нас здесь и не заметишь. Обещаю тебе. Тэл уже в ящике. Кстаска — она тебя не будет беспокоить. А что касается Близнецов, — все, в чем они нуждаются, — это друг в друге. Они развлекают друг друга. Остаемся только ты и я. Месяц, чтобы узнать друг друга немного лучше. Там, позади, у нас все хорошо получалось вместе. Может снова быть так же, тебе надо только доверять мне.

Табита проигнорировала его. Она протерла глаза руками и посмотрела на оставшиеся экраны.

Они входили в Сплетение. Табита уже видела торус Мивви-Корп, его силуэт, испещренный остроконечными фигурами разведчиков, похожих на пираний, хищно охотившихся за пирожками. Зеленая точка на 300 градусов была Первой лютеранской церковью Христа-Пастыря Звезд, а приземистый диск по правому борту на носу — «Берген-Ворлд», медленно кружившимся и передававшим нон-стопом вирши на любой волне, куда мог добраться.

Табита сделала медленный выдох. Точки, мелькавшие перед ее глазами, стали смешиваться с мерцанием Сплетения.

Элис сигналила о том, что пора поворачивать в аллею, ведущую к Красно-Белому. Табита дала ей курс.

Корабль приземлился. Марко вместе с облаком незакрепленного мусора отнесло на левый борт. Он размахивал руками, стараясь плыть вверх, хватаясь за ремни кресла второго пилота, но неправильно уловил момент и медленно перевернулся вверх ногами.

— У-у-а! — воскликнул он, вися головой между ногами и ухмыляясь Табите.

Девушка не обращала на него внимания. Она уже решила запереть их всех в трюме.

Марко постепенно переворачивался с головы на ноги, хлопая в воздухе свободной рукой в тщетной попытке как-нибудь выпрямиться.

— Знаешь, — сказал он, когда ему удалось снова принять нормальное положение, — у тебя довольно усталый вид. — Он снова подплыл к ней и распростерся у ее ног. Его физиономия была воплощением заботы: — Мы же не хотим, чтобы наш пилот развалился на части, а? Почему бы тебе не пойти не прилечь ненадолго?

— Ваш пилот, — с горечью пробормотала Табита.

Они медленно припарковались в Красно-Белом. Табита заглушила двигатели. «Элис Лиддел» подплыла к оживленному причалу, где грузы укладывались в огромные невесомые тюки, и ядовито-желтые роботы, выдыхая клубы замерзшего пара, увозили их. Светящиеся в дневном свете буквы высотой в пятнадцать метров сообщали: «ЗАПРАВКА ТЕКУРАТ». Здесь всем заправляли пять палернианцев, одетых в радужные костюмы со шлемами в форме персонажей различных популярных мультфильмов. Палернианец, у которого на шлеме было написано «М-р Тьюб», помахал им рукой, подзывая их, и подлетел к ним со шлангами.

Табита запустила операцию. На микросхеме едва набиралось пять сотен. Она взглянула на Марко. Он уже собирался уйти из кабины.

— Сядь, Марко, — сказала Табита, указывая на соседнее кресло.

Настороженно глядя на нее, Марко пробрался к креслу.

— Они нас сейчас заправят и вставят кристалл осевого запора. Так что нам придется на некоторое время здесь задержаться. У вас у всех есть скафандры?

Он кивнул:

— Конечно.

— Пока мы ждем, — продолжала Табита, — ты мне расскажешь совершенно четко, что происходит. Во что я ввязалась. Правду, Марко. Ты знаешь такое слово.

У него сделался по-настоящему обиженный вид:

— Табита. Я тебе никогда не лгал.

— Лжешь.

— Никогда. Просто… просто, — он хлопнул ладонями, на мгновение растерявшись, — реальность может иногда быть чуть-чуть бескомпромиссной, вот и все.

 

30

— Ладно, ты угадала. Мы не просто артисты. Мы грабим банки. Тебя это шокирует? Под прикрытием своей профессии межпланетной труппы мы взрываем сейфы. Мы крадем драгоценности. Помнишь ушабти «Дойен Помал»? А бриллиант Деймоса? Это были мы. Мы собираем редкие предметы искусства и драгоценные металлы. Мы не занимаемся компьютерным мошенничеством, не подделываем данные, не запускаем коварных вирусов, съедающих кредит целого астероида, пока все сидят дома и смотрят АВ. Мы таких штук не проделываем, никогда. Мы охотимся за настоящим: за тем, что можно потрогать и подержать. Когда уходит власть, вещи остаются.

Теперь название. «Контрабанда». Двойной блеф. На него все каждый раз попадаются. Тебе нравится? «Контрабанда»? Это я. Я его придумал. То, что мы храним между нами — это целый репертуар преступлений. Каждый талант, который мы используем на сцене, обращенный на низкие цели. Подумай об этом.

Близнецы Зодиак. Акробаты. Они могут проделывать разные штуки, это настоящее искусство, они сбивают с толку полицию и агентов безопасности. Кроме того, они могут проделывать фокусы. Понимаешь, фокусы смущают обычный разум. Люди не могут признавать того, чего не могут объяснить. А Близнецы — это ходячий фокус. Они даже выглядят совершенно одинаково, так что никто не может поклясться, кого из них видел. Мгновенное алиби.

Теперь возьмем Тэла. Тэл по виду — абсолютно нормальный зеленый попугай. На самом деле, ты сама заметила, он во много раз более разумен, чем обычные земные виды. Кто его заподозрит? Со своими размерами и крыльями он может проникать в такие места, куда даже Близнецы не могут залезть.

Дальше — Кстаска. Кстаска — член еще одной скрытой расы. Никто на самом деле не знает, кто такие Херувимы и на что они способны. Как и Тэл, она может летать на своей маленькой тарелочке, и космос для нее — ничто. Она себя лучше чувствует в космосе. А на кончике ее блестящего хвостика — самая различная кибернетика. Ты же видела, что она сделала с роботом. Ты просто не поверишь, что она может сотворить с системами безопасности и банками данных.

Наконец, я. Мой вклад в эту хитрую пятерку, серебристый квинтет, карнавал криминального экипажа? Я беру на себя разговоры. Я говорю, и у меня это хорошо получается, я и сейчас говорю, вот что я делаю. Я беру на себя публику. У меня заметное личное обаяние. И острый ум, я быстро соображаю, думаю на ходу. Эти ребята не могут планировать работу. Кстаска и Тэл — умницы, но они не люди и не могут мыслить, как люди, не знают, о чем люди думают. Близнецы — тоже, раз уж на то пошло. Можешь ты себе представить этих ребят? Они знают, что думает каждый из них, но что касается нас всех остальных, это знаешь что, — привет, ребята! Есть кто-нибудь дома? Вдвоем они великолепны, но разъединять их нельзя. Знаешь, я думаю, именно поэтому у нас было столько проблем с этой работой. Если бы мы… Ладно. О'кей, работа.

Там, на Изобилии, посередине шоу Могул и Кстаска отошли и ограбили банк. У нас было алиби. Где мы были, офицер? Мы были в Саду Меркурия, на сцене. Все эти люди смотрели на нас. Это устроила Ханна, она угрем пролезла во множество систем, ты бы удивилась, если бы знала, на что она способна. А Изобилие — это одно из тех мест, где по-прежнему водятся настоящие деньги, а если я говорю — настоящие деньги, я имею в виду золото. Думаю, ты такого никогда не видела. Знаешь, ведь вся Земля вертелась на этом. Больше нигде в системе его нет: ни на Марсе, ни на Поясе, нигде. Ничего подобного.

Там, внутри, они сидят на мешке. На большом мешке. Я говорил тебе, Табита, мы богаты! Существует только одна проблема. Ты не можешь его просто так потратить. Не можешь потратить здесь на заправку своего топливного бака. Что это там, цена? Господи. О'кей. Нет проблем.

Хочешь, чтобы я тебе показал? Жаль, что я не могу этого сделать. Я хотел бы тебе показать, тогда все было бы легче. Жаль, что я не могу дать тебе потрогать его. Жаль, что я не могу раздеть тебя и растереть — хорошо, хорошо. Так вот, я не могу. Вот и все. Я не могу этого сделать, потому что оно запечатано и стоит на сигнализации, там ловушки и все такое. А у нас нет инструментов. Но на Титане есть ребята, у кого они имеются. На Титане мы можем превратить его в наличные, в что-то такое, что можно тратить. Если наличные тебя нервируют, мы можем превратить его в кредитную карточку — хороший, честный стопроцентный кредит, на любое имя, какое ты пожелаешь. Все, что от тебя требуется, — это доставить нас на Титан. С золотом.

Я мог бы нанять любого. Кого угодно. Я мог нанять тех людей, о которых говорила Ханна. Но я не захотел. Я хотел тебя. В ту же минуту, как я тебя увидел, в ту же секунду — я знал. И я был прав, Ты для нас все сделала правильно. Правда, не все прошло гладко, и мы втянули тебя в кучу неприятностей, но я хочу, чтобы ты знала, как мне жаль, правда, очень-очень жаль. Если бы я мог расплатиться с тобой прямо сейчас и забрать всю нашу команду с твоего корабля — и из твоих волос, знаешь, я мог бы срезать у тебя эту маленькую обожженную прядку, если ты… — хорошо, Табита, нет так нет. Так вот, если бы я мог расплатиться с тобой прямо сейчас, если бы хоть как-то можно было это сделать, поверь мне, я бы так и поступил. Но знаешь, я сейчас говорю абсолютно честно — я должен быть честен с тобой — я рад, что все вышло именно так. Бак уже полный? Сколько же времени все это занимает? Знаешь, у Шиндзацу есть такая новая модель, которая… — о'кей. О'кей. Нет, правда, я рад, что так получилось, потому что я могу больше времени провести с тобой. Я знаю, ты сейчас не Бог весть какого мнения обо мне, но хочу, чтобы ты знала: я считаю, что ты замечательная. Надеюсь, когда ты узнаешь меня поближе, ты поймешь, что я не такой уж плохой человек. Может быть, со мной не так легко, как с другими парнями. С людьми стоящими никогда не бывает легко. Это правда.

— А как насчет пленки? — спросила Табита.

— Пленки? Какой пленки?

— Пленки, которую ты подсунул мне в сумку, Марко. Которую ты дал послушать Ханне Су.

— А, эта.

— Да, эта.

— Ладно, скажу. Это была пленка-призрак, — сказал Марко. — Я ее сделал в Скиапарелли. Поэтому мне и пришлось оставить тебя на той вечеринке: я должен был пойти и забрать ее.

Табита подала знак заправщику-палернианцу. Потом спросила:

— А что такое пленка-призрак?

— Маленькое устройство для безопасности дома, офиса или автомобиля. А кроме того, инструмент для воров. Они очень убедительны. Они создают видимость, что рядом ходит человек, настоящий. Признаки жизни, шорохи, помехи, похожие на тень человека на телескопах подглядывания или камерах безопасности. Помнишь, что сказала Ханна? Похоже, что помощь уже идет. Это и есть пленка-призрак. Все, что тебе нужно, чтобы сбить с толку вора. Или — и это самое хитроумное — полицию.

— Пленка создала видимость, что в морозильнике находится посторонний?

— Именно. Чтобы сбить с толку полицию. Чтобы все выглядело так, словно взлом происходит в морозильниках, а не в банке.

Табита постучала по зубам ногтем и стала рассеянно смотреть в сканеры заднего вида, следя за движением. Ей стало лучше. Она не поверила ни одному слову из этой нелепой истории про полицейских и грабителей, потому что вряд ли найдется банк, глупый настолько, чтобы держать что-нибудь ценное на Изобилии, верно? — но ничего другого она от него и не ожидала. И ее сильно ободрила мысль о том, что он по-прежнему недооценивает ее.

Табита неожиданно обернулась к Марко, так резко, что он подскочил.

— Ну, ладно, Марко, теперь моя очередь. Это мой корабль, и если ты на нем летишь, принимай мои условия и делай, что я скажу. Я не желаю видеть тебя здесь. И твоя работа мне не нужна. Но ты мне должен. Марко, и мне нужны мои деньги. Месяц в обществе «Потрясающей Контрабанды» вовсе не отвечает моим представлениям о веселом времяпрепровождении. Ты когда-нибудь летал целый месяц на барже? Нет? Я так и думала. Так вот, могу тебе сообщить, что вам будет не слишком комфортно. Но я ничего не хочу об этом слышать. Если у этих ребят будут жалобы, могут жаловаться тебе. Ты же заправляешь всем шоу, верно? Ты у вас занимаешься разговорами, вот ты им все и скажешь. Дверь будет заперта, это так и останется. Вы можете пользоваться санузлом и кухней, ты покажешь им, где все это находится, а я расчищу пассажирскую каюту. Без моего разрешения в кабину пилота вы заходить не будете, а в мою каюту не будете заходить вообще. Технику и какие-либо приборы управления трогать нельзя, нигде. Как только мы закончим здесь, мы двинемся вон туда — к ремонтному причалу, там, я думаю, мы проведем день или два. Может, даже неделю. Все зависит от того, какую вы заварили кашу. Так что все, что им потребуется на месяц, пусть достают здесь и сразу возвращаются на борт, о'кей? О'кей. Кстаска останется здесь. Никто не должен привлекать к нам внимания, ни в коем случае. Никто не должен давать представлений или ввязываться в какие-нибудь драки или ГРАБИТЬ БАНКИ. Мы будем сидеть здесь тихо и спокойно, пока Элис не будет готова, а потом отправимся в путь.

Неожиданно из трюма раздался громкий шум, пронзительный, дрожащий вой.

Вопреки своему решению оставить их самих справляться со своими проблемами, Табита отстегнула ремни и бросилась вниз — прочь из кабины и через люк. Марко следовал за ней по пятам.

В трюме был хаос. Они залезли в багаж и оборудование, так аккуратно упакованное, и все повытаскивали. И теперь все это кружилось и вертелось, как во сне, напоминая торнадо, ворвавшийся в театральную костюмерную. Детали костюмов просовывались в петли разворачивавшихся шнуров, укулеле пытался залезть в соблазнительно колебавшийся высокий сапог. Фаршированный кролик с надеждой поднял нос навстречу вновь прибывшим в поисках подходящей орбиты.

Пробив себе локтями дорогу сквозь все эти вещи, Табита чуть не столкнулась с летящим роботом, одним из ее собственных, беспомощно вращавшимся в воздухе. Робот и посылал сигналы тревоги. Табита поймала его, нажала кнопку перезагрузки и, нахмурившись, посмотрела на Могула и Саскию.

Они не глядели в ее сторону. Оба были слишком заняты. В белых полосатых жилетах, голубых пижамных брюках и, по-видимому, поясах невесомости, они стояли в 180 градусах друг от друга, один на полу, другой — на потолке. Стояли на цыпочках, тянулись друг к другу и — целовались. Они едва могли дотянуться Друг до друга. Их волосы развевались и спутывались вокруг их голов, как мягкий и неверный ореол.

— Сейчас же разбери всю эту кучу, — сурово сказала Табита, провоцируя, просто провоцируя Марко отпустить какое-нибудь замечание насчет состояния ее резиденции. Но он опустил кролика на пол без единого слова. Наконец-то она его заткнула, Табита скрыла, какое удовольствие она получила от своего триумфа, водворив робота на место в стене. По-видимому, Близнецы использовали его в качестве некоего подобия гамака, находящегося в свободном полете и подвешенного между двумя экстензорами, а он потерял равновесие. Поблизости Табита заметила дорожный сундук Тэла из белого фарфора — он откатился по проходу и там одиноко застрял. Кстаски, однако, нигде не было видно.

— Мы уверены, что с ней все в порядке, — ободряюще сказала Саския.

Они нашли Херувима на корме. Он каким-то образом умудрился забраться в двойную стену между находившейся под давлением внутренней частью и стеллажами топливных ячеек. Там он и распластался вверх ногами, паря в полном блаженстве.

Херувим, которому только и надо от окружающей среды, что принять душ из ультрафиолетовых лучей, попастись на ионовом мелководье, глотнуть разок-другой межзвездного кислорода, пробрался в ячейки наполненных жидкостью радиаторов, привлеченный плескавшейся вкусной плазмой. Так он и купался в концентрированном фиолетовом свете, откинув голову в экстазе и потирая маленькие черные ручки.

— Достань его оттуда, Марко!

Марко, вытянув шею, заглянул в смотровой люк:

— Кстаска! Эй, иди сюда. Ты должна сейчас же отсюда вылезть.

Херувим обернулся, с его защитного костюма струился ослепительный пурпурный свет.

— Еще не все, — отчетливо произнес он.

Марко встал на колени у края и попытался дотянуться внутрь.

— Осторожнее, — коротко сказала Табита.

— Давай, Кстаска, ты же можешь этим заниматься в любое время.

— НЕТ, не может!

Марко неуклюже вытащил голову из люка, ударившись плечом о раму:

— Ей надо есть, — решительно заявил он. — Она никому не мешает.

— Я хочу, чтобы она — оно — немедленно вылезало.

Пока Табита произносила эти слова, Херувим стрелой пронесся мимо Марко из люка, сложив плечи. Он взлетел к потолку и завис там, глядя на них сверху вниз.

Взгляд Кстаски сфокусировался на Табите. Его глаза слабо поблескивали в полумраке прохода:

— Капитан, у вас необыкновенный корабль.

Табита не желала на него смотреть:

— Большое спасибо, — сказала она.

— Вполне возможно, вы даже не знаете, насколько необыкновенный, — заметил Кстаска.

Табита содрогнулась и тыльной стороной руки ударила по локтю Марко:

— Скажи этой штуке, чтобы она от меня отвязалась!

— В кристалле осевого запора — серьезный диссонанс рефракции, капитан, — неумолимо продолжал Кстаска.

— Я знаю! — сказала Табита. Она встала на колени у стены, водворяя на место крышку смотрового люка. — Хотите, я вам его стабилизирую?

— Нет! Марко!

Марко выступил вперед и щелкнул пальцами, словно подзывая Тэла:

— Послушай, Кстаска, почему бы тебе не слетать посмотреть, чем заняты Близнецы?

Похоже, это подействовало. Херувим оторвался от потолка и заскользил по направлению к трюму.

— Держи его подальше отсюда, Марко, хорошо? Пусть… пусть летает снаружи, если это то, чего он хочет. Только не сейчас!

В головном телефоне Табиты раздался голос. Это был палернианец-заправщик.

— В'можете лететь сейчас-час, «Элис Лиддел».

Табита быстро поплыла по проходу мимо трюма. Передний шлюз трюма все еще был не закрыт, не говоря уж о том, чтобы его запереть. Близнецы Зодиак теперь парили в проходе рядом с передним шлюзом выхода правого борта, выглядывая в люк. Когда Табита проплывала мимо Саскии, направляясь к кабине пилота, та обернулась.

— Ты ее видела? — спросила она.

— Кого? — нетерпеливо переспросила Табита.

— Вон там, — сухо сказал Могул, неопределенно махнув рукой в направлении заправочной станции.

Табита, усаживаясь в кресло, не удостоила их ответом.

— Похоже на полицию, — мечтательно сказала Саския.

У Табиты кровь застыла в жилах.

— Она разговаривала с палернианцем, — безжалостно продолжала акробатка.

— С тем, что в костюме м-ра Тьюба, — сказал ее брат.

— С тем, что сейчас показывает на нас пальцем, вот с кем.

Табита проверила сканеры, потянулась к зуммеру. Сканеры выдали ей три изображения палернианца, показывавшего на них, три изображения полицейской в сверкающей черной служебной униформе, смотрящей в их сторону. Казалось, она смотрит прямо в камеру.

Табита рывком запустила двигатели.

По радио из транспортов, толкавшихся впереди «Элис Лиддел», донеслись сигналы тревоги, когда она стремительно рванулась прочь из Красно-Белого. Марко Метц, все еще стоявший в проходе, заорал от боли и изумления, отскакивая от стен, как мячик. Он спотыкаясь, вошел в кабину, потирая голову:

— А как же насчет ремонта? — крикнул он.

— Собери там все. Марко, — сказала Табита. — Мы отправляемся сейчас.

 

31

Сквозь ветровое стекло и на всех мониторах темнота была испещрена звездами. Казалось, «Элис Лиддел» не движется, хотя она мчалась очертя голову через пустоту.

Табита раздумывала, не лучше ли было остаться на Сплетении. Может быть, ее реакция была слишком поспешной. Через четверть часа Элис сообщила, что у них на хвосте — патрульный крейсер. Нет, ее реакция не была слишком поспешной.

Дисплеи на панели сияли голубым и розовым светом. Табита держала звук по-прежнему выключенным, ей не хотелось обсуждать это. Сатурн был в афелии, значит, прыжок надо будет совершать вдоль, поперек и вниз по нему.

В кабину зашел Марко:

— Они гонятся за нами?

Это займет какое-то время, по меньшей мере, месяц, подсчитала Табита; еще дольше, если придется останавливаться на Поясе и ремонтировать кристалл. Как ни беспокоилась Табита об Элис, она предпочла бы, чтобы этот кошмар кончился как можно скорее.

— Они гонятся за нами, — сказал Марко. — Черт побери! Черт побери!

Он ударил по полу кулаком и поплыл вверх, к потолку. Он говорил тоном праведника, недоуменно, обиженно. Он никак не мог понять, почему полицейские так нелюбезны.

В любом случае Табита совершенно не была уверена, что тех денег, что остались на карточке, хватит, чтобы оплатить приличный ремонт по ценам Пояса. Материалы у них все были, но они просто не любили пачкать руки.

Марко раскинул руки на пульте, сосредоточенно изучая выборку информации и мониторы. Табита слышала его дыхание, сдавленное и прерывистое.

— Они нас догоняют?

Нет, она отправится прямо на Титан, а потом выставит ему счет за полный ремонт. С покраской и даже поддельными данными в журнале, если до этого дойдет.

Похоже, что до этого все-таки дойдет.

— Они догоняют нас, так ведь?

Компьютеры заканчивали собирать данные у шести отдельных отраслевых транспортных управлений. Там ничего не было, что могло бы препятствовать двум кораблям, занимающим один и тот же участок сверхпространства; просто все усложнялось, когда они собирались снова из него выходить.

— Мы можем от них оторваться?

Табита не могла представить себе, что кто-то стал бы пересекать их маршрут. Никто не стал бы мчаться с Земли напрямую на Титан, если была возможность разбить путешествие на две части и воспользоваться Юпитером. Чтобы так поступать, надо было либо иметь больше денег, чем здравого смысла, либо — очень торопиться.

— Как ты думаешь? Небольшой элегантный полет, и мы могли бы их стряхнуть, а?

Табита следила за тем, как бегут ее цифры в надежде, что полиции не удалось засечь этот канал.

Марко подобрал старый ярлык с какого-то груза, засунутый за раму блока персонального компьютера.

— Ты не можешь выжать еще немножко скорости из этой штуки?

Неожиданно снизу раздался голос:

— Отвали, Марко! Оставь ее в покое.

Это был один из Близнецов: Могул, поняла Табита, бросив взгляд на экран. Она видела усы. Он висел в люке, ведущем в трюм, все еще открытом. Табита поняла, что, заперев их, особенно Херувима, она будет только чувствовать себя еще более неспокойно. Не все ведь можно увидеть на мониторе. А со всеми этими штучками она не слишком доверяла тому, что видит.

Сейчас, судя по монитору, было похоже, что они нашли себе место. Они повесили гамаки, обычную паутину для невесомости Могула и Саскии, некое подобие кокона Кстаски из мелочно-белого пластика со вставленными в него сложными проводами нейроподдержки. Нечего и говорить, что Марко затребовал себе каюту. Все, кроме того, чем они обычно пользовались, было упаковано. Кстаска играл на клавиатуре, которую Табита видела раньше в Саду Меркурия. Его руки были сложены, глаза закрыты. Он играл на клавиатуре хвостом, оканчивавшимся чем-то, напоминавшим механическую руку, в сетчатой белой перчатке. От клавиатуры к крошечным ушкам Херувима бежали провода. Она была в замкнутом круге и не издавала ни звука. Саския проделывала какие-то упражнения йоги в свободном полете с помощью палки с железным наконечником: вниз, вверх, вокруг, вниз, вверх, вокруг. Насквозь.

Табита моргнула.

Затем включила коммутатор:

— Прыгаем, — объявила она.

— Можно мне посмотреть?

Это был Могул, он подплыл к тому месту, где до этого сидел Марко. Марко уже ушел, Табита увидела его на другом экране — она направлялся в свою каюту.

— Тут не на что особенно смотреть, — сказала она.

Потом подняла глаза на Могула. Он стянул волосы в хвост. В мясистых мочках его ушей были крошечные осколки ляпис-лазури. Его кожа была белой, как фарфор, высокий лоб — бледным и гладким. Нос у него был длинный и совершенно прямой, губы тонкие и изящно очерченные. Его глаза были прикрыты, в уголках — едва заметные складки. Невозможно было сказать, какого они цвета.

— Здесь место только для одного, — сказала Табита, снова переключая внимание на панель. Судя по силуэту, крейсер был стандартным «Хайтэйлом». Он мог покрыть сокращавшееся расстояние между ними за считанные минуты, если они потеряют темп.

— Я и есть один, — заметил Могул. — На данный момент.

Он лежал над Табитой в воздухе, каждая клеточка его тела была расслаблена; он вежливо ждал ее разрешения. Он лежал совершенно неподвижно — а они удирали сломя голову, спасая свою жизнь. С такой прической Могул кого-то напоминал Табите: та же гибкая элегантность, та же кошачья грация. Трикарико, сообразила она.

Включался дисплей за дисплеем. Зеленый, зеленый, зеленый.

Табита жестом указала на кресло второго пилота:

— Быстро, — сказала она.

Она заглушила плазменные двигатели, сбросила газ до корректирующего спурта, до тремора в нижних частотах.

Нижние частоты — это был капеллийский привод; он жужжал.

Пока Могул Зодиак пристегивал ремни кончиками изящных пальцев, привод стал переходить в рабочий режим.

Сконструированный таким образом, что большая часть его компонентов располагалась вдоль четвертой оси, в результате чего она выглядела довольно странной по сравнению с тремя остальными, привод «Элис Лиддел» мало чем отличался от приводов, установленных на малых кораблях нашего времени. Возможно, его фланцы были более тяжелыми, панцирный волновод — более громоздким, и кое-кто счел бы ее проводку осложненной странными излишествами. Но когда он входил в рабочий режим, светился и окутывался ореолом, он был во многих аспектах идентичен капеллийским приводам, установленным по всей галактике. Правда, никто не мог обследовать его в момент входа в режим, свечения и появления ореола из-за мощного потока сильного света, выбрасываемого приводом с такой интенсивностью; от этого потока Табита, ее пассажиры и прочее содержимое корабля были защищены трехслойной структурой молибденовых щитов и инерционным пористым материалом.

Окутываясь ореолом, привод начал пульсировать. Пульсируя, он стал перестраивать молекулы, составлявшие Элис, в определенные конфигурации, в обычном состоянии совершенно невозможные. Казалось, кабина наполнялась странным, бесплотным туманом, по мере того, как, покрываясь пятнами, стало сворачиваться ее внутреннее пространство, и все предметы стали расплывчатыми. Звезды стали выглядеть довольно странно. Корабль рыскал вокруг, словно раздраженный этим распадом обычной реальности. Полицейские вызывали их, но ничего не было слышно, кроме звука, напоминавшего тонкие голоса крошечных флейт, словно целый сонм сильфид из трансизмерения играл на них, заманивая путников.

— А кто вообще-то была Элис Лиддел? — спросил Могул. Его голос плавал в воздухе, как сироп.

— Она была маленькой девочкой, — рассеянно отозвалась Табита. — Из рассказа. Маленькой девочкой.

— И она так и не стала взрослой?

Табита смутилась. Время колыхалось, становилось неуправляемым, окутывая самое себя.

— Это уже другая история, — сказала она. Все пульсировало, радостной струйкой устремляясь в новую боковую частоту. Свет в кабине приобрел отчетливый красноватый оттенок. Он покачивался; он извивался. Табита была на «Октябрьском Вороне», вокруг нее бурлила и кричала ликующая толпа. — Та была о маленьком мальчике, — сказала Табита. Она старалась перекричать шум и едва слышала сама себя: — Ты…

Они совершили прыжок.

Завеса реальности раскололась с высоким отчаянным криком, затихшем, едва донесшись до их ушей. Звезды исчезли. Пустота пропала.

Вместо этого корабль прошел через очень бледную, почти бесцветную среду.

В сверхпространстве незначительность банальных трех измерений становится совершенно очевидной. Сверху традиционное пространство как таковое выглядит непрочным и убогим. Разница между «здесь» и «там», например, едва заметна и становится вопросом почти академическим. Зато «там, вдали» вещи или скорее абстрактная «вещь» разворачивается и восхитительно простирается. Бросившись к иллюминаторам «Элис Лиддел», ее пассажиры отчетливо разглядели перекрещивающиеся росчерки, невольно оставляемые орбитальным движением транспорта вокруг Земли на ртутном мениске космоса, словно рыбы, которые таращат глаза на проплывающих над ними уток. Звук флейт звучал теперь более отчетливо, но уже гораздо меньше был похож на флейты. Сильфиды, если они вообще существовали, бросили свое сопровождение и разбежались, смеясь над еще одним экипажем ничего не подозревавших смертных, хитростью вырванных из своей естественной среды обитания. Они оставили сцену, предоставив ее чему-то обширному и невидимому, насвистывавшему сквозь зубы; а, может, это был просто ветер трансизмерений, суперкубический сирокко, жадно рвавшийся в дыру в форме «Кобольда», оставленную кораблем в триединой ткани.

Полицейские были где-то в другом месте, нигде, за целые миры от них.

Табита взглянула Могула Зодиака, сидевшего через проход по-турецки, сложив руки на груди, опутанного ремнями. Любопытно, что у корабля теперь была небольшая гравитация, словно его притягивало к серому и несерому полу сверхпространства, неясно и тяжеловесно простиравшегося далеко внизу.

Могул улыбнулся Табите:

— Спасибо, — сказал он мягко. — Капитан.

У Табиты появилось мгновенное ощущение, что он понял то, что она только что сказала или попыталась высказать, что он тоже был там, они были рядом, как два любовника на одной подушке.

Ей стало не по себе, и она отвернулась.

Табита закрыла дроссель, установила стабилизаторы, проверила системы поддержания жизни. Все пыхтело так же жизнерадостно, как всегда. Элис прорвалась еще раз!

Хотя при этом раздавалось отчетливое постукивание. Неровный легкий стук. Табита слышала его, он ей не померещился. Ее рука потянулась к клавишам — проверить вероятность аварии, затем отдернулась. «После», — подумала она.

Табита расстегнула ремни и ступила из кресла на пол. Обернулась, обращаясь к остальным членам труппы: акробатке, перчаточнику и Херувиму, почтительно собравшимся позади нее. Их лица казались бледными и зернистыми в странном неясном свете.

— Привыкайте, — сказала Табита, указывая рукой на пейзаж. — Эту картину вы будете созерцать весь следующий месяц.

На самом деле сверхпространство не всегда бывает столь скучным, каким намеревалась представить его Табита. Там, как утки в пруду, отмечаются физические явления, они появляются пятнами и испещряют неясные очертания сверхпространства. Часто они напоминают черный фейерверк на снежном поле, или дрожь миража — серебряное озеро в ослепительном небе. Выдвигаются всякие предметы, словно странные силуэты, растягивающие резиновую ткань: вулканы, кометы, жужжание далеких квазаров. И потом условная относительность размеров полностью устранена. Мимо могут стайками мелкой рыбешки проноситься кси-бозоны. В гексагональные стопки аккумулируются шаги. Если вам повезет, мимо вашего корабля может промелькнуть привидение или пройти прямо сквозь него: отсутствующий друг, отсутствующий и рассеянный разум.

Однако в принципе Табита была права. Верхний мир действительно смотрится как бескрайняя стоячая вода.

Табита посмотрела на Марко, на Могула:

— Никому ничего не трогать, — сказала она. Ее взгляд невольно устремился на Херувима, наклонившего голову в знак согласия. — Я иду спать, — сказала Табита.

Она отступила, когда Могул, освободившись от ремней, спрыгнул из кабины прямо в объятия сестры. Через его плечо Табита увидела ее лицо и задержалась:

— Саския!

— Что?

— Ты это сделала?

— Что сделала, Табита?

Табита покачала головой:

— Не важно.

И спустилась вниз по лестнице.

У Саскии снова были усы. Табита задумалась над тем, что еще могло бы измениться, и заметит ли она это.

 

32

BGK009059

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

«f$$u$TXXXJI alnerintelin% ter&& & «f$c] / « — hr

hd wr TX Jb: « — !:

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 600.5.6

ГОТОВА

— Привет, Элис.

— ПРИВЕТ, КАПИТАН.

— Я вот думала — ты помнишь Девере?

— А Я ДОЛЖНА?

— Да.

— ОБЩАЯ ИЛИ ПЕРСОНАЛЬНАЯ ПАМЯТЬ?

— Не знаю. Обе, наверное. Она довольно знаменита, но она как-то тоже Была у нас на борту. Она приходила посмотреть на тебя.

— ДА? А ТЫ НАС ПОЗНАКОМИЛА?

— Не знаю. Наверное, да. Я была немного занята. Все это время.

— ПОИСК. ОДНУ МИНУТУ. О ГОСПОДИ, ДА. ЭТО КАПИТАН ДЕВЕРЕ, ВЕДЬ ПРАВДА? КАПИТАН ДЕВЕРЕ, ПОКОНЧИВШАЯ С ТЕМ ЛИНЕЙНЫМ КОРАБЛЕМ ФРАСКОВ — «МАГРОТ ДФОНИК».

— Правильно.

— А ГДЕ ТЫ С НЕЙ ПОЗНАКОМИЛАСЬ?

— На ее вилле. За Деймосом.

— А-А.

— Теперь вспомнила?

— О ДА. ТОЛЬКО ВОТ ЧТО МЫ ТАМ ДЕЛАЛИ?

— Сама не знаю.

Это было сто лет назад. Мы перетаскивали кое-какую мебель для низкой гравитации от Домино В., дизайнера, одиночную. Адрес доставки был за Деймосом — на частной орбитальной станции. Когда я ее в первый раз увидела, я не поверила своим глазам. Это астероид, наверное, на 90% состоящий из угля, сплошные абсолютно черные поверхности, как большой черный айсберг, и кто-то загнал в него большое квадратное жилище. Жуткое место. Я думала, мы ошиблись, ведь никто не мог жить в таком месте. Оно больше похоже на установку безопасности эладельди.

Однако они приняли мой сигнал. На входе ждала женщина-трант, чтобы впустить нас. По тому, как был уложен ее мех, я поняла, что она здесь не на службе. Это было не ее место.

— Куда это поставить? — спросила я.

Но она не ответила, а просто стояла и оглядывала меня. И это навело меня на мысль, что она не просто разнорабочая. А, может, дело было просто в том, что она видела не слишком много людей на этом астероиде.

— Она хотеть вас смотреть, — сказала трантша.

Она провела меня внутрь по длинному черному проходу. Было по-настоящему холодно. Плазменные факелы на стенах. Черный камень под ногами. Она повела меня на станцию связи и кого-то вызвала звонком.

Это была открытая линия. Я услышала, как кто-то спросил:

— Что такое, Пру? Я же тебе сказала, чтобы меня не беспокоили.

— Вы хотеть смотреть.

— Да что ты? На что смотреть?

Трант подтолкнула меня в поле видимости экрана видеофона.

На экране я увидела пластиковую голову.

Это была женская голова, сделанная из пластика, с серебряными металлическими глазами. Пониже носа она была настоящей.

— Привет, лапочка, — сказала голова. — Кто ты, черт бы тебя побрал?

По-моему, я подумала, что это графическое изображение, хитроумный логотип, созданный человеком, у которого слишком много времени и денег и страсть пугать людей. На меня, впрочем, это особого впечатления не произвело.

— Я пилот, — сказала я. — Ваша приятельница сказала — вы хотели меня видеть.

— Моя — кто? — переспросила голова. — Ты сказала — моя приятельница?

Голова расхохоталась.

— Боже мой, это не приятельница. Моя рабыня, вот она кто. И ты тоже ей будешь, если нажмешь нужную кнопку. Шучу, ты же понимаешь, просто шучу.

Лицо пришло в движение. Тогда я поняла, что это не графика, это было реальное лицо, человек или то, что от него осталось. Под кожей видны были реле. Движение лица было таким, словно оно хотело принять какое-то выражение, но забыло, как это делается.

Я подумала: «Боже, богатая голова-штепсель».

— Какой пилот? — спросила голова. Пру? — Дай сюда Пру, лапочка, сделай милость. Пру, я что, такси заказывала?

Трантша зашипела, скривив губы:

— Не такси — мебель.

— Да черт с ним, какая разница. Дай ей выпить и присылай сюда.

Меня это не заинтересовало. Я стала нащупывать свой монитор.

— Сейчас начну заносить ваше барахло.

— Пусть подождет, — сказала она.

Я оставила мебель ждать. Я зашла внутрь, чтобы выпить с Девере.

Помню, что до гнездышка, которое она свила себе на самом верху своего дома, был долгий путь. Там находится лабиринт безопасности. Трантша вприпрыжку скакала впереди меня по коридорам, открывая решетки ладонями.

Там стоял тошнотворный сладкий запах, как в больнице, только с примесью джина и духов. И там была Девере в заляпанном летном костюме, катаясь в разбитом кресле и посасывая замороженную трубку.

— Войдите, — сказала она. Мне подумалось, что голос у нее похож на машину, имитирующую кошку. Словно кто-то программировал его в таком режиме, чтобы он звучал, как у огромной кошки, но на середине устал.

Я вошла. Там была настоящая помойка: развалившиеся стопки пленок, распечатки, грязные тарелки, одежда, наваленная поверх серьезного оборудования, книги, полотенца, огарки свечей, упаковочные обертки, заказные устройства с изолентой и торчавшим из них резиновым шнуром. Я понятия не имела, каково назначение половины из них или чем они были раньше.

Правда, я уже знала, кем была Девере. Вернее, кем она была теперь.

У нее даже была голограмма «Магрот Дфоника», она висела над кроватью, как алтарь.

Она разглядывала меня, оценивая на глаз. Я почти ощущала, как жужжит ее память. Заговорив, она обратилась не ко мне, а к трантше:

— Боже мой, Пру, ты права. Я счастлива познакомиться с этой молодой женщиной. Совершенно счастлива, — сказала она мне, обнажая зубы.

Она выбралась из своего кресла и подошла пожать мне руку, протянув свою. Я видела, где она была залатана. Она выглядела так, словно форсировала исполнительные механизмы. Мне кажется, она хотела, чтобы я заметила это, чтобы посмотреть, как я буду реагировать.

— И КАК ТЫ ОТРЕАГИРОВАЛА?

— Пожала ей руку.

— И КАКОЕ У ТЕБЯ БЫЛО ОЩУЩЕНИЕ?

— Рука как рука. Это и была рука. Ее рука.

— ДА, КАПИТАН, НО Я ИМЕЮ В ВИДУ, КАК ТЫ СЕБЯ ЧУВСТВОВАЛА?

— Я устало думала, голова-штепсель. Я думала об Энджи. Мне не хотелось доверяться этой женщине с восстановленной головой и тефлоновой гидравликой.

Как выяснилось, доверие сюда и не входило. Когда Девере чего-то хочет, она не ходит вокруг да около.

Она обратилась к трантше:

— Пру, ты знаешь, где я, если я тебе понадоблюсь. Значит, сделай так, чтобы я не понадобилась.

Потом трантша удалилась, а ее хозяйка очень быстро меня напоила. Она дразнила меня обрывками своей славы. Она все время ходила вокруг, притрагиваясь к своим сувенирам, голограммам с изображением ее и ее экипажа, позирующего рядом с ее истребителем, тем самым, который уничтожил «Магрот». Я не знала, что говорить. Я сказала — это красивая машина.

Она подошла и встала надо мной.

— Я тоже, — сказала она. Она согнула запястья, и все ее молнии с жужжанием расстегнулись.

— И ты тоже, — сказала она и приложилась ртом к моему рту.

Рот у нее был настоящий. Руки были настоящими, а все тело — мускулистым и загорелым. Требовалось немного времени, чтобы привыкнуть к ее глазам. Для этого они и нужны, поэтому она и носит их такими.

Она никогда не перестает быть знаменитой, ни на минуту. Она говорит, например, такие вещи: «Они хотят забыть меня. Но я все время высовываюсь и раздражаю их. Я их нечистая совесть, лапочка. Вот что я такое». Или еще она говорила: «Я знаю, что они обо мне сейчас говорят. Но мне просто плевать».

Она всегда говорила «они». Чуть-чуть напоминала Реллу, правда. Иногда «они» — это были все мы, каждый обитатель системы, все мы, которым нечем было больше заняться, как только обсуждать Девере и придумывать про нее лживые сплетни. Но иногда «они» — это были капеллийцы. Они уничтожили ее, а потом снова собрали, и теперь сохраняли как образец для своих собственных целей.

Бионика была вся из протезов, но и она были компенсационной: усиленные способности, металлические мускулы, видео-зрение и воспроизведение.

— ОНА, НАВЕРНОЕ. ОБОШЛАСЬ ИМ В ОЧЕНЬ КРУПНУЮ СУММУ.

— Она говорит, что она — PR упражнение. Они хотели продемонстрировать, как они могут быть благодарны людям, которые хорошо им служат. Говорит, у нее есть небольшой имплантант для того, чтобы усиливать ее оргазмы. Были ночи, когда я ей верила. И она может создать себе любое электро-психо-фармацевтическое состояние, какое захочет, а потом, когда устанет от него, обновить всю циркуляцию крови, просто подумав об этом.

Правда, то, что течет в жилах у Девере, — это не совсем кровь.

Нижняя часть у нее ужасна, хотя она на этом играет. И у нее есть зависимости, как у других людей — потребность в кислороде.

— Они просматривают мой мозг, — поведала она мне. — Да, да, просматривают. Я их любимая мыльная опера. Иногда я чувствую их там, внутри, как они копаются. — Она застонала. Звук был такой, словно со скрежетом переключилась передача. Она схватила меня за руку, чуть не сплющив ее. — Господи, Табита, я чувствую их сейчас. — Она каталась по кровати. — Убирайтесь из моей головы, вы, благожелательные ублюдки! — Она сжимала голову руками и пронзительно кричала: — Убирайтесь из моей головы к чертовой матери! Мне пришлось позвать Пру, чтобы она запустила перезагрузку. Пру, естественно, во всем винила меня. Она меня ненавидела.

Девере не слишком распространялась о своей карьере, во всяком случае, не в прямой форме. Она родилась на Земле, в Штатах. В школе она занималась исключительно физикой и гимнастикой, выигрывала призы, а потом ее подцепил какой вербовщик для космических ВВС. Она прошла обучение в «Хай-Граунде» и очень рано попала на войну, даже раньше, чем Капелла стала призывать человеческую расу. Это она мне сама рассказала. Она сказала:

— Люди думают, капеллийцы нас призвали. Ничего подобного, они для этого слишком умные. Они просто предложили нам возможность полетать на самых лучших аппаратах в системе и полетать на них для того, чтобы разбить ходячие вязанки хвороста, вторгшиеся в НАШЕ пространство. — Слово «наше» она произнесла с жесткой иронией и перевернулась на спину, подложив руки под голову и глядя в потолок: — Господи, Табита, ты знаешь, я ведь действительно думала, что это важно, — кучка каких именно инопланетян будет меня эксплуатировать.

Ты ей понравилась. Она похлопала тебя по пульту. И сказала:

— Присматривай за ней.

— ТЫ И ТАК ДОЛЖНА ЭТО ДЕЛАТЬ.

— Как осевой кристалл?

— 76.81%

— Ну, тогда он сам знает, что делает.

— ДА, ОНИ ВСЕГДА ЗНАЮТ. НО РАССКАЗЫВАЙ ДАЛЬШЕ ПРО КАПИТАНА ДЕВЕРЕ.

— Я думала, ей нужно утешение. — Ты была тогда гораздо моложе, — заметила я.

Неизвестно почему, но оказалось — это я сказала зря.

— Да я не виню себя, — резко ответила она. — Силы небесные, я давно уже это переросла. Черт, ты все равно не поймешь, — сказала она, пристальное глядя на меня. — Пока ты молод, ты пытлив, но с годами ты сбрасываешь темп. У них есть такая штука — лояльность, они вбивают ее тебе в голову. Они всегда так делали, ты просто не помнишь. Но это больше не срабатывает, правда ведь?

Неожиданно она снова закричала, с силой вдавив кулаки в пол, заставила себя подняться и заорала потолку:

— Больше не получается, старые вы ублюдки, не выходит, больше нет! — Она разразилась хохотом, похожим на лязг рвущегося металла, и закашлялась. К тому времени, когда кашель отпустил ее, она уже опять лежала поверх меня, стискивая меня руками, как пресс. Щека, прижимавшаяся к моей, была теплой. Через оболочку ее черепа я слышала, как жужжит ее мозг.

Мы часто спорили о политике. Я никогда в жизни не чувствовала себя такой невеждой, такой полной тупицей. Ей хотелось, чтобы я выглядела именно так.

— Табита, фраски никогда не представляли УГРОЗЫ, — говорила она таким тоном, словно не могла поверить, что кто-то может быть столь наивен. — Единственная причина, почему им пришлось перебить фрасков, — потому что он не терпят конкуренции. Они с ней не справляются. Они должны прибрать нас к руками чистенькими, и только сами. Ох, родная, — говорила она, скользя по моему телу и поглаживая мне спину, — они ведь тебя действительно держат на крючке, верно? Ты просто расставляешь ноги и принимаешь. Даже и не знаешь, что они тебя трахают.

Впервые в жизни нашелся кто-то, так открыто смотревший на меня свысока. Она умела так разозлить меня, что я говорила вещи, которых никому не следовало бы ей говорить. Она наслаждалась этим, гордилась, что довела меня до такого состояния. Делала вид, что ей все равно. Она стояла посередине комнаты и устраивала себе легочный вакуум. Это было так мерзко, как только она могла сделать.

— МЫ ЖЕ ПРОБЫЛИ ТАМ ВСЕГО НЕДЕЛЮ.

— Это была длинная неделя.

Девере сказала, что больше недели никому не дает, потому что ей всегда надоедает. Я ей не надоела, но она все равно от меня отделалась. Она знала, как защитить себя.

— ЗАЧЕМ ТЫ ВООБЩЕ ТАМ ОСТАЛАСЬ, ЕСЛИ ОНА БЫЛА ТАКИМ ЧУДОВИЩЕМ?

— О, но ведь были и хорошие моменты. Она знала, как сделать так, чтобы мне было хорошо. Она знала, как повалить меня на пол, чтобы я смеялась и кричала и умоляла ее перестать, это было так здорово.

Когда я уехала, я была очень подавлена. Я пыталась уговорить ее отправиться со мной. Она было подумала, что это можно. Просто покататься. Посмотреть, как все изменилось. Но не поехала, и не поехала бы никогда. Она не могла и полпути пройти по лабиринту, что-нибудь не устроив — мышечный спазм, приступ паники — что угодно. Она просто не могла больше оказаться лицом к лицу с космосом. Либо это, либо…

— ОНИ ЕЕ ЗАБЛОКИРОВАЛИ.

— Образец в собственной, сделанной на заказ клетке.

— ЦЕЛЫЙ АСТЕРОИД.

— Как принцесса, заключенная в летающем замке.

На самом деле я имела в виду ее тело.

 

33

Табите снился сон. Это был один из ее типичных снов, беспокойных снов. В кабине был эладельди, он требовал полный комплект форм и спрашивал, почему она до сих пор их не сделала. Они хотели все знать про ее образование, ее первый сексуальный опыт, какой-то случай, свидетелем которого она должна была быть или участвовать в нем, а она даже не могла его вспомнить. Она пыталась все время чем-нибудь занять эладельди, стараясь скрыть, что везет нечто, какой-то груз, о котором он знать не должен. И Элис все время говорила и никак не могла заткнуться, несмотря на то, что Табита много раз пыталась ее отключить. Она пела. Очень громко. Это пела не Элис, это был кто-то настоящий, какие-то люди, люди в трюме.

Табита проснулась, глядя в потолок. В иллюминаторе висели однообразные простыни сверхпространства. В трюме с грохотом упал на пол какой-то металлический предмет, музыка прекратилась и превратилась в спор, они орали друг на друга.

Табита вспомнила, кто они и куда направляются. Нахлынули воспоминания о хаосе последних дней, и Табита почувствовала себя несчастной, слабой и обессиленной. Она не выспалась, и поспать ей явно больше не удастся.

— …Мудрость, говорящая с Юностью, если я моложе тебя? — решительно спросил один из Близнецов — Саския, подумалось Табите. — Глупости.

Последовал хаос, несколько голосов говорили одновременно, потом послышался тот же голос, может быть, Могула:

— …дело. Глупость позаботится о себе сама.

Спор продолжался. Кто-то или что-то бренчало на клавиатуре, все время повторяя одни и те же три такта, то как льющаяся вода, то как тысяча струн.

— Чудовищно, — отчетливо произнес чей-то голос.

— Что ж, я вынужден заявить, что не вижу разницы, — это был уже Марко. Кто-нибудь… кто-нибудь, скажите мне в чем разница… я готов с вами поспорить. Серьезно. Я готов поспорить.

Поднялся шум и перекрыл его слова.

Табита зевнула. Расстегнула петли кровати и мягко опустила ноги на пол. Обнаженная, она подняла с пола халат и завернулась в него. И не смогла вспомнить, когда в последний раз надевала халат на собственном корабле. Это была вторая мысль, первой был тот факт, что она вообще проснулась.

Она отправилась в туалет, а потом сделала себе трубочку кофе. Кофе она выпила на камбузе, стоя. Ей не хотелось сидеть на камбузе, но еще меньше ей хотелось идти даже несколько метров по проходу до кабины — а вдруг кто-нибудь выйдет из трюма. Табита поняла, что они были на камбузе и взяли все, что им было нужно. У них ведь даже не было времени, чтобы сделать запасы. Что нужно четырем людям на месяц? Чем они вообще питаются? Чем кормят Тэла?

Тэл уже вылез из своего ящика. Табита слышала его голос, напоминавший звук флейты, перекрывавший остальные, добавляя шуму и ничего не прибавляя к смыслу. «В раю они жмутся друг к другу, — пронзительно распевал Тэл, — бесстыдно в раю».

Табита подумала о Близнецах. Инцест. Как они могут? При этом она не была шокирована, не испытывала отвращения, просто не могла себе этого представить. Представить свою собственную сестру, собственного брата. А они представляют тебя. Если бы они выглядели точно так же, что тогда? Табита все равно считала, что нет. Если бы она встретила своего двойника, она скорее всего сбежала бы. А если быть такими, как они. Они были такими хрупкими. И очень сексуальными, в своем фантастическом роде. Как Могул смотрел на нее вчера в кабине.

Где ей сейчас и полагалось находиться. Табита закончила свой скудный завтрак и вернулась в каюту. По пути она не встретила никого. Теперь они там распевали рождественские песенки. Они все были странными, и Табита собиралась общаться с ними как можно меньше, а иначе она выберется из всего этого таким же психом, как они.

Одевшись, Табита отправилась в кабину пилота. Саския вышла из трюма. Она стояла у иллюминатора в широкой блузе и царапала ногтями стекло. По ее узким щекам катились слезы и капали с кончиков усов. Табита услышала ее голос, прежде чем увидеть ее.

— Я хочу назад, — стенала она, — назад, туда, где мы были, когда мы все были там.

Табита не поняла, был ли это настоящий срыв или часть роли. Проход был узкий, и Саския загораживала его.

— Что случилось? — угрюмо спросила Табита.

Саския повернула к ней мокрое лицо:

— Ты, — простонала она, — ты можешь отвезти нас назад. Ты можешь, можешь!

Она бросилась на шею Табите и зарыдала у нее на плече.

Начало путешествия было не очень-то многообещающим. Табита, внутренне вся сопротивляясь, держала Саскию в объятиях, пока та плакала. Его худенькое тело сплошь состояло из крепких, гибких мускулов. Волосы пахли лимоном, кожа — мятой и отчаянием.

Явились остальные члены труппы, впереди — летающие, они с любопытством наблюдали за сценой чужеземными глазами. Прибежал Марко и протянул руки, чтобы забрать Саскию. Как ни мало хотелось Табите связываться со всем этим, она была полна решимости больше ничего ему уже не доверять. Она посмотрела на Могула, подходившего сзади, и знаком показала ему освободить ее от его сестры, что он и сделал, быстро и мягко.

У него тоже были усы.

Что навело Табиту на мысль, кого же из них она только что держала в объятиях.

Не говоря ни слова, она быстро направилась к кабине.

— Ты хорошо спала? Надеюсь, мы тебя не разбудили? — спросил Марко, суетливо следуя за ней.

— Да, — бросила Табита через плечо. — Разбудили.

— Боже мой, это я виноват! — сердито воскликнул он.

Табиту так и подмывало ответить, но она сдержалась. Просто ускорила шаг и скользнула в кабину, в свое кресло, на свою территорию, на свое место, где командовала она. Табита закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Каждый день так быть не может, просто не может. Ей надо что-нибудь придумать.

— Табита! — позвал Марко, стоя в низу лестницы.

Но не сию минуту.

— Я занята, — отозвалась она.

Он шумно вздохнул и удалился.

После этого репетиция, похоже, в беспорядке прервалась, насколько можно было вообще разобраться, что к чему. Табита подняла глаза от пульта и увидела Кстаску, летавшего снаружи, вне корабля. Он просто парил вокруг, как человек, бродящий по двору, потому что ему некуда идти.

Табита подумала, что, надо полагать, он знает, что творит, и понимает все опасности. А может, он для них и был рожден или выращен — что там с ними делают, с этими штуками.

Разве что это была галлюцинация, сврехпространственный мираж, а вовсе не Кстаска.

— Как у нас дела, Элис?

— ДВИГАЕМСЯ.

— Как там сегодня наша маленькая проблема?

— КАКУЮ ИЗ НИХ ТЫ ХОЧЕШЬ ОБСУДИТЬ, КАПИТАН?

— Господи. Ни одну. Тебе что-нибудь нужно мне сообщить? Просто скажи «да» или «нет».

— НЕТ, КАПИТАН.

— Элис, я тебя люблю.

Там, в трюме, кто-то играл на расстроенной скрипке или на чем-то, звучавшем точно, как скрипка. Потом они запели:

— Природные карты вращаются, вечно меняясь…

Жуткий звук буквально пронизывал Табиту. Она нажала большим пальцем кнопку коммуникатора. Нужно поговорить с ними, установить какие-то правила, расписание, хоть что-нибудь. Табита глубоко вдохнула воздух:

— Я закрою эту дверь, ладно? — сказала она и, прежде чем они успели ответить, нажала кнопку «заперто».

Потом тяжело опустилась на пульт.

— Я плохой капитан, Элис, — сказала она.

— ТЕБЕ НУЖНА ОБЪЕКТИВНАЯ ОЦЕНКА, КАПИТАН?

— Господи, нет.

— ЭТО УЖЕ НЕКОТОРОЕ УТЕШЕНИЕ.

— Потом.

Просто она была плохим капитаном. Слишком эгоистичной, слишком привыкшей проводить время в скучных путешествиях вроде нынешнего, в любой момент делая то, чего ей хотелось.

Табита запустила проверку испорченных сканеров. Среди них была парочка таких, которые еще можно было отремонтировать. Она надела спецкостюм, взяла лазерный сварочный карандаш и кое-какие запасные блоки и вышла наружу.

Снаружи было лучше. Если не присматриваться слишком близко к окружающей ласковой неоднородности, можно было убедить себя в том, что это туман, а ты просто плаваешь и паришь в нем. Правда, очень мирное ощущение.

Кстаска, без хвоста, обогнул корабль и подплыл к ней понаблюдать.

— ТАК НЕ ПОЙДЕТ, КАПИТАН, — сказал он, подплывая над отводным каналом, хотя на нем не было видно радио, и он даже не летел на своей тарелке.

Табита почувствовала, как вся ощетинивается:

— Почему?

— БОЮСЬ, ЧТО ОН РАЗЪЕДИНИЛСЯ ДАЛЬШЕ, ВНУТРИ.

Табита уставилась на Херувима через стекло своего шлема. На Кстаске был только его защитный костюм, капюшон поднят. Он спокойно взирал на нее своими красными глазами.

— Какого черта, откуда ты знаешь?

— Я ВИЖУ, — ответил он.

Табита присела на корточки. Ей пришло в голову, что можно было поспорить с заявлением Кстаски, но она слишком устала.

— ЕСЛИ ВЫ ПОЗВОЛИТЕ МНЕ… — начал Херувим.

— Я сама, — ответила Табита.

— Я МОГУ ДОТЯНУТЬСЯ В ГНЕЗДО, — сказал Кстаска, — ХВОСТОМ.

— Я сказала — я сама, — повторила Табита.

Херувим с минуту смотрел на нее, потом молча улетел, как преходящий дух.

Табита с трудом извлекла проводку и увидела, что существо оказалось право. Она заварила разрыв и установила его снова в трубопроводе.

— Как у нас дела, Элис?

— КАЖЕТСЯ, ПОРА ОБЕДАТЬ, КАПИТАН, — отозвался корабль.

— Что?

— ТВОИ ЖИЗНЕННЫЕ ПРИЗНАКИ…

— Хорошо, хорошо. Я возвращаюсь.

Табита встала на корпусе и стала оглядываться в поисках Херувима, но его нигде не было видно. Ему ведь даже поесть не предложишь. Что можно было сделать? Слишком поздно она поняла, что он предлагал не только помощь, но и возмещение, поскольку именно он в первую очередь пробил крышу.

Она была паршивым капитаном и паршивым дипломатом.

Шли дни. Условные дни, но от этого они не становились менее скучными в этом страдающем амнезией регионе, забывшем, где должно помещаться все на свете. Табите надоело ремонтировать корабль. Она хотела заглянуть в трюм, чтобы посмотреть на этот так называемый «мешок с золотом», но трюм никогда не пустовал. Кстаска мог бродить где-нибудь снаружи, но что касается остальных, то им деваться было некуда.

Близнецы начали рисовать в карандаше огромное панно на стене трюма. В основном идея принадлежала Саскии. Табита теперь довольно уверенно различала их, хотя и только по манере поведения. Саския была импульсивной, неустойчивой, подверженной неожиданным сменам настроения. Всегда находилось что-нибудь, чего она хотела. Она всегда была голодна. Она работала над своим панно широкими лихорадочными мазками, становившимися все меньше и меньше, пока она не оказывалась на коленях, высунув кончик языка, оттеняя лепесточки крошечных цветов в урне над гробницей в нижнем правом углу.

Могул был менее ранимым, более остраненным. Он мог быть надменным или любезным, либо просто молчаливо присутствовать, наблюдая за всем происходящим. В то время, как его сестра трудилась, Могул выскальзывал из прохода и загонял в угол Табиту, когда она приходила за запчастями.

— Ты говоришь, полиция не может преследовать нас здесь, капитан?

— Нет, — отвечала Табита, роясь в шкафу в поисках шнура всенаправленной антенны. Все, что она нашла, были только огнеупорные прокладки.

— Даже эладельди?

Табита была убеждена, что кусок шнура у нее где-то есть. Она была даже уверена, что видела его сегодня. В нетерпении она вывалила на пол все прокладки. Они мягко ударились о пол и покатились в разные стороны.

— Даже они, — ответила она.

Табита заползла в шкаф и нырнула глубоко внутрь. Она чувствовала взгляд Могула, прикованный к ее ягодицам. Думай, что делаешь, Джут, велела она себе. На минуту она забыла, что искала.

— А капеллийцы?

Признав свое поражение, Табита вылезла из шкафа:

— Ну, как сказать, — она стряхивала в рук пыль, — капеллийцы…

Девушка подняла глаза и встретилась с его глазами. Они пожирали ее с бесконечной мягкостью. Табита почувствовала, что ей стало жарко.

— Капеллийцы ведь могут все что угодно, так? — коротко ответила она, опустив глаза и с силой отряхивая колени брюк. Все, что она могла видеть, — это его лицо, их лицо. Сегодня у него были усы. Табита так и не разобралась, как они проделывали этот трюк с усами. Он все еще стоял там, терпеливо помогая ей. Нехотя Табита снова взглянула на него. Он подал ей огнеупорные прокладки, аккуратно уложенные стопкой.

Он явно делал в отношении нее успехи, Табита не могла этого отрицать. Он преподносил ей неожиданные мелкие подарки, притаскивал тарелки с крабами и имбирем, соте, приправленным пастернаком, как раз в те минуты, когда она умирала от голода, но сама мысль о готовке вызывала у нее отвращение. От этого Табита злилась и замыкалась в себе, тем более от того, что сама хотела его. Она и могла бы получить его, но только не при Марко, болтавшемся рядом. Не то чтобы ей все еще был нужен Марко, просто она не могла от него отделаться.

А потом пропал лазерный сварочный карандаш, и Табита перевернула весь корабль вверх дном, разыскивая его.

И карандаш, и кусок шнура всенаправленной антенны Табита обнаружила в дорожном ящике Тэла. Сама она туда их явно не клала.

Увидев, что Табита нашла пропажу, птица окончательно рехнулась. Она бешено кружила вокруг, издавая звуки, похожие на бренчание электрогитары, а потом нырнула в ящик и спрятала голову под крыло.

— Шрити наогар Прекрасная Ноттамун! — жалобно кричал Тэл. — Никто не знает, какие беды я перене-е-с!..

— Ты брось мне морочить голову, птичка, — с угрозой в голосе сказала Табита. Неожиданно рядом оказался Могул, делая успокаивающие жесты. Но Табита не желала, чтобы ее успокаивали. Она с грохотом захлопнула крышку над головой пернатого воришки и повернулась, собираясь уходить. Выходя из трюма, Табита услышала, как он чирикает про себя. Это было точное воспроизведение стука осевого запора «Берген Кобольда», когда в его кристалле появляется дефект.

Табита отправилась выяснять отношения с Марко. Тот лежал на койке с книжкой комиксов.

— Он ничем не лучше своего хозяина, — заявила Табита в заключение своей речи.

Марко резко сел на койке, отбросив книжку. Она плавно опустилась на пол.

— Его — кого? Ты что, думаешь, он просто какая-то дрессированная домашняя птичка? Ты так ничего и не поняла? Он внеземлянин, черт побери, разумный внеземлянин, с ним надо иметь терпение, стараться понять его. А потом что ты имеешь в виду — я у тебя никогда ничего не крал. Назови что-нибудь. Хоть одну вещь, что я у тебя украл.

— Назови хоть одну вещь, которую ты не украл!

Хуже всего было то, что перегородка между их каютами была настолько тонкой, что Табита никак не могла забыть о его присутствии.

Когда она шла назад через трюм, атмосфера была наэлектризованной. Саския сидела на сундуке, обняв руками колени и мрачно созерцая брата, лежавшего в их гамаке и подчеркнуто ее игнорировавшего. Стенная роспись погибла. Кто-то размазал ее большими горстями масляной краски.

Тэл свешивался вниз головой с балки в проходе, продолжая петь:

— Никто не знает, какие беды я перене-е-е-е-с…

 

34

Отремонтировав все, что можно, и стремясь избежать общества остальных, Табита взяла за правило проводить долгие часы в ЭВА, привязанном к кораблю, общаясь со своим журналом. Забыв о своей обычной сдержанности, в этом полете она разговаривала с кораблем больше, чем когда-либо. В этом путешествии через царство действительности избранный ею товарищ был воображаемым. Когда люди, естественные и реальные или наоборот, слишком утомляют, лучшим другом может стать искусственный.

Табита надела костюм и открыла внутреннюю дверь переднего выхода правого борта. Шлюз был полон мусора: оберток от пищевых продуктов и помета попугая. Весь корабль напоминал свалку. Надо отметить, что вообще-то ничего нового в этом не было, только раньше это была свалка самой Табиты, болтавшаяся где-нибудь вблизи того места, где она ее оставила, и поэтому имеющая право на существование, естественная и почти незаметная. А теперь это была свалка, устроенная чужими людьми, неожиданная и навязчивая.

Табита открыла внешнюю дверь, закрепила на поясе трос и выскользнула в никуда. Мусор облаком вырвался вслед за ней. Какое-то время он будет честно вращаться по орбите вокруг корабля, а потом его поглотит реальность. Табита медленно направилась к носу «Элис Лиддел», где она могла сидеть на пустоте и следить за кабиной пилота. Если она увидит, как туда заходит Тэл, она засунет маленького мерзавца в клетку, и черт с ними, с отношениями между видами.

Привязной ЭВА в сверхпространстве и более удобен, чем в обычной космосе, но и имеет свои неудобства. Головокружение, если человек ему подвержен, все равно остается из-за псевдогравитации. В какую бы сторону ты ни вышел, через некоторое время все равно окажешься под кораблем, плывя навстречу бесконечному железообразному облаку, «образующему» «пол». Время от времени в окружающем тебя слепом отклонении появляются искажения, от которых волосы встают дыбом, странные смещения, с треском возникающие разрывы. Зато здесь нет перспективы, нет чувства РАССТОЯНИЯ, пугающей амплитуды пространства; нет бездонных заливов, в которых чувствуешь себя ничтожным, нет удаляющихся звезд, смеющихся над тобой.

На корме Табита увидела Кстаску, он лежал метрах в пяти от кормы, греясь в зубчатой радиации нарушенной относительности; и девушка опять подумала — интересно, как реальность может отличить Херувима от смятой трубочки из-под чая. С того первого раза, когда они вместе выходили наружу, они в основном старались не замечать друг друга, как соседи, у которых слишком маленькие садики.

Однако сегодня то, что сообщил Табите корабль, было слишком тревожным, чтобы она могла держать это в себе. Вероятность поломки осевого запора поднялась свыше 89%.

— Кстаска! — позвала Табита, раздумывая, примет ли он ее сигнал.

Черная лысая головка повернулась в ее направлении.

Табита растянула трос и мягко поплыла через однообразную пустоту к Херувиму.

Он лежал на спине в горизонтальном положении по отношению к ней, безногий и голый, если не считать его тонкого пластикового одеяния. Маленькими ручками он помахивал в воздухе. Более беспомощным его трудно было представить.

Табита глотнула.

Но прежде, чем она успела заговорить, Херувим произнес:

— КРИСТАЛЛ.

Он говорил в нос, металлическим голосом, тоном бесконечного превосходства.

Табита тут же ощетинилась.

— Ты подслушивал, так? — резко спросила она.

Херувим сделал движение, словно пожал плечами, перекатив свою огромную голову с одного плеча на другое, как будто она была слишком тяжела для его шеи:

— НЕТ, — сказал он, чуть повышая тон, как родитель, терпеливо беседующий с капризным ребенком.

— Значит…

— ЭТО ДОЛЖНЫ БЫТЬ ЛИБО БЛИЗНЕЦЫ, ЛИБО КРИСТАЛЛ, — сказал Кстаска. — ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ НЕДОСТАТОЧНО ВАЖНО.

Он имел в виду — для того, чтобы она заговорила с ним. Табита поняла это и понимала, что он знает, что она поняла. Эти его беспощадные, похожие на стоп-сигналы, красные глазки могли иногда быть исключительно выразительными. «Но почему Близнецы?» — задала себе вопрос Табита. А Кстаска продолжал:

— БЛИЗНЕЦЫ ВЕДЬ ЛЮДИ, ПРАВДА? — сказал он, словно проверяя ее реакцию; и когда она никак не отреагировала, заметил: — ТЫ НЕ ПРИШЛА БЫ КО МНЕ С ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРОБЛЕМОЙ.

Табита почувствовала, как у нее гулко забилось сердце. Она не знала, что это: гнев или страх.

— Я не могу до него добраться, — сказала она. — Я никогда… — Она сделала глубокий вдох. — Ты можешь мне показать?

Кстаска перекатился на живот:

— ДАЙ МНЕ НА НЕГО ВЗГЛЯНУТЬ, — сказал он.

— Ты просто покажи мне.

— ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СДЕЛАТЬ НИЧЕГО ИЗ ТОГО, ЧТО МОГУ Я.

Табите захотелось на него прикрикнуть.

— Ты мог бы показать мне.

— ТЫ СЛИШКОМ ВЕЛИКА, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ.

Не говоря больше ни слова, Кстаска скользнул прочь и поплыл назад внутрь корабля. Через мгновение он вернулся, уже с хвостом, оборудованным чем-то вроде микрорешетчатого зонда. Он не стал возвращаться, чтобы переговорить с Табитой, а двинулся напрямую к входной панели Элис.

— Элис, ты не могла бы открыть…

Однако она уже все открыла. Мелькнув хвостом, Херувим исчез внутри.

В скверном расположении духа Табита ушла вниз посмотреть.

Кстаска оказался прав. Лаз был предназначен для предметов не больше механизма робота Джи-7. Табита беспомощно засунула голову в люк и стала смотреть в пространство настолько черное, что в течение нескольких минут она не видела даже, где находится Херувим. Затем появилось безмолвное вибрирующее сияние голубой радиации и высветило силуэт крошечной черной фигурки. Она была похожа на животное, мусорщика, осаждавшего недра ее корабля, как одна из броненосцев-космокрыс Палернии.

Голубое сияние исчезло. Через шлем Табита почувствовала тошнотворную вибрацию зонда кристалла, от которой ныли зубы.

Она тут ничего не могла сделать.

— Я тебя оставлю с ним, — сказала Табита.

Ответа не последовало.

В задумчивости Табита вернулась внутрь через кормовой люк правого борта. Марко и остальные были в трюме; они там пели.

В ее каюте был Могул.

После того, как прошли мгновенный шок и ярость, Табита швырнула шлем на койку.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросила она, стягивая перчатки. Акробат скользнул к ней с достоинством, с непривычным смирением, раскрыв ладони, словно собираясь объявить о своем присутствии. Его ладони были пусты.

— Табита, — сказал он.

Его тонкие губы раскрылись, глаза с тяжелыми веками смотрели умоляюще. Но он оставался на некотором расстоянии от не, на цыпочках, каждая линия его стройного тела тянулась к ней, но держалась поодаль, сдерживая себя.

— Я не говорила, что ты можешь заходить сюда, — просто сказала Табита.

Она не велела ему уйти. Даже ей самой ее тон показался фальшивым. Она слышала ложь в своем голосе, слышала, как сама отрицает факт, ощутимо витавший в воздухе каюты, в пространстве, остававшимся между ними. Табита расстегнула лямки своего костюма. Ее пальцы дрожали.

В соседней каюте никого нет, подумала она. Тем не менее, она держала дистанцию.

— Чего ты хочешь, Могул? — без всякой необходимости спросила она, выскальзывая из упавшего костюма.

— Тебя, — ответил он. Его голос звучал, как мартовский ветер, вечно поющий в полых скалах.

Он казался больным, печальным клоуном в мягкой голубой пижаме. Его белая шея выражала вечную печаль и тоску. Он хотел, чтобы она сжалилась над ним, но у нее было не то настроение. Она была потрясена и расстроена — новостями Элис, Херувимом, теперь вот — этим визитом. Ее сердце поникло и очерствело. Но она жила сейчас не сердцем. Она чувствовала, как кровь стучит в висках, как напряглись ее соски, как живот наливается желанием.

Наслаждаясь, наконец, хоть каким-то чувством власти, она провела рукой по его длинной скорбной шее и притянула его благородную голову к своему лицу. Это была сила давать и получать, сила наслаждения. Она поцеловала его в губы.

Затем последовала пауза, момент банальной реальности, когда она расстегивала его рубашку, сражаясь с маленькой тугой пуговицей у ворота. Она поцеловала его горло.

Его изящные пальцы скользили по ее телу, ласкали ее, поглаживали ее волосы, водили вдоль ее спины, шеи, грудей. Она терпеливо ждала, пока он расстегнул и снял с нее жилет, тенниску, расстегнул ремень.

Он прижался губами к ее уху. Его язык был как мордочка крошечного животного, он пробовал, щекотал ее. Табита засмеялась и поздравила себя.

Свет в каюте мигнул.

Он остановился, глядя в потолок:

— Что это было?

— Кстаска делает кое-какую работу на корабле, — сказала Табита.

Он кивнул:

— Хорошо, — сказал он. — У нее это хорошо получается.

И стянул с нее брюки.

Табита стащила тапочки и ступила из них. Обвила руками тонкую талию Могула.

В глубине ее сознания крутилась какая-то мысль, она озадачивала Табиту. Что-то в том, что он только что сказал. Она притянула его на койку и некоторое время лежала рядом, прижав его к себе, расстегивая его брюки.

У него были груди. Легкий намек на выпуклости, незаметный, когда он лег, чтобы она могла снять с него брюки; но все же груди. Значит, они действительно были совершенно идентичны, эти Близнецы. Как странно, подумала Табита. А потом пришла мысль: он назвал Кстаску «она».

Она выпустила его из объятий, отодвинулась, встав на колени на койку.

— Ты Саския, — сказала Табита.

И стянула с него трусики.

Так оно и оказалось.

Саския, казалось, была в смятении:

— Я думала, ты знаешь, — прошептала она. — Я — это он, а он — это я.

И улыбнулась легкой печальной улыбкой.

В голове Табиты царил отчаянный хаос. Она свирепо спросила:

— КТО ты на самом деле?

— Я — это я, — сказала Саския. — Правда, — подтвердила она.

Табита задрожала. Саския потянулась к ее руке, но Табита отшатнулась.

— Кто вы, черт бы вас побрал? — выкрикнула она. — Как вы можете быть близнецами, совершенно идентичными?

— Мы не близнецы, — сказала Саския, — не близнецы.

Одним конвульсивным движением Табита схватила свою тенниску и стала натягивать ее на голову. Саския потянулась к ней, словно пытаясь остановить, потом откинулась назад в нерешительности.

Табита села, скрестив ноги. Свет снова потускнел, потом стал таким же ярким, как и прежде.

— Расскажи мне, — сказала она.

Саския неловко подвинулась, все ее изящество и элегантность исчезли.

— Ну, сейчас — да, но раньше — нет, — сказала она.

Табита, разозленная и наэлектризованная, фыркнула: — Какого черта…

— Нас было пятеро близнецов, — сказала Саския. Потом провела кончиком языка по губам. — Нас осталось только двое, — сказала она.

Она снова потянулась к Табите, стремясь обнять ее, желая, чтобы Табита обняла ее, и Табита прижала ее к себе.

Саския сказала:

— Мы были экспериментом. Сьюзен, Гореаль и Зидрих — их списали. Нам удалось бежать. Нас спасли. Иначе нам бы не выжить.

Табита слышала, как твердо и решительно стучит сердце Саскии в его узкой клетке.

— Мы ничего не знали, — рассказывала Саския, — о… других людях. О системе. Мы никогда не разлучались, — сказала она. И потерла нос, сделав неожиданно уродливую гримасу, как слепой человек, не умеющий контролировать свое выражение лица. — Я хочу уйти от него, — заявила она.

— Почему?

Саския села, глядя в лицо Табиты:

— Чтобы быть самой собой! Чтобы я могла… — она беззвучно вздохнула. — Он хочет тебя, — сказала она, кладя ладонь на грудину Табиты.

Табита почувствовала, как ее жар остывает и испаряется.

— Поэтому ты сюда и пришла?

— Он не должен быть с тобой.

Табита проглотила свой гнев. Они же дети. Она чуть не отправилась в постель с ребенком.

— Значит, ты пришла сюда первой, — сказала Табита. — Ты не можешь так поступать, — с силой заявила она, — нельзя так обращаться с людьми.

— Как обращаться? — Саския была озадачена.

— Как… как с оружием.

— Дело не в этом, — тут же отозвалась Саския, причем очень решительно. — Нет, Табита. Я тоже тебя хочу, — сказала она, снова умоляюще. — Я люблю тебя…

— Нет, не любишь, — сказала Табита, теряя терпение, — ты просто подражаешь ему.

Саския смотрела на нее снизу со слезами в глазах.

— Не подражаю, — сказала она. — Я бы не смогла. Ты не понимаешь. Я — это действительно он. Чего хочет он, того хочу и я.

— Ну что ж, меня ты не получишь, — коротко сказала Табита. — Меня никому не заполучить. Я не твоя. Я сама по себе.

Саския сказала мягко и неожиданно очень серьезно:

— Вот поэтому я и люблю тебя. — Она погладила бедро Табиты. — Ты настоящая, а я не привыкла к настоящим людям. Могул и я, мы не настоящие, — сказала она, протянула руку за своей одеждой и стала одеваться. — Кстаска — настоящая, но она не человек. Тэл тоже. Марко не настоящий, он весь состоит из слов. А Ханна — мертвая.

Позже Табита вспомнила, что Саския была далеко не так одинока, как притворялась. Через перегородку она иногда слышала их с Марко, их стоны и вскрики.

Разве что это был Могул.

В ту ночь Табита проснулась, увидев сон про капитана Девере, искалеченного пилота, вечно кружившую вокруг Деймоса в своей крепости из черного камня. Она проснулась, вспомнив ее запах — мускуса и машинного масла.

За дверью, в соседней каюте раздавались голоса.

Марко и Саския, подумала Табита и поняла, что уже ревнует.

Но там были и остальные, они негромко и дружески беседовали. Табита слышала их всех: чириканье Тэла, далекое жужжание Кстаски. Что они там делают: играют в карты или замышляют смуту? Табита напрягла слух, но не смогла ничего расслышать.

Она молча слезла с койки, натянула халат и вышла в коридор.

Ночь была тоже относительной, как и все в сверхпространстве. Там нет ни темноты, ни света, кроме того, что проникает с противоположной стороны зеркала, из настоящего пространства. В этом тусклом потоке Табита подошла ко входу к трюм и вошла внутрь.

Впервые оказавшись одна в трюме с тех пор, как они тронулись в путь, Табита осторожно осмотрелась. Гамак Близнецов был пуст, как и кокон Херувима. Ящик Тэла стоял в углу с поднятой крышкой. В тусклом свете испорченная стенная роспись с ее слабыми, широкими линиями, пятнами точных и все же расплывчатых деталей, казалось, имитировала не менее призрачный пейзаж за иллюминаторами. Там были окутанные туманом аллеи, наполненные неопределенными возможностями, яркие пятна чьего-то присутствия, четкого и все же непостижимого.

Табита пришла в трюм не для того, чтобы любоваться искусством. Она явилась посмотреть на их багаж. Осторожно она обошла кучу коробок, сумок и других принадлежностей, оглядывая их все. Табита искала длинный серебристо-серый цилиндр, который Могул и Марко с риском для жизни привезли с Изобилия.

Она нашла его под большим холмом разноцветной ткани. Кто-то явно стремился к тому, чтобы цилиндр оставался прикрытым. Табита ухватилась за цилиндр и вытащила его на открытое пространство. Он был холодным на ощупь и довольно тяжелым.

Сидя на корточках и стряхивая с рук пыль, Табита оценивающе оглядывала цилиндр. Он был именно той длины, как она запомнила: два метра, даже почти три, и около метра в диаметре. Снаружи он был обит винилом, а внутри — жестким металлом. Все это вместе с весом наводило на мысль, что это все-таки может быть и золото. А золото перевозят в виниловых цилиндрах? Об этом Табита не имела ни малейшего представления. Там было место, где должны были быть этикетки, но кто-то сорвал их. Табита раздумывала, как бы его открыть.

Оказалось, что это просто. Вокруг цилиндра, по каждому его концу и вдоль него шел серебристый металлический шов. На каждой стороне под швом были углубления для пальцев. Обхватив руками цилиндр, Табита вставила пальцы в углубление.

Раздался отчетливый мягкий щелчок. Табита отскочила — цилиндр распахнулся.

Из него брызнул белый газ, шипя и конденсируясь. Трюм наполнился странным, неприятным запахом, похожим на запах мха и денатурата. Стало очень-очень холодно.

Внутри цилиндра был толстый слой инея, покрывавший нечто, напоминавшее несколько слоев твердой изоляции, подбитой чем-то вроде искусственного шелка. В ней был большой длинный узел, что-то завернутое в белую кисею.

На золото это было непохоже.

Табите захотелось побыстрее закрыть цилиндр и больше не прикасаться к нему.

Но он ведь был на ее корабле. Табита потянула кисею с одного конца. Под ней была охапка сухих желтоватых прутьев и соломы. Где-то в глубине сознания Табиты очень слабо зазвучал сигнал тревоги.

Она потянула кисею дальше.

У охапки было лицо.

На нем были два выпуклых глаза, закрытых гладкими веками коричневого цвета, острый нос с узкими ноздрями и широкий рот, похожий на трещину в древесине, сжатый и зашитый швом.

Это была не вязанка прутьев, это вообще не было вязанкой.

Это был фраск. Мертвый фраск.

 

35

BGK009059 LOG

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

AA9++BGKOo9059]

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 13.26.31

ГОТОВА

— Первый фраск, которого я когда-либо видела, был на «Блистательном Трогоне».

— НА ШХУНЕ МЕЛИССЫ МАНДЕБРЫ?

— Именно.

— А ЧТО ТЫ ДЕЛАЛА НА ШХУНЕ МЕЛИССЫ МАНДЕБРЫ, КАПИТАН?

— Я была влюблена. В боцмана Мелиссы Мандебры.

Его звали Трикарико Палинидес, и он был тонким, как шнур. У него были длинные темные волосы, уложенные вдоль одной щеки и перехваченные кольцом из черепашьего панциря. Его глаза были узкими, янтарного цвета, при определенном освещении они казались золотыми. Они казались золотыми, когда он смотрел на меня. Он подобрал меня в трущобной гостинице в Скиапарелли, то есть это он был в трущобах, не я. Он пригласил меня на борт «Блистательного Трогона», чтобы показать мне его. Он сказал.

В холодный вечер мы пошли в пустыню — в то место, где надо было ждать шаттл. Небо было как сливовый пудинг, все пурпурное и запекшееся. В нем охотились манты, проносясь над головой, как вырванные из ночи клочки. Пронизывающий ветер приносил запахи с юга: запах паленого, серы, замороженных металлов. Воздух был тонким и сырым. Он потрескивал у нас в ноздрях. Мы стояли в песке, завернутые вдвоем в накидку Арлекино, принадлежавшую Трикарико. Мы были счастливы.

Над нами был Деймос. Прибыл шаттл, его силуэт вырисовывался на фоне горбатого лица луны, как огромный черный жук. Это был шаттл для офицеров, заверил меня Трикарико, и никто на борту нас не потревожит.

Со времен Луны я жила на Интегрити-2 и побывала на девяти других орбитальных станциях, причем одна из них была зиккуратом эладельди, останавливалась на мириадах различных платформ, станций и элеваторов и убиралась после некоторых самых шикарных кораблей в системе. «Большой Миттсвар». «Устраненная Амаранта» в изысканной ливрее желто-черного цвета, с ее парящими палубами, освещенными от носа до кормы. Я видела «Серафим Катриону», совершенно черную, таинственную, патрулировавшую Вотчину Абраксаса, как акула.

— А ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С «ОСТРАНЕННОЙ АМАРАНТОЙ»? Я ПРО НЕЕ СТО ЛЕТ УЖЕ НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛА.

— Она исчезла. Разве ты не слышала? В транснептунском круизе.

— ТРАНСНЕПТУНСКОМ?

— Очень рискованном, но Капелла его не запрещала. Это ведь пространство системы, даже если туда никто не летает.

— ТЕПЕРЬ НИКТО.

— «Блистательный Трогон», конечно, не сравнить было с «Амарантой» или любым кораблем такого рода, но это был самый крупный корабль из тех, на каких я бывала. На нем было двенадцать палуб, и на каждой — самостоятельная гравитация. В салоне были обои, а в библиотеке — настоящие книги в бумажных обложках. По коридорам, обслуживая каждую палубу, безмолвно сновали роботы-стюарды. Должна признать, что личная каюта Трикарико не была так шикарна, но у него была еда в трубках, привилегии верхней палубы и собственный санузел. Кровать у него тоже была в порядке.

Он давал мне кайф. Раньше я такого не испытывала. Это был прозрачный гель в кувшине из чистого стекла. Надо вынуть немножко с помощью маленькой костяной палочки и положить под язык. У него вкус цветов и сахара, и от него страшно хочется пить. Но через десять минут после того, как он растворяется, ничего уже не требует усилий. Я чувствовала себя так, словно могла протянуть руку и изменить ход событий по мере того, как он проплывал сквозь каюту. Секс был всепоглощающим. Трикарико все время смеялся. Он был просто в восторге. Я приводила его в восторг.

— КАЙФ — ЭТО КАК ЛЮБОВЬ, КАПИТАН?

— В определенном смысле это лучше.

— ОБЪЯСНИ. ПОЖАЛУЙСТА.

— Объяснить? Хорошо. Ты знаешь, что получишь от всего этого полное наслаждение; и никогда не ждешь, что это будет длиться вечно.

— МНЕ КАЖЕТСЯ, ТЫ ПРОСТО СВОЕНРАВНАЯ.

— Нет, это не так.

— ТЫ ДОЛЖНА КАК-НИБУДЬ ОБЪЯСНИТЬ МНЕ ПРО ЛЮБОВЬ.

— Это когда ты сошел с ума, но думаешь, что нет, потому что в этом завязан, кроме тебя, еще один человек.

Улавливаешь?

— НЕТ. НЕ ВАЖНО. ПРОДОЛЖАЙ. ТРИКАРИКО.

— Сидел в постели, прикрыв простыней колени. Он поднял колени, держа ноги вместе и опираясь локтями на колени, а подбородком опираясь на руки.

— ТО ЕСТЬ, ПОТОМ.

— Правильно. Я лежала, откинувшись, на другом конце кровати, отупевшая от удовольствий и, как в тумане, в послевкусии кайфа. Мы смотрели друг на друга затуманенным взглядом и думали, сколько раз еще сможем проделать это.

— Ты могла бы лететь с нами, — сказал он.

— А куда вы летите?

— На Энцелад, — ответил он.

Я даже не знала, где это.

— ИЗ-ЗА НАРКОТИКА?

— Нет, я правда не знала. Вспомни, Элис, я ведь тогда не летала дальше Ганимеда. Я могла провести корабль по Сплетению туда и обратно, и я разбиралась в основных скоплениях астероидов, но судя по мне, можно было сказать, что капеллийцы, возможно, ограничили привод Юпитером.

— Кольца совершенно замечательные, — сказал Трикарико, — абсолютно замечательные, черт бы их побрал совсем. — Он томно резал рукой воздух. — Тонкие, как лезвие ножа, и такие твердые, — если подойти к ним с правильной стороны, можно поклясться, что по ним можно ходить. Все это носится там по кругу, и все же там абсолютно безопасно, можно пройти через него, внутрь и назад, если сверяться с картами. Потому что все это просто крутится там, как огромные часы.

Не знаю, зачем он все это говорил — что кольца похожи на часы. Я была слишком вялой, чтобы спрашивать. Наверное, это была какая-то интуиция, рожденная кайфом.

— У них все расписано на картах, — продолжал он. — Все крупные выпуклости. И любая из тех, что они пропустили, — если ты сможешь за нее зацепиться, — она твоя. Знаешь, Табита, там все еще существуют отшельники, и каждый из них крутится на своей маленькой скале. Там есть монастырь, на Энцеладе.

— Поэтому вы туда и летите, — сказала я. В тот момент мне это показалось блестящей остротой.

— Нет, не поэтому, — сказал Трикарико и бросился на меня через всю постель, расставив руки и ноги, как игрок в мяч. Сцепившись, мы легко оттолкнулись от стены. Он ласкал мне шею, но у нас уже не было сил. Мы лежали свернувшись клубочком, и Трикарико рассказывал мне про караван фрасков.

Ты когда-нибудь бывала в караване, Элис?

— НИКОГДА, КАПИТАН.

— Они существовали некоторое время у фрасков, когда пошли слухи о войне, — корабли, летавшие на Пояс в сопровождении конвоя для безопасности. Шахтеры закупали многочисленную крупную технику во внутренней системе. Весь путь до Юпитера они шли с традиционной скоростью, чтобы сохранить ускорение. Только миновав Юпитер, как сказал Трикарико, огромные корабли набирали скорость для последнего прыжка. Малые суда вроде «Блистательного Трогона», путешествовавшие в караване больше для престижа, дожидались, пока не уйдут последние, прежде чем совершить прыжок самим.

— Они проносятся вихрем вокруг плеча Иова, — говорил он, давая волю своей фантазии. — Сотни драгоценностей, разбросанных, как семена, по черному полю ночи! Один за другим они достигают нужной скорости и в мгновение ока исчезают из существования. Вон идет «Бегемот» Тредголд! Сквозь открытую цепь несутся приветствия! Следом — закованные в броню «Канзан» и «Джитоку» Фразье Астерака Рублева, так близко друг к другу, что на пари ты их не различишь. Прежде чем успеешь перевести дыхание, начинают сверкать и кружиться легкие корабли фрасков, исчезая по два, по три в темноте, как снежинки в декабрьскую ночь. И, наконец, в одной бешеной вспышке непостижимого света маленькие рыбешки, кружившие стаей, пропадают все разом, — чтобы снова появиться несколько недель спустя, вытянувшись цепочкой вдоль многометровой арки, огибающей колодец Сатурна.

— Фраски? — переспросила я. — Это не те, что мутят воду в Африке?

— Они совершенно нормальные, если ты занимаешься своим делом, — заверил меня Трикарико.

— Вот именно этим мне и пора заняться, — сказала я. — Ты знаешь, сколько времени?

— Табита, — сказал он с упреком, обнимая меня.

— Что?

— Я ведь стараюсь убедить тебя, чтобы ты осталась.

— Нет, — сказала я. — Я встаю. Смотри. Встаю, — я потянулась за своей одеждой, — мне надо зарабатывать на жизнь.

— Не надо, — сказал он. — Я могу получить каюту побольше. Тебе незачем рассказывать кому бы то ни было, чем ты занималась раньше. Ты можешь забыть о прошлом!

— Тогда мне надо бы получить работу.

Он довольно-таки сильно разозлился:

— Об этом я тебе и толкую! Тебе нет необходимости работать!

— Нет, Рико, — сказала я. — Слушай, о чем я тебе толкую. Если не найдется работы, я не поеду. А пока я ухожу. Смотри на меня. Ухожу.

Мы нашли компромиссное решение. Караван собирался в Селюции. Если я присоединюсь к нему там через месяц, он меня наймет.

— А Я ДУМАЛА, ТЫ БЫЛА В НЕГО ВЛЮБЛЕНА.

— Я своенравна в том, что касается любви, Элис.

Ты бы лучше сказала, что я была влюблена в «Блистательный Трогон». Она бесспорно отодвигала в тень «Жирный рот». Возвращаться на этот отремонтированный самосвал было труднее, чем я хотела показать Трикарико. На «Жирном рте» санузла не было вообще, только химические очистители и отвратительный старый вакуумный сортир. Капитан Фрэнк ничего не понимал в гигиене. Вернее, нет, на самом деле, я думаю, понимал прекрасно и не видел в ней смысла. Зачем мыться, если все равно станешь грязным?

Внутри «Жирного рта» скопился мусор за десять лет. Более того, часть этой помойки была с его предыдущего корабля. А какая-та часть была самим его предыдущим кораблем.

Действовало все это вот каким образом. Расчищаешь небольшой участок, сложив несколько широких простыней светлой фольги, вырезав при этом кусочки, сожранные кварцевыми жучками. Укладываешь кипы фольги между ножками девятнадцати аварийных складных удлинителей, которые уже не складываются, и обнаруживаешь девятнадцать желобов полосатых соединителей, покрытых застарелой черной жирной пылью. Может быть, они станут работать, а может, и нет. Ты откладываешь их в сторону. И идешь двигать парочку контейнеров, полных лохмотьев стекловолокна, и выясняешь, что в них ничего нет, кроме обрывков стекловолокна, я хочу сказать. Ну, потом ты суешь полосатые соединители в контейнеры с обрывками стекловолокна. ТОГДА у тебя появляется место, чтобы вставить проклятый кварцевый парадоксовый регулятор Марклон-7 Джей-Джей, который приобрела за песню у разбитой палернианской пятерки. Если снять некоторые ручки. Их всегда можно вставить назад. Когда будешь его продавать.

Угадай, чьей работой было снимать ручки с парадоксного регулятора?

И вставлять их назад посреди пустоты, в лихорадочной спешке, на станции, где кредит на роботов был уже исчерпан, а потом терпеливо вытаскивать эту штуку из мастерской вверх по узкому крутому настилу и через тридцать метров вакуума в трюм для клиента, у которого такой вид, словно он может забыть про сделку и вместо этого сожрать тебя.

Не то чтобы капитан Фрэнк был ленивым. Он мог быть очень даже энергичным, когда совершал покупку, измерял всю эту дрянь и жаловался. Он просто терпеть не мог расставаться с чем бы то ни было. Терпеть не мог. Он и так-то был в плохом настроении. Он линял. По всему кораблю валялись клочки шерсти, они попадали в кабину пилота, засоряли вентиляторы. С того последнего раза я так и не закончила уборку.

— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С КАПИТАНОМ ФРЭНКОМ?

— Ну, я ему не рассказывала про «Блистательный Трогон» и Трикарико, но могу держать пари — он каким-то образом это выяснил. Наверное, потому что я всю дорогу звонила на «Трогон».

Отъезд отложили, как сказала Трикарико, потом отложили еще раз. Он сказал, что все это чистая церемония. Специальная команда следила за скелетом «Блистательного Трогона», его владельцы и офицеры делала соответствующие наблюдения, продавливая его плоть. Каждая делегация приглашала каждую другую делегацию на великолепную процессию приемов и а-ля фуршетов, чтобы разобраться, кто есть кто; кто входит в караван и кто не входит.

— Бред какой-то, — сказала я. — Разве фраски не контролируют все так или иначе?

— Контролируют, конечно, — ухмыляясь, сказал Трикарико. — Поэтому-то все так и странно.

Потому что, по его словам, «Блистательный Трогон» был включен в караван только для того, чтобы придать ему лоск, его владельцы и офицеры выглядели очень внушительно на презентациях и обедах. Кроме того, Мелисса терпеть не могла спешить куда бы то ни было. Их груз не портился и не терял спроса.

«Блистательный Трогон» возил только товары, цены на которые находились в диспропорции по отношению к их размерам: лекарства, драгоценности, некоторые законные обучающие мозаики. Вообще-то не все из того, что они перевозили, было разрешено законом. Они многое скрывают от всего, кроме самого тонкого технического сканирования, и прячут концы в воду, записывая взятки в накладные расходы. У Мандебр очень высокие накладные расходы.

У капитана Фрэнка они были низкими. По контракту мне оставалось работать у него еще месяц. Я все надеялась, что отбытие каравана будет отложено на этот срок, говоря, что мне будет легче уйти, когда истечет мое время.

О, я хотела быть с Трикарико, Элис, не думай, что нет. Но он подгонял меня, толкая туда, о чем я ничего не знала, в мир снобизма и роскоши, который он принимал как должное. На «Жирном рте» роскоши не было и следа, а если она и была, то сломанная. Но с капитаном Франком я знала, на каком я свете, пусть даже я была по уши в болтающейся проводке, ругая головку болта на чем свет стоит. Капитан Франк терпеть не мог с чем-либо расставаться, так что я знала, что от меня он не избавится никогда.

Я ошибалась.

Появилось сообщение о катастрофе. На Ио разбился «Мишн Дон Белл». Шигенага Патэй со своей обычной помпой объявили о потере. Это событие должно было превратиться в слет альтесеан, ковыряющихся в искореженной технике и разбросанном грузе, встречаясь со старыми приятелями и конкурентами и получая известия из дома.

— Х-мы еддем сегоддня, — решил капитан Фрэнк. — Безз остановок.

Я никогда раньше не видела его таким неуступчивым. Обычно я могла задержать его, придумав какой-нибудь слух о распродаже на Плато Утопии, а потом направить его куда-нибудь в другое место, прежде чем мы успевали туда добраться. Я уже поняла, что, какую бы идею он ни забрал в свою огромную голову, прочесывать мусорные орбиты все равно всегда легче. Не сказать, что приятнее, просто легче.

— Послушайте, капитан, почему бы нам не остаться здесь хотя бы до вечера? Я уверена, что видела — сюда движется довольно приличный хлам. Часам к пяти он с нами поравняется. А на Ио полетим завтра.

— Х-сегодня, — сказал он и рванул через кабину к картам. Я быстренько уступила ему дорогу. Он был воплощением энергии и жадности в меховой шубе.

Я помогла ему составить маршрут. И увидела, что с Ио я смогу проследить «Блистательный Трогон», когда он будет пересекать пространство у Юпитера. И выходить из него, если капитан Фрэнк погрязнет в остатках «Мишн Дон Белл». Они там соберутся все и будут рыться в разбитом каркасе искалеченного корабля, как стервятники между ребрами дохлого кита, пробуя останки своими горячими мокрыми хоботами и торгуясь пронзительными криками и лаем. Их мех будет весь в пятнах антифриза и пепла. Другие люди будут, как обычно, подозрительной публикой, они рассядутся вокруг аэратора и станут рассказывать, смакуя их мрачные истории о находках и убийствах.

Я заявила:

— Капитан Фрэнк, мне надо вам кое-что сказать.

Он посмотрел на меня из-под своей грязной челки. Я до некоторой степени научилась распознавать выражение его физиономии. Такого выражения, как в этот раз, я у него еще не видела.

— Х-ты хочешь остаться, — сказал он.

— Да, — ответила я.

— И покончить все здесь. Совсем.

— Правильно. У меня есть другое предложение. Этот человек… он мне сам предложил. Я ничего не искала, — заверила я его.

Похоже, для него в этом не было никакой разницы.

— Вы скоро найдете кого-нибудь еще, — сказала я. — В Скиапарелли. На Аль-Казаре. На Индиго-канале. Вы же сами знаете.

По-моему, он принял это как некое подобие выражения признательности.

Капитан держал карандаш для карт в хоботе.

— Ио, — пробубнил, показывая на карту, — х-мы летим.

— Нет, — сказала я. — Я — нет.

— НЕУЖЕЛИ ОН НЕ БЫЛ НЕДОВОЛЕН?

— Еще как недоволен. Мне пришлось отказаться от всего жалованья. Я ушла с «Жирного Рта» без гроша, как и пришла на него. Пять месяцев я работала как проклятая — и ничего не получила. Я собрала мои пожитки, сунула в сумку кое-что из того, что подобрала, и поймала шаттл до Селюции.

Хотя одно было странно: на шаттле меня вызвали по пассажирскому видеокому, и когда я подошла к экрану, это был он.

— ТРИКАРИКО ПАЛИНИДЕС.

— Нет, Элис. Капитан Фрэнк. Он раскошелился на звонок на шаттл просто для того, чтобы спросить меня про какую-то ерунду — не видела ли я в последние дни большого лазерного скальпеля, а потом он просто что-то промямлил и посмотрел на меня. Просто долго смотрел на меня.

Я попрощалась. Сказала, что буду скучать о нем. А он просто смотрел. Меня это уже начинало раздражать, и тут он исчез. Просто так.

Знаешь, я только тогда сообразила, что он понял. И сделал это для меня.

— Я ЖЕ ГОВОРИЛА, ЧТО ОН ХОРОШИЙ.

— Да. И получить какое-нибудь жалованье — это тоже было бы хорошо.

Когда переезжаешь, всегда теряешь что-нибудь.

 

36

— Что делает на моем корабле эта штука?

Табита был страшно зла и напугана. Насколько она знала, была середина ночи, после жуткого дня. Охлажденный гроб с мертвым внеземлянином — это было вовсе не то, чего Табита хотела или ожидала бы найти посреди ночи запрятанным в трюме.

В густом воздухе на нее смотрели лица — бледные, смуглое и лоснящееся черное. Пассажирская кабина была наполнена ароматическими курениями. Они набились в нее все вместе. Табита напугала их, ворвавшись без стука.

— Боже всемогущий, ты ведь его не открывала?

Марко вскочил на ноги, опрокинув Тэла, и, минуя Близнецов, кинулся к Табите.

— Я его сразу же закрыла. А надо было бы выбросить его в шлюз!

— Послушай, Табита, успокойся. Успокойся же!

Трое людей сидели на койке, передавая друг другу трубку с длинным чубуком, и изучали листок бумаги — то ли карту, то ли диаграмму, которая немедленно исчезла в ту же минуту, когда Табита ворвалась в каюту. Близнецы, обнявшись, вскочили, когда Марко промчался мимо, и теперь стояли на койке, опираясь на левую стенку. Кстаска находился в дальнем конце каюты на своей тарелке, поднимаясь вместе со всеми, Тэл тоже взлетел в воздух, в страшной тревоге хлопая крыльями.

— Скажи мне, Марко!

Он был взволнован и рассержен:

— Сядь! Да сядь же! — просил он. — Может, ты сядешь все-таки?

Близнецы отодвинулись от Табиты, освободив ей место на койке:

— Садись, садись, — озабоченно бормотали они. У одного из них в руке все еще была дымящаяся трубка. Теперь Табита уже понятия не имела, у которого.

— Я не желаю садиться! — закричала она. — Я требую объяснений, черт бы вас всех побрал!

— Ты лучше будешь все воспринимать, если устроишься поудобнее, капитан, — промурлыкал Кстаска.

Табита погрозила ему пальцем:

— Ты будешь объяснять? Нет? Тогда не лезь!

Не обращая внимания на Близнецов, она, сверкая глазами, смотрела на Марко.

Он опустил голову, кулаки его были сжаты, глаза вылезали из орбит:

— Ты слишком бурно реагируешь! — заявил он. — Сядь, будь добра, и выслушай!

Близнец с трубкой совал ее Табите, предлагая затянуться. Саския, Табита видела по ее глазам. Она чуть не выбила трубку из ее руки.

— Я слушаю, Марко!

Марко с силой выдохнул воздух и слегка попятился. Откинул голову, потирая одну руку пальцами другой, играя своим большим кольцом:

— Это Гектор, — сказал он, сердито глядя на Табиту. — Он мертв.

— Это я вижу.

— Он больше никогда не пойдет гулять по Лайм-стрит! — вдохновенно вывел Тэл, спускаясь вниз, чтобы пристроиться на плече Марко.

Марко перенес свое внимание на Тэла, протянув ему согнутый указательный палец, чтобы тот ущипнул его.

— Он только что присоединился к нам, — коротко бросил Марко.

Табита взглянула на Саскию. Ее лицо было пристальной смотревшей маской, непроницаемой, идентичной лицу ее брата.

Марко поднял лицо к Табите. Неужели у него в глазах слезы?

— Они убили его, — сказал он.

Неожиданно он сделался воплощением заботливости.

— Послушай, Табита. Иди, иди сюда и садись. Я тебе все расскажу, мы сейчас все тебе объясним. Не стой там в дверях. Ты плохо себя чувствуешь, у тебя был шок, давай, иди сюда и устраивайся поудобнее. Хочешь кофе? Давай, я принесу тебе кофе. Я знаю, как это бывает, когда тебе плохо. Я знаю. Знаю. Мне самому плохо. Это я во всем виноват. Ты не веришь, что мне плохо? Неужели ты не видишь, как мне плохо.

Он взъерошил рукой волосы. Тэл очень внимательно следил за происходящим, вращая головой.

— Мы держали его в морозильниках Правда-Сна, — сказал Марко. — Они там об этом ничего не знали. Они ни за что не приняли бы фраска, — он рассмеялся, коротко и горько. — Что за ирония, да? Саския, кто-нибудь из вас сходите и принесите кофе капитану. — Он щелкнул пальцами в сторону Близнецов. Табита увидела, что они оба пристально смотрят на нее, на ее грудь. Она плотнее запахнула халат.

Табита обвела глазами всю компанию: Марко в центре, принявшего на себя командование, Тэла на его плече, Близнецов, скорчившихся на койке, прижавшихся друг к другу крепче чем когда-либо, Херувима, примостившегося на краешке своей тарелки наподобие рефери в матче по футболу в невесомости. Все они смотрели на нее. Снаружи в иллюминаторе в мертвенно-бледной пустоте пространства вихрем кружились пятна.

— Ты полагаешь, что я настолько глупа, — ядовито сказала Табита.

Марко нетерпеливо уселся на то место, которое только что предлагал Табите, тяжело плюхнувшись на койку. Он махнул рукой, словно отпуская ее, и стал смотреть себе под ноги.

— Скажи ей, Могул, — велел он. — Может, тебя она послушает.

— Это то, что мы украли на Изобилии, — медленно и спокойно произнес акробат из-за плеча сестры.

— А вовсе не золото, — сказала та.

— Тело нашего собственного партнера, — сказал Могул. Их глаза были запавшими, рты — печально сжаты, словно они вспоминали какое-то глубокое горе. Они, по-видимому, уже хорошо накачались наркотиком. В одно и то же мгновение они оба сели вместе на койку позади Марко, скрестив свои длинные ноги.

Табита прислонилась к косяку. Потом пристально посмотрела на Саскию:

— Вы, — спросила она, — работали с фраском?

— Гектор, — тупо сказала Саския.

— И где же это вы подцепили фраска?

Саския и Могул посмотрели в глаза друг другу. Оба молчали.

— На Поясе, — тут же отозвался Марко. — Он сидел на скале. Он был дезертир и там прятался. Он даже не знал, что война кончилась. Он захотел присоединиться к нам. Но они убили его.

— Кто? — на мгновение Табите показалось, что он скажет; «Близнецы».

— Эладельди. На Акме. В первый же вечер, — его голос явно становился все глуше. — Они вышли прямо из публики и послали в него разряд, — Марко нахмурился. Он кусал губу, борясь с гневом и скорбью. — Мы увезли его, доставили на Изобилие. Ханна нас там прикрыла. Может быть, — сказал Марко, поднимая печальные глаза к лицу Табиты, — если бы мы могли сказать им, они бы спасли его.

— Как Ханну, — сказал Могул.

— Но было слишком поздно, — сказала Саския.

Марко громко высморкался и сообщил:

— В любом случае нам пришлось его снова выкрасть, в конце концов. Как он и говорит, — он косо кивнул в сторону Могула. — Пленка должна была туда что-то подложить, что бы заглушило сигналы тревоги, но, наверное, она не сработала. Паршивая марсианская поделка, — с горечью сказал он.

Табита сложила руки на груди. Потом посмотрела на парившего в воздухе Херувима:

— А ты? — спросила она. — Ты тоже был там ради этого?

Тарелка Херувима коротко зажужжала, он подлетел прямо к Табите и заглянул ей в лицо.

— Мне нечего добавить, капитан, — прошептал он.

Табита, смертельно расстроенная, снова посмотрела на Саскию. Весь этот рейс был был сплошным нагромождением дерьма.

— Зачем в моем трюме мертвый фраск, Саския?

Марко поднял руку, затем уронил ее.

— Мы везем его домой, чтобы похоронить, — выдавила Саския.

— Ты его везешь, Табита, — сказал Могул.

— Его семья живет на Титане, — добавила Саския.

— Мы тебе очень благодарны, — сказал ее брат.

— Да ну! Тогда почему же вы мне ничего не сказали? — резко поинтересовалась Табита.

— Нам надо было сказать тебе, — заметил Марко. — Надо было. Но тут был риск, а рисковать мы не могли. Никто не хочет связываться. Мы уже нанимали одну фирму до того, как появилась ты. Как только они узнали про Гектора, тут же расторгли сделку.

— Так, значит, никакого золота нет, — тупо сказала Табита.

— Я принесу тебе кофе, — сказала Саския.

— Я сам принесу, — возразил Могул.

Они свирепо уставились друг на друга, словно вдруг вспомнили, что им полагается ссориться из-за Табиты.

— Будет, — сказал Марко, в то время, как Могул по-кошачьи выскользнул вон, протиснувшись мимо Табиты, стоявшей в дверном проеме. — Семейство Гектора даст все, что угодно, чтобы получить своего сына назад. Отдаст все.

— Я полагала, у фрасков нет ничего, — отпарировала Табита. Она уже была сыта всем этим по горло, ей хотелось вернуться назад в постель.

— О, у них остались деньги, — не очень уверенно пообещал Марко.

— У фрасков деньги по всей системе. Капелла заграбастала не все.

Он потянулся устало, но осторожно, чтобы не потревожить Тэла.

— Тебе заплатят, капитан, — нараспев произнес он, и Тэл тут же подхватил:

— Когда ты заплатишь мне, поют колокола. Когда ты заплатишь мне, поют колокола.

— Капитан, — позвал голос из прохода, — я думаю, тебе следует подойти и взглянуть на это.

Табита закрыла глаза с гримасой усталости и раздражения:

— Что там, Могул? — отозвалась она.

— Не знаю, — ответил он. — Но что-то происходит.

Табита пошла к нему.

Могул стоял у иллюминатора. Она выглянула мимо него наружу.

— Боже мой.

Снаружи все было испещрено зловещей мозаикой, маслянистые черные пятна расписывали какую-то неописуемую сверхсреду. Везде, куда хватало глаз, они делились и расползались, делились и расползались.

— Что это? — спросила Саския за спиной у Табиты.

Первой мыслью Табиты было, что они вот-вот попадут в вероятностную бурю наподобие той, что застигла ее во время ее седьмого или восьмого самостоятельного прыжка, давно, еще когда она водила старые «Василий Свенсгаарды» для «Кун Стандард». Время тогда развалилось и бросало огромный неуклюжий корабль из стороны в сторону, как распущенный конец троса, в водоворот периодических изменений, грозя разорвать его на измерения. Табита никогда в жизни так не пугалась.

— Я не уверена, — сказала она.

И уже бежала в кабину пилота.

— Элис! — закричала она. — Держи курс!

По лобовому стеклу прокатывались волны мертвенного света. Впереди пустота была вся в пунктирах, разломах, она бурлила и пузырилась, как разогретый целлулоид. Изображения на сканерах двоились, испещренные дырочками, они лопались от информации, рвавшейся изнутри, и экраны были все в пятнах конфетти света, проникавшего из реального пространства. Воздух в кабине был насыщен озоном.

Это была не вероятностная буря.

Когда Табита схватилась за свой головной телефон, вокруг корпуса «Элис Лиддел» засверкали голубые молнии, извиваясь вокруг ее медных инкрустаций. Все переговорные устройства на борту завывали, сигналя о перегрузке. Табита пристегнулась в кресле, включила штатные считывающие устройства и запустила на полную мощность стабилизаторы.

Она не обращала внимания на Тэла, что-то истерически щебетавшего ей в ухо, на Кстаску, парившего рядом, пристально наблюдая за происходящим, — буйствовавшие снаружи силы радугами играли на его костюме.

— Элис! — закричала Табита. — Что это?

— ЧТО-ТО ЗАТЯГИВАЕТ МЕНЯ НАЗАД, — спокойно сказал электронный мозг корабля.

— Не может быть!

Однако это было правдой. Влекомую неизведанной силой, «Элис Лиддел» затягивало назад, в обычное пространство.

Если она и поддавалась, то не без борьбы. Она трещала по швам, ее заклепки шатались. Маленький крепкий труженик, она сопротивлялась со всей силой своего короткого толстого корпуса.

На сей раз сил для сопротивления ей не хватало.

Пальцы Табиты летали по пульту в поисках угла, в поисках вектора. Один за другим стали выкристаллизовываться исчезнувшие изображения, но только за тем, чтобы через несколько секунд снова растаять. Как и говорил Херувим, то, что разрывало измерения под ними, было не гравитацией, не сохранением энергии и не выходом из строя систем на борту. Каким бы невероятным это ни казалось, капеллийский привод был покорен. Он отключался, повинуясь приказу, отданному откуда-то вне стен корабля. Табита ничего не могла сделать, даже чтобы отсрочить падение.

— Всем немедленно покинуть полетную палубу! — скомандовала она.

— Мы проходим!

И как только артисты рассыпались, закрепившись кто как мог, водоворот снаружи перешел в ровное пульсирование, в муаровый вихрь неестественных энергий, разверзший пасть и поглотивший их.

Очень быстро, они прошли назад, в обычное пространство. Машины «Элис» закашлялись и взвыли от неожиданного возвращения нормальной гравитации.

На мгновение экраны погасли. Затем, один за другим, они замигали и включились. На них были звезды, было солнце. Была мертвая чернота обычного пространства системы.

И был большой зеленый пиратский корабль, ощупывавший их лучом захвата и раскинувший парализующие сети, чтобы принять их.

 

37

— ПИРАТЫ?!

— Должно быть, — мрачно отозвалась Табита, загораживая лицо от шарившего по кораблю луча захвата. Двигатели «Элис Лиддел», рабочей лошадки, были не приспособлены для такого изощренного вмешательства. Она хорошо работала, но это был вопрос времени.

— Не полицейские? Ты уверена, что это не полиция? — тихонько спросил Марко, выглядывая из-за ее плеча.

— Это не полиция, — сказала Табита.

— Ты уверена, сейчас? Я хочу сказать, там что, какой-нибудь череп с костями на этом корабле?

— Что?! — заорала Табита. — Убирайся с полетной палубы, Марко!

Неожиданно на траверзе левого борта появилась вспышка света, потом вторая — пониже.

Марко помчался по трапу в трюм, за ним ринулся Тэл, пронзительно крича от ужаса.

Саския и Могул остались. Они вдвоем уселись в кресло второго пилота, там они были в такой же безопасности, как и в любом другом месте.

Кстаска тоже был там, он свешивался с ремней их кресел, как большая блестящая черная личинка. По его телу пробегали вспышки оранжевого огня.

— Пульсирующее оружие, — заметил он. — Они хотят взять нас живыми.

— Замечательно, — Табита сражалась с управлением. В кабине стало очень жарко. Она стерла пот со лба.

— Уберись оттуда, — сказала она Херувиму. Тот не обратил на ее слова никакого внимания.

Близнецы прижались щека щекой друг к другу, уставившись на ослепительный свет, как двое испуганных котят.

— Ох, Кстаска… — простонали они и протянули руки вверх, к нему.

— Они еще не взяли нас на прицел, — сказал он, спокойно, как комментатор, лениво освещающий какое-нибудь спортивное событие.

Табита нырнула правым крылом и увернулась. Еще один удар оранжевого пульсирующего света над головой.

— Их инструменты сейчас работают неритмично, — продолжал Кстаска. Он, конечно, был прав. Нельзя вытянуть предмет такого размера, как Элис, из сверхпространства без значительной взрывной волны.

— Мы могли бы сейчас им ответить, — сказала Кстаска.

Табита не могла больше выдерживать этот комментарий.

— Брысь отсюда, Кстаска! — крикнула она.

— Здесь нет особой опасности, — заметил Кстаска.

— Ты мне мешаешь!

Он повернулся и посмотрел на нее. Хотя внимание Табиты было полностью поглощено происходящим, ее все же нервировал и раздражал этот сверкающий взгляд, который она ловила краешком глаза.

— Я мог бы развернуть для тебя системы обороны, — сдержанно прошептал он.

— У меня НЕТ никаких систем обороны! — взорвалась Табита, внезапно круто разворачивая корабль, когда луч захвата хлестнул его по миделю. Двигатели протестующе взревели на высокой частоте, Элис бросило назад против инерции ее движения.

Табита решительно налегла на двигатели реактивной системы управления и снова резко наклонила корабль относительно поперечной оси и перевернула его. Бросив взгляд в сторону, она увидела, что Херувим покинул кабину. Один из Близнецов скорбно смотрел на нее.

Пираты неуклюже преследовали ее, озаряя пустоту всплесками электромагнитных разрядов. Количества энергии, затраченного ими на стрельбу, вполне хватило бы для того, чтобы забросить «Элис Лиддел» на Сатурн.

На мгновение большой зеленый корабль отчетливо появился на экранах, так близко, что они могли различить фигуры членов экипажа, жестикулировавших им с мостика. Это была «Лесондак Анаконда», вернее, была когда-то, до того, как ее испоганили. Длиной в шестьсот метров, двести тридцать метров шириной; и ее характерный хвастливый профиль все еще был различим под огромными раздутыми ионовыми контейнерами, которые они присобачили с обеих сторон, внизу была развернута юбка парализующих сетей, повсюду — артиллерия и на носу — блестящая пристройка. «Веселого Роджера» не было видно, но фигура на носу у них все же имелась — нубийка с обнаженной грудью и похотливой улыбкой, и название — «Уродливая Истина».

Пульсирующее оружие снова молча заработало. Разряд заставил Элис качнуться на пятнадцать градусов вправо. По полетной палубе покатился мусор и с грохотом посыпался вниз по трапу. На пульте все огни стали красными. Из трещин между клавишами пошел дым.

— В нас попали! — воскликнул Могул.

— Это только легкий шлепок, — сказала Табита. Она включила дублеры. Зажглись два огонька. — Давай, ну давай же.

— А почему не использовать торпеды? — закричала Саския.

— Да нет у нас никаких торпед! — рявкнула Табита. — Это баржа!

Саския лихорадочно бросилась через проход и указала на пульт. На нем горела кнопка с надписью «Торпеды».

Табита взглянула на кнопку.

— Не верю, — сказала она.

Сверкающими глазами она смотрела на Саскию и Могула, свернувшихся калачиком в кресле, как будто они думали, что, став как можно меньше, избегнут попадания.

— Это вы ее туда засунули? — спросила она обвиняющим тоном.

— Нет!

Два лица рядом, с широко раскрытыми глазами в горячем пурпурном полумраке, как два лемура, испуганные светом фонаря.

На экранах «Уродливая Истина» мягко плыла вверх. Через ветровое стекло она казалась огромной зеленой кистью кактуса, ее ядовитые металлические шипы поблескивали в свете солнц.

Табита лихорадочно сканировала пульт:

— Как брать прицел этими штуками?

Близнецы вместе выскользнули из кресла:

— Мы позовем Кстаску.

Табита вытерла лицо:

— Элис?

— ДА, КАПИТАН?

Девушка дотронулась до надписи. ТОРПЕДЫ. Надпись действительно существовала.

— Ты что-нибудь знаешь об этом?

— ТЕБЕ НУЖНА ПОЛНАЯ ТЕХНИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА?

— Как ими ПОЛЬЗОВАТЬСЯ?

Мимо ее шеи змеей скользнул тонкий серебряный зонд. Это был Кстаска, зацепившийся за ее кресло и вытягивавший хвост. Хвост нырнул туда-сюда по пульту, потом вошел в розетку. Отчетливо появился розовый ряд, потом стал янтарным. Сверху с жужжанием спустился монитор, демонстрируя мишень из концентрических кругов и позади них — то входившую в круг, то выходившую из него «Уродливую Истину».

— КОНТРОЛЬ У ТЕБЯ, КАПИТАН, — сказал корабль.

Цель на мониторе стала удаляться. «Уродливая Истина» поворачивалась к ним, уменьшая размер мишени, словно ее пилот знал, что происходит.

Табита среагировала. Она быстро заставила Элис нырнуть, направляя ее носом вниз до тех пор, пока они не оказались под брюхом большого зеленого корабля. Над ними тускло мерцал луч захвата и медленно покачивались взад-вперед сети.

— Вот теперь, — посоветовал Херувим.

Близнецы закричали:

— Давай сейчас!

Палец Табиты ударил по кнопке.

Впереди из-под носа корабля появилось облачко льдисто-голубого взрывного вещества, которое тут же стало кристаллизоваться.

Темноту прорезало сверкающее копье.

Элис качнуло назад отдачей.

На фоне черного бархата космоса снаряд казался раскаленной добела булавочной головкой. Он осторожно повернулся в тени «Уродливой Истины».

Появилась вспышка; беззвучный взрыв желтого пламени.

Сгрудившись у экранов, они увидели огромную дыру в висячей сети.

Последовал громкий взрыв восторга. Близнецы обнимали Табиту, улюлюкали и что-то дико орали Кстаске.

Табита стиснула зубы. Она готовилась к следующему выстрелу.

«Элис Лиддел» все еще весело пятилась назад в результате отдачи. «Уродливая Истина» исчезла со всех мониторов, но камера слежения работала быстро.

— Вот они!

Табита нажала на тормоз раз, другой, затем спокойно развернула Элис бортом к уменьшающемуся зеленому листку. Он аккуратно вошел в центр мишени, как будто именно там ему и полагалось находиться.

Табита нажала кнопку. Вспышка разряда озарила кабину.

Все восторженно закричали.

— По-моему, ты говорила, это корыто не вооружено! — сказал Марко, вламываясь в кабину. Тэл летел над ним по пятам.

— Это было раньше, — отозвалась Табита.

На экране фиолетовая искорка отметила попадание второй торпеды. Каков был нанесенный ей ущерб, Табита не видела. На мишени «Уродливая Истина» по-прежнему оставалась мертвой точкой в центре.

Близнецы нырнули к кнопке.

— Дай мне!

— Дай мне!

Неожиданно Табита оказалась окружена толкающимися локтями и машущими руками.

— Эй, вы! — прикрикнула она.

Пока она сражалась с ними, чтобы добраться до пульта, мимо ее плеча снова стрелой мелькнул серебристый зонд, задев ее щеку и попав прямо в пульт.

Кстаска захватил инициативу.

Кипя от раздражения, Табита сканировала экраны, лобовое стекло.

Ничего не произошло.

Оттолкнув их всех, Табита снова нажала кнопку. Нажала еще раз.

Ничего.

Откуда бы ни появились торпеды в случайных перераспределениях сверхпространственных сдвигов, их было только две. Остались только насмешливо смотревшая на них кнопка на пульте и надпись, только монитор с прицелом и раздутым призрачным силуэтом их врага, все больше и больше заполнявшего экран.

— БОЖЕ мой…

Снова сработало пульсирующее оружие Анаконды, и белая молния окутала «Элис Лиддел».

 

38

Темнота.

Темнота и внутри, и снаружи.

На борту «Элис Лиддел» не было ни одной электрической искорки, не светился ни один огонек. Ни в кабине, где множество ее разноцветных мониторов и считывающих устройств, светодиодов и индикаторов были мрачными и темными, как wine gums. Ни в трюме, где оборудование «Контрабанды» лежало слепым и немым. Ни на камбузе, где холодильник внезапно пискнул и замер. Ни в двигателях, которые выбросили и блеснули последней струйкой плазмы, а потом быстро остыли в холодной темноте.

Дублирующие устройства не работали. Бесперебойное оборудование дало сбой. В трюме, в своих углублениях, стояли грузовые роботы, неподвижные, как мертвый фраск. Наверху свернулись экстензоры, похожие на безжизненных стальных змей. Сканеры по всему корпусу не светились. Автоматические легкие, циркулировавшие и охлаждавшие воздух Элис, один раз зажужжали и смолкли.

Время шло.

В темной кабине единственными огоньками были красные глаза Кстаски. Табита сердито нажимала кнопки, дергала туда-сюда переключатели. Ничего не происходило. Она обвиняюще смотрела на Кстаску, словно он был во всем виноват. Без электричества их скоро затянет в парализующие сети «Уродливой Истины», а там электричества не будет уже никогда.

— Кстаска! — воззвали Близнецы.

Тэл, растерявшись из-за внезапно наступившей темноты, летал вокруг, ударяясь о мониторы.

— Сюда, Тэл, — сказал Марко, наконец, смягчившись.

Табита тяжело опустилась на пульт. Она загоняла и перенапрягала Элис, спасая ее от полиции, только для того, чтобы попасть в руки пиратов. В самый последний момент ее кабина была полна смятения и помех, но она не могла сделать больше ничего.

Табита чувствовала, как Близнецы похлопывают и гладят ее, просунув тощие руки сквозь ремни кресла.

— Табита…

— Табита…

— Кто они?

— Куда они нас везут?

Табита отмахнулась от них.

— Элис? — Она снова попыталась войти в режим. — Элис, ты меня слышишь?

Ответа не было. Вместо этого Табита слышала, как снова и снова тихонько ругается про себя Марко.

Она раздумывала о том, какой у нее есть выбор.

Она раздумывала о том, есть ли у нее выбор вообще.

И о том, неужели ей придется умереть.

Свет прожектора ослепил Табиту. Их захватчики обследовали свою добычу.

Близнецы снова взывали к Кстаске.

— Кстаска, неужели ты не можешь?..

— Кстаска, ты, конечно же…

Но Херувим исчез.

Он поспешно выплывал в передний шлюз левого борта, таща за собой тарелку и на ходу натягивая капюшон.

— Кстаска! — позвали они.

Ответом был только звук закрывающейся внутренней двери и волны воздуха, вырвавшейся в вакуум, когда Кстаска открыл внешнюю дверь.

— Куда это он собрался? — спросила Табита.

Похоже, даже Близнецы этого не знали.

Пиратский корабль сейчас раскинул ноги прямо перед ними, симметричный силуэт, закрывавший туманные звезды. В глазу прожектора появилось блеклое серебристое сияние, и в то же время что-то бесплотное ударилось в «Элис Лиддел».

— У-у-а-а! — закричал Марко, хватаясь за петлю, когда палуба под ним вздрогнула. Тэл вместе с мусором взвился вверх. — Что происходит?

Табита обеими руками ударила по пульту.

— Мы погибли, — сказала она. — А Кстаска сбежал и бросил нас.

Снаружи в пространстве между кораблями стрелой пронесся блестящий черный силуэт Херувима и тут же исчез из виду.

— Она летит туда, — прокомментировала Саския.

Табита обернулась и посмотрела на нее. Лицо акробатки в круге жесткого света было маской смятения, словно она испытывала какую-то обиду, боль или…

Предательство.

Неожиданно Табита все поняла.

Корабль снова покачнулся. Появилось ощущение движения, легкого, но устойчивого, когда Элис повели в сторону от ее прежней траектории.

— Что это, они нас куда-то тащат на буксире? — спросил Марко.

— Они затягивают нас внутрь, — сказала Табита.

Все предметы стали медленно сдвигаться к задней стене кабины, по мере того, как Элис поддавалась захватывавшему ее лучу.

Они все могли надеть скафандры, выйти в открытое пространство и таким образом выпутаться из этой ситуации. Пока сошло бы и это. Без компьютера Табита понятия не имела, где они находятся. На ее скафандре был сигнальный огонь, на скафандрах «Контрабанды», вероятно, — тоже, но ведь вокруг могло никого и не быть на целые гигаметры. И пираты подберут их или прикончат в считанные минуты.

Но все же они могут надеть скафандры, выйти наружу и таким образом попытаться выпутаться из этой истории. Это был выбор. Может быть, именно это и сделал Кстаска, предвосхищая ее приказ, как он это делал обычно. Однако Табита думала, что это не так.

В эту минуту Тэл пронзительно пискнул от изумления — все динамики в кабине зашипели и ожили.

— Эй, там, на «Элис Лиддел»! Эй, капитан Джут! Как у вас сегодня делишки?

— Как они это делают? — спросил Марко, протягивая руку, чтобы Тэл мог подлететь и сесть на нее.

Табита не знала. И ее это не очень интересовало.

— У них есть какие-то очень умные друзья, — сказала она.

— Хорошенькую шутку ты сейчас проделала, капитан Джут, — продолжал голос. — А вот это — тебе.

В кабине резко поднялось давление.

Тэл пронзительно взвизгнул и вывалился из воздуха, он лежал спиной на стене и отчаянно отбивался от невидимого врага, терзавшего его крошечное тельце. Ремни не держали и уже не могли защитить Табиту, и у нее появилось ощущение, словно ее внутренности прижимают к скелету.

— Отвалите, ублюдки! — невнятно заорал Марко.

Но давление уже снова падало.

— У тебя есть еще какие-нибудь сюрпризы, капитан?

— Дай нам хоть какой-то шанс, мерзавец! — взмолился Марко, ползя наверх за задыхавшейся птицей.

— Это следует понимать как «нет»? — спросил голос и после паузы добавил: — О'кей. А теперь просто сидите там у себя и ничего не трогайте. Мы с вами увидимся, причем очень скоро, — заявил он с ленивым добродушием.

Надежно захваченную лучом, «Элис Лиддел» неумолимо тянуло по направлению к «Уродливой истине» и парализующим сетям. Нижняя часть этого грабителя с большой космической дороги стала распахиваться, так что они смогли различить блистерный отсек и внутри — маленькие фигурки членов экипажа.

— Вы его видите? — спросила Табита.

— Кого? — поинтересовался Могул.

— Херувима, — ответила Табита. Она выбралась из повисших ремней и стала осторожно спускаться вниз по трапу, показавшемуся очень крутым при вновь появившейся гравитации, — к шкафу со скафандром. Марко не мог понять: — Это Серафимы? Это корабль Серафимов?

— Нет. — Скафандр Табиты находился там, где она его оставила, — в ее каюте. Ей нужен был скафандр для работы на корпусе. Табита достала его. — Серафимы скорее умерли бы, чем позволили бы кому-нибудь увидеть, как они летают на таком куске дерьма. Надевайте скафандры.

— Куда делась Кстаска? — спросила брата Саския.

— А как ты думаешь? — коротко бросила Табита. И стала одеваться.

— Табита! — Они были поражены. — Табита, он пытался нас спасти!

— Она навела для тебя торпеды!

— Откуда вы знаете? Откуда вы знаете, что он нарочно их не испортил?

— Послушай, Табита, не можешь же ты на самом деле думать…

— Насколько хорошо вы вообще его знаете? Насколько хорошо вы можете знать этого сверхтехнического головастика? — Табита застегнула замок на шее и взялась за шлем. — У кого еще есть такая технология, чтобы сцапать корабль в середине прыжка?

На этот вопрос ответить они не могли.

— Надевайте скафандры, черт бы вас побрал.

Они побрели мимо Табиты в трюм.

На самом деле Табита Джут так же мало была осведомлена о Херувимах, как и все в кабине, и даже меньше, чем многие из них. Но она была в жутком состоянии, злая и невыспавшаяся, и все ее возмущение и недоверие выплеснулось наружу.

Она висела в переднем люке трюма, сознавая, как растет темно-зеленая махина наверху позади нее.

— Не думаю, чтобы у кого-нибудь из вас было на борту припрятано оружие, разве что мертвые инопланетяне, так? — Табита мрачно оглядела трюм.

— О, — небрежно сказал Могул, — что касается этого… — Он махнул рукой в воздухе, и Табита неожиданно увидела, как в ней что-то тускло блеснуло. Это был маленький металлический синий пистолет.

— В ближнем бою, — небрежно бросил Могул, — эта штука вскроет их, как цветы.

Табита протянула руку.

Могул задумчиво посмотрел на нее:

— Я думаю, пусть он останется у меня, — сказал он.

Табита полезла назад в кабину за своей сумкой. «Уродливая Истина» нависала над ними, как темно-зеленая планета, теперь уже так близко, что она была не над ними, а под ними, и они плыли в ее сети.

Все поле зрения заполнил темно-зеленый металлический корпус. Здесь уже не было горизонта. Невозможно было определить, на каком расстоянии под ними находится корабль. Он стал целой землей, пейзажем, испещренным огнями. Огромный яркий пузырь наблюдательного отсека казался куполом города, поднимавшимся, чтобы встретить их, когда они шли на посадку. Огни поменьше, оружейные порты, иллюминаторы — все это могло сойти за огоньки светившихся отдельных зданий и отдаленных ферм. А сияющий серебряный круг был лучом прожектора, тащившего их навстречу смерти. Он казался спокойным и прекрасным, как озеро, освещенное луной.

Отовсюду к кораблю Табиты, как паутина к мухе, тянулись вверх ячейки парализующих сетей, Табита видела обуглившийся и искореженный металл там, куда попали ее торпеды. Ущерба практически никакого не было, там были и другие участки в таком же состоянии, почерневшие и разбитые, из некоторых текло топливо.

Теперь парализующие сети поднялись над ними со всех сторон, затягивая Элис внутрь.

— Вот, хорошо, — успокаивающим тоном сказал невероятно громкий голос. — Никаких про…

Появилась ослепительная вспышка, корабль словно заполнила молния. И свет везде погас.

Воображаемый пейзаж исчез. Под головой Табиты была полная чернота. Темный блистерный отсек, оружейные порты, иллюминаторы, прожектор — все было темным.

Табита ощутила, как «Элис Лиддел» поднялась вверх при новом изменении ее гравитации. Маленький «Кобольд» честно пытался идти по орбите вокруг большого корабля. Табита бросилась к пульту, а в ее головном телефоне звучал голос, только на этот раз очень тоненький.

— ПРИЯТНОГО СНА, — прошептал он.

Это был Кстаска.

 

39

BGK009059 LOG

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

++*f 0 rn9aNXO: AEOEflOOOOOOOOOOOtxJO! Нrаm'"^

'V6fl! — *. /С] 222m

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 09.07.07

ГОТОВА

— Привет, Элис.

— ПРИВЕТ, КАПИТАН.

— Что они сейчас делают?

— ВСЕ ЕЩЕ РЕПЕТИРУЮТ. ХОЧЕШЬ ПОДСЛУШАТЬ?

— Нет, спасибо.

А тебе Близнецы не напоминают Трикарико Палинидеса?

— Я НИКОГДА НЕ ВСТРЕЧАЛАСЬ С ТРИКАРИКО ПАЛИНИДЕСОМ, КАПИТАН.

— Это Трикарико впервые рассказал мне про «Леонор Казарес». По-моему, я ему не поверила. Во всяком случае, тогда.

— Я И САМА В НЕЕ НЕ ВЕРИЛА, ПОКА МЫ С НЕЙ НЕ ПОВСТРЕЧАЛИСЬ.

— Ты это помнишь?

— О, ДА.

— Мы были на длинной петле на пути с Автономии к Дионе с грузом невесовых кристаллов для ветеринарного госпиталя, через шесть дней после прыжка, и ты сказала, что на экране — покинутый корабль.

— А ТЫ СКАЗАЛА, ЧТО ТАКОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!

— Я и сейчас это утверждаю.

— Я ПОЛАГАЮ, ТЫ СКАЖЕШЬ, ЧТО «ЛЕОНОР КАЗАРЕС» — ЭТО НЕ ПОКИНУТЫЙ КОРАБЛЬ.

— Нет, конечно. Она все еще в пути.

— УЖЕ СОРОК ОДИН ГОД.

— «Это был корабль „Леонор Казарес“ с Луны, везший Тибора Лэпема с отчетом о площадке, выбранной семьей для своих операций на Ганимеде. Перед тем, как сесть на шаттл в Безмятежности, Тибор съел тарелку вафель с беконом и кленовым сиропом и выпил трубочку кофе. Он прочитал финансовые новости на экранах и позвонил по спутниковой связи своему ассистенту в Шри Ланке. Местные погодные условия были штормовыми. Он не мог получить ее изображение. Он еще пошутил по этому поводу, сказав ей, что она выглядит ужасно. Тибор дал ей инструкции и напомнил, что у одного из менеджеров день рождения. Затем он сел на корабль и отправился на встречу с отцом богов.

Тибор Лэпем так и не завершил свою миссию. Что-то пошло не так».

— ЗВУЧИТ ОЧЕНЬ КРАСНОРЕЧИВО, КАПИТАН.

— О, я это зачитывала. Я нашла это тут, в книжке. И все-таки это зачаровывает, правда?

— А КАКОВА ТВОЯ ТЕОРИЯ? Я ПОЛАГАЮ, У ТЕБЯ ЕСТЬ ТЕОРИЯ.

— Нет, мне они все нравятся. Вот смотри, номер один: на корабле поднялось восстание, и Тибор был убит. Номер два: он восстал против семейной фирмы и пытался украсть корабль. Третья — он поссорился с капитаном из-за женщины. Четвертая — капитан неверно рассчитал маршрут, и они попали в континуум Мебиуса. Пятая — у Тибора была несчастная любовь, и он пытался покончить жизнь самоубийством. Шестая — он проходил близко от астрального сфинктера и, поскольку прежде никто их не видел, попытался пройти сквозь него. Какие там еще есть? Ах, да. Он налетел на временной риф и теперь объявится не раньше тридцатого века.

Все они возвращаются к Тибору, без исключения. Обреченный юный герой. И никто даже не вспоминает, как звали капитана «Леонор Казарес».

— А РАЗВЕ В ТВОЕЙ КНИЖКЕ ЕГО НЕТ?

— Где-нибудь есть, наверное. Некоторые говорят, что он отдал неправильную команду, и из-за этого его корабль попал в парадокс.

— Я ДУМАЛА, ЭТО ПОКИНУТЫЙ КОРАБЛЬ. МНЕ ОН ПОКАЗАЛСЯ ПОКИНУТЫМ.

— Шесть дней в сверхпространстве и ты скажешь, что в 310 градусах впереди — покинутое судно.

— ПО ВЕСУ ЭТО КОРАБЛЬ, НО НИКАКИХ ДАННЫХ НИ О МОЩНОСТИ, НИ О СИСТЕМЕ ОБОГРЕВА.

— Я же сказала, это просто галлюцинация. Интерференция частиц. Что-то там, в реальном пространстве отбрасывает сверхкубическую тень.

— ТЫ ИСПУГАЛАСЬ.

— Ничуть.

— ИСПУГАЛАСЬ.

— А ты откуда знаешь?

— Я ЗНАЮ ТЕБЯ, КАПИТАН ДЖУТ, ТЫ ДУМАЛА, МЫ В НЕГО ВРЕЖЕМСЯ?

— Или что он врежется в нас. Похоже, была еще и такая возможность. Как бы то ни было, мне не понравилось, что ты думала, что там что-то есть, Либо там не было ничего, и в этом случае с тобой творилось неладное, и я оказывалась в большой беде, либо там действительно что-то было, и в этом случае неладно было со вселенной, и я попадала еще в худшую беду.

Единственное, о чем я не думала, — так это о «Леонор Казарес». Я ведь тогда не поверила Трикарико и не поверила, когда увидела по АВ рассказ про эту легенду. Не думаю, чтобы я могла назвать тебе даже это имя.

А потом я увидела ее.

Я знала, что ты не могла встретить другой корабль в сверхпространстве. Считалось, что это невозможно. Но она была на сканерах, и я смотрела на нее.

Ее то не было, то она вдруг появлялась. Она зловеще являлась ниоткуда, словно кто-то выталкивал ее через простыню. Я подумала, что у нее какая-то странная форма. Я раздумывала, не попала ли она в какую-нибудь аварию в измерениях, а потом ее неправильно перевели, и она вернулась в искаженной форме. Потом я сообразила, что она была «Фреймахер Куртье», одной из самых ранних моделей, когда на них все еще ставили задние химические двигатели. Что же мог там делать такой старый корабль?

— СИГНАЛОВ НЕ БЫЛО. Я ВСЕ ВЫЗЫВАЛА И ВЫЗЫВАЛА. НА КАЖДОЙ ЧАСТОТЕ, ДО КОТОРОЙ МОГЛА ДОБРАТЬСЯ. НИЧЕГО.

— Мне хотелось пойти посмотреть, но я не отважилась выйти наружу.

— В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ТЫ БОЛЕЕ ОТЧАЯННАЯ, КАПИТАН.

— Да не отчаянная, Элис. Они меня просто выгоняют. Здесь вопрос стоит так: уходить наружу или оставаться внутри и стать такой же ненормальной, как они.

Хотела бы я, что «Леонор» вернулась сейчас. То-то они бы подскочили. Хотя нет, Марко стал бы приставать ко мне с просьбой взять ее на буксир, чтобы продать какому-нибудь антрепренеру на Титане.

А имя ты увидела или я?

— Я. А ТЫ СКАЗАЛА, ЧТО НИКОГДА О ТАКОМ НЕ СЛЫШАЛА.

— Я просмотрела все, что у нас было записано. Потом я вспомнила про корабль, о котором мне рассказывал Трикарико, — корабль, обреченный вечно блуждать по пропасти сверхпространства и никогда не приземляться.

А, вот смотри, хороший отрывок.

«Там она и слоняется, в трещине между пространством и временем, ни прошлым, ни настоящим, ни будущим. Ее двигатели заправлены, все отсеки заряжены, но ничего не жужжит и ничего не сияет.

Экипаж из пятнадцати человек садится вместе за стол трижды в каждый условный день. Пища всегда одна и та же. Они всегда ее ели, они будут есть ее вечно. Каждый измученный моряк избегает смотреть в глаза соседу, воображая, что он один страдает от этого ужасного сознания. Это сегодня начинается страшное заключение? Или они плавали так всегда? В обоих концах стола и на стенах лампы не горят. Пища холодная. Астронавт пытается зажечь трубку, но ему это не удается. Он пытался это сделать всегда, и никогда у него это не получалось. Топливо не загорается, кристалл не искрит.

Члены экипажа пытаются скрыть друг от друга свое беспокойство, они хлопают по столу и распевают веселые песни. Кто-то забыл слова, и все смеются. Он забывал слова, точно те же, вчера и позавчера и два дня назад, каждый день в течение тридцати лет. Хор становится нестройным, вялым. Экипаж прислушивается к разговору, который ведет капитан с их пассажиром, молодым Тибором, сыном владельца, на мостике. До них доносятся одно-два слова, обрывок фразы.

«…спектральные двойники…»

«…такого не может быть. Просто не может».

«…стабилизаторы. Никакой реакции».

Члены экипажа, как и все моряки, — суеверные люди. Для некоторых это их первый корабль. Им не нравится то, что приходится пересекать этот район бледного мрака и свернувшейся ртути. Им не нравится этот напряженный разговор шепотом между мастером Лэпемом и капитаном Наумом. Они боятся, что с кораблем что-то, не так. Через минуту боцмана вызовут на мостик. Ему объяснят ситуацию. Будет отдан приказ. Через одну-две минуты они выломают оборудование, чтобы встретить кризис, и все станет ясно: вопрос прикладной силы и технического ноу-хау.

Но на «Леонор Казарес» минуты больше не идут».

 

40

Херувима нигде не было видно. Они искали и звали его, пока Табита приводила системы в рабочее состояние. Они снова и снова пытались найти его, но ответа не было. Они ждали так долго, на сколько у них хватило мужества, зависнув в тени темного пиратского корабля, но все было бесполезно. Это благословение, данное шепотом, было его прощальным посланием, и ответа быть не могло.

Кстаска нашел где-то нишу для своего изворотливого хвоста, внедрился в электронику снаружи и подорвал ее всю. Он обрек «Уродливую Истину» плавать темной и мертвой сквозь пустое царство межпланетного пространства, а себя самого — кружить вместе с ней.

По общему согласию они решили не подвергаться больше опасности, ползая по корпусу корабля в поисках Кстаски. Одного трупа, подумала, но не произнесла вслух Табита, вполне достаточно. Она восстановила энергоснабжение в первичной обмотке и тронула корабль с места вперед, подальше от темного корабля-обольстителя. Легким броском они вышли из его тени, оставляя пиратское судно с ухмыляющейся на носу фигурой с вытаращенными глазами все дальше и дальше позади. Постепенно он выйдет на свою последнюю сокращающуюся орбиту, еще один безжизненный кусок металлолома, безмолвно вращающийся вокруг солнца; им было только приятно оставить его там.

Пока мозг Элис приводил себя в порядок и принимал все обычные меры для запуска, капитан и пассажиры сняли скафандры и уселись все вместе в трюме, допивая остатки чая. Марко был угрюмым, и все звуки, которые он издавал, были либо рычанием от ненависти, либо нервными, тоненькими восклицаниями — попытками ободрить и успокоить остальных. Тэл, выведенный из душевного равновесия, отказался сидеть у него на плече, и беспорядочно летал от своего ящика к динамику, а от него — к перилам прохода.

Близнецы Зодиак были безутешны.

— Публика приходила смотреть только на нее, — сказала Саския, — а вовсе не нас с нашими слабыми трюками и песенками. Она… Кстаска… Она была следующим поколением человечества. Она могла летать. Она могла дышать в вакууме. Она могла… она…

Саския замолчала и спрятала лицо на плече у брата.

Марко прочистил горло, сел, наклонившись вперед, сжав руки и положив локти на колени.

— Может быть, кто-то должен сказать несколько слов, — с беспокойством предложил он. — Капитан, э-э-э, я думаю, это должна быть ты.

— Для Абраксаса? — сказала Табита. — Нет.

Она села рядом с ним на сундук, подняв плечи и сжав коленями руки. Поискала глазами серебристо-серый дорожный гроб. Кто-то уже снова накрыл его.

— У него… у нее была семья? — спросила Табита.

Близнецы покачали головами.

— У них нет семей, — сказал Могул.

Марко обнял Табиту.

— Не вини себя, — сказал он.

Она сердито взглянула на него, готовая сбросить его руку, но не сбросила.

Так они и оставили эту тему.

Тэл уселся на обвисшем коконе Кстаски и принялся скорбно чистить перья. Потом он завел грустное, вибрирующее скрипичное соло — сплошные слезливо-сентиментальные терции в миноре и вибрато. Люди содрогнулись, но в этот раз никто не решился остановить его.

Тем не менее, описав их настроение, птица весьма эффективно положила ему конец. Табита поднялась, вдруг осознав, каким застойным становится воздух. Марко, почувствовав, что она собирается встать, освободил ее из своих объятий утешителя и хлопнул в ладоши.

— О'кей, ребята, давайте продолжим наше турне.

На борту «Элис Лиддел» было над чем поработать: заменить цепи, заменить прерыватели, провести тестирование.

— Как все выглядит, Элис?

— ВЫЖИВЕТ.

Табита невольно улыбнулась слабой, кривой улыбкой:

— Ты можешь сказать — ты что-нибудь потеряла?

— ПОХОЖЕ, ВСЕ НА МЕСТЕ. КАПИТАН, ДАЖЕ НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ, О КОТОРЫХ Я ГОДАМИ НЕ ВСПОМИНАЛА. И, ПО-МОЕМУ, ВСЕ ТВОИ РАССКАЗЫ. ПОЖАЛУЙСТА, РАССКАЖИ МНЕ ЕЩЕ КАКИЕ-НИБУДЬ ИСТОРИИ, ТОЛЬКО ПОСКОРЕЕ.

— Как только смогу, Элис, обещаю тебе. Как только мы получим деньги, мы ненадолго отправимся отдохнуть и сделаем тебе хороший капитальный ремонт.

Про себя она сомневалась, что им светит покой, но не было смысла тревожить Элис. Их загнали в совершенно необитаемый регион, очень далеко от ближайшей планеты. Это был не тот район, где можно хромать на импульсной энергии и рассчитывать на помощь.

Им нужно было совершить прыжок.

— Скажи нам, что нужно сделать прямо сейчас, и мы этим займемся, — сказала Табита.

Появилось сообщение.

«ДЕФЕКТ КРИСТАЛЛА ОСЕВОГО ЗАПОРА. ВЕРОЯТНОСТЬ АВАРИИ — 96.66%».

Господи Иисусе.

— ХЕРУВИМА СЕЙЧАС НЕТ С НАМИ, ДА, КАПИТАН?

— Нет, Элис, — Табита похлопала по считывающему устройству. — Держи кулаки.

Казалось, что фатализм имеет смысл в блеске физического и эмоционального истощения. А обвинения и конфликты уже никакого значения не имели. Табита уже прошла через них и пришла к хрупкому, уязвимому покою, воцарившемуся, когда все занялись тестированием цепей и предохранителей.

Как только снова включились автономные цепи, Табита вытащила грузовых роботов, чтобы помочь собрать мешавшие вещи. Коренастые, крепкие и твердо стоящие на своих коротких ножках, они трудились над наваленным багажом, их круглые головы поворачивались, когда они щелчками передавали друг другу информацию. С редкой мягкостью они поднимали в воздух ящики с барабанами и голо-блоки и шли вверх по стенам, чтобы разместить их в боковом проходе. Табита засекла на экране одного из них, взявшегося за серый цилиндр с бренными останками фраска Гектора.

— Нет, — вызвала она робота. — Отмена команды. Это не надо.

Могул легко скользнул вниз по проходу, чтобы взять груз у робота. Он помахал ей в камеру.

— ОН У МЕНЯ, — сказал он.

В его улыбке не было ничего сексуального или зловещего. Между ними возник какой-то странный альянс. Они больше не были просто жертвой и преступниками. Они были замешаны в этом все вместе.

И однако, сколько бы они ей ни заплатили, все это того не стоило. Какой бы монотонной и одинокой ни была повседневная жизнь, у нее было множество преимуществ перед насилием и внезапной смертью.

В следующий раз, взглянув на монитор, Табита увидела, как робот катит прочь тарелку Кстаски.

— Отмена команды, — снова вызвала она. — Это тоже не надо.

Саския протиснулась в кабину из смотрового отверстия в по толке прохода со сгоревшим обломком контактного датчика. Она села в кресло второго пилота, теребя обломок между тонкими белыми пальцами.

— Она для тебя много значила, да? — спросила Табита.

Саския кивнула. Она сидела скрестив ноги и запустив пальцы в волосы:

— Ты не должна была говорить про нее все эти вещи.

Табита застыла:

— Она же убежала! Что я должна была думать?

— Они неплохие люди, — энергично сказала Саския. Ее слова прозвучали так, словно она много раз говорила это раньше. — У них свои идеи. Они хотели быть сами по себе, они и ушли сами по себе, что в этом плохого?

Защищаясь, она выставила вперед длинный подбородок.

— Кто это? — спросила Табита, занятая графическим изображением на экране, где разрушения отмечались красными вспышками.

— Серафимы!

В голосе Саскии звучала настоящая боль.

Табита повернулась в кресле, Саския поднималась со своего места, протягивая руку к петле на потолке:

— Я тебе здесь не нужна. Я пойду.

— Нет, все в порядке, извини. Я просто… — Табита устало махнула рукой в сторону пульта.

Саския взглянула на смятый черный обломок в своей руке.

— От меня никакой пользы, — сказала она.

Табита жестом указала на монитор:

— Иди помоги своему брату, — предложила она. И тут же поняла, что зря сказала это.

Саския бросила на нее взгляд, открыто недовольный.

Раздраженная, Табита вскинула руку.

— То вы сидите, обнявшись и свернувшись калачиком, а в следующий момент…

— Я стараюсь! — сказала Саския срывающимся от возбуждения голосом. В тот момент она истово верила, что это так. — Кстаска… — я знаю, ты не можешь их понять, даже мы не можем этого сделать, во всяком случае, не совсем; но иногда можно было посмотреть на нее и понять, о чем она думает, что чувствует, и ты думала — вот она далеко от дома и участвует в паршивом цирковом номере, но в ее глазах было это… — Беспечно стоя в проходе между креслами, Саския выпрямилась, подняв голову и расправив плечи. — И ты думала, хотела бы я так уметь, быть такой, как она.

У них красивые плечи, подумала Табита, совершенно не следившая за ее речью. У нее возник внезапный порыв встать и обнять Саскию, обвить эти плечи руками, но она была вовсе не уверена, что это хорошая мысль. Однако из-за этого возникла странная, неловкая пауза, и Табита почувствовала, что ей надо что-то предложить, хотя бы просто для того, чтобы что-то сказать:

— Так что же она сделала? — спросила она.

Саския уставилась на нее так, словно Табита спросила, кто такие капеллийцы или кто построил Изобилие:

— Она спасла нас!

Табита чувствовала себя все более неловко. Она показала большим пальцем на далекий пиратский корабль:

— Ты имеешь в виду, сейчас?

— Нет! Нас! Могула и меня!

— От чего?

Теперь вид у Саскии стал озадаченный:

— Из Абраксаса!

— Вы из Абраксаса?

— Они создали нас! Я же тебе говорила. А Кстаска вытащила нас оттуда. Она посадила нас на корабль и увезла, и мы больше не вернулись. А потом и она уже не могла вернуться. — В голосе Саскии снова зазвучала скорбь. Она опустила глаза, снова глядя на испорченный прибор у нее в руках. — Что с этим делать?

Табита не знала, что сказать. Она смотрела на печальную фигурку, на контуры разрушений, аккумуляторы, которые терпеливо листал перед ней дисплей.

— Там есть еще, — сказала она, — в… в…

Появилось изображение осевого запора, кристалл вспыхивал и вспыхивал красным светом. Все, над чем так трудился Кстаска, пошло насмарку.

— Я пойду и принесу их, — сказала Табита. — Через минуту.

Но Саския уже ушла назад в трюм.

Табита вздохнула, нахмурилась и сосредоточилась.

Слева от нее огни стали зелеными. Табита посмотрела на монитор и увидела еще одного робота, выходившего из сервисного туннеля, ведущего к двигателям, в его манипуляторах тускло поблескивал сварочный лазер. Он вспышкой послал добро и отчет по линии и надежно закрыл за собой люк туннеля, прежде чем проковылять прочь, чтобы вернуть оборудование, выданное ему со склада.

Можно было бы кое-что сказать в пользу механических товарищей. Ни тебе полосатых перьев, ни сексуальных трудностей, ни внезапной смерти.

Шли условные часы.

Табита вынуждена была признать, что из них получилась хорошая команда. Теперь, когда темперамент сдерживался страхом и утратой, они работали вместе с дисциплинированностью, выработанной акробатикой и показыванием фокусов. Вернулась жизнерадостность; они насвистывали и пели отрывки из песен. Табита стала подумывать, что могла бы почти примириться с ними в тех аспектах, где она могла им доверять. За исключением всех этих басен про фраска.

Табита включила коммуникатор.

— О'кей, ребята. Надевайте скафандры, складывайте все и закрепитесь. Посадите Тэла в ящик. У нас опять работает привод.

Приветственные крики, свист, аплодисменты.

— ЭТО ИСПЫТАНИЕ? — спросил Марко. Тэл хлопал крыльями у него на запястье, больше похожий на ястреба, чем на попугая.

— Если он не работает, значит, испытание. Если работает, то мы будем в пути через пять минут условно.

— Пять минут, — повторила Табита и отключила связь.

Теперь она осталась наедине с Элис, как и сотни раз до того, готовая заботливо вести корабль через новое нарушение законов физики. Компьютер переварил все необходимые данные и вновь разработал маршрут. На экране и считывающем устройстве поток цифр замерзал, складываясь в тайные комбинации, которым предстояло открыть тройной замок измерений.

— Поехали, Элис.

Табита переключила основные механизмы на малые обороты и врубила капеллийский привод. Она почувствовала, как он зажужжал. Она чувствовала это жужжание в своих костях, в тканях корабля.

Снаружи свет звезд таял и превращался в звук деревянных музыкальных инструментов. Внутри с панелей палубы и стен поднималась знакомая сумеречная дымка перехода.

Табита поняла, что задержала дыхание. Она выдохнула воздух — глубоким, тяжелым вздохом.

Корабль раскачивался, шатаясь из стороны в сторону. Машинально Табита потянулась, чтобы скорректировать его.

Она прислушивалась, ожидая услышать стук, знакомое неровное постукивание.

Стука не было.

Был жалобный вой.

Табита нахмурилась.

Они прыгнули.

Их обволокло рыхлым пухом сверхпространства. Время и пространство прекратили свое существование.

Вой не прекратился.

— Что это, Элис?

— ПОИСК.

От воя заныли зубы.

Корабль вибрировал, все чаще и быстрее, заставляя стучать зубы Табиты.

— Элис!

Табита зажала рот. И по-прежнему ощущала, как вибрируют ее зубы за губами.

— КРИСТАЛЛ ОСЕВОГО ЗАПОРА.

Корабль кричал.

— АВАРИЯ.

Табита выругалась.

— АВАРИЙНЫЙ СТОП, — отбивала она. — АВАРИЙНЫЙ СТОП. АВАРИЙНЫЙ СТОП.

Крик поднялся на октаву вверх.

Раздался громкий удар.

— О, ЧЕРТ…

Они снова были в космосе, по экранам потоком лились звезды галактики, тошнотворно кружась вокруг ветрового стекла. Они, крутясь, падали вниз.

Табита одной рукой врубила двигатели, другой привела в действие приборы автоматической коррекции.

Элис рывком вышла из вращения и начала дрожать.

Табите стало очень холодно. Ее память немедленно подала в мозг все ее знания на случай аварийных ситуаций — смятением отработанных рефлексов и трезвых советов. Нажимая кнопки, стуча по клавишам, она пыталась выжать хоть что-нибудь осмысленное из всего этого сумбура. Она снова услышала жалобный крик. На сей раз кричала она сама.

— Элис, пожалуйста, пожалуйста, не надо…

Элис все еще дрожала. Элис падала вниз. Она искала ближайший колодец гравитации и собиралась спускаться в него.

Запутавшись в стремительных потоках данных в наушниках, на экранах и считывающих устройствах, задавая вопросы пальцами и глазами получая ответы, Табита в этот момент не могла бы отделить себя от корабля. Компьютеры, реле, весь замысловатый строй кнопок, клавиш и переключателей расстилался перед ней, и все это было продолжением ее собственной нервной системы. Поверьте мне, если бы корабль мог лететь только силой воли Табиты, он бы поднялся и проделал весь путь до Титана.

Корабль падал.

На секунду оторвавшись от панели управления и бросив взгляд в ветровое стекло, Табита испуганно вскрикнула.

Навстречу ей неслось что-то огромное и зеленое.

«Уродливая Истина».

Нет. Нечто, гораздо большее по размеру, гораздо более опасное. Нечто такое, что нельзя отключить, с помощью Херувима или без нее.

Табита закричала в коммуникатор.

— Я не могу удержать ее! Мы ударимся и ударимся сильно!

Космоса больше не было.

Кабина вся наполнилась зеленым сиянием.

«Элис Лиддел» упала с неба.

Под ней утренние зори на сотню километров выплеснули горизонтальные языки туманного пламени.

Она упала сквозь пламя.

Под ним солнечный свет затмевали жирные, зеленовато-желтые облака.

Она упала сквозь облака, шипевшие вокруг ее изуродованного корпуса, как кипящая вода. Она упала в туман, взметнув пыль, снова ослепившую ее сканеры и жевавшую ее антенны.

Под ним, в красной темноте, играли зловещие молнии. В их неровном свете Табита увидела раскинувшиеся сердитые горы, выбрасывавшие языки ядовитого дыма в туманный воздух. У подножия гор, как заляпанная и смятая бумага, лежали потрескавшиеся сухие и желтые скалистые равнины.

Элис пронеслась мимо гор.

За ними бессмысленно билось о скалы густое, разбухшее море. С поверхности моря к кораблю, пробивавшемуся сквозь тяжелый воздух, спиралями поднимались огромные ленивые струи ядовитого пара.

Внутри корабля жара была настоящей пыткой. Разъяренное небо сжимало их. Иллюминаторы трещали, обшивка корпуса стонала. Близнецы сжали друг друга в объятиях. Все смотрели друг на друга сквозь стекла масок своих костюмов с ужасом, так широко раскрыв глаза, словно хотели вобрать в себя все, прежде чем придет смерть и тьма поглотит их навеки.

Элис вихрем пронеслась над морем.

За морем была земля; такой земли никто из них никогда еще не видел. Это был растительный ад. Она кипела от лесов; она бурлила от джунглей.

Манили к себе зубчатые голубые верхушки деревьев.

Потрескивая от жуткого огня, «Элис Лиддел» врезалась в лес.

Деревья, если их вообще можно было так назвать, разлетались впереди нее, как подкошенные. Она оставляла за собой длинные тракты древесных губок. Она как серпом срезала гибкие рощицы светящихся спагетти. Позади нее поднимался грязный дым, сгущая насыщенный влагой воздух.

Ветки бешено бились в ветровое стекло, отрывали от корпуса сканеры. Табита уже ничего не видела. Она что-то пронзительно кричала, кричала вместе с кораблем, взвывшим, когда они ударились о землю.

Корабль занесло и повернуло в мягкой сочной растительности, вспенив все, что находилось под ним. По покалеченному корпусу дождем брызнул сок. Вокруг раздавались вопли ярости и панический визг.

А потом все было кончено.

Растительный мерцающий свет сомкнулся над загубленным кораблем. Страшная жара усилилась вдвойне. Зеленовато-желтый пар извилистыми струйками просачивался сквозь трещины в плексигласе и изорванную сталь.

Все было кончено. «Элис Лиддел» была повержена.

Повержена в грязь, в джунглях, на Венере.