Три овдовевшие сестры хранили фамильные ценности конца XVIII века в жестяной коробке под рассыпчатым английским печеньем из магазина «Фортнум и Мейсонс» на Пикадилли, куда их покойные мужья захаживали перед войной.
Сестры жили в особняке, укрывшемся в тени каштанов, в южном пригороде Потсдама, неподалеку от зоопарка. В одной из комнат был расквартирован немецкий офицер Гельмут Буттлицер, большой англофил. Обитатели дома ели часто и вкусно. На ужин подавали жаркое из кролика, или суп из кролика, или гуляш из кролика. Дело в том, что в саду сестры соорудили загон для ушастых зверушек, так что свежая крольчатина была всегда под боком.
Интерес ко всему английскому однажды подтолкнул Буттлицера открыть жестяную коробку. С вежливой улыбкой он разжевал заплесневелое печенье, а потом в его руках оказались браслет Марии Антуанетты, и жемчужное ожерелье мадам де Сталь, и золотые часы на цепочке времен Людовика XVI, и золотые шпильки для волос мадам Дешпиль, и шарлоттенбургская брошка Амедеи Розенфельд, и книжная закладка из эбенового дерева с бабочкой из финифти, тончайшей, надо сказать, работы закладка, некогда отмечавшая особенно витиеватый пассаж в Талмуде раввина Никодемуса Заббена. С появлением каждого нового предмета улыбка Буттлицера делалась все шире и шире. Сестры гордились своим историческим наследством, этим вещественным доказательством умения их предков ссужать деньги европейской знати. Они заговорили наперебой, не сомневаясь, что такой сведущий человек, как господин Буттлицер, по достоинству оценит эти раритеты. Пока они, краснея и бледнея, обсуждали возможный смысл витиеватого пассажа в Талмуде, Буттлицер, не торопясь, завернул ценные предметы в столовые салфетки, спрятал их во внутренний карман, застегнул мундир на все пуговицы и погладил себя по груди, ощущая под сердцем приятную упругость.
После ужина Буттлицер вышел в тенистый сад. Через доходящее до пола двустворчатое окно он видел, как сестры молча глядят друг на друга, сжимая в побелевших пальцах чашечки с кофе. Он перевел взгляд на кишащий кроликами загон: ушастые прыгали, ели, испражнялись, совокуплялись, прятались по норам. Пока Буттлицер в задумчивости слушал недовольный рев голодных львов из Потсдамского зоопарка, на него напал неизвестный – мужчине захотелось приготовить пирог из крольчатины, и он полез через забор за мясной начинкой. Пирог пирогом, но от исторических сувениров незваный гость тоже не отказался.
Ничего не понимающий в предметах роскоши вор-любитель поспешил сбыть краденое по частям – жемчужины, бриллианты, финифть, кусочки эбенового дерева, золото высшей пробы. Зубцы и колесики из выпотрошенных часов, раскуроченные кольца и разъятые на мелкие звенья цепочки, сломанные шпильки и изуродованная филигрань – весь этот золотой лом, сделавший уникальные предметы неузнаваемыми, попал в руки плавильных мастеров, отца и сына, чья профессия, между прочим, состоит в том, чтобы изменять предметы до неузнаваемости. Из плавильной печи на свет вышел золотой слиток (инвентарный номер HUI 707). Вместе с другими слитками он оказался на заднем сиденье разбившегося «Мерседеса». Шеф местной полиции Артуро Гаэтано и сержант американской армии Уильям Белл обнаружили машину неподалеку от Больцано – в последнее время он пытается завоевать репутацию города, умеющего готовить настоящие спагетти для приезжих, раз уж неспособен делать это для своих.
После того как грабитель скрылся за забором, Буттлицер привел себя в порядок и вернулся в дом, где сестры смазали его рану на голове сливочным маслом. Между ними не было произнесено ни одного слова. Буттлицер выпил свой кофе и, откланявшись, поднялся в спальню. Утром под предлогом, будто мрачный сад сестер нагоняет на него тоску, он благоразумно попросил начальство о предоставлении ему другой казенной квартиры. Ему подыскали новое жилье еще ближе к зоопарку, так что теперь голодные львы ревут, можно сказать, ему в уши.