День в Долине Теней выдался прекрасным, но солнце уже опускалось в глубокий лес, которым поросли окружавшие ее холмы. Длинные лучи света пробивались сквозь листву, золотя листья папоротников и зажигая терновник и кусты куманики, укрывавшие рухнувшие стволы павших лесных великанов.

Медленной и терпеливой тенью Шторм Среброрукая пересекла прогалину, стараясь производить как можно меньше шума. Она рассчитывала оказаться здесь значительно раньше, но необходимость оставаться незамеченной и не оставлять следов оказалась важнее. Шторм набросила плащ волшебника на голову, чтобы скрыть свои приметные волосы и превратиться в неизвестную фигуру в капюшоне.

Дважды она припадала к земле, чтобы неподвижно застыть, когда местные жители проходили мимо с луками наготове, следуя звериными тропами в поисках добычи. Их луки были предназначены скорее для того, чтобы удержать медведей или других хищников, чем для охоты, но всегда встречались такие, кто сначала спускал тетиву, и только потом смотрел, в кого он попал.

Прошли годы с тех пор, как Шторм была Бардом Долины Теней не только в легендах, но и на деле; она уже давно не возделывала свою землю и не давала приют арфистам. Жители Долины считали ее призраком, оборотнем или даже проклятыми останками — напоминанием о Волшебной Чуме — и вполне могли попробовать пронзить ее стрелой или спустить собак.

И годы прошли с тех пор, когда подобная жестокость могла стать для нее лишь мимолетной неприятностью. Вместо необузданной силы в ней становилось все больше горькой мудрости. И большую часть времени она оставалась в одиночестве, хотя это беспокоило Шторм все меньше и меньше.

Дорога от прогалины сквозь тесно растущие деревья, по вздымающимся камням, к тому месту, где из-за деревьев виднелся каменный утес, поросший мхом и сочащийся влагой, была короткой. В утесе зияли трещины и щели, некоторые были неожиданно велики. Две были достаточно широкими, чтобы случайный наблюдатель посчитал их «пещерами».

Одна, как знала Шторм, была на самом деле небольшой нишей, в глубину не больше роста низкого человека. Вторая была ее целью.

Или станет ее целью, после того как Шторм обойдет последнее дерево, чтобы оглянуться и прислушаться — достаточно долго, чтобы убедиться, что за ней никто не следит.

Шторм неподвижно застыла, когда слабый ветерок пробежал по листве вокруг, пока птицы снова не запели и не продолжили беззаботно порхать с ветки на ветку. Тогда  решила, что у нее на хвосте никого нет. Шторм сбросила плащ к носкам своих неприметных старых сапог, стряхнула с себя свою мантию, развязала жилет под ней и сняла его, снова надела плащ, а поверх него остальную одежду — и отправилась прямо к упомянутой пещере.

У входа она остановилась, осторожно поставила левую ногу на небольшой выступ высотой по голень с одной стороны неровного зева пещеры, и оттолкнулась от него, прыгая в темноту, чтобы наверняка не задеть ни один из камней у входа.

В результате механизм с копьем на пружине остался неподвижным, пока она проползла под ним, вместо того, чтобы проткнуть ее тело длинной стальной рогатиной.

Несколько человеческих черепов — целую жизнь назад она помогла их собрать — украшали узкую, неровную поверхность углубления, в котором она оказалась. Просто предупреждение.

Шторм прошла мимо, к настоящему стражу пещеры, надеясь, что его магия не разложилась до такой степени, чтобы убить ее.

Эту магию давным-давно сплели маги-арфисты, включая Эльминстера — волшебное поле, которое должно было держать посторонних подальше от этого тайного укрытия в лесу. Волшебная Чума превратила поле в бурлящий хаос, заставляющий живые тела содрогаться и пугающий любого, кто к нему прикасался, но поле было предназначено для того, чтобы пугать, а не убивать. Если оно все еще работало, как задумано, и не превратилось в нечто худшее.

Сначала Шторм почувствовала мучительный жар, заставивший ее задыхаться и промокнуть от пота, сделав всего лишь пару шагов. Она опустила веки, чтобы глазные яблоки не сварились вкрутую, втянула воздух сквозь сжатые зубы, и упрямо двинулась вперед.

Вперед, где инферно усилилось, ее одежда зашипела, когда вся влага из нее мгновенно испарилась, прямо — на полушаге — в леденящий холод, мороз, заморозивший пот на ее коже и заставивший Шторм беспомощно дрожать. Холод, опаливший ноздри и легкие, пронзивший ее, будто тысячи иголок — когда-то, много лет назад, Шторм почти умерла от сотен стальных игл, и знала, на что похоже это чувство — а затем сменившийся другой частью волшебной печати, преградой, которую она ненавидела больше всего.

В воздухе вокруг нее вдруг появились рты, распахнутые пасти — Шторм даже не потрудилась поднять веки, чтобы увидеть их — слепые, похожие на угрей щупальца, которые видели ее даже без глаз. Черви, заканчивающиеся пастью с огромными клыками, бросились на нее, будто змеи, впиваясь и кусая, пока она спешила вперед, пытаясь преодолеть их, не потеряв слишком много крови. Пасти шипели и рычали, или влажно чавкали у нее над ухом, когда с них капала ее кровь... а Шторм наконец добралась до того, что ожидала найти — тяжелой каменной цепи, лязгнувшей на камнях у ее ног.

На земле лежали разомкнутые кандалы. Она подбросила их ногой и подхватила, вцепившись в эту цепь, и держалась за нее, пробираясь вперед, несмотря на все яростные укусы.

Затем кусающиеся пасти и их рычание остались позади, а воздух вокруг начал шипеть и трещать, когда маленькие молнии начали ударять в Шторм, изломанными вилками пронзая ее кожу, заставляя мышцы содрогаться в своей хватке, спазматически сокращаясь, пока Шторм шла вперед.

После этой муки последовала новая, кошмар из полупрозрачных, сумрачных колец, которые опутали Шторм, сжимаясь, как будто призрачные — и все же материальные — змеи огромных размеров. Эти узлы всегда, как бы она не защищалась, обхватывали ее горло и начинали душить, пока она не сгибалась почти вдвое, неспособная сделать даже вдох, волоча себя через сгущающуюся дымку — чтобы освободиться, выпрямиться и попасть в последнюю пытку невидимых копий, бьющих в глаза, твердых осколков воздуха, целивших только по глазам, рту и горлу... чтобы наконец отпустить ее, позволив пошатывающейся Шторм пройти вперед, сплюнув кровь из своего многократно уколотого языка, чтобы восстановить дыхание и равновесие в расширяющемся проходе.

Одинокая и почти слепая в окружающей темноте — единственным источником света было слабое мерцание волшебного поля позади нее — Шторм вздохнула, потянулась, часто задышала, пытаясь перестать дрожать, пока она срывала с себя мантию и жилет, чтобы снова снять с себя плащ боевого мага и туго обернуть его вокруг кандалов, чтобы те не звенели.

Спустя, казалось, очень долгое время, тело снова стало ей подчиняться. Не потрудившись опять одеться, Шторм подхватила одежду, магию, которую взяла с собой, и замотанные в плащ кандалы, и отправилась в долгий путь в сгущающейся темноте по каменному полу огромной пещеры, пока впереди не засиял слабый свет.

Она зашагала к нему, и свет превратился в несколько слабых огоньков внизу, рядом друг с другом. Вместе с тем поверхность у нее под ногами приобрела слабый уклон вниз, и негромкое эхо шагов изменилось. По его звучанию можно было понять, что потолок пещеры опускается, нависая над ней, проход сужается, опускается и воздух становится влажным.

И начинает вонять. Не запахом разложения, земли или камня, но мускусной вонью немытого и грязного тела.

Затем Шторм наконец достигла источника света и вони.

Ее сестра Алассра, бывшая королева Агларонда, пользовавшаяся славой безумной королевы-ведьмы, убийцы Красных Волшебников, Симбул — сидела в одиночестве, грязная и голая, опустив ноги в пруд. Пруд питался водой из десятков стекающих по стенам пещеры ручейков.

По-прежнему стройная под грязью, по-прежнему среброволосая, Алассра выглядела роскошной, хорошо сохранившейся женщиной лет сорока — и при внимательном изучении казалась полностью сумасшедшей развалиной.

Беззвучно бормоча и пуская слюну, она раскачивалась вперед и назад, взгляд был диким, но не видел ничего.

Из воды рядом с ней поднималась тяжелая, длинная цепь, которая, как знала Шторм, заканчивалась кандалами на лодыжке сестры. Эту цепь выковали дварфы, а Эльминстер и все сестры Аласстры, способные на достаточно сильную магию, наложили на нее чары. Звенья цепи содержали кровь Алассры и были закалены ее серебряным огнем, освободившимся из порезов, которые они осторожно ей нанесли. Цепь звала Алассру, где бы та не находилась — шепот, который та могла игнорировать, будучи в здравом уме, но когда ее рассудок отказывал, шепот медленно, но неизбежно призывал ее. Она легко могла снять оковы, но не хотела этого; это был единственное утешение и единственный товарищ, которого желала Алассра. Когда ее рассудок лежал в руинах, цепь позволяла ей не чувствовать себя одинокой и никому не нужной, пока она касалась Алассры.

Как сейчас.

Выходит, Симбул не умирала и никто на нее не нападал. Просто ее рассудок... был в худшем состоянии, чем когда-либо прежде.

Шторм положила на землю волшебные вещи и свою одежду, сверху положила сверток с кандалами и аккуратно развернула его, чтобы те не выдали себя звоном, оставила их лежать, а сама набросила на себя магический плащ и подошла к сестре, обнимая ее.

Симбул застыла от неожиданности, затем издала вздох удовольствия, когда ее кожи коснулся плащ.

Тело Алассры стало поглощать магию, и плащ засиял — такой же зловещей синевой, какой светился небесный огонь Волшебной Чумы. Алассра отчаянно вцепилась в него, будто голодающий в краюху хлеба.

Ее вздох стали стонами удовольствия, а затем — облегченным всхлипыванием, когда она обхватила Шторм руками и поцеловала сестру с пугающим голодом.

— Эл! — воскликнула она грубым голосом, которым давно не пользовалась. — Эл?

— Сестра, — мягко сказала Шторм между поцелуями. — Это я. Эфина.

— Эшина, — прошипела Симбул одновременно благодарно и разочаровано, расслабившись, когда рассудок окончательно к ней вернулся. Дикий огонь в ее глазах угас, и она встретилась взглядом со Шторм. Они лежали нос к носу на мокрых камнях.

Затем Алассра поморщилась.

— Фу! От меня несет!

И она бросилась в воду, потащив Шторм за собой.

Пруд оказался до последней капли именно таким холодным, как ожидала Шторм. Она немедленно окоченела. И видимо, будет мерзнуть целый день, благодаря промокшим бриджам и сапогам, но об этом можно будет позаботиться потом.

Прямо сейчас же Алассра кричала от радости в мерцающей воде, пока последние остатки плаща растворялись, впитываясь в нее и рассыпаясь в прах.

— Ты принесла мыло? Или одну из этих новых ароматных смесей из Сембии?

Шторм скорчила рожу.

— Разве я похожа на человека, который хочет пахнуть, как целый воз тропических цветов, раздавленных и перемешанных с содержимым чьего-то винного погреба?

— Ты, — счастливо сказала ее сестра, — похожа на человека, который может стряхнуть с себя все лишнее и беззаботно получать от жизни то, чего желает — и не обращать внимания ни на что другое.

Она взмахнула руками и поплыла, погрузившись в воду по шею.

— Спасибо тебе, Шторм. Спасибо, что вернула меня... на какое-то время. Так что происходит в большом мире снаружи этого схрона? Чем ты занимаешься? И где сейчас Эл — какая глупость взбрела ему в голову на этот раз?

— Лезет в дела Кормира, как обычно, — ответила Шторм. — Он прислал меня, потому что хочет оставить все веселье себе.

— Как всегда, ха, — сказала своду пещеры Алассра. — Он и меня постоянно пытается держать подальше от лучших моментов. За все эти годы я могла бы убить втрое больше красных магов, если бы он не...

— Алассра, — отозвалась Шторм с притворной серьезностью, вылезая из воды и съежившись от холода, который она почувствовала, когда струйки побежали по ее телу, стекая обратно в пруд. — С тех пор, как ты начала защищать Агларонд, ты не могла оставить в живых две трети красных волшебников, насколько любой из нас может судить. Ты просто не могла убивать втрое больше тэянцев. Поверь мне.

— О? — широко улыбнулась Алассра. — Так зачем начинать сейчас, спустя все эти годы? Расскажи мне еще новости. Не про Эла — ты ему, конечно, помогаешь, — но про Королевства в целом. Свергали каких-нибудь королей? Драконы рушили города? Разгневанные архимаги уничтожали целые королевства во время поединка?

— Ох, все перечисленное, — хмыкнула Шторм, проводя ладонями по своим длинным серебристым волосам, чтобы выжать из них воду. Она бросила взгляд на кандалы и другие волшебные предметы, которые принесла с собой. — С чего начать?

— С Тэя, конечно, — тут же ответила сестра. — Мне всегда интересно узнать, какие беды пали на тэянцев в последнее время. Что, аталант со парсетпер я... что за кадалаш, ах...

Их взгляды встретились, и в глаза Симбул вернулась дикость. И мгновенное отчаяние, почти мольба, за мгновение до того, как они закатились. Затем веки Алассры наполовину опустились, как будто она хотела спать.

— С-сестра, — смогла проговорить она последнюю отчаянную просьбу.

Шторм снова мрачно погрузилась в пруд и потянулась к сестре. Алассра начала скользить на дно, пуская пузыри изо рта.

Долго это не продлилось.

Прокляни его все Мистра.

Шторм вытащила свою слабо бьющуюся сестру — которая начала лаять, как собака — из воды достаточно далеко, чтобы вернуться в пруд на достаточную глубину, чтоб утонуть, можно было лишь с помощью осознанного усилия. А Алассра сейчас была далека от любых действий, которые можно было назвать особенными.

Затем Шторм на четвереньках вернулась к своей одежде и кандалам, из ее промокших штанов и сапог стекала вода, образуя на поверхности пещеры лужицы, быстро стекавшие по наклонным камням под ее коленями.

Шторм приковала сестру за запястья к кольцу в стене, задрав ей руки над головой. Затем вернула ее в воду — но если ничто не вырвет Алассре руки из суставов, длина оков заставит ее постоянно держать лицо над водой.

Это дало Шторм достаточно времени, чтобы собрать для большого костра дрова и камни, которыми можно будет его обложить для тепла, чтобы обсушиться с сестрой.

Промокшая, с охапкой хвороста в руках, она мрачно опустила голову и снова стала возвращаться через защитное поле.

Конечно, Шторм не рассчитывала, что плащ надолго вернет Алассре рассудок — чары на нем были относительно слабыми, в конце концов — но его действие продлилось куда меньше, чем она ожидала.

А это было плохо. Шторм не взяла с собой все эти многочисленные магические безделушки.

Хах. Эльминстеру лучше бы вернуть побольше зачарованных вещей из королевского дворца или из рук лордов, прибывающих на Совет, если он хочет снова увидеть свою возлюбленную здоровой.

Как только прекратится первоначальное бешенство сестры, ярость, всегда сопровождавшая ее возращение к невменяемости — а кто не стал бы вопить и пинаться, зная, что возвращается к такому? — с ней все будет в порядке. Цепляясь за жизнь, она способна драться, как тигр. Цепь на лодыжках не предназначалась для того, чтобы не позволить Алассре утонуть — только для того, чтобы удержать ее в пещере. Симбул бы поглотила защитную печать на пути наружу.

Даже здесь, в отдалении от печати, сестра неосознанно тянулась к ней и понемногу высасывала ее силу, чтобы поддерживать в себе жизнь. Вода у Симбул была, а пища ей не требовалась до тех пор, пока она могла питаться этой далекой магией.

Но если Алассра выйдет наружу, в густые леса, окружавшие Долины и укрывавшие большую часть земель между Сембией и Лунным морем, она станет всего лишь еще одним крадущимся зверем, ждущим стрел напуганных охотников. Или клыков и когтей других, более крупных зверей.

Это были кандалы дозорных, недавно откованные в Кормире и украденные из Долины. Им не нужны были ключи — кандалы запирались и открывались нажатием на сложные запоры на обоих наручниках сразу, что было просто сделать любому, кроме того, на ком они были надеты. Конечно, если они были надеты не на существо, способное менять свое тело, и не на существо со щупальцами...

Но Алассра всегда ненавидела малогрим и доппельгангеров, и любых тварей со щупальцами; вряд ли она использует любую магию, которая поможет ей приобрести такие черты, даже если каким-то образом снова придет в себя достаточно, чтобы использовать любую магию.

Эти мысли увели Шторм обратно, через испытания поля — в этот раз она заметила, насколько слабее они стали — в лес, где наступила ночь, принесшая с собой тьму, которая была поистине глубокой, пока облака не разошлись и не засияла луна.

И тогда небольшие пляшущие оранжевые огоньки справа от нее стали намного заметнее. Шторм не видела сам костер, только блики, которые он отбрасывал на листья ближайших деревьев; лагерь в одной из лощин на краю Долины Теней, где часто проводили ночи странники, которым не хватало монет на постоялый двор или не желавшие, чтобы их видели ночующими в Долине.

Они могли просто проходить мимо, а могли быть проблемой. А значит, Шторм не могла их проигнорировать.

Так тихо, как только умела — что было очень медленно при таком слабом освещении — Шторм подкралась ближе к огню.

В лощине, где горел костер, оказались восемь хорошо вооруженных, сурового вида искателей приключений. Трое спали, завернувшись в свои плащи; двое стояли на часах, прижавшись спиной к деревьям; еще трое о чем-то переговаривались, засыпая костер копьями земли. По этому разговору Шторм поняла, что они были проблемой.

— Холм Арфистов, — говорил один. — В Долине трое разных людей утверждают, что он должен быть где-то там, если он вообще существует.

— Я слышал, он живет на ферме Шторм — с ней и с кучей призраков и со всем таким, — добавил другой.

— Нет, — сказал последний из трех. — Ульт и я были там вчера. В этом году там не собирали урожай, а сад остался заросшим и неухоженным. Дом стоит открытым и пустым. В Долине говорят, что леди Шторм приходит из леса, когда пожелает — сейчас это, может, два раза в год, не больше — и никто не знает, почему и зачем она появляется. Никогда не остается больше, чем на одну ночь, кажется, держится в стороне от фермы, затем снова исчезает в лесу.

— Они все сумасшедшие, — заявил первый, задумчиво сплюнув в огонь. — И сошли с ума уже довольно давно.

— Так что мы будем делать, если не сможем найти Эльминстера? — спросил второй, голос которого был моложе и не таким уверенным, как у двух других. — Будем обыскивать каждое дерево отсюда и до Сембии? Это же целая куча деревьев!

— Да, — твердо ответил ему первый. — Будем обыскивать. Не деревья, тупица, а каждую пещеру в этом лесу. Но не думаю, что до этого дойдет. Как только найдем мельчайший след магии, найдем Эльминстера.

Шторм беззвучно вздохнула и подалась назад. Мимо часового, которого миновала на пути сюда — и, как и тогда, осталась незамеченной.

Придется разобраться с ними, прежде чем она вернется в Сюзейл... или Алассра умрет, нашпигованная полудюжиной стрел, прежде чем эта компания закончит свои поиски Эльминстера.

А самому Эльминстеру придется разбираться с Советом самостоятельно, устоит Кормир или падет.

Ох, мать Мистра, вернись к нам.

Ответом на эту искреннюю мольбу стала полная тишина, как и ожидала Шторм.

Тишина, которую она слышала вот уже сотню лет.