ВНЕЗАПНО вдалеке раздался грохот.

Человек со змеиной головой резко выпрямился, сбросил чешуйчатый плащ и, обнаженный, пошел к ближайшим камням. Его спину и бедра покрывала чешуя, а у основания позвоночника виднелся выступ, напоминающий змеиный хвост.

Змеиный жрец обхватил большой, выше его роста валун и прижался к камню всем телом, стараясь почувствовать и понять, отчего содрогается земля. Здесь, в этой голой, каменистой пустыне, никакой шум не нарушал бесконечного пения ветра. И никакие взрывы огнедышащих гор — подобных тем, что извергают дым и пламя в Саринде и Хатлатане, — не могли нарушить покой Великой Змеи!

Змеиный жрец откинул назад голову и попробовал воздух длинным раздвоенным языком — но этого можно было и не делать, потому что громовой рокот нарастал и приближался. Земля затряслась под ногами у жреца, и камень, который он обнимал, зашатался — словно что-то, таящееся в глубине под Аглиртой, рвалось наружу и уже приближалось…

Жрец отскочил от камня, повернулся, чтобы поднять других святых хранителей Змеи, но они и сами уже выбегали из пещер и со сторожевых постов и в панике бегали вокруг, крича и оглядываясь по сторонам.

Грохот стал еще громче, и но склонам гор покатились мелкие камни. Земля дрожала так, что ноги немели, а зубы выбивали дробь. И змеиный жрец встревожился, заметив, что по земле и камням, на которых он стоял, побежали трещины. Трещины разбегались во все стороны, быстро увеличиваясь — и здесь, и там, и повсюду!

А потом зазвучали крики — или даже вопли, — исполненные радости. Змеиный жрец резко повернул голову, чтобы увидеть причину ликования. В следующий миг он пал на колени, простер руки вверх и тоже закричал, всей своей магией заставляя голос звучать громко, подобно фанфарам.

Его слова прокатились над долиной и эхом отразились от скал. Он кричал:

— Ликуйте, благословенные братия Змеи! Наконец-то настало время, которого мы столь долго ждали, ради которого мы так упорно боролись! Проклятый Пробужденный король, как видно, наконец-то умер, и оковы разорваны! Настало время Пробуждения Змеи! Вся Аглирта, весь Асмаранд, весь Дарсар вскоре содрогнутся пред священной мощью Змеи, пред ее ужасающим гневом, который минет лишь нас, истинно верующих! Аглиртцы дрожали от страха перед чародеями, регентами и меднолобым негодяем, которого называют Кровавым Мечом, — но вскоре они узнают, что такое настоящий страх!

У него не хватило дыхания, чтобы продолжить речь, но змеиный жрец наполнил легкие воздухом при помощи магии — и этого хватило на последний выкрик:

— Великая Ужасающая наконец-то свободна! На колени! Склонитесь в почтении! На колени, братия, и — молите ее! Пробуждение грядет — сейчас!

Громыхание его голоса затихло, и долину наполнили восторженные крики жрецов — крики, которые вскоре слились в неровный речитатив:

— Иреха, пробудись! Восстань! Иреха, пробудись! Восстань! Иреха, пробудись, восстань! Иреха!

Хотя земля содрогалась теперь не так сильно, как прежде — волна землетрясения прокатилась дальше, в горы, оставив по себе паутину трещин и разломов, — покрытая травой поляна в центре горной долины прямо под ногами у коленопреклоненных жрецов внезапно вздыбилась. Выпуклость поднялась уже выше человеческого роста и продолжала быстро увеличиваться, поднимаясь к небесам. Огромные куски земли и камня осыпались и откатывались в стороны, обнажая сокрытые под ними гигантские черные кольца… кольца, которые медленно шевелились…

Наконец-то! Наконец-то! Значит, действительно… Случилось!

— Змея пробуждается! — проревел змеиный жрец. Он вскочил на ноги. Его чешуя заблестела ярче, а клыки внезапно сделались необычайно длинными и острыми. — Время пришло! Иреха, повелевай нами!

Покрытые чешуей мужчины и женщины плясали, охваченные ликованием.

А среди чернильно-черных колец открылся красно-золотой глаз. В узкой щели зрачка высотой с громогласного жреца сверкнула бешеная ярость и восторг. Еще больше земли осыпалось с черных колец змеиного тела, которые медленно разворачивались в провале…

А потом сверкающий глаз словно заволокло туманной дымкой. Пробужденная Змея замерла, застыла в движении — и чешуйчатые жрецы разом умолкли, потрясенные и обманутые в своих ожиданиях.

Тишину нарушали только всхлипы, раздававшиеся то тут, то там по всей Долине Змеи.

Из всех птиц, которые летали над Долиной, самыми прекрасными, несомненно, были речные стрижи. С темно-синей спинкой, крыльями и хвостом, радужной грудкой и блестящими черными глазами, окруженными маской из иссиня-черных перьев, речные стрижи, словно стрелы, носились в воздухе по всей Долине. Они то нежно щебетали, то испускали пронзительные трели, а если их что-то тревожило, то громко и резко стрекотали. Безмерно любопытные, стрижи разглядывали все вокруг, забавно наклоняя головки, и часто крутились вокруг рыбаков, пастухов, которые приводили скот на водопой, паромщиков и матросов на баржах. Они прилетали к реке каждый день, порхали над водой, гоняясь за насекомыми, которые кружились над волнами Серебряной. Стрижи определенно обладали чувством юмора и не были вороваты по натуре в отличие от чаек и буревестников. Они могли долгими часами сидеть на самых необычных местах — в том числе и на головах у людей — неподвижно, как статуи, и просто наблюдать за тем, что происходит вокруг.

Речной стриж, который сейчас кружился над водой, был старше многих других и нередко залетал на остров Плывущей Пены. Стриж взмахнул крыльями и скользнул над самой рекой, закусывая по пути мошками и комарами. Он всего лишь пару раз с любопытством взглянул на темное облако, которое словно прилипло к острову.

Когда все мошки закончились, стриж развернулся, чтобы пересечь остров и полакомиться сонными мухами, которых можно было найти у дальнего берега. Прощебетав что-то на своем птичьем языке, стриж метнулся в темноту — и застыл.

Если бы поблизости пролетал другой стриж, он бы скосил любопытный глаз и заметил, что из облака мрака торчит неподвижный хвост его сородича-стрижа. Приглядевшись, он увидел бы птицу, которая без движения зависла в воздухе, замерла на середине взмаха крыльев, с полураскрытым клювом, из которого уже не доносился щебет, с поджатыми в полете лапками и застывшим взглядом круглых черных глаз.

Живую, но бесчувственную — замороженную магией. Когда король Келграэль приносил себя в жертву, весь остров Плывущей Пены застыл в неподвижности. Не замер только ветер да пыль, которую он разносил.

Сараспер Коделмер застыл от горя, замер в темноте, в средоточии великой магии, которая ревела и бурлила вокруг. И ему снова приснился сон. Тот самый сон, который не давал ему покоя и раньше. Поначалу этот сон являлся редко, но в последнее время — почти каждую ночь. После него Сараспер всегда просыпался в холодном поту, заледеневший от ужаса.

Ему все время снилось одно и то же, и картина была очень яркой и живой. Ему снился дракон. Красно-золотой, огромный и ужасный. И не какое-то мифическое существо из легенд. Этот дракон был очень — даже слишком — настоящий!

Настоящий, живой дракон смотрел прямо на Сараспера сияющими золотыми глазами — смотрел так, словно все знал и испытывал его. Сараспер всякий раз застывал и не мог пошевелиться — а дракон поднимался с ленивой грацией огромного зверя и подступал к нему, разинув пасть, полную ужасных зубов…

Тогда-то Сараспер, как это обычно бывало, и проснулся — дрожа всем телом от ужаса. Он постоял, затаив дыхание и глядя широко распахнутыми глазами во тьму, и снова заснул. Дважды в одну и ту же ночь дракон ему никогда не снился.

Сараспер не понимал, почему он так боялся. Наверное, любой человек боится того, что надвигается на него из мрака ночи, разинув зубастую пасть и выпустив когти, готовые схватить и разорвать…

Над могилой Маерондена Серебряное Древо, умершего восемь сотен лет назад, заклубилась мерцающая белая дымка — и над растрескавшейся, полуразрушенной могильной плитой внезапно появился человек в мантии, высокий и темноглазый, чье лицо в баронстве Серебряное Древо помнили гораздо лучше, чем лицо лорда Маерондена. Повелитель Заклинаний окинул быстрым взглядом заросшее травой кладбище и удовлетворенно улыбнулся. Здесь не было ни нежелательных наблюдателей, ни разбушевавшейся дикой магии. Оглядевшись, чародей пошел по высокой траве, мимо раскрошившихся древних надгробий и покосившихся памятников — к Дому Безмолвия.

Могущественная магия, сотрясавшая остров Плывущей Пены, который был совсем недалеко, посреди реки, похоже, не достигла этого места. Ингрил Амбелтер еще раз улыбнулся. На знакомом полузаброшенном кладбище, среди могил и гробниц баронов Серебряное Древо, не было ни заигравшихся детей, ни крестьян, расставляющих силки на зайцев.

«Значит, пусть игра начнется заново».

Ингрил направился к одной из дверей Дома Безмолвия, которая была запечатана заклинанием много лет назад по приказу Фаерода Серебряное Древо. Внутри были комнаты, вполне безопасные, а сейчас Ингрилу было безразлично, где прятаться. И это место, с видом на остров Плывущей Пены, подходило в качестве убежища лучше любого другого места в Аглирте. Отсюда Амбелтер мог спокойно наблюдать за толпами вооруженных глупцов, которые придут на остров, чтобы уничтожить друг друга. Здесь Ингрил сможет дождаться удобного случая, а потом явится на королевский остров, чтобы договориться с последним, кто уцелеет в войне, или чтобы убить его.

— Бароны, везде эти бароны, — промурлыкал Ингрил. — И ни один из них не стоит даже бочонка пива, которое они все так любят.

Все эти идиоты умеют только размахивать мечами. Гораздо более послушные и менее опасные, чем маги, и вполне пригодные для определенных дел — подумать только, сколько подобных типов греют задницами троны по всему Дарсару, в то время как многих чародеев ненавидят и преследуют!

Ну, если бы маги собрались все вместе и основали свое собственное королевство, тогда…

Внезапно со стороны дальнего конца кладбища послышался шум — затрещали ветки, зашуршала трава. Ингрил быстро обернулся и, сделав пару шагов, спрятался в тени какого-то на редкость уродливого надгробия высотой в два его роста.

Кто-то или что-то очень большое забралось на кладбище семейства Серебряное Древо и быстро двинулось к Дому Безмолвия, не заботясь ни о шуме, который производило, ни об оставленных следах, ни о собственном удобстве — судя по тому, как оно продиралось через усеянные шипами кусты и ломало ветки, попадавшиеся на пути.

Что бы это ни было — или кто бы это ни был, — оно направлялось прямиком к Дому Безмолвия, топоча и тяжело дыша, почти задыхаясь.

Через несколько мгновений пришелец обогнул ряд гробниц и оказался в нескольких шагах от уродливого высокого надгробия. Ингрил Амбелтер недовольно поджал губы, пробормотал что-то едва слышно, щелкнул пальцами — и исчез.

А тем временем…

Флаерос Делкампер больше не мог бежать.

Каждый вздох огнем сжигал его грудь, мир вокруг него бешено кружился. Он постоянно спотыкался и оступался, с огромным трудом переставляя потяжелевшие, почти онемевшие ноги. Он не знал никакого другого места, чтобы спрятаться от того, что его преследовало, — от существа, которое могло произвольно изменять свой облик. Да, Дом Безмолвия — это смертоносный лабиринт ловушек, но, может быть, удастся найти снаружи достаточно высокое надгробие, забраться наверх и там затаиться…

Нужно было спрятаться. Флаерос больше не мог бежать, еще немного — и он упадет и ужасное существо его настигнет. У него в голове промелькнуло воспоминание — один из дядюшек недовольно ворчал: «Фу-у! Порода Делкамперов теперь уж не та, что раньше!»

Что ж, это была правда. И если сейчас боги отвернутся от него, Флаерос проживет недолго и не сможет лично поучаствовать в улучшении «породы Делкамперов». Флаерос мрачно улыбнулся, сжал в дрожащей, скользкой от пота ладони драконий скипетр и, пошатываясь, пошел к арке, чтобы выбрать подходящую гробницу — если Трое ему улыбнутся. Или, если Трое не будут к нему благосклонны, чтобы увидеть, сильно ли отстал кошмарный преследователь и какой устрашающий облик, когтистый и клыкастый, он принял на этот раз. Флаерос и сейчас чувствовал на себе чей-то недобрый взгляд. Этот холодный и жестокий взгляд давил ему на плечи, пока бард пытался выбрать укрытие. Флаерос старался не думать, что та надгробная плита из аглиртского камня, которую он выберет, вскоре может стать и его могилой.

Удобное это заклинание для прыжков — всегда может пригодиться. Ингрил Амбелтер стоял на высоком балконе Дома Безмолвия. Отсюда он однажды наблюдал, как послушные служанки Серебряного Древа наказывали непокорных учениц тяжелыми плетями. Ах, какое чудесное тогда было время! Долгие разговоры с Фаеродом Серебряное Древо, зловещие планы, которые они вместе строили в отношении будущего Аглирты и проклятого Золотого Грифона… Ни один чародей не осмеливался тогда бросить вызов Повелителю Заклинаний, который служил Фаероду… Да, забавно было видеть там, внизу, этих неуклюжих болванов, которые не умели как следует совладать даже с той магией, какой обладали…

Ах, так вот кто это вломился на кладбище! Спотыкается, едва переставляет ноги, задыхается, красивая одежда изорвана и пропиталась потом — ну конечно же! Всеобщий любимец, наивный юнец, которого едва не провозгласили бардом из бардов, — Флаерос Делкампер!

Так вот на что он потратил заклинание для прыжков… Что ж, будет только справедливо, если он сотворит еще одно заклинание, более подходящее случаю…

Ингрил Амбелтер плавным, красивым жестом откинул длинные рукава мантии, пошевелил пальцами и неспешно начал творить заклинание. Он открыл рот, чтобы произнести короткую, привычную фразу… Плеть Халаезера — она ударит глупого барда по спине, сдирая кожу…

Внезапно Повелитель Заклинаний охнул, не издав больше ни звука, повалился головой вперед, перекувырнулся через древнюю зубчатую оградку и рухнул в еще более древнюю могилу какого-то из баронов Серебряное Древо, настолько старую, что она давным-давно превратилась в неглубокую нору в земле. Это оказалось счастливой случайностью — как для будущего самого Ингрила, так и для сердца и без того насмерть перепуганного Флаероса Делкампера, которому пот так залил глаза, что бард даже не заметил упавшего чародея.

Некто на балконе негромко выругался и опустил то, что он использовал вместо дубинки. Затылок Повелителя Заклинаний уцелел, потому что в такой спешке трудно было нанести точно выверенный, убийственный удар — эту ошибку придется исправлять как-нибудь в следующий раз.

Но беда в том, что чародеи Дарсара, с которыми кто-то допускает подобные ошибки, обычно заламывают слишком высокую цену за «следующий раз».

Что-то случилось — там, впереди. Люди падали… Нет, падали их лошади, но и всадники вылетали из седел и тоже валились наземь, а кони тех, кто ехал следом, топтали упавших. Кони ржали, люди кричали и бранились, кое-где завязались потасовки. Наступающие войска смешались и остановились, теснясь и давя друг друга.

Разъяренный Кровавый Меч снова выхватил боевой рог — но его капитаны уже трубили в рога, приказывая армии остановиться.

— Трое Вышних! — прорычал полководец и встал на стременах, пытаясь разглядеть, что там происходит. Войска теснились на дороге, с обеих сторон окруженной высокими деревьями. Деревья стояли сплошной стеной, и оттуда в любое мгновение могли посыпаться стрелы — а могли, например, выскочить с десяток бешеных кабанов.

Кровавый Меч желал попасть на остров Плывущей Пены немедленно — прежде чем кто-то другой успеет захватить корону и трон. А если кто-то уже успел — он обрушит на захватчика все свои войска и уничтожит его!

— В чем дело? — крикнул он. — Из-за чего задержка?

Ближайший капитан передал его слова дальше, вопрос подхватил следующий, и так далее — капитаны перекликались над головами ругающихся, сбившихся в кучу солдат.

Барона Черные Земли больше нет — и если Кровавый Меч успеет вовремя принести это известие на остров, он, возможно, захватит трон без лишнего кровопролития. И ни один придворный не ускользнет, прихватив королевские сокровища или регалии, а если попробует, то враз лишится головы!

Капитаны передали по цепочке ответ:

— Лошади, лорд Кровавый Меч! Из-за этого взрыва в небе у многих лошадей морды в крови, они не могут устоять на ногах и падают! И все так измотаны!

Датджек был слишком хорошим полководцем, чтобы не заметить — особенно теперь, когда армия остановилась, — что многие лошади, да и всадники тоже, очень устали. Рядом с ним лошади не истекали кровью и не падали, но Кровавый Меч понимал, что выбирать ему не приходится. Положение было пока не настолько отчаянным, чтобы показывать сполна свою жестокость перед глазами аглиртцев — тем более что он еще даже не захватил трон.

Едва сдерживая бурлящий в нем гнев, Кровавый Меч крикнул ближайшему капитану:

— Передай всем мой приказ — мы останавливаемся и разбиваем лагерь. Пусть авангард отведет своих лошадей подальше вперед, чтобы все смогли спешиться. И пусть все ложатся спать. Отдыхаем!

Человек в рясе с капюшоном повернул голову к полководцу и тихим голосом произнес одно-единственное слово:

— Нет.

Кровавый Меч сердито нахмурился.

— Люди и лошади действительно измотаны до крайности. Сейчас самое разумное — разбить лагерь и отдохнуть, прямо здесь.

— А если бы вы все сейчас стояли на пристани острова Плывущей Пены? — прошелестел голос из-под капюшона. — Тогда вы тоже чувствовали бы себя настолько уставшими?

Кровавый Меч уставился на говорившего, покраснев от гнева и едва сдерживая себя. Он заметил холодную улыбку в тени капюшона, когда человек в рясе повернулся в седле и протянул руку к шее ближайшего солдата. Солдат держал шлем в руке, его спутанные волосы взмокли и потемнели от пота.

Солдат замер и повернул голову, чтобы посмотреть на того, кто прикоснулся к нему, — и замер в этом неудобном положении, а его глаза, в которых только что сверкала злоба, вдруг расширились, застыли и утратили всякое выражение.

Человек в рясе поднял другую руку и сотворил заклинание. Кровавый Меч посмотрел вокруг, и его гнев вдруг уступил место противной, тошнотворной слабости — он заметил, как то тут, то там среди его воинства появляются другие люди в рясах с капюшонами и прикасаются к шеям других солдат. Колдуны взмахивали руками почти одновременно и сотворяли то же самое заклинание, что и колдун, ехавший рядом с Кровавым Мечом.

Кровавый Меч посмотрел на заколдованного солдата и увидел, что в его широко раскрытых глазах не осталось ничего человеческого — да и самих глаз тоже не осталось, они превратились в пустые, темные дыры!

Солдат покачнулся в седле и повалился в сторону своего укрывшегося под капюшоном убийцы. Кровавый Меч увидел, что от солдата остался только бескровный остов, высохший и почти невесомый. Когда другие люди в рясах отняли руки, солдаты, которых они коснулись, тоже попадали на землю. И Кровавый Меч заметил, как на кончиках пальцев у колдунов сверкнули когти. Когти почти сразу втянулись обратно в плоть, но полководец прекрасно понял, что происходит у него на глазах, — и стиснул рукоять меча так, что пальцы побелели.

А потом мир вокруг него изменился. Деревья, люди и лошади словно поплыли куда-то, стали неясными и размытыми, когда раздалось оглушительное шипение — словно разом зашипели сотни разозленных змей. Кровавый Меч не слышал ничего, кроме этого отвратительного звука, а все вокруг него кружилось и плыло, и перед глазами у него вспыхивали размытые разноцветные пятна… а потом, внезапно, все снова стало нормальным.

Сендрик Датджек моргнул, но не содрогнулся и не выругался. Узкая дорога посреди чащи леса исчезла. Его войско — и люди, и кони — стояло на южном берегу Серебряной, возле разрушенных пристаней и разбитых лодок. А остров Плывущей Пены, увенчанный королевским дворцом, оказался совсем близко — за узкой полосой воды.

Кровавый Меч встал на стременах и закричал:

— Пусть Трое благословят нас и приведут к нашим врагам! Уничтожим их и покончим с этим раз и навсегда — сейчас! Отыщите лодки среди этих обломков или выше по реке — и вперед, к острову, к победе!

Человек в рясе с капюшоном снова улыбнулся. Когда Кровавый Меч опустился в седло, его слова эхом разнеслись по всей Серебряной — заклинание снова донесло их до каждого солдата во всей огромной армии.

Как только эхо затихло, наступила тишина — на мгновение. А потом солдаты Кровавого Меча с ревом устремились к развалинам пристани. Они хватали затопленные лодки и весла, отбрасывали прочь веревки и поломанные доски причала, вытаскивали лодки на берег и выливали из них воду.

За несколько минут обнаружилось семь лодок, способных держаться на плаву, — и воодушевленные латники во главе с капитанами отправились на них через быстрые воды Серебряной, чтобы принести смерть к Речному Трону.

— Джаварр у нас самый сообразительный, — вежливым тоном сказал седобородый человек. — Конечно же, вся наша молодежь жаждет крови аглиртцев — и половина из вас, о чем вы, наверное, знаете лучше меня. О да, я слышал, как вы выкрикивали неистовые клятвы и обещания. Что до наших потомков — они так дружны, что называют друг друга братьями и сестрами, а не кузенами, — то разве могли они не воспылать жаждой крови? Ведь все они — Радужные Драконы.

Он отвернулся от изукрашенного драгоценными камнями круглого окна, выходившего в сад, повернулся к ним лицом и сурово спросил:

— Так ответьте мне, Мултас, Арондор и Итим, желаете ли вы так быстро утратить своих сильных сыновей и прекраснооких дочерей? Гордость, громкие слова и гнев — плохое оружие против тех чародеев, которые обитают в Аглирте или нанимаются на службу к аглиртцам здесь, в Силптаре.

Мултас Радужный Дракон провел пальцами по своим длинным, тонким усам и медленно кивнул.

— Каждое твое слово пробуждает во мне гнев, Долмур, потому что, во имя Троих, ты, как всегда, прав.

— Я знаю, что мне не остановить по меньшей мере одного из моих сыновей, — медленно сказал Арондор Радужный Дракон. Он потер свою лысину и медленно покачал головой.

— Тогда попрощайся с ним в последний раз и считай его мертвым, — ровным голосом сказал старший из братьев. — Потому что он умрет, и очень скоро. Возвращайтесь к вашим горячим сыновьям и дочерям и расскажите им о Мече Отмщения.

Братья посмотрели на него в недоумении.

— О Мече Отмщения?.. — медленно повторил Мултас. — Я не знаю этой истории.

Долмур безрадостно улыбнулся.

— Конечно не знаете. Ведь вы ее еще не сочинили. Но это великая история — о пятилетней дочери кузнеца-оружейника, убитого жестоким бароном. Она выросла и стала взрослой женщиной, но никогда не знала мужа и не знала иных любовников, кроме молота и наковальни. Она научилась ковать и закалять сперва мотыги, потом ножницы, а потом и мечи — пока после долгих лет упорного труда не достигла умения, которое позволило ей сотворить прекраснейший клинок. Этот клинок она поднесла в дар барону — вонзила его барону прямо в сердце и, перед тем как злодей испустил дух, сказала, что имя этому мечу — Отмщение. Я не сомневаюсь, что вы сумеете как следует приукрасить эту историю, чтобы — простите меня — вернее донести до слушателей ее суть и смысл.

— Долмур, — проворчал Итим. — Твои шутки всегда меня… раздражали.

— Лучше злиться на меня, — спокойно ответил старший брат, — чем рыдать над свежими могилами. Ты верно назвал Джаварра самым сообразительным из твоих наследников — но я люблю его за величие, которое чувствую в нем. И я уже решил передать ему свой магический посох, когда он хотя бы немного научится осторожности.

Трое братьев снова пристально посмотрели на старшего. На глазах у Итима блеснули слезы, но Арондор был явно недоволен, а Мултас разозлился.

— Долмур, — осторожно сказал Мултас. — А как же Эрит? Он ведь твой сын.

Старший Радужный Дракон только взмахнул рукой, потом сказал:

— Да, он единственный из моих детей остался в живых. Но он — мечтатель, а не чародей, и то в лучшем случае. После того как погибла моя Каталейра, я знал, к кому в конце концов перейдет мой посох.

Он снова повернулся к окну.

— А теперь, мои лорды Радужные Драконы, я даже не знаю, куда его поместить. Если мы не сумеем образумить своих детей… Я сомневаюсь, что, после того как посох выскользнет из моих слабеющих пальцев, в Дарсаре останется хоть кто-нибудь, носящий имя Радужный Дракон, каким бы отважным или трусливым он ни был.

— Я могу взять новую жену и родить новых Радужных Драконов, — проворчал Мултас.

— И научить их осторожности и хладнокровию, так же как ты научил своих старших детей? — спокойно спросил Долмур. — Разве такое возможно? Разве огонь способен породить лед?

Мултас сжал и разжал кулаки, его лицо потемнело от гнева, но он промолчал.

— Мои лорды, — добавил Долмур. — Ради всех нас, держите своих детей подальше от Аглирты, хотя бы несколько ближайших лет — и они останутся живы.

А тем временем…

Всхлипывая при каждом вздохе, перепуганный насмерть Флаерос Делкампер проковылял еще несколько шагов в глубь кладбища и поднял голову, чтобы посмотреть — нельзя ли взобраться на следующее высокое надгробие.

Обессиленный юноша повернулся слишком неуклюже и потерял равновесие. Он откинулся назад, балансируя на каблуках, замахал руками — но все-таки упал, растянувшись навзничь в высокой траве.

Мир бешено вертелся вокруг него. Флаерос застонал и, осыпая проклятиями и равнодушных богов, и похороненных здесь баронов Серебряное Древо, начал подниматься. Он неловко перевернулся на бок, потом сел, чувствуя себя слабым и больным.

Дверь в гробницу, которую он собирался осматривать, была слегка приоткрыта. Потрясенный Флаерос несколько мгновений пытался осознать это — и вдруг тяжелая дверь резко распахнулась настежь. Внутри склепа царила непроглядная темнота. А потом из гробницы вышел человек в просторной длинной одежде. Он двигался как-то странно, слишком плавно, а его лицо было скрыто под низко опущенным капюшоном рясы.

Незнакомец поднял руку и откинул капюшон. Флаерос никогда прежде не видел этого человека. Незнакомец улыбался, и улыбка у него была не из приятных.

Флаерос попытался подняться, но не удержался и упал, больно ударившись и оцарапавшись о драконий скипетр. Незнакомец расстегнул пряжку на воротнике рясы, потом следующую и следующую.

Бард смог привстать, опираясь на локоть, попытался опереться о скипетр, чтобы подняться, и снова повалился на землю, проклиная свою слабость.

Ряса соскользнула с плеч незнакомца и упала, обнажив не туловище и ноги, а извивающееся тело змеи. Флаерос в ужасе вытаращился на свернутое кольцами змеиное тело, потом — на страшное улыбающееся лицо.

Незнакомец пристально посмотрел на юношу, и Флаерос увидел его глаза — золотые змеиные глаза с узкими вертикальными прорезями зрачков. На руках и плечах незнакомца проступил рисунок чешуи. Он откинул голову назад и зашипел.

Флаерос как завороженный не отрывал взгляда от этого человека, который, несомненно, мог быть только змеиным жрецом, а тот все шипел и шипел. Его рот раскрылся неестественно широко, лицо стало плоским и вместе с тем раздалось в ширину, и в этой разинутой пасти сверкнули длинные клыки.

Бард всхлипнул и неуклюже отполз назад — по крайней мере попытался это сделать. Змеечеловек неторопливо, как будто с ленцой, скользнул ближе и навис над Флаеросом, покачиваясь из стороны в сторону всем длинным телом. Теперь он почти полностью превратился в змею — только руки остались человеческими. Змеиный жрец развел руки в стороны, чтобы схватить Флаероса, если бы тот попытался увернуться или предпринял какую-нибудь хитрость.

Бард снова неуверенно попробовал подняться, но змея уже нависла над ним. Из ужасной клыкастой пасти быстро высовывался длинный раздвоенный язык. Змеиное тело свернулось в тугие кольца, хвост дернулся — и хлестнул барда по рукам, словно плеть. Флаерос снова упал в траву.

Змея медленно обвилась вокруг его туловища, тугие кольца сжались — и Флаерос замер, не в силах вздохнуть, слабый и беспомощный, глядя на оживший кошмар, который настиг его. Пока он смотрел, страшные белые клыки стали еще длиннее, и шея змеи тоже удлинилась — или как там называется у змей та часть тела, которая идет сразу после головы…

Длинная шея изогнулась дугой, золотые глаза с вертикальными черными зрачками пристально смотрели вниз, в разинутой пасти белели ужасные клыки… Внезапно вспыхнул золотисто-зеленый свет, брызнула во все стороны чешуя, кровь и белые клыки — и воздух над обезглавленным телом змеи прорезал сияющий золотистый луч.

Тело змеи начали сотрясать дикие конвульсии. Обезглавленная змея билась так неистово, что Флаероса трижды подбросило в воздух и трижды приложило об землю. Вокруг него свивались и развивались чешуйчатые кольца, а золотистый луч хлестал их и превращал в тонкие струйки дыма. А когда от змеи остался только кончик хвоста, он дернулся и ударил Флаероса, словно бич жестокого погонщика скота. От этого удара бард взлетел в воздух, а когда упал — покатился по земле, сминая траву и пересчитывая боками камни и кочки. Он катился, слабый и беспомощный, пока не уперся во что-то холодное, твердое и древнее.

Флаерос вдруг осознал, что источник этого яркого, сверкающего волшебного луча находился в Доме Безмолвия. Он лежал, прижавшись лицом к холодному камню, и какое-то время пытался разобраться с этой мыслью и понять, что же это означает.

Это — гробница Серебряного Древа, конечно же. Что еще это может быть?

Боги, о чем он только думает? Голова набита ненужными, перепутавшимися мыслями.

А потом Флаерос услышал нечто такое, от чего все мысли вдруг застыли, он похолодел и содрогнулся. Он услышал звук тяжелых шагов. Кто-то медленно и уверенно шел к нему, определенно по траве и определенно — из Дома Безмолвия.

Шаги раздавались все ближе, ближе…