Джек сдержал обещание, данное сержанту Пауло, и вернулся в Майами еще до рассвета.

Гидросамолет приземлился, а вернее, приводнился в пять утра на Гавернмент-кат — искусственном канале, соединяющем порт Майами и Атлантический океан. В это время суток на гладкой как стекло поверхности канала не было видно лодок, владельцы которых имели обыкновение выбрасывать в воду пакеты от сандвичей и пустые пивные банки, игнорируя требование уступать дорогу садящимся гидропланам. На обратном пути из Нассау Джеку удалось немного подремать, явно недостаточно, чтобы вновь почувствовать себя бодрым и свежим, но при сложившемся положении не стоило отказываться и от такой возможности. Посадка прошла так гладко, что Джек даже не проснулся, и Зак разбудил его, громовым голосом гаркнув:

— Пожар!

Джек вскочил с кресла, словно… словно ему и в самом деле угрожал огонь, и, только немного придя в себя, заметил, что Зак ухмыляется.

— Не смешно.

— Извини, приятель. Но я раз пятнадцать окликал тебя, однако ты продолжал храпеть.

Джек знал по меньшей мере пятнадцать других способов разбудить крепко спящего человека, не вызвав у него сердечный приступ, но решил не дискутировать на эту тему. Тем более что Зак относился к тому типу атлетически сложенных парней, которые любят подобные шуточки и даже мысли не допускают, будто человеку может стать плохо при подобном внезапном пробуждении.

«О Господи! Как же мне не хватает Тео».

В доке его поджидала машина департамента полиции Майами-сити. Джек плюхнулся на заднее сиденье, машина рванула с места и помчалась к Бискейн-бульвар.

Первые рассветные лучи осветили пустынную магистраль и жавшихся к стенам домов редких прохожих. В отсутствие Джека количество полицейских на Бискейн-бульвар и прилегавших к нему улицах значительно увеличилось. Были перекрыты все проходы, переулки и улочки, ведущие к мотелю. Помимо полицейских из Майами-сити и департамента полиции Майами-Дейд, на сцене появились солдаты национальной гвардии штата Флорида. На крышах домов сидели снайперы. Парковочная площадка перед рестораном была до отказа забита полицейскими машинами и автобусами, доставившими бойцов СВАТа и национальных гвардейцев, а сам ресторан превратился во временный штаб полицейских сил. На смену бороздившим небо вертолетам средств массовой информации прибыли полицейские геликоптеры. Ночь уступала место утру, и у перегораживавших магистраль полицейских баррикад скапливалось все больше представителей прессы и праздных зевак, желавших поглазеть на разворачивающиеся события.

Созерцая полицейскую мощь и толпящихся у заграждений людей, Джек вспомнил совсем другой рассвет и другое место — ранее осеннее утро у государственной тюрьмы в северо-восточной части Флориды. Тогда группы демонстрантов — поддерживающих смертную казнь и требующих ее отмены — всю ночь несли вахту у стен тюрьмы, подойдя к ним так близко, насколько им позволили национальные гвардейцы. Холодный ночной туман клубился, вытесняемый теплым утренним воздухом, а прорезавший горизонт алый рассветный луч знаменовал не только наступление нового дня, но и начало куда более важных и грозных событий. В это время Тео Найта отделял от встречи с электрическим стулом какой-нибудь час. Его голову и щиколотки уже побрили для наилучшего контакта с электродами, которые должны были пропустить через его тело электрический ток напряжением в двадцать пять тысяч вольт. И Джек уже мысленно с ним распрощался. Тогда он едва не потерял Тео: подпустил к смерти куда ближе, нежели это позволено хорошему адвокату, особенно учитывая невиновность его подзащитного. Правда, штат Флорида не пожалел усилий, чтобы отправить Тео Найта на электрический стул. И смертный приговор ему подписал не кто-нибудь, а сам отец Джека — губернатор Хэрри Свайтек. Теперь, годы спустя и в нескольких кварталах от того места, где пятнадцатилетнего Тео арестовали по подозрению в убийстве, целая армия полицейских пытается спасти его жизнь. На этот раз палачом Тео выступает не отец, но один из его, Джека, клиентов. Преступник собирался казнить невиновного человека. Исполненные мрачной иронии параллели выстраивались одна за другой — быстрее, нежели Джек был в состоянии воспринять. Как говорила его старая кубинская abuela, «жизнь — как дорога — много резких поворотов». Она говорила по-испански, и Джек не мог вспомнить фразу дословно, но смысл был такой.

Размышляя над всем этим, Джек снова и снова задавался вопросом, выберется ли во второй раз его подзащитный — а ныне друг — из положения, грозившего ему смертью.

Полицейская машина проехала мимо временного штаба полицейских сил и мобильного пункта связи. Джек наклонился вперед и постучал по решетчатой стенке, отделявшей заднее сиденье от места водителя.

— Мы только что проехали штаб…

— Знаю, но мы едем в другое место, — пояснил коп.

— В какое, если не секрет?

Поскольку тот замешкался с ответом, Джек сказал:

— Пауло просил меня из аэропорта сразу же ехать к нему. А вы куда меня везете?

— С вами хочет поговорить мэр.

— О чем это?

Коп промолчал. Повернув за угол, он заехал в подземный парковочный гараж и остановился. Потом вышел из машины и открыл заднюю дверь, чтобы выпустить Джека. Когда тот выбрался из салона, коп кивком указал ему на припаркованный в конце ряда темно-синий седан. Стук каблуков Джека эхом отдавался под бетонными сводами гаража. Когда он находился в двух шагах от седана, послышался щелчок, отпиравший блокирующие замки, и дверца со стороны пассажирского места широко распахнулась, словно ее с силой толкнули изнутри. Джек забрался в автомобиль, уселся в кресло для пассажира и захлопнул дверцу.

За рулем сидел мэр Рауль Мендоса.

— Привет, Джек.

— Здравствуйте, мистер мэр, — сухо поздоровался адвокат.

Мэр положил незажженную сигару на крышку «бардачка». Ее кончик был сильно изжеван. Похоже, мэр пытался таким образом избавиться от снедавшего его напряжения.

— К сожалению, мы с вами не поняли друг друга, когда говорили по телефону, — сказал мэр. — Вот я и подумал, не достигнем ли мы согласия при личном общении.

— Все зависит от того, о чем пойдет разговор.

Мэр помолчал, словно подбирая нужные слова.

— Послушайте, мы с вами на одной стороне и, полагаю, можем договориться относительно нескольких простых фактов. Первое: этот так называемый Фэлкон — абсолютный псих и в любой момент способен совершить убийство. Второе: у него в заложниках находится ваш друг. И третье: он хочет встретиться с моей дочерью.

— Он что — просил об этом?

— Пока нет. Но попросит. Обязательно. И я рассчитываю на ваше слово, что эта встреча не состоится.

— Боюсь, такого рода вещи вне моей компетенции.

— Не стану утверждать, будто шеф полиции Майами-сити — болтушка, которая любит делиться конфиденциальной информацией. При всем том в ее департаменте у меня есть источник, регулярно информирующий о ходе переговоров. В конце концов, я мэр и должен быть в курсе дела. Ну так вот, помимо всего прочего, мой источник сообщил, что Фэлкон хочет говорить с вами. Пока полицейские переговорщики играют с ним в игру: отпусти заложника, получишь что-нибудь взамен. И если Фэлкон согласится проявить свою добрую волю, ему разрешат поговорить с вами.

— Вы хотите, чтобы переговоры с ним вел я?

— Ну, «переговоры», как мне кажется, не совсем уместное слово. Уверен, что все ваши реплики будут вам продиктованы или по крайней мере обговорены заранее. Тем не менее вам-таки предоставят возможность поговорить с преступником.

— Что ж, я не против.

Мэр криво улыбнулся, взял сигару с крышки «бардачка» и всунул в угол рта.

— Спасибо, что согласились, — с иронией произнес он. — Но прошу иметь в виду, что у нас с вами отнюдь не светская беседа. Мы говорим о правилах, которые устанавливаю я.

— Вы?

— Да, я. — Он вытащил сигару изо рта и продолжил: — Когда вы возьмете трубку, Фэлкон, я уверен, потребует устроить ему встречу с Алисией. Меня, признаться, мало интересует ваше желание умиротворить этого психа, если таковое у вас имеется, как и то, что вам скажет Пауло. Мне также наплевать, что он может приставить пистолет к голове вашего приятеля. Я и бровью не поведу, даже если он пригрозит взорвать весь этот чертов мотель. Мне нужно одно: чтобы вы ни при каких условиях не передавали трубку Алисии. И точка.

— Подождите секундочку. Я уже говорил вам во время нашего телефонного разговора по поводу освобождения Фэлкона под залог, что с пониманием отношусь к вашим родительским чувствам. Но действовать буду так, как мне скажут переговорщики.

— Вы хотите, чтобы вашего друга убили?

— Разумеется, нет.

— Тогда слушайте меня. Винс Пауло — человек с идиотскими принципами. Считает, будто переговоры с преступником помогут добиться освобождения заложников. Однако в прошлый раз это не сработало, и ситуация, образно говоря, взорвалась, а осколки попали ему в лицо. Теперь он ослеп, и ему нужен человек, который возьмет его за руку и отведет в очередную смертельную ловушку. И я не хочу, чтобы этим человеком стала Алисия.

— Если мы подзовем ее к телефону, еще не означает, что ей придется встречаться с этим человеком.

— Это только первый шаг. Ведь совершенно очевидно, что Фэлкон просто помешан на моей дочери. Он украл у нее из сумочки губную помаду, а потом послал на компьютер сообщение, что сделал это исключительно из большой любви.

— Вам следует проверить свои источники в департаменте, мэр. Там не очень-то уверены, что за тем и другим стоит Фэлкон.

— Так вы отрицаете тот факт, что этот парень одержим моей дочерью?

Джеку вспомнилась его первая встреча с Фэлконом и блеск, появившийся в его глазах, когда они заговорили об Алисии.

— Нет, этого я не отрицаю. Но она полицейский и имеет определенный круг обязанностей. Если ее разговор с Фэлконом поможет освобождению заложников, я буду это только приветствовать. Думаю, в данном вопросе мы можем довериться переговорщикам.

— В этом вопросе я никому не могу довериться, понятно? Вы… — Он хотел сказать что-то еще, но вдруг замолчал. Поначалу Джек подумал, что мэр пытается совладать с охватившим его гневом, но причиной служили явно другие чувства. — Вы имеете представление, что значит потерять…

Джек так и не дождался окончания фразы, потому что мэр замолчал снова. Он смотрел прямо перед собой на собственное отражение в ветровом стекле, потом мрачно произнес:

— Я редко об этом говорю, но мать Алисии — моя вторая жена. До нее я был женат на другой женщине, и у меня была другая дочь. — Он выдержал паузу и добавил: — Ей едва исполнилось восемь лет, когда она умерла.

— Мне очень жаль…

— Это случилось шестнадцатого сентября тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. Изабель и ее мать зашли в кондитерскую в Буэнос-Айресе. Они с утра ходили по магазинам и несли пакеты с покупками. Прежде чем возвращаться домой, они решили полакомиться в каком-нибудь приличном кафе. Сидели у стойки, ели пирожные и беззаботно болтали как мать и дочь, которые хорошо проводят вместе время.

Джек украдкой бросил взгляд на мэра. Тот по-прежнему смотрел прямо перед собой и говорил словно в пустоту.

— Потом совершенно неожиданно… — Голос мэра дрогнул, и он сглотнул, пытаясь совладать с ним, а заодно и с чувствами, от которых у него перехватило горло. — Совершенно неожиданно прогремел взрыв. Какой-то сумасшедший террорист решил взорвать отделение банка, окошко которого находилось в кондитерской рядом с невинными людьми. Можете вообразить, кто бы решился на такое подлое преступление?

Джек мог, но всегда считал, что лучше бы ему об этом не знать.

— В тот день террористы взорвали по всей стране около сорока бомб. В результате взрыва в кондитерской погибла моя жена. А два дня спустя в госпитале умерла от ран и наша дочь.

— Я не знал об этом. И мне очень жаль это слышать. Правда.

Некоторое время они сидели в полном молчании. Джек искал подходящие слова и не находил их. Будет ли реальная польза, если он пообещает сделать все возможное, чтобы отстранить Алисию от переговоров? Или мэр, растравляя старые раны, просто пытается убедить себя, что на этот раз предпринял все меры для защиты дочери, даже если его требования кажутся не совсем разумными, а страх за дочь необоснован? Неожиданно мэр, потянувшись через Джека, взялся за ручку дверцы с его стороны.

— Удержите мою дочь от участия в этом деле, — сказал он, распахивая дверцу, чтобы Джек мог выйти. — В противном случае нам обоим, может статься, придется горько пожалеть.

Это прозвучало почти как угроза, но ситуация была слишком деликатная и неопределенная, чтобы Джек мог ответить подобающим образом. Он лишь сдержанно кивнул, выражая тем самым сочувствие трагедии, происшедшей в семействе Мендоса более четверти века назад. После чего вышел из машины и захлопнул за собой дверцу.

Взревел мотор, и седан мэра покатил к выходу из гаража.